Текст книги "Шесть черных свечей"

Автор книги: Дес Диллон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Чудо

Линда кивает Донне, сидящей в инвалидной коляске. В Линдиной коляске.

– Она боится попросить вас, отец. Не могли бы вы благословить инвалидную коляску Линды? Что-то она забарахлила. Скрипит ужасно, – говорит Линда.

Линде непривычно называть Донну своим собственным именем, но иначе нельзя: может, священник уже в курсе, что ту сестру, которая в кресле на колесиках, зовут Линда. Старой Мэри любопытно, что это они еще затеяли. Ведь можно зайти далеко, а можно зайти слишком далеко. Но оказывается, задуманное просто переходит всякие границы. Выходит, блин, за рамки, на фиг. Старая Мэри поражена.

– Ну, это уж совсем… – Бойль опять рвется к выходу.

Но Энджи толкает коляску поближе к нему. Теперь Донна и Бойль как бы связаны вместе. Священник может либо прийти ей на помощь, либо демонстративно бросить на произвол судьбы. Бойль сдается, достает епитрахиль, целует ее и откупоривает бутылку со святой водой.

– Наклони голову, Линда, – говорит Бойль.

Донна подмигивает Девочкам и наклоняет голову.

– Еще немного.

– Она стесняется, отец, – сообщает Линда.

– Благословляю это кресло, и его колеса, и все его движущиеся части…

– Скрипит, как старая супермаркетовская тележка, отец, – говорит Донна.

– Дабы они легко и беспрепятственно несли Линду взад-вперед. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

– Ее ноги, отец, благословите ее ноги, – громко подсказывает Линда.

Бойль возлагает длани Донне на бедра. Руки у него слегка дрожат. Причиной тому отчасти страх, а отчасти спермотоксикоз. Одновременно он произносит слова благословения. Звучит совсем неплохо.

– Благословляю эти ноги, дабы Линда могла ходить и свободно странствовать по всем закоулкам нашего рая на земле. Да смилуется Господь над этими ногами и да вернет им всю силу и прелесть, каковыми оне когда-то располагали. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

– Аминь, – повторяют все.

– Как замечательно, отец, – восхищается матушка. – Как чудесно.

– Никогда не слышала, чтобы священник говорил такие красивые слова. Разве что на похоронах Мэри Макгинти. – И Старая Мэри вздыхает.

Бойль пакует свои манатки. Девочки с трудом сдерживают смех. Священник уже в дверях, когда Донна кричит ему вслед:

– Я что-то чувствую… По ногам бежит тепло!

– Жми на тормоза! Жми на тормоза! – надсаживается Энджи.

– Тепло наплывает волнами! Пульсирует! Мне кажется, я могу встать, вот что я вам скажу! – восклицает Донна и с усилием привстает.

– Боже Всемогущий! – ахает Бойль.

– Отец… Отец! – взывает Донна.

Опираясь на руки, она таки поднимается с коляски и идет (точнее, ковыляет) к святому отцу, словно симпатичное чудовище. Девочки замирают, единым вдохом набирают в грудь побольше воздуха и исторгают целую какофонию восторженных кличей. Рот у Бойля широко раскрыт, обратившись в черную дыру, и в этой дыре, глубоко во мраке, словно нерожденная галактика, таится его святость, только и поджидая удобного момента, чтобы вырваться наружу и развернуться во всей красе. Вот это, наверное, и есть единственный подлинный побудительный мотив. Он ведь пошел в священники из-за матери. Семья есть семья. Уважение есть уважение. А вот это – настоящее, за этим зовом и следуют все прочие клирики. Да и он сам притворялся, что слышал этот зов. Глас самого Господа Бога.

– Это чудо! – вскрикивает Линда.

Бойль рассматривает свои всемогущие руки, те самые длани, которые несколько секунд назад он возложил на бедра молодой женщины. На те самые ноги, на которых она сейчас ковыляет к нему. Это все руки. Это все вот эти руки.

– Возблагодарим Господа нашего Иисуса Христа! – восклицает Бойль.

Тяжко припадая на обе ноги, Донна подходит вплотную к священнику и падает ему в объятия. Бойль уже до того дошел, что даже не замечает, как ее груди прижимаются к нему. Донна корчит рожи Джедди.

– Бог мой, сколько времени она была прикована к коляске? – желает знать Бойль.

– Долгие годы, отец, – сообщает Энджи.

Все кивают в знак подтверждения.

– Да мне же за это кардинальство дадут. Вполне возможно… очень может быть… – Бойль даже не в состоянии как следует выговаривать слова.

– Чудо. Это чудо, отец, – подтверждает Энджи.

Донна хлопается на пол. Бойль пытается поставить ее на ноги, но она вся как тряпичная кукла, ее руки, как резиновые, болтаются в воздухе – не вдруг схватишь. Бойль делается настойчив. К ним подскакивают Девочки, подхватывают Донну и совместными усилиями усаживают в коляску. Бойль расталкивает их и становится на колени рядом с Донной.

– Попробуй встать, – просит он.

Донна приподнимается в своей коляске, но не может найти опоры. Девочки окружают ее, точно святые на иконе.

– Давай, Линда, – говорит Линда Донне.

Донна делает еще одну попытку – и приподнимается на дюйм выше. Не более того. На лице у нее страшное напряжение. Девочки как бы пытаются встать вместе с ней. Ну же. Ну. Ее зад в двух дюймах над сиденьем. Давай. Давай же, у тебя получится. Бух. Это Донна падает обратно.

– Бесполезно, отец, – шепчет Донна.

Но Бойль не собирается сдаваться. Перспективы карьерного роста открываются перед ним. Как знать, как знать. Папы из Шотландии еще не бывало. Надо действовать.

Он опять достает свои причиндалы для благословения и раскладывает на полу.

– Только не водой, отец, моя прическа!

– Ах да. Хорошо. Ты права, Линда, – торопливо произносит Бойль.

Процедуру благословения он выполняет голыми руками. Ведь, как показывают события, вся сила в них.

– Благословляю это кресло, и его колеса, и все его движущиеся части, дабы они… дабы они… Что было дальше?

– Легко и беспрепятственно, отец, – подсказывает Линда.

– Дабы они легко и беспрепятственно несли Линду взад-вперед. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Бойль отступает на пару шагов. Сестры с трепетом ожидают, что же теперь Господь попустит. Бойль медленно простирает руки к потолку и откидывает голову – словно занимается гимнастикой Тайцзи. [31]31
  Китайское боевое искусство, совмещающее физические упражнения и медитацию.


[Закрыть]Затем он медленно опускает руки, и его ладони оказываются прямо у Донны над головой. Когда Бойль испускает свой истошный вопль, Девочки подпрыгивают от неожиданности, а Донна чуть не вываливается из коляски.

– Встань на ноги, женщина!! Тебе говорю, встань!!

Донна старается изо всех сил, но не может возвыситься над сиденьем больше чем на дюйм. Чтобы скрыть смех, Девочки отворачиваются и сморкаются, изображая слезы радости. Религиозный пыл – штука, уже известная Бойлю, и проявления истовости лишают его остатков разума. Чем более безрассудным становится его поведение, тем громче Девочки всхлипывают от смеха. Чем громче делаются всхлипывания, тем больше сходит с ума Бойль. Такой вот порочный круг. Только вертит его веселье и оживление.

– Как я сформулировал благословение? Какие в точности были мои слова?

Все тупо смотрят на святого отца. Лишь Линда всхлипывает, отвернувшись.

– Ну же, пошевеливайтесь, ради Бога, помогите мне, – умоляет Бойль.

Эта фраза сообщает вам все, что следует знать про Бойля. Он не сказал: помогите Линде. Он сказал: помогите мне. Все Ватикан ему мерещится. Девочки понимают: ему бы только вырваться из нашей дыры.

– Вы говорили что-то насчет колес, отец, – приходит на помощь Энджи.

– Вы бы поосторожнее, отец, а то Питер Томпсон разорится, – предостерегает Линда.

Теперь все отворачиваются и утопают в рыданиях. Даже Донна вся в слезах. Бойль не в курсе, что Питер Томпсон – основной поставщик инвалидных колясок и аксессуаров к ним в Шотландии.

Бойль опять принимается за свое:

– Благословляю эти колеса и движущиеся части, дабы они легко и беспрепятственно несли Линду взад-вперед. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Ожидание, затаившееся в глазах сестер, напрасно. Ничего не происходит. Бойль опять требует в точности повторить его слова. Все спешат ему помочь.

– Дух Святой, благослови мою цепную передачу! – вскрикивает Линда.

– Да лучатся ее волосы блеском, когда она проезжает по улице, – вторит Джедди.

– Да исчезнет маргарин из подшипников этих колес и да заполнятся они настоящей машинной смазкой, – предлагает Энджи.

– О, Господь, низвергни эту хромоту в преисподнюю, – советует Донна.

Бойль выпрямляется во весь свой рост и наполняет легкие Святым Духом.

– Изыди, Сатана! Встань, дитя мое, и иди! – ревет он во всю глотку.

В наступившей затем тишине раздается голос Донны:

– Я не могу. Я колченогая, отец.

От смеха Девочки сгибаются пополам.

Бойль, Энджи, Венди и Джедди ставят Донну вертикально. Донна, перекосив лицо, высовывает язык. Бойль сзади придерживает Донну за плечи, так что оба они стоят лицом к сестрам. Хотя Старой Мэри не очень по душе, что шутка над святым отцом зашла так далеко, она тоже в стороне не остается.

– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, когда я уберу свои руки, да возложат Иисус и Пресвятая Богородица Дева Мария свои божественные длани на тебя и да поддержат тебя, дабы не падала ты, а шла… шла!! – рычит Бойль и убирает руки, слегка подпихнув Донну к сестрам святым толчком.

ШЛЕП!

Донна рушится на пол и лежит неподвижно, будто деревянная статуя. Похоже на обморок Вокруг нее суетятся сестры, и вытягивают шеи, и укоризненно смотрят на Бойля, который возвышается над толпой.

– Смотрите, что вы наделали! – с упреком говорит Линда и тычет в священника слегка согнутым пальцем.

Эффект превосходит все ожидания. Бойль дико смущается, словно мальчик, которого мама поймала за рукоблудием. Что, кстати сказать, с ним когда-то и случилось на самом деле. Кто знает, может быть, из-за этого он и пошел в священники (психоанализ – штука путаная).

Дело было в Белфасте в шестидесятые годы. В то утро он лежал в постели. Как всегда в эту пору дня, его посетила эрекция. Мальчик решил, что с ней надо бороться, и покачал свою штуковину туда-сюда. Уже надвигался приятный момент, когда в комнату вкатился пылесос. По эффективности облома кайфа пылесос трудно с чем-нибудь сравнить, особенно если к пылесосу приставлена твоя собственная матушка и под ее мудрым руководством он наполняет комнату гулом и энергично стукается о кровать и плинтус. Но мальчик не выпустил член из рук. Сложившиеся обстоятельства не облегчали его задачи, а тут еще эта дурацкая уборка и этот аэродромный рев, который пронизывает насквозь. Мальчик прикрыл глаза. Напрасно он это сделал. Через несколько секунд матушка обратила внимание, что на одеяле имеется какая-то выпуклость, причем в таком месте, где ее быть никак не должно. Матушка отдернула одеяло, и ее взору предстал сын во всей красе – с рукой на члене. Первое, что поразило матушку, был размер детородного органа. Потом она осознала, какой это грех, и пришла в ярость. Потом она уяснила, что грешник – ее сын, ее собственный сын. Потом ее посетила мысль, своим ужасом затмившая все остальное. А что, если ее сын онанировал, глядя на нее? На свою мать!! На задницу своей матери!! Ничего не подозревая, она пылесосила комнату, а ее зад так и вертелся у негодника перед глазами!!

– Ах ты, мерзкий мальчишка!

Она схватила его за член и вытащила из постели, а потом и из комнаты. Бойль душераздирающе завизжал, вырвался и скатился по лестнице. Прежде чем они оба поняли, что происходит, мальчик уже несся по улице, обеими руками прикрывая срам, а мать гналась за ним, размахивая трубкой от пылесоса, будто саблей. Соседи впали в столбняк. Они в жизни своей не видали ничего подобного.

Вот тут-то и могут крыться фрейдистские корни священства Бойля. Кто знает? Может быть, в данном случае Фрейд прав. Достаточно того, что стоило всем этим воспоминаниям промелькнуть у Бойля в голове, как ему сделалось ужасно неловко. Эти восемь женщин смотрели на него точно такими же глазами, как и его мать, когда отдернула одеяло.

– Пожалуй, мне лучше уйти, – робко говорит Бойль.

Женщины не отрывают от него глаз.

– Ну что же, до свидания, – совсем уж робко добавляет Бойль.

Женщины смотрят и смотрят.

– Я зайду к вам в другой раз, сударыни мои.

Женщины прямо-таки пожирают Бойля глазами, и он уходит. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Вдвойне блажен Бойль, ибо он прикрывает дверь как кротчайший из кротких. Со двора доносится звук его шагов, которые все убыстряются и убыстряются. И чем быстрее его шаги, тем длиннее его путь. Ему хочется уйти подальше от этой квартиры, и как можно скорее. А что, если в его приходе все семьи такие? Господи, помоги и укрепи. Вовремя же он об этом узнал.

В квартире Кэролайн матушка распекает Венди. Она все-таки учительница, а недавний гость – капеллан в четырех начальных школах.

– Он донесет на тебя в школьный совет, Венди.

– Ну и что? – отмахивается Венди. – Овчинка стоила выделки.

Впервые за многие годы Венди по-настоящему воссоединилась с сестрами. Их объединило общее дело, борьба с общим врагом. Вот почему похороны сплачивают семьи, ведь смерть – величайший общий враг. Кстати, насчет смерти, как там голова в морозилке? – думает Кэролайн. Однако ей не хочется доставать голову. Стоило Бойлю уйти (все-таки развлечение), как неприятные эмоции опять берут Кэролайн в оборот. Если предстоит жить с такой интенсивностью и все силы класть на борьбу с душевным надломом, она двух недель не выдержит.

– Какой он миленький, этот священник, – мечтательно вздыхает Джедди.

– Господи! Она теперь за священников принялась, – пугается Старая Мэри.

– В следующем месяце он в Испанию уезжает, – сообщает матушка.

Венди удивлена. То он в школе, то он в Испании. Слоны слоняет. Никакие не слоны, говорит матушка. Это особое паломничество из Франции в Испанию на своих двоих. К концу пути ноги сбиты в кровь. Джедди представляет себе, как Бойль будет карабкаться по горам и вся его рубашка взмокнет от пота. Он обязательно оступится и свалится прямо на Джедди, и они съедут по склону в уединенную оливковую рощицу и будут кататься в пыли, вбивая эту самую пыль один в другого со страстью, которая сохранилась только в фильмах про священников-любовников. Пока Венди пытается угадать, кого назначат капелланом-дублером в школах, Джедди занимает мысль, надолго ли хватит святого отца. Перед глазами у Джедди голубое небо и солнечные лучи, играющие в листьях олив. Отличное место для оргазма. И тут ей приходит еще одна мысль, и она прерывает разговор на тему, кто будет новым капелланом.

– Можно мне спросить? – осведомляется Джедди.

Никто не обращает на нее внимания. Старая Мэри бубнит, какой Бойль умный человек.

– Он умница, этот отец Бойль. Настоящая умница. Да.

– Письма в Ватикан пишет, – соглашается матушка.

– Можно мне спросить? – повторяет Джедди.

Венди уже готова выступить с утверждением, что сочинение писем в Ватикан само по себе не обязательно свидетельствует о высоком интеллекте. Джедди прерывает ее:

– Хорошо! Заткнитесь вы насчет интеллекта. Можно мне спросить?

Все смотрят на Джедди. У нее есть пять секунд.

– Слушайте, если я забеременею в Испании, ребенок будет говорить по-испански?

– Чего? – спрашивает Линда.

Все вот-вот засмеются – уже и побольше воздуха набрали в грудь, как это всегда бывает перед взрывом смеха. Но захохотать никто не успевает. С улицы доносится стук. Наверное, вандальчики барабанят по крыше машины. Сестры смотрят на Венди: «А, так это твою машину сейчас раздолбают?» Не успевают Девочки выдохнуть воздух, как Венди выскакивает на улицу.

– Прочь от машины, гаденыши!

– Заткнись, ты, старая корова, – следует ответ.

– У-у-у-у-у! – стонут Девочки.

Слово «старая» злит Венди гораздо больше, чем слово «корова».

– Я не старая. Я не старая! – выкрикивает она. – Я молодая.

– Не трепись, мамаша, – орет вандальчик, однако, осознав, что имеет дело с маньячкой, быстренько ретируется. Маньячка – это тебе не обычная истеричка, которую можно завести и заставить гоняться за тобой по двору.

– Пойдешь к Гарфилду сегодня, Венди? – спрашивает Джедди.

Но Венди не отвечает. Сквозь смешки и хихиканье сестер она подходит прямо к Джедди и прямо в лицо бросает ей:

– Заткнись! И не лезь!

– Я слышала, двое из вас вчера мужиков подцепили, – говорит Энджи.

– Ты уверена, что была без кавалера, Донна? – спрашивает Джедди.

– Она вчера была с Чарли Гарреттом, – сообщает Венди.

– Донна мне сказала, что только ты вчера подцепила кого-то, – возражает Джедди.

Венди садится и снимает туфли. Интересно, за каким чертом? – думает Джедди. Венди вытягивает ноги и демонстрирует Джедди ранки на пятках.

– Ну и? – спрашивает Джедди.

– Паршивые ранки, девочка, – определяет Старая Мэри мимоходом. Она опять слушает полицейскую волну на своем приемнике.

Джедди озадаченно сводит брови. Получается, прошлым вечером Венди топала домой пешком, хотя ноги – ее слабое место, и стерла пятки до крови. Если уважающая себя птичка подцепила мужика, она не ходит пешком. Неписаное правило предусматривает, что кавалер заказывает такси. Пешком ты идешь домой, только если всех кавалеров расхватали подружки. А Венди была вчера в свете вместе с Донной.

Джедди вцепляется в Донну:

– Ты что это затеяла, Донна?

– Да заткнетесь вы, блин-компот, со своими кавалерами! – рявкает Энджи.

Если Энджи просит, блин-компот, заткнуться, то волей-неволей вы, блин-компот, затыкаетесь.

– Что за язык! – возмущается матушка.

– Чему тут, на хрен, удивляться, все мужики, мужики, мужики, их ничего больше не интересует.

– Она первая начала, – огрызается Венди.

Вот оно. Энджи поднимается со своего места и нечаянно толкает матушку своим животом. Матушка решает, что, если уж что-то затевается, она не останется в стороне.

– Господи, Энджи, как ты раздобрела, – говорит матушка. – Живот над джинсами нависает.

– Так я, по-твоему, толстая, мама? – воинственно спрашивает Энджи.

– По одежке протягивай ножки, – таинственно отвечает матушка.

В разговор вступает Линда и сообщает, что Донна, Джедди и Венди – три сапога пара. Вообще-то я не слыхивал насчет трех сапог. Обычно говорят: «два сапога пара». Но, когда имеешь дело с Линдой, всегда жди чего-нибудь оригинального.

Джедди интересуется, чего это Донна не призналась ей, что подцепила Чарли Гарретта.

Энджи извещает сестер, что, если базар про мужиков немедля не закончится, она их всех поубивает. Все немедля умолкают. Только Донна рычит, как собака.

– Мама, мама, она опять рычит собакой, – ябедничает Джедди.

– Донна, замолчи! – прикрикивает матушка.

Донна еще немного скалит зубы. Она умеет обнажать зубы с любой стороны рта, Донна-то. Достаточно приподнять верхнюю губу и оттянуть вниз нижнюю, как все зубы на виду. Теперь надо умудриться опустить губу на рот только спереди, и можно издавать продолжительное рычание. Если не знаешь Донну, можно подумать, что она не в себе.

– Перестань рычать! Кому говорю! – сердится матушка.

– Она закорешилась с моим парнем и ничего мне не сказала, – злится Джедди.

– С одним из миллиона твоих парней, – дополняет Венди.

– Заткни пасть, культурница.

– А ты меня заставь.

– И заставлю.

– Начинай же.

– Ссыкуха! – выпаливает Джедди.

Ни с того ни с сего язык у Венди костенеет, да так, что слова не вымолвить. Да и слова-то почти все куда-то улетучились. А те, что остались, подходят разве что пятилетней девочке. Вот так одна-единственная фраза отбрасывает ее назад в детство. Джедди редко могла переспорить Венди. По правде говоря, Джедди редко могла переспорить кого бы то ни было.

Венди наконец находит что сказать:

– У меня был грипп, правда?

Эффекта никакого. Джедди опять обзывает Венди ссыкухой.

– Мне было всего пять лет, и я была больна! – обиженно говорит Венди, явно стараясь оправдаться.

И тут Джедди выдает нечто остроумное. Никто не ждал от нее такого.

– Больна? Ты и сейчас больна!

– Расслабь мускулистые губы, – парирует Венди.

Вот сейчас они нашли общий язык. В этой культуре каждый разговор означает борьбу. Вся эта культура пропитана насилием. На угрозу насилия натыкаешься на каждом шагу, насилие давно стало здесь одним из общественных инструментов. Средний класс называет это атавизмом, но такое определение продиктовано элементарным страхом, невозможностью принять эту другую культуру целиком. Так что когда некий представитель среднего класса вроде Венди берется за изложение высоких понятий на понятном языке с единственной целью – задать нам перцу, это нормально. Это хорошо. Но в их культурном арсенале имеется оружие, которого нет у нас, и культурные прекрасно это знают и давят нас психологически. Так чему же они удивляются, когда мы вынуждены пустить в ход кулаки и каблуки? Это всего-навсего адекватный ответ. Вот идиоты.

Венди и Джедди сходятся: руки в боки, головы набычены, зубы оскалены. Классическая поза вандалок. Венди хорошо известны правила игры. Подняв руки на уровень груди и вертя пальцами в воздухе, она рычит:

– Ну, что, слабо-о-о-о-о?!

Похоже, ничто не в силах остановить ее. Попробуйте заступить ей дорогу. Она, наверное, тренировалась на своих засранцах в школе – чтобы не садились учителям на голову. Никто не в состоянии помешать Венди, когда она в таком настрое.

Кроме Энджи.

– Ну я вам, блин-компот, задам! – рявкает она и хватает за горлышко бутылку с водкой.

Энджи не впервой разбивать бутылки (обычно пустые) о чьи-то головы. Джедди и Венди садятся на свои места. Когда они опускаются на подушки, энергия из них так и прыщет.

– Послушайте, во имя Иисуса, мы же одна семья, – укоряет их Старая Мэри.

– Хотите знать, почему Донна ничего не сказала? – спрашивает Энджи.

Донна прерывает ее рычанием ротвейлера, но Энджи велит ей заткнуться, что Донна и делает. Моментально. Если бы у нее был хвост, она бы им завиляла.

– Донна ничего не сказала, потому что выволокла Чарли Гарретта из такси и задала ему хорошую трепку прямо на главной улице.

Все глядят на Донну, которая опять рычит.

– Не могу понять, как это вы можете не знать. Об этом весь город болтает.

– Это правда, Донна? – ухмыляется Линда.

В ответ Донна издает еще один короткий рык.

– Она выкинула его из такси, потому что он распустил руки, – объясняет Энджи.

– Ну и что тут такого? – осведомляется Джедди.

Донна обретает человеческую речь и выпаливает:

– В такси было еще четыре человека, когда он ко мне полез! Урод!

– Не смей называть моего парня уродом! – кричит Джедди.

Донна кидается на Джедди со спины, она кусается и царапается, будто демон. В потасовке сестры цепляют друг друга за одежду, дергают за руки, тянут за пальцы. Энджи хватает Донну за длинные волосы и держит, чтобы та не могла вонзить свои скрежещущие зубы в спину Джедди. В свою очередь Джедди, стоя на коленях, наваливается на Донну, вес у которой значительно меньше, и пытается опрокинуть ее на спину. Их растаскивают. Энджи усаживает Донну обратно на диван. Матушка закуривает, а Донна поправляет прическу. Матушка пускает струйку дыма в потолок и разражается антивоенной речью:

– Господи, вы что, одичали? Слушайте, хоть вы мне и дочки, я вам честно скажу, положа руку на сердце: вы словно стая собак. Сидите тихо и прекратите разговоры о мужиках!

Тут, конечно, Венди выдает свой традиционный набор: дескать, если бы матушка больше их любила, они бы и не бегали за такими мужиками, которые им явно не пара. Обычная чушь из серии «во всем виноваты твои родители», которую люди городят, чтобы оправдать бездарно прожитую жизнь. Энджи терпеть не может таких речей и велит Венди перестать обсирать свои юные годы.

– Что было вчера – пропало, а завтра еще не настало. – Это Старая Мэри изрекает очередную жизненную мудрость.

– Хорошо сказано, бабушка: что было вчера – пропало, а завтра еще не настало. Мудрые слова. – Энджи хлопает в ладоши и смотрит на Венди, пока та не опускает глаза, углядев на ковре нечто интересное.

Старая Мэри напоминает всем, зачем они сегодня собрались:

– Не пора ли начинать?

– Пора, пора, – соглашаются все.

– Ну конечно! Пора браться за заклятие! – восклицает Донна.

– А то мы уже забыли, с какой целью сюда пришли, – констатирует Энджи.

– Вот именно – сегодня мы все здесь ради одной женщины, – говорит Старая Мэри. – Одной женщины.

– Кэролайн, – тянет Линда нараспев.

Энджи предлагает тост за одну женщину. В знак уважения и солидарности. Все считают, что это хорошая мысль. Кэролайн смущается и краснеет. Джедди разливает водку, радуясь, что может приткнуть бутылку подальше от Энджи. Ведь в этой семейке никогда не знаешь, что полыхнет в следующую минуту. Рюмки расставлены на столе в кружок, и по знаку Старой Мэри каждый берет свою.

– За Кэролайн! – произносит Старая Мэри.

– За Кэролайн – Шесть Черных Свечей! – подхватывают все и разом чокаются.

Как только рюмки поставлены на стол, Донна привычно делает стеклянные глаза. Пора приниматься за дело.

– Проклятие. Проклятие. ПРОКЛЯТИЕ, – повторяет Донна как заведенная.

По комнате пробегает волна молчаливого оживления. Старая Мэри вытаскивает прозрачный полиэтиленовый пакет вроде тех, в какие мясники упаковывают колбасу. Девочки вынимают припрятанные принадлежности для колдовства. Линда и Энджи разворачивают ковер и принимаются наклеивать ленту по сторонам своего пятиугольника. Джедди лезет в свой пакет, достает шмат торфа и улыбается тому, какой он большой и жирный. Венди выволакивает на свет божий бутылку с кладбищенской водой и задумывается над тем, что же именно в ней плавает. Кто знает, может быть, несколько молекул – это частицы ее предков.

Проведи здесь вечерок и понаблюдай за процессом. Черта с два ты поймешь, что происходит. Старая Мэри вертит в руках полиэтиленовый пакет – складывает она его, что ли? Или развязывает? Все это вроде комплекса упражнений, который Венди считает нужным выполнить, когда расстроена. Увидишь – обалдеешь. Только представьте себе: идете вы спокойненько по супермаркету и вдруг где-нибудь меж жестянок с бобами ваша тележка натыкается на невысокую женщину в сапожках на меху. Женщина учащенно дышит и размахивает руками – гипервентиляция называется. Когда с этим покончено, женщина принимает позу коня. Открывается увлекательный вид. Народ просто в оторопь впадает. Однажды, когда Венди увлеченно выполняла свои упражнения в «АСДА», в магазин заглянула Энджи и сразу же позвонила в психушку: дескать, в отделе молочных продуктов и сыра объявилась беглая сумасшедшая. Тот еще был прикол: Венди втолковывает медбратьям, что она учительница, и возмущается, как они смеют так с ней обращаться, она их начальству нажалуется. Пока суд да дело, замороженные продукты по четверть фунта пакет успели растаять, и Энджи, когда пришла домой, была вынуждена съесть четыре упаковки сразу.

– Что у тебя в пакете, бабушка? – интересуется Донна. Ей всегда не терпится узнать побольше насчет колдовства. Узнать и усвоить.

– Это, блин, пакет, наполненный воздухом, на фиг, а ты что подумала? – отвечает Старая Мэри с присущей ей прямотой.

Однако ее слова ничего не объясняют. Все смотрят на Старую Мэри.

– Для чего этот пакет, бабушка? – спрашивает Энджи.

Старая Мэри сообщает им, что в пакете воздух из церкви. Сестрам яснее не становится, и они уподобляются шести лунам во вселенной невежества, лики которых вотще отражаются в источнике премудрости.

– Святилище! – провозглашает источник премудрости таким тоном, будто это объясняет все.

Но мрак незнания не рассеивается. Тогда Старая Мэри подбрасывает пакет в воздух. Он пролетает по замысловатой траектории и приземляется на ковер прямо посередине пятиугольника. Девочки в изумлении. Только ответа как не было, так и нету.

– Надеюсь, этот воздух не сотрясала трепотня отца Бойля, – говорит Энджи.

Абсурдность происходящего доходит до Линды. С тех пор как Линда избавилась от своей аневризмы, она всегда так.

– Ха-ха, мы просто Шесть Сестер-Шестерок! – восклицает она и смеется.

Энджи тычет пальцем в Джедди и Донну и называет их «шестерка и еще шестерее». Старая Мэри информирует о зачистке наркоманского притона на Кэдзо-Кресент. Линде кажется, что ее прикол насчет шести сестер-шестерок не дошел.

– Вы не въехали: шесть, шесть, шесть! – возглашает она и оглядывает всех с победоносным видом. Уж теперь-то до них доехало, она в этом уверена.

– Мы раскусили: говенный юмор, – говорит Энджи.

– Шесть, шесть, шесть! – повторяет Линда.

Нет, они не улавливают. Энджи велит Линде прикусить язык, а то она позвонит в полицию юмора.

– Как ты позвонила в дурку насчет Венди, когда та завязывалась узлами в отделе молочных продуктов и сыра в «АСДА», – ворчит Линда.

Линда и Энджи смеются. Венди хочет что-то сказать, но приходит к выводу, что лучше промолчать. Правильное решение. Джедди думает, думает, но никак не может взять в толк, в чем соль этих самых «шести, шести, шести».

– Что ты имеешь в виду, Линда, своим «шесть, шесть, шесть»?

– Это из Библии, – отвечает Линда.

– Вот оно что! – В голове у Джедди ничуть не прояснилось.

– Кэролайн, принеси-ка голову Стейси Грейси, – говорит Старая Мэри.

Атмосфера резко меняется. Становится темнее. Мрачнее. Страшнее. Тишина оглушает Кэролайн. Она делает полшажка и останавливается. Девочки переводят глаза с нее на Старую Мэри и со Старой Мэри опять на нее. Губы у Кэролайн дрожат.

– Прямо сейчас? – Вот и все, что она может выдавить.

Старая Мэри ухмыляется. Ей знакома дрожь, электрическими разрядами пронзающая сейчас душу Кэролайн.

– Вы ее заморозили, как я вам велела?

Кэролайн кивает и делает еще шажок.

– Точно?

Кэролайн кивает еще раз. Старая Мэри поворачивается к Девочкам. Это знак Кэролайн принести голову. Старая Мэри считает, что лишние слова ни к чему – они только окончательно расстроят Кэролайн – и лучше напустить на себя уверенность, что она так и так отправится за головой. Старая Мэри вспоминает, как пятьдесят с лишним лет назад в Донеголе она накладывала то же самое проклятие. Краем уха она слышит, как Кэролайн копошится в кухне. Копошится и копошится.

– Когда у нас не было морозилок…

– Ну и как вы обходились без них, бабушка? Как вам удавалось? – живо интересуется Донна.

– Если ты, блин, прикусишь язычок, на фиг, я вам расскажу.

Донна замолкает. Старая Мэри продолжает рассказ:

– Время было трудное. Заклятия мы накладывали зимой…

Старая Мэри описывает, как им приходилось тащить голову в ведре с водой на вершину Донегольских гор, чтобы заморозить. А Джедди все никак не может раскусить, в чем смысл этих Линдиных «шести, шести, шести». Вершина именовалась Эрригл. Две тысячи четыреста шестьдесят шесть футов над уровнем моря. Настоящее восхождение. Зараза. Только Джедди начала забывать о шестерках, как они опять возникают в разговоре.

– У нас на службе теперь современные технологии, бабушка, – сообщает Венди. – Холодильники.

– Знаю я, что у вас, блин, на службе технологии, на фиг. Подумать только, я даже просила других изготовить мне голову. Сама-то я в этом не мастак.

– Вынимать, бабушка? – спрашивает Кэролайн из кухни. Она там одна-одинешенька.

Старая Мэри кивает в знак согласия и принимается зажигать свечи – хочет показать Кэролайн, что дело движется, а та отстает. Придется Кэролайн открыть дверцу. Выбора у нее нет. Джедди делается страшновато. Может, не стоило связываться со всеми этими силами тьмы?