Текст книги "Нашествие (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19

Москва

8 января 1238 года

Москва жила своей жизнью. Легкой, беззаботной. Война? Да, слышали. Но стены города велики, а дружина прославленного Филиппа Няньки сильна, как никакая иная. Хлеба же хватало, к зиме припасли. И, в отличии от неурожайных лет, бывших еще пять год тому, московские пашни, полоска черной земли у города, дала хорошее зерно. Хватило бы и на год с лишкой. Так чего же печалиться?

– Говорят, что и у великого князя таковой дружины нету! – говорили москвичи, убаюкивая себя, убеждая, что все под пристальным вниманием воеводы и княжича.

– Откель быть-то дружине у великого князюшки-то? Почитай, что большую часть и положил под Коломной, – отвечала всегда словоохотливая бабка, за то и прозванная, Молвушей. – Одно плохо, что торговлюшка замерла. И зимой бывало захаживали торговые гости, а нынче, так и нет.

– Это да… – соглашалась с бабкой вдова Салоха.

Она всегда соглашалась с Молвушей. К кому еще ходить и дитей изводить вдове, которая и молодая и уж больно сладострастная, а мужика убили еще во время участия того в походе против мордвы, уж более трех летов назад.

– А ты чего енто, Салошка, угодлива така? – заинтересовалась бабка Молвуша. – Али чего снова понадобилось?

– Да и ничего, – растеряно сказала Салоха.

– А, ну, ступай со мной, кабы не услыхали иные.

Молвуша, которую в некоторых, особенно в женских, кругах, считали «бабьей ведьмой» и не самой слабой на всю Москву и ее округу, еще и свахой была. И уже знала, что Салоха положила глаз на одного завидного мужа.

– Ничего? Али я не узрела очи твои похотливыя? Ты думать о том забудь! Кузнец тот в печали превеликой, на баб и не глядит, – сказала Молвуша.

– Как есть, ведунья! Откель ведаешь, с чем я пришла до тебя? – удивилась вдовица.

– А на то Господа спрашивать нет нужды, и без того понятно. Не ты така, вдоволь вас до Акима кузнеца, – сказала Молвуша и покачала головой осуждающе.

Мимо проходил сотник дружины воеводы, Алексей. Еще тот похатливый блудник. И Салоха расплылась в улыбке, завидев одного из своих полюбовников.

Алексей же и не заметил вдовицу, с которой только два дня назад сено приминал. Прошел мимо, лишь чуть кивнув головой, приветствуя Молвушу. Он шел в кузню, что выделили пришлому зело умелому кузнецу из Рязани, Акиму.

Сотник московской дружины Алексей раздражённо протискивался через толпу из десяти, или даже более, молодых девиц. Нет, в других бы обстоятельствах вот так потереться о женские телеса для сотника было бы даже в радость. Но…

Алексей любил свою жену и каждый раз корил себя, что согрешил и вновь прелюбодействовал. Так что тайно сотник даже больше уважал старых богов, которые позволяли многожёнство. Ну не хватало этому любвеобильному мужчине одной женщины.

Тем более что его жена в последнее время уж слишком раздобрела. Сотник-то жил в достатке, воевода Филипп Нянька своих подручных серебром не обижал. Да и кое-какое дело имелось. Жена под прикрытием своего мужа промышляла торговлей.

А Москва расцветала. Вот по мере того, как строился Владимир, как богатело княжество, стоящее на перекрёстке дорог, Москва всё больше росла да преображалась. Того и гляди, через лет так пятьдесят могла бы по числу торговых сделок сравняться с Новгородом Великим. Впрочем, возможно ли это!

– Да что ж вы, девки, столпились? – девичья банда не уступала, не пропускала вовнутрь кузни боярина Алексея.

– А ну, девки, расступись! – скомандовала одна девица.

Она была как бы не на голову выше всех остальных и телесами удивительна. Назвать её толстой никак язык не поворачивался, но девка была высока да могуча.

Девушки тут же расступились, с обидой посмотрели на Алексея.

Сотник не сразу зашёл в кузницу – сперва оценил ту картину, коей девицы любовались. Могучий, вспотевший, с перекатывающимися мышцами, за наковальней стоял кузнец Аким. Рядом с ним был его сын, Еремей. Парень пусть и уступал в объёмах своему отцу, но также имел широкие плечи и сильные руки. А ещё Еремей был чернявым, с пригожим ликом, что и не каждая девица имеет такой.

Так что девки баловались – частенько прибегали посмотреть, как могучий кузнец-красавец и его сын-пригожун работают в кузне. А потом каждая из них пойдёт серебро собирать, чтобы до знахарки сбегать да приворот какой купить.

В основном, конечно же, пользовался вниманием девиц Еремей. Однако некоторые девицы, скрывая от своих подруг, заглядывались на Акима.

Эти два кузнеца, отец и сын, появились в Москве недавно. И городские девки, не осознавшие, что идёт великая война, только лишь дивились да восхищались. А ещё в Москве все верили, что такие могучие воины, что есть в дружине Филиппа Няньки, любого ворога одолеют одной левой.

– И ты пришёл полюбоваться? – не по-доброму пробурчал кузнец Аким, завидев сотника Алексея.

– Ну, если только девицами, – ухмыльнулся воин.

– Мало тебе вдовиц? – всё так же угрюмо спросил кузнец.

Алексей уже привык к тому, что Аким никогда не улыбается и всегда словно бы злой. Но он же и видел, что человек этот наполнен горем и жаждой мести. Он уже не живёт, чтобы радоваться жизни.

Алексею искренне было жалко Акима, его семью, погребённую под пеплом Рязани. Но не из-за жалости сотник считал Акима и его сына своими друзьями. Такого кузнеца, каким оказался Аким, даже в Москве искать было невозможно. Да что там – в Москве, может, и во всём Владимирском княжестве.

– Еремей, а ты выбрал уже себе невесту? Вон сколько девиц глазеют на тебя, – спросил Алексей.

Парень лет шестнадцати раскраснелся, засмущался. Конечно же, он знал, что пользуется интересом у девиц, но строгий отец блудить сыну не позволял. Да и Еремей всегда занят при батюшке своём – науку перенимает.

– Ты почто пришёл? Меч твой завтра готов будет. Иди себе с Богом! – неприветливо пробурчал кузнец.

– Так жена моя, Евпраксия, на вечерню зовёт тебя и сына твоего. Пирогов напекла добрых, мяса накоптили, медовых лепёшек напекла. Приходите. Сколько же можно уже в кузне дневать да ночевать? – сказал Алексей.

– Стрел много не бывает, как и сулиц и иного оружия, – ответил Аким.

– Да будет тебе уже. И воевода спрашивал: и днём, и ночью работаешь. Переживает, что, отдав тебе кузницу, может потерять такого знатного кузнеца. Ты ж помрёшь скоро, если так работать будешь. Пошли ко мне! Поговорим да поужинаем, – продолжал уговаривать Алексей.

На самом деле главной причиной, почему Алексей настаивал и в друзья записывался к кузнецу, была дочка сотника. Влюбилась Белолика в Еремея, да так, что до слёз девичьих. Схудала, не ест ничего, всё тоскует.

И пусть Алексей – ещё тот ходок по вдовам, но и жену любит, а в дочке – так вообще души не чает. Любой каприз Белолики исполняет.

И сам не прочь породниться с таким знатным кузнецом. Это торговля может не так пойти, да прогореть торговец сподобится. А ремесло кузнечное – оно завсегда в почёте, а в неспокойные времена вдвойне нужное. А если уж такой мастер, как Аким или его сын, – так и богатство можно даже заиметь. Ну уж точно семья никогда голодать не будет.

– Я не пойду, а коли примешь сына моего, так пускай вечеряет. Нет у нас времени на то, кабы пироги выготавливать. Мясо поедим, да хлеба в лавке купим, – сказал Аким.

Еремей обрадовался, улыбнулся. Конечно, и он печалился по сестрёнке и матушке, сгинувших прежде времени. Очень переживал. Однако же молодой подростковый организм требует веселья.

Порой бывает так, что Еремею хочется улыбнуться, посмотреть на тех девиц, которые часто стоят возле кузни, расправить плечи, причесать гриву своих чёрных волос. Но молодой кузнец одёргивает себя, ругает, что нельзя этого делать, что скорбеть он должен, как батюшка его. А радость жизни всё равно прёт наружу.

Так что если батюшка позволяет – то, конечно же, Еремей готов ступить за порог тут же.

– Ещё разговор у меня есть к тебе, кузнец Аким, – уже самым суровым и серьёзным голосом сказал Алексей.

Такой-то он был более чем понятен Акиму. И на серьёзные темы тот был готов говорить.

– Ерёмка, а ну поди погуляй. Да только с другого входа выйди, а то ещё девки растерзают. Ишь, повадились, блудницы! – пробурчал кузнец.

Долго уговаривать Еремея не пришлось. И нет, он даже не собирался куда-то уходить – он хотел лишь пойти в дом, который выделили им с отцом. Там и прилечь бы на тюфячок да соснуть. Ведь второй день уже не спит, всё кузнецу помогает. Как батюшка держится – Еремей не понимал.

– Семью я свою собираюсь отправить в Козельск али в Чернигов. Родня у меня там есть, добрая родня – брат, не забывший родства. Пущай переждут набег этот, – начал издали говорить Алексей.

– Не набег это, а кара Господня, которая не оставит нас, пока Господь не возвернётся, – сказал Аким. – А ежели ты намекаешь на то, чтобы и я с тобой пошёл, так не будет этого. Я и пришёл сюда для того, чтобы встретить смерть свою, но до того убить вражин ордынских.

– Так если ты о себе не думаешь, подумай тогда об Еремее. Отпусти его.

– Кем же он пойдёт с семьёй твоей? – проявляя удивление сквозь привычную хмурость, спросил Аким.

– А вот о том и сговориться я хотел… Дочка у меня есть, так ты о том и знаешь. Влюбилась девка без памяти в сына твоего. Так и я думаю, что отчего бы не породниться нам? Жена моя купеческого рода богатого. И сам я назван воеводой, боярином. Подтвердить то – тогда уж точно боярином буду. Землица есть и две сотни смердов на ней…

– Да ты себя-то не расхваливай. Не ты же невеста, – сказал кузнец.

Казалось бы, сказал шутку, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Ты от ответа не уходи, кузнец. Этого ещё остальные не понимают, но ты и я знаем, что суждено нам остаться тут. Помрём на стенах Москвы. А кому-то нужно жить. С чего ты решил, что вправе своём жизнь забирать у сына своего? Род пресечь свой хочешь? А Белолика у меня – девка справная. Добре мы её воспитали, – серьёзным тоном говорил Алексей.

– Еремей сам решил остаться и мстить за сестру свою и мать, – сказал Аким.

Он не понимал, да и не хотел понимать, что сын слушал отца и готов был пойти за ним, куда ни скажут – таков был отцовский авторитет. Еремей хотел жить. Но даже не знал, как можно жить без отца. Оказалось, что и без матери очень сложно, но если потерять отца…

Слёзы проступили на глазах у Акима. Конечно же, он любил своего сына – сейчас любил больше всего на свете. Вдруг кузнец осознал, что месть – это его дело, а сын, пока своего сына не родил, не должен ввязываться.

– Я сперва хотел пойти следом за ратником одним, который вызволил меня и сына из полона, да баб с детишками. Есть в нём сила нутряная, что хочется тянуться к нему, что оградит. Да и мстить он обещал за поругание Рязани и убийство людей… – задумчиво говорил кузнец.

– И где ж этот ратник нынче? – без насмешки, серьёзно спрашивал сотник.

– А пошёл он ниже реки Воронеж, на Дон. В те места, что рядом со степью, но где много леса и где болото, куда не пройдут ордынцы.

– Зачем же идти туда? В места эти гиблые, где ещё бродники, предатели, живут? – удивился Алексей. – И что же ты мне рассказываешь? Коли сам видел я этого ратника тогда, когда я в Рязань приезжал… Что с городом стало! Пущай в Чернигов едут али в Козельск. В Козельске лучше будет. Там кузнецов немного, сына твоего примут сразу, ещё и кузню сладит – не хуже, чем эта.

Лицо Акима вновь потемнело, изменилось.

– Отчего ты не разумеешь, что нет нынче городов владимирских, али рязанских, в кои бы ордынцы не зашли? Если их стены не останавливают, если они Рязань взяли за пять дней, Коломну пожгли, то разве же они Чернигов богатый не возьмут? Их столько, что, если и разделятся, то в один момент пять городов русичей брать могут, – вытирая слёзы, говорил кузнец.

Алексей обернулся – посмотреть, где там те девки, которые только что стояли у ворот кузницы. Нет их. Будто бы почуяли, что нынче не до их шалостей, радости и жизни – ушли.

Сотник думал. Он не видел всего войска ордынцев, но когда приходил в Рязань, а после возвращался в Москву, то натолкнулись они на один из туменов монгольских. И если это один лишь из многих туменов, то прав кузнец.

– Подумаем об этом. Но времени мало. Ордынцы идут в сторону Владимира. А там уж точно не забудут и про Москву. Дай Бог, отсидимся за лесами, но не верю я в это. Как и ты – не верю!

– У ратника того, навроде, рана была, с какой не выживают. Господом Богом он посланный. И чую я, что ещё покажет через него Господь, или хранимая русские земли, Мати Божия, как и куда идти. Как только очистится от грехов своих, то воспрянет, – сказал Алексей.

Кузнец предельно серьёзно видом посмотрел на своего гостя. А потом попытался улыбнуться, но вышло как-то криво – разучился Аким улыбаться, как больной может разучиться ходить.

– Я принимаю твоё предложение. И можно идти на Дон токмо если прикидываться бродниками. Их ордынцы, как поговаривают, не трогают, а те служат им. Может то и удумал десятник рязанский Ратмир? Ну а мы… Пошли, посмотрю на невестку да пирогов поем, – сказал кузнец.

– Ты будешь доволен. А еще… У меня даже вино есть. Вот, для дорогих гостей и берег, у генуэзцев купил давеча, – обрадовано говорил Алексей. – Что до того, куда идти детям нашим. Пущай сами решат. А я… Ты только об том князю не говори, я пошлю с ними еще два десятка воинов своих. Скажу, что отправил в разведку.

– С чего мне говорить? Почитай, что уже и родственники. Да и сына же моего то касается, – сказал кузнец Аким.

* * *

Поселение.

8 января 1238 года

Меня выдернули из размышлений. Стоя над спящим, но, Богу слава, не погибшем, Лихуном, думалось только о мести. Но… Еще бы десяток воинов. И все, решился бы. А так… Нет, нельзя. Нужно свои эмоции и чувства взять в руки и пока что сторговаться. Нам нужно молоко, хлеб… Нам нужно много чего.

– Что случилось? – просил я, выходя из нового дома, где поместили под пригляд Веданы, Лихуна.

– Так это… – пытался сообщить мне Волк, но запыхался и не мог собраться с мыслями.

– Ну? – поторопил я подростка, становящегося воином по необходимости и за неимением других воинственных мужей.

– Корней напился и утопился, – выпалил Волк. – Не, пока не помер, токмо…

Но я уже бежал к месту событий. Все же не рядовое происшествие. Тут и кража налицо, так как все хмельное у меня на складе и все знают, что брать его нельзя. Тут и недосмотр Макара. Почему, во время рабочего дня кто-то праздно шатается, но не работает?

– Где? Где он это взял⁈ – возопил я. – Как смог напиться?

Я стоял у лежащего во множестве шкур и обложенного грелками ремесленника Корнея. И ведь тихонький такой, ни в чём прежде не отсвечивал, порой казалось, что он и говорить-то не умеет. Делает себе свои дела, слушает, что скажут, выполняет. Он был словно тень – плёлся за нами, молчал, что-то там себе то и дело кряхтел. И все, более о нем и сказать-то нечего.

Но права народная молва: в тихом омуте черти водятся. Вот и сейчас я наблюдал за тем, как этот чертёнок, упавший в прорубь и чуть было не утонувший, весь дрожит.

Рядом с ним, в той же кибитке, лежала ещё и женщина. Это она дурака спасла, прыгнув следом за ним в прорубь и не дав пьяному идиоту уйти под лёд.

– Макар, я к тебе обращаюсь. Это ты заведуешь всем нашим имуществом. Как этот окаянный нашел и выпил меда? – сдерживая, чтобы не взять старика за грудки, наседал я на Макара.

– Такэ-э-э… не всё же выпил, – как ребёнок, отпирался Макар.

Да тьфу ты! Разве я об этом спрашивал? Резко от него отвернувшись, я обратился к ведьме.

– Выживут они? – спросил я Ведану.

– Нам боги благоволят. И Господь Христос осеняет благодатью. Были иные люди. Когда мы переходили и те случались, кто также впадал в горячку. Ну я всех вытянула, – отвечала ответственная за нашу «медицину».

Наверное, мне всё-таки нужно приглядывать за тихонями, особенно… Да, я не усмотрел за Корнеем. Мало того, я и имя его узнал только что. А вот взял сейчас, отыскал запасы хмельного, напился да зачем-то пошёл к проруби. Это хорошо, что там оказалась Миряна, женщина лет тридцати с тремя детьми.

И зачем только она сиганула следом за упавшим в прорубь мужиком? Героическая, конечно, женщина, но вот ведь – о себе не думает, так подумала бы о детях.

ЧП случилось утром, но когда уже началась работа в поселении и за его пределами. И уже понятно, что теперь надо всё перекраивать. В отличие от Корнея, которого, как оказывается, только лишь Любава и знала, Миряна считалась в общине полезной женщиной.

Это именно она стала осваивать те блюда, которыми мы сейчас и питаемся. А тот, кто тебе в миску накладывает еду, не может не быть уважаемым человеком в такой небольшой общине, что разносолами покамест небогата.

А вот Корнея знала Любава по тому, что в мирной доордынской жизни заказывала у этого человека некоторые ювелирные изделия. Да, он был ювелиром, а значит, крайне редко брал в руки топор или пилу, которые сейчас куда как чаще используются.

– У нас теперь недостаёт двоих воинов, – сказал Мстивой, когда я отошёл от кибитки, где рядом лежали в жару и бреду Корней и Миряна.

– Это плохо, но ничего не изменяет, – констатировал я. – Сегодня работаем до полудня. Потом частью занимаемся заготовкой еды, другие копают.

Говорил я, будто бы устраивал выходной. На самом же деле лишь менял фронт работы.

Задачи на первую половину дня перед поселением стояли почти те же, что и вчера, и позавчера. Нужно было валить деревья, обтёсывать их, расщеплять на доски. Нам нужно больше, больше строительных материалов.

Всё приготовлено для того, чтобы поставить сразу два дома.

При этом мы пока решили не трогать больше деревья на острове. Оставляли даже те, которые явно должны быть подтоплены во время паводка. Если мы продолжим вырубать деревья непосредственно на месте нашего поселения, то уже окончательно себя демаскируем. Пока ещё удавалось прятаться таким образом, чтобы издали, с русла Дона, не видно было наших домов и вырубленных деревьев. Впрочем, о нас уже знают, так что нужно ускориться и строить фортификации более интенсивно.

Так что практически всё поселение отправилось теперь на левый берег, к дубраве. Предстояло её проредить, а потом на верёвках волочь эти брёвна в поселение. Работа не из лёгких. И казалось, что нужно было бы дать людям больше отдыха. Вот только даже полдня терять нельзя было.

– Да чтобы тебя волки загрызли! – услышал я крик Макара, задававшийся на другом берегу, где шла вырубка леса.

Направился туда. Впрочем, и так хотел внести свою лепту в непростое дело вырубки леса. Утром была тренировка с Мстивоем, поработали с мечами. Вот, днем, решил устроить себе еще такую силовую кардиотренировку – рубить деревья.

– Что случилось? – спросил я у чуть ли не плачущего Макара.

– Пила… – горестно сказал он и махнул рукой. – Эх! Ну как же так-то?

А вот так… И я начал ломать этот инструмент, но доломали другие. Хотел зубья чуть развести и подточить. В итоге… Трех зубьев как и не было. Железо непрочное от слова «совсем».

– Нужно переходить на рубку топорами, – спокойно сказал я.

Ну не убиваться же, право слово.

– Бабы… Они не смогут, – возразил Макар.

Ничего ему не ответил, хотя и считаю, что смогут. Как говориться, бабы в нашем селении и топором махать могут, а некоторые так и подмахнуть могут. Мстивой не даст соврать. Опять ночью не давал мне спать со своей зазнобой, ну или занозой, с Акулиной.

– Пришли, может Волка и всех тех стрелков, что в деревья стрелы пускают! – сказал Макар.

Но я покачал головой. Нужно тренироваться нам и обращаться с арбалетами. А кому-то и делать болты, используя многие взятые нами стрелы кочевников.

– Вжух! Бдын! – Волк, предводитель наших немногочисленных новиков, спустил тетиву одного из арбалетов.

Попал прямо в цель – в большой дуб шагах в шестидесяти. Как будто бы специально для меня такой удачный выстрел сделал. До того, как я увидел, подходя к тренировочной площадке, у парня не все получалось.

– Добре, – констатировал я.

Да, и всё-таки арбалет – хорошее оружие уже хотя бы тем, что освоить его можно быстро. Насколько из Волка вышел полноценный арбалетчик, ещё судить рано. Мало лишь только попадать в цель, нужно иметь характер, чтобы стрелять в людей. Чтобы не растеряться во время боя.

Теперь и другие пусть приноравливаться к тому оружию, которое освоить могут. Без боя никто больше сдаваться не будет. У меня же задача, чтобы сражений у острова как можно дольше не было. Однако, Бог, или боги, смеются над нашими желаниями, чаще делая все наоборот.

От автора: Ноябрь 1853 год. Война с Европой начинается. Будущее отныне в руках нашего современника, ставшего генерал-адмиралом русского флота. Сейчас пишется 7 том серии.

/work/333355