Текст книги "Нашествие (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Между тем, если для собственного спокойствия им так важно завязать цветастую ленточку на высоком дереве, то почему я должен этому противиться? Даже если старик Макар будет против, как пассивный борец с язычеством.

На самом деле я заметил, что эти люди в своих молитвах поминают и Господа Бога, и иных разных божков. И мог только этому кивнуть. Когда человеку плохо, он хочет возложить надежды на какие-то сверхсилы. Если это помогает не впадать в истерику, не паниковать и действовать слаженно и решительно, то пусть хоть во что верят, лишь бы на пользу шло.

И ведь всё равно: каждый крестик носит, каждый крестится, но теперь почти все полезли на тот самый холм вешать свою ленточку во славу Перуна-громовержца.

– В лес уйти надо! – моё любование, как каждая из девушек, несмотря на сложный переход, карабкается вверх по склону холма, чтобы повесить свою ленту, прервал ратник Мал Лихун.

У него было какое-то своё имя, которое не соответствовало статусу ратника. Мал – малый, не приличествует ратнику малым быть. Поэтому все его звали по прозвищу. С каждым днём всё вернее он становился моей левой рукой и помощником во многих делах. Мстивой же нынче – правая рука и заместитель.

Это тот самый лучник, что помогал мне в бою против кипчаков при освобождении пленников. Оказался весьма грамотным и профессиональным лучником. Не могучий, но еще тот «Леголас». Хотя… и он и Мстивой спрашивали, почему я не беру лук. Мол, был одним из лучших стрелков в дружине князя. Как-нибудь я бы потренировался, может руки «вспомнят», как и что нужно делать.

– Командуй! – сказал я Лихуну.

Уже скоро все наши сани стали пробираться через кусты, между деревьями, максимально, насколько это было возможно, прячась в лесной чаще. Конечно, глубоко в лес заходить не получалось. Да и не нужно это. Главное – спрятаться.

После ветками мы стали заметать следы от полозьев. Хотя наши следы были не единственными, видели мы и другие в округе. И всё же решили затаиться и перестраховаться.

Степняки словно боялись леса и близко к нему не подходили. Максимум, что использовали, – это редкие пролески, чтобы починить какую-нибудь телегу или развести костры.

Мы уже трижды встречались с отрядами степняков. Один раз я даже чуть было не решился напасть. Отряд был небольшой, человек пятнадцать монголов или каких иных народов, входивших в состав воинства Бату-хана.

Но одёрнул себя. Нельзя раскрыть, куда именно уходим. Тем более, ведь у нас довольно богатый скарб с собой. Только меха, которые мы везли, могли бы вызвать охоту со стороны завоевателей. А если степные вояки узнают, что у нас ещё немалое количество серебра и даже есть золото, дорогие ткани, включая несколько отрезов шёлка, нам несдобровать.

Так что сперва нужно прийти на место, определиться, где именно встанем, чтобы безопасно развивать своё поселение. А уже потом будем думать, кого и как громить и что вообще делать относительно внешнего периметра нашего маленького мира.

С такими мыслями я последним заходили в лес, убеждаясь, что все сани уже спрятаны. Уже скоро, не прошло и часа, люди рязанские завидели караван. Лошади, люди – тут даже два верблюда было. Но не это главное…

Сердце сжималось, когда я видел, как ведут русских людей, привязанных к длинным жердям десять-двенадцать человек. Кто-то спотыкался, иные падали, и по их спинам и головам тут же прилетали удары плетью. Да, все были в тёплой одежде. Некоторые даже в недешёвых меховых шубах.

Причём я заметил, что большинство тех, кто шёл в добротных шубах, – молодые девушки. Видно, их берегут как значимый товар, или выделяют из общей толпы, чтобы девицы вели себя покладистее во время остановок каравана. Забота? Как раз нет. Какая же грязь!

Сами же бандиты, сопровождающие пленников, были монголами. По крайней мере, об этом мне говорили их низкорослые лошадки, на которых всадники выглядели даже несколько смешно. Вот только смеяться почему-то не хотелось.

А ещё, если половцы имели чуть раскосые глаза, то эти разбойники казались вовсе лишёнными глаз – настолько узкими они были. Многие были в меховых шапках с меховыми же «ушами». Этим головные уборы издалека были похожи на шапки-ушанки. Обувь меховая, мехом наружу, как унты. Но… мне показалось, что некоторые были в валенках.

Воины эти не были защищены какими-то сверхсовременными доспехами или экипированы с головы до ног. У некоторых были булавы вместо сабель, у иных – не самые длинные копья.

Вооружение половцев, и уж тем более русичей, было куда как грознее. И сабля, по всему видать, как у того десятника или сотника, который сейчас остановился и всматривается в лес, заточена только с одной стороны.

А монголы громят и хорезмийцев, и китайцев, и русичей с половцами, и всё почему? Потому что у них порядок и жесткая дисциплина. Потому что они на подъёме и создают централизованное государство. И потому что те, кого они бьют, либо совершают фатальные ошибки, либо просто-напросто не могут объединить свои силы.

Монгол, с виду главный в этой ватаге, вальяжно слез с коня, узкими глазами пытаясь рассмотреть, что происходит в лесу.

– Всем приготовиться, – приказал я, хотя и готовиться было некому.

Нет, я молил бога, чтобы нам не пришлось вступать в бой. Не меньше чем полусотня монголов противостояла бы нам. И по всему видно, что они организованы и дисциплинированы и не допустят тех ошибок, которые позволили нам громить кипчаков под Рязанью. И что могут четыре воина?

Но насколько мы успели уйти в лес, насколько ветками прикрыли полозья саней, настолько теперь имели шанс выжить. Между тем, если придётся, будем сражаться и умирать.

Небольшая остановка, вызванная подозрительностью командира отрядов монголов, пошла на пользу его пленникам. Многие повалились прямо на снег, вытянув ноги. То есть даже холод не пугал их так, как лютая усталость.

Я прятал глаза. Понимал, что, скорее всего, меня не видно, так как я ещё и накрылся светло-серой тканью. Но я воин. И даже в прошлой жизни, вот только сейчас вспомнил об этом, при всех этих новейших средствах связи, контроля, беспилотниках и прочим, что одновременно и облегчает, и усложняет боевую работу, у меня развилась чувствительность. Чужой взгляд я бы почувствовал.

Между тем монгол приказал своим людям двигаться дальше. Он то и дело оборачивался, всматриваясь в то место, из которого я наблюдал за ним.

Поднялись не все пленники. Примерно двое из двух с половиной сотен связанных русичей так и остались лежать на снегу.

Хладнокровно, будто только что нарезал сало для перекуса, один из монголов подошёл, разрезал верёвку у пленника и, не саблей, а булавой ударил одного мужчину по голове. А потом подошёл к женщине, которая уже пыталась подняться, но то ли поскользнулась, то ли у неё подкашивались ноги, и она в очередной раз упала, завалив с собой десяток людей, связанных с ней на одной жерди. Женщина тоже удостоилась удара булавой.

Я сжал до боли кулаки, прикусил губу и почувствовал солоноватый вкус крови. Стало тяжело дышать, я пытался успокоиться, уговаривая самого себя не рвануть сейчас туда и не начать бессмысленный бой. Замыкали всё это построение пятнадцать всадников. И сколько бы я успел убить, прежде, чем меня убьют?..

Троих, четверых, пусть десяток? Это ничего не изменит, а пленных будут охранять лишь строже.

А сколько я смогу спасти, если получится освоиться на новом месте и начать свою войну? Я ещё снесу тысячи буйных голов степных завоевателей.

– Простите меня, люди добрые, – еле слышно шептал я тем, кого сейчас уводили в рабство. – Я приду за вами.

Я пообещал, будучи уверен, что так и будет.

– Ратмир… – произнес стоявший рядом со мной ратник Мстивой.

Я вернулся и увидел замёрзшие капельки на его щеках. Нет, дождя не было. Можно было подумать, что это пот, замёрзший на морозном ветру. Но это слеза, мужская, стоившая многого.

– Мы будем мстить, – сказал я, схватив за плечо ратника, который с трудом, как и я, сдерживал желание кинуться в бой.

Иные два воина, что были за нами, наверняка не видели того, что произошло, и теперь только переглянулись. Не видели они и того, как мальчик лет восьми-девяти бросился к той женщине, которой только что проломили череп.

– Мама! – почти услышал я крик ребёнка, лишившегося матери.

Так каким же я буду мстителем? Хотелось бы сказать, что буду зубами их грызть. Но сила моя не в зубах, она в голове.

И уже сейчас я хотел промотать время – может, на полгода, может, год вперёд – и поскорее увидеть тот момент, когда смогу ненадолго покинуть этих людей и отправиться брать дань монгольской кровью.

Глава 6

29 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Мы не выходили из своего укрытия часа два. Да и потом… я приказал собирать валежник и готовиться к ночёвке. Вообще-то нам было по пути с отрядом монголов, что вёл пленников. Но это так себе попутчики… Встречаться с ними нам категорически нельзя.

Хотя меня и соблазняла мысль проследить за монголами – и хотя бы оценить их готовность к ночному бою. Но пятьдесят воинов… чтобы одолеть их нашими силами, монголы, как минимум, должны были бы спать минут десять и не реагировать, как мы будем их вырезать вчетвером, с небольшими перерывами на отдых.

К тому же, терять ещё хоть какого-нибудь ратника из трех, или хоть одного из мужиков, которые чуть оружие держат, я не мог. У нас и так с этим беда.

– Ты! Генуэзец! Паршивый ты пёс! – через часа три, когда монголы с пленниками скрылись из поля зрения, я услышал крик Люба́вы.

Оставив одну из кибиток, в разгрузке которой я участвовал, помогая в этом женщинам, я пошёл на крики девушки. На небольшой поляне Любава стояла да хлестала Лучано по лицу.

Арбалетчик не предпринимал никаких действий, опустив руки и даже не зажмурив глаза. Он получал удары девичьей ладонью, лицо его всё краснело, а скоро и кровь пошла из носа. Но Лучано смотрел на Любаву без злости и без удивления – даже с признательностью, что ли, влюбленными глазами.

– А ну прекрати! – выкрикнул я.

Любавa осеклась, послушалась, села на пенёк, закрыла лицо раскрасневшимися от ударов ладонями и стала рыдать.

– За что она тебя? – спросил тогда я итальянца.

Лучано не сразу ответил. Он тоже был на эмоциональном срыве, голос парня дрожал.

– Может быть, или даже наверняка… этих рабов повели в мою торговую факторию. Мои соплеменники торгуют рабами, и Любава об этом знает. Половцы хотели продать ее в дом похоти. А я думаю, что такую красавицу впору отправить в лучший дом похоти в самой Генуе, или в Константинополе, – сказал Лучано и зарделся.

– Тебе мало? Еще хочешь получить? – усмехнулся я. – Так себе признание в любви.

В его словах слышались эмоции: видно, и ему противна была работорговля. Словно арбалетчик извинялся за своих соплеменников. Но после слов о любви что генуэзец, что Любава зарделись и стали прятать взгляды.

Да. Кому война, кому любовь. Или любовь сильнее любых невзгод? Вокруг – картина самого что ни на есть конца света, а двое молодых человека то и дело бросают друг на друга заинтересованные взгляды. Вот только выражать свои эмоции не научились. Может, Любава не бить по щекам хотела парня, а что-то иное?

Я ничего не ответил. Подошёл к Люба́ве, помог встать и повёл к кибитке, в которой на протяжении трёх дней она вместе с четырьмя детьми ночевала.

– Он… он такой же, как и они. Я же своими глазами видела этих генуэзцев в войске татар, – всхлипывая, говорила Любава.

Понятно, что ситуация трагична, и девушка просто не смогла сдержать эмоций. Но я вдруг понял: я ревновал. Вон как горько говорила она о своём разочаровании, и напрашивался вывод: чтобы разочароваться, надо сперва очароваться. Выходит, влюбилась красавица в него.

И было несколько обидно… Я прислушался к себе. Да нет же. К этой девушке у меня, скорее, физиологическая тяга, как к красивой и женственной. Может, случить что у нас, так и напрасно, только испортил бы отношения. А тут у Любавы и Лучана что-то светлое, чистое, как…

Воспоминания бурным потоком полились в голову. Вот она… Марина, моя Мариночка. Вот она встречает меня после очередной командировки. Сын, Сашка такой взрослый, уже на третьем курсе Академии ФСБ. И тут выбегает маленькая…

– Папка приехал! – кричит егоза и первая, опережая жену и сдержанного на эмоции сына, бросается на шею и так крепко обнимает…

А у меня слезы. Как счастлив я…

– Ох! – с болью выдохнул я.

Ну почему я забыл это, как мог забыть о таком важном в своей жизни? В своей прошлой жизни… Не то мозг проявил своеволие, не то в целом мой собственный организм посчитал, что и без того хватает стресса. Я оставил свою семью в том мире. Свою свято хранимую семью, главное мое достижение как человека, а не воина.

И она была вычеркнута из памяти, а вот теперь – вспыхнуло, будто заново рождаясь в груди.

– Что? Что с тобой? – забыв, что только что рыдала, подхватилась Любава.

– Нет… ничего, – сказал я, прижав руку к сердцу, и, оставив ее у кибитки, побрел вглубь леса.

Там можно побыть одному. Подумать. Даже… Пусть и слезу пустить. Но так, чтобы не видел никто. Еще не хватало, чтобы я, лидер и надежда этих людей, проявлял слабость.

Я брел в лес, словно бы не замечая ни валежника, ни особо глубоких сугробов, в которые на каждом третьем шаге утопал.

– Берегись! – вдруг закричал Лучано.

Я не сразу его услышал. А вот ту опасность, что мне грозила, и услышал, и увидел. Тут же слетела с души тоска и скорбь. Инстинкт самосохранения и большие дозы адреналина в кровь, заставили думать о спасении своей жизни.

Мощный зверь, выставив клыки, пер на меня. Вепрь, кабан-переросток. Он был огромным, обозленным. И я отчего-то выбран жертвой.

Делаю шаг, отталкиваюсь от земли и одной только рукой успеваю схватиться за ветку дерева. Подтягиваю ноги… Ветка хрустит, но пока держит.

Подо мной пробегает огромный кабан-секач. И ведь целил именно в меня, упёртая зверюга – вот он, пробуксовывая на снегу, резко разворачивается и примеряется головой туда, где я повис, ухватившись за ветку.

– Тихо… Нет… не надо… – приговариваю я.

А ветка, хоть и прочная, хрустит и прогибается. Кабан наворачивает круги вокруг дерева, ожидая, будто понимает, что вот-вот я свалюсь. Можно было подтянуться, пройти по ветке дальше, к стволу большой сосны, но едва я чуть разжимаю пальцы, чтобы двинуться туда, как она скрипит и трещит ещё натужнее.

Одно движение мизинцем – и я обрушусь прямо в пасть злобному кабану. Свиньи же могут пожирать людей? Пришла мысль: «Чтобы ты подавился!»

Медленно, стараясь не раскачивать ветку, другой рукой я извлекаю большой нож, скорее, даже кинжал, что взял с убитых мной кипчаков. Если и упаду, то без боя не сдамся.

Зверюга зыркает на меня налитым глазом, злой, огромный, лютый. Не думал, что подобные монстры существуют.

– Вжух! – арбалетный болт впивается ему в бок.

Лучано! Вот спасибо. Но… секач, почувствовав боль, стал метаться – и вдруг на всём ходу ударился о ствол дерева.

– Хрст! – особо громко и угрожающе захрустела ветка.

Вот-вот упаду, ветка больше не выдержит. Единственное, что я могу от неё взять – это импульс. В секунду примерившись, я прыгаю сам – прямо на вепря.

– На! – с криком вонзаю кинжал в шею кабана.

Тут же выдергиваю нож, чтобы нанести еще один удар. Секач дергает головой, и меня отбрасывает в сторону. Кинжал всё ещё у меня в руках, но и свирепое животное не ждёт, атакует. Перекатываюсь за дерево, тут же поднимаюсь, оббегаю широкий ствол ели. Вепрь бежит за мной. Он нагоняет меня…

Правой ногой я опираюсь о ствол дерева, отталкиваюсь и взметаюсь ввысь. Говорят, что в стрессовых ситуациях человек способен совершать невозможное. Это правда. Я сам чувствую и вижу, что прыгнул теперь метра на полтора вверх, пропуская под собой вепря.

И снова приземляюсь не на землю, а будто бы стремлюсь оседлать животное. Удар! Удар! Еще два удара проходят в и без того залитую кровью шею. Кабан крутит головой и едва не задевает меня своими громадными бивнями. Но урок усвоен, я уже на земле и убегаю от вепря.

Секач делает один шаг… его крепкие ноги с копытами дрожат и подкашиваются. А глаза… такие жалостливые. Он просит меня…

– А нечего было нападать на меня, – вытирая пот и кровь, говорю я.

Подхожу к вепрю. Он уже лежит, только что смотрит на меня, своего убийцу.

– Давай, свинка… Попади в свой свиной рай, – говорю я и протыкаю один из пары глаз, что только что молили о пощаде.

Каждому зверю хочется жизнь. И многим зверям хочется убивать. А чего я хочу? Чтобы на меня вот так, как этот огромный секач, смотрели глаза какого-нибудь монгольского хана.

– Ты цел? – первой ко мне прибежала, как это ни странно, седая Ведана.

Ведьма сперва осматривала меня, потом уж глянула вепря.

– То не зверь лютый, то посланный тебе в проверку богами вепрь, – сделала свое умозаключение Ведана.

– Ратмир убил зверя-люта! – выкрикнула женщина, поднимая мою руку, словно бы после победы в боксерском поединке.

– Так сперва ведь Лучано выстрелил, – вставил я, было несколько неловко приписывать только лишь себе такие заслуги.

– О том молчи, более уважать станут. Ты ж посланник богов к нам. Так людям легче верить тебе, – прошептала Ведана.

Мудрая женщина… А я… Может быть, действительно я посланник богов или Бога? Ну кто-то же перенес меня в прошлое.

А за что мне такое? Что я сделал, чем заслужил? И вновь образы нахлынули. Вот я гуляю с дочерью. Она уже взрослая женщина, муж ее только вернулся с командировки. Он поехал отмечаться в военкомат, а я решил пообщаться с дочкой в парке. Я иду рядом с дочкой, любуюсь ею и даю разные советы по житью-бытью семейному. Давно уже так хорошо не общались.

И тут…

– Эй, красавица, со мной будь! Нах тебе этот лох? – группа явно неадекватных парней задирала пару молодых людей, прогуливающихся в парке.

– Миша, не нужно, пожалуйста, – умоляет девушка своего парня.

А неадекваты…

– На, лох! – кричит один из них и кидает ком земли, да попадает в девушку.

Парень тут же срывается с места. Силы явно неравны. Их пятеро, он один, но даже такой расклад мужественных людей не останавливает.

– Пап, не надо! – говорит с испугом дочь.

А я смотрю в сторону внука, которого жена повела к будочке за сладкой ватой. Вот что он подумает? Что можно стоять да смотреть на таких вот бандитов, пусть и дальше непотребствуют? Когда все проходят мимо, добро становится слабее. А оно должно быть с кулаками!

А тем временем парня уже били ногами. И я не удержался…

И вот какая картина застывает перед глазами: я лежу, пытаясь зажать рану от ножа, но всё без толку, ведь не из неё одной льется кровь, эти уроды пырнули меня раз пять. Я их уже не вижу, но знаю – раскидал так, что встать не смогли, и только один, прихрамывая, убегает прочь.

И больше ничего. Темнота.

– Что с тобой, Ратмир? – испуганно спросила Ведана. – Зверь ранил тебя?

– Нет, ничего, – соврал я.

Значит, вот за это мне вторая жизнь? Значит, нечто увидело во мне благородного защитника и решило дать шанс? Может быть. А пока я принимал поздравления от людей, на судьбой которых я взял шефство. Приятно, особенно после таких болезненных воспоминаний. Но тело отозвалось фантомными болями, мучительно ноя в тех местах, куда били ножом в прошлой жизни.

Веселья, правда, и теперь не случилось. Даже поздравляли меня с кислыми лицами. Ничего не изменилось и вечером.

Ночью с трудом утихомирились всхлипывания; женщины плакали, дети ворочались. И опять я искал хоть что-то полезное среди того, что не может быть добрым.

Эти люди, словно очнувшись после кошмара, решили, что жизнь станет прежней. Я слышал разговоры и понимал, что они не доверяют моим решениям, потому что думают, что нужно лишь в город прийти, а потом всё пойдёт само.

А должны были бы видеть и понимать: все они обязательно попадут в рабство, если только где-то не укроюся. Тех пленников, которых вели то ли на продажу, то ли в рабство в Западный улус, никто из моих людей не признал за своего, за рязанца.

И уж после того почти каждого здесь ожгла мысль: вся Русь теперь пылает в огне, и деваться некуда. И уже на следующий день наши переходы стали куда более организованными и слаженными. Всем хотелось выжить, найти место, где не придётся вздрагивать от каждого шороха. А я очень надеялся, что веду их именно в такое место.

– Как он? – поутру, когда наш небольшой лагерь только пробуждался, и Мстивой не отправился ещё в дальнюю разведку, спросил я у Веданы.

Тот мужчина, которому проломили череп и который оставался лежать в снегу после ухода каравана, оказался жив. Когда монголы отошли, мои ратники принесли мужика.

Все склонялись к тому, что он не жилец. Череп, конечно, был не раздроблен, лишь вмят. Рана, допустим, не смертельная, но у меня нет ни лекарств, ни хирургов, а чудом освободившийся пленник страшно истощён.

– Коли эту ночь пережил, то Господь его не прибрал к себе, —, пользуясь примитивной логикой, отвечала ведьма.

И всё же я никак не понимал, как в ней уживаются язычество и поступки, похожие на поведение истинной христианки. Она даже три раза перекрестилась после своих слов.

– Такой раненый – для нас обуза, – весьма серьёзно произнёс Мстивой, хмуря темные брови.

Я посмотрел на своего главного разведчика и заместителя. Он говорил то, что и я мог бы сказать, но запрещал себе произносить.

– Оставляем его у себя. Мы не должны никого бросать. Одному не поможешь, будет и второй – и скоро наши души почернеют, – решительно сказал я.

Я просто не мог оставить живого человека умирать на снегу, и уж точно не стал бы убивать своего соплеменника-русича.

Примерно к одиннадцати мы стали выдвигаться, когда разведка сообщила, что монголы ушли далеко и даже свернули немного на восток. Для многих это стало четким доказательством, что они не пошли к генуэзцам, а повели свой полон в степи.

Может, это и повлияло на то, что Любава так и норовила глянуть на Лучано да самой ему показаться. А может, между ними промелькнула искра, и теперь ей только дать разгореться. Но я запретил себе ревновать. Выберем место, а там посмотрим, что к чему.

Кабана, конечно, мы зажарили на огне. Для меня никогда ещё не было настолько приятным на вкус такое жёсткое мясо К этому примешивалось и чувство триумфа – ведь этот зверь чуть было не отправил меня на тот свет, но я перехитрил гиганта.

Теперь мы выживем, даже если поход окажется долгим. Продуктов питания, что были нами взяты в качестве трофеев у половцев, хватило бы ещё на неделю более-менее нормального питания – и дней десять, если всех поставить на урезанный паёк.

Но урезать еду на холоде – последнее дело.

После истории с секачом мы стали ещё более осмотрительными. Теперь часть мужчин смотрела, нет ли в округе явных следов копыт или лап. Между прочим, это помогло очень быстро выйти на след оленя. Мал великолепным выстрелом в шею убил благородное животное.

Таков закон природы: выживает сильнейший. Сильный пожирает слабого. И казалось, что сложно найти более слабых представителей рода человеческого, чем наше сборище – в основном женщин и детей. Но то, что мы два дня ели мясо оленя, доказывало, что сила не только в мышцах. Хитрость, мудрость, стратегия.

Вот потому-то и нужна основа для технического превосходства над врагом. И если это получится, да ещё приложить организаторские способности, упорство, то и монголы способны стать не охотниками, а дичью. Есть я монголов, допустим, не буду, но крови их хочу.

– Что скажете, будет ли мудрый совет? – спрашивал я людей.

Был собран своеобразный совет старейшин. Кроме тех, кто умеет держать оружие в руках, был ещё старик Макар, бабка Ведана, ещё один старик – Пафнутий, стекольщик, занимавшийся в Рязани изготовлением столь популярных на Руси стеклянных бус и браслетов.

Здесь же была Любава. Девушка как могла стремилась показать, что она не просто по своему рождению боярыня, но и по всем качествам. И действительно во многом помогала.

Например, решала все вопросы с женщинами, ведь до меня доходили только обрывки фраз и остатки каких-то эмоций. Никто из них не подходил ко мне с вопросами и жалобами – значит, их решала или отметала Любава И бабоньки освоились: и склочные стервы проявляли себя, будто дома на подворье, и разгоралась борьба за лучшие кибитки, как и имущество в них.

Признаться, я бы подобные проблемы решал, наверное, весьма грубо – пресёк бы на корню, да ещё и красным словцом вдогонку в плечи. А Любава справлялась.

– Ежели бы не ты, Ратмир, то я бы, скорее, подался в Киев али в Полоцк. Но коли привёл, тебе решать, – сказал Макар.

– А я не решения от вас спрашиваю, мне совет потребен. Какое место выбрать? Взять, к примеру, то, где мы сейчас стоим, у верховьев Дона. Добре тут. Дубравы есть, лес, опять же. Река добрая, где рыбу ловить можно и прокормиться многим. Земелька найдётся, кабы её обработать…

– Так что ж не так? – удивлённо спросила Любава.

– А то, что почитай на пятьдесят вёрст в округе, али поболее того, ни одного озера, ни одной доброй реки. И проходы сюда со степной стороны простые. Куда своих коней поить татары поведут?

Теперь все могли иначе посмотреть на то, чтобы остановиться в таком благодатном месте.

Все задумались: старики почесывали бороды, Любава теребила свои косы, бабка Ведана разговаривала с мешочком с травами.

Мы остановились примерно в том месте, где в относительно далёком будущем, насколько я знаю, в XVI веке, будет основан город Воронеж. Место это хорошее: и лета здесь хватает, и река есть, и лежит оно относительно в стороне от главных нынешних маршрутов. Однако минусы я уже называл. И что-то их слишком много.

– Нам бы остров на реке большой, кабы и для трёх, и для четырёх сотен людей место было для жизни, – весьма мудро заметил Пафнутий.

– Я тоже думаю насчёт того, чтобы поселиться на острове. Татары реками не ходят, или почти не ходят. И некуда им тут ходить, по Дону-то. А нам некоторое время выгадать, кабы не было никого рядом, да и жить себе спокойно после. Окрепнуть, а тогда уже с острова перебираться на берега, – говорил я.

Вот бы сыскать какой-то из островов на Дону, чтобы, с одной стороны, не так сложно было переправляться на другие берега, а с другой – оградить себя от возможных атак кочевников. Да и не только их. Как запорожские казаки первоначально селились на острове Хортица, так же думал и я. У них когда-то получилось, в иной реальности. Почему бы это не может получиться у нас?

– То всё добре мыслишь. А как насчёт бродников быть? Их, правда, на Дону немного, но говорят, что ещё какие-то общины имеются, – покачал головой Макар.

– Разве есть где-нибудь места, где людей нет? Тут же находились кочевья половцев. Так их разбили. И многие ушли нынче к уграм за ханом Кучумом. Ну а бродников… Так их воинов посекли ещё на Калке, а после рязанские дружины ходили, изгоняли их с мест, – казалось бы, специально, чтобы возразить Макару, сказала Ведана.

Но их постоянные споры бывало интересно слушать. Ладно бы они состязались только в красноречии и юморе. А бывает, что из споров можно вычленить важную информацию.

– Решено, – сказал я, вставая с поваленного дерева. – Идём по Дону и ищем такой вот остров. Ни с кем не связываемся. Если видим следы пребывания человека, то делаем крюк и хоть бы даже через лес прорываемся дальше.

После того совещания минуло ещё два дня, когда мы всё-таки нашли тот самый остров. Уж не знаю, существует ли он в будущем, но здесь и сейчас лучшего места за два дня пути я увидеть не мог.

С одной стороны, на левом берегу, был лес, не густой, смешанный, с множеством лиственных деревьев. Вот и подспорье для строительства. Там же и дубрава имелась.

На правом же берегу росли кусты и свешивали по-зимнему голые ветви ивы, которые нам очень пригодятся для ремёсел. А вообще, конечно, здесь весьма заболоченная местность. Впрочем, пока стоит снег, и о том, насколько топки и опасны с той стороны болота, можно догадываться лишь по наличию и немалой густоте камыша и рогоза. И это нам также очень пригодится.

– Добре потребны быти, – сказал худой низкорослый мужичок лет под сорок, когда мы с небольшого холма рассматривали вероятное место поселения.

Это был Карп – ремесленник-гончар, о котором очень хорошо отзывался дед Макар. Мол, нам повезло, что такой рукастый мастер с нами в одной общине. Посмотрим. На самом деле, мне не столько нужно изготовление глиняной посуды, пусть это и важно, мне нужен кирпич. А ещё я хотел бы попробовать сделать цемент.

Но даже и найдя место, ещё два дня наша община стояла в лесу. Я распределил сектора, и мы на расстоянии в десять и более километров ходили вокруг и выискивали следы пребывания людей. Не нашли. Хотя было предположение, что по льду Дона всё-таки кто-то за последнюю неделю, когда осадков почти не было, мог и хаживать.

И всё равно я был уверен, что это место на данный момент идеально для того, чтобы мы здесь поселились. Сложно придумать те места, где вообще нет людей. Но что важнее, в таких местах точно нет централизованной власти.

А если мы окажемся соседями на расстоянии километров двадцати какой-то другой общиной, то есть шанс наладить отношения. И глубинную разведку, так или иначе, стоит проводить, но только лишь уже тогда, когда мы будем начинать обживаться.

Думать надо быстрее. Да, всем тяжело в походе, все измаялись, но главное даже не это. Я видел и чувствовал, что людям позарез нужна уже хоть какая-то стабильность. Русскому человеку обязательно нужно стоять на земле, а не колесить туда-сюда в поисках иллюзорного счастья.

На третий день мы стали спускаться с небольшого холма в сторону острова. И в тот же день на острове, прозванном мной «Остров Свободы», был поставлен высокий православный крест.

Причём на этом настаивала Ведана. Мол, нельзя нам быть безбожниками, нужно хоть так осветить место, где собираемся жить.

– Идолов поставим позже, они слабее Христа, – сделала своё заключение ведьма.

Я едва заметно улыбнулся, но смешок всё-таки сдержал.

– Ну что, православные, за работу! Перво-наперво ставим избы, – сказал я и своим примером показал, что именно нужно делать.

Скоро, когда поболее семи потов с меня слетело, большое дерево накренилось и с грохотом упало. Из него мы сделаем первые брёвна, которые лягут в основу будущего дома.