Текст книги "Нашествие (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Но всё это – не без причин. Я прекрасно понимал, что на первой же стоянке часть женщин и девушек подвергнется грубому, ломающему жизнь насилию. И сидеть в засаде, осознавая, что где-то рядом творится такое, я не мог. Я так думаю: если твоя женщина вынуждена терпеть насилие от другого – ты не мужчина. Я русский человек, я не могу, как мужик, допускать, чтобы русскую женщину…

Мы подползли, оставаясь буквально в пятидесяти метрах от первой повозки. Уже было темно. Плотная стена снега, обрушившаяся на многогрешную землю, изрядно помогала темноте скрывать наше присутствие.

Да и не было никому в этом лагере дела до того, что нужно выставить посты, наблюдателей по разным сторонам. Наверняка степняки были уверены, что если кто-то на них и нападёт, то этих отчаянных людей будет видно издали, на том поле, что разделяло два пролеска.

Я рукой указал Лучано, кто именно его цель. Рядом с повозками, к нам спиной, стоял один из бандитов. Он судорожно и спешно снимал с себя кожаные штаны. Безвольным телом на повозке лежала девушка, с неё уже сняли всю одежду. Она была без сознания и лежала безвольной куклой. Красивая… Очень… Это животное не вправе смотреть на такую красоту!

Я уже не полз, согнувшись, а быстро перемещался в сторону пленников. А если кто-то меня и заметит, то подумает, что это снежный ком вдруг ожил и решил, вопреки законам физики, катиться вверх по пологому склону небольшого холма.

– Бдын! – глухо прозвучала тетива арбалета.

Болт отправился в полёт и вонзился в спину насильника. Хотелось попасть несколько ниже, но тут уж не до выкрутасов. Один кипчак – минус. Он завалился на бессознательную девушку, заливая ее кровью. Я лишь всмотрелся в темноту, убедившись, что девушка дышит. Но не стал с нее стаскивать тело кипчака. Нет времени. Сейчас все зависит от быстроты действий и принятия решений.

Я уже прислонился к большому дереву и оглядывался. Возле пленников расположились двое врагов. Складывалось впечатление, что эти два кипчака, скорее, выбирали для себя жертву, а не охраняли пленных. И вот один из них взял молоденькую девушку, взгромоздил её на плечи и понёс в сторону повозок.

Снег предательски хрустел, но я всё равно направился убивать врага. Удалось подойти сзади вплотную, но тут кипчак резко развернулся, его узкие глаза округлились. И не успел он произнести и звука, как острый нож разрезал гортань насильнику и людолову. Минус два.

– Ратмир! – закричала одна девица, узнавая меня.

Я приложил палец к губам. Она поняла, что нужно молчать. Но не было бы поздно.

Тут же я рассек, хоть и не без труда, верёвки, связывающие руки и ноги одного из бойцов. Было видно, что этот сильный мужчина явно умеет обращаться с оружием.

– Дальше сам! – сказал я, бросая нож мужику.

Тут же сбросил с себя притороченные две сабли и лук с колчаном стрел. Дотащил-таки оружие союзникам.

– Ратмир, ведь ты сгинул! Очи мои то видели, – шёпотом, но довольно громко сказал один из мужиков.

Я ничего не ответил, осматривался, контролировал обстановку. Пока было всё тихо. А в этой кровавой игре мы уже ведём 2:0.

Где находятся другие враги, я знал. Большинство из них сидели на поваленных деревьях вокруг костра. Ещё трое топтались чуть в стороне, где стоял большой казан – они что-то варили, переговариваясь и споря.

– Кто лучше других стреляет, забирай! – приказал я, махнув рукой на лук со стрелами.

– Ты с чего, отрок, повелеваешь мной, десятником старшей дружины князя? – шёпотом, но слишком громко возмутился пленник в годах.

Я посмотрел на него, самого зрелого среди остальных пленников, это если не считать старика, сидящего связанным в стороне. И пусть на его тёмно-русой голове отчётливо виднелась седина, я считал, что здесь и сейчас не то время, чтобы выяснять, кто главный. Это глупо. Главный – я! Уже потому, что пришёл их выручать и стою при броне да оружный.

– Всё после, – отрезал я.

Лук подхватил один молодой парень, своим видом мало похожий на грозного ратника. Ну да ладно. Приходится доверять.

– Идёшь со мной! – сказал я лучнику, а потом обратился к другим мужикам: – Вы нападаете на тех, что сидят у огня. Подходите со спины и убиваете.

Больше я к мужикам не обращался. Не обратил внимания на то, что десятник старшей дружины, как он сам заявил, грозно на меня посмотрел. Медленно, ступая по снегу, я пошёл в сторону трёх кипчаков, что возились у костра с казаном.

Обернулся.

– Отсюда стреляй! – тихо сказал я лучнику.

До того всё пробовал показать ему жестами, что делать. Но он упорно шёл за мной, когда уже нужно и остановиться.

Позиция для лучника, на мой взгляд, была хорошей. В его поле зрения попадали и те воины, что стояли у костра с казаном, и те, что сидели на поваленных деревьях.

– Как только близко подойду, стреляй вон в того, – показал я на одного бандита, что стоял немного в стороне от двух других.

Это ещё везло, что все трое были спиной ко мне. Вернее, я мог немного обойти сбоку и зайти им в тыл.

Шаг… Ещё один. Кипчаки были без брони. Наконец-таки можно работать мечом, не ожидая, что он встретит железную преграду на пути к человеческой плоти. Но человеческой ли? Люди ли передо мной? После того, что я увидел в Рязани и того, брошенного на дороге, мертвого ребенка, сильно в этом сомневаюсь.

– Хех! – бью мечом по шее врага.

Нет, голова с плеч не слетает. Но легче мертвецу от этого не становится. Тут же делаю выпад и протыкаю грудную клетку ещё одному врагу. Он успевает повернуться ко мне, наши глаза встречаются. Вражина удивлён? А я удивлён, что смог попасть прямо в сердце, не приноровившись ещё к мечу.

– Вжих! – стрела пронзает горло третьего кипчака.

Он хрипит, но не падает, делает ещё несколько шагов в сторону основной группы бандитов.

– Бух! – арбалетный болт вбивается в грудь одному из кипчаков, что сидели на поваленных деревьях.

– А-а-а! – раздаётся крик.

И с этими звуками на кипчаков наваливаются семеро русских ратников. Тот мужик, что хотел поспорить со мной за право приказывать, сноровисто перерезает горло одному из бандитов.

Восемь кипчакских бандитов на семь русских воинов – схватка уже, можно сказать, равная. Впрочем, а почему на семь? А Лучано? А тот лучник, что стоит возле меня и теперь мешкает снова выстрелить, лишь бы не задеть своего? А я, в конце концов?

Я не спешу. Примеряюсь. Вот вижу, как одного из русских бойцов начинает продавливать кипчак. Быстро подхожу и наотмашь рублю мечом врагу по спине. Подло подкрадываться со спины? А в этой войне вообще есть ли место для чести?

Тут же приходится резко делать два шага назад, так что я чуть не теряю равновесие. Один из врагов выбрал меня своей целью. Какой я фехтовальщик – это ещё стоило бы проверить, но только в другой обстановке. Пока только что отмахиваюсь мечом. Мне бы катану, там как-то больше навыков.

Ну же! Я вывел своего противника на открытую местность. Где лучник?

– Вжух! – стрела по касательной задевает плечо моего врага.

Он замешкался и покачнулся. Делаю выпад и устремляю клинок в живот кипчака. Меч с лёгкостью уходит вглубь. Бандит чуть разворачивается, и клинок остаётся в его теле, вырываясь из моего захвата.

– Вжух! – очередной выстрел лучника достигает цели.

Стрела застревает в груди кипчака, и тот заваливается. Тут же я делаю два шага вперёд и с хлюпаньем извлекаю меч. Сразу же присоединяюсь к одному из русичей. Ратник теснит своего противника, ловко орудуя саблей. Кипчак отвлекается на меня и получает рубящий удар в ключицу от напарника-русича. Минус.

Не сговариваясь, вдвоём мы наваливаемся на ещё одного вражеского бойца. Этот гад убил нашего соплеменника. Но было видно, что выдохся и противостоять двоим уже не в состоянии.

Роли поменялись: теперь мой напарник провёл отвлекающий замах, на который среагировал враг, а я в выпаде загнал свой меч под рёбра кипчаку. Результат – всё тот же.

– Вжух! – арбалетный болт впивается в бандита, стоящего над поверженным русичем, в двух шагах от меня.

Остальные русские воины уже дожимают двоих вражин. Ещё десять секунд – и бой закончен.

– И-и! – из-за дерева вылетает тонкая стрела и впивается в плечо моему напарнику.

Рваными движениями, качаясь из стороны в сторону, я приближался к вражескому лучнику. Вот он – тот единственный бандит, которого не удалось обнаружить.

Вот только смелости у него было не так чтобы много. Ещё секунда, и я вижу, как кипчак бросает свой лук и кидается в бега. Я – за ним. Мой организм явно не привык к долгим забегам. Или не оправился после смерти? Всего несколько метров, а уже дышу тяжело. Но сил достанет – на морально-волевых я настиг врага и ударил мечом по спине. Он завалился, и я тут же нанёс удар в сердце.

Бой окончен.

Глава 3

Окрестности Рязани

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

Бой закончен. Из того, что я успел увидеть, у нас двое погибших и трое раненых. Могло быть куда меньше, если бы сработали правильно и без шума.

Подхожу к тому месту, где только что сидели и веселились кипчаки. Тут же здесь, вокруг меня, собираются и остальные пленники.

– Забираем всё и уходим в леса под Рязанью! – командую я. – Потом – дальше от этих мест.

Совет дельный, но единодушия среди тех, кто наверняка был бы убит да отдан воронью, если б не моё вмешательство, он не встречает.

– Не пристало отроку из младшей дружины повелевать десятнику дружины Старшей, – вновь поднимает вопрос о лидерстве седовласый мужик.

– Ещё как пристало! Я освободил вас. Вы позволили взять себя в полон. Старший – я! – решительно и жёстко, на всё ещё бушующем в крови адреналине, говорю я.

– Не бывать такому! – хмурится мужик.

Но меня ему не переупрямить. Он ещё не знает, каков ныне Ратмир.

– Кто так же считает – собирайтесь да уходите прочь. Всё то, что было у кипчаков – моё! – не отступаю я.

Чуть ближе ко мне подходит чернявый Лучано. Его арбалет взведён и готов к выстрелу. Нужно ли? Как не хочется допускать боя между своими! Но и позволить командовать тому человеку, что не знает даже слов благодарности…

– А коли не так, то что? – с вызовом спрашивает мужик.

– То будем драться! – решительно сказал я.

– Жировит, ты с чего ж озлобился? Ратмир в праве своём. И добыча его. В ином разе быть бы нам рабами, – пытался вразумить смутьяна тот большой мужик, которого я развязал первым.

Жировит склонил голову, бросил на меня злой взгляд, отошёл в сторону. Ну, не добром, но всё равно так лучше.

– А что дальше? Десятник Ратмир, ответь мне! – требовательным голосом вопросила очаровательная девушка.

Её растрёпанные волосы спадали светло-русым каскадом на плечи. Девица была в порванном платье, которое приходилось придерживать, дабы чтобы оно вовсе не упало с её округлых плеч. Пожалуй, она – самая красивая женщина, что я здесь увидел.

Правильные, красивые черты лица, словно у фотомодели. Точёная, даже спортивная фигура. Наверняка девушка не пренебрегала физическими упражнениями. И даже немаленькая грудь не мешала ей это делать. Словом, как говорили встарь, не девка, а кровь с молоком. Невольно я даже сглотнул слюну, несмотря на зимний холод, почувствовав, как меня обдало жаром. Если бы такая красотка появилась передо мной там, в погорелой Рязани, когда я только очнулся и был обнажённым, конфуза было бы не избежать.

– Так что же? – спрашивала девица.

И, судя по всему, она имела на это право – какая-то статусная девушка.

– А дальше? Нам всем нужно найти то место, куда не дойдут татары. Где мы сможем работать и жить. Война с татарами проиграна. Но в наших силах теперь не только что выжить, а и пустить кровь злодейским завоевателям, – полным уверенности голосом сказал я. – Но главное… Нужно место, куда мы вернемся.

Я действительно, из того, что знаю о монгольском нашествии, убеждён: здесь и сейчас их победить невозможно. У них дисциплина, у них колоссальное количество воинов. А Русь раздроблена, и быстро эту проблему не решить. Да пожалуй, и за сто лет её не решить.

Но и сидеть сложа руки никак нельзя. Даже сейчас, не имея возможности всё досконально обдумать, я уже знаю, что есть то, что я могу предложить этому миру и что ой как не понравится монголам. Вот только нужно место, где ковать будущую победу Руси.

– Споры после. Нынче собираем добычу, считаем, что взяли у половцев, и что кому по потребности, то и передаем нынче же. Дети – они должны быть в тепле и сыты, – сказал я.

Нет, работа вдруг не закипела. Пришлось еще немало сказать слов, вразумить, встретиться глазами с упрямым Жировитом, указать, кому что делать. Но все же и молодцы, и бабы стали разбирать телеги и кибитки половцев. Не все могли мы с собой забирать, но осмотреть нужно тщательно. Да и любое имущество должно быть подсчитано и присмотрено.

Всплыли мыслеобразы, и я вспомнил о своей службе. Мне не с чем сравнивать, как-то в своей жизни не так и много брал я конвоев… Да и больше там попадалось оружие – и, конечно, то были не палки и не луки со стрелами. В Афгане пришлось громить и караван с наркотиками. Так что… Половцев я не брал. И не понимал, что у них может быть ценным.

На первый взгляд добычу мы взяли очень неплохую. Мы?.. Подспудно, но я начинаю ассоциировать себя единым целым с теми людьми, которые сейчас занялись работой. Женщины, взрослые дети, а это лет от пяти-шести, – именно они составили костяк той рабочей силы, которая сейчас и перебирала награбленное кипчаками, готовясь к походу.

У нас складывалась серьёзная проблема, связанная с тем, что ровно на одну телегу-кибитку просто не хватало возницы. Это даже если учитывать, что всех женщин мы посадим за управление телегами. И более того – если мы посадим «за руль» ещё и трёх подростков, одиннадцати и двенадцати лет от роду.

– Ну… воевода, – с иронией сказала Любава, красавица, но, судя по всему, еще та язва. – Так вот… грозный воево…

– Любава, или говори, или иди прочь и подумай, что было бы с тобой уже этой ночью, – сказал я и потом уже тихо, чтобы точно никто не слышал, продолжил. – Тебя уже взять готовы были прямо вон на той телеге. И платье порвали… Будь благодарна. А еще и брат твой направил меня сюда, чтобы выручить.

– Митрофан? Он живой?

– Да, а ты работай и помогай! И меньше разговоров!

Она стояла и пыхтела, как тот паровоз. А потом залилась слезами и убежала. Понимаю, что неприятно. С другой же стороны, нужно понимать, что к чему и что к месту нынче. Это Лучано ее спас от поругания, первым выстрелом из арбалета снял насильника. Или она еще плакала от счастья, что брат живой. Или от всего разом: и от горя, и от радости, и просто, чтобы защитить себя слезами.

Девушка смотрела на меня исподлобья. Но я не добрый самаритянин, чтобы всем угождать. Защищать – не значит не поддерживать дисциплину. Ну и не обязан я обнимать каждую плачущую девицу. Тут все разрыдались, особенно дети. А мальчишки лет до десяти стояли, надували щеки, чтобы не заплакать, хотели быть сильными… Не получалось. Пусть выплакиваются. Это нормальная реакция организма на стресс.

– Ну? Говорить будешь, сколько здесь чего? – выждав время, спросил я барышню. – Обиды позже. Любава! Нам уходить нужно!

– Десяток и ещё семь – соболиные и лисьи шубы, еще и бобровые есть, – сообщала мне Любава, которая сразу и как-то негласно взяла командование «бабье-детским взводом» на себя.

Может потому и командовала, что быстрее остальных успела выплакаться. Еще бы была не такой строптивой, так и цены б девке не было. Впрочем, на рабском рынке на каждую ценник поставят. Это бы и дать понять и Любаве, и всем остальным.

– Серебро нынче не считайте, а то и за день не управимся, – повелел я, когда услышал про целый сундук.

– А что считать-то его? Там нешто поверх трёх сотен гривен будет? Половцы о том сказывали меж собой, – отвечала девушка, пожимая плечами.

– А ты половецкий язык знаешь? – уточнил я.

– Понять могу. Батюшка мой, в сечи погибший, послом был в Орде хана Аепы. У нас гостили кипчаки. Так что немного и знаю их язык, – отвечала девушка. – А вот то, что ты гривны не ведаешь… Видать, сильно тебя по голове-то…

Вот же язва. Все равно, если и не гривну, то свои «пять копеек» вставит.

Гривны… Знавал я такие, с позволения сказать, деньги в будущем. Не сразу понял теперь, о чем идет речь. Ведь ещё, вроде бы как, знатные мужики в Древней Руси носили плетёную проволоку на шее, которую гривнами называли.

Подошел к сундуку и посмотрел на эти «деньги». По сути, гривна – это такой вытянутый брусок из пористого серебра. На нём виднелись насечки. Несложно было догадаться, особенно по тому, что эта гривна была неполной, что по насечкам отрубались куски, которые служили чем-то вроде разменной монеты.

На Руси нынче нет даже собственной монеты! А ведь я знал, что в кладах IX–X веков находят монеты, пусть и арабские. Что ж, будем познавать мир. В своих потугах изучить историю некоторые моменты я неминуемо упустил. И если есть серебро, то почему бы и не чеканить монету? Видел я в музее Монетного двора примитивные, совсем не сложные станки для чеканки монеты. Видно, пока не до этого здесь, но рано или поздно наладим.

Всего больше половцы награбили оружия и доспехов. Но оно и логично. Я бы, на самом деле, больше обрадовался бы топорам и пилам. Безусловно, оружие нужно, но пока в нашей зарождающейся общине сабли и мечи и держать-то практически некому. Ну, в крайнем случае, приспособим древковое оружие, копье, которое проще в использовании. И кто копейщики? Бабы да детки?

Пока что я рассматривал добро в телегах, а Любава называла, чего досталось нам. Я сожалел, что нет бумаги и ручки, чтобы все записать и свести в табличку, под роспись – кому что передается в пользование. Вот такой я педант. Люблю, когда документы в порядке.

Вот… уже и не такие мутные воспоминания появляются. Но так… будто бы распаковываются один за другим заархивированные файлы.

Это буквоедство и серьезное отношение к документообороту началось после военного училища, и особенно усилилось, когда некоторое время я возглавлял русскую военную миссию в Мали. Бумага… тоскую по ней уже сейчас. Я не я, если у нас в поселении не будет хоть какой бумаги.

Бумаги нет, ну а что у нас есть? Более полусотни единиц разной теплой верхней одежды. Есть ковры, есть шкуры. Немало тканей. Оружия в таких комплектах, чтобы вооружить тридцать восемь ратников – буквально до зубов. Ведь половцы взяли и копья, и мечи русские, обоюдоострые.

У нас теперь двадцать три боевых коня, и для половины из них есть защита. И это не считая гужевых животных, запряженных в кибитки. Да, не в телеги, а, скорее, в передвижные дома.

– Есть украшения и стеклянные браслеты… много, а еще… – Любава резко замолчала.

Понятно, почему речь её прервалась – к нам подошел Жировит. Да не один, с двумя ратниками, теми, кто всё поддакивал ему в споре. Тут же к нам подтянулись другие ратники, и не только. Люди выражали одобрение моим действиям? Вот и хорошо. Но в каждом коллективе есть те, кто не вписывается в команду. Похоже, что это правило срабатывает и сейчас.

– Давай по-доброму, Ратмир. Неча нам лить кровь. Мы уходим, – оглядываясь вокруг и понимая, что остальные его не поддерживают, сказал Жировит.

– Уходи, – спокойно сказал я.

– Дай часть добычи, – все еще оглядываясь, говорил десятник старшей дружины.

– Она не твоя, Жировит, – сказал Мстивой, могучий воин, которого перед боем я первым освободил.

Поддержка была не лишней. Жировит был и без того растерянным. У меня этот человек не вызывал уважения. Он спасает свою шкуру. Разве же я не мог просто куда-нибудь удрать? Еще как. Или то, что я беру ответственность за бывших пленников, делает мои позиции сильнее? Да нет же. Ну если только взять ремесленников из тех мужиков, что среди пленных русичей. А вот дети и бабы – разве их сочтёшь моим войском, или годными для ремесла?

Жировит бежит теперь именно от этой ответственности. Ну и убегает от меня. Может, почувствовал, что я не отдам лидерство. А может, знал за собой что-то в бою с кипчаками, из-за чего не надеется вернуть уважение. Трусость? Как вообще допустили ратники, чтобы их взяли в плен и вели на продажу в рабство?

– С пустыми руками в зиму грех провожать. Берите четыре коня. Берите мечи и уходите! – принял я решение.

– Ратмир… – попробовал воззвать ко мне Мстивой.

– Я так решил! – сказал, что отрезал, я.

– Хм! – хмыкнула Любава, но язычок свой дерзкий придержала.

Я не стал оправдываться, а только оглядел всех, ловя взгляды и присматриваясь Если приняли одно мое однозначное решение, то примут и другие. Лидер без того, чтобы иметь возможность управлять, не лидер вовсе. А нам нужен тот, кто станет брать ответственность. И я уже начал это делать.

Скоро мы смотрели вслед удаляющемуся Жировиту с двумя ратниками. Пусть уходят. Может, повезет, и кто-то из них затребует в бою еще одну или несколько монгольских жизней. Ну или спрячутся где. Зла не желаю. Я никакому русичу, если только он не будет предателем, не желаю дурного. Не будет на нашей земле врага, будем смотреть – кто хороший, кто плохой. А пока…

– Недобрый он, Жировит. Кабы после не пожалеть, что отпустили, – сказал мне Макар.

Я посмотрел на старика. Глаза у него мудрые. Явно его слово имеет вес среди людей. Как я понял, он был то ли приказчиком, то ли управляющим у боярина, а дочка того боярина – Любава. А вот сын, похоже, это Матвейка – мальчик, который должен дожидаться меня в лесу у Рязани.

– Ты предлагаешь догнать и убить? Пролить русскую кровь, когда Русь без того стонет? – с нажимом спрашивал я.

Но старик замялся. А я посмотрел на него с недоверием. Не люблю советов, которые не имеют четких предложений. Со стороны можно критиковать, но критикуя, предлагать. Нет вариантов? Лучше молчать.

– Макар, коли нет ответов, не отвечай! – сказал я.

С кем я остался после ухода Жировита? Негусто было и до этого не самого приятного события. А теперь, так и вовсе.

Пять ратников, итальянец Лучано да я – вот и вся наша несметная рать. Но разве по этому поводу стоит паниковать? Нет. Никакой паники. Нужно выжить, чтобы жить. Да, мы не та сила, чтобы противостоять хоть бы и малому отряду врага. Но лиха беда начало.

– Выходим на Рязань! – командовал я, едва стало ясно, что мы готовы выходить.

Вперёд я отправил только одного ратника. Это был небольшого роста, но на вид ловкий и знающий себе цену воин – Воеслав. Больше людей позволить отправлять в дозор мы не могли.

Да, по сути, это было и не нужно. Встречались только редкие пролески, в основном же впереди – голое поле. Снег прекратился, и видимость была на километры вперёд. Достаточно было выйти одному ратнику и осмотреть просторы.

Вместе с тем двигались мы осторожно. Воеслав, которого потом сменил Мстивой, выходил первым из леса, осматривался, подавал знак остальным двигаться. Когда подходили к другому пролеску, там останавливались, и всё повторялось.

Ещё некоторое время мы могли наблюдать удаляющиеся спины Жировита и двух его подпевал. Злость все же душила меня. Вот из-за таких дрянных натур, в том числе, и проиграли мы эту большую войну. Как можно оставить беззащитных людей? Самое подлое, что может сделать воин, кроме предательства, – это уйти и оставить без своей защиты женщин и детей. Но с ним нам лучше расстаться тут, в начале нашего пути, чем иметь проблемы после. Уверен, что и без Жировита сложностей нас впереди ждет немало.

Мы подходили к Рязани, а я не переставал прикидывать так и сяк, как нам выжить в зимнее время на абсолютно новом месте. Где жить – пристроимся. А вот по продовольствию сложнее. У половцев не было скота. Того, что мы взяли у них, могло хватить на пару недель, ну, может быть, недели на три. А дальше? Но эта проблема на будущее.

Старик сказал, что некоторые жители Рязани всё-таки успели удрать в лес, и далеко не всех их отловили монголы. И когда люди уходили, то забирали вместе с собой и животных. Может, удастся чем-то разжиться.

Вот только мне не верилось в то, что, хоть и скрывшись от нашествия, они все смогли выжить в условиях пусть пока и не суровой, но всё-таки зимы. Это же сколько нужно брать с собой сена, чтобы прокормить ту самую корову, особенно в холоде!

– Чисто в Рязани, токмо лишь два десятка вернувшихся в город рязанцев. Я их знаю, – сообщил Мстивой, вернувшись с разведки в город, когда мы стояли в последнем перед Рязанью пролеске.

– Вперёд! Старик, ты отводишь детей и баб в лес, – принял я решение.

Возвращаться в город, на пепелище? То уныние, та безнадёга, которые там царили, теперь намертво врезались в мою память. Если бы не толика рационального мышления, я бы и рядом не останавливался. Гиблое теперь там место.

Однако в городе имелись богатые дома, и среди головёшек можно сыскать то, что сгореть не может. Гривна ли это будет или какой котелок. Может быть, где-то и подпортится железо, но вот серебро или даже золото – точно нет.

Так что я въезжал в город первым. При моём появлении два десятка помыкавшихся горожан прыснули в разные стороны. Они теперь сбились в толпу на той самой площади, где всё ещё лежали тела погибших воинов.

Где, словно бы на полотне великого художника, лежала женщина, обнявшая и закрывшая собой ребёнка. Где всё так же деловито ходили вороны, недоумённо посматривая на живых людей. Наверняка птицы уже уверились, что таких не бывает, и что теперь любой прямоходящий – это лишь какое-то недоразумение, которое скоро исправится. И вороны вновь станут хозяевами этого города – памятника абсолютному злу, потери человечности. Памятника гибели земли Русской.

– Не бойтесь меня, или не знаете, кто я? – спросил я.

Пленники знали меня, даже и во вражьей одежде. Узнал и тот дюжий мужик с сальными длинными светло-русыми волосами, эталон брутальности. Шуба накинута на могучие плечи, торс же полуголый, в фартуке, мышцы – хоть плакат на стену в качалке вывешивай. Глаза жёсткие, брови нахмурены. А ещё и молот в руках.

– А нынче и не понять, кто враг, а кто и брат, – отвечал дюжий мужик, подняв к груди увесистый молот.

– В том прав ты! – сказал я. – Но не станем же чинить препятствия друг другу. Мы посмотрим, что осталось. Вы же также возьмёте себе, что сами найдёте.

Мужик покосился назад, ища словно подсказку. И кто же такой авторитетный прячется за спинами, что этакий могучий человек ответ ищет? И вот вперед вышла та, кого выискивал глазами мужик.

– Негоже мёртвых тревожить и забирать у них скарб! – сказала пожилая женщина, если только не назвать её старухой.

А вот и лидер этой группы. Женщина. Интересный персонаж. Седая, морщинистая, не по-здоровому худа. И взгляд… Мудрый, пронзающий, с хитрецой. На груди, похожей на ведьму, бабы – массивный крест, а вокруг горла на тонкой верёвочке болтаются какие-то обереги.

Вот как соседствуют христианство и язычество? Тут же вспомнился анекдот, призывающий или трусы надеть, или крестик снять. Народ, пусть скрыто, но явно почитал и старых богов.

– Мёртвым-то ни к чему добро, живым же жить нужно, – ответил я.

– У мёртвых своя жизнь, их тревожить нельзя! – парировала женщина.

Что ж, пойдём по козырям.

– Чтобы выжили дети, чтобы новую жизнь начать, я готов нарушать старые обычаи. Если Господь Бог или старые боги равнодушны к плачу ребёнка – они, выходит так, что злые. А разве Бог злой? – высказался я.

Уж не знаю, как будут реагировать на такую мою позицию люди. Но не умирать же с голоду из-за религии?

– Али вместе мы, али уйдите с дороги! – сказал я и увидел, как нахмурился мужик с молотом.