Текст книги "Нашествие (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Русь непокоренная. Нашествие.

Глава 1

Рязань

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

– Дядька… Дядька Путята, вставай! – слышал я стенания ребенка. – Как же еси ты сгинул? Аз яко же? Вставай, пойдём бить татарву!

Я лежал неподвижно. Не чувствовал своего тела и не понимал, что вообще происходит. Вот только что был бой, свистели пули над головой – и на тебе… Тишина и только плач ребенка. А, нет, еще и вороны каркают – словно всё небо рябью идёт от их крика.

Бой? Какой бой? Не могу вспомнить, лишь только мутные мыслеобразы посещали сознания и растворялись в тумане.

Тем временем тот же голос послышался с другой стороны.

– Дядька Алексей, чего же ты очи прикрыл своя? Вставай, защити, яко и обещал мне и всем рязанцам! – надрывался ребенок.

Мне удалось пошевелить рукой. Захрустел снег, ко мне приближались. Снег??? Разве же должна быть зима? Почему-то казалось, что я должен быть в таких местах, где о снеге знали только из рассказов и видео.

– Десятниче, вижу тя жива! Помози ми, роду мойму лихо приключилось. Няньку мого, дядьку Макара, да сестру Любаву без вести взяли [я же вижу, что ты живой. Ты десятник, помоги мне, горе. Мою мать и сестру забрали]. – набатом звенел детский голос в голове.

Вот прозвучали слова иначе, а я все понял. И это ярче всего доказывало: что-то не так.

Открываю глаза.

– Ты кто такой, мальчик? – спросил я

И я тоже говорил всё это другими словами.

Моему взору предстал чумазый чертёнок с белоснежными волосами. Такой альбинос, измазанный сажей. Мальчонка лет пяти, вряд ли старше. Он сразу показался мне самостоятельным, с серьезными грустными глазами, но было видно: ребенок хлебнул лиха с избытком и потому взрослел не так, как заложено природой, а едва ли не только что. Глаза… Голубые, наполненные надеждой и осознанием. Что осознало это дитя? Отчего мальчик наполнился серьезностью и грустью?

– Дядька, я ж Митрофан! С чего не признаёшь меня? – говорил мальчишка, заливаясь слезами. – Али разум твой уж на предков смотрит?

Я приподнялся, присел. Посмотрел ещё раз на мальчика, оглянулся вокруг. Это не то место, которое только что я видел. Хотя и помнил с трудом, что было только что… Африка? Там я был?

Сейчас же я видел разрушенный и сожжённый город. Нет, сожжённая декорация города. И холодно, как же холодно. Снег, он черный… Я зачерпнул в ладонь снег и посмотрел. Комок был весь серый от сажи. Да и воздух был наполнен угарным газом.

Я оторвал взгляд от своей ладони – а вот от мальца глаз уже оторвать не смог. Мальчик ходил между распростертыми телами и просил тех, кого знал и любил, на кого надеялся, встать. Он не принял их смерть. А что было вокруг? Пепелище… Остовы сгоревших домов, несмотря на ветер, был устойчивый запах гари, запах горя. И… мертвые тела.

Вот тут стояло явно большое и высокое здание, из камня, кирпича. Но и оно не устояло. Что-то – или кто-то – его разрушило. И тут же, рядом… О Боже… Глаза жгло, по щеке побежала горячая, будто тоже в огне, слеза.

На темном снегу лежала молодая женщина, и рука её даже в смерти прижимала к груди дитя – совсем младенца. Они были мертвы. Что за твари такое сделали? Трупы, трупы, вороны разгуливают среди мертвых тел. Раздетые люди, не упокоенные. Те, кто прошёл здесь, забирали даже исподнее.

А эта женщина с ребенком… Она была ещё так молода и необычайно красива. Кто посмел уничтожить такую красоту, кто столько душ загубил? [во время взятия Рязани княжна Евпраксия, узнав о смерти мужа, Федора, спрыгнула со своим сыном с вершины терема. По другой версии, это произошло в Зарайске]

Мальчик… Он взывал, он стенал, и я не мог ему не верить. Это не наигранные эмоции, это зов души, отчаянный, искренний. Такую боль не сыграет ни один актёр в мире. Его страдания были словно осязаемы – сердцем, кожей, каждым позвонком, сжавшимися в кулак руками я чувствовал их.

Я знал, как пахнет смерть. Причём сейчас я говорю не только образно. Сожжённая человеческая плоть… Этот запах не спутать ни с чем.

Посмотрел на свои руки и ноги. Свои ли? Точно нет. Но разве я должен тратить время на то, чтобы любоваться своими или чужими конечностями, когда рядом плачет ребёнок?

– Говори! Кому я должен помочь? – решительно сказал я.

Если всё происходящее – чей-то розыгрыш, чья-то злая шутка, то этот фантазёр, устроивший подобное, обязательно вдруг окажется без одного или нескольких зубов. Меня не страшило то, что я могу кому-то показаться глупым, мол, поверил. Пусть идиоты выбегают с криками «Розыгрыш!». Этот ребёнок не играет. Он живёт в своём горе. А если ему не помочь, то он умрёт.

Мальчик же, захлёбываясь своими слезами, рассказывал:

– Мы с лесу пришли. Бежали туда от татарвы. Голодно там и холодно. Дед Макар и Любава сказали, что татарва из Рязани ушла, нужно идти в град и подыскать себе шубейки али какую иную одежу зимовати, да снеди. Мы пришли, а тута кипчаки-половцы. Они забрали деда и Любаву, и иных, кого нашли на пепелище.

Мальчик посмотрел на меня серьёзными, не по-детски требовательными глазами.

– Ты обещался защитить нас. Я думал, что тебя убили. Но Бог миловал. Так защити, ратник княжий Ратмир, – закончил свой рассказ мальчик.

Защитить… В голове будто бы сработал триггер. Я резко поднялся, увидел возле себя тела сразу четырёх мужчин. Они были светловолосыми, лежали голыми, в крови от ран.

– То воины, что ты привёл. Почитай, что два десятка кипчаков вы положили. Дядька Ратмир, без деда-няньки и сестрёнки сгину и я. Нет у нас более защитника, батюшки моего, сгинул он в сечи на реке Воронеже. Так что я в ответе за сестру. Вызволи их, Богом заклинаю! Я сам мал, мне бы только вырасти… – сказал мальчик.

Рязань… татарва – так чаще называли монголов в древности. Неужели я так далеко в прошлом? Что ж, принимаем реалии, какие они есть. Размышлять будем потом.

Что именно мне делать, я даже не сомневался, не было никаких альтернатив.

– Ты как же сберегся? – спрашивал я, вставая, и…

Я-то тоже был голым, как и погибшие воины. На груди – запекшаяся кровь. Много крови, но вся она засохла на коже, а рана… словно бы рубанули меня по груди, но год с того прошел, не меньше. Был большой шрам,

– Так в палёных брёвнах и спрятался. Ещё сажей измазался, дабы не видно было лика моего. Был бы нож в руках, так с ножом бы кинулся на кипчаков тех. Идут, как те падальщики, собирают за татарвой, – отвечал словоохотливый паренёк.

Слёзы парень вытер рубахой в саже, рыдания прекратил. Может, почувствовал или увидел во мне надёжу – что я не собираюсь его оставлять здесь на погибель. Не знаю, получится ли спасти его родных, но очень бы хотелось. Ведь недаром я вдруг здесь появился.

Так что я намеревался приложить к этому все силы, знать бы ещё, насколько велики мои шансы.

И тут я услышал…

– Князь ратниктердің бірі аман қалды. сіз қалай рұқсат бердіңіз? оны алыңыз [Один из княжих ратников выжил. Как вы допустили? Взять его];[использован казахский язык, как родственный половецкому] – гаркнул, будто ещё одна ворона, неприятный голос.

Голос врага не может быть приятным. Это враг – однозначно. И я понял, что прокричали. Не дословно, но смысл понятен – меня хотят схватить.

– Беги, прячься! – приказал я мальчику.

Осмотрелся. Оружия не было. Стою на снегу, голый.

– Меч! Я его припрятал – думал сам врага бить. Меч сотника, нынче же принесу! – уже на ходу кричал мальчик.

Вот же непослушный ребенок. Но видно: парень с характером.

– Руси, нет дурь, на колен стан! – усмехаясь говорил мужик.

Он был с бритой бородой, но с усами, что ниспадали до подбородка. Без шлема, в желтой накидке, подбитой мехом и с замысловатым орнаментом из синей ленты, нашитой сверху. Низкорослый, с узким разрезом глаз. Я бы сказал, что монгол, но сколько похожих народов в Степи? Много.

Но… он не был чернявым. Волосы были скорее с золотистым оттенком. Никогда таких не встречал у явных азиатов. Правда, не сказать, что многое помню о себе.

– Ты раб… Твой бой все, нет, – ухмылялся светловолосый азиат.

Ишь какой! Так и хочется ответить в стиле «сам дурак». Но мне не выгодно ускорять события. Нужно увидеть или придумать, как… Нет, не выйти из положения. А как уничтожить врага. Тот, кто может ходить спокойно рядом с телами убитых людей, рядом с телом этой женщины с ребенком, и ухмыляться – тот враг мне, однозначно.

Это был наверняка один из тех, кого мальчик называл «кипчаком». Их было трое, с этим усачом, явно главным.

– Дерман, нам идти скоро, догнать, лучше убить рязанца, – сказал один из воинов, который медленно заходил на меня слева.

Вот уж правильное имя носит главарь. Но… кое-что полезное из этого я уже понял. Основной отряд кипчаков уже ушел, увел тех людей, что они взяли в рабство. Этих – трое, может, больше. Но пока такой расклад. Все равно не в мою пользу.

Однако если не действовать, то буду одновременно иметь дело сразу с тремя вооруженными и в броне мужиками. А этого допускать нельзя. Толпой точно завалят. Было бы оружие, а пока что я только и могу, что смущать кипчаков своим голым видом. Может хотят меня убить еще и потому, чтобы их женщины не увидели меня в неглиже и не набросились на мужей с упреками?

Делаю быстрый рывок влево, к одному противнику. Этот воин увлекся разговором с главарем и даже чуть повернул корпус, оказался ближе всех ко мне.

Шаг, второй, третий. Сабля устремляется в мою сторону. Отталкиваюсь ногами, болезненно падаю на свое седалище и скольжу по темному снегу.

– На! – выставленными вперед двумя ногами я сбиваю кипчака.

Тот падает, а в мою сторону летит стрела. Мимо. Ещё и лучник? Не было же его. Точно, вон он. Значит, я один против четверых? Что-то эти расклады мне вообще не нравятся. Но тут как бы и не девки, чтобы они нравились. Нужно драться.

Резко встаю. Сбитый мной с ног воин тоже пытается подняться. Вот только под тяжестью железа, на него надетого, он уж больно неуклюж.

– На! – от всей своей души пробиваю ногой вражине в голову.

Силюсь, чтобы не заорать от резкой боли. Бить по железному шлему – такое себе, оказывается, удовольствие.

Кипчак вырубается. Но у меня нет времени даже подобрать его саблю.

– Вжух! – очень близко от моей головы пролетает стрела.

Рядом главарь банды. Мне приходиться отходить. Я делаю шаги спиной вперед. Кипчак уже не ухмыляется. Мало того, он смотрит на еще одного своего подельника. И даже вдвоем они не решаются нападать. Возможно, мой реципиент серьезно кровь пустил этим деятелям? Или это я сам их впечатлил?

Еще шаг назад. Боковым зрением я контролирую выдвинувшегося ближе лучника. Понятно. Рассчитывают на то, что сейчас с дистанции меня достанут.

– Ратмир! – слышу голос мальчишки.

А потом и слышу хруст снега. Ну зачем бежит? Резко поворачиваю голову и вновь возвращаюсь к контролю противника.

– Кинь мне меч и уходи! – кричу мальцу.

Понимаю, что он услышал и даже послушался. Не подбежал близко. Бросил на снег клинок и отправился в свое убежище. Мне умирать никак нельзя. Если это случиться, то мальчика найдут. Хватит невинных жертв, пора бы ответить виновным.

Вижу, как спускает тетиву лучник. Ухожу в кувырок влево, стрела летит ровно туда, где я только что был. Убегаю. Кипчаки следом. Я бегу по дуге, уводя своих преследователей чуть в сторону от меча. Я должен после иметь возможность завернуть к оружию. Здесь, где до набега и пожара была площадь, можно совершать такие маневры.

– А-а! – слышу крик.

На бегу бросаю взгляд в сторону. Лучник заваливается на черный снег, добавляя еще и алый в цветовую гамму. Из спины кипчака, пробив кольчугу, торчит… Арбалетный болт.

Что? Я верчу головой. У меня появились союзники? И… у кипчаков так же союзники. Плюс всадник. Хотя и его коня можно считать за отдельную боевую единицу.

И вот я рядом с мечом. Падаю на землю, скольжу, беру клинок, поворачиваюсь с ним и тут же встаю в стойку. Руки знают, что делать, пальцы смыкаются на рукояти меча автоматически. Голова знает, видимо, чуть меньше. Но, в конце концов, я же пятиборьем занимался… в детстве. Целый… полгода. Навыки так себе. Но ножом я отрабатывал всегда на уровне. Наверное…

А еще я не привык сомневаться, а это в бою большое преимущество.

– Руси… я уход… ты ничто… прикажи свой воин, чтобы мне ничто, не стрелять. Пустить, – говорит главарь.

Тот, кто по-хозяйски ухмылялся, теперь сжал губы в нитку да просит об отходе, о пощаде.

Но о каком воине он говорит? Не о том ли, кто арбалетом орудует?

Да кем же ты был, ратник княжий, что меня в твоем теле так боятся? Или это зубы мне заговаривает, время выигрывает степняк? Конь несся в мою сторону, заставляя уйти вправо и встать за опалёнными бревнами сгоревшего дома.

– Вжух! – пролетел арбалетный болт, явно нацеленный на всадника, что приблизился ко мне.

Мимо…

Я стою на еще теплых углях, а рядом есть и такие, что прожгли бы мне босую ногу. Загнал себя в ловушку, ведь в глубине прогоревших развалин дома еще красно от углей и дым чадит. Меня и конного разделяют два поваленных и дымящихся бревна.

Но лошадь не пожелала дальше идти. На то и расчет был. Животные могут ничего не бояться, но всегда устрашатся пожара или следов его. Такова природа

Копытный монстр, закованный в железные чешуйки, остановился перед поваленным и ещё дымящимся бревном. Воин верхом на нём даже дёрнулся от резкой остановки. Лошадь вздыбилась. Наезднику ничего не оставалось, как только думать о том, чтобы не свалиться.

Я же метнулся в сторону лошади. Ступил на уголь и зашипел от боли в ступне, но тут же оказался на снегу, частично нейтрализовав ожог.

Шаг, второй. Оказываюсь сбоку от лошади. Всадник обнял животное за шею и всем телом прижался к ней, найдя наиболее удобное положение, чтобы не выпасть из седла.

– На! – на выдохе наношу мощный колющий удар врагу в бок.

Понимаю, что не пробил кольчугу. И пусть ему больно – мне от этого проку мало, уже главарь банды бежит ко мне. Или это он от кого-то убегает?

Жалко… Очень. Но есть решение, как нейтрализовать всадника…

– Хух! – на выдохе я вонзаю лошади в бочину свой меч.

Там не было защиты. Колю еще и еще… Несчастный конь дергается. Всадник чуть было не отправляется в полет, изо всех сил цепляясь только за стремена. Но… Хрипя, животное заваливается, погребая под собой всадника.

И тут же я делая шаг в сторону. Гнутая сабля Дермана, явного главаря, расчерчивает пустоту – я успел уйти от его отчаянного удара. Еще шаг. Думаю даже и побегать от главаря банды, измотать его, подгадать момент, чтобы ударить.

– Вжух! – в лоб мужику устремляется камень.

Небольшой такой, с ладонь ребенка. Пацан… Ну молодец. Прямо в лоб вражины, который его круглый шлем полностью не закрывает. Нет, не убил, мальчишка своим камнем. Но кипчак пошатнулся, потерял на мгновение ориентацию и равновесие, сделал два лишних шага.

Выпад! Черт. Мой меч со звоном ударяется во что-то железное, что было скрыто под цветастой накидкой кипчака. Зачем мечи, если они не пробивают защиту? Мой клинок оказывается снизу, вражеская сабля уже в руках приходящего себя врага…

– Хех! – снизу вверх, со всей доступной мне силой, наношу удар.

Ударяется металл об металл. Скрип режет уши. Но… Вот грудь кипчака, а меч скользит дальше, вот шея, но до нее клинок не достает. Подбородок… Я рассекаю лицо врага, глядя прямо в узкие серые глаза, в которых застыл ужас. Никому не хочется умирать. И той молодой матери, закрывающей собой ребенка, тоже не хотелось.

Отворачиваюсь. Смотреть на рассеченное лицо и голову, пусть и вражью, не доставляет мне никакого удовольствия. Осматриваюсь. Еще один остававшийся кипчак лежит на животе, а из его стеганной куртки с нашитыми железными пластинами торчат лишь кончики остриженных перьев. Арбалетный болт вошел плотно.

Замечаю, как, резко подхватившийся кипчак, тот, которого я выбил из боя первым, удирает к полуразрушенным воротам. Вот же гнида! Да он притворялся до этого, мол, все еще в отключке. Бежать за ним? Да, нужно догнать скотину, пока он не привёл ещё своих. Я делаю с десяток шагов, как…

– Вжух! – в трусоватого беглеца летит болт.

Ну и ладно. Меняю направление движения, подхожу к тому всаднику, что всё пытается выбраться из-под погибшей лошади. Вижу притороченный к животному кистень, или как называется эта хрень на цепи с гирькой. Беру и…

– Снял бы ты шлем, вражина! Погну же! – обратился я к всаднику, взгляд которого застыл в ужасе.

И вопреки своей же просьбе тут же обрушил гирьку с шипами на голову кипчака.

Минус… Все. Никого больше не видно.

– Выходи из укрытия, арбалет! – выкрикнул я.

Но сам был начеку. Поднял неподалеку небольшой круглый щит одного из кипчаков. Если арбалетный болт лупит так, что пробивает кольчугу, да еще и стеганую куртку под ней, то деревянный, обшитый кожей щит – так… скорее, для моего успокоения.

– Sono io, Luciano Totti. Hai comprato i leggings da me un mese fa [итал. это же я, Лучано Тотти. Ты у меня месяц назад поножи покупал] – сказал интурист.

Вот это номер! Я-то уже было полностью смирился с тем, что попал в прошлое, во время монгольского нашествия. А тут итальянец. Каким боком? Может с ним за Челентано с Арнелой Мути поговорить?

– Ратмир, ты знать я, – на русском, ну или на старорусском языке произнес итальянец.

Главное, что я понял. Слышу, вроде бы, и другие слова, но в голове рождаются понятные мне.

– Ты купить понаж у я.

– С «у я» ты тут, я спрашиваю тебя! – сказал я.

Начался адреналиновый откат. И в такой момент далеко не каждый боец может держать себя в руках и оставаться адекватным. А ещё и всё это…

– Дядька Ратмир, так то Лучан. Гость генуэзский. Чай, не признал? Ты же с ним состязался. Ты с луком, а он самострелом своим, – объяснил мне мальчишка, смело выходя из своего укрытия.

– По голове ударили. Многое позабыл, – нашёл я оправдание для своих нынешних и, скорее всего, будущих поступков и слов.

– А, то бывает. Бабка Аграфена порой так прикладывалась до головы мужа своего, что тот и розум потерял, – тоном профессора медицины сказал мальчик. – Али сперва розум потерял, а бабка так вернуть хотела, все палкой да по голове.

А потом малец внимательно посмотрел на меня.

– Ты разум не потерял?

– Приобрёл, – ответил я.

Немного расслабился. Лучано извлёк из своего арбалета заготовленный болт и отодвинул на поясе крюк, которым, наверное, пользовался при заряжании.

– Дитё, иди к воротам и осмотрись, как бы не было кого поблизости. Если кто появится, так дай знать, – приказал я.

– И не дитё я вовсе, дядька Ратмир, в бою был, стало быть, и не дитё! Но муж! – обиженно сказал мальчишка, но указание пошёл исполнять.

Установилась зловещая тишина. Лишь только вороны, напуганные неожиданной активностью людей, поднялись в небо, кружили и то и дело каркали.

Я не видел здесь больше никого, кроме нас, среди живых. Но ведь могут прискакать паразиты, гиены, которые рыскают по следам чудовища, пришедшего на русские земли с Востока. И что мне со всем этим делать? Есть идеи.

Глава 2

Рязань

24 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

– Спасибо, Лучано, – сказал я, подходя к молодому на вид чернявому парню в коричневой стёганой куртке с наклёпками. – Ты сильно помог мне.

Я протянул ему руку. Генуэзец задумался, а потом схватил меня не за пятерню, а за локоть.

– Если не ты, они нашли бы меня и то, кого я спрятать у себя в погреб, – отвечал мне Лучано. – Простить я за промах конника.

Я усмехнулся. Да, не хитрость бы моя и не страх животного перед огнем, то… Ну не случилось же. Так чего и поминать.

Я посмотрел на арбалет генуэзского стрелка. Серьёзная машинка. И плечи у него стальные. Может, только излишне массивное приспособление для убийства себе подобных. Но, как я успел убедиться, пробивная способность у этого оружия серьёзная.

– Кого же ты спас? Много людей? – заинтересовался я ответом генуэзца.

– В подполе своего гостевого дома пять чад и два бабы, – ответил мне арбалетчик.

Удивление, что здесь вообще можно увидеть генуэзца, немного схлынуло, когда я вспомнил, что в это время у Генуэзской республики должна быть серьёзная торговая фактория в Крыму. И наверняка же они торговали с русскими городами. Особенно, с такими крупными, какой должна была быть Рязань.

Тем более, что времени размышлять нету. Понятно, что кипчаки-половцы уже куда-то спешат на юг от Рязани. И что у них есть пленные. Решать эту проблему мне. Все те, кого молил спасти тот малец – никто не смог подняться на его зов, кроме меня. А меня… Не зов ли парня пробудил? Да нет же… Если есть объяснение, то оно более рациональное.

Нужно ли встревать и освобождать этих людей? Безусловно. Может, эту жизнь, которую мне даровали неизвестные силы, и следовало бы прожить ярко – успев сделать хоть что-то по-настоящему правильное и освободить сколько выйдет христианских душ из басурманского плена.

Вот, уже начинаю размышлять, словно бы и родился здесь. Басурмане… Отличное слово.

– Веди своих спасённых! – приказал я.

На удивление, или же мой голос звучал так уверенно и чётко, но Лучано отправился выполнять приказ.

Понятно, что здесь нельзя никому оставаться. Наверняка ещё не одни стервятники наведаются в разграбленную Рязань, чтобы чем-то поживиться. Когда тигры грызутся за добычу, неподалёку всегда так и шастают шакалы, которые надеются через подлость что-нибудь себе захапать.

Я подошёл к убитому мной главарю банды и принялся его раздевать. Я старался не смотреть на разрубленную голову и сдерживал рвотные позывы, думая лишь о том, что мне нужно одеться. И уже скоро совладал с собой. Ибо холод, который пронизывал меня, стал главной проблемой. Я замерзал.

Тело кипчака было тяжёлое, да и одежда этих времен не имела молний и пуговиц, а руки и ноги у меня совсем застыли. Так что в какой-то момент, ещё не добыв одежды, я даже приблизился к одному из домов, чтобы согреться в дыму пожарища.

Тут же почувствовал себя неловко. На площадь как раз выходили две женщины с пятью детьми. А я стою перед ними – полностью голый. И прикрыться нечем.

Что ж, сейчас не та ситуация, когда стоит стесняться. Перед женщинами мне точно не стыдно. С такими мужскими атрибутами стесняться грешно. Это я в том числе и про поджарую мускулистую фигуру.

– Лучано, раздень этого кипчака, – я указал на главаря. – И дай мне его одежду.

Парень посмотрел на меня. На его лице на секунду отразилось недовольство, скорее всего, потому что я здесь распоряжаюсь. Но он подчинился. Возможно, если бы я выглядел чуть постарше, то и протеста никакого не было бы. А так, даже не смотрясь в зеркало, уже понимал – я довольно молод. Насколько – вопрос вторичный.

– В граде оставаться опасно. Нынче же везде опасно. И нужно искать место, чтобы остаться вдали и схорониться, – я обращался, прежде всего, к женщинам.

Детишки переминались с ноги на ногу, все с виду четырёх-пяти лет. Они выглядывали из-за мамок, толкаясь за спинами женщин. Один маленький свёрток, младенца, женщина держала на руках. Дети были в полушубках, женщины в добротных шубах. Это явно говорило о том, что Рязань была богатым городом.

Да и Русь… Я не историк, я лишь увлекался, когда было на то время, чтением. Но один факт запомнился четко: только к концу XVI века численность населения русских земель сравнилась с домонгольскими показателями.

– Куда ж пойдём, Ратмир Карпович? В Коломну? А там татарвы нет ли? – обратилась ко мне женщина.

Обе женщины казались мне симпатичными, несмотря на то, что имели испуганный, неопрятный и чумазый вид. Одна, помоложе, так и вовсе красавица. Светловолосая, с яркими, зеленью отливающими глазами. В меру полная, но это ещё, видимо, последствия недавних родов. Кулёчек, завёрнутый в множество тканей, именно она держала на руках, прижимала к сердцу.

И нет. Не смотрел я на женщин, как на объект влечения, несмотря на то, что я-то всё ещё голый и как бы… И они не замечали во мне никого, кроме мужчины-защитника. Я – защитник, я хочу, чтобы они выжили.

– Мы придумаем ещё, где переждать нашествие. А пока нужно в лесу вам схорониться. А мне полоняных высвободить, – сказал я. – После же заберем вас и подумаем, как жить дальше.

– Дай срок найти еды, да собрать хоть какой скарб на пепелищах, – сказала женщина, та, что постарше.

– Лучано, ты со мной? – обратился я к арбалетчику, уже облачаясь в рубаху.

И такой предмет одежды нашёлся на убитом мной степняке. Вообще они облачены удивительно привычно, вот словно бы и по-русски. Как описывали дружинников в книгах. Только вместо меча и топора – сабли с односторонней заточкой.

– Лучано, так ты поможешь мне или домой отправишься? – повторил я вопрос.

Генуэзец не сразу ответил. Сомневался. Я же понимал, что для него вернее было бы бежать в свою торговую факторию в Крыму. Это не его война, если только он не по-настоящему правильный мужик.

– С ты, Ратмир, – отвечал мне мужчина. – Опосля решу, как быть я.

Я усмехнулся и похлопал Лучано по плечу. Сделал это так, как и в иной жизни, когда был сильно старше, покровительственно.

Оставлять одних женщин и детей было бы неправильно, если только не убедиться, что они в безопасности. Но и время терять никак нельзя. Так что я понадеялся на Митроху, Митрофана – так звали рассудительного и серьёзного мальчугана, рядом с которым я пробудился.

Мальчонка, не убоявшийся боя и принесший мне меч, не хотел оставаться, но выбора не было. Проводили мы женщин и детей в лес и устремились в путь.

– Да стой ты, нелёгкая! – кричал я на коня, когда взгромоздился на него.

– А ране ты есть добрый конник, – говорил генуэзец, который в седле держался как влитой. – А нынча дурной ты конник.

– Сам дурак. И Запад твой загнивает. Извращуги бесполые, – пробурчал я, едва удерживаясь в седле.

Хотелось, конечно, сказать, что мне просто попался чужой, более строптивый конь, но явно же было видно, что я словно бы растерял навыки верховой езды. Вот так: не имел, но растерял.

В прошлой жизни я пробовал осваивать верховую езду. Думал, что это может пригодиться мне по службе. Мало ли, куда закинет нелёгкая, где не будет дорог или автомобилей.

Так что называть меня полным профаном в этом деле не стоит, могу обидеться и дать в лоб. Тут ещё дело в другом: нужно приноровиться к этому седлу, к стременам неудобным и высоко посаженным. Да и жеребец был, возможно, привыкший к своему хозяину, так что ему просто не нравилось то, что нужно тащить на своем благородном горбу моё седалище.

Найти следы, по которым нам идти за кипчаками, не составляло никакого труда. Видимо, буквально ночью прошёл обильный снег, который полностью затушить горящую Рязань не сумел, однако выше чем по щиколотку белоснежного покрова насыпал.

И мы просто шли по следам от полозьев саней, людей и разных животных. Через два часа пути обнаружилось ещё одно свидетельство…

– Сука, зубами рвать буду, – прорычал я.

Ребёнок… Даже вспоминать не хочу.

Если в этом мире нормальным считается убивать детей и оставлять их на обочине, то я буду учить мразей, что так делать нельзя. Ни с какими детьми. Даже если сильно хочется ворваться в юрту, или где ещё живут кипчаки, вырезать всех родичей, включая детей – так поступать нельзя.

– Мы их нагоняем? – спросил я у Лучано.

Он вновь посмотрел на меня удивлёнными глазами.

– Ну не помню я многого, – понял я смысл взгляда боевого товарища.

Да, мне было бы положено знать, прочесть по следам, настигаем или нет. С какой скоростью идут пленники и их охранники, а как двигаемся мы. Находили и места непродолжительных стоянок. По тому, как давно потушены костры, даже по тому, как справляли нужду, можно было бы понять, догоняем ли мы отряд кипчаков.

– Они вышли поутру, за два часа до нас, – сообщил мне генуэзец.

Судя по всему, мы должны были настигнуть людоловов ещё до сумерек, с учётом, что стемнеть должно рано. Зима всё-таки.

Путь наш лежал через поля и пролески. Мы будто бы пересекали ту зону, что разделяла Лес со Степью. Близко всё-таки Рязань находится к степным просторам. Видимо, всё же с половцами было серьёзное перемирие или даже долгий мир, если процветали города, что на границе находятся. Впрочем, уже не находятся, а находились. Рязани больше не существует, лишь угли и пепел.

– Стоим! – приказал я, когда понял, что в ближайшем пролеске остановились те, кого мы и выслеживали.

Ещё и солнце не показывало признаков скорого своего исчезновения, а мы настигли людоловов и тех людей, которых они решили обречь на унижение и медленную смерть.

Коней мы привязали в редком лесу, выложили им все то, что было в седельных сумках, сено и немного овса, и стали облачаться в светло-серые льняные рубахи, которые надевали поверх доспехов. Так себе маскировочный халат, но вряд ли кто-то в потёмках различит светло-серую ткань от белоснежного снега.

Даже арбалет Лучано и тот укутали в ткань. А ещё мы свои лица измазали известью. Шлемы тоже были обёрнуты. Я не стал брать арбалет. У Лучано в погребе таких было три, да еще и заготовки на парочку. Он мне по дороге уши прожужжал, что русичи не умно поступали, когда отказывались покупать арбалеты. Мол, они, генуэзцы, любую осаду выдержали бы с помощью арбалета…

Сейчас мы находились примерно в полутора километрах от того беспорядочного скопления людей, которое собой представлял лагерь кипчаков.

– Готов? Делай как я! – сказал я и лёг, пополз по-пластунски.

Мы ползли не напрямик. Девали небольшой крюк, чтобы меньше попадать в поле зрения кипчаков. Проползая некоторое расстояние, я всматривался вдаль, анализируя, не обнаружены ли мы. Не привлекли ли внимание те борозды, что на снегу от нас остаются.

Главная проблема состояла не в том, что нас увидят, а что увидят следы, оставляемые нами.

И тут, будто бы Господь нас услышал, начался обильный снегопад. Тяжёлые хлопья снега срывались с небесного свода. Видимость тут же стала близкой к нулевой. Конечно, и мы не могли видеть, но главное, что не видели нас. А ещё практически мгновенно за нами заметались следы.

Метрах в ста пятидесяти от опушки пролеска мы залегли. Отсюда можно было рассмотреть лишь какие-то силуэты, додумывая, что же происходит и где кто находится.

Начинало смеркаться. Сердце стучало чаще. Пока ещё малыми дозами в организм проникал адреналин. Нет людей, которые не волнуются и не испытывают страха. Есть люди, которые умеют страх превозмочь.

– Вперёд! – скомандовал я и подал пример, стал ползти дальше.

Начиналась острая фаза операции, того смелого поступка, который, если я погибну, можно считать за глупость. Ну а если получится добиться своих целей – несомненно, это героическое деяние. Так уж получается, что идиотизм и героизм иногда находятся рядом. И то, каким эпитетом наградить поступок, зависит от конечного результата

Ну разве назовёшь мудрым решение вдвоём вступать в бой с целой дюжиной бойцов? И разве назовёшь взвешенным расчётом то, что мы собирались нападать не глубокой ночью, пока спать будут, а сразу, когда стемнеет?