Текст книги "Нашествие (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Я не собираюсь тебя убивать. Я собираюсь с тобой поговорить, – миролюбиво сказал я, развернув руки в стороны и даже откинув лук.

– Вы из того нового поселения, с Перумова острова? – спросил мужик.

О, вот это да… Оказывается, о нас знают. Не уследили, получается., а чего тогда они медлили, если знали, что мы совсем рядом и мало способны защититься от нескольких десятков бойцов.

– Да. Мы оттуда. Как и другие ратники, что сейчас осматривают окрестности и ищут поселения. Мы – сотня старшая дружины князя Юрия Ингваревича, – сказал я, разом надевая на себя чужую личину, будто актёр.

– Но вы же все умрёте⁈ – удивился мужик.

Вот так поворот! Да еще и говорит таким уверенным тоном.

– И с чего ж мы умрем? – спросил я.

– Так место там гиблое. Мы, почитай, и не охотимся там, – объяснил мужик. – Нет, не ходим. Болота же рядом, а с другой стороны лес злой.

Мстивой посмотрел на меня вопрошающим взглядом, мол, куда ты нас привёл? Я чуть сдержался, чтобы не пожать плечами в жесте растерянности и недоумения.

– Ты, добрый человек, рассказал бы, как живётся у вас в поселении, – сказал я, стремясь изменить тему.

Огромные глаза Мстивоя, конечно, сбивали с толку. Но почему же это место должно быть гиблым? В этих болотах часто пропадают люди?

– А с чего я буду тебе рассказывать? Разве же ты с добром пришёл ко мне? С чего новиков побил? – спросил мужик.

Между тем он опустил топор, но не спрятал его, не повесил на ремень.

– А скажи мне, старина, всё ли у вас по справедливости? Не привиделось ли мне, что предводитель ваш завёл себе рабов? – спрашивал я.

И взгляда с него не сводил. При упоминании Плоскини он скривился – верно, не нравятся ему эти порядки. А мне на заметку, что есть люди в соседнем поселении, которые недовольны положением дел.

– А у вас, что ли, всё по справедливости? Разве же эта справедливость существует на свете? – говорил мужик, при этом мы почти синхронно спрятали оружие.

Мстивой вложил свой меч в ножны, а мужик приторочил топор к поясу.

– За новиков прости. Но с луками они были – стрельнули бы по неразумению. Так и войну бы начали, – между делом сказал я.

– Мне сказать тебе нечего. Хотите драки – будем смертным боем биться. Мальцов своих в обиду такоже не дам. А что до нашего поселения, то тебе с Плоскиней и его людьми говорить надо. Я более супротив него не пойду, – сказал мужик.

– Передай своему хозяину… – я специально сделал паузу, чтобы дать ему ещё больше прочувствовать ненависть к вожаку поселения.

Но тот опять промолчал, не желая посвящать меня в секреты бродников.

– Передай, что ждать буду его завтра по центру реки, в семи верстах на север. Оружные и одоспешенные должны будут стоять в четырехстах шагах от места нашей встречи. И кабы не было более трёх десятков. Обманет – всю сотню приведу и смертным боем биться буду, – жёстко говорил я.

– Передам… – сказал мужик. Постоял, подумал, пристально на меня посмотрел. – А у тебя сотня та есть? Коли так, то с чего силой не возьмёшь?

А это он уже, наверняка, продумывал, нельзя ли ему самому моей силой воспользоваться – и совершить переворот. И что мне отвечать? Ведь действительно, будь у меня столько воинов, то я бы мог это поселение взять и на щит.

– Крови лишней не желаю. А ещё мы люди пришлые. Сперва уговор должен быть, а если он не исполнится, тогда и пойдём в дело, – говорил я.

– Меня Лисьяром кличут. И я быть врагом тебе не желаю. И знать ты должен, что Плоскиня зело умело копьём бьётся. А меч у него для важности, – раскрыл мне всё же одну из тайн Лисьяр. – Но будет склонять до безоружного боя. На то у него раб есть. Превеликий и могучий.

– Иди с миром, добрый человек, – сказал я и демонстративно отвернулся.

Несколько секунд так простоял, внимательно послушал, не собирается ли кто-нибудь наблюдать за мной со спины. А потом стал удаляться от группы охотников.

Правда, какие они охотники, если возвращаются без дичи? Или они вовсе только собрались охотиться?

Добрались до своего поселения мы довольно быстро. И это несмотря на то, что мы с Мстивоем ещё занялись тем, что обследовали тщательно то место, где я предполагал встретиться с лидером общины бродников.

И не зря! В одной из заток мы обнаружили большую семью бобров. Я сказал бы даже, что целый клан. На двух плотинах занимались разными делами не меньше двадцати взрослых особей. Это очень приятная новость.

И совсем непонятно, почему бродники не обследовали это место, которое находилось не так уж далеко от нас. Но уж точно не на острове Перуна.

– Если это остров старого бога Перуна, то почему на нём нет капища? Почему ленты на деревьях не висят? – спрашивал я у Мстивоя.

Сейчас, наверное, мой собеседник опять будет смотреть на меня, будто на дитя – мол, уж такое знать должен. Но нет, воин также не мог ответить мне, зачем бояться Перуна и почему этот остров именно его, если здесь нет капища.

– Опалённое дерево видел? – поразмыслив некоторое время, всё-таки отвечал мне Мстивой.

Конечно, я его видел, но что же с того. А ничего, что это дерево было просто самой высокой точкой на острове, на холме? Очевидно, что молнии сюда могут бить довольно часто.

Впрочем, наверное, не настолько часто бьют молнии, раз есть деревья на острове. И потом, это я знаю физику, а для остальных огонь небесный – это то ли перст Перуна, то ли кара божья, но почти в любом случае – пожар, которого лесные люди обязаны бояться более всего остального.

– Созывайте старших. Многое обсудить нужно. Есть опасность превеликая для нас, – сказал я, как только оказался на нашем острове.

Следующая доп глава при наборе 1400 лайков!

Потому кто еще не ставил лайк – вы можете это сделать перейдя на главную страницу книги:

/work/501997

Глава 15

Поселение

3 января 1238 года

– Мне нужно сделать так, чтобы кроме ратной силы Плоскини и его людей убоялись и гнева богов, – говорил я сразу по прибытии в поселение, когда собрал свой Совет старейшин.

Уже так повелось, что весь Совет старейшин состоит из пяти человек. Собственно, я – глава поселения, дед Макар – своего рода премьер-министр и еще трое более или менее мудрых мужей. По сути, именно Макар ведал всеми делами поселения, помогал мне контролировать процессы, договаривался с людьми.

Мстивой же был своего рода министром обороны. Хотелось бы, чтобы он был министром нападения, но с нашими скудными силами (четырьмя полноценными ратниками и сборищем косых, хромых и тощих) нам остаётся использовать для обороны, скорее, не силу, а хитрость.

Бабка Ведана – это наш министр здравоохранения и, по совместительству, культуры. Наверное, можно было бы её ещё и назвать министром пропаганды. Через религиозные суеверия Ведана очень сильно влияет на сознание людей.

Ещё к Совету старейшин я решил привлечь Власта. Это наш министр строительства, по крайней мере, пока что, на момент становления поселения он точно играл немалую роль.

– Так что, Ведана, можно ли сделать так, чтобы Плоскиня и другие бродники убоялись меня? – спрашивал я.

– Кабы стрелу серебряную отлить тебе и на шею наконечник повесить… Да рядом крест также серебряный, с ладонь величиной – так можно будет подумать, что ты и Христом обласкан, и грозный старый бог тебе благоволит. Остальное уже от того, как ты себя покажешь, – сказала бабка Ведана.

– А ещё, – решительно сказал Макар, – гривну шейную серебряную, ту, что у половцев забрали, её надень. Можешь представляться боярином; ты слишком молод, чтобы быть сотником, а вот будучи боярином, можно хоть и воеводой стать в твои годы.

Ещё два дня мы готовились к первому полноценному контакту с нашими соседями. За это время были доделаны ещё четыре арбалета, определены места засады для Лихого который будет прикрывать меня на переговорах и, в случае чего, сможет пустить стрелу на сто пятьдесят шагов. Вряд ли попадёт, но припугнёт и покажет, что ситуация под контролем.

Напряжение в поселении нарастало не с каждым днём, а с каждым часом. Пришлось всем рассказать, какое испытание нам предстоит пройти, и что расчёт у нас на исключительные данные, на удачу и на Божью помощь.

Я не столь религиозный человек, чтобы уповать лишь на поддержку Бога. Руководствовался поговоркой: «На Бога надейся, а сам не плошай». И, конечно же, когда судьба людей всего нашего поселения – жизни детей и женщин – зависит от того, поверят нам или нет, невольно будешь переживать и ночами плохо спать.

Совещание чуть было не превратилось в говорильню и в обсуждение скорее страхов, чем действий. Так что скоро сам пошел спать, показывая пример для других.

– Голова! Голова, просыпайся! – выдёргивал меня из сна голос Волка.

Этому парню какое-то имя дать нужно-таки, а то намается он со звериным.

Так здесь было принято: вначале давали простецкие имена, по типу Вторак, Третьяк. А был бы шестым ребёнком в семье, так и Шестаком бы назвали. Но с годами, когда проявляется характер и можно увидеть путь, человеку могут дать и второе имя, начиная называть в соответствии с чертами или с родом занятий.

– Что случилось? – спросил я, выглянул из своего шалаша и покрутил головой в разные стороны, выискивая опасность.

– Лазутчика увидел. И не одного, их там трое, – не докладывал, а, скорее, хвастался четырнадцатилетний парень.

– Буди Мстивоя и Лучана, – приказывал я.

И улыбнулся. Ведь это даже хорошо, что к нам пожаловали гости от соседей. Если по-тихому и красиво их возьмём, при этом не убив, можно будет бродникам предъявить, показать их некомпетентность по сравнению с нашим профессионализмом. Вот тогда точно десять раз подумают, прежде чем начать войну. Да и посылать разведчиков перестанут – или будут делать это редко, чтобы не нарываться на очередной позор.

Волк хорошо определил место, где засели лазутчики. Растет парень, раскрывается. В принципе, достаточно было бы элементарного логического мышления, чтобы понять, откуда можно наблюдать за поселением. В округе есть только одно место – возвышенность севернее острова, на левом берегу Дона.

– Мы не сможем подойти так, чтобы не быть замеченными, – выдал своё экспертное мнение Лихун.

Именно этот воин лучше всех в общине умел по лесу ходить, прятаться и подкрадываться бесшумно. Так что стоило прислушаться к его мнению.

– Лучан, да и тебя спрошу, Лихун: выстрелить сможете ли так, чтобы напугать лазутчиков, но не поранить их? – спрашивал я, но уже знал, что ответ будет положительным. – Так чего же тогда нам всё усложнять? Скажем в открытую, что обнаружили их, и чтобы оружие убрали, убивать же мы их не собираемся.

– Тогда больше людей нужно взять… – задумчиво сказал Мстивой.

Конечно, он думал о том, чтоб их пленить. А я подумал, что было бы очень неплохо, чтобы кто-то из лазутчиков даже удрал к своему хозяину. Да не просто удрал, а поспешил сообщить: здесь, мол, чуть ли не всё поселение – воины.

Что ж, пора на сцену! Актерам только грим бы наложить, да в сценарные одежды облачить.

– Буди баб и мужиков. Только тихо, не поднимая шума. Пусть сразу же облачаются в брони, – приказывал я Волку.

Через полчаса мы были готовы начать первый акт спектакля. Причём приходилось импровизировать, но я только лишний раз порадовался, что мы не откладывали «репетиций», как меня порой ни упрашивали. Успели быстро облачиться.

Сперва холм, на котором засели лазутчики, обложили ратными мужами. Ну а после нагнали массовку. Так выходило, что мы всячески показывались лазутчикам, не скрываясь, выходя на свободное пространство, ещё и с факелами.

Пусть видят, что нас много, что как минимум тридцать пять ратников в поселении имеется. Да ещё и каких: иметь такие доспехи, обоюдоострые мечи и монгольские или половецкие сабли – таким вооружением владеют лишь достойнейшие, имеющие немалый социальный статус.

Кроме того, я приказал разжечь на острове сколько возможно факелов и костров. Нас много! И якобы те три с лишком десятка ратников, которых они увидят под горой, – это не всё, что мы можем выставить в случае военных действий.

Уже все были расставлены по местам. Полыхало не менее десятка костров и два раза по столько же факелов, некоторые из которых пришлось доверить даже детям четырёх-пяти лет. В их ручонках горящие палки смотрелись странно, но вцепились они в них крепко.

Пусть думают, что у нас проживает не менее ста пятидесяти человек. А то, что холм окружили больше трёх десятков – указывало, что из этих ста пятидесяти человек большую часть составляют воины. Мы действовали в соответствии с легендой, которая была озвучена охотнику Лисьяру.

– Вжух! – стрела и арбалетный болт устремились к вершине холма.

Три мужские фигуры были достаточно отчётливо видны, чтобы меткие стрелки смогли положить стрелу и направить болт чуть повыше голов лазутчиков.

Те также спохватились. И двое из них взяли в руки топоры, один же был с луком.

– Вы окружены, и если дёрнетесь, то следующие болты самострелов и стрелы будут пущены уже по вам! – прокричал я. – Положите оружие на землю, сами спускайтесь. Убивать вас я не намерен. Хочу быть добрым соседом поселению вашему и даю вам шанс.

Ответом была тишина. Вражеский лучник крутил головой и пытался рассмотреть, прежде всего, откуда исходит опасность для него. И правильно: пусть смотрит внимательно, запоминает то число воинов, что сейчас находятся на склоне холма у речной пойменной террасы.

– Лихун, давай ещё стрелу! – сказал я.

– Где я потом стрел наберусь, чтобы их так расстреливать? – пробурчал лучник, однако сделал, как я приказал.

– Мы спускаемся! – через некоторое время услышал я голос чужака.

– Завязывайте им глаза. Всё, что надо, они уже рассмотрели. Больше видеть они не должны ничего! – решительно говорил я.

От того, что они будут думать о поселении, зависит наша жизнь!

Скоро я уже сам смотрел в лица тех лазутчиков, которых взяли на холме и привели в уже второй достроенный дом.

– Я уже говорил и повторю ещё раз: не желаю воевать с вашим поселением. Хотя и могу взять его силой. Один из вас отправится и расскажет Плоскине всё то, что я вам сказал. Нам и вам найдётся, чем обменяться, чтобы стать богаче и сильнее, – говорил я.

И вот уже одного из лазутчиков с завязанными глазами сопроводили на выход. Потом ещё должны были убедиться, что он точно ушёл. Оставят его и пусть бежит себе. Остальным же предстояло побыть у нас в гостях. А потом я выкажу добрую волю.

– Волк, ты встанешь вперёд. Лучано, ты всё же отправишься в засаду, – я давал последние наставления перед тем, как выдвинуться к месту рандеву с соседями. – Если хоть кто начнёт приближаться к нашему бабьему отряду, стреляй вперёд. Покажи, что туда хода нет.

Вот, вроде бы, все нюансы обдуманы, всё оговорено, выданы максимально подробные инструкции, но на душе было тяжко. Ох, тонок был лёд под нашими ногами.

– Выдвигаемся! – решительно, взяв себя в руки, приказал я.

* * *

Треугольник рек Москва и Ока. Ставка Бату-хана.

3 января 1238 года

Бату-хан сидел в своём шатре и размышлял. Недавно говорил он на совете-курултае, нечастой встрече многих темников и чингизидов, отправившихся в поход на запад. Бату вновь пришлось доказывать, что он имеет право владеть Западным улусом, доставшимся ему от отца, Джучи. Орда, старший брат, вновь не протестовал, не отстаивал свои интересы.

Если остальным наследникам Чингисхана редко нужно было что-либо доказывать, ибо в правильности их рождения никто не сомневался, то с Джучи, отцом Батыя, всё было сложно, и эти сложности перекладывались и на внуков Чингисхана.

Был ли Бату внуком Великого хана? Ведь вера в родство Джучи с Чингисханом основана только лишь на том, что сам Великий хан признал Джучи своим сыном. Но жена, бабка Бату, несравненная Борте, понесла ребёнка, будучи в плену.

Во многом своим возвышением и тем, что Западный улус остался у потомков Джучи, Бату обязан родственникам по линии матери и своей жены. Ссориться с великими родами степи правители других улусов не горели желанием, поэтому признавали и Бату.

Так что всё было сложно. И надо быть поистине великим, жёстким, не забывать обдумывать каждый поступок, чтобы доказывать своё право быть ханом Западного улуса.

Молодой, с лицом ребёнка, Бату-хан сидел в своей юрте, смотрел на карту, что была начерчена на отлично выделанном куске телячьей кожи. Он пил сытный чай, с добавлением курдючного сала и ароматных специй, размышляя над тем, как ему поступить.

– Дозволишь ли зайти? – за закинутым входом в юрту послышался голос пожилого человека.

Голос был знакомым, да и появился своевременно. Субэдей – тот человек, к которому Бату прислушивался. Внуку Великого хана было даже лестно, что такой багатур, прозванный верным псом Чингисхана, бывший когда-то кузнецом, но ставший великим полководцем, служит ему, главе Западного улуса.

– Я рад, что ты пришёл ко мне, – сказал Бату, своею рукой наливая в пиалу традиционный монгольский чай.

– Ты же знаешь, что я пью чай, как это делают китайцы, без жира и специй. Но в знак уважения к тебе выпью и монгольского чая, – сказал старик, присаживаясь на мягкие подушки.

Внутри походной юрты хана Бату, по мнению Субэдея, было слишком богато, даже вычурно. Молодой хан пусть и хотел всячески демонстрировать приверженность к традициям монгольского народа и своего рода, а всё равно тянулся к роскоши.

С досадой и осуждением взглянул Субэдей на дорогие, с высоким ворсом ковры из Хорезма. К чему они? Зачем столько цветного шёлка? И всё в драконах, на китайский манер?

Старый багатур и сам любил всё китайское. Всё-таки он немало времени провёл в войнах с империей Цзин, а ранее с чжурджэнями. Но по-старчески осуждал молодёжь, считая, что, привыкая к роскоши, которую подарили завоевания, теряешь тот самый дух, ту неукротимую воинственность и то покровительство богини Тенгри, что есть до сих пор у монголов.

Субэдей вернул взгляд на хана. Ведь Бату был готов выполнять предсмертную волю своего Великого хана, завещавшего расширять Западный улус до Великого Заподного моря. И пока внук Чингисхана этим и занимается, немолодой темник, верный пёс Великого хана, будет следовать за ним.

– Ты не сказал своего мудрого слова во время последнего военного курултая, – проговорил Бату, рукой указывая слуге покинуть юрту.

Молодой хан всегда предпочитал, чтобы ему прислуживали люди из тех народов, кого он покоряет. Неполную луну назад за испорченную утварь он приказал разорвать конями прошлого, булгарского прислужника. И теперь ему служат русичи.

– Да, хан, я не хотел, чтобы в твоём авторитете кто-то засомневался из-за моих слов. Потому я здесь, – сказал багатур.

Внутренне Бату поморщился. Ему не нравилось, что Субэдей называл его всего лишь ханом, без приставки «великий». Но пора было бы уже привыкнуть и ему, и даже другим ханам, включая и главного наследника чингизидов, Угэдэя. Для верного пса Чингисхана не было и быть не может более Великого хана, чем его умерший хозяин.

– Так как же ты считаешь? Послать тумэны на юг? – спросил Бату.

– Да! Это нужно сделать обязательно, причём нужно было до битвы у русского города Коломны. Нам и без того было сложно маневрировать и притворно отступать. За нашими спинами был и будет Коловрат, – строго, вопреки мнению хана Бату, сказал Субэдей.

Бату поморщился. Идея развернуть всё войско против какого-то отряда, рязанско-черниговского сборища боевых и недовольных пришествием хана Западного улуса, казалась Бату слабостью. Если бы не последний разгром целой тысячи зарекомендовавших себя достойными воинами тысяцкого Борджингодая, вопрос о том, чтобы и не спешить под Коломну, и вовсе не звучал бы.

Бату не нравилось то, что нужно привлекать большое количество своих войск, чтобы уничтожить всего-то полторы тысячи русичей. По молодости лет, по своему всё ещё горячему характеру, с которым Бату пытался бороться, чтобы оставаться с холодным разумом, хан считал, что достаточно и тысячи монгольских воинов, чтобы разбить этих русских.

– Но ты же когда-то разбил с багатуром Джэбе втрое превосходящее войско русичей на реке Калке. А сейчас предлагаешь, чтобы мы били какого-то русского боярина всею силой войска? – сказал хан.

Он поднял бровь и даже сжал кулак. Субэдей покачал головой.

– Нельзя сравнивать. У меня тогда выбора не было. И я точно знал, что буду сражаться не с цельным войском, а с россыпью отдельных отрядов, которые никак не могли договориться меж собой о слаженности действий. Там нужно было потрясти мешок, чтобы сломать то, что там лежало. Нам же на юге противостоит отряд боярина, который зрит далеко, как полководец. Если он одержит ещё несколько побед, то даже русский князь Юрий обратит внимание на этого боярина. А если так, то он примет его на службу со всем тем отрядом. И вот тогда нам будет сложно продолжить покорение Руси, – обстоятельно высказался старик.

Бату не мог себе позволить поморщиться с досадой, как он того хотел бы.

– Ты голоден? – спросил хан.

– Если ты хочешь взять время на то, чтобы подумать над моими словами, то да, я бы поел. Тем более, что я видел, что возле твоей юрты уже выкапывали корову, – усмехнулся Субэдей.

Нет, усмехался он не в обиду, не унижая. Напротив, багатуру нравилось, что молодой хан редко отвечает сразу и быстро. Каждое решение он обдумывает, складывает и раскладывает в голове, стараясь учитывать многие факторы.

Уменьшит ли свой авторитет Бату то, что он развернёт войска против всего лишь отряда? Как стоит действовать и уничтожать тех русичей, которые, по сути, ведут себя как монголы? У Коловрата нет обозов, его войско уже полностью конное, особенно после разгрома тысячи Борджингодая. Догнать таких воинов не так-то просто.

Но, судя по всему, это нужно делать.

Уже скоро принесли самые вкусные части молодой коровы, которую запекали по монгольскому обычаю. Целую тушу сперва обмазали глиной, выкопали яму, туда поместили корову, яму прикопали. А потом два дня на этом месте палили костры.

И мясо действительно оказалось нежным, сочным, практически таяло во рту. А если кусок такого мяса макнуть в соль со специями, привезёнными из Китая, и вовсе блюдо казалось вершиной степного кулинарного искусства.

Субэдей всю свою жизнь после того, как молодым кузнецом оставил своё кочевье и дал клятву только-только набирающему силу Тэмуджину, ещё не ставшему Чингисханом, довольствовался малым. Он взрослел в походах, набирался опыта, старел. И считал, что вся жизнь его, багатура, должна быть скромной, чтобы не отвлекала от войны, чтобы правдой и единственной целью стало завещание Великого хана.

Но даже Субэдей сейчас увлёкся поеданием вкуснейшего мяса. Так что у Бату было время подумать.

– А что если мне придётся всем войском гоняться за этим Коловратом? Его отряд должен быть быстрым, а моё войско уже обременено многими обозами, – вслух высказывал свои сомнения хан.

– Возможно и такое. Но я сделаю тебе подарок. У меня появился свой человек в этом отряде. И он прислал своё слово, – старик усмехнулся, наблюдая, как всё-таки молодость взяла верх над разумом хана.

Бату резко вскочил, стал ходить из стороны в сторону, босыми ногами приминая высокий ворс дорогих и необычайно цветастых, с замысловатыми узорами ковров из Хорезма. Один такой ковёр стоит не менее, чем десять добрых лошадей. Ну или пять лошадей собственно хорезмийских, отличающихся своей статью и скоростью.

– И что твой человек передал? – с большим усилием взяв себя в руки, спросил Бату.

– Коловрат движется к Плешивой горе. Там он рассчитывает пополнить свой отряд не менее, чем ещё пятью сотнями человек. Его люди набирают охочих, добровольцев, которые готовы вступить с нами в бой. И отряды таких людей стекаются из Суздаля, Владимира, а возможно, придут и из других городов, – предельно серьёзным тоном говорил багатур.

Бату нахмурился. Да, это серьёзная опасность. Возможно, даже большая, чем-то войско русичей, которое сейчас собирается у Коломны. Несмотря на то, что русским удалось собрать, может, только чуть менее двух туменов боевых людей.

А вот Коловрат, да ещё при том, что ему теперь есть чем платить охотникам, и все знают про его удачу, ведь он не потерпел пока что ни одного поражения… Русские люди были не менее суеверны, чем монголы. Так что пойдут, скорее, даже не за князем, а за тем, кто носит прозвище языческое, кого любят боги и кому даруют победу.

– Ты сможешь со своим туменом разбить Коловрата? – спросил Бату.

Субэдей омыл пальцы, посмотрел на хана долгим взглядом из-под густых бровей и произнёс:

– Так выходит, хан, что разбить его всё-таки должен ты.

– Но это же урон чести, чтобы я, Великий хан улуса Джучи, вступил в бой с каким-то боярином, – вновь вспылил Бату.

– А давно ли ты ходил в одежде простеца вдоль котлов своих воинов и слушал, о чём они судачат, поедая мясо? – назидательным тоном говорил багатур. – Я скажу тебе. Они считают, что это не какой-то боярин воюет с нами, а что русские старые боги начали действовать. И скоро, если наша богиня Тенгри не вступится за своих детей, мы проиграем. Утверждают, что здесь, в лесах, наши степные боги сильно слабеют.

Даже само слово «лес» багатур произнёс с особым ударением. Бату задумался и не сразу ответил, а Субэдей медленным плавным движением взял пиалу с чаем и отпил.

– Лес… Боги… Но мы не богам противостоим, а лишь мыслям о них. И тогда – ведь получится, что в лице Коловрата я убью старых лесных богов? – понял он всю широту и хитрость задумки старого багатура.

– Ты велик своим умом, хан, вижу в тебе рассудок, свойственный твоему Великому деду, – польстил Субэдей. – И о смерти русских богов должны узнать все.

Хан заговорил громче – он принял решение. Больше не будет вопросов и раздумий.

– Пускай среди моих воинов ещё больше распространяются слухи, что сами русские боги решили объявить нам войну. И что мы этих богов убьём, и тогда уже не будет силы, которая смогла бы остановить нас. А уж сколько там, в том отряде – полторы тысячи или всего сто человек будет – неважно. И честь свою я сохраню, а может, и приумножу, как богоборец, – звучно, даже и весело сказал молодой хан.

Багатур Субэдей уже скоро вышел из юрты хана и тут же дал новое поручение одному из своих воинов:

– Нужно ещё раз встретиться с тем русичем, что служит мне, и который сейчас в войске Коловрата. Он должен сделать всё, чтобы русский боярин не изменил своего решения и пошёл-таки к Плешивой горе, – сказал самый опытный во всём монгольском войске военачальник.