Текст книги "Нашествие (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

29 декабря 1238 года (6748 от сотворения мира)

До острова мы спокойно дошли по льду. Спустились по пологому склону с холма. Люди сходили напрямки, а вот сани и коней нужно было везти, делая крюк. Мало ли, еще поломают себе чего. Это о лошадях такая забота. Человек, если что, так и на пятую точку плюхнется, да с весельем скатится вниз. А конь… Это только в мультфильмах я подобное видел.

Хотя…

– А-а! – закричала Любава, подвернувшая ногу и скатившаяся вниз по склону.

Как же резво рванул к ней Лучан! Я еще не успел принять решение, а он, словно бы и на крыльях любви, устремился вниз. Упал и сам… Такой вот спаситель. Благо, что Любава не поломалась, скорее испугалась.

– Будет смотреть назад! – бурчал дед Макар. – Ты, голова, вперед смотри! Куды ж ты привел-то? Где земля обетованная?

– Человек землю обетованной сам для себя делает, – не скрывая раздражения, сказал я.

Скепсис зашкаливал. Нет, не у меня. Я-то как раз был удовлетворен местом. Посчитал, что такой довольно большой, а для нашей группы, так и просторный, остров в центре реки – это словно бы подарок богов, или кто там нам благоволит.

А вот людям, многим из общинников, не нравилось. Они словно бы ждали увидеть деревья, на которых висят сахарные крендельки. Или ручей, что словно бы рассекает остров, должен быть наполнен потоком не воды, а киселя, молока? Или какао подавай этим людям? Ах, да, они же не знают, что это такое, иначе не удивился бы и подобным запросам.

– Да поглянь, сколь кустов-то малинных много! – возмущалась баба Ведана, словно главный экзаменатор в составе высокой аттестационной комиссии.

Да! Она не восхищалась, что малинник тут был почти везде. Она возмущалась.

– Малина – то добро. Ягода буде, – возражал ведьме Макар.

Ну, он-то понятно, почему… лишь бы сказать против Видане.

– Малину выкорчуем, если лишняя. В этом проблемы нет. Но… – я облокотился о могучую сосну. – Тут деревья добрые, только с них мы уже наполовину построимся.

– То да! – согласился со мной Мстивой и тут же показательно пару раз ударил кулаком о могучий ствол сосны.

– А мне не по нраву. Чего ж тута такого, чего в иных местах не найти? – возражала Любава.

Я с недовольством и раздражением посмотрел на девушку. При этом она все больше косила глаза в сторону Лучана, который не был в составе комиссии, но стоял неподалеку, на льду Дона.

Ну да, не страна Эльдорадо, и даже нет колбасного дерева с созревающими сосисками. Вот какой бы растительности, если уж фантазировать по полной, хотелось.

Но удивляло это вот: «Так, а где тут зверь, а где тут еда…» А я-то думал, в этом веке, когда само в руки ничего не идёт и для каждого куска хлеба потрудиться надо, люди посерьёзнее. А вот смотрю на них – и вижу, что ждали сразу и многого и до конца не понимали, чего именно. Вот точно, земли обетованной ждали. Как в библии и написано и о чем рассказывали священники.

Между тем остров был и длинен, и широк. В длину с полкилометра, даже, наверное, чуть больше, а в ширину – метров триста. Для поселения с населением до человек трехсот, очень даже комфортно. И даже без трехэтажных многоквартирных домов.

– Паводок буде… лиха хлебнем, – вновь Макар решил включить критика.

– Ты где стоишь? Пень ты старый! Сюда вода не дойдет, – возразила Ведана.

Вот, право слово, и кто из них мой союзник и поддержит? Каждый готов стать адвокатом дьявола, лишь бы другому перечить. Уже сошлись бы, что ли, старик со старухой. Говорят, и на них бывает проруха, чтобы это не значило.

Ну да, весной тут кое-что уйдет под воду. И даже видно, какая именно часть затонет. Вот только посреди острова, площадью гектара в три, была возвышенность. Этот холм водой покрыть не должно – он и сейчас, под снегом, заметный и сильно возвышается над всем ландшафтом.

Вокруг, на берегах, также были места, которые при паводке не должны были затопиться. И это еще один аргумент – там можно спокойно заниматься земледелием.

– Не боись, не утонем. А нам же к весне нужно сладить лодки, чтобы переправляться на поля, – я указал на холм, с которого мы и спустились. – Там и поля будут.

Уж точно, тех семян, что у нас есть, мало, чтобы засеять даже ближайшие свободные поляны на возвышенностях. Не говоря уже о том, чтобы заняться подсечно-огневым земледелием и устраивать ляды [ляд – место, расчищенное под пашню]. Но нам бы немного освоится, понять что вокруг. Люди есть почти что везде. Купим, что нам нужно. Наверное.

– А буде добрый паводок, так и нам с того польза великая, – поддерживал меня Мстивой. – Никто и не нападет, и не подойдет близко, пока вода стоит.

Еще с час говорили, определяли места под постройки. И я смотрел в будущее с оптимизмом. Прорвемся. Будем работать – все получится. А если ныть да минусы искать, так и на суше потонешь.

Мстивой ушел на холм, чтобы осмотреться. Я же оставил вновь начавших спороть между собой Макара и Видану. Подошел к ручью.

Он был в метра два с половиной-три шириной. Лед стоял и тут, но прозрачный, я даже рыбу видел, как бы не форель. Но не это важное, пусть и приятное.

Мое воображение уже нарисовало как минимум три водных колеса на ручье. Жаль, что он, скорее всего, будет затопляемый. Или насыпь сделать и поднять немного берега вдоль ручья? Обязательно подумаю над этим.

Без механизации нам никуда. Нужно иметь преимущество, а его добиться можно только новыми для этого времени технологиями. И только так добьемся надежного тыла, следует думать и об атаке. А там и найдутся те, кто пойдет на передовую, чтобы мстить, нападать, терзать вражину.

Вернулся к старейшинам. Уже пора бы принимать окончательное решение.

– Мы остаемся тут жить! – безапелляционно сказал я. – Макар, зови людей! Нужно осваиваться. Пару временных жилищ поставим, кострища оборудуем.

Не скажу, что работа закипела. Успокоить людей и заставить их начать работать с самоотдачей, наверное, можно было только силой. И ее применять я посчитал не нужным. Не сейчас. Слишком все были возбуждены и много полярных мнений. Кому все понравилось и были рады уже тем, что наше путешествие закончилось. Иные, таких все же было больше, посчитали, что мы забрели куда-то не туда.

Некоторые, как и тот мужик, что мы спасли, молчали. Правда он все еще был лежачим и только лишь благодарил. Но было видно, что у него трагедия, как бы не еще большая, чем у тех людей, что я спас раньше. Хотя, казалось, куда еще больше.

– Да, коли так работать станем, то… – Макар чесал подбородок с куцей бородкой.

Время клонилось к закату.

– Завтра лучше сработаем, – сказал я, укладывая пышную ветку ели на каркас из только что срубленных жердей.

За день удалось подготовить временные шалаши, накинуть на них шкуры. Это для меня и еще некоторых мужчин. Остальные, как и ранее, будут спасть в кибитках. Еще нагрели вдоволь воды, заполнили все бурдюки и даже сварили сытную кашу из овса и кабанятины.

Все перекусили, привязали коней, но кибитки все еще стояли на льду реки. Доев свою порцию и почувствовав удовлетворение от сытости, все же заставил себя и пошел посмотреть, как работали те из мужиков, которых я не отправил на разведку местности. Нужно было перетащить кибитки – понятное дело, что их мы не оставим, нам в них ещё жить. Тащат, пыхтят. Дети остальных коней ведут отдельно.

Сложно пробираться через заросли острова. Но нужно.

– Макар, помоги им прорубить просеки, чтобы сани затащить, – сказал я и посмотрел еще на Мстивоя.

Он понял без слов и отправился помогать тоже.

– Ай, ящер тебе в штаны, Власт. Смотри, куда железо кидаешь! – пока вытаскивали узлы да корзины из кибитки, взревела одна из самых активных в последнее время молодая женщина, Акулина.

– А ты, срамная, мужа мого не трожь, а то космы-то выдерну! – тут же взорвалась Милка, жена Власта.

Я еще ни разу не слышал голоса Милы. Думал, что она соответствует своему имени полностью – тихая да мирная, милая. А тут… Прямо не Мила, а «Озверина», если вопрос касается мужа. Интересно. Вот, вроде бы, все говорили о том, что женщины в этом времени были забитыми – домострой и все такое. Но тут вижу совсем не такую картину. Или мужики у меня в общине собрались, по большей части, ни рыба ни мясо? Самые храбрые, державшие в ежовых рукавицах своих жен, наверное, погибли…

– Это ты кого срамной назвала? Ведьма старая, чтобы тебя лоси драли! – окрысилась Акулина.

Я уже сделал шаг по направлению к этой хабалке, пусть и симпатичной – но молодая женщина тут же выставила руки, будто бы сдерживая меня.

– Всё, всё… Не буду я! Хоть нога-то и болит нынче, – повинилась Акулина, встретив мой решительный взгляд.

А потом дамочка сладко мне улыбнулась, губку закусила, шубку приоткрыла, выкатила грудь, объемы которой и во множестве одежд просматривались. Я сглотнул слюну.

И, повернувшись, пошел смотреть за тем, как заводят лошадей в только что сооруженные их жердей загоны.

– Миленькия, вы жа потерпите, то ненадолго, – приговаривал лучник Лихой, загоняя лошадей по одной.

И с каждой поговорил, каждую огладил да успокоил. Вот же лошадник! Кстати, нам бы ответственного конюха. Коней-то много. Нужно, чтобы кто-то их обихаживал. Да и тот, кто будет заниматься поиском еды для животных. Уж не знаю, как они доживут до весны, если у нас осталось корма на пару дней.

– Я же снег разгребу да травы вам сыщу, – приговаривал очередному коню Лихун.

– Завтра ты не пойдешь в дозор, – неожиданно для молодого лучника сказал я. – Направлю тебе детишек. Найди с ними, чем еще можно подкормить коней. И… Скажешь мне, сможем ли их сохранить до весны, или лучше уже сейчас резать, пока еще не сильно схуднули и не захворали.

Глаза Лихуна налились кровью. Явно сделает все, чтобы оставить коней, а не резать их. Да, конь для русича – священное животное. Их не едят. Но… голод не тетка, в конце концов. И между голодной смертью ребенка и сохранением коня я выберу ребенка, конечно.

Неожиданно быстро начало смеркаться и наступила ночь. Вот только что были достаточно светлые сумерки и глазом не моргнул, как полноправная ночь. Или потому так резко стемнело, что небо быстро закрыли облака и начинался снег?

– Всем спать! – скомандовал я, словно бы сирена на заводе, извещающая о конце смены.

Тут уж заставлять людей не нужно было. Все, усталые, поплелись к своим спальным местам. Я к шалашу. Мила, та самая жена Власта, сегодня была ответственной за «грелки» – наполненные горячей водой бурдюки. Так что с собой в шалаш я взял наполненные кипятком два бурдюка. Спать с ними буду. А уж как хорошо бы с грелкой на все тело, греться женским телом.

Накрывшись шкурой и кипчакским плащом, я уже начинал засыпать, как…

– Ратмирка! – позвал меня игривый голосок.

Понял. Попал… Акулина. Тут же молодой организм дал знать, что «нужно». Разум откликнулся: «Нельзя!»

– Иди спать! – после некоторой паузы, когда рассудок боролся с природными инстинктами и все же победил, сказал я. – Натрудились мы, и завтра тяжелый день.

Тяжелая шерстяная ткань, служащая дверью, отпахнулась. В ночной тьме белело лицо красавицы. Я, конечно, теперь не особо мог разглядеть, только контуры, но ведь днём её видел, да и воображение дорисовывало недостающие штрихи.

– Ты отвергаешь меня? – строго спросила Акулина.

– А ты возляжешь со мной, а завтра забудешь, что меж нами было? – спросил я.

– А как жа так-то? – возмутилась молодая женщина.

– Спокойной тебе ночи! Не тревожь меня боле! – грубо сказал я.

Ведь понятно, что потом будет разговор о свадьбе. Не готов я к семейным отношениям. Вот к таким, к спонтанным, через ночной визит.

Ну, и прогнал. Зачем мне проблемы? Не такие уж тут и свободные нравы, чтобы расслабиться, «поматросить» девушку и… Не бросишь. Все! Теперь она жена. И я не хотел вот так, словно бы по залету. Так что прогнал.

Наутро я в полной мере ощутил, что женщины – мстительные создания.

* * *

Рязань

29 декабря 1238 года (6748 от сотворения мира)

Боярин Рязанского князя Юрия Ингваревича, Евпатий по прозвищу Коловрат, стоял в центре павшего города Рязань и до хруста костей сжимал кулаки. Словно яркий красный огонь пожирал его – страшное, неизбывное чувство вины. Он привёл с собой более тысячи охотников, людей черниговских, что согласились помочь рязанцам выстоять против неведомого, но грозного врага. Поздно…

Была здесь и личная сотня Евпатия Коловрата, численностью больше ста пятидесяти человек. Присоединялись к нему и другие ратники, кто по той, кто по иной причине не были в городе. И вот с такой силищей, как считал Евпатий, можно было отстоять Рязань.

Рязанский князь отправил Евпатия в Чернигов, чтобы тот уговорил Черниговского князя прийти на помощь. Не из тех людей был Коловрат, кто сдастся при первом же отказе.

Черниговский князь Мстислав Глебович, и верно, вспомнил старые обиды, когда рязанские дружины не пришли на помощь объединённому русскому войску на реке Калка. Сколько Евпатий ни увещевал князя, что и разговор меж князьями был не тот, что нынче, и мордва походом пошла на рязанские земли, и потому нужно было заниматься обороной от них… Много было приведено доводов, но Мстислав Черниговский был непреклонным.

Тогда Евпатий попробовал воздействовать на князя через православное священство. Однако лишь ещё больше настропалил против себя черниговского князя.

И всё же Евпатий Коловрат не сдался, стоя на площади, он воззвал к черниговцам, рассказал о тех бедах, что уже учинили татары, и что они ещё собираются сделать. Послушали его люди, ну и князь Мстислав, несмотря на то, что свою дружину не дал, все же не чинил препятствий, чтобы охотники пошли за Евпатием.

– Так соберитесь же, люди вольные, охотники, да пойдём бить ворога нашего общего. Сегодня наши дома горят. Не остановим татарву, так завтра погорят ваши, – кричал на центральной площади Чернигова Евпатий Коловрат.

Он свято верил в то, что говорил. Больше всего рязанский боярин хотел выполнить приказ своего князя, привести подмогу к Рязани, успеть. Потому и слова звучали искренне, проникая в сердца черниговцев. Ну а кто сердцем не слушал, тому также было за чем идти за Евпатием. Деньги свое дело делали.

– Поможете рязанцам – так серебром князь мой, Юрий Ингваревич, не обидит, – говорил Коловрат.

Более пятисот черниговских вольных людей пошли за Евпатием. А потом ещё мелкие отряды прибивались к ним. Сотня дружинная пришла из Курска. Пришли ратные люди из Пронска, который ещё не был захвачен монголами, и который готовился к осаде, но там и без того оставалась крайне мало людей, способных выдержать долгий бой.

Да и люди пронские решили, что раз Рязань пала, то теперь они будут всей землёй, что принадлежала Рязанскому князю, управлять сами. А татары… Так уйдут они, как уходили всегда раньше половцы или мордва, булгары… Все уходили, и эти уйдут. Не бывает же иначе. Ну зачем же степнякам грады лесных людей?

Евпатий гнал людей на Восток, порой они даже переходили на бег, все же коней на всех не хватало. Спали крайне мало, ели в дороге. Но он не успел. И теперь стоял он в центре великого города, красивого, лучшего на всём белом свете. На пепелище родного града.

Ушёл не только город, умерло сердце боярина… Дети Евпатия, его любимая женушка – все погибли, все сгорели в доме.

Это после того, как боярин нашёл обугленные тельца своих детей, зарезанного старшего сына, Яромира, который в двенадцать лет взял меч в руки и загородил собой вход в терем боярина Коловрата… Изрубили смелого мальца… А жена Евпатия, прекрасная Всенежа…

Её насиловали, а потом будто бы затоптали конями, оставляя во дворе усадьбы боярской. Страшные эти следы видел Евпатий. Он стоял и не шевелился, смотрел вокруг, лишь направляя взгляд по бокам и прямо. И от этого взгляда взлетали вороны, пятились и прятались крысы, что прибыли в город, дабы поживиться неупокоенными человеческими телами.

– Сколь времени он так уже стоит? – спросил друг Евпатия Коловрата, сотник Андрей.

– Да почитай, что уже с ночи и стоит. Головою своей крутит, да токмо не слышит, когда к нему взывают. Решать потребно, куда идти нам! – сказал пожилой дружинник, дядька Евпатия Коловрата, его воспитатель, Храбр Вышатович.

Сотник Андрей Клементьевич покачал головой. Он прекрасно знал своего друга и командира. Всем хорош был Евпатий Коловрат. И воином был из таких, что на всей Руси не сыщешь, и дружину создал столь боевитую, что порой было и не понять, где собраны лучшие воины – в дружине боярина Коловрата или же в Старшей княжеской дружине.

Но была и своя слабость у этого великого воина – он многие вещи страшно тяжело, близко к сердцу, на разрыв души, воспринимал. И теперь Андрей даже не знал, как из этого состояния пробудить своего друга. Да и не смог бы никак. Потому оставалось лишь ждать…

– Мы идём на Коломну! – неожиданно для всех громко, чётко и без надрыва, но с ледяной решительностью сказал Евпатий Коловрат. – Собирайтесь! Кто не хочет мстить, тот пусть уходит сейчас. Тем, кому скарб набить с татарвы нужно… Так я сам от своей доли взятого боем откажусь. Пусть идут и забирают себе все.

Тут же войско более чем в тысячу ратников единою силой стало собираться в поход. Ушли от Евпатия немногие. Да и посулил Коловрат раздать ту немалую казну, что передал ему князь, чтобы подкупать черниговцев.

От боярина, ставшего воеводой или тысяцким, ждали именно этого: кто решительности, кто серебряных гривен. Не было ни среди охочих людей, ни среди рязанцев, что уходили вместе с Евпатием Коловратом, таких людей, которые спокойно смотрели бы на весь тот ужас, который после себя оставила татарва. Но некоторые хотели еще и серебра.

– Нынче только месть! – сказал Евпатий, покидая сгоревшую Рязань.

Глава 8

30 декабря 1237 года (6748 от сотворения мира)

– Что ж, вот здесь нам предстоит жить, – сказал я на общем собрании людям. – Давайте распределять обязанности. Работы очень много.

– Шли, шли и пришли, – сказала, стоя среди других женщин, Акулина. – Зачем шли? То неведомо. Привел на погибель – сам и работай.

Сказав это, женщина широко, нарочито развела руками, разве что язык не показала. Хотя по той мизансцене, что она выдала, и этого можно было ждать.

И ведь ладно бы она одна выражала скепсис. Словно они решили, что разом попали в сказку или в былину – и уж больно много ждали. И мне, уставшему и от перехода, и от той ответственности, что теперь давила на психику, недосуг было объяснять этим людям, что вот сейчас постараемся на славу – и потом всё будет хорошо. В очередной раз, к слову объяснять.

Я ещё и потому не стал говорить о светлом и счастливом будущем, что давала о себе знать накопленная усталость. Обозревая нетронутые природные просторы и заросший бурьяном и лесом остров, я не был так уж уверен, что всё удастся. И мои соплеменники, наши общинники, подбодрить меня точно не могли.

Впрочем, человеческий мозг так устроен, что достаточно быстро адаптируется к любым бедам. Вот эти люди потеряли родных и близких, увидели, как синем пламенем горит их город, а вместе с ним и нормальная жизнь. А теперь они освоились. В последнюю ночь почти не рыдали дети. А это уже показатель. Дети чувствуют общую атмосферу.

И теперь они смотрели на меня с каким-то вызовом. Эй, ребята, я такой же погорелец и беженец, даже больше – я оставил свой мир, своё время. Что вы зыркаете?

– Кто не согласен – не держу! – жёстко сказал я.

– Ну вот, вёл нас, стало быть, довёл. А нынче уже и уходить? – возмущалась уже другая женщина.

И раз – глянула на Акулину, мол, правильно ли я сказала. При том возмущающаяся подруга моей не состоявшейся любовницы стояла и баюкала на руках младенца. Вот куда уж ей встревать в подобные разговоры? Будь при мне, я и накормлю, и дом поставлю. А всё туда же.

– С таким настроем мы не наладим новую жизнь, – сказал я, качая с досадой головой.

– А ну цыц, бабы! – прикрикнул на женщин Макар.

– А ты не цыцкай! И бабам высказаться надо! – ещё громче выкрикивала старуха Ведана.

– Значит, слушать сюда всем! – сказал я, обводя глазами присутствующих. – Кто работать не будет, тот будет получать вдвое меньше еды.

– Тогда убей нас лучше, вызволитель! – сказала Акулина.

– Сами помрёте, если работать не станете, – жёстко припечатал я.

Да, я совершил ошибку. Не нужно было собирать людей, что-то им объяснять – не летучка вышла, а говорильня. У меня есть актив, костяк, который и нужно было слушать, а остальным не мешало бы подчиниться тем решениям, которые будут выноситься старшими.

Но ведь я, наивный, посчитал, что людей нужно воодушевить, мотивировать к труду. А на проверку… да не очень-то и выходит. Казалось, что мы сплотились, что благодарность друг дружке должна быть безмерной. Общность выживших. Но…

Если мужики молчат и только качают головой, не соглашаясь с женщинами, то бабы словно бы с ума сошли. Впрочем, и это можно понять.

Вот Акулина: молодая женщина лет двадцати, но уже с двумя детьми, старшему из которых три года… Именно она этой ночью пришла ко мне в шалаш без детей. И для чего именно – нетрудно догадаться. Я отказал. Пусть мой организм настойчиво и требовал близости с женщиной, да и Акулина была вполне себе симпатичной, разум возобладал над телом, и я не стал совершать глупостей.

Оказалось, эта молодая мать, чтобы побыстрее найти отца для своих детей, ну и самой спрятаться за мужа, ещё раньше подговорила многих женщин нашей общины, чтобы те даже и глазки мне не строили, не то чтобы приходили в ночи согревать.

Так что вся община знала, что вчера ночью роковая соблазнительница обязательно захомутает меня, главу нашей общины. Она и детей, оказывается, оставляла на других баб, чтобы ничто не помешало нашей ночи любви. Растрепала подружкам. А тут… Вышел для неё пшик. О том все и перешёптывались – так я всё это и узнал.

Да мне лично не принципиально, есть у женщины дети или нет. В этом отношении для меня существует только один критерий – чувства и эмоции. Отдать всю власть одному лишь желанию обладать телом Акулины, но никак не сродняясь с ней как человеком, разделяя чувства, ценя личность – нет, такого не будет. В прошлой жизни жил этими принципами и сейчас от них не откажусь.

И вот интриганка решила мне отомстить. Ну, пусть мстит. Да уже добилась того, что бывшие союзницы смотрят на Акулину злыми глазами. Угроза урезать паек – штука действенная.

– Да будем мы все работать. Приказывай, – сказала тогда за всех Любава.

Вот она в этот сговор точно не вошла. Девушка и вовсе была сонная и будто помятая. Кто-то не давал спать и мял ее? Но нет, у неё не случилось близости с Лучано или с кем-нибудь другим, хотя на Любаву смотрят все мужики, которым ещё интересна любовь и различные её проявления. И зоркий взгляд воспитателя Митрофана и Любавы следит за этим. Вот только, и он наивный. Захотят, и Макар не догонит, так влюбленные в лес к кустам побегут.

Я уже знал, что голубки проворковали почти всю ночь напролёт, удивительным образом находя общие темы и с упоением рассказывая друг другу истории. Похоже, в нашей общине назревают первые отношения вне сожжённого города Рязани.

– Тогда за работу! – распорядился я. – Акулина и Ведана, берёте двуручную пилу и по правую сторону от меня пилите деревья.

– Я? – попробовала было возмутиться Акулина.

– Не станешь белы ручки утруждать? Тогда уходи! – жестко сказал я, указывая пальцем на северо-восток, откуда мы и пришли.

Видана схватила строптивую молодуху и силой, чуть ли не пинками, потащила Акулину к лесочку. А я продолжил распределять обязанности.

– Бабы валят дерево, Пафнутий и Власт тут же рубят ветки. Дети же ветки оттаскивают и строят шалаши, а Макар объяснит как. Далее…

Приходится руководить всем лично, до мелочей. Пока я не пойму, насколько та же Любава или дед Макар способны организовывать людей, приходится вникать, а не только указывать. Во время перехода у них много что получалось, но здесь дело другое.

Да и на протяжении почти всего пути люди были забиты тяготами и потерями; женщины ни разу так не возмущались, как сегодня. А это уже совсем другой уровень руководства – заставить нежелающего работать и всё-таки что-то делать.

После распределения фронта работы мне пришлось ещё и выдавать инструмент. Ответственный за инвентарь и в целом завхоз нам нужен. И я даже Любаву вижу в этой должности. Но она последние два дня будто бы в облаках летает. Растеряла хватку.

Ну, дело ясное. У Любавы, судя по всему, любовь.

Из Рязани получилось у нас взять сразу три двуручных пилы. Вернее, две из них были взяты у половцев, а одна пила, хоть и сломанная, найдена в Рязани. Лопаты у нас также были, но сплошь деревянные. Топоров… вот в них недостатка не было.

Из инвентаря были еще серпы, ведра, пара бочек, рало. И, пожалуй, что и все.

Раздав всем сестрам по серьгам, в том числе и озадачив работой детей, и проконтролировав процессы, я решил, что не могу позволить себе сидеть на завалинке и любоваться, как другие работают. Даже если я и глава поселения. Так что выбрал и себе занятие.

Чтобы вообще понимать, как мы можем выкопать яму, а их придётся нарыть немерено, принялся сам за это нелёгкое дело. Прежде, чем кого-то назначать на подобные виды работ, нужно понимать, насколько они тяжелы.

– Фух! Фух! – каждый удар топором о мёрзлую землю я сопровождал выдохом.

Можно смотреть на это, как на кардиотренировку. Надо правильно дышать, вкладываться в каждый удар. А что ж – и результат будет, и телу польза. Тренироваться нужно, хоть бы и таким способом.

Нельзя, конечно, назвать моё тело тщедушным. Всё-таки реципиент был дружинником. Но я прекрасно знаю, что такое реально тренированное тело – и тут пока что работы непочатый край. А новая битва может случиться в любой момент. Ведь головой я понимаю, как нужно бить или защищаться. А вот реакция слабовата, тело не подготовлено.

Я с удивлением замечал, как память постепенно возвращалась, и сам себе задавал вопросы, помогая. Вспоминал то время, когда в военном училище на последнем курсе отменили обязательное казарменное положение. Тогда я занялся восточными единоборствами и в целом решил подготовить своё тело к великим делам. Военное училище и без того давало немалую физическую подготовку, но мне этого оказывалось мало.

И вот теперь нужно не только сделать всё, чтобы вернуть себя к той форме из прошлой жизни, когда я был на пике своих возможностей. Как бы то ни было, но современный бой, тот самый средневековый и беспощадный, намного более энергозатратен, чем воевать с автоматом в руках и, уж тем более, с винтовкой в засаде. Хотя и это легким заданием на назвать.

– Фух! – уже с пятого удара мне удаётся разрубить мёрзлую землю и добраться до податливой земли.

Твердой замерзшей земли тут было буквально сантиметров двадцать. Действительно, нельзя сказать, что нынешняя зима особо сурова. Напротив, она такая, которую можно полюбить. Больших морозов нет, снежок лежит, не тает. Словно бы сама природа или Господь Бог поставил холодильник на конкретную цифру ниже нуля.

Ещё пять минут работы – и шуба слетела с моих плеч. Опасное это дело – разгорячённым пребывать на морозе. Но закаляться нужно.

Да и дело моё – сугубо важное. Я собирался выкопать небольшую яму для очень интимного и необходимого процесса. Сколько угодно можно думать о том, как переночевать, чем питаться, как обороняться. Но, как меня учили ещё в военном училище, любой лагерь начинается отнюдь не с вешалки и даже не с крыши над головой – с сортира. Вернее, с санитарно-гигиенических мероприятий.

Иначе никакого порядка не будет. И болезней ненужных нахватаемся немало. Нам еще животами маяться от далеко не лучшей и не привычной еды.

Определённое место для справления своих потребностей – это ещё и для сплочения коллектива. Да, мужские и женские туалеты будут находиться по разные стороны. Но что ещё может более сплотить, как не совместное «заседание».

Такой вот тим-билдинг без намека на туалетную бумагу.

И пусть это частично шутка, но лишь маленькой долей. Я буду делать всё, чтобы повысить уровень санитарии: мне не нужны повальные болезни.

Однако без труда не выроешь и… нужник. Больше двух часов времени мне понадобилось для того, чтобы выкопать небольшую траншею глубиной от полуметра до метра, под наклоном, шириной сантиметров сорок, длиной всего три метра.

– Бесполезная деревяшка! – в сердцах бросил я и бросил же в сторону инструмент для…

Чтобы от комаров, наверное, отбиваться, но не копать. Лопатой, той самой железной, по которой я сейчас так сильно скучаю, я бы справился не более, чем за полчаса.

Здесь же приходилось сперва подрубать землю топором, а потом её выкидывать деревянной лопатой. Мартышкин труд. Пару раз, отбросив еще и топор и поплевав на намозоленные ладони, я уже хотел хоть сегодня ковать первую лопату, но только чтобы железную.

Правда… Вот чего кузнец от нас ушёл? Без него я, как слепой котёнок буду. И ведь всё равно не остановлюсь, стану пробовать, так как без металлургии вообще никуда. А хватит ли моих знаний, чтобы хотя бы лопату сделать? Думаю, да. Но одному ой как сложно!

Когда была выкопана траншея, я позвал Макара и принялся объяснять ему, какая именно конструкция должна быть у туалета.

– Берем жерди, сбиваем их в козлы. Ну вот так, – я скрестил обтесанные и подрубленные ветки деревьев. – То же самое, но чуть выше выставляем рядом…

Всё достаточно просто, из того, что я видел на картинках про Первую мировую войну. Или то, что самому приходилось не раз использовать.

Вбивались жерди, вкапывалась конструкция по типу козел, только лишь с двумя брёвнами на небольшом расстоянии. На них и нужно садиться. Сам туалет был за кустами, метрах в ста от места, где предполагался центр нашего поселения. Не видно, да и не должно быть сильно слышно, когда проходит «заседание». Или южный ветерок принесет ароматы? Но еще дальше ставить нужник уже никак.

– Ишь, какова… – вздыхал Макар. – Срамная яма с премудростями.

– Ты еще не знаешь, с какими такими премудростями. Потом удивляться будешь, – усмехнулся я.

Следовало бы объяснить ещё, почему выкапывалась траншея под углом. А дело в том, что я не собирался откладывать в долгий ящик создание селитряной ямы. И продукты человеческой жизнедеятельности в данном случае для нас имели стратегическое значение. Ведь кроме четырёх коз у нас и нет живности.

Так что я ещё предполагал рядом выкапывать большую яму, обложить ее глиной, вывести желоб. И пребывать в надежде, что когда-нибудь, желательно уже к осени, мы получим хоть немного селитры. Если и не для пороха, то для нужд сельского хозяйства – тут уж и Макар хмыкать бы не стал, быстро бы осознал пользу этого, с позволения сказать, добра. Хотя… конечно, порох заиметь бы! Это еще важнее.

Это на самом деле есть одно из самых главных изобретений, на которое я делаю ставку. Причём наши враги-то знают, что такое порох.