Текст книги "Тайна брата"

Автор книги: Дэн Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Новый план

Тротуар завален битой черепицей, но внимание людей приковано к разгорающемуся огню.

Над крышами встает оранжевое зарево. С треском полыхают дома буквально в нескольких улицах от нас. В воздухе стоит густая вонь. Искры взлетают в небо и пляшут над крышами, как угасающий фейерверк. Языки пламени подсвечивают силуэт церкви.

В то, что происходит, невозможно поверить. Рядом с нами горят разбомбленные дома. Их жители погибли или заперты в подвалах.

– Повезло нам, – говорит Лиза. – А представь, если бы мы…

Она замолкает. Поворачиваюсь к ней. У нее в глазах сверкают отблески огня. Сейчас Лиза кажется мне необычайно милой девочкой.

– Красота-то какая, – говорит моя подруга.

– Ага, – соглашаюсь. В самом деле красиво. И в то же время жутко. Пламя, зарево, искры и прожекторы создают волшебное зрелище. Только в основе лежит настоящий кошмар.

– Повезло нам, – повторяет Лиза. Наши пальцы встречаются.

Лиза ждет, что я возьму ее за руку. И я не упущу эту возможность. Поднимаю глаза. На миг наши взгляды встречаются, и мы вновь оборачиваемся к зареву.

Мы с Лизой словно одни на этой улице. Но тут до меня доносится голос деда.

– Там у нас Фельдштрассе? – спрашивает дед сам у себя.

Мы с Лизой тут же вспоминаем, где находимся. Руки сами отдергиваются, как от горячего.

– Надо бы им помочь, – предлагает герр Акерман, наш мясник. Он выжидающе смотрит на деда. – Что, сходим туда?

– Пожалуй, – кивает дед.

– Можно с вами? – спрашиваю.

– Конечно нет, – отвечает мама. – Там слитком опасно.

– Я не буду мешаться.

– Карл, ты никуда не пойдешь. Да и деду не стоило бы.

– Что я, по-твоему, слишком старый для таких дел?

– Нет, папа, просто…

– Ну так молодых ребят всех забрали на войну, – говорит дед, выпрямляя спину. – Придется нам тряхнуть стариной. Пока есть силы, надо помогать людям.

– Я тоже пойду, – встает рядом другой старик.

Поднимается гвалт: деды сбиваются в кучу посреди улицы, чтобы идти на выручку пострадавшим. Женщины тоже собираются вместе, не забывая давать мужчинам советы. Если на улице и есть дети, их крепко прижимают к себе матери.

Деды решают, надо взять с собой ведра и всякие инструменты, чтобы разбирать завалы. Заскочив по домам и похватав что надо, они толпой уходят в сторону пожара.

– Ну что, провернем наше дельце? – шепчет Лиза.

– Каким образом? Да и поздно уже.

– Ничего не поздно. Сейчас чуть за полночь. Все успеют разбрестись по домам и уснуть.

Смотрю на толпу, на уходящих дедов.

– Они там провозятся до утра, – говорю.

– И пускай. Это же идеальное время.

– Но ведь будет полно людей…

– …слишком занятых, чтобы обращать на нас внимание.

Хорошая мысль. Кто в такую ночь заметит пару детишек, крадущихся во тьме?

– Ладно, – соглашаюсь я. – Когда?

– В два часа. Главное, не засни.

– Значит, в два часа.

– Ты достал? – спрашивает Лиза. Я знаю, о чем она.

– Еще нет. Но достану.

– Ты уж постарайся, а то все без толку.

Толпа дедов исчезает вдали. Женщины еще кучкуются на улице, обсуждают бомбежку, сплетничают, охают, качают головами, но и они потихоньку расходятся по домам. Меня зовет мама.

– Давай, до скорого, – шепчу я Лизе. – В два часа.

Захожу в дом. Мама запирает дверь. Поднимаясь по лестнице, я останавливаюсь.

– Забыл фонарик в подвале.

– Потом заберешь, – предлагает мама.

– Нет, пусть будет у меня, на всякий случай.

– На какой такой случай?

Пожимаю плечами.

– Ладно, только быстро.

Прыгая вниз, сую руку в карман и сжимаю фонарь, чтобы мама его не заметила. Лезу под лестницу, открываю люк и нашариваю выключатель.

Спускаясь в подвал, не отрываю взгляд от шаткой полки в дальнем углу. Там, посерединке, стоит моя цель.

Банка белой краски.

Ад

Как я и думал, ключ Стефана лежит у нас в комнате, в ящике. Нашарив его лучом фонарика, тут же хватаю и сую в карман. В рюкзаке ощущается приятная тяжесть банки с краской. Снизу долетает бормотание женщин.

Дед, как ушел спасать людей после бомбежки, до сих пор не вернулся. Ба с мамой сидят в кухне и ждут его. Выбраться на улицу практически невозможно. Но тут меня осеняет идея. Можно вылезти в окошко, а вернуться домой как обычно, через дверь, благо ключ у меня есть.

Достаточно пары осторожных шагов по коридору, и передо мной – дверь в комнату, где спят Ба с дедом. Подо мной не скрипнула ни одна половица. Миг – и я внутри.

Главное сейчас – не споткнуться, поэтому я включаю фонарик. Спят они с открытыми окнами, даже если снаружи холодно. Идеальный вариант.

Отодвинув занавеску, тяну за створку. Теперь можно пролезть через щель. Выбираюсь на навес, под которым стоит любимая машина деда. Шаткая конструкция скрипит под моим весом. Надо поскорее спрыгнуть, иначе она развалится.

На четвереньках подползаю к краю. Сперва опускаю вниз рюкзак, потом с тихим шлепком спрыгиваю на траву. Спружинив коленями, перекатываюсь через плечо, как нас учили на тренировках в «Дойчес юнгфольк». Вскакиваю на ноги, хватаю рюкзак и бегу через сад во мрак переулка. Надо мной нависают мрачные стены. Зарево над Фельдштрассе едва заметно, вдали кричат, но в остальном город словно вымер.

В горле стоит комок, кровь стучит в ушах. Спешу к месту встречи.

– Готов? – Лиза ждет меня у входа в переулок, затаившись в тени соседнего дома.

– Еле выбрался. Деда до сих пор нет. А ведь мне еще возвращаться. Поймают как пить дать.

– Придумаем что-нибудь, – говорит Лиза. – Ладно, погнали.

Мы бежим по Эшерштрассе. В мозгу покалывает от страха и возбуждения. Мы сильно рискуем. Если нас поймают, будет просто беда. Но в этот раз со мной Лиза, и пусть нас останется только двое, мы все равно будем «Пиратами эдельвейса», и мы нарисуем наш символ.

Чем ближе к концу улицы, тем громче шум с Фельдштрассе. Прожекторы давно погасли, сирены и пушки молчат, пламя уже не вздымается над крышами, зато холодный ветер далеко разносит голоса. И запах гари.

– Давай сходим, глянем одним глазком. – Лиза хватает меня за рукав и тащит за собой.

Крадемся в самых густых тенях, голоса становятся все громче, и теперь к ним примешиваются другие звуки. Треск огня, хруст дерева, ломающегося от жара, детский плач, женские завывания.

Когда до Фельдштрассе остается последний квартал, поднимается волна гомона.

– Вон там! Еще один!

– Давай посмотрим, что у них. – Лиза снова тянет меня за рукав. Спешим по тротуару.

И видим первое место падения бомбы.

Угловой дом. Прямое попадание. Половины здания как не бывало. Улица усеяна битым кирпичом и ломаными досками. Иные доски еще дымятся, по ним пробегают красные всполохи. Стоит удушающий чад.

Кажется, будто гигант откусил кусок дома. От крыши остался жалкий уголок. Черепица держится на нем лишь чудом. Внешней стены нет, можно заглянуть в комнаты. На обломках пола бывшей спальни висит кровать. Нижняя комната завалена мусором, но кое-где можно разглядеть пожитки хозяев. Из груды кирпичей торчит лампа. Кресло лежит на боку. Ножка стола.

Лиза стоит рядом, не сводя с дома глаз.

– Думаешь, там кто-нибудь остался?

– Наверное. – Дом будто притягивает взгляд.

– Думаешь, они мертвые?

– Не знаю. – С трудом отвожу глаза. – Пошли дальше. Пригнись.

Тяну Лизу за руку, как до этого она тащила меня. Пробираемся к опрокинутой тележке посреди улицы. Прячемся за ней и выглядываем.

Фельдштрассе похожа на ад.

С обоих сторон осталось по два целых дома. Все остальное разбомблено в пыль. Вся середина – одна большая руина. Из битого кирпича торчат железные балки и бревна. Будто навалили кучу мусора и подожгли. Там, где раньше был проход между домами, зияет огромная воронка, откуда вьется дымок.

В дальнем конце улицы застряла пожарная машина. Пожарные растянули рукав, насколько его хватило, и поливают водой очаги пламени, куда могут достать. Другие пожарные и обычные люди пытаются доставать выживших из-под обломков. Я вижу наших стариков, они поднимают большие куски и передают по цепочке. Здесь же армия, СС, все, кто смог прийти.

Неподалеку от нас видна воронка и большая груда мусора рядом. Вокруг собрались люди. Кто-то, стоя на коленях, разгребает завал. Другие помогают советом сзади.

– Наверное, что-то нашли, – говорит Лиза. – Или кого-то?

Те, кто роются в завале, начинают доставать кирпичи и бревна. Одно неверное движение – и вся груда обвалится. Те, кто стоит сзади, выстраиваются в цепочки. Единственное место, куда можно бросить этот мусор, – середина улицы.

Неподалеку на мешках с песком сидят перепутанные детишки. Они молча смотрят на взрослых. Вокруг них собрались женщины. Кто-то держит чашки с кипятком. Кто-то вцепился в соседку и плачет, глядя, как спасатели ищут выживших.

Тетенька справа, которая рылась в осколках, поднимает руку.

– Сюда! – зовет она.

От спасателей откалывается небольшой отряд во главе с солдатом в форме СС и спешит к ней.

– Еще один, – шепчет Лиза. Но я наконец разглядел, кто сидит на корточках вокруг воронки.

– Смотри, это гитлерюгенд, – пихаю подругу.

Часть людей разошлась, и нам видно спасателей. Эту форму невозможно спутать ни с чем. Гитлерюгенд. Двое лежат на животе, зарывшись в обломки по пояс. Похоже, будто они плывут в море кирпича. Один из них ныряет вглубь. Он пролез в какую-то щель, и только бледные ноги, измазанные сажей и грязью, торчат наружу. Наконец и они пропадают из виду.

– Он провалился, – говорит Лиза.

Взявшись за край тележки, приподнимаюсь, чтобы лучше видеть.

Второй гитлерюгендовец не переживает за исчезнувшего товарища. Он спокойно занимается своим делом. Слышно, как он что-то говорит в щель. Наконец он отступает назад, доставая что-то из-под завала.

Сперва мне кажется, что это его напарник, и только когда предмет падает на землю, я понимаю, что это.

– Труп, – шепчет Лиза.

Хочу зажмуриться, но не могу. Это неправильно – разглядывать труп, но я не в силах побороть любопытство. Мне нужно увидеть, что это такое – мертвый человек.

Женщина в халате лежит лицом вниз. Руки вытянуты над головой, потому что за них ее тащили из-под завала. Двое мужчин подходят к ней. Паренек тут же возвращается к своему делу: ложится на живот и кричит в щель.

Труп берут за ноги и под мышки. Нести тяжело, ведь земля усеяна битым кирпичом. Голова трупа запрокинута, волосы висят до земли, руки болтаются в воздухе. Мужчины оттаскивают ее на чистое место рядом с невредимыми домами. Там собралась толпа тех, кто уцелел. Женщины и дети плачут, пропитанный гарью ветер доносит до нас их крики. Положив тело, мужчины пытаются утешить страдальцев, а я замечаю на земле ряд продолговатых силуэтов. Там лежит минимум десяток трупов.

Я разглядываю их, и в голову лезут мысли о папе. Как он выглядел после смерти? Тоже лежал среди других тел?

– …Карл?

– А? – поворачиваюсь к Лизе. – Что?

– Говорю, еще одного нашли. – Она кивает в сторону воронки. У нас на глазах гитлерюгендовцы достают из-под завала очередное тело.

Мужчины уносят труп, а ребята возвращаются к своему делу.

– Надо идти. Не могу больше на это смотреть, – говорю я.

Страшное кладбище

– Ты еще хочешь выполнить наш план? – спрашиваю у Лизы, когда жуткое зрелище остается позади.

– А ты?

– Не знаю. Просто… – Мне сложно объяснить свои ощущения. Оглядываюсь. После налета я перестал понимать, что правильно, а что нет. – Ведь там могла лежать моя мама. Или твоя. Может, не стоит в такое время идти против своей страны?

– Мы не идем против Германии. Но среди немцев развелось слишком много паршивых людей. С врагами ничего нельзя поделать, хоть их я тоже ненавижу. Мы не можем даже показать, как относимся к ним. А вот нагадить Вольфу можно и нужно.

– Твоя правда. – Моя решимость крепнет.

– А то ж.

От Фельдштрассе до церкви совсем близко, можно срезать через кладбище. Шум остается позади. Вокруг нас сомкнулась зловещая темнота. Ворота открыты, как в ту ночь. Ныряем внутрь.

– От этого места у меня мурашки по коже, – шепчет Лиза. – Есть легенда, что в стену церкви со стороны кладбища замуровали женщину, и если в нужный момент придти сюда, можно повстречаться с ее призраком. Зовут ее Воющая Монашка, потому что она монашка и она воет.

– Мы с бабушкой, когда ходили на рыбалку, всегда шли через кладбище, и Стефан обязательно путал меня этой историей. Бесполезно. Я знаю, что призраков не существует.

Но если гулять здесь по ночам, несложно поверить в призраков.

– А я слышала ночью какой-то вой.

– Наверное, лисы.

– Говорят, если посмотреть ей в глаза, она высосет твою душу, и ты навсегда онемеешь.

– Бред какой-то, – отвечаю, но по спине бегут мурашки. Оглядываюсь, якобы проверить, что за нами никто не увязался.

– Никогда не бывала здесь ночью, – говорит Лиза. – Как думаешь, мы встретим призрака?

– Я бывал здесь ночью и никого не видел. Смотри, тут мы с Яной прятались, – меняю тему. – Прямо среди могил.

– Стой! – хватает меня за куртку Лиза.

Я разглядываю темные силуэты могил и только через пару шагов замечаю, что моя подруга осталась позади.

– Замри на месте! – Она рывком останавливает меня.

– А? Что такого…

– Вон там, впереди.

– Что там? – шепчу, хоть возможный ответ и путает меня.

Лиза показывает пальцем. Вглядываюсь во тьму, морально готовый увидеть Воющую Монашку, летящую над землей, с алыми глазами и распахнутым ртом, готовым присосаться к моей душе.

Только призраков не бывает.

Страшных вещей хватает и без них.

Прямо посреди дороги виднеется силуэт. Толстый, в высоту почти с меня, но торчит под углом, будто… будто упал с неба.

– Ты чуть не врезался в нее, – говорит Лиза.

– Это то, о чем я думаю? – Подхожу чуть ближе.

– Не надо, – шипит Лиза. – Стой где стоишь.

– Я просто хочу ее разглядеть.

– А если она взорвется?

Делаю еще шаг.

В школе нам показывали изображения бомб. Я слышал, как они свистят, когда падают вниз, ощущал, как содрогается земля, когда они взрываются, но никогда не видел бомбу вблизи.

– Да все нормально, не бойся. Тоже подойди, глянь, – предлагаю Лизе.

Та качает головой.

– Я не собираюсь ее трогать.

Тяжело вздохнув, подруга встает рядом со мной.

Достаю из кармана фонарик и свечу на неразорвавшуюся бомбу.

– Ты что творишь? – Лиза бьет меня по руке, так что луч фонаря упирается в землю. Подруга тревожно озирается. – Нас заметят.

– Да нет здесь никого.

Я снова свечу на бомбу, туда, где она воткнулась. Бомба небольшая, мне по плечо, но дом разнесет запросто. Водя лучом по поверхности, замечаю пару слов на боку. Английского я не знаю, но понять несложно, что означает «For Adolf».

– Представь, если она рванет, – говорит Лиза. – Нас разнесет в клочки.

– Не рванет. Просто стой спокойно.

Не могу отвести глаз. Краем сознания я помню, во что такие бомбы превратили Фельдштрассе, но она полностью приковала мое внимание. Меня гипнотизирует сила, спящая в железной оболочке. И эти слова. В конце концов все сводится к словам.

Может, в них и заключена главная сила.

– А вдруг это часовая бомба? – спрашивает Лиза. – Она рванет в любой миг. Кажется, я слышу тиканье.

Лично я слышу только далекий шум с Фельдштрассе.

– Прошу тебя, – умоляет Лиза.

Мы осторожно отступаем, не сводя с бомбы взгляда, будто это хищник, выжидающий, чтобы застать нас врасплох.

Отойдя на безопасное расстояние, мы широким кругом обходим бомбу по траве. У нас есть план, и мы не собираемся от него отступать.

– Может, надо рассказать про бомбу? – предлагает Лиза. – А то пойдет кто-нибудь…

– Нет времени. Скажем на обратном пути. Или… не знаю… ну, придумаем что-нибудь. А пока у нас дела.

Слишком много всего случилось. Я боюсь, что мы не выдержим и отступим.

Щелчок замка

В темноте штаб гестапо выглядит еще кошмарнее.

Молчаливый и противоестественный силуэт здания нависает над рекой. По стенам бегают зловещие тени деревьев. Наверняка внутри сплошь мрачные и сырые застенки. Там разложены пыточные инструменты, полы все в пятнах крови, а монстры вроде Вольфа только и ждут, чтобы ударить женщину и уволочь мальчишку во тьму.

– Тут, наверное, толпа народу работает, – шепчу я.

Лиза качает головой.

– He-а. Только Вольф и еще пара человек.

– А чего тогда здание такое здоровенное?

– Папа рассказывал, раньше это был жилой дом, самый большой в городе, гестапо просто обосновалось здесь. Они всегда забирают лучшие куски.

Притаившись у стены через дорогу, разглядываю штаб. Он похож на кошмарную тюрьму. Место, где происходят немыслимые вещи.

У нас в Кельне я часто проезжал на велике мимо разных учреждений. Снаружи всегда висели нацистские флаги, и я мечтал, что однажды зайду внутрь, и там повсюду будут люди в безукоризненной форме. Если повезет, думал я, тоже устроюсь туда работать. Вот будет здорово.

А теперь, глядя на штаб, я вижу только страх и боль. Быть здесь совсем не здорово.

Вздрагиваю. Руки сжимаются в кулаки.

– Ну что, начнем? – Лиза смотрит на меня, а потом выглядывает из нашего убежища, изучая улицу. – На горизонте чисто.

Меня трясет от страха, но я держу себя в руках.

– Ага, пошли.

На той стороне, словно чудовище, замершее перед прыжком, притаился черный «мерседес» инспектора Вольфа. Пробежав мимо, мы оглядываемся по сторонам, а потом ныряем в открытые ворота. Забравшись в сад, я выуживаю из рюкзака банку с краской.

Лиза прячется в тени у дорожки и следит, чтобы никто не появился. Я, прижавшись к стене, достаю отвертку и сдираю крышку с банки. Она отлетает с тихим хлопком. Нашарив в рюкзаке кисточку, приступаю к делу.

Кирпичи не оштукатурены, рисовать на них трудно, мне приходится долго возить кисточкой по одному месту.

Сердце выпрыгивает из груди от страха и возбуждения. Мысль о том, что меня застанут здесь, приводит в ужас и в своеобразный восторг. Я совершаю поступок. Мщу Вольфу за то, как он обошелся с мамой и Стефаном. Пусть все знают, что я думаю о тех, кто забрал у меня папу и отправил на смерть.

Можно расслышать далекий-далекий шум с Фельдштрассе. В воздухе ощущается привкус дыма. Но по большей части я чувствую запах краски и слышу, как кисточка скребет по кирпичам.

Доделав свое дело, закрываю банку и прячу в рюкзак, вместе с отверткой и кисточкой. Мы тихонько отходим, чтобы лучше видеть мои художества.

Белые буквы светятся в темноте. Поутру они будут сверкать на солнце, и каждый прохожий обязательно прочтет наше послание.

Но главная моя гордость – рисунок под надписью. Эдельвейс. Точь-в-точь как те, что попадались нам раньше.

Лиза, глубоко вздохнув, пихает меня локтем.

– Ну что, Карл Фридман, давай убираться отсюда.

И тут мы слышим жуткий звук.

От него у меня в груди замирает сердце.

От него перехватывает дыхание, а мышцы превращаются в воду.

Дома, при свете дня, я бы и внимания на него не обратил. Но в темноте, да после того, что мы натворили, звук открывающейся двери – худшее, что можно услышать.

Скрип ручки.

Щелчок замка.

Визг петель.

Тяжелая дверь, закрывающая вход в гестапо, распахивается. В проеме, на фоне тусклого света, льющегося изнутри, появляется силуэт.

Я сразу понимаю, кто это.

Фигуру инспектора Вольфа ни с чем не спутаешь.

Оскал Вольфа

– Стоять.

Вольф мигом замечает нас. Мы стоим на открытом месте, а из дверей этого жуткого заведения льется достаточно света.

– Стоять, не двигаться, – тихо, зловеще требует Вольф.

Мы с Лизой словно приросли к месту. Мышцы сводит судорогой. Кровь застывает в жилах. В животе копошатся орды муравьев.

Свет меркнет: это Вольф, закрыв дверь, идет к нам.

– Карл Фридман, – смотрит он на меня свысока. – И Лиза Херц.

Вольф пристально разглядывает нас. Немигающие глаза смотрят то на меня, то на Лизу, а в лице читается полное равнодушие.

– Ну? – поднимает он брови.

Мы молчим.

– Объясните, какая причина привела вас к штабу гестапо посреди ночи. Наверное, произошло событие, требующее моего внимания?

– Э-э-э… – пытаюсь сообразить отмазку. Если он пойдет за нами, не оборачиваясь, у нас появится шанс. Но стоит ему оглянуться, и он увидит надпись на стене.

– Валяйте, выкладывайте.

– Мы…

– Может, вам нужна помощь? – Вольф поворачивает голову, будто вот-вот заглянет через плечо. Нам хана. Он увидит надпись, и тогда…

– Бомба! – выпаливает Лиза. Слово звучит как взрыв. – Там бомба.

Вольф удивленно изучает нас.

– Бомба? Как ты думаешь, мог ли я не услышать, что ночью нас бомбили?

– Неразорвавшаяся бомба, – уточняет Лиза.

– А, ясно. – Эта новость оставляет Вольфа равнодушным. На лице его написано подозрение, в голосе читается недоверие. – Вы пришли сюда посреди ночи, чтобы… – Он снова поднимает брови. – Оценить ущерб? И нашли неразорвавшуюся бомбу. И естественно, тут же решили найти меня и сообщить.

Каждое слово он выплевывает с отвращением.

– Я…

– Хватит. Послушайте, как я вижу ситуацию. Как мне кажется, вы пришли сюда ночью совсем не проверять, как мы пережили бомбежку.

У меня сводит живот.

– Стоило мне увидеть вас в окно, как я подумал: «Ага, маленький Фридман пришел спасать своего брата. Или хотя бы увидеть его». Но теперь я понимаю, что все не так.

– Бомба… – пытается сказать Лиза, но Вольф выбрасывает вперед руку с поднятым указательным пальцем. Лицо его превращается в маску чистого зла, а слова сочатся ядом.

– Позвольте. Мне. Закончить. Не смейте открывать рот, юная фрейлейн.

У моей подруги лязгают зубы.

– Итак. – Взгляд Вольфа упирается в меня. – Чтобы пересмотреть свою версию, у меня была веская причина. Я вижу, Карл Фридман, твой рюкзак и белую краску на пальцах… не первый раз… и на куртке…

Он тычет пальцем мне в грудь, в белые пятна на темной ткани.

Молчу.

– Надеюсь, я ошибся, – продолжает Вольф, качая головой. – Искренне надеюсь. Может быть, обернувшись, я не увижу ничего такого, что вынудит сурово тебя наказать. Будет так обидно тебя потерять. Ведь ты казался таким многообещающим мальчиком. Фюрер верит, что дети – наше будущее. Ты же знаешь об этом?

Громко сглатываю.

– Но, к сожалению, всегда есть те, кого надо… держать в ежовых рукавицах. Взять, к примеру, твоего брата. – Вольф долгим взглядом смотрит на меня, потом проходит между мной с Лизой, чтобы оказаться у нас за спиной. Развернувшись, он кладет руки нам на плечи.

Высоко над нами ветер шевелит макушки деревьев. Сзади тяжело дышит Вольф.

– Забавные художества, – говорит он наконец.

Слова на стене отчетливо видны. Смысл их предельно ясен.

– Особенно мне нравится, как автору удался ток. – Вольф подталкивает нас вперед. – А теперь, дорогие, пройдемте внутрь, где вы все объясните.