Текст книги "Стретч - 29 баллов"

Автор книги: Дэмиан Лэниган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Мелочь

Дома на кухонном столе я обнаружил записку Генри: «Позвони Тому насч. выходных». Том застолбил для меня встречу с Мэннионом-старшим в доме отца у автострады М40. Мне вроде как оказали честь, но я чувствовал скорее страх, чем благодарность. Я полагал, что из-за эскапад на ужине по поводу вздутия живота у Люси приглашение отменили, и не очень сожалел. Они с тех пор не выходили на связь. Да и что мог сказать Том? «Ты для нас умер, не приезжай, теперь мы поняли, какой ты урод, не желаем тебя больше видеть. Кстати, я позвонил отцу, чтобы он отменил интервью. И еще кстати: чтоб ты сдох, бледное северное чмо».

Когда я на следующее утро набирал номер конторы Тома, меня била нервная дрожь. Разве так положено чувствовать себя человеку, который звонит лучшему другу? Наглый клерк с выговором кокни продержал меня на линии минуту или две. Я представил себе, как Том репетирует тон отеческого порицания и хмурый взгляд, готовясь отчитать меня как следует и затем вышвырнуть вон из своего золотого круга.

– Фрэнк, привет. Извини, что заставил ждать. Я на конференции.

– Ничего. Генри оставил записку. Ты хотел поговорить со мной насчет Рождества?

– Да, каверзный вопрос. Мы хотели оставить за тобой возможность не приезжать.

– То есть как это?

Вот оно. A rivederci, Фрэнк.

– Люси пригласила Мэри, и я подумал, что тебе будет непросто, и поэтому решил оставить тебе путь к отступлению.

Как она посмела? Она и с Мэри-то познакомилась через меня. Меня бесит, когда воруют моих знакомых.

– А Мэри знает, что я тоже буду?

– Да. Она сказала, что ей нет никакого дела, приедешь ты или нет.

Мэри прекрасно знала, что мне было дело, да еще какое.

– И ты ей поверил?

– Я с ней не разговаривал. Это все Люси устраивала.

Трусливые убийцы всегда прикрываются чьим-то приказом.

– Она пробудет у вас все выходные? Может, мне приехать в пятницу и уехать в субботу до ее появления?

– Нет, мы пуда, в общем-то, вместе поедем. Ты слышал? Она недавно квартиру купила в Ноттинг-Хилл, нам как раз по дороге, так что мы вместе поедем.

Я знал, что Мэри хотела купить квартиру где-нибудь, но не в Ноттинг-Хилл же. Она всегда считала этот район слишком столичным и неблагополучным. Правда, сейчас он обуржуазился. Теперь все, переезжая из Фулхэма дальше по Шепардс-Буш-роуд, жгут у обочины дешевую мебель из «ИКЕА».

– Если ей все равно, то мне и подавно. Однако не стоит селить нас в одну комнату.

– Вопрос щекотливый, Фрэнк Она приезжает с парнем.

Я постарался не зарычать сквозь сжатые челюсти.

– С парнем? И кто же он?

Почему? Где? Когда? Как часто? Сколько раз?

– Его зовут Дэвид. Неплохой мужик Рекламой занимается. Вот только не помню, то ли продюсер, то ли режиссер. Люси знает.

Теперь понятно, что я имел в виду, говоря о непостижимости, неожиданности благородных порывов и ударов сапогом по ребрам? Вдобавок этот козел работает в рекламе! Бог меня любит.

– Значит, ты с ним уже встречался.

– Да-а (шмыг-шмыг носом), мы приглашали их на ужин несколько раз. Они, собственно говоря, у нас и познакомились.

– Вы их спарили?

– Слишком сильно сказано, Фрэнки. Люси подумала, что они могут подружиться, и они подружились. Он к ней переезжает.

Том, похоже, решил меня доконать.

– Переезжает? И как давно они вместе?

– Несколько месяцев. Месяца три-четыре, по-моему.

– И уже переезжает?

– Слушай, Фрэнк, я знал, что тебе будет нелегко, поэтому и позвонил.

– Вы просто неподражаемы, все трое!

– Ну зачем ты так, Фрэнк.

– Том, у меня тоже для тебя есть новость. Я слышал, что Люси собирается уйти от тебя к валютному дилеру.

– Что-о-о?!

– Ну зачем ты так, Том.

– Хорошо-хорошо, я тебя понял. Просто постарайся вести себя спокойнее.

Я старался. Тяжело дыша через нос, я закурил «Страйк».

– Я тебе позже перезвоню, ладно, Том? Мне нужно остыть.

– Конечно. Извини, Фрэнк Перезвони позже. А я пока позвоню Люси, узнаю насчет времени обеда и расскажу ей, как обстоит дело.

Я повесил трубку. Воображаю, какие мыслительные процессы протекали в голове Люси и Мэри, прежде чем они додумались до такого. Когда разрыв стал окончательным, Мэри сказала, что мы останемся друзьями. Помнится, уставившись в пол, я осенил ее знамением на манер святого отца.

– Мы навсегда останемся друзьями, Фрэнк Мы еще будем встречаться.

Я прохрипел согласие, но лишь потому, что считал его частью ритуала. Все произносят эти слова, но всерьез их никто не принимает. Потом Мэри еще несколько раз звонила, но я никогда не звонил в ответ. Любая новая встреча была бы пыткой, состоящей из слезливых воспоминаний и едких упреков, по крайней мере с моей стороны. Встречи в пабах, расставания на стоянке машин, неуклюжие затянувшиеся объятия, унылое возвращение домой на метро меня не прельщали.

История нашей любви – сплошная меланхолия, но будь во мне чуть больше зрелости, я мог бы извлечь из нее кое-какие полезные уроки.

Наши с Мэри отношения делятся на три периода: ранний, поздний и блюзовый. Последний был вялым и безрадостным, зато первый – розовощеко-бодреньки м.

Мэри поступила в университет годом позже – в 1986-м, и я ее долго не замечал, пока не наступил летний семестр. Чем меня покорила Мэри, так это своим преображением. Увидев ее первый раз, я решил, что она – обычная серость: толстые свитера, эластичные джинсы, черные замшевые ботинки и волосы, перехваченные сзади тонким черным бантом. К июню, когда мы начали встречаться, Мэри превратилась в хипповую чувиху в прозрачных тряпках (для лета – самое то) с длинными, завитыми волосами. Она даже прочертила карандашом для бровей след слезы на щеке. Мэри по сей день считает, что я преувеличиваю степень ее преображения, – зачем спорить? Какой смысл поступать в университет, если не наряжаться и не цеплять на себя разные маски? Она выросла в Уимблдоне, в семье юриста и авторши кулинарных опусов. Семья была не так богата, как можно предположить по этим занятиям, но и не бедствовала – новая «вольво» каждые два года, все трое детей в частной школе, свои полкоттеджа в Дордони. Родители Мэри были добрыми либеральными тори, и к их потомству точнее всего подходило выражение «выдержанное во всех отношениях».

Родители снабдили Мэри целью в жизни и необычным аристократическим выговором. Она болтала с ними по телефону по три раза в неделю – так я и застал ее первый раз. Этот же факт содействовал в итоге – нет, каков итог! – нашему разрыву. Я полагаю, что от родителей же ей досталось пронзительно красивое лицо, не пугающее своей красотой, но чертовски, безумно, с избытком красивое. Я уныло торчал в универе, травясь дешевой водкой в комнате поклонников Капитана Бифхарта[34]34
  Капитан Бифхарт (наст, имя Дон Ван Влит) – американский блюзмен-авангардист.


[Закрыть], и решил наконец вызвать такси. Некоторые чистоплюи ездили в Оксфорд на велосипедах, нет уж, увольте. Раз налогоплательщики решили, что мне следует учиться в университете, то могли бы и на лимузин раскошелиться. Я прошел сквозь густеющие сумерки к телефону, рядом со стойкой портье. Там-то я и встретил Мэри О’Салливан. Стоя ко мне спиной, держа трубку в одной руке и зажимая другой свободное ухо, она весело щебетала со своими стариками.

Обычно привлекательность человека трудно оценить по виду сзади, но в ее случае первые признаки ободряли. Слегка растрепанные вьющиеся волосы притягивали взгляд, тонкая филигранная фигурка, под плотно прилегающим платьем проступал рельеф трусиков, обхвативших нежную попку. Однако будильник сработал не сразу. Через десять минут ее бормотание начало меня раздражать, я стал покашливать, демонстративно вздыхать и звенеть мелочью. Кажется, она меня услышала, но все никак не могла закончить прощание: «Передайте привет тете Грейс и Снайперу». Я подумал, что Снайпер – это кличка какого-нибудь домашнего любимца, но потом выяснилось, что это прозвище ее бабки. Называть уважаемых людей собачьими именами – я не знаю…

Мэри повесила трубку, подхватила плетеную сумочку и повернула ко мне прелестное личико.

– Извин-и-и… – Она улыбнулась и неспешно проследовала мимо, на ходу мягко потрепав меня по щеке.

Карамба!

Вот так я и влип.

Меня закружили, задурили голову, захомутали, осмеяли, подкололи, выставили дураком, лишили разума.

Я взял трубку и вдохнул чудесный запах Мэри – миндаль в сахаре пополам с парным хлебом и ароматом свежевыстиранного белья. Я дозвонился до таксопарка и прокричал в трубку: «А вот хер вам, пешком пойду». Следующие пять минут я, как пылесос, втягивал носом воздух из трубки, пока меня не отвлек студент-химик, решивший посреди ночи позвонить «самаритянам»[35]35
  «Самаритяне» – благотворительное общество, специализирующееся на психологической помощи потенциальным самоубийцам.


[Закрыть].

После явления богини я шесть недель мучился от любовной лихорадки. Я стал ходить обедать в универ, бесцельно торчал перед столовой, заглядывая через плечи людей, дожидаясь появления Мэри. А дождавшись, топал за ней на уважительно-подобострастном расстоянии, придумывая себе срочные дела в ее части университета.

Во время летней сессии на первом курсе она проводила большую часть дня в библиотеке – в окружении выводка подружек На моем курсе экзаменов не было, но я час за часом просиживал в библиотеке, перебрасываясь шутками с людьми, которых терпеть не мог, и мысленно умоляя ее подойти к нам, чтобы хотя бы рассмотреть ее поближе.

Парня у нее, похоже, не было. Мэри проводила почти все время с другими студентками. Тем не менее стоило какому-нибудь хмырю заговорить с ней во время обеда, как меня бросало в панику, от которой выворачивало кишки. Когда Мэри оказывалась поблизости, у меня отнимался язык, неважно, находилась ли она в двух метрах, забирая почту (только бы не письмо от дальнего возлюбленного, я был готов залезть в ее ячейку и проверить), или шла в пятидесяти метрах впереди, возвращаясь домой с охапкой библиотечных книг.

Мучительнее всего были вечера, когда я, изнемогая, стоял в квадрате ее двора, наблюдая за освещенным окном с задернутыми оранжево-красными занавесками на втором этаже, пока в нем не гас свет.

Я никому не обмолвился ни словом. Попутно я иногда занимался сексом и пьянством с пышнотелой студенткой-географичкой, но дело было не в этом. Просто у меня в голове засела странная мысль, что стоит кому-нибудь рассказать о Мэри, как ее немедленно уведут.

После двухмесячного подражания юному Тристану переход к реальным отношениям произошел на удивление легко. Уже на первом свидании мы целовались, пусть и в антисанитарных условиях. Одна из активисток ее группы устроила гигантскую летнюю вечеринку в парке другого факультета, и Том добыл приглашение через мужской клуб молодых профессионалов. Я притопал туда, совсем не ожидая встретить там Мэри. Мы с Томом еще до прибытия успели набраться «Пиммса»[36]36
  Ликер на основе джина и трав.


[Закрыть] и нанюхаться кокса через свернутые трубкой банкноты у него во дворике.

К красотам Оксфорда так быстро привыкаешь, что попросту забываешь о них. Как я ни стараюсь придать воспоминаниям топографический колорит, картинка не желает проявляться. Память не сохранила здания из медового камня, рододендроны и вороненые зеркальные пруды, осталось только подпертое ладонями лицо Мэри, лежащей на газоне в окружении десятка незнакомых людей.

У меня отлегло от сердца, когда я заметил, что Мзри сидит рядом с Мадлен Джордж, моей сокурсницей. У нас с Мадлен была дружба на уровне чаепитий с гренками у нее в комнате, то есть почти никакая, хотя на первом курсе я две недели был в нее влюблен. Красавицей ее не назовешь, но, если поднапрячься, можно вручную кончить, думая о ней, – я проверял.

Опустившись на мягкую траву рядом с Мэри, я начал выкобениваться – хвастать своими пьянками, охаивать преподов, неистово материться, корчить из себя Джимми Портера[37]37
  Герой пьесы Д. Осборна «Оглянись во гневе», бунтарь, обличающий мещанско-буржуазные устои.


[Закрыть], короче, обычный репертуар. Оказалось, что они учились в одной школе и Мадлен гуляла с одним из старших братьев Мэри. Странно, но мой бред их развеселил, едкий сарказм пришелся им по душе. Мы нашли общий язык Выпивка была только двух видов – мерзкий на вкус «Пиммс» и огненный коктейль на водке под названием «зеленый мозгодер». Мэри и Мадлен налегали на «Пиммс», я строго держался «зеленого». Какой-то робкий будущий «вуебок» все пытался влезть в наш небольшой междусобойчик, но я держал его на расстоянии с помощью откровенного хамства, демонстративно поворачиваясь к нему спиной и не слушая, что он говорит.

На дорожке под тентом начались танцы. К этому времени я уже парил на крыльях адреналина и «мозгодера» и, услышав, что поставили «Супремес» или там «Марту и Ванделлас»[38]38
  Группы 1960—70-х гг., исполнявшие музыку соул.


[Закрыть], пригласил на танец обеих девчонок сразу Такое поведение было абсолютно не в моем духе, но меня понесло. С танцами я покончил давным-давно, но тут закрывал глаза и двигался как в замедленном кино, беззвучно разевая рот, описывая круги руками и скользя на подошвах а-ля Майкл Джексон. В ночном клубе где-нибудь на севере меня бы подняли на смех, но на танцах в Оксфорде, в окружении зубрилок, чудиков, очкариков и зануд, я, блин, был просто Нижинский.

Время от времени я пытался загнать Мэри в стойло, но Мадлен не позволяла, поддерживая триединство. Когда завели «Аббу», я хотел уйти, но Мэдди заухала как филин при первых звуках «Танцующей королевы», и я решил остаться. Однако от «Аббы» Мэри тошнило побольше меня, за что я зауважал ее еще сильнее. Она крикнула, перекрывая музыку, что хочет посидеть. Мы вышли из-под тента, с меня лил пот, как с боксера после матча. «Лаки Страйк» отзывались укусами в легких, лицо горело огнем. Мэри повернулась ко мне и сказала:

– Вообще-то я не посидеть хочу, а домой.

– Я провожу.

Она прыснула со смеху.

По дороге в наш сектор университета я испытывал все новые мучения. Когда Мэри случайно касалась меня бедром, у меня судорогой сжимало горло, так сильно мне ее хотелось. Мэри всю дорогу мурлыкала какую-то бессвязную мелодию. Мы оба шли, вперив взор в мостовую, что твои монахи-цистерцианцы. Чертова формалистика. Ну почему люди не придумают упрощенный метод, какую-нибудь систему, делающую процесс безболезненным? Провожая Мэри, я составлял в уме карточки, определяющие романтические этапы, через которые не положено перескакивать порядочной девушке:

• Согласиться на танец, но только один.

• Разрешить проводить себя до дома, но не более.

• Позволить себя поцеловать, но только разочек, на пороге дома.

• После поцелуев пригласить на кофе, но, возможно, на кофе, и только.

• Поваляться на постели в одежде.

• A-а, ну ладно…

• Оральный, анальный, на качелях (ненужное зачеркнуть).

Когда мы поравнялись с воротами университета, все эти соображения оказались лишними, потому что Мэри потянулась и первая поцеловала меня в губы. Ароматы миндаля, хлеба и белья смешались с запахом джина, пота и мокрой лужайки, я утонул в них на целых полминуты. Ох, какие это были полминуты!

Оторвавшись, Мэри, не открывая глаза, пожевала губами, как будто съела что-то вкусное.

– М-м-м.

– Боже, я поражен.

– С чего вдруг?

– Как ты догадалась?

– Наверное, глядя, как ты стоишь всю ночь во дворе и пялишься на мои окна.

– Вот черт.

– Не переживай. Все хорошо. Просто в следующий раз не забудь подняться наверх.

– В какой следующий раз? В следующий как следующий или прямо сейчас?

– He-а. Закрыто на ревизию. В следующий раз.

– Боже.

– Пока.

Мэри скользнула за ворота.

Вернувшись домой, я долго лежал в постели с открытыми глазами, глядя в потолок и сгараясь не обращать внимания на заходящийся в крике торчок в трусах.

Около трех ночи в комнату заглянул Том:

– С тобой ничего не случилось?

– Э-э, кажется, я влюбился.

– Отлично! Пива хочешь?

– Давай.

Так начался ранний период отношений с Мэри.

И вот до чего мы дожили. Миновал ранний период, поздний период, блюзовый период, даже точка после последнего периода миновала, всю хорошесть и легкость как волной смыло, во мне осталась одна пустота, а у нее – стремление делать вид, что ничего болезненного, плохого или достойного сожаления не случилось и что честный разговор, время и общение могут все исправить.

Похоже, все мои знакомые женщины нуждаются в примирениях больше, чем мужчины. Мэри являла хороший пример. Она в любых условиях как тигр боролась за сохранение отношений. Ей становилось непереносимо, когда они ломались, мельчали или угасали. Она запасала эмоции впрок На вечеринках у Мэри всегда можно было встретить ее школьных друзей, друзей по университету, новых друзей, коллег с работы и родственников, словно она пыталась окружить себя маленьким идеальным обществом. Я называл ее «коллекционеркой», что она принимала за издевку. Но вы у кого-нибудь видели записную книжку в виде картотеки с перекрестными ссылками и компьютерной базой данных? Моя записная книжка пестрит вычеркнутыми записями и запорошена крошками от ластика. Моя книжка – потрепанный символ пристрастия к расчистке хлама.

Мне удалось уклониться от прямых попыток Мэри вернуть меня в свою жизнь, и вот, спокойно выждав, она, очевидно, решила применить более утонченные методы. Использовать для этого Тома и Люси (давно приобщенных к коллекции) – низость и манипуляция. В то же время мне не терпелось увидеть ее нового парня. Надо признаться, мне хотелось ощутить боль, а с болью – немного злого азарта. Я знал, что Мэри будет готовиться к встрече с величайшей тревогой. В отличие от меня она надеялась, что мы все сможем обговорить и уладить. Я считал, что поговорить, конечно, можно, но разговоры только разбередят старые раны. Провести выходные там, где та страдал, – это в моем стиле.

Я позвонил Тому и, стараясь не выдать себя, сказал, что подъеду поздно вечером в пятницу, так как накануне Рождества в баре много работы. Я врал. Мне просто хотелось, чтобы Мэри дольше помучилась. Раз вытерпела целый год, за десять дней да пять часов от нее не убудет.

Сотни фунтов

Перед выходом на работу я позвонил Барту на мобильник предложить компромисс с Сэди. Барт говорил настороженно, опасаясь, что я придумал какой-нибудь дьявольский способ выжать из него прибавку к зарплате. Когда я объяснил, что прибавка мне не нужна и что я согласен на дополнительные смены, если он оставит Сэди еще на месяц, Барт был в шоке и, естественно, обвинил меня в желании ее трахнуть. Я поклялся в девственной чистоте моих намерений, тогда он спросил, не тронулся ли я умом за ночь, и я ответил, что если бы тронулся, то он бы меня сразу уволил. Жизненная позиция Барта не допускала каких-либо иных объяснений: если не деньги – значит, секс, если ни то ни другое – значит, человеку место в дурдоме. Он неубедительно пригрозил меня уволить, но такие речи я слышал от Барта каждую неделю. В угрозе, однако, прозвучал намек, что я все еще его должник. Что ж, удовольствие от власти можно получать и таким образом. Барт неохотно согласился – очевидно, колесо рулетки вот-вот должно было остановиться – и на прощанье сказал: «Если будут малейшие жалобы, я ее мигом вышвырну. Понял?»

Я поддакнул и положил трубку, распираемый ощущением собственной добродетельности. Даже появление Дубины Брайана испортило настроение не больше обычного. Брайана прозвали Дубиной из-за неподтвержденных слухов, что он держит у себя в офисе набор бейсбольных бит для обделывания черных делишек Барта. Фигурой Брайан похож на Барта, такой же жирный урод, только лысый как колено, а не завитой под Рода Стюарта. Брайан всегда носит под пиджаком футболку. Из-за загадочной работы, дешевой «сьерра-сапфир» и неумело сделанной татуировки паутины, выглядывающей из-под ворота футболки, Брайан всегда казался мне ужасно жалким. Вряд ли он мечтал о такой карьере.

Где-то, наверное на образовательных курсах для взрослых, Брайан подцепил привычку к месту и не к месту вставлять в речь канцелярские словечки. В тот вечер он, например, заявил, что мы должны «стимулировать сбыт» на Рождество, что «перспективы движения ликвидности» выглядят ни к черту и что в новом году грядет «расширение бизнеса». Когда даже татуированные громилы из Ист-Энда начинают изъясняться на жаргоне менеджеров среднего звена, становится окончательно ясно, что восторжествовала единая и самая правильная идеология. Что бы Брайан ни говорил, я всегда считал его угрозы полной фигней. Он повторял одно и то же каждые шесть месяцев, а Рим и поныне стоит на месте. Вдохновенную речь о «стимуляции сбыта» следовало понимать как продление времени скидок на двадцать минут. После этого Брайан отправился пугать менеджеров в другой филиал. Я набросал еще один некролог:

ФРЭНСИС ДИН СТРЕТЧ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ. РЕСТОРАНООБЛАДАТЕЛЬ И ЖИЗНЕПРОЖИГАТЕЛЬ

Сэр Фрэнсис Стретч, владелец известной сети ресторанов «Бартоне» и «Полный пиндец», умер в возрасте шестидесяти пяти лет.

Его имя стало известно, когда в конце 90-х годов он открыл небольшое бистро в Стокуэлле. Хотя расположение заведения не внушало надежд, оно много лет привлекало выдающихся и знатных людей с другого берега Темзы и даже Атлантики.

За десять лет Фрэнсис Стретч открыл еще пятнадцать ресторанов в разных местах Великобритании и заработал несколько миллионов фунтов, а в 2006 году продал всю сеть фирме «Конран»[39]39
  Одно из крупнейших дизайнерских агентств.


[Закрыть]. Вскоре он выкупил у своего бывшего начальника обанкротившуюся сеть ресторанов «Бартоне» и превратил их в гастрономическую сенсацию 10-х годов XXI века. Сеть обслуживала непрерывно обновляющийся класс молодых профессионалов. Название «Бартоне» стало широко известным как на севере, в Шотландии, так и в Лондоне. Огромные порции, открытый допоздна бар и непрерывно повторяющаяся непритязательная музыка вызывали издевки серьезных ресторанных критиков, однако концепция оказалась столь успешной, что в обществе возник новый социальный слой, обогативший язык новым словом – «бартишки». Так называли завсегдатаев заведений Стретча. Стретч жил на широкую ногу и вращался в обществе самых изысканных гурманов своего времени. На одном из знаменитых обедов Стретч с тремя спутниками съел одиннадцать блюд, перемежая их паштетом из гусиной печенки и кубинскими сигарами, и выпил две бутылки шампанского «Кристалл» старой выдержки. По словам очевидцев, счет, включая сигары, составил 41 500 фунтов плюс чаевые. В тот же день Стретч отужинал еще и в «Каприсе».

Фрэнк Стретч владел домами в Кперкенуэлле, Верхнем Ист-Сайде, на Манхэттене и в Ратлэнде, где и скончался на текущей неделе в среду.

Стретч никогда не состоял в браке, однако прославился своими любовными похождениями с женами политиков и писателей. В туалете на Манхэттене был вывешен личный девиз Стретча: «Голосуй за лейбористов, мочи тори, трави писак».

Фрэнсис Стретч оставил двоих детей – сына, хирурга-кардиолога, и дочь Эми, психолога, специалиста по нарушениям режима питания.

Как и в прежний вечер, Сэди обслуживала столики из рук вон плохо, одновременно умудряясь собирать сногсшибательные чаевые. Я был лишен удовольствия рассказать, сколь галантно я за нее вступился. Поторопившись брякнуть, что ее не уволят, я не мог теперь признаться, что врал, но это уже не играло роли. Главное, что не выгоняют. Кроме того, акты милосердия должны вершиться втихаря, не так ли? Не знаю, как выглядит в этом свете мать Тереза с ее ураганным пиаром, но я где-то слышал, что дающему воздастся больше, если он не станет распинаться о своих деяниях в прессе по всему миру. О себе, о себе думает, сучка. Властью упивается и сама же себя славит.

Где именно воздастся – другое дело. Хотелось бы, чтобы мои подвиги заметили боги денег и секса. Видишь, Барт, я еще не совсем отрешился от мира сего.

С приближением Рождества в баре начинались гнусности. Место идеально подходило для пьянок всем офисом и девичников. Барт и Брайан зря возникали, дела у нас шли как никогда хорошо – с 8.30 до закрытия битком, во время обеда тоже оживленно.

Примерно через неделю после спасения Сэди, в пятницу, дерьмо разлилось от стены до стены.

В одной половине зала кудахтал и верещал девичник (штук пятнадцать баб, в среднем с баллом около 30), в другой половине на рождественской пьянке гуляли двадцать пять риелторов (по 40–50 баллов). Остальные места оккупировали «вуебки», которые были заняты своим обычным делом – ругали начальство, грубили официанткам и склоняли к траху телок из бухгалтерии. Я, Паоло и два других повара, Майк и Тони, к ним давно привыкли, а вот временный персонал дурел быстрее, чем финансово-рекламная шушера, которую они обхаживали.

По моей прикидке, мы могли легко сделать за вечер три штуки. Мы – это, конечно, Барт. Еще немного останется Брайану. Я сразу понял, что с осью «девичник – риелторы» будут проблемы. Девчонки входили в класс рабов сферы услуг – секретутки, продавщицы, маникюрши. Они пришли кутить не на шутку, с ходу заказав тридцать коктейлей с водкой и смородиновым соком. Заводилой у них была жутко высокая и довольно симпатичная девица лет двадцати с блестящей копной светлых волос. Она расположила меня к себе тем, что не стала валять дурака, цепляя искусственные сиськи для розыгрышей или наряд горничной. Зато почти все остальные обрядились кто во что, две – в школьную форму, одна – медсестрой (кстати, один из моих любимых вариантов). В другой ситуации я, возможно, провел бы добрую часть вечера, соображая, как бы устроить свальный грех, но на этот раз я носился по залу как заведенный. Времени не было совсем.

Я отвечал за риелторов, они начали вполне пристойно и размеренно. Ребята были сплошь мясистые выпускники закрытых частных школ, волосы мягкие, повсюду разбросаны пачки «Мальборо Лайт». Женская часть компании отличалась большей разномастностью. На одном краю вокруг парней увивались растолстевшие менеджерши среднего звена в бордовых кофтах, с высокими прическами и зубами, испорченными никотином. На другом краю прикидывалась недотрогами стайка симпатяшек в облегающих джемперах и слегка выцветших джинсах.

За три года я научился распознавать гниль за милю, и мой взгляд сразу выделил одного из парней – рыжего красномордого горлопана. Кажется, его звали Рори. Он с самого начала принялся швыряться в девиц хлебными катышами. Я спокойно, но твердо переговорил с ним, и он перестал, не преминув, однако, прорычать: «Гребаные шлюшки», после чего толстухи просто захлебнулись от смеха.

Сэди обслуживала столик с девицами – кошмарная миссия. Казалось, она вот-вот расплачется. Ее уже довели до ручки. Еще две официантки присматривали за столиками поменьше, и я решил поменять Сэди на одну из них, австралийку Эприл. Для австралийцев компания из пятнадцати пьяных в дым, бескультурных плебеев – родная стихия. Эприл не возражала.

После того как все заказали напитки, наступило легкое, но ощутимое затишье, и я рискнул выскочить к мусорным бакам – покурить. В голову лезли фантазии насчет интервью в «Эмпориуме», которое было назначено на завтра.

Ну что ж, Фрэнк, очень внушительное выступление. Возьми «феррари», поезжай в Шотландию и через месяц привези нам вдумчивый очерк Пяти тысяч хватит? Да, кстати, как насчет статьи о начинающих актрисах в Лос-Анджелесе для апрельского номера? Десять дней в «Мармонте»[40]40
  Фешенебельный отель, облюбованный кино– и рок-звездами.


[Закрыть] должно хватить, но если возникнут проблемы, звякни нам, мы подбросим еще пару тысчонок Де Ниро в это время будет в Лас-Вегасе, мы обещали, что пришлем кого-нибудь. Сможешь? Превосходно! Да, и еще. Джульет Льюис давно хотела, чтобы ее отодрал злой толстозадый северянин с прокуренными легкими и круглым брюшком. Окажешь честь?

Само собой, сэр Чарльз, хриплю я.

Вернувшись в ресторан, я сразу почувствовал неладное. Рыжий кабан Рори опять затеял стрельбу едой по девицам; некоторых клиентов, попавших под обстрел, это начало явно доставать. Сэди увещевала одного из них в такой манере, что тот злился еще больше.

Я подошел к риелторской скотине.

– Пожалуйста, сэр, перестаньте бросаться едой. Некоторые хотят спокойно поесть.

Тот напустил на себя показное негодование. Ресницы белесые, над верхней губой выступил поросячий пот.

– Это не я, блин, первый начал. Это вон те шлюшки.

Бабы с порчеными зубами и излишками веса зашлись в истерическом хохоте.

– Хорошо, сэр. Если я их остановлю, вы поддержите меня и тоже прекратите?

– Не гарантирую.

Со стороны желтых зубов и больших животов опять раздалось «гы-гы-гы».

– Прошу вас, сэр, сделайте одолжение, иначе я буду вынужден попросить вас покинуть ресторан.

– Я же сказал, они первые начали.

Все-таки он немного поутих.

Я заметил, как рыжий лапает соседку за бедро. Наверное, подумал, что цель близка, и решил не осложнять ситуацию. Я и сам нередко бывал в таком же положении. Если есть опасность потерять завоеванные позиции, даже отлить не отлучусь. Собратья, так сказать, по организму.

Потом я подошел к бабам, большинство успело нарезаться и теперь орало во все горло. Работа у меня что у тюремного надзирателя, конфискующего порнуху у зэков.

– Девушки, если перестанете бросаться кусками булки, с меня бесплатная бутылка шампанского. Договорились?

– Это ва-а-аще! Ха-а-атим шампусика!

Снова гогот. Господи, уровень интеллекта просто ниже некуда. Неужели наши предки алгонкины были такими? Минут на двадцать наступило подобие покоя, даже Сэди перестала плеваться ядом.

Я сходил на кухню и попросил Тони сделать какую-нибудь гадость с главным блюдом рыжей скотины. Заказанная утка уже ждала на прилавке.

– У меня есть немного мескалина.

– За такое нас сразу закроют.

– Экстази?

– Придумай что получше, ты же можешь.

– Плевать уже не модно…

– Для этих плевок – практически учтенный риск.

Тони глянул на утку.

– Кстати, у меня суровая простуда.

Мы оба задумчиво посмотрели на глазированную, испускающую пар тушку.

– A-а, хрен с ней. Обмажь ее как следует соплями, да и дело с концом.

Тони выполнил просьбу (о-о, какой же у него был насморк!), и, когда я поставил утку перед свинорылым, она переливалась неземными цветовыми оттенками. Рыжий даже ухом не повел.

Я отступил к барной стойке и стал с удовлетворением наблюдать, как он уписывает утку, орудуя одной рукой, а вторую держа на ляжке буйволицы. Кто-то за его столом подозвал официанта. Сэди подошла к ним. Приняв заказ, она повернулась, и тут мужик всей пятерней цапнул ее за зад Надо отдать Сэди должное, заказанное вино она доставила без скандала.

Двое мужиков не дотянули до конца вечера. Один из них наблевал в раковину и прикрыл ее салфеткой, трогательно написав на ней: «Извините – сортир был занят».

Что за люди! Секс, насилие, испражнения – моя работа воистину открывала взору самые тонкие стороны человеческой натуры.

К полуночи разошлись все, кроме риелторов. Девицы свалили в какой-то дешевый клуб, не слишком загадив женский туалет, и стоило мне подумать, что мы удачно отделались, как все пошло наперекосяк Вообще-то я привык, что меня поливают дерьмом, но на этот раз, доставляя в человечий зоопарк последнюю порцию самбукки и бренди, я почему-то был настроен ввязаться в драку.

Кабан почти достиг цели и вовсю обрабатывал буйволицу. Вообразите себе их потомство – сплошные чудища из «Звездных войн». Последние минут двадцать рыжий обсасывал ей лицо. Хорошо, если это не его тошнило в туалете, подумал я. Одержанные победы не убавили его прыти. Когда я расставлял напитки, рыжий заговорил подчеркнуто громким ГОЛОСОМ: