Текст книги "Стретч - 29 баллов"

Автор книги: Дэмиан Лэниган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Девятьсот тугриков

На следующее утро глаза у Генри бегали. Он принес мне чашку чая и булочку с черникой и абрикосовым вареньем, но явно хотел сначала вытащить меня из постели.

Когда я наконец появился в гостиной, Генри сидел на диване и листал какой-то компьютерный журнал. Лотти еще не выходила из спальни, что было тревожным знаком.

– Присядь, Фрэнк.

Я настороженно сел. Генри твердо посмотрел на меня и быстро, но шумно выдохнул через нос.

– Трудно об этом говорить, поэтому лучше сказать сразу: мы хотим, чтобы ты съехал с квартиры.

Удар был очень силен. Хотя такое могло случиться когда угодно, я почему-то не принимал в расчет подобный поворот. Квартира Генри оставалась последней положительной постоянной величиной, мне и в голову не приходило, что она может просто взять и исчезнуть. Несмотря на приступ слабости, я изобразил на лице невозмутимость.

– Господи, ну что ж. Когда-нибудь это должно было случиться.

– Мне жаль, что все так с бухты-барахты, но мы, в общем-то, давно об этом думали и решили сказать тебе до того, как уедем на Рождество.

– Ничего. Спасибо. Никаких проблем.

– Можешь пожить до конца января. Мы дадим тебе время найти что-нибудь подходящее.

До конца января. Пять недель блужданий по трущобам Стоуэлла и Кеннингтона. Весело, весело встретим Новый год. Я принял решение.

– Ну его на фиг, Генри. Верни мой залог, и я съеду через две недели.

– Боже, не принимай так близко к сердцу, мы тебя не гоним.

– Нет, все в порядке. Ты не понял, я просто не хочу сидеть в бездействии.

Генри заправил прядь волос за ухо и совсем сник.

– Мы по-прежнему останемся друзьями.

– Конечно, Генри, конечно.

Лотти бочком вышла из спальни. Она лукаво поджала губы.

– Доброе утро, Фрэнк. Еще чаю?

– Да, спасибочки, Лотти.

Лотти мигом скрылась на кухне. Не ее ли мозг породил план операции? Не похоже. Генри был из породы старомодных прямолинейных сукиных сынов с севера. Он – не подкаблучник. Генри щелкнул по пачке «Силк Кэт», предлагая сигарету – зловонную, сухую и безвкусную.

– Я натворил что-то особенное?

– Не-ет, ну что ты. Просто мы с Лотти никогда по-настоящему не жили одни. Я заработал на последней игре кучу денег, нам уже не нужна твоя квартплата. Обстоятельства поменялись, и мы решили, что пора сделать шаг вперед.

– Много получил?

– Восемнадцать тысяч.

– Ни фига себе.

Мы молча курили,· пока Лотти не принесла чай. В этот утренний час в своих легинсах и старой футболке она выглядела не очень аппетитно. На ее толстеньких лодыжках топорщилась двухнедельная щетина. Меня вдруг охватило странное желание дожить с Мэри до такого состояния, чтобы она могла беспечно отращивать волосы на ногах. Мы продолжали соблюдать внешние приличия до самого конца. В самом конце особенно.

– Нет, честно. Если вы мне вернете капусту, меня здесь не будет уже через две недели. Кстати, сколько там, не помните?

– Четыреста пятьдесят фунтов. Квартплата за две недели. С вычетом шестидесяти фунтов, которые ты мне должен. Округлим до четырехсот, я знаю, что ты сейчас на мели.

Я произвел небольшой расчет: четыреста от Генри, плата за две недели в «О’Хара» – примерно четыреста двадцать после налогов, плюс сорок фунтов премии, которую мы обычно получали на праздники. Всего девятьсот тугриков. Я немедленно решил уехать прочь из города. Я понятия не имел, куда поеду, но болтаться здесь еще год без Мэри, Тома и Генри, оттягивая полный крах, просто нет сил. Барту меня в жизни не найти, так как я и сам не знал, куда меня занесет. Оставалась Сэди. Запишем ее в раздел полезного опыта, и дело с концом.

По дороге в ресторан меня переполняла сентиментальная эйфория. Бурый «кавалер» вдруг превратился в маленький символ свободы.

– Еще две недели, приятель, и только нас и видели. Посыпятся искры алого пламени![55]55
  Еще одна цитата из сонета Хопкинса «Пустельга».


[Закрыть]

Я как ненормальный орал вслед за Синатрой «Не выразить в словах», на всех парах несясь в Баттерси, и чуть не убился на хрен, когда машину занесло на обледеневшем перекрестке в Лавендер-Хилле. Меня как на санках понесло на автобусную остановку, где жались штук двадцать старушек, я отчаянно выкручивал руль то туда, то сюда. Когда меня швырнуло навстречу утробе автобуса, Синатра запел «Нежную ловушку». «Кавалер» остановился в пяти сантиметрах от плоской морды автобуса, и я минуты две хохотал с подвывом. Одна из старушек в ужасе обняла другую старушку. Они, видимо, подумали, что я сумасшедший, и, чтобы подыграть им, я опустил стекло и прорычал как Джек Николсон в «Сиянии»: «Ве-е-енди-и-и. Ве-е-енди-и-и. Перестань размахивать бейсбольной битой, Ве-е-енди-и-и». Чертово стекло опять застряло, зато вид у меня был, наверное, еще более безумный – лицо, втиснутое в приоткрытое окно машины, совсем как у спятившего Джека. Я взял себя в руки и доехал до «О’Хара», чувствуя себя парусом, спущенным с мачты и бьющимся на ветру. Пусть ветер дует в лицо, мы с «кавалером» не спасуем.

Пределы расходов

Ни шатко ни валко прошла рождественская неделя с ее красными Санта-Клаусными шапками и вываленными наружу членами. Я немного успокоился. Из «Эмпориума» не звонили, да и я, вопреки совету Тома, не послал после интервью благодарственное письмо, но теперь уже не было разницы. Шипение раздраженной мегеры вытеснил спокойный, уверенный внутренний голос: «Ты уже далек от всего этого, Фрэнки. Не морочь себе голову».

Явился Брайан и произнес обычную зубодробительную речь о том, как надо вести бизнес. Он признал, что дела у нас идут хорошо, но у «О’Хара» в целом есть проблемы из-за двух новых филиалов, поэтому всем следовало «подналечь». Разумеется, все пропустили его советы мимо ушей.

В канун Рождества я работал в одну смену с Сэди и Эприл, вечер выдался спокойный. Когда мы курили у баков, Эприл с намеком спросила, чем я собираюсь заниматься на следующий день. Я постарался придумать что-нибудь такое, чего бы не учудил и в миллион лет.

– Собираюсь пройти весь цикл «Кольца»[56]56
  Фрэнк имеет в виду оперный цикл «Кольцо Нибелунгов».
  Отмечается как Новый год в некоторых частях Индии.


[Закрыть] за один день.

Я думал, что она будет думать над ответом целые сутки, но ошибся. Эприл была глуха до тонкостей.

– В рождественский день, на велосипеде? Да ты себе яйца отморозишь.

– Да-а. Зато на дорогах спокойно.

– Ну.

– А ты как?

– A-а, наклюкаюсь с приятелями, чего еще?

– Как завещал младенец Иисус.

– Ну.

С Сэди проблем оказалось больше. Мне жутко было представить ее на Рождество одну-одинешеньку в ободранной комнате, с дурацкой музыкой за стеной. Или с этим типом Гаэтано, вдувающим ей без передыху.

Во время уборки я спросил, уедет ли она на праздники из Лондона. Сэди ответила тоном беспечной обреченности:

– Нет. Здесь останусь одна-одинешенька.

– С Люси не собираешься встречаться?

– Не-е. Она уматывает в Шотландию.

Неожиданно для самого себя я закинул крючок:

– Послушай, а почему бы нам не встретить Рождество вместе? У меня квартира свободна, а еды здесь можно набрать.

Она посмотрела на меня с прищуром:

– Ты это серьезно?

– Да, было бы здорово. Телевизор там посмотрим или еще что, никаких напрягов, если что, обещаю доставить домой на машине.

Она протирала бокал полотенцем и смотрела куда-то вдаль. Ну давай же, Сэди. Сама понимаешь, предложение правильное. Бокал вертелся в ее руках как живой. Она еще раз смерила меня взглядом:

– Без напрягов, говоришь?

– Клянусь.

– И без обид?

– Буду стараться изо всех сил.

Еще несколько поворотов бокала, продлевающих агонию. Бокал был уже суше монашкиной промежности.

– Ну хорошо. Так и сделаем.

– Можно поехать прямо сейчас, сэкономишь…

– Я буду у тебя завтра в полтретьего, Фрэнк Во сколько там королева выступает?

– Хрен его знает. В четыре? В девять? В три утра? Давай встретимся в два, будет время на маленькую церемонию по обмену подарками. Только уговор – подарки покупать на бензоколонке на Коммон, я так делал в прошлом году для Генри, хорошо подходит к случаю.

– Договорились. Только много не трать, не смущай девушку.

– Можешь не волноваться.

Я прихватил с собой сырую курицу, слегка поникшие, но еще съедобные овощи и пять бутылок приличного вина. Приехав домой в полпервого ночи, я неистово принялся за уборку. Бардака больше всего было в моей спальне, и я в порыве идиотского оптимизма решил, что приведу ее в порядок Сунув белье в машину, я блуждал по телеканалам, пока оно не постиралось, затем врубил термостат на 45 градусов тепла, чтобы быстрее высохло, и пошел спать. В доме наступила нестерпимая жара. Из меня словно заживо делали рагу, и только всепроникающий аромат «Альпийской свежести» скрашивал пытку. Слегка прогулявшись по «Азиатским трусикам», я решил приберечь запал на завтра, если вы понимаете, что я имею в виду. В четыре утра я выключил свет и погрузился в сны о поцелуях с языками, покусываниях, разбросанном нижнем белье и пенистых ваннах вдвоем. Должно быть, горным воздухом навеяло.

В девять я уже был на ногах и отправился пешком по Коммон-стрит на заправочную станцию. Парень-азиат за стойкой поздравил меня с Рождеством, я в ответ поздравил его с Дивали[57]57
  Отмечается как Новый год в некоторых частях Индии.


[Закрыть], на что он рассмеялся. Пусть не думают, что мы тут все неграмотные. Выбор подарков был невелик Сосиски ломтиками, пирожки с сосисочным фаршем и несколько видов сосисок в пакетах оккупировали витрину холодильника; антифриз, восковая смазка и масло «Шелл» – открытые полки. Отдел сладостей сбивал с ног убожеством, кроме того, шоколад показался мне пошловатым вариантом. Я слегка запаниковал. Подарку полагалось быть пустяковым, но «радующим сердце». Может, купить ей «Сникерс» и жидкость для мытья окон? Или батарейки? Нет. Газету частных объявлений? Пакетик растворимого супа? Нет. Миксер? Он скорее мне самому бы пригодился.

Наконец я выбрал шоколад с апельсиновой начинкой и пять билетов мгновенной лотереи, для чего пришлось превысить лимит. Ну и черт с ним. Вернувшись домой, я перестелил постель. Запах свежего белья побуждал спеть «О, эдельвейс», и я спел, потом сунул курицу в духовку и сел перед телевизором. Электронные часы меняли показания со скоростью обвала в горах 12:28:41, 12:45:32, 1:02:40, 1:03:12. Я как ненормальный переключался с рождественских хоралов на телетекст и обратно, каждые три минуты проверял курицу и бегал перепрятывать «Азиатские трусики». Сначала я спрятал их под матрацем в комнате, потом под ковриком в туалете, потом под ковролином. Наконец я определил им место под половицей, поверх которой стоял шкаф для сушки полотенец. Пытаясь пригасить суетливость, я убавил звук телевизора и попытался читать. Но при чтении у меня всегда появляется ощущение, что я могу пропустить что-то интересное по телевизору, и я решил включить «Эм-ти-ви», однако чаще смотрел в окно, чем на экран. Потом еще раз перепрятал «Азиатские трусики» – на чердаке, за водяным баком.

В полтретьего Сэди не появилась. Я решил больше не смотреть в окно и сосредоточиться на «Эм-ти-ви». Они крутили одни видеоклипы, все артисты на Рождество, очевидно, разъехались по родителям в Ставангеры, Лугано и Харпендены и сосали лед, чтобы перемочь тягу к кокаину. В 2:42:18 (да, я снова начал смотреть на часы) зажужжал сигнал домофона. Я бросился к селектору, как Дино Дзофф[58]58
  Легендарный вратарь итальянской сборной по футболу 80-х годов, чемпион мира.


[Закрыть].

– Это Сэди. Извини, что опоздала. Меня задержали.

Пока она поднималась по лестнице, я пытался взять себя в руки. Мои ботинки были натерты до блеска, я был одет в самые новые джинсы и самую чистую рубашку. В какой позе встретить Сэди – сидя, стоя? Я полуприсел на подлокотник дивана и нервно закурил.

– Хорошая квартира. Класс. Твоя?

– Нет. На пару с другом снимаю.

– Здорово.

– Курица должна быть уже готова. Я только проверю.

На кухне я прикинул, что делать дальше. На данный момент в мои планы входил ужин, обильно политый вином, а затем сидение на диване, подогнув ноги, и медленное, по сантиметру в десять минут, приближение к ее телу по ходу фильма про Джеймса Бонда. К десяти нас примет «весна в Аппалачах» – в моей спальне, перепихнемся, и, возможно, еще успею посмотреть «Лжеца Билли», которого давали по Четвертому каналу в полночь.

«Лжеца Билли» я был готов принести в жертву, если Сэди захочет смотреть «Энни Холл». «Энни Холл» позволит мне похвастаться способностью смеяться в правильных местах у Вуди Аллена, тех местах, где смеялся бы сам режиссер, а не тех, где смеялись все остальные. Там есть одна фраза: «Я хочу, чтобы вы тронули мое сердце… вашей ногой». Беда только в том, что я пока еще не решил, которые места считать правильными и кого относить ко «всем остальным».

От мысленного бормотания не было никакого проку, я вскипятил воду для овощей и вернулся в комнату с открытой бутылкой вина. Сэди сидела на полу и перебирала коллекцию дисков Генри, что меня изрядно смутило.

– Твои записи?

– М-м, нет. Там моего почти ничего нет. Вина?

– Пока не буду. А «Танжерин Дримс» кто такие?

– Не знаю. Это Генри, моего соседа по квартире. Он – любитель помпезного рока. Нью-эйдж старой школы… Вот. Ты точно вина не хочешь?

– Нет, пока не хочу. А что бы ты посоветовал?

– Там где-то был Синатра.

– Фрэнк Синатра?

Я сел на диван с большим бокалом вина и, несмотря на возражения, налил ей такой же.

– Да, тезки мы. Мой отец назвал меня Фрэнсис Дин – производное от Фрэнка Синатры и Дина Мартина. Эта банда служила отцу образцом для подражания. Приапические шансонье со связями с мафией и склонностью к пьянству.

– Могло быть и хуже.

– Да уж, Энгельберта Клиффа[59]59
  Намек на певцов Энгельберта Хампердинка и Клиффа Ричарда.


[Закрыть] Стретча было бы нелегко объяснить.

– У тебя отец, выходит, певец был?

– Он пел только в спальне, хорошенько надравшись. То есть почти каждый вечер.

– Да что ты говоришь. Суровая проза жизни на севере.

– Не совсем. Обычно мы не бедствовали. Или почти. У него был инстинкт предпринимателя. Идеи рожцались пачками. Он остановился на зоомагазинах.

– Получилось?

– Пару раз он был очень близок к успеху, но слишком уж любил получать ежедневное удовольствие от жизни. Когда дела шли хорошо, он покупал машину или дачу. Костюмы шил только на заказ и так далее. Продаст двести живых шиншилл и купит своей подружке шубу из шиншилл мертвых по цене в два раза выше полученной прибыли.

Сэди рассмеялась. Хорошо получилось. Женщины недолюбливают самоуверенных роскошных красавцев на спортивных автомобилях. Они любят мужчин, которые умеют их смешить. Ага. Гуляют по магазинам в компании юмористов, а потом приходят домой и отсасывают у хозяина «порша».

– Господи, прям грызун-экономика какая-то.

– Самый сложный вид.

– Ты постоянно говоришь о нем в прошедшем времени.

– Об отце?

– Об отце.

Я покачал вино в бокале. Сэди была права. Отец остался для меня в прошлом. А я и не заметил.

– Мы не встречались больше пяти лет. Сначала он вроде бы сидел в тюрьме за долги, так мне говорили, потом, года три назад, от него пришло письмо из Чикаго. Писал, что «снова встал на ноги». Один раз он даже попал в наше поле зрения. Моя тетка говорила, что пару лет назад видела его в Типтоне под Вулверхэмптоном и дуралей буквально от нее сбежал.

Наступило душное молчание. Сэди наконец выбрала диск – «Кранберриз»[60]60
  Рок-группа из Северной Ирландии.


[Закрыть]. Проявила солидарность с кельтскими предками. Она снова опустилась на пол, скрестив ноги, и смотрела на меня в упор, вертя кольцо на пальце.

– А с мамой у тебя как?

– Какого черта. Она умерла, когда мне было четырнадцать лет. Рак. Но я уже тогда жил у тетки, родители развелись, мать давно болела, отец был занят своими делами – открывал зоомагазины, лапал буфетчиц, вечно где-то болтался. Когда мать умерла, он заставил меня переехать к нему. Я бы, наверное, и сам переехал. Господи, я на тебя нагнал смергную тоску.

– Нет, мне интересно слушать, когда ты просто так говоришь. Не отшучиваешься, не огрызаешься и не язвишь.

– Черт. Извини за тот вечер.

– Забудь. Вернемся к тебе. Ты откуда родом? По выговору – «ливер-перец»[61]61
  Т. е. ливерпулец.


[Закрыть].

– Господи Иисусе, меня так еще никто не называл. За такие прозвища в школе давали по морде.

– Ну извини.

– Я ниоткуда конкретно, много переезжал: Стоук, Уигэн, Пултон-ле-Филд, Сент-Хеленс – весь пояс северного занудства. С четырнадцати лет учился в школе в Северном Манчестере и ездил туда из разных мест, но к тому времени мы обосновались в Ланкашире.

Я подлил себе вина. Эти разговоры жутко испортили мне настроение, но по какой-то причине мне хотелось говорить и говорить.

– Курица замечательно пахнет.

Наверное, она намекала, что пора перейти на темы полегче – вроде войны в Боснии или повальной безработицы. Запах запахом, но вид у курицы был ужасный. Она скукожилась, но так и осталась бледной, словно кто-то съел ее изнутри. Я посмотрел на медово-бронзовую курицу на картинке в поваренной книге Лотти. Что-то я сделал явно не так.

Я сунул противень назад и крикнул Сэди:

– Еще несколько минут.

Выставив вторую бутылку вина, я подумал, на что бы перевести разговор. Сэди сама помогла:

– Как ты думаешь, эти семейные дела здорово на тебя повлияли?

Я замотал головой:

– Нет. Ничуть не повлияли.

Сэди сидела в манящей близости на другом краю дивана. Она удивленно вздернула брови.

– Прямо не повлияли, я думаю. Это как с Лайзой Минелли – дочерью Джуди Гарланд. Другой жизни у меня не было, как получилось, так получилось. Но я вполне доволен. Не то что некоторые нытики – «я из неблагополучной семьи, милорд, поэтому и снасильничал старика». Фигня это.

– Очень неубедительно. – Сэди постучала шариком о зубы.

Я присвистнул:

– А зачем идти на поводу у избитых теорий? Почему нужно считать, что любой, у кого родители дурные или умерли, обязательно с каким-нибудь вывихом? Почему бы не поверить самому якобы пострадавшему? Некоторые могут оказаться вполне нормальными людьми.

– Ну да, конечно. Извини, я не хотела лезть в душу.

– Еще вина?

– Нет, спасибо.

Я набулькал себе еще четверть литра. Бокалы у Генри были устрашающих размеров, я мысленно напомнил себе, что надо быть поосторожнее.

– Вот черт. Чуть не забыл. Подарок!

Я сходил на кухню за шоколадом с апельсиновой начинкой и лотерейными карточками и вручил их Сэди, пряча смущение за напускной торжественностью.

– Поздравляю. Мой маленький сюрприз.

Сэди рассмеяласв, и мы стерли защитный слой на карточках. Она выиграла десять фунтов, что было как нельзя кстати. Сэди запустила руку в сумочку:

– А я тебе вот что принесла.

Карикатура на Барта в наряде садомазохиста, с висящим языком, сзади его поддевал на член Вельзевул. В придачу к рисунку – два пирога с мясом.

– Зря ты это. Особенно пироги, это ж какой изыск.

– Выбор был маловат.

– Я надеялся, что ты купишь средство для мойки автомобильных стекол. У них есть мои любимые сорта – «малиновый» и «мятный». Каждый день жалко пользоваться, но иногда можно себя побаловать.

Сэди рассмеялась. Наверное, у Гаэтано спортивная машина. Сэди была очаровательна, но, перехватив ее взгляд, я понял, что она далеко-далеко от меня – в смысле секса, романтики, любви и всего прочего. Я вдруг разозлился на себя за то, что хотел ее напоить. Господи, ну почему я не принимаю жизнь как есть? Почему я все время пытаюсь хитрить?

Через час мы поглощали рождественский ужин – пироги с мясом и печеные бобы с беконом в булках для гамбургеров. Курица не состоялась.

К тому времени, когда мы наконец выбросили ее в мусорный бак, она усохла до размеров зяблика и приобрела оттенок новорожденного поросенка. Сэди сказала, что температура в духовке была слишком низкая, я возражал, что дело – в отсутствии пипетки для поливания курицы жиром. Но в любом случае куриная жизнь была загублена напрасно.

Время шло к пяти, я успел нарезаться, Сэди же едва притронулась к вину. Смирившись с мыслью, что встречи разумов не произошло, я надеялся склонить ее потрахаться хотя бы из жалости. До ужина и за ужином мы говорили о ресторане и о том, что Сэди будет делать, когда закончит учебу. У нее была идея на пару месяцев съездить в Америку, но сначала пару раз напиться как следует. На такие темы говорить было просто, и, несмотря на тоскливое понимание, что вижу ее в последний раз, я уверенно держался на киле, лишь изредка замолкая от скорби.

На десерт мы распечатали шоколад с апельсиновой начинкой, и Сэди безжалостно повернула разговор назад к моей семье.

– Ты отца совсем не вспоминаешь?

– Почти никогда.

– Тебе не хотелось бы с ним встретиться, не теперь, так позже?

– Не-а.

– Ты очень уж быстро ответил. О чем ты сейчас думаешь?

Вместо ответа я отхлебнул вина. Кажется, у меня развивается алкоголизм.

– Наверняка ты хоть иногда о нем думаешь.

Я уронил голову на вытянутые руки.

– Может быть. Го-о-осподи. Не знаю я. Ты права. Иногда мне хочется с ним увидеться и помириться, типа спросить, куда ты, блин, пропал, чем занимаешься, почему от тебя нет ни слуху ни духу?

Сэди кивнула, явно побуждая меня к дальнейшим излияниям. И меня понесло.

– Я тебе скажу, что я думаю. Честно скажу. Я хочу отправиться с ним в пеший поход на озера, куда-нибудь в Лэнгдейлские горы, посидеть вместе, чтобы все вышло само по себе. Я не знаю, почему именно туда, мы там были несколько раз всем классом, мне кажется, что место идеально подходит для таких разговоров. Просто и просторно. Ощущение такое, будто можно все сбросить и начать сначала. Я хорошо себе представляю эту сцену. Отец сидит, наклонив голову и сжавшись в комок. В порыве раскаяния из него текут извинения за то, что его вечно где-то носило, что семья каждые полгода была на грани нищеты, за то, что он не мог обеспечить надежность, бросил мать, когда она заболела, да и раньше бросал, за отказ взять на себя ответственность, хоть каплю ответственности. Он исповедуется, потом начнет всхлипывать, обнимать меня и просить прощения. Я, конечно, буду тронут, но некоторое время еще подержу его на расстоянии – суровый такой, но справедливый, ну, ты понимаешь, – и когда у него внутри останется одна пустота, когда он будет сломлен и раздавлен, я сделаю великий щедрый жест. В моем воображении я подношу к его поникшей голове фляжку с крепким чаем, и когда он отхлебнет чаю и плечи его перестанут вздрагивать, я обниму его крепко-крепко и скажу, что все хорошо, что я всегда его любил всем невзгодам назло, и что мы можем все начать сначала. Тут пойдет дождь, возвращаться мы будем в молчании, но в добром, душевном молчании, и, дойдя до шоссе, мы еще раз обнимемся, скажем, что не станем больше поминать былое, вдвоем благословим маму, решим звонить друг другу каждую неделю, и… и…

Я поднял голову и заметил, что Сэди смотрит на меня то ли сосредоточенно, то ли с недоверием. В моих глазах пульсировали горячие слезы. Я налил себе вина смочить пересохший рот.

– Вот… Извини. Я редко об этом говорю, ты меня задела за живое. Пойду умоюсь.

– Да, конечно, пойди, – тихо ответила Сэди.

Я проковылял в ванную и посмотрел на свое отражение. На губах лиловые пятна, зубы в средневековой патине. Я как следует сполоснул лицо холодной водой и посмотрел еще раз. Какому близорукому ангелу придет в голову идея трахаться из жалости с таким доходягой? Твою мать. Твою мать! Твоюматьтвоюматьтвоюмать.

Я тер губы зубной щеткой, пока они не онемели, потом вернулся в комнату.

Сэди уже надела плащ.

– Ты куда?

– Я лучше пойду.

– Не уходи так рано, давай фильм какой посмотрим, что ли.

– Прости, Фрэнк, но мне правда лучше уйти.

– В чем моя вина?

Сэди досадливо качнула головой:

– Ну что ты, Фрэнк Тебе надо побыть одному, ты только посмотри на себя.

Уже два раза смотрел, третий не перенесу.

– Это все от пирогов.

Сэди прыснула. Она не притворялась, смех из нее так и бил ключом.

– Извини. Нехорошо смеяться.

– Нет-нет, смейся на здоровье!

И она смеялась. Смеялась так неудержимо, что согнулась пополам, уперлась руками в колени, и ее блестящие волосы касались пола.

– Извини, Фрэнк Ох, извини. Я не должна…

Непонятно отчего, но я тоже начал смеяться.

Сначала слабо, пофыркивая, но через десять секунд я взвизгивал, икал и закатывал глаза как младенец. Сэди разобрало еще больше, она упала на пол и забилась в конвульсиях. Дергающаяся голова и дрыгающие ноги делали ее похожей на куклу, через которую пропускали электрический ток.

Через три-четыре минуты мы успокоились и ощутили неловкость, которая всегда остается после чрезмерного хохота.

– А-ах. Фф-у-у. Это меня на пирогах заклинило. Я не над тобой смеялась.

– Ничего. Глупая шутка. Кстати, как ты поняла, я об отце на самом деле почти не вспоминаю.

Сэди хохотнула еще раз и замолчала. Поднялась на ноги, посмотрела на меня, приподняв подбородок.

– Мне действительно пора.

Потянувшись, она крепко поцеловала меня в губы, которые тут же закололо точно иголками. Я попытался привлечь ее к себе, но без особого напора.

– Ой, нет, Фрэнк. В другой раз.

Сэди повернулась и вышла из квартиры, на прощанье помахав мне рукой в перчатке.

В другой раз. Самая обнадеживающая, остужающая, освобождающая и закабаляющая фраза на свете.