Текст книги "Стретч - 29 баллов"

Автор книги: Дэмиан Лэниган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

2,91 фунта

Я вспомнил, что предложил работу Сэди, и слегка скис. Попытка снять Сэди не зафиксировалась в памяти, но я не сомневался, что так все и было. После подобного поведения и прокола с Колином вряд ли у нее сложилось хорошее мнение о будущем начальнике. Я попросил Сэди прийти около шести тридцати, что оказалось очень кстати, так как, по словам повара Паоло, туповатая девица, которую я нанял неделю назад, позвонила и объявила, что увольняется. Она была из обычной обоймы – ирландка из Керри[31]31
  Город в Ирландии.


[Закрыть], но настолько ни черта не понимала, словно приехала с Крайнего Севера или родилась в четырнадцатом веке. Беспрерывно смолила у мусорных баков и тихо плакала в фартук Каких официанток я только не перевидал в «О’Хара» – вороватых, безъязыких, неграмотных, горластых, ленивых. На те деньги, что платил Барт, клевали лишь люди, не способные связать двух слов и с таким количеством прыщей, что их не пускали на порог даже в «Макдоналдсе». Сэди устраивала нас по всем статьям.

Она явилась, опоздав на десять минут, в грязном плаще и выцветшей черной мини-юбке. Я стоял у бара и расставлял белые пластмассовые цветы по вазам.

– Черт. Извини за опоздание. Заблудилась в Клапаме.

Сэди и виду не подала, что чуть меньше суток назад я пытался облизывать ее лицо.

– Ничего. Снимай плащ, я объясню тебе расклад.

Она была совсем рыжуха – волосы не соломенного цвета и не обесцвечены, а настоящего рыжего, ярко-оранжевого оттенка. Сэди забрала их назад в сложно заплетенный узел, но такая масть бросается в глаза, что с ней ни делай.

Я подвел Сэди к столику и сказал:

– Обеденная смена с одиннадцати тридцати до пяти, вечерняя – с пяти до одиннадцати тридцати. Блюда со скидкой прописаны на доске. Оплата – 2,91 в час.

– Да это ж курам на смех.

– Плюс чаевые. За день набегает больше двадцати фунтов.

– А что говорится в трудовом договоре на случай, если босс начнет приставать?

– Ну ладно, ладно… Я не обязан был принимать тебя на работу, сама знаешь.

Я сразу же понял, что сфальшивил.

– А я не обязана была соглашаться.

– Хорошо-хорошо. Но, может быть, мы… замнем… этот инцидент. Мне в самом деле очень жаль.

– Не жалей. Я была польщена.

– Правда?

– Да. Особенно когда ты сказал, что обычно не волочишься за рыжими и коллегами по работе, но я достойна исключения из правил.

– Неужели так и сказал?

– Уверяю.

– Плохо дело.

– Ничего, переживу. Как твое сотрясение мозга?

– Уже лучше. Сотрясения не было, я просто вырубился.

– Как дела с поэмой?

– Ты о чем?

– Ну, вчера ты заявил, что ты – великий поэт человеческой души. Мне просто интересно – успел ты накропать какие-нибудь стансы за сегодняшний день?

Я в глубокой печали уронил голову на локоть. Сэди рассмеялась. Она смеялась грязно и безжалостно, как мужик.

– Клиент пришел. Мне пора.

Часть меня отказывалась верить, что Генри ничего не выдумал. Я поразмыслил, не сунуть ли голову в печь для пиццы, но потом решил просто пойти курнуть у помойки. В течение следующего часа я мало разговаривал с Сэди, зато она, проходя мимо, каждый раз роняла: «Оказывается, великий поэт умеет делать коктейли!» или «Смотри-ка, наш Байрон тарелки протирает». По правде говоря, я стал относиться к ней теплее.

В восемь заявился Барт со своей шестеркой Брайаном. Такое случалось редко. Обычно Барт приезжал перед началом вечерней смены всем вставить пенделя, чтобы лучше работалось, но ужинать в собственном ресторане ему бы никогда не пришло в голову. Он в некотором волнении сел за столик у окна и жестом подозвал меня к себе.

– Стретч, как у нас дела на этой неделе?

– Хорошо. Тысяч десять уже сделали.

– Сколько смен отработал?

– Пока четыре. Как обычно.

– Твою мать, Фрэнк, а чаще ты выходить не можешь? У нас конкретно выручка больше, когда ты работаешь.

– Спасибо, добрый вы наш. Не могу я выходить чаще. У меня крыша поедет. И сверху ты не станешь платить. Я скорее в пидоры наймусь.

– Не дрочи писю, Фрэнк, сделай еще пару смен.

– Не-а.

– Как дела на этой неделе, говоришь?

– Десять или десять с половиной.

– Ладно. Неплохо. Мы останемся выпить, принеси мне пару сотен из кассы.

– Еще пока не набралось. Снять налик со счета?

– Соображаешь, валяй, три сотни хватит. Я потратился, а бумажник у Мосассы.

Я догадался, что Мосассой была та самая фигуристая мулатка, с которой я его пару раз видел. Я натянул свое жуткое пальто и на выходе сказал Сэди: «Принеси им выпить, Сэди», указав на Барта с Брайаном.

Выскочив на ветер, я потрусил к банку, испытывая смутную тревогу. Барт снимал со счета по три-четыре штуки в неделю, и сумма эта продолжала расти. Похоже, я ему нужен прежде всего для того, чтобы бегать в банк за наличкой. Барт никогда не снимал деньги сам, всегда посылал менеджера. Бодрые заверения бухгалтера Тони Линга, что это нормально, меня не успокаивали. Тони всегда мог сговориться с Бартом у меня за спиной. Возможно, я похож на параноика, но вы не имели дело с Тони. У него маленькие острые зубки, из-за которых он дико похож на мелкого грызуна.

Когда я вернулся в «О’Хара», Барт и Брайан стояли на улице со злыми рожами.

– Кто эта рыжая сучка?

– Сэди, первый день работает.

– Я ее увольняю. Давай сюда бабки.

– То есть как увольняешь? Что она сделала?

– Сам у нее спроси. Мы поехали.

Я отдал ему плотную пачечку денег и вошел в ресторан. Сэди нигде не было видно. Я заглянул на кухню:

– Паоло, где Сэди?

Паоло ткнул большим пальцем в направлении мусорных баков. Сэди я нашел созерцающей грязный двор и медленно пускающей табачный дым.

– A-а, вернулся. Это что за хрен с бугра был?

– Этот хрен с бугра – владелец ресторана.

– Что-о?

– Это – Барт, Грэм Бартон. Хозяин заведения.

– Черт. Я думала, что владелец – ты.

Я не знал, то ли радоваться, то ли обижаться.

– Нет, не я. Что ты там натворила?

– Пошел ты.

– Да говори уж..

Она потупила очи и пыхнула сигаретой.

– Ну хорошо. Я сказала ему, что он – старый, жирный мудак.

Сэди посмотрела на меня и рассмеялась.

– И зачем ты ему это сказала?

– Не знаю. На нервы он мне действовал.

– Как же он умудрился за две-το минуты?

– Он сказал: «Рыжая-бесстыжая, а ну, епть, сообрази нам выпить». Вот я и послала его, тогда он назвал меня сучкой, а я его – старым, жирным мудаком. А потом он ушел.

– Как галантно все получилось.

– Господи. Ну, извини.

На ее лице вовсе не было сожаления. Она явно дурачилась.

– Он потребовал, чтобы я тебя уволил.

Сэди закинула голову и посмотрела в небо, выпустив затейливую струйку дыма.

– Нет, какая жопа!

– Ты разве удивлена?

– Мне и вправду не помешали бы деньги.

Я прислонился к дверному косяку, рассматривая ее профиль. Нос у нее был вздернутый и круглый, но все остальное выглядело неплохо. Широкий рот, губы хоть и тонкие, но линия чувственная. Рыжина угадывалась даже в полутьме. И при зимнем лунном свете невозможно было ошибиться. Рыжее не бывает. Эта мысль вывела меня из состояния восхищенной мечтательности.

– Вот что я тебе скажу. Я пока ничего не буду делать, подожду, пока Барт не позвонит и не повторит свое требование. Теперь он не покажется здесь пару недель, так что попробую спустить дело на тормозах.

– Серьезно?

– Мне что так, что эдак.

Она затоптала окурок.

– Чудесно!

Мне показалось, что Сэди вот-вот меня поцелует, но она, проходя мимо, лишь слегка ущипнула меня за ляжку. Результат был тот же самый – я двадцать минут бесплодно боролся с эрекцией, мысленно убеждая себя, что работникам общественной сферы нельзя верить. Мое предубеждение по отношению к рыжим таяло на глазах.

Из Сэди получилась хорошая официантка. Несмотря на то что она путала заказы, умудрялась полностью избегать визуального контакта с посетителями, готовыми сделать заказ, и у нее постоянно все валилось из рук, никто не обижался, потому что она была симпатичная и веселая. Походка тоже была классная. У нее были чуть кривоватые ноги, обувь сорок второго размера и оттопыренный, как у африканской велосипедистки, зад, но ходила она прямо, быстро перебирая ногами и приятно, в меру покачивая бедрами.

Я стоял в своем углу около стойки бара и, грызя авторучку, наблюдал, как она яхтой снует туда-сюда. И тут зазвонил телефон.

– Ты что, мать твою, ее еще не выпер?

Это Барт, с мобильника из машины. Прием был ужасный, но суть не оставляла сомнений.

– Пока нет.

– Чего ждешь? Ей, на хрен, место на помойке, Стретч.

– Послушай, Барт, она нормально работает. Я ей сказал, кто ты такой. Она в полном атасе. У нее правда хорошо получается.

– А мне-το что! Я никому не дам называть себя жирным мудаком. Гони ее в шею.

– Я считаю, что это неправильно.

– Не дергай мне залупу, Стретч, гони эту шлюху, и дело с концом.

– Пусть сегодня и завтра доработает. Потом найдем кого-нибудь вместо нее, и я ее рассчитаю.

– Я не пойму, что с тобой сделалось, Стретч. Ты нанимал – ты и гони.

Я посмотрел на Сэди. Она окучивала парочку в дальнем конце зала. Мужик улыбался как идиот, его дама нервно барабанила пальцами по бокалу.

– Почему бы не дать ей еще один шанс?

– Тупая щелка! Никаких шансов! И выгонишь ее ты сам, Стретч! Я так хочу.

– Всего один шанс!

– На хер! Ты эту шлюху нанял, ты и выгонишь.

Меня проняло.

– А сам что? Ты всегда говорил, что тебя хлебом не корми – дай кого-нибудь уволить.

– Не всегда. Ты, блядь, менеджер или кто? Надеюсь, ты не успел прилипнуть к ее дырке, Стретч? Было бы очень глупо, очень, блядь, непрофессионально.

– Ты меня знаешь, Барт.

– Да, ты еще та наглая морда. Так ты выходишь работать в выходные или нет? Мне деньги потребуются.

– Ладно уж Кажется, я всех друзей распугал, никаких дел вроде не осталось.

– Кончай! Мне твоя биография на хер сдалась. Гони ее вон, Стретч.

Барт бросил трубку. Он присвоил себе право ползать по моей жизни как мокрица. Три года изучая историю Европы, я усвоил одну вещь: бунты проистекают от несправедливости. Я решил стоять насмерть.

К полуночи мы закончили, и я сидел с Паоло, обсуждая меню на выходные. Сэди за стойкой бара листала журнал.

– Чего домой не идешь?

– Меня подвезут.

– Симпатичный?

– Официанты-итальянцы в твоем вкусе?

Меня кольнула ревность. Вспомнилось, что Генри говорил, будто она свалила вчера вечером с каким-то официантом. Слишком быстро я становлюсь неравнодушен, нельзя так.

– Девятнадцать лет, пресс как стиральная доска.

– Это дело наживное.

– И с большим членом.

Она снова зарядила свой гнусный хохот. Паоло улыбнулся из национальной солидарности.

Я отвернулся, стараясь не злиться. «Твою мать. Не удивительно, что повсюду в Европе считают, что снять английскую бабу проще простого».

– О-о-о! Что я вижу! Гордость англосаксов под угрозой! Паоло, ты как считаешь, англичанку легко снять?

Паоло лукаво ухмыльнулся:

– Это! Нормально. Не легко, нормально.

– Так, давай вернемся к меню, Паоло.

Сэди вновь углубилась в «Эль», «Мари Клер», «Кошечки с хлыстами», или что она там читала. Эти журналы давно пора привлечь к ответственности. С какой стати они перешли от пропаганды женской гигиены к ее противоположности? «Анальные исследования!! С помощью вибратора!!!», «Трахаешься с коллегами?!! Почему не со всеми сразу?!! Почему бы не снять это на видео?!», «Пусть он спустит тебе на лицо!! Это дешевле косметики!!!» Существует предел, и бабские журналы через него давно переступили.

Когда мы с Паоло закончили, Сэди уже вышла из ресторана, но ее хахаль так и не приехал.

Я запер двери и опустил стальные жалюзи. Сэди стояла на краю тротуара, посматривая то вправо, то влево. Я перешел на другую сторону улицы, где припарковал свой «кавалер». Мне было больно от того, что даже Сэди, которую я, возможно, больше не увижу, понимала, что я потащусь по городу на этой развалюхе.

– До завтра, Сэди. Желаю удачи.

Я сам не понял, зачем сказал «желаю удачи», – просто так вырвалось.

– Пока, Фрэнк.

Я завел машину и под тарахтение мотора прикинул балл Сэди.

Очки за  и  были под сомнением, но все равно она набирала только 23 или 27. Сначала, благодаря связи с Люси, я подумал, что Сэди может оказаться на высоте по  , однако выяснилось, что ее отец съехал вниз из учителей (куда уж ниже?) в мелкие фермеры. Он содержал одиннадцать разнокалиберных тварей и огород в одну сотку. Зиму они перебивались на тушеной капусте и пустой похлебке. Мизерный рейтинг Сэди вставал на моем пути непреодолимым препятствием. Я завел себе правило, золотое непреложное правило, никогда и ни за что не иметь дела с людьми, у которых рейтинг ниже моего.

Остановившись перед светофором, я заглянул в сигаретную пачку. Оставалось всего две штуки. Проделав нехитрые расчеты, я пришел к выводу, что для спокойного сна мне потребуется новая пачка, и развернулся, взяв курс на бензоколонку в Лавендер-Хилл. Мне предстояло опять проехать мимо «О’Хара». Сэди перед рестораном больше не было. Значит, кто-то ее все-таки подвез. Почему-то хотелось, чтобы этим кем-то оказалась женщина.

И тут я заметил ее на автобусной остановке, на другой стороне улицы. Я подъехал к тротуару, опустил стекло и помахал ей рукой.

– Эй, так никто и не приехал?

Она не ответила, только еще раз посмотрела на дорогу.

– Тебя подвезти?

– Спасибо, Фрэнк Я сама.

– Ну, как хочешь.

Она поколебалась.

– У тебя точно не будет неприятностей с Бартом?

– Нет. Ничего страшного. Разберусь.

Она пересекла улицу и присела на корточки перед окном, облокотившись на опущенное стекло и положив подбородок на руки.

– Не знаю, что бы я без тебя делала.

Я сжал ее руку. Под рукавом прощупывались кости – прямо как сложенный зонтик.

– Садись, я тебя подброшу.

Она посмотрела на часы.

– Хрен с ним. Поехали.

Такой поворот событий несказанно меня обрадовал, я угостился сигаретой и поставил запиленную кассету «Доорз», которую записал лет десять назад.

– Кто такие?

– «Доорз».

– Старье. Мне нравится.

– Вовсе не старье, у классики нет возраста.

– Естественно. Мой папа точно так же говорит о Джонни Матисе.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать три года. А что?

– Просто так спросил. Куда ехать-то?

– Ах да. Баттерси-бридж, напротив муниципальной застройки.

Очко из графы  долой.

Я спросил, сколько ей лет, потому что в последнее время был увлечен разработкой теории о невозможности моногамии, и возраст в моих построениях играл важную роль. Моя Теория Диапазонов гласит когда вам шестнадцать, вы мало внимания обращаете на женщин, которые старше вас больше чем на пару лет, за исключением звезд телевидения и кино. Ваша Совокупность Отбора включает в себя всего лишь 5 % женского населения. Но к тридцати годам вам нравятся все женщины моложе вас, вплоть до шестнадцатилетних, однако в наше время эффективных диет и косметической хирургии вы начинаете замечать достоинства и тех, кто старше вас. С каждым годом вашей жизни в нижней части добавляется новый диапазон женщин, но при этом в верхней, возрастной части одним диапазоном не становится меньше! Этот ключевой момент придавал теории неопровержимую силу. В тридцатник, даже если провести верхнюю черту на женщинах сорока лет, ваша СО все равно составляет около 30 % от женской популяции. Конечно, после шестидесяти дела начинают идти под уклон. СО переваливает за 50 %. Если исключить тех, кому меньше шестнадцати или больше семидесяти (что крайне рекомендуется), может статься, что почти 80 % женщин, которые вам встречаются, попадают в вашу СО. Никакие добрые намерения не устоят перед искушением такого порядка. Моя внезапная, хоть и не полная капитуляция перед прелестями Сэди еще раз наглядно продемонстрировала сермяжную правдивость Теории Диапазонов. Один пожилой, утомленный жизнью американец как-то заметил насчет зрелых мужчин и молодых женщин: «Дерзай, пока можется!» Верная, хотя и неприятная мысль.

Сэди жила в одном из высоких викторианских домов у Баттерси-бридж, напротив серых коробок муниципальной застройки, которые грязными линкорами маячили в зловещем желто-зеленом свете. Когда мы приехали, было уже четверть второго, но Сэди все равно пригласила меня на чай. Мне хотелось выведать про нее побольше, и я согласился.

Старый дом, похоже, просто взяли и поделили на отдельные комнаты. К заросшим грязью стенам привалились два велосипеда, лестница была захламлена кипами старых газет и переадресованной почты в официального вида конвертах. От дома несло сыростью и кухонным зловонием. Сэди снимала комнату на втором этаже. Комната у нее была меньше моей и выглядела безысходно зачуханной.

Узкая кровать, застеленная оранжевым махровым покрывалом, треснутая раковина да крохотный стол. Кроме двух черных чайных чашек, пепельницы с окурками и массивного бесформенного нейлонового мешка, который, очевидно, заменял Сэди платяной шкаф, ничто не указывало на то, что в комнате кто-то живет. Настольная лампа под пластмассовым абажуром светилась желтым зловещим накалом. За стеной на всю громкость бухал джангл[32]32
  «Музыка трущоб» с ломаным ритмом, английский ответ хип-хопу.


[Закрыть]. Я опустился на кровать, и она пронзительно взвизгнула. Сэди взяла чашки и потопала по лестнице наверх, где, надо понимать, находилась общая кухня.

Я закурил «Страйк», размышляя, какой же была ее прежняя квартира, если она согласилась жить в этой. Какой доход у студентов-педагогов? Три тысячи в год? В неделю выходит по пятьдесят фунтов с хвостиком. Вряд ли квартира обходилась дороже тридцати фунтов в неделю, значит, на еду и развлечения за вычегом денег на сигареты оставалось двадцать или даже десять фунтов. Не густо. Намного меньше, чем у меня, и это – дурной знак Я посмотрел под ноги и заметил под кроватью пачку листов бумаги. Вытащив листок наугад, я обнаружил шарж на себя – в виде лорда Байрона, развалившегося в шезлонге. Она хорошо схватила мою бесцеремонно-барскую позу.

Вернулась Сэди с чаем. Я помахал рисунком:

– Ты не это собиралась мне показать?

– Ха! Похоже, я лажанулась. Нет, пока не собиралась.

– Неплохо вышло. Ты точно передала мой отвислый зоб и пораженческий вид.

– Ты показался мне похожим на Стэна Лаурела.

– Я здесь больше похож на Оливера Харди[33]33
  Стэн Лаурел и Оливер Харди – пара знаменитых английских комиков.


[Закрыть].

– Я его как раз имела в виду – толстого такого. Пардон.

– Поздравляю!

– Не стоит благодарностей.

Сэди села рядом. Тишину нарушала только сотрясающая дом музыка – бум-бум, киши-ки-ши-киши-киши-киши, бум-бум. Атмосфера начала густеть. Мне показалось, что в ней стали проскакивать сексуальные разряды. По правде говоря, мне было не до этого. Возможно, я слегка потерял голову, но пока еще не впал в пошлость. А что может быть пошлее, чем подвезти коллегу по работе домой и тут же ее трахнугь? Мне вдруг захотелось уйти. Сэди смотрела на меня с улыбкой, приподняв медные бровки. Я уставился в чашку. Жидкость в ней была бесцветная и слегка пенилась. Я перевел взгляд на Сэди, теперь она уставилась в чашку. Бум-бум, киши-киши-киши-киши-киши, бум-бум.

– Ла-ла-ла-ла, – грустно и вполголоса подпела Сэди.

Как меня только угораздило попасть в пьесу Стриндберга? Я и не в ид ел-то ни одной. Надо уходить, пока она не начала рассказывать истории про свое босоногое детство где-нибудь в Котсуолде, где им приходилось отгрызать яйца у чужих баранов, чтобы прокормиться.

В коридоре зазвонил телефон. Сэди вскочила и пулей вылетела из комнаты, не забыв прикрыть за собой дверь. Она вернулась через полминуты, на ходу стаскивая с себя блузку.

– Остолопы. Это Гаэтано звонил с мобилки. Я ему дала не тот адрес. Ждет на улице, обозлился немного.

– Куда собираешься?

– В клуб какой-то. В Челси или где-то там.

– Когда ты подцепила этого парня?

– Вчера вечером. Кстати, после того, как ты начал меня лапать. Может быть, выйдешь из комнаты? Мне штаны надо сменить.

– У тебя с ним серьезно, что ли?

– Господи, тебя что, заело?

– Нет, просто…

– Послушай, Фрэнк, свали, а? Я не собираюсь с ходу демонстрировать начальнику свою мочалку – для карьерного роста вредно.

– Вовсе необязательно говорить как кокни, хоть мы и в Лондоне.

– Да-да-да-да-да. Кыш отсюда! О, и еще спасибо, великий поэт. Дай-ка я…

Сэди положила прохладную руку мне на щеку, запечатлела сухой, но искренний поцелуй и вытолкала меня за дверь.

Пока я спускался по лестнице, у меня в штанах шевелилось и твердело. Двадцать три года! Теория Диапазонов проявляла себя мощно и неудержимо, надо бы собрать новые данные. А вдруг в Принстоне дадут грант и ничего другого мне больше не надо будет делать?

По дороге домой я взвесил свой выбор. Если еще раз заступиться за Сэди, Барт заподозрит неладное, но даже если не заподозрит, все равно не разрешит ей остаться. Почему-то я не мог думать о Сэди спокойно, ужасно хотелось очутиться с ней рядом. После медленно опадающей скуки материнских замашек Мэри и Люси я снова получал удовольствие от женской компании. Сэди невероятно импульсивна, какая уж тут скука. Для такого инертного типа, как я, Сэди просто чудовищно импульсивна. Меня привлекала даже не ее сексуальность, а ощущение движения. Правда, и недостатков хватало. Госслужащая, рыжая, балл ниже 28 и все такое.

У меня также мелькнуло подозрение, что, несмотря на эффектность, Сэди – обычная пустышка, попавшая не на свое место. Я мог сделать ей маленькое одолжение – позволить закрепиться в городе, где ее обижали, выставляли вон и драли работники ресторанов и баров. Как с ней поступить? Как Том поступил бы на моем месте? Гадать было бесполезно, Том настолько далек от мира Сэди, что попросту не знал бы, с чего начать. Скорее всего, он встал бы в позу судьи. Генри, возможно, попытался бы ей помочь, но ручаться не стану. С женщинами было проще. Мэри, Люси, Лотти – да все бабы без колебаний бросились бы на ее защиту.

В области «правильных поступков» я целиком доверяюсь здравомыслию женщин. В отличие от мужчин, они умеют избегать боли. Уж не знаю, откуда это берется – биология виновата или им вдалбливают с детства, – но если нужно облегчить страдания, я смело поддержу женщину, ибо она найдет выход из любого положения. За исключением случаев, когда речь идет обо мне самом, – тут женщины непостижимым образом сбиваются с верного курса и садят сапогом по ребрам без всякого снисхождения. Но, в целом, надо отдать должное женщинам – у мужчин причинять страдания получается намного лучше. И я решил поступить как женщина: выйти завтра на Барта с предложением взять на себя дополнительные смены, если он позволит Сэди доработать.

Мое ьеликодушие отчасти объяснялось уверенностью Тома, что я получу место в «Эмпориуме». Так что добро можно было творить, не думая о последствиях, ведь Чарльз Мэннион скоро выдернет меня из этой дыры. Через неделю после Рождества Сэди все равно бы уволили. Ситуация – верняк. Мне начинала нравиться собственная роль в этой высокоморальной притче. Не только из-за редкой возможности проявить альтруизм, но и потому, что у меня появилась пусть крохотная, но реальная власть над судьбой другого человека. Наверное, эти две вещи – власть, позволяющая оказать помощь, и удовольствие от применения этой власти – были связаны. Если идея верна, то вся жизнь матери Терезы должна состоять из непрерывного оргазма. Выходит, она поехала в Калькутту получать кайф от власти. О себе думала, сучка.

Я посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида.

Оливер, мать его, Харди.