Текст книги "Тайный враг (СИ)"

Автор книги: Дед Скрипун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Успех всего сражения повис на волоске. Скованная боем княжеская конница не могла прийти на помощь правому флангу, который под напором врага смешался в кровавой сече, в шевелящуюся орущую и стонущую массу.

Сверкающее оружием и брызгающее кровью месиво сражающихся тел, все более и более сдвигалось к центру, оставляя за собой жуткий след из трупов, отсеченных конечностей, голов и кишок, рискуя окончательно обрушить фронт. Резервов больше нет. Подмоги ждать неоткуда.

– Парни! – Послышался крик сквозь гвалт сражения. Князь, вытирая текущую по лицу кровь из рваной раны на лбу и махая мечем Федограну, привлек внимание. – Выручайте, у вас кони целые. Сбейте вражин с фланга, не удержаться там без сторонней помощи. Берите еще десяток с собой у кого лошади поцелее и атакуйте.

Федор кивнул в ответ и вывалился из боя, увлекая за собой названых братьев и еще семерых, примкнувших к нему всадников. Он успел по пути выхватить точащее в трупе врага копье, и теперь был полностью вооружен. Даже шишок, каким-то только ему понятным образом увидевший, что его друзья собрались в новую драку, выскочил весь окровавленный из-под горы трупов и заскочил на привычное ему правое плечо, где уселся довольный собой, свесив ноги.

Десяток Федора начал медленный разбег на взмыленных, и уже уставших лошадях, обходя полукругом, место схватки и заходя в правый фланг напирающего противника. Их мало, очень мало, для задуманного. Одна надежда на внезапность, и вложенную в последний, смертельный рывок, отчаянную ярость. Сил нет, стекающая из многочисленных ран кровь высасывает ее медленно, но беспощадно. Но надо. Необходимо собрать волю в кулак, и ударить так, чтобы это на долго запомнилось, чтоб бы даже упоминая о них в рассказах враг боялся, вздрагивая при каждом упоминании о славных воинах княжества Ураслав.

После сшибки, выбившей последние силы и дух из обессиленного тела, Федор очнулся под ногами, топчущихся по нему, сражающихся воинов. Он не помнил, как упал. Верный конь лежал рядом, и дико ржал, пытаясь копытом вытащить застрявшее в груди копье, бешено вращая красными от боли глазами.

«Терпи брат. Я не смогу тебе сейчас помочь». – Подумал парень, поднимаясь на трясущихся ногах, опираясь на воткнутый в землю меч, каким-то чудом не выпавший из рук при потере сознания. «Терпи, осталось совсем чуть-чуть, и твой скотий бог Велес, примет тебя в свои чертоги. Может быть, мы даже встретимся с тобой, там за кромкой, и еще проскачем по утреннему лугу, сбивая с травы росу». Он улыбнулся и поднял меч.

– Гойда! – Разнеся его боевой клич над полем брани, и он кинулся в самую гущу битвы.

– Гойда! – Ответил ему хриплый голос Вула, откуда-то из середины сверкающих в драке мечей.

– Гойда парни! – Послышался яростный смех Бера, молотящего по головам врагов рукоятью обломка меча. – Плечом плечу! – Воскликнул он в последний раз, и упал пораженный в спину.

– Плечом к плечу брат. Мы скоро встретимся. – Прохрипел Вул втыкая клинок прямо в рот кричащего что-то противника.

– Плечом к плечу. – Федор взмахнул мечом, прорубая себе дорогу на помощь друзьям. – Мы навсегда вместе братья! Все для победы. Гойда!

Глава 9 Чернобог

Что чувствует человек, когда смерть нависает над ним, щурясь в лицо кровавым оскалом? Наверно каждый свое, и зависит это от обстоятельств? От того, что, или кто, окружает его в данный момент? Она может быть спокойной, и ласковой, провожающей уход в мир иной, в мягкой постели, с непременным присутствием безутешных, рыдающих детей и родственников. Может прихватить на больничной койке, в суете мечущихся от осознания собственного бессилия врачей, разряжающих в уже мертвое тело дефибриллятор. Может скоропостижной, под колесами несущегося из-за поворота по встречной полосе, грузовика. А может быть и так, как у нашего с вами героя, посреди кровавой битвы. С улыбкой на губах. Когда нет больше никаких чувств, в шатающемся от ран и усталости теле, ничего кроме долга и ярости.

Бросившись в последнюю атаку, без всякой надежды избежать путешествия к Калиновому мосту, он хотел лишь двух вещей: убить как можно больше, и умереть рядом с братьями. Все остальные желания отсутствовали, дальше существовали одни инстинкты, вбитые в тело когда-то давно учителем – Яробудом, его жестокими тренировками, и бесконечными болезненными тумаками.

Прорубив узкий, кровавый коридор, полыхающим молниями и мраком мечем, от которого не существовало никакой защиты, в нестройной толпе мечущихся в схватке воинов лживого бога, он встал, прижавшись к спине Вула, и вступил в последнюю схватку.

На плечо взлетел, как всегда, взявшийся из неоткуда шишок, и отряхнувшись по-собачьи, кровавыми брызгами, злобно зашипел.

– Я рад, что сдохну в такой славной компании. С вами было весело, парни.

Отвечать ему никто не стал, и так все было понятно, без слов. Два брата, отражая атаки, и разя противника, медленно пробирались к павшему – третьему. Они жили вместе, сражались вместе, и умереть должны рядом.

Бер был жив. Оружие видимо пробило легкое, и хриплое дыхание пузырилось кровавой пеной на улыбающихся губах. Медведь пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось.

– Терпи брат! Я иду к тебе! – Заорал Илька и спрыгнув с плеча Федограна, скрывшись на миг среди топчущихся ног, вновь появился уже на груди умирающего Бера. – Ну и рожа у тебя, брат. – Улыбнулся он ему сжав кулаки, выпрямился и прыгнул в гущу сражения. – Плечом к плечу! – Раздался его хриплый крик.

И тут, словно испугавшись маленького кромочника, и его кровожадного оскала мелких, острых зубов, враг дрогнул.

Прокатившийся нервный вздох, пробежал по рядам и первый из них, отпрыгнув суетливо в сторону, бросился прочь с места схватки. За ним тоненьким ручейком, быстро превратившимся в полноводную реку, помчались остальные. Толкаясь, сбивая друг друга с ног и ругаясь, они убегали с места боя, бросая раненых и мертвых.

Федогран оглянулся и сразу все понял. Из леса, молча, летела конная лава недавней банды Ящера. Впереди, на своей вечно недовольной рыси, пуская как паровоз клубы дыма, спешил, раздувшийся в боевой шар Чащун, а рядом на осле, размахивая посохом-кнутом, Ягира.

Уже спустя мгновение оба старых колдуна были около друзей. Бабка ловко спрыгнула, прямо на ходу, со спины своего удивительного скакуна, и тут же склонилась над Бером.

– Потерпи сынок. Я сейчас помогу. Морена не будет тебя забирать, время еще не пришло, ты нужен ей здесь живым, даже Навьи, по ее приказу, к тебе не приближаются, и не тянут нити жизни из души. На-ка, вот, выпей. – Губы медведя раздвинуло горлышко кожаной фляги, и он, захлебываясь и кашляя, сделал глоток. – Ну вот и хорошо. – Улыбнулась ведьма. – Вот и замечательно. Скоро все пойдет, и боль, и кровоток. – Она положила сморщенную ладонь ему на окровавленный лоб и что-то еле слышно то ли зашептала, то ли запела, перебирая сухими губами слова.

– Ну что, остальные все целы. – Взволнованный Чащун стоял прямо на голове рыси и внимательно осматривал тяжело дышащих названых братьев, переводя взгляд с одного на другого.

– Я ранен. – Прохныкал, сидящий на трупе врага, шишок, состроив плаксивую рожицу. – Мне нос поцарапали.

– Во ведь скоморох. – Пробурчал в ответ дед. – Все тебе шутки. – Он попытался выглядеть серьезно, но не сдержался и улыбнулся.

– А это что, по-твоему, не серьезно? А если воспалится? Потом гангрена? Потребуется ампутация. Как я без носа жить буду? Чем дышать? Я задохнусь? Ты моей смерти хочешь?!

– Заткнись, балабол. Нашел время шутки шутить. – Дед спрыгнул с головы рыси, оставив там облако дыма. – Я серьезно спрашиваю, и не тебя.

– Как вы тут оказались? – Федор уже немного пришел в себя и наконец обрел возможность мыслить здраво, хотя его еще и била нервная дрожь выходящего из тела адреналина.

– Все потом. Сейчас не время для разговоров. Вражин побьем, тогда все расскажу… – Он вдруг резко оборвался на полуслове, и неестественно вытянув шею, словно голодный жираф за высокорастущими вкусными листьям, посмотрел за спину Федограна. – Это еще что?

Наш герой оглянулся, и готовый сорваться с его губ вопрос, так и остался незаданным. Тридцать три воина, из бывшей банды ящера, гоняли врага, рубя спины и круша головы, по полю, а в небе, медленно разрывалось черной кляксой пространство, и оттуда выходил огромный рогатый бог с вороной на плече.

Красный плащ развивался в потоках втягиваемого, потоками урагана, воздуха, в провал иномирного пространства, унося туда же стекающие по нему капли крови. Пылающие гневом, из-под черного забрала шлема, глаза, клубились дымом доменной печи, и сверкали пробегающими в нем отблесками пламени. Они вселяли ужас, на всех, кто посмел, кто осмелился, поднять, на них взор.

Новый бог пришел в мир, нарушив все правила, и растоптав заветы создателя. Такого еще не было. Все традиции, все устои рушились, по одному лишь его желанию, его эгоистичной прихоти: «Стать единственным правителем этой реальности».

Огненное жало топора, на белесой, туманной рукояти, махнуло, оставив за собой протуберанцы пламени, и срезало сразу всех пришедших на выручку княжескому войску воинов, оставив на их месте только дымящиеся кучки пепла. Тридцать три неприкаянные души взлетели в небо, и зависли там облачками неопределенности, не понимая своего дальнейшего пути. Их не ждали в мире Нави, и убили в мире Яви, даже к кромке их не пустят, так как плоть уничтожена чуждым этому миру оружием. Остается только провал иномирья в небе. Но присягать чужому богу, и предать своих они не готовы.

Воспрянув духом, почти уже побежденное войско захватчика, быстро организовалось под руководством своего бога, и выстроившись стеной вновь пошло в атаку, на ошеломленных воинов Сослава.

– Князь ранен!!! – Пролетел над полем брани истерический крик кого-то из воинов, внося в души защитников панику.

Чащун упал на колени, окутавшись облаком дыма, и вознес руки к небу в мольбе:

– Перуне, Отче наш! Гремят во Сварге Синей твой Меч и Щит. Мы, верные дети Твои, слышим Силу Твою несказанную, Силу Праведную, Родом данную, в Коле Жизни Ты лад оберегаешь, род Русичей и нас православных всегда защищаешь. Защити души наши Святыми Перуницами, а тела наши – Огненными Громницами, пусть они нас не трогают, а врагов отгоняют. Горит в душах наших Огонь Сварожий, Огонь Веры Праведной, Святой Божий. Посему с Тобой мы всегда едины, в Триглаве Великом объединены, прибудь к нам на призыв наш! Слава Перуну! – Зазвучал набатом его голос.

Полыхнуло молниями небо и обрушилось в меч Федограна мощью Перуна. Заклубилась мраком земля и просыпалась в копье героя божественным песком Морены. Засвистел тучами урагана ветер залив дождем Стрибога щит парня, потянулись розовые лучи силы из травы и цветов, заживив раны и воскресив почти погибшего боевого коня богатыря любовью Лады.

– Вставайте братья! – Взлетел в седло Чепрака наш герой, и помчался, сорвав коня в галоп, вдоль растерянных воинов. – Боги с нами! Наши дома и семьи за вашими спинами! Умрем, но не пустим нечестивых сеять разор в наших городах и селениях. Не посрамим славу оружия нашего. С нами боги! Сотники! Строить войско в три шеренги. Впереди копейщики, сзади мечники, а крайними – ополчение с топорами. Князя в лес, чтобы ни один волос не упал с его головы.

Федор летел вдоль поднимающегося на ноги, собирающегося в новые шеренги войска, и хрипел команды срывающимся голосом. Он видел, как наливаются надеждой, и яростью глаза, как сила и дух наполняет тела, и в нем самом от этого поднималась вера в победу, он на правильной стороне, и не может проиграть.

Развернув коня к приближающемуся строю последователей Чернобога, он вскинул полыхнувший молниями и заклубившийся смертью меч в салюте, и привстав на стременах, поднял на дыбы Чепрака.

– Наша сила в правде, братья! – Воскликнул он, выплеснув в слова всю скопившуюся мощь. – Победа будет наша. Бей!!!

– Гойда!!! – Взревело неистовством войско, и бросилось, в след за пышущим яростью новым своим вождем – Федограном, в безумную атаку.

– Тебе, Перуну, молимся, чтобы избавил нас от вражеских грабежей! Ты гремишь над нами, и это сила Твоя воистину. Оплодотворяет поля наши, когда дожди с грозами проливаются на них. Ты Всадником скачешь на Белом коне и вздымаешь Меч в небесах, и рассекаешь облака, и гром гремит, и течёт вода живая на нас, и мы пьём её, как источник жизни божеской на земле.

Чащун запел басом, и к нему присоединилась, громко завывая, встав на колени, Ягира.

– Хлада Смерти исполненных. Мановением перста указуешь ты. Смерти Дева Мара Луноликая. Прими же столь редкое. Прими драгоценное. Кровь живую, бурлящую. Кровь жизнью кипящую. Прими же Мара – Прекрасная, в жилы свои, кровью холодной наполненные, жизни напиток из жил смертного. Помоги человеку. За правдой пришедшему. Помоги человеку. Покровительством мертвых. Хлада Смерти исполненных. Мановением перста, указуешь ты, смерти Дева, Мара Луноликая, на гиблых судьбою. Помоги человеку, покровительствуй силой божьей.

Гимн двух старых духов, тянущих руки в молитве к небесам, слился с ревом сорванных в крике глотах воинов, бегущего навстречу смерти.

– Гойда!

Вперед вражеского войска, растолкав строй, пнув огромными кованными сапогами, и зарубив пылающим огненным топором того, кто не успел отпрыгнуть в сторону, вышел сам бог лжи. Перекинул оружие из руки в руку и засмеялся, выплеснув из-под забрала сгусток мрака.

– Я думал за тобой гоняться придется по всему полю, а ты сам, муха навозная, ко мне спешишь. Давай, подходи поближе, я попотчую тебя топориком, а потом выпью душу.

Федогран, привстав в стременах, добавил скорости, вогнав до крови шпоры в бока коня, и полетел навстречу Лживому Богу, укрывшись щитом и выставив вперед, сверкающее безумными глазами разозленного Коломрака, копье. Вот уже видны просвечивающие сквозь рогатый шлем, наполненные всепоглощающей пустотой глазницы. Вот топор взлетает вверх, заносясь огненным следом, для смертельного удара. Вот он уже стремглав летит в голову нашего героя.

Долей секунды проскакивает скоротечная схватка. Подставленный под удар топора, слегка склоненный в сторону щит, вскрикивает от боли раненого Никто, и вылетает из руки, вырванный могучей божественной силой. Он катится по траве, шипя, вылетающим из рваной кожаной обшивки, стоном и ветром Стрибога. Но наш герой этого не видит, ему не до этого, он метает как дротик, копье в грудь врага, но сидящая у того на плече ворона, бросается на встречу, и принимает на себя смертельный удар, взрываясь перьями мрака, медленно оседающими на траву. Федогран, резко сворачивает в сторону, и проскакивает Чернобогу за спину, но тот успевает развернуться, и удивленно смотрит, сквозь металл шлема, вновь занося оружие для атаки.

– Ты действительно хорош. – Гремит глухой голос, в котором уже нет смеха. – Но я все равно убью тебя. Ты влез не в свое дело, червяк. Когда дерутся боги, смертному не стоит вмешиваться. Это для него всегда плохо заканчивается.

– Убей его. – Слышится тихий голос раненого Никто. – Этот бог, сам назначил себя вершителем судеб. Он недостоин жить. Освободи мир от напасти.

– Морена, выпусти меня из этого наконечника, я хочу драться. – Рычит из валяющегося на земле копья Коломрак, скрипя от злости зубами.

Федогран вновь пришпоривает Чепрака. Нельзя останавливаться. Княжеское войско вот-вот схватится в решающей битве с противником. Надо отвлечь черного бога, не дать ему помочь своим воинам. Шита больше нет, надежда одна, на ловкость и скорость.

Топор пролетает в том месте, где только, что была голова парня, и меч, нашего героя бьет в грудь врага, но вспыхивает искрами молний и заревом пламени, столкнувшись с вернувшимся и отразившим атаку оружием черного бога. Вновь Чепрак пролетел рядом, едва не столкнувшись с противником взмыленным боком, и подняв в воздух комья земли, мгновенно разворачивается для новой атаки.

Снова бешеная скачка. Теперь пылающий топор пытается подрубить ноги лошади, но та прыгает словно беря высокий барьер, а меч Федора дотягивается самым кончиком до шлема Чернобога. С противным скрежетом, оставляя на божественном металле искрящуюся, полыхающую молниями рубленую полосу, оружие, отброшенное чудовищной силой, вылетает из руки и кувыркнувшись в воздухе, врезается во вражеский строй, отрубив одному из воинов голову, а второму воткнувшись в грудь.

Федор резко разворачивает лошадь, и на всем скаку, подхватывает с земли, свесившись, как учил Яробуд, держась одними ногами, копье. Но противника нет. Он сбежал, прыгнув в схлопывающийся провал чужой реальности. Испугался чужой бог смелости воина.

Не останавливаясь, сделав вновь головокружительный разворот, сверкающий красными глазами гнева, стеклянный наконечник, тут же полетел нацеленный твердой рукой богатыря, во вражеский строй.

Треск ломающихся щитов, копий и костей, кровавые брызги из разлетающихся от таранного удара враги. Строй прорван. В брешь уже влетает, орущий черным провалом рта с белоснежными зубами на красном от крови лице, Бер, он размахивает мечем как оглоблей, и вселяет ужас. Славно потрудилась бабка Ягира, быстро поставила парня в строй.

Следом молчаливый, сосредоточенный Вул. Точными, расчетливыми движениями, словно швея булавкой, он поражает противника, а у него на плече сидит шишок, и что-то орет, то ли подбадривая друга, то ли оскорбляя противника, в стоящем гвалте голосов не разобрать. Вот и он не выдерживает, рыбкой прыгает в гущу сражения. Нет, это уже не сражение. Это бойня. Воины князя идут как мясники, вырезая все, что шевелится, и не берут пленных. Недостоин жизни тот, кто убивал детей, насиловал жен и издевался над стариками. Даже смерть не смоет позор с их поганой души.

Когда солнце склонилось к закату, показав на прощание, довольную одержанной победой, улыбку Ярила, все было закончено. Трупы свалены кровавой, смердящей кучей, в иссохшее русло реки Смородины, сделав ее точной копией сестры близняшки из царства мертвых.

Свои павшие воины, после тризны были уложены на погребальный костер, и ожидали ритуала. Чащун, Ягира и Щербатый, занимались ранами, промывая, бинтуя, поя отварами, вправляя кости, нуждающихся в исцелении. Пришло время радости и скорби.

***

– Владыка наш, Боже всезнающий – Перуне! Славу тебе пою во время радости и печали. О Тебе помню, потому что Ты податель мудрости, богатства и оберег душам нашим на пути в Мир Иной. Отче над Богами темными-таемными, обрати взгляд свой на душу Внуков Даждьбожьих. Пусть дух их наберется силы в Нави, Душа очистится от скверны и поднимется в Явь. Здесь же мы встретим родича нашего песнями и славами. Тебя, Боже, Перуне, почитая. Сколько звездам сиять в Диве ночном, сколько Солнцу светить во Сварге Синей, столько и Внукам Даждьбожьим славить и выполнять завещания Твои, Владыка наш. Прими души воинов в царствие твое, Морена. Слава Роду.

Чащун, Ягира и Щербатый, пропели молитву синхронно, словно всю жизнь это делали вместе. На последних словах, разверзлись небеса, и прямо из звездного, ночного неба, полыхнула тройная молния. Погребальный костер вспыхнул, мгновенно, сразу и весь, ярким пламенем божественного огня, осветив усталые, и угрюмые лица, стоящих вокруг него воинов. Тяжело далась княжеству победа. Многие жены не дождутся мужей домой.

Глава 1 °Cпокойный день

Теплый, утренний ветер гладил кожу, пробегая по лицу дуновением нежных губ так же, как когда-то давно, в другой жизни, мама проводила по волосам ласковой ладонью, взъерошивая непослушные волосы, и шептала на ушко: «Вставай сынок».

Сквозь сомкнутые веки, красными прожилками кровеносных сосудов будило солнце. Требовательно гладило солнечными лучиками щеки, лоб, брови, и губы, которые сами-собой, непроизвольно, растягивались в блаженной улыбке.

Где-то, совсем рядом, шум собирающегося в путь войска. Всхрапывание недовольных лошадей, смех и незлобные переругивания ратников. Привычная суета, ставшая обыденностью в жизни нашего героя. Он давно не спал, но вставать не было никакого желания. Совершенно не хотелось возвращаться из блаженной неги в суровый мир.

Не надо его за это строго судить. Он такой же человек, как и мы все. У вас разве так не бывает? Особенно когда знаешь, что предстоит трудный день, а тут, в мягкой кровати, под одеялом, так хорошо. Ну хоть чуть-чуть, ну самую малость, совсем немного, задержать этот коротенький миг блаженного счастья. Все потом, а сейчас просто насладится последней беспечной секундой.

– Долго ты еще собираешься притворяться и изображать из себя тупое полено. – Противный голос шишка оборвал последние минуты отдыха, противным, писклявым скрежетом прозвучав прямо в правое ухо. – Вставай, увалень.

Федогран лениво потянулся и не поднимаясь открыл глаза. Прямо перед ним, на фоне голубого утреннего неба с медленно проплывающими, подернутыми солнечными лучами облаками, покачивалась на ветру ветка ели, а там, высоко – высоко, в розовой дымке восхода, купалась ласточка, наполняя душу сентиментальной грустью. Вставать не хотелось совсем.

– Ответь мне на один вопрос шишок. – Не поворачивая головы, спросил Федор и зевнул, прикрыв ладонью рот.

– Давай, спрашивай. – Обрадовался та возможности поболтать, и запрыгнул парню на грудь. – Только быстро. Там медведь с Вулом ждут. Кулеш тебе оставили. Остынет. Его холодным есть, словно покойника обгладывать.

– Тьфу. Ты как скажешь – что, так тошнить начинает. – Брезгливо передернул плечами парень. – Все желание разговаривать пропало. – Он смахнул Ильку на землю, и прыжком встал на ноги. – А эти что, еще не улетели. – Кивнул он в сторону тридцати трех клубящихся облачков душ, в виде человеческих силуэтов, зависших невысоко в небе.

– Куда им лететь-то? Морена их к себе не возьмет, грехов на них много. Предков с богами эти душегубы предали, да и крови на них, невинной столько, что век не отмыться. Тут одним подвигом не отделаешься, тут послужить надо честно, и долго. Вот боги и решают, как с ними поступить. Вон видишь тучка там в далеке. – Он махнул себе за спину рукой. – Там светлые собрались. Спорят так, что искры сыплются. Чего спросить-то хотел?

– А ты не догадываешься? – Усмехнулся парень и продолжил, не дожидаясь длинного монолога в ответ. – Что с засланцем Чернобога в Новгоре? Поймали?

Илька как-то сразу потух и сгорбился:

– Нет. – Вздохнул он. – Моя в том вина. Прогонишь от себя, пойму, и обиду чинить не буду.

– Так. – Вновь сел Федогран и внимательно посмотрел в глаза шишку. – Рассказывай.

– Может сначала покушаешь? А потом и поговорим. – Попытался тот отсрочить неприятный разговор. – Кулеш остынет.

– Зубы мне не заговаривай. Говори, что случилось.

– Ну, в общем…, упустил я подсыла. Глупо получилось. Поначалу-то шло все так, как и сговаривались:

Я в город через лаз кротовый пробрался, приглядывать, за выходящими да входящими, на крыше караулки устроился. Час сижу другой, коротаю. Скучно. Гляжу, Веркула за ворота выскочила. Ну ты ее знаешь. Жена бортника Деньки-хромого. Красивая баба, огонь, тут ничего не скажешь, но вот характер, дюже разгульный. Не зря ее муженек, вожжами частенько охаживает.

Так вот: выскакивает она за ворота, и прямиком в лес, а сама аж сияет вся, улыбкой светится. Ну думаю, тут что-то не так. Пристроился за ней. Пригляжу, думаю. Вдруг она и есть тот подсыл Чернобоговский.

Веркула по тропе немного прошлась, до ближайшего леска, пока от ворот ее видно не стало, обернулась, не идет ли кто следом посмотрела, и шасть в кустарник, и через него, на полянку, от лишних взглядов сокрытую, а там уж мужик Ефросиньи – белошвейки, Фома, поджидает. Вот и чего дураку надо? Жена красавица, искусница, вся из себя княгиня. Но видимо нутро кобелиное взыграло. Ну да не мне кромочнику дела ваши людские судить.

Любовь у них там на поляне приключилась. Да такая забористая, что ох. Загляделся я, на их милования, да так, что про все на свете забыл. Больно уж бурно все проходило. Вот и не заметил сразу, как кусты раздвинулись, и на поляну вышел Денька, хмурый, ну дык с чего веселиться, когда жена да сосед голые по траве катаются, в руках пень трухлявый держит, и все молча, как тень полуденная.

Размахнулся и швырнул в резвящихся любовничков гнилушку эту. Вот же затейник. Не даром ведь первый бортник в княжестве. Пенек этот ульем с пчелами диким оказался. Оземь ударился и раскололся, явив на свет люто обиженный, на такое к нему отношение, рой.

Ну а дальше я вообще счет времени потерял, хохоча и наблюдая за мечущимися по поляне, голыми, трясущими непотребствами любителями запретной любви. Ох, и шустро бегали они в облаке жужжащей напасти. А в это время рычащий, словно медведь после спячки, бортник, вырвал с корнем молоденькую березку. От куда только сил столько набрался, с виду-то сморчок – сморчком.

Дальше еще веселей началось, когда рогатый муж начал пчел от них отгонять корнями вырванного деревца, вот и не скажешь, что хромой, на столько ловко бегал: то к жене, то к соседу, да обратно, только по пчелам все промахивался, неуклюжий, и все по головам да по плечам попадал. Я живот от смеха надорвал. Ну вот скажи, как тут было про все на свете не забыть? Вот и упустил татя. – Он горько вздохнул, о потом прыснул в кулак. – До сих пор отойти не могу, как вспомню ту картину, меня на хохот пробивает.

– Ну вот что ты за существо такое. – Федогран еле сдерживал смех, который сочился слезами из глаз, несмотря на все попытки парня себя контролировать. – Даже разозлится на тебя нельзя. Трепло.

– Этот скоморох тебе причину, по которой подсыла упустил, рассказал. – Чащун с Ягирой подошли тихо, поэтому смеющиеся друзья их не заметили.

– Да. – Вытер глаза Федогран. – После этого, его наказывать рука не поднимается, а следовало бы.

– Что делать-то теперь будем? – Колдун присел рядом на корточки и окутался клубами дыма. – Мне в голову ничего не идет. – Такую задумку гаденыш испортил. – Вытянувшаяся рука деда отвесила смачный подзатыльник, и шишок улетев на несколько метров врезался в дерево, но тут же как не в чем небывало, вскочил на ноги и прибежал обратно.

– Сколько уже можно, дед, я ведь и обидеться могу. – Захныкал он, неубедительно состроив рожицу.

– Ты и обида, вещи несовместимые. – Пробубнил Чащун не поворачивая головы. – Ну так что делать будем?

– Ничего. – Пожал плечами Федогран. – Буду просто поосмотрительнее. Да и друзья поглядывать по сторонам будут повнимательнее. Что тут еще можно придумать?

– Я бы никому не доверяла. – Вступила в разговор Ягира. – Это глупо посвящать в нашу тайну еще кого-то. Врагом может быть любой, даже самый близкий человек.

– Даже ты? – Посмотрел, сощурившись, в глаза ведьме Федогран.

– Что ты хочешь этим сказать. Мальчишка! – Вспылила та и начала вытягиваться.

– Успокойтесь оба. – Рявкнул струей дыма дед. – Не время сейчас выяснять отношения. Федогран прав. Нельзя кидаться в крайности. Названые братья давно доказали свою преданность. Был бы из них кто-то подсылом Лживого бога, давно бы убили парня. Тут другой вопрос. Не проболтались бы. Что знают трое, знают все. Хотя насчет оборотня я уверен, что не могу сказать про Бера. Тот может проболтаться.

– Я с ним поговорю. Пусть он и туговат, и соображает немного заторможено, но, если поймет, что к чему, с него правду клещами не вытянешь. – Произнес Федогран внимательно всматриваясь в небо. Там небольшая тучка, где, со слов шишка, совещались боги, начала быстро приближаться и увеличиваться в размерах. Чащун обернулся, посмотрев туда же.

– Договорились наконец, долго что-то они. – Пробурчал он вставая. – Пошли поближе, послушаем волю божью. Сейчас свое решение выдадут… – И вдруг остановился, осекшись на полуслове, и уставился, недоуменным и восхищенным одновременно взглядом, вдаль. – Сам пришел. Неужто так и не смогли договориться?

По полю, со стороны восхода, шел опираясь на корявый сук дерева, поросшего в набалдашнике весенними листьями, высокий, прямой как струна старик, одетый в зеленую, как утренняя трава, хламиду, спускающуюся до земли. Его густые, длинные, седые волосы, стягивал венец, собранный в венок из листвы всех возможных в этом мире деревьев, и жужжащим там своеобразным ореолом тучей мошки. На одном плече крутилась большая беспокойная, рыжая белка, а на другом дремала, и ухала во сне, полярная сова. Около правой ноги косолапил черный медведь, с сидящей у него на спине лисой, а у левой гордо нес ветвистые рога, с щебечущей вокруг них стаей снегирей, олень. Сзади шествовал важно коричневый, мохнатый мамонт, раскачивая в такт движения белоснежными, длинными бивнями, едва не касаясь ими земли, в окружении суетящихся у ног серых зайцев.

– Это кто? – Федогран смотрел на удивительное шествие открыв рот.

– Год с лишнем уже живешь в этом мире и не знаешь. – Укоризненно произнес Чащун.

– Это Вышень. Судья. – Пояснила стоящая сзади Ягира. – Когда боги не могут о чем-то договорится, приходит он, второй после Рода, и вершит суд. Его слово закон. Никто не вправе оспорить.

Тем временем старик подошел к клубящейся около самой земли туче со спорящими богами. Остановился, грозно сверкнув зелеными глазами, и покачал осудительно головой. Подумал немного, властно махнул рукой, приглашая приблизится к нему замершие невдалеке, в ожидании, неприкаянные души, погибших воинов, из банды Ящера. Вторым взмахом, он поднял с земли небольшой смерч, взметнувшийся и тут же растворившийся в небе, а на его месте, быстро начал вырастать, вывязываясь словно спицами свитер у бабушки, из травы, усеянный луговыми цветами, кресло-трон. Дождавшись, когда он окончательно сформируется, Вышень неторопливо сел.

– Не можете договориться, как всегда? – Зазвучал густой негромкий голос, который, однако, слышали все. – Вот потому-то и напастей столько, в последнее время, сыплется на эту вселенную. Между собой у вас мира нет. Не дело это. – Покачал он головой. – Мое решение будет такое: в последнее время, Черномор, жалуется, что не справляется, и нужны помощники. Раз вам души бывших отступников не нужны, то я отдаю их Нию. – Он властно махнул рукой с корягой, словно это был скипетр, а не обыкновенная палка, и возвысил голос. – Бог моря явись предо мной!

По этому приказу, хлопком распахнулось лазоревым провалом небо, выплеснув вспенившуюся волну пузырящегося моря. Из открывшегося проема, выплыл укутанный моросью, как плащом, новый Бог. В чешуйчатой, серебряной кольчуге, с трезубцем в могучих руках, в короне из острых кораллов, усыпанных каплями жемчуга, одетой на покрытое зелеными, с редкими голубыми прядями, спутанными волосами чело. Он завис над землей, размахивая огромным рыбьим хвостом, словно находился в воде, а не в воздухе, представ всей мощью стихии океана перед судьей.