Текст книги "Сказание о пустыне (СИ)"

Автор книги: Дайре Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Готова услышать последние новости?

Ответить я не успеваю. Дверь распахивается, и появляется супруг.

– Карим, как я рада тебя видеть! – госпожа аль-Назир распахивает объятия и устремляется ему навстречу, а я жду, боясь пошевелиться. Страх заполняет все мои мысли. Сейчас все решится…

– Мама, – он отходит в сторону и коротко смотрит на меня, будто не замечает, будто я лишь часть стены, – я привез хорошие вести.

Отступаю назад, я не хочу слышать, что скажет аттабей. Не хочу знать, кого он приведет в наш дом. Ногой задеваю ароматический кувшин, удерживаю, чтобы он не упал.

– Скоро к нам приедет…

Кувшин разбивается о стену с глухим звуком. И драгоценное розовое масло растекается по толстому ковру. Испуганно вскрикивает свекровь, оборачивается муж. Теперь он смотрит на меня. И видит меня.

– Я не стану делить свой дом со второй женой!

Я убегаю, не дожидаясь ответа. Возвращаюсь к себе и запираю дверь. А потом опускаюсь на ковер и закрываю лицо руками. Что я наделала? Как я посмела повысить голос на супруга? Как смогла поднять тяжелый кувшин и бросить в него? Я – ужасная жена, и Небеса покарают меня за такое поведение…

…Масляное пятно расплывалось по ковру. В комнате царила тишина, от которой у Зейнаб аль-Назир замерло сердце. А когда сын развернулся и посмотрел на нее черными глазами, в которых не осталось ни капли радости, замерло и дыхание. И все слова, что рвались с языка на счет нерадивой невестки. Кровь и та, кажется, застыла.

– Что ты ей сказала?

Карим сделал шаг, а она отступила. Никогда и ни перед кем не отступала дочь шейха, не боялась ни отца, ни мужа, но перед сыном робела. Слишком уж похож он был на нее саму. А в гневе страшен.

– Ничего. Что она себе выдумала?

Аттабей сделал еще шаг, и она снова отступила.

– Думаешь, я не вижу, что здесь происходит? – он не повышал голоса и не рычал, как мог бы, но в тоне его слышалось предупреждение, которое заставляло женщину сжиматься. – Думаешь, не понимаю, что ты творишь? Считаешь, что можешь обращаться со мной как с отцом⁈

Зейнаб остановилась, прижавшись спиной к стене и не смея отвести взгляда.

– Карим, твоя жена…

– Слишком молода и покорна, в отличие от тебя! И я не знаю, что нужно было сделать, чтобы она так поступила! Что ты ей наговорила⁈

Женщина вздрогнула от рыка Пустынного Льва, но промолчала, лишь вздернула подбородок. Она – дочь шейха и не обязана отчитываться ни перед кем, даже перед сыном.

– Я позволял тебе оставаться хозяйкой в этом доме, потому что считал, что так будет лучше, – тише и спокойнее добавил Карим. – Но теперь я вижу, что ты не ценишь мою доброту. Тебе пора навестить свою сестру, мама. Она и ее муж, почтенный аль-Латиф, готовы принять тебя в своем доме. Навсегда.

Он развернулся к выходу, собираясь уйти, и вот тут Зейнаб испугалась по-настоящему.

– Ты не можешь меня отослать! – она бросилась следом за сыном, но остановилась, стоило ему обернуться. – Ты не можешь…

– Отец не мог, а я могу. У тебя есть три дня, чтобы собрать вещи.

Закрылась дверь. Дочь шейха опустилась на испорченный ковер, не веря в то, что услышала. Не может быть, не может быть, что бы ее, Зейнаб аль-Назир выставили из собственного дома. И из-за чего? Из-за девчонки, которая отказывается знать свое место. Разве она заслужила такое? Разве она не заботилась об этом доме годами? Разве не была хорошей женой и матерью? Разве не исполнила свой долг? Так за что же?

Она закрыла глаза, понимая, что сын не изменит решение. Он не станет слушать ее. Не позволит уговорить себя. И значит, скоро ей предстоит покинуть свой дом. Свой город. Женщина закрыла лицо руками и тихонечко завыла…

…Темна ночь пустыни. Прохладна. Нет луны на небе. Лишь звезды смотрят с Небес. Видят они, как неспокойно в доме аттабея, плачет пожилая женщина в своих покоях, страдает молодая жена, не спит и сам хранитель Аль-Хруса…

…Карим смотрел на дверь комнаты жены и ждал. Служанка сказала, что за весь день Адара так и не вышла. Ничего не ела. Не пила. Рано или поздно ей придется покинуть комнату. Аттабей надеялся, что она выйдет раньше, чем закончится его терпение. Выглядеть еще глупее, ломая дверь в комнату супруги, он не хотел. Слугам и без того есть, о чем пошептаться.

И вот раздался шорох внутренней задвижки. Дверь приоткрылась. Сначала совсем немного. Затем шире. Мужчина шагнул в сторону, чтобы остаться в тени. Тонкая фигурка выскользнула в коридор, осмотрелась в поисках служанки, которую он отослал. В тишине раздался отчетливый вздох, а затем шаги.

Он позволил жене отойти от двери, а затем схватил, заключая в объятия и не давая закричать. Она сразу же начала извиваться, пытаясь вырваться. Но Карим держал крепко.

– У моего цветка, оказывается, есть шипы, – произнес он, утыкаясь носом в спутанные волосы за ухом.

Адара замерла, узнав его голос, а затем начала вырываться с новой силой. И даже удивившей его злостью. Аттабей с трудом затащил ее в комнату, но отпускать не спешил.

– Глупая женщина, неужели ты думала, что я решу привести в дом еще одну жену?

Он опустил руку, закрывавшую рот и достал из складок одежды мешочек, что привез с собой из Набира.

– Твоя мать сказала, что ты хочешь посвататься… – начав говорить, Адара перестала вырываться, а потом совсем замерла, услышав позвякивание металла.

Карим опустился на ковер, увлекая ее за собой. Высыпал из мешочка золотые браслеты. Каждый со своим узором. Ювелир, что изготовил их, славился своим мастерством на все девять городов Великой пустыни. Каждый шейх заказывал у него украшения для своих жен.

– Ты родила мне сына, – первый браслет скользнул по тонкому запястью. – Согрела мое сердце. Прогнала одиночество. Зачем мне другие жены, если у меня есть мой цветок?

Пять браслетов тихо позвякивали на руке Адары, поблескивая в темноте.

– Если… если я не ошиблась, скоро у нас будет еще ребенок, – тихо прошептала она.

Улыбнулся Пустынный Лев, прогнал страх. Все знают, что вторые роды проходят легче первых. Небеса сберегут его цветок, как будет беречь и он сам…

…На следующий день после возвращения аттабея ко мне приходит свекровь. Лицо ее опухло от слез. Глаза красны. И впервые заметно, что время также беспощадно к ней, как и к другим людям. Она останавливается сразу за порогом комнаты, не смея подойти ближе. Молчит.

– Надира, сходи к кормилице, узнай, как чувствует себя Рашид.

Служанка послушно кланяется и уходит. Мы остаемся вдвоем.

– Карим хочет отослать меня, – говорит женщина, которую я бы хотела никогда не видеть. – К моей сестре. Ее муж живет в Набире.

– Легкой вам дороги, – отвечаю и отворачиваюсь. Но гостья не уходит.

– Поговори с ним. Только тебя он послушает. Попроси его оставить меня здесь. Я… я не стану больше мешать тебе. Не буду говорить. Но я хочу остаться в моем доме! Пожалуйста… Я прошу тебя, поговори с моим сыном. Я не хочу уезжать.

Я снова смотрю на нее. Сейчас передо мной не гордая дочь шейха, а несчастная немолодая уже женщина, которую выгоняют из собственного дома. Я помню, что она говорила мне. И понимаю, что в душе она все также меня презирает. И никогда не посчитает равной.

– Чего ты хочешь? – спрашивает Зейнаб аль-Назир. – Драгоценности? Наряды? Что тебе нужно? Я отдам все.

– Почему вы хотите остаться?

Я хочу понять ее. Зачем? Не знаю. Еще вчера мне хотелось сделать ей больно, но сейчас… Золотые браслеты все еще обнимают правую руку. Мой муж любит меня. И я больше не стану в нем сомневаться. А если появятся вопросы, задам их ему. Аттабей не прогнал меня вчера, не прогонит и за несколько слов.

Гостья вздыхает. Проходит по комнате. Останавливается у окна.

– Когда-то я была такой как ты… Молодой. Полной сил и страстей. Меня растили во дворце. Я никогда не знала отказа ни в чем. Меня учили танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах, вести дом, читать, писать. Я знаю три языка и наречие народа пустыни. Мне казалось, меня ждет удивительная жизнь, но потом меня выдали замуж. И оказалось, что все, что от меня нужно – родить ребенка. Лучше мальчика. Но именно в этом природа мне отказала. Роды были долгими и тяжелыми. Помню, как я кричала. Мучилась. А когда все закончилось, и я пришла в себя, повитуха сказала, что еще один ребенок меня убьет. Ты наверняка слышала, что говорят обо мне. Правда. И ложь… Я боялась смерти, но она все равно меня нашла, – свекровь посмотрела мне в глаза. – Я больна, боль живет внутри, там, где у нормальных женщин плодородное чрево, у меня лишь пустыня и боль… Мне осталось недолго, но я хочу провести все свое время здесь, в Аль-Хрусе. Я люблю этот город, люблю своего сына и внука. Я не хочу уезжать…

Наверное, мне стоило прогнать ее. Отвернуться. Уйти, оставив без ответа. И будь она на моем месте, поступила бы именно так. Но я – дочь торговца тканями, а не шейха.

– Я не умею петь и танцевать. Моих сестер учили, но меня посчитали бездарной. Я плохо пишу и читаю, но умею хорошо считать и знаю, как использовать ткани. Чем шелк отличается от хлопка. Я умею мыть полы и знаю, как хранить продукты, но мне не справиться с этим домом одной. И я люблю своего мужа, – мы смотрим друг другу в глаза, и кажется, впервые находим что-то общее. – Я поговорю с ним, но Карим может не послушать меня.

– Значит, такова воля Небес, – госпожа аль-Назир хочет уйти, но я останавливаю ее:

– Если вы останетесь, вы научите меня? Расскажете, как управлять вашим домом?

Она замирает, но затем склоняет голову.

– Я расскажу тебе все…

…Пустынный Лев не отослал свою мать. Но взамен потребовал, чтобы в его доме царили мир и покой. И так было. Дочь шейха сдержала свое слово. И жена аттабея приняла из ее рук управление домом. А когда спустя два года Зейнаб аль-Назир умирала, дочь торговца тканями обтирала ее лицо и подносила ей воду.

– Я ошиблась в тебе… – шепот умирающей раздается в темноте. – Ошиблась… Думала, что ты глупая девчонка, как твои сестры, но ты оказалась мудрее…

– Я оказалась достаточно глупа, чтобы бросить в мужа кувшин с розовым маслом. Счастье, что промахнулась.

– Ты уже ему сказала?

– Нет. Я хотела подождать…

– И правильно… Ты утешишь его, когда меня не станет. Знаешь, он все-таки любит меня. Пусть и не показывает.

– Знаю… Если у нас родится дочь…

– Спасибо…

Последний вздох срывается с губ умирающей. И душа ее обретает покой. Устремляется к Небесам. Она знает, что ее жизнь не прошла напрасно, что знания ее еще пригодятся. И что дом ее в надежных руках…

…Говорят, однажды Луна подарила один из своих цветов Пустынному Льву. Он должен был оберегать его и заботиться. Но не знал Лев, что и цветок заботиться о нем. Что может он не только слушать и проводить воду сквозь пески. Что Цветок Пустыни хранит тайну. И когда-нибудь сыграет свою роль…

Сказка 3. Наследник пустыни

…Горяча пустыня. Стоит посреди нее Белокаменный город. Ждет своего повелителя. Охраняет город Лев. Спокойно спят жители. Молятся Небу. Не знают бед и несчастий. Но однажды пески приносят весть – вернулся Наследник пустыни. Молод он. Силен. Подобен самому солнцу, что освещает Небо. Покорится ему пустыня…

…Медленно встает солнце над пустыней. Замирает жизнь в песках. Звери спешат вернуться в норы. Люди в городе наслаждаются последними минутами прохлады, зная, что уже совсем скоро пустыня раскалится, и удушающий жар прокатится по улицам…

…В рассветные часы хранитель Аль-Хруса не спит. Близится срок возращения наследника шейха. Истекает отпущенный ему срок. Неспокойно в городе. Неспокойно и на сердце у Пустынного Льва.

– Кади просил передать, что мальчик воспитан воином, – гонец в пропитанных песком одеждах говорит медленно, чуть растягивая слова. – Он молод и рвется домой. В нем горит огонь самого солнца. Но твоей мудрости ему не досталось…

Хмурится аттабей. Складка меж его бровей уже не исчезает, скрепленная временем. Слышит он предупреждение, но не желает отвечать.

– Я благодарен кади за помощь, мой дом всегда открыт для него и любого из народа пустыни.

Гонец согласно кивает, прикрывая глаза. Он никуда не спешит, и разговор с ним плавен и текуч.

– Кади знает о справедливости Пустынного Льва. Но хочет знать, так ли ты желаешь возвращения своей крови? Мальчик мнит себя мужчиной и не станет слушать добрые советы. Он жаждет править.

От второго предупреждения отмахнуться сложнее. Все понимает хранитель Аль-Хруса, но и поступить иначе не может.

– У меня нет прав на Сердце Пустыни. Я обещал защищать наследника и хранить город до его возвращения. Срок вышел. И я отдам ему Аль-Хрус. Иначе стану изменником… Моя честь этого не позволит.

Снова склоняет голову гонец.

– Кади примет слова аттабея. Он знает, что такое честь. Но хочет напомнить, что народ пустыни заключал договор с хранителем Аль-Хруса, а не с его правителем.

Темнеет лицо хозяина дома, сверкают черные глаза.

– Кади желает расторгнуть договор?

Улыбается гонец, прячет за прикрытыми веками лукавство.

– Кади уважает аттабея и не поднимет руку на его людей, но мальчику придется самому доказать, что он достоин уважения.

Вздыхает аттабей. Хмурится еще больше, но не возражает. Народ пустыни уважает силу, но только ту, что управляется мудростью. Он не признает безрассудство и глупость. Много лет шейхи девяти городов пытались договориться с кади, заключить союз. Но народ пустыни считал себя вольным и не желал брать обязательств. Однако Карим сумел найти слова…

– Я уважаю решение кади и не стану настаивать на большем.

Кланяется гонец. Знает, что разговор окончен, а впереди у него путь обратно.

– Как только я вернусь, мои братья соберут наследника в дорогу и привезут его в самое ближайшее время.

– Пусть пустыня будет благосклонна к тебе, сын песков.

– Пусть хранят тебя Небеса, друг кади…

…Выше поднимается солнце над пустыней. Замирает жизнь. Шумит базар в Аль-Хрусе, спешат за товарами слуги, чтобы до полуденного жара успеть купить все, что нужно. Накрывают завтрак в доме аттабея. Дымятся на низком столике свежие лепешки, ждут блюда с закусками и горячим гузи. Подают свежесваренный кофе с кардамоном…

…Сегодня трапезу с господином разделяет глава его личного отряда, почтенный Али Лафид.

– Доброго дня, аттабей.

– И тебе, друг мой, – кивает хранитель города и располагается на подушках.

Неспешна трапеза, и разговор идет ей под стать.

– Гонец принес вести от кади?

– От твоих глаз ничего не укроется, Али.

– Значит, наследник скоро вернется…

Хмурится старый воин, неспокойно и у него на сердце.

– Мой друг кади передал, что договор будет соблюдаться только в отношении меня.

– Народ пустыни не принял мальчика, – делает вывод Лафид. – Примут ли шейхи?

– Я буду рядом, чтобы помочь ему.

– Но станет ли он слушать? При всем моем уважении, аттабей, сестра твоей матери избаловала его.

Мрачен аль-Назир, не хочется ему есть, и аромат кофе совсем не прельщает. Помнит он, как три года назад в Набире наследника едва не убили прямо на улице. Пытались подстроить ограбление, но верные люди защитили. И один из них умер спустя несколько дней в ужасных мучениях от маленькой раны. Когда воры хотят стянуть кошелек, они не пропитывают ядом кинжалы.

– Она хотела как лучше… Небеса не дали ей своих детей, и сын брата стал ей родным. К тому же мальчик рано лишился отца и долго скитался по дальним родственникам. Когда его привезли в Набир, я считал, что он будет в безопасности.

– Никто не может предсказать будущее, даже мудрецы, что читают звезды. Жаль лишь, что мы так и не узнали, кто нанял убийц.

Того мальчишку-вора нашли мертвым в подворотне. Расспросы и подкуп ничего не дали. Наследника пришлось спрятать там, где никто не сможет отыскать. В пустыне. Среди кочевого народа. Но убийца мог ждать… Оттого и неспокойно было аттабею и почтенному Лафиду.

– Шарифа видели в Набире за день до покушения… – осторожно говорит Али.

За свои пятьдесят лет он успел многое повидать, в том числе и предательств. Боевому искусству его учил еще покойный господин аль-Назир, а потом приставил к сыну охранять и служить. Лафид служил. Присматривал и за будущим аттабеем и за его другом, и видел то, что для глаз Карима оставалось недоступно.

– Это может быть лишь совпадение, – отвечает хранитель города.

– А может и не быть. Как с его женами…

Знает, на что надавить старый воин. Видит, как еще больше мрачнеет аль-Назир. Весь Аль-Хрус знает, у кого украл невесту правитель. И пусть сплетни давно утихли, Шариф не забыл обиду. Гордость не позволит.

– Он нашел себе третью жену, и я слышал, она родила ему сына, – черны глаза аттабея, и видится в них сомнение.

– А старшую жену аль-Хатум схоронил сразу после твоей свадьбы. А вторую недавно. И ни одна из них так и не родила. Совпадение?

– Мы росли как братья, он всегда был вхож в мой дом и везде сопровождал меня. Когда я решил спрятать наследника и договориться с шейхами, он – первый поддержал меня.

– Все так… Но тот, кто всегда оставался вторым, может захотеть стать первым. Если бы мальчишка погиб в Набире, могло получиться так, что шейхи усомнились бы в тебе, как в хранителе. И кто тогда стал бы править в Аль-Хрусе?

– Тот, кто смог бы договориться с ними вместо меня… – медленно отвечает аттабей и пробует кофе. Но прекрасный вкус не способен отогнать тяжелые мысли. И успокоить растревоженное сердце…

…Полуденный жар течет по городу. Пустеют улицы. Окна закрывают мокрыми тканями, чтобы хоть как-то охладить горячий воздух. Замирает жизнь Аль-Хруса в ожидании вечера…

…Задумчив аттабей. И чтобы отогнать тяжелые мысли приходит туда, где царит покой и радость. На женской половине тихо. Год назад ушла на Небеса Зейнаб аль-Назир, а вскоре после нее скончался и почтенный Мустафа, торговец тканями. Адара попросила забрать из дома отца ее мать, чтобы приглядывать за детьми и помогать управлять домом. Он не стал возражать. Дом велик, и лучше, если рядом с женой будет кто-то опытный и мудрый.

Первой его появление замечает служанка жены и уже хочет бежать к госпоже, но он останавливает ее жестом. Сейчас хранителя Аль-Хруса интересовал лишь душевный покой, а для телесного время наступит ночью.

Карим бесшумно подходит к комнате, что выделена для детей, и замирает за порогом. Старший сын спит, сжимая в руках игрушечную саблю. И хорошо, вырастет воином. Дальше в подушках и покрывалах завернулись Ибрагим и Изза, как всегда вместе. Улыбается аттабей. Рождение двоих детей вместо одного удивило его. Хорошо, что повитуха, принимавшая роды, оказалась опытной. Хорошо, что жена его молода и здорова и справилась с таким испытанием. Сама Адара полулежит на подушках с рожденной совсем недавно Зейнаб и не замечает его. Что-то тихо шепчет дочери и улыбается.

Улыбается и аттабей. Уходят дурные мысли, легко становится на сердце. Пять лет прошло со дня свадьбы. Изменился его цветок пустыни. Стал крепче и сильнее. Расцвел той красотой, что ведома немногим. Но все также становится тепло от одного лишь взгляда, и спокойно, когда жена рядом.

Она будто чувствует его присутствие и поднимает взгляд. Светлые глаза сверкают золотыми топазами.

– Как проходит день у моего цветка? – спрашивает Карим и проходит в комнату.

– Рашид хвастался саблей, и Изза побила Ибрагима, когда пыталась отнять ее.

Аттабей устраивается на подушках и заглядывает через плечо жены. Младшая дочь хмурится во сне и посапывает.

– Наследник растет воином… – отмечает он.

– А дочери ты тоже подаришь саблю?

– Думаю, она отберет ее у брата, когда придет время.

С самого рождения старшая дочь показывала характер, его покойная мать лишь качала головой на ее требовательные крики и говорила, что выдать ее замуж будет непросто. Точнее непросто найти мужа, который сможет ее обуздать. И много тревог она принесет родителям.

Карим отмахивался. Он не был уверен, что увидит детей взрослыми, и хотел лишь найти тех, кто сможет позаботиться о его семье, когда Небеса заберут его. Раньше надежным человеком казался Шариф, но в последние годы старый друг отдалился и стал почти чужим, а если оправдаются подозрения Лафида, то и вовсе врагом… Молодой же шейх вряд ли может выступать надежной защитой. Впрочем, скорая встреча все покажет…

Аттабей доверял мнению кади, но хотел составить и свое. Он помнил Малика семилетним мальчиком, которого забрал вместе с матерью и отвез в Аль-Алин на самый край пустыни. К дальнему-дальнему родственнику по линии отца. Там никто не знал, кем является несчастная вдова и ее малолетний сын. Спустя пять лет мать наследника умерла, шейхи к тому времени успокоились и признали Карима аттабеем. Малик отправился к тетке в Набир, где и находился до покушения. Последний раз они виделись перед тем, как наследника Аль-Хруса принял народ пустыни. Он был уже не мальчиком, но юношей, который вовсе не желал прятаться, но все же прислушался к голосу разума. Пустынный лев надеялся, что будет слушать и впредь…

– О чем думает мой муж? – тонкие пальцы касаются лба меж бровей, будто пытаются отогнать тяжелые мысли.

– О будущем, только о будущем, – отвечает аттабей и обнимает жену. На сердце у него все также неспокойно…

…Шумит Аль-Хрус. Разлетаются по городу сплетни и слухи. Говорят, что молодой шейх скоро вернется домой. Откроется дворец, что стоял пустым четырнадцать лет, появится правитель у Сердца Пустыни. Радуются люди, но и тревожатся, каким будет новый шейх? Добрым? Мудрым? Сильным? Что принесет он городу? Никто не знает…

…В назначенный день и час через Золотые врата въезжает отряд народа пустыни. Всадники с закрытыми лицами едут по улицам к дому аттабея. Все одеты одинаково. И никто из прохожих, привычно уступающих дорогу, не подумал бы, что в центре отряда скачет Малик ибн Иса аль-Ахраб, будущий шейх и господин…

…У дома аттабея всадники спешиваются, и двое идут внутрь, а остальные остаются на улице. Им сразу же подносят свежей воды из колодца. А гостей встречает хозяин дома.

– Легка ли была дорога? – спрашивает Карим, разглядывая двух мужчин.

Тот, что справа, первым открывает лицо.

– Пустыня была к нам милостива, друг кади.

– Я ради и надеюсь, могу теперь поприветствовать своего племянника?

Второй из гостей нетерпеливо срывает с головы куфию и улыбается.

– Здравствуй, дядя!

Наследник Аль-Хруса молод. Кожа его смугла, глаза ясны и горят огнем, голос звонок и силен.

Кивает аттабей, разводит руками, показывая свое гостеприимство:

– Мой дом – твой дом, мой господин, располагайся, а я пока оговорю с нашими друзьями.

Кивает глава отряда, прощается с наследником:

– Народ пустыни рад был приютить будущего правителя.

– И я рад был быть гостем пустыни, – отвечает Малик и устремляется в соседнюю комнату к накрытому столу.

– Останешься ли ты и твои братья, чтобы разделить с нами трапезу? – спрашивает хозяин дома.

– Пустыня кормит своих детей, друг кади, к тому же дома нас ждут семьи. Мы поспешим в обратный путь, чтобы не беспокоить их…

– Пусть пустыня будет благосклонна к сынам песков…

– Пусть тебя хранят Небеса, друг кади.

Отряд народа пустыни уезжает, будто его и не было, а аль-Назир идет к гостю, приезда которого так долго ждал.

– У тебя хороший дом, дядя, – Малик уже устроился на подушках в ожидании аттабея.

– Дворец еще лучше, – хозяин дома усаживается напротив гостя и медленно режет лепешку.

– Жду не дождусь, когда смогу туда вернуться, – улыбается шейх, сверкают белые зубы.

– О твоем приезде еще никто не знает, было бы хорошо показать народу, что правитель вернулся…

– Торжественный въезд в город? С отрядом стражи? Я был бы рад показаться подданным, а не приезжать в свой дом как вор.

– Людей, желавших твоей смерти в Набире, так и не нашли. Они могут попытаться снова, – вежливо напоминает Карим и привычно хмурится.

– Неужели я теперь до конца жизни буду прятаться⁈

– Речь идет лишь о разумной осторожности, но в целом ты прав. Торжественный въезд через Золотые ворота в окружении стражи вполне подойдет для представления. Стоит также объявить праздник. Выставить угощение на площади.

– Хорошо, я согласен, – отмахивается Малик, уделяя больше внимания предложенным блюдам, чем беседе.

Умолкает хранитель Аль-Хруса, хмурится. Ему было столько же, сколько и племяннику сейчас, когда он принял на себя ответственность за город. Так почему же кажется, что гость – всего лишь неразумный мальчишка, а не взрослый мужчина? От того ли, что будущего шейха долго прятали? От того ли, что сестра матери на самом деле избаловала его? Или же от того, что не было рядом отца, способного направлять и учить?

– Как тебя принял народ пустыни? – спрашивает Карим, когда слуги приносят тонкие лепешки и инжир, а к ним крепкий чай.

По лицу молодого шейха пробегает тень.

– Их жизнь подобна самой пустыне. Неизменна. Несколько племен живут под рукой кади, переезжают с места на место. Следуют зову песков. Я провел с ними три года, но так и не смог понять…

Хмурится аттабей, понимает, что не быть договору между Аль-Хрусом и народом пустыни. Не станет кади поддерживать наследника.

– Я не оскорблял их, дядя, – молодой шейх замечает настроение родственника, – но и стать своим не смог.

– Главное, чтобы ты стал хорошим правителем для Аль-Хруса, – примирительно отмечает Пустынный лев.

Улыбается племянник, в глазах его мелькает озорство, как в глазах Рашида, когда тот желает совершить пакость.

– Я слышал о твоей женитьбе, дядя. О том, что ты украл невесту у лучшего друга и кроме нее не взял другой жены. Ты позволишь мне взглянуть на женщину, покорившую сердце хранителя Аль-Хруса?

Смеется Малик, и видится в его улыбке второй Шариф, когда-то такой же смешливый и молодой. Не улыбается Карим, но кивает, отгоняет дурные мысли.

– Правителю Аль-Хруса не отказывают. Я познакомлю тебя со своей женой и наследником…

…Тиха ночь пустыни. Спокойна. Но знают старики, что такое затишье и безветрие бывает только перед бурей. Не верят они спокойствию пустыни. И проверяют запасы воды, укрывают колодцы во дворах, осматривают кладовые. В доме можно пережить любую бурю…

…– Мальчишка! Наглый щенок! – рычит Пустынный лев, ходит по комнате из угла в угол, и кажется, что бьет себя хвостом по бокам. Сердится.

– Что так расстроило моего мужа? – ласково спрашивает жена, укрываясь покрывалом.

– Расстроило⁈ – останавливается хранитель города, бросает горящий взгляд на супругу. – Он смотрел на тебя неподобающе! Не так как должен смотреть на свою родственницу! Без почтения!

Злится Лев. Красив племянник, молод и строен, силен, похож на него самого когда-то. И нагл без меры! Не воспитан!

Смеется Цветок пустыни. И ночь вторит ей блеском звезд на небе.

– Неужели мой суровый муж приревновал меня к собственному племяннику?

Еще сильнее злится аттабей. Хмурится. Сверкает глазами. Но смеется жена, улыбается. И медленно поднимается с ковра, подходит ближе. Обнимает горячими руками со звенящими браслетами.

– Ты же сам пригласил его на женскую половину, разрешил познакомиться со мной и детьми, – она укоряет мягко, и тонкими пальцами разглаживает складки меж бровей.

Уходит злость, но на сердце все равно неспокойно.

– Он мог бы проявить больше почтения.

– Он – молод, к тому же не женат. Появится супруга, станет спокойнее…

Вздыхает Карим, знает, что права жена, но все равно не может забыть прошедший вечер. Однако правителю на самом деле нужно остепениться. Соседние шейхи не станут воспринимать всерьез мальчишку. И снова вспоминается, как он сам не торопился со свадьбой. Но аттабей – всего лишь хранитель, к тому же он делом доказал, что уже не мальчик, но мужчина, с которым нужно считаться.

– У шейха Набира есть несколько незамужних дочерей, одна из них может стать достойной супругой Малику. К тому же брак с ней укрепит связи между городами, – вслух рассуждает мужчина.

– Вот и предложи ему подыскать невесту, – прижимается к груди Адара, – мысли о собственной свадьбе отвлекут его от взглядов на чужих жен.

И снова смеется, а Пустынный лев смыкает объятия и увлекает ее на ковер. Ночь продолжается…

…Идет время. Отшумела буря в пустыне. Состоялся праздник по поводу возвращения правителя Аль-Хруса. Отбыл аттабей в Набир, чтобы просватать за молодого Малика ибн Иса Аль-Ахраб одну из двух младших дочерей шейха. А по возвращении узнал, что жена вновь ждет ребенка…

…– Слишком рано, Зейнаб еще мала, а ты не оправилась. Из-за этого мальчишки я совсем потерял голову…

Хмурится Пустынный Лев. Переживает. Знает, что поспешил, но сделанного уже не воротишь. Перебирает его волосы жена, успокаивает.

– Я родила тебе четверых детей, справлюсь и с еще одним. Все будет хорошо. Лучше расскажи, что творится в Набире. Тебя так долго не было…

– Шейх не хотел отдавать дочерей за Малика, пришлось уговаривать. Даже Латиф не смог на него повлиять.

Почтенный старец, принимавший у себя наследника несколько лет, являлся старым другом правителя Набира. Говорили, что он всегда может найти слова, способные убедить господина. Но не в этот раз…

– Разве он не должен радоваться? Дочь получит хорошего мужа.

Вздыхает Карим, прикрывает глаза. Усталость после дороги оказалась больше, чем раньше. Время властно и над ним. Уже не так молод Пустынный Лев, не так быстр и силен, как хотелось бы.

– Шейх намекнул, что другие правители не слишком рады возвращению Малика. Он слишком долго был далеко от Аль-Хруса, никому незнаком, к тому же… Соглядатаи наблюдали за ним у Латифа и доносили шейху…

– И он остался недоволен тем, что узнал.

– Недоволен, но он чтит волю Небес и кровь первых владык пустыни. Со временем соседи привыкнут, но каждый шаг Малика должен быть взвешен и мудр, а он слишком порывист.

– Ты сомневаешься в нем?

– Я не могу в нем сомневаться, мой цветок. Мой долг – хранить его и город. Но раньше исполнять его было проще…

Слушает жена, кивает. Из незаметной тени она давно превратилась в полноправную хозяйку, стала опорой для мужа. Научилась слышать несказанное и делать верные выводы. От того и вздыхает, хмурится, печалится…

…Время – странная вещь. Вот оно бежит, быстро-быстро мелькают дни, превращаясь в недели, месяцы и года, и вдруг замирает. Тянется точно вязкий кисель. Мучает ожиданием.

Очередная беременность оказалась не такой как другие. Неожиданно оказалось тяжело ходить. Стоять. Лежать. Еда не задерживалась в теле. Дурнота не проходила ни ночью, ни днем. И каждый день походил на пытку. А повитуха все чаще хмурилась и качала головой.

– Плохой ребенок, плохой… Не кончится это добром.

Она причитала сквозь зубы и махала руками, пытаясь отогнать зло. Но я знала, что все бесполезно. С другими детьми все было иначе. И даже когда я носила двойню, все проходило легче, а теперь…

Мать, которая в доме Карима оттаяла и отогрелась, стала похожа не на тень, но на женщину, пусть и немолодую и прожившую далеко не самую простую жизнь, вдруг снова замирает. Глаза ее, темные, что кофейная гуща, смотрят со страхом. С жалостью. Болью. Она знает, она уже знает, что будет. И я гоню ее прочь вместе с повитухой. Мне не нужны похороны при жизни.