Текст книги "Конец"

Автор книги: Давид Монтеагудо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Все равно надо попробовать, – говорит Хинес, имея в виду эту дверь, – а вдруг…

В тот же самый миг, прежде чем Хинес успел сделать хотя бы шаг, по другую сторону двери слышится хорошо всем знакомый шум воды, льющейся из бачка в унитаз. Все смолкают и застывают, словно окаменев. Это так неожиданно, что никто не решается шевельнуться в те несколько секунд, пока продолжается урчание бачка; потом дверная ручка поворачивается и дверь распахивается… А чуть раньше в полной тишине можно было расслышать приближающиеся шаги и даже какие-то невнятные слова, которые скорее процедил, чем выговорил тот таинственный персонаж, который находится в туалете.

На пороге показывается Уго.

– Черт бы тебя!.. – вырывается у Хинеса.

Следом раздаются похожие возгласы или просто вздохи облегчения.

– А что случилось-то? – спрашивает Уго, в свою очередь встревожившись при виде того переполоха, который вызвало его появление, при виде семи изумленных, застывших лиц с широко распахнутыми глазами, при виде того, какое облегчение испытали все они, узнав его. Но друзья глядели на него еще и враждебно, с явным осуждением.

– Ну ты даешь! Разве можно так пугать людей! – говорит Хинес. – Мы уж решили, что там кто-то есть…

– Думаю, было бы лучше, если бы там и вправду кто-то был, – отмахивается Уго, делая несколько шагов вперед и разглядывая пустую постель.

– Да, разумеется, но мы уже не рассчитывали… уже не… Откуда ты вообще взялся? Как ты туда попал?

– Ты же пошел на кухню, – вспоминает Кова, все еще не оправившись от изумления, – я видела, видела, как ты открыл дверь и…

– А в кухне оказалась еще одна дверь. Она была заперта, но в скважине торчал ключ, вот я ее и открыл. Вышел через ту дверь, потом вошел сюда, чтобы полюбопытствовать…

– Да откуда ты вошел-то?

– Ну через входную дверь, через прихожую. Она вон там, рядом, – указал он, махнув рукой назад, в сторону туалета.

– Все правильно, – говорит Марибель. – В прихожей была дверь.

– А свет… он с улицы, – не без разочарования замечает Ибаньес, заглядывая в дверь туалета.

Он видит в туалете окошко, оно еще меньше, чем два предыдущих, но основная часть света попадает сюда прямо снаружи – через две поочередно распахнутые двери.

– А зачем ты дернул за цепочку? – спрашивает Хинес. – Ты пользовался туалетом?

– Нет, он не успел.

– Я просто хотел проверить, есть ли там вода. Из крана на кухне она чуть потекла, совсем тоненькой струйкой, и все. Тут то же самое, – говорит Уго, кивая в сторону туалета. – Не знаю… взял и проверил бачок.

– Отлично, – говорит Хинес, не скрывая бешенства. – Теперь мы остались без воды, и если кому-то понадобиться сходить в уборную…

– Сам знаю… я потом уже сообразил, – оправдывается непритворно расстроенный Уго. – Понимаешь… вдруг стукнуло в голову… и я не подумал, что…

– Но в бачке ведь была вода, – вмешивается Ньевес, – мы слышали…

– Это не означает, что бачок снова наполнится, – говорит Ибаньес. – Никто не знает, когда налилась туда вода. Попробуй – и сама убедишься. Если в кранах ее нет…

– Итак, мы остались без воды… – размышляет вслух Мария, ни к кому не обращаясь.

– Но, может быть, воды нет только здесь. – Ньевес по-прежнему старается воспринимать события с оптимизмом. – Только в этом поселке или в этом доме. В приюте ведь вода была.

– Нам повезло, вот и все, – говорит Хинес. – Я еще там боялся, что она кончится, но в приюте, судя по всему, имеется большой бак или вода течет под воздействием силы тяжести… Вспомните – приют расположен гораздо ниже, чем поселок, почти на уровне реки.

– А сюда воду должны качать насосом или другим подобным способом, – продолжает его мысль Ампаро.

– Точно.

– Ладно, ничего особенно страшного не случилось, – говорит Ибаньес. – В любом случае надо уматывать отсюда поскорее. Никого тут нет… и вряд ли стоит ждать, что кто-то вдруг нагрянет.

– Да, но… было бы не лишним устроить передышку. И что-нибудь поесть, – говорит Хинес. – Кроме шуток, ведь уже небось около двенадцати.

– Я тоже собиралась это предложить, – говорит Ампаро. – Я лично больше ни шагу не сделаю, если мы прежде не отдохнем.

Ампаро сидит на краю кровати. Она уселась только что, и Марибель последовала ее примеру, предварительно окинув брезгливым взглядом простыни. Остальные продолжают стоять, а Ньевес подошла к туалетному столику в углу и начала рассматривать баночки и флаконы, а также маленькую фотографию в рамке, обнаруженную там же.

– На кухне была еда? – спрашивает Хинес.

– Кажется, да, хотя я специально не проверял.

– Но… мы что, обворуем их? – Ньевес поворачивается и смотрит на своих друзей.

– Перестань ерундить! Это необходимость, – вскидывается Ампаро. – Мы оставим записку и объясним, в какое положение попали. Я хочу есть.

– Можем оставить им деньги, – предлагает Марибель.

– Ага, или кредитную карточку, чтобы они сами их сняли, – ехидничает Уго.

– Подумайте, как нам нужна сейчас эта еда… – говорит Хинес. – Я бы даже прихватил что-нибудь с собой – и прежде всего воду…

– Ну, знаешь! Такая перестраховка!.. – набрасывается на него Уго.

– Просто я хотел бы учесть и самый худший из вариантов, – объясняет Хинес. – Это всего лишь разумная предусмотрительность. Вообразите только… вообразите, что нам придется идти пешком до Сомонтано…

– До Сомонтано?!

– Это ведь двадцать километров, да?! Разве не…

– Да погодите вы, я не для того вовсе сказал… не собираюсь сгущать краски, – продолжает Хинес, – не хочу никого пугать, но… нам не повезло, мы оказались в довольно пустынном месте – здесь очень мало жилых домов и очень мало населенных пунктов вдоль шоссе вплоть до Сомонтано. Мы вообще не знаем, живет ли там кто… Надо учитывать возможность того, что…

– Ну давай уж договаривай! – Ампаро хмуро глядит на него со своего места.

– …Что там мы увидим то же, что и здесь.

– А ведь я предупреждал: в этом дерьмовом поселке… И не было никакой нужды карабкаться сюда, – ворчит Уго.

– Но тут ведь живут люди! – Ньевес уже встала и присоединилась к тем, кто стоит между двумя дверьми.

– Правда? Ну так познакомь нас с ними! А вообще – хватит! Надо было двигаться прямиком в ущелье, там всегда полно и туристов, и просто отдыхающих.

– Вряд ли так уж полно, это вряд ли, – возражает Ибаньес.

– Минуточку, пожалуйста, минуточку, – просит Мария, которая очень внимательно выслушала все, что здесь говорилось, а теперь пользуется паузой, чтобы высказать свое мнение. – Сколько времени понадобится на то, чтобы дойти до Сомонтано?

– Пешком?

– Да.

– Трудно сказать с точностью, – отвечает Ибаньес, – на машине нужно… это почти двадцать километров, хотя, если пройти через ущелье, можно сэкономить километр-другой… Не знаю… четыре… пять часов или даже шесть. Все зависит от скорости, с какой мы будем шагать.

– Ясно одно, – говорит Хинес, – мы уже потеряли… нет, не потеряли, скажем так, а неправильно потратили утро, и часы продолжают утекать. Я предлагаю вот что: мы спокойно здесь посидим и поедим, восстановим силы и как можно раньше пойдем к ущелью.

– Он прав, – соглашается Ампаро, поднимаясь с кровати. – Пошли на кухню посмотрим, что там имеется, а потом расположимся в гостиной и подкрепимся.

– А если продукты отравлены? – спрашивает Марибель.

– Какие продукты? Пирог? – уточняет Мария.

– Нет, вообще продукты…

– Слушай… – Хинес даже несколько растерялся от подобного вопроса. – А с чего бы им быть отравленными? Вроде нет никаких признаков.

– Да мы ведь пили воду, – добавляет Ибаньес, – и если бы еда была отравлена, то и вода тоже, это ведь куда проще сделать…

– И еще мы пили кофе…

– Правда, холодный.

– И еще галеты, привезенные Ньевес.

– И салат невесть из чего, – добавляет Уго грубо. – Ладно, пошли грабить холодильник, а если кто очень уж опасается, пусть ест консервные банки.

– Вот именно, и оставит нам то, что находится там внутри.

Ибаньес сидит за столом в гостиной, повернувшись спиной к большому окну, через которое открывается прекрасная панорама. В другом конце комнаты, напротив Уго, но спиной к нему расположились на диване Мария и Марибель, они сидят перед стенкой с неработающим телевизором. Ампаро и Ньевес устроились в креслах, повернув их так, чтобы можно было удобно разговаривать с остальными. Кова последовала примеру Ибаньеса и села на конце стола, но на противоположном – так что ей видны прихожая и дверь на улицу. Уго сперва сидел в кресле рядом с женой, а сейчас стоит за ее спиной и рассеянно разглядывает висящую на стене картину. Картина приторно-слащавая и в то же время имеет грубоватый эротический подтекст; на ней изображена загорелая крестьянка с ржаным снопом в руках.

Все подкрепляются бутербродами либо причудливо составленными блюдами, на изготовление которых пошли продукты, найденные в кладовке и холодильнике. Только один Уго, как всегда более непоседливый, чем его товарищи, уже проглотил свой завтрак и теперь стряхивает крошки с одежды и ощупывает не слишком спелый персик, который схватил скорее ради забавы, а вовсе не из желания съесть. Чтобы смягчить чувство клаустрофобии, мучающее собравшихся в этом доме, они настежь распахнули все двери и окна, и по комнатам гуляет ветер, но он все равно горячий и очень сухой. В гостиной нет только Хинеса, который вышел, не переставая жевать бутерброд, чтобы осмотреться снаружи.

– Это напоминает мне сказку про девочку с золотыми кудряшками и медведей, – говорит Ибаньес, на миг прерывая дело, которым был занят, – добывание с помощью вилки консервов из маленькой банки.

– Что еще за сказка? – спрашивает Ньевес из своего кресла – рот у нее полон, она держит бутерброд двумя руками.

– Неужели не знаешь?

– Что-то смутно припоминаю, но…

– Это сказка про девочку, которая заблудилась и вышла к домику с открытой дверью, – начинает пересказывать Ибаньес, – а там на столе стоит готовый обед, постели застелены… кроватей несколько, как и мисок с едой, так что сразу понятно: там обитает большая семья или, сказать лучше, семья, типичная для тех времен, когда еще придумывали сказки, то есть с пятью-шестью детишками. И девочка ест из одной миски, пьет из стакана, а потом ложится поспать на одну из кроватей. Но оказывается, что в домике живет медвежье семейство и медведи просто пошли прогуляться перед обедом…

– Да, теперь вспомнила. А чем закончилась сказка?

– Не знаю. Честно, не знаю. Начисто забыл. Знаешь, в голову почему-то приходят только старые пародии или комикс из «Змеи»,[12]12
  «Змея» («El Vibora») – испанский журнал комиксов.


[Закрыть] даже, если угодно, порнографический вариант сказки, где девочка эта уже вступила в пору половой зрелости… И никаких золотых локонов не было – разгуливала бритой наголо, а завитки у нее остались только…

– Приехали! – обрывает его Ампаро.

– В любом случае финал не имеет сейчас никакого значения, я хотел только сравнить нашу ситуацию с той – простенькой, но полной загадок… Этот дом тоже очень маленький, совсем как в сказке, и признайтесь, ведь были минуты, когда все боялись и ждали, что вот сейчас на пороге вырастет папа-медведь…

– Да, дом действительно совсем маленький, – переключает разговор на другую тему Мария, вытягивая голову над спинкой дивана, – только гостиная и спальня.

– Но гостиная вполне приличная, – добавляет Марибель, оглядываясь по сторонам.

– Да, – говорит Ибаньес, – вполне себе ничего, если только выбросить отсюда картины, мебель, двери, лампы… и еще убрать этот ужас, налепленный вокруг камина.

– Наверное, дом принадлежит двум пенсионерам или бездетной семье, – говорит Ньевес. – На туалетном столике я видела фотографию – вряд ли у них есть дети.

– Во всяком случае они уж точно не слишком молоды, – включается в разговор Кова, поднимая глаза от тарелки, на которой до этого было сосредоточено все ее внимание.

– Почему ты так считаешь? – спрашивает Ибаньес.

– Ну… не знаю. Все тут имеет такой вид, и вещи такие…

– А если к ним когда-нибудь приезжают гости, где они их размещают? – удивляется Ампаро.

– Ну вот это – наверняка диван-кровать, он раскладывается, – говорит Марибель и, расставив ноги, заглядывает вниз. – И обрати внимание: в туалет можно попасть также из прихожей. Не обязательно заходить в комнаты.

– Нет, если в доме нет пары туалетов… – бросает Ньевес. – Даже для семьи из двух человек. В конце концов всегда дойдет до конфликта.

– Не понимаю, как ты можешь есть такую гадость, – не выдерживает Уго, наблюдая за Ибаньесом, – да еще с галетами.

– А я не понимаю, как все вы можете есть хлеб, если он перестал хрустеть, – парирует Ибаньес. – Что я до смерти ненавижу, так это хлеб, который, когда его кусаешь, сжимается, как подушка, а чтобы отрезать кусок, надо давить изо всех сил.

– А я терпеть не могу такое пиво. – Мария рассматривает свою бутылку. – Оно холодное, но при этом… но при этом бутылка не запотевает. Нет, просто через силу его глотаю. Лучше уж воды выпить.

– Знаете, нам еще повезло: холодильник был плотно закрыт и внутри сохранился хоть какой-то холод… – говорит Ампаро.

– По крайней мере, мы едим хлеб с колбасой, – гнет свое Уго, поглядывая на Ибаньеса, – или с сыром, а не галеты «Мария» с… А что это у тебя, кстати?

– Кальмары в американском соусе, – отвечает Ибаньес. – Очень остренькие.

– Тьфу, пакость! Если бы еще горячие… К тому же галеты сладкие…

– Так как я не нашел сардин… были бы сардины… Надо положить их на тарелку, посыпать сахаром – и готово, можно лопать.

– Прямо с сахаром? – спрашивает Марибель, не скрывая отвращения.

– Разумеется, радость моя. Невероятно вкусно.

– Спрячьте поскорее сахар, – просит Мария, – этот тип способен…

– Что за вкусы! – возмущается Ибаньес. – В северных странах не видят ничего необычного в том, чтобы заготавливать рыбу с…

– Уго, ради бога… – вдруг просит Ньевес с самым серьезным видом, – я была бы тебе очень благодарна, если бы ты вышел курить на улицу.

Все разом примолкли и стали вполне открыто, ничуть не таясь, переводить взгляд с Ньевес на Уго. Ньевес сидит неподвижно, держа в руках недоеденный бутерброд, и сверлит взглядом Уго, пока тот – он уже успел прямо-таки с немыслимой скоростью достать и зажечь сигарету – с явным наслаждением делает первую затяжку.

– На улицу?.. На какую еще улицу? – спрашивает Уго, делая паузу между двумя вопросами, чтобы выпустить дым вверх, словно он желает сдунуть прядь волос, упавшую на лоб.

– Ты прекрасно меня понял.

– Уго… пожалуйста… – шепчет Кова, не поднимая глаз от стола.

– Но ведь все окна открыты, – не сдается Уго, широко разведя руки, но не выкидывая сигарету, которую он держит, зажав между пальцами. – Мы и так как будто на улице.

– Нет, мы вовсе не на улице, – не отступает Ньевес. – Мы в доме, и ты должен вести себя…

– Вот только этого еще и не хватало! – вспыхивает Уго. – Ты что, решила заняться моим воспитанием?

– Не все выносят табачный дым…

– А я не выношу таких толстых баб, как ты!

– Уго, ради бога! – взывает к нему Кова, но тон у нее теперь уже не такой умоляющий, как прежде, а более напористый.

– Оставь его, – поворачивается к ней Ньевес, сохраняющая внешнее спокойствие, – он только лишний раз демонстрирует всем, что представляет из себя на самом деле.

– А сама ты? И еще вздумала нотации читать! Если мы оказались в этой хреновой ситуации, то только по твоей вине, неужели не понимаешь? Ты это все закрутила – угораздило тебя придумать эту встречу, будь она неладна… Вчера устроила ссору с Рафой – и добилась того, что он…

– Хватит! Немедленно прекратите этот разговор! – Хинес неожиданно возник в проеме кухонной двери. Он держит в руке маленький газовый баллончик, присоединенный к чему-то вроде походного примуса. Лицо у него серьезное и строгое, голос прозвучал резко и властно, как удар хлыста.

– А тебе какое дело? – огрызается Уго. – Насколько мне известно, пока никто еще не назначал тебя нашим командиром… Что у тебя в руках?

– Может, я здесь и не командир, но не допущу, чтобы кто-нибудь из нас вел себя подобным образом. Пока мы остаемся вместе, будем все до одного выполнять принятые большинством решения и терпеливо сносить их последствия. Согласны? И разумеется, не станем потом жаловаться, если сперва добровольно согласились поступить так, а не иначе, даже когда убедимся, что лучше было действовать по-другому. Кроме того…

– Добровольно?! А как можно было не согласиться, коли уж…

– И еще одно! – продолжает Хинес, повышая тон. – Давайте соблюдать определенные нормы поведения – и гораздо внимательнее, чем прежде, потому что мы попали в положение… чрезвычайное положение, когда соблюдение порядка особенно важно. Так что тебе придется погасить сигарету.

– Ага, значит, положение у нас чрезвычайное, – говорит Уго, злобно гася сигарету о тарелку. – Слава богу! Слава богу, что кто-то сказал об этом вслух, а то только и слышишь вокруг смешки да шуточки, всякие хи-хи-хи да ха-ха-ха… А тут, ребятки, происходит нечто серьезное, слышите? Тут происходят весьма неприятные вещи, и ни у кого не хватило духу это признать!

Слова Уго словно пришибли всех, кто находится в гостиной. Никто ничего не говорит, никто больше не жует, никто не решается даже моргнуть. Глаза ловят взгляд соседа, надеясь увидеть в нем что-нибудь еще, кроме страха и растерянности.

– Это другое дело… – говорит Хинес уже иным тоном, более спокойным. – Это мы можем обсудить… разумно проанализировать.

– Разумно? – еще больше заводится Уго. – А как разумно объяснить тот факт, что мы до сих пор не встретили… за все утро не встретили ни одной живой души? Именно здесь кто-то должен был быть, черт побери, именно здесь. А получается так, будто некая сила утащила жителей поселка прямо у нас из-под носа, как раз когда… когда мы к нему приближались.

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Хинес. На миг на его лице вспыхнули изумление и смятение, точно слова Уго натолкнули его на мысль, которая до сих пор не приходила ему в голову.

– А я и сам не знаю, что хочу сказать. Уже не знаю… Не знаю, что и думать.

– Давайте посмотрим на дело трезво, нельзя… сейчас нельзя давать волю воображению. Надо оценить ситуацию объективно, вот что надо сделать! Факты оценить. А факты таковы: произошла целая серия событий… необычных, но отнюдь не необъяснимых…

– Когда ты так вещаешь… – комментирует Ампаро, которая сидит в кресле очень прямо, отодвинувшись от спинки, – мне это напоминает тон, каким говорят врачи, когда кажется, будто от тебя скрывают что-то плохое.

– Ладно, ладно, не буду, – говорит Хинес, ставя на пол предмет, который он держал в руках. – Только не думайте, что я боюсь посмотреть правде в глаза. Вот что мы имеем на сей час: не действуют электроприборы, никакие электроприборы. И еще: мы не видели ни одного человека, с тех пор как… с тех пор как вчера приехали в замок…

– Нет, я видел, я видел скалолазов, – напоминает Ибаньес.

– Но это было до отключения света.

– Да, разумеется.

– Значит, из нас ты – последний, кто видел человеческие существа. Согласен. Потом, за все сегодняшнее утро мы не встретили ни души; а вот животных встречали, и вели они себя вполне обычно – нельзя сказать, чтобы с ними случилось что-нибудь странное.

– Они ведут себя чуть доверчивее, чем им положено, – добавляет Ампаро. – Этот гриф, например… И косуля.

– Косуля умчалась со всех ног, как только нас заметила, – говорит Ньевес.

– Кроме того, совершенно очевидно, – продолжает Хинес, – что и вообще очень мало признаков присутствия человека… в тех местах, по которым мы недавно прошли.

– Да, это правда, мы не заметили… на самом деле не заметили вообще никаких признаков человеческого присутствия, с тех пор как вышли из замка: мы не повстречали ни одной машины, даже шума мотора не слышали или…

– Вот именно! – Марибель резко поворачивается к остальным, для чего ей пришлось встать на диване на колени. – Когда раньше мы сюда наведывались, всегда кто-то нам попадался.

– А еще то и дело раздавались охотничьи выстрелы, – вспоминает Ибаньес. – Охотники встают спозаранок – иначе им нельзя.

– Но ведь мы уже много лет тут не были, – говорит Хинес. – И не знаем, что теперь происходит воскресным утром. Мы даже спорили по поводу того, живет сейчас кто-нибудь в поселке или нет, разве не помните? Еще вчера в приюте мы это долго обсуждали…

– Я приезжала сюда несколько лет назад с друзьями, – говорит Ампаро, – в ущелье, и были другие туристы. Несколько машин стояло там, где начинается тропа, да и потом мы с ними не раз сталкивались…

– Ущелье – совсем другое дело, – говорит Ибаньес.

– И вот здесь… только подумайте: ведь все открыто настежь, – говорит Ньевес, – как будто они внезапно покинули свои дома… никого нет…

– Да, нельзя не признать, что это очень странно, – говорит Хинес. – И не только это. Мария рассказала мне… Когда-то она сама занималась скалолазаньем…

– И надо думать, не так уж давно. – Уго многозначительно поднимает брови.

– Именно! Что в данном случае гораздо полезнее, ведь у нее сохранились совсем свежие познания – она разбирается в привычках таких людей… Так вот, недавно она мне рассказала, что… в палатках она видела…

– В каких еще палатках?

– В палатках скалолазов – они ведь разбили лагерь у реки. Короче, в палатках лежала их экипировка, и очень даже дорогая: какие-то специальные сверла или что-то в том же роде, а они стоят бешеных денег. Мария уверяет, что ни один спортсмен не уйдет, не прихватив все это с собой.

– Ты уверена? – спрашивает Ньевес, глядя на Марию едва ли не сурово.

– Только это были никакие не сверла, а френды; в остальном же все правда, – подтверждает Мария, вставая с подлокотника дивана, на котором сидела.

– А почему ты сразу нам об этом не сказала?

– Не знаю… Мне не хотелось… не хотелось пугать вас, но… но есть еще одна вещь: я видела ее недавно, когда мы шли сюда…

Мария на миг замолкает, прежде чем продолжить. Сделанная ею пауза лишь накаляет нетерпение, вызванное таким признанием.

– На диване валялись куски пирога…

– И на столе тоже… – быстро добавляет Ньевес.

– Нет, я имею в виду те, что были на диване… – настаивает Мария, – два довольно больших куска… на которых очень хорошо видны следы зубов, безусловно человеческих зубов; мало того, они принадлежали двум разным людям, это легко определить, на каждом куске – свои следы.

– Теперь я знаю, где работает эта девушка, – говорит Ампаро, – в CSI.[13]13
  CSI (Crime Scene Investigation) – название американского сериала, где расследования ведет суперпрофессиональная команда криминалистов.


[Закрыть]

– Увы, нет, – объясняет Мария с улыбкой. – Дело в том, что когда-то… я училась на стоматолога.

– И не закончила? Да они такие деньжищи зашибают!

– Так что ты хочешь всем этим сказать? – спрашивает Уго. – Я имею в виду куски пирога, ведь если тут живут два человека, вполне логично…

– А то, что оба куска валялись на диване, – продолжает Мария. – Они «упали» туда, словно люди буквально сорвались со своих мест – с такой скоростью, что не успели даже положить их на стол.

– Не исключено, что они их на стол и положили, – говорит Марибель, – а потом гриф…

– Нет, он бы обязательно раскрошил пирог своим клювом… а эти куски остались… такими, какими и должны быть, если…

– К чему ты клонишь? – спрашивает Ибаньес.

– Сама не знаю, – отвечает Мария. – Хуже всего как раз то, что я не нахожу этому никакого объяснения…

– Но наверняка какая-нибудь догадка у тебя имеется.

– Ничего у меня нет – так, глупость…

– Возможно, всех просто эвакуировали, – говорит Кова, – а нас предупредить не сумели, потому что и знать не знали, что мы находимся там, в замке.

Все разом поворачивают головы в сторону Ковы, и в течение нескольких секунд никто не произносит ни слова.

– А с чего это кому-то понадобилось эвакуировать народ? – спрашивает Уго, первым нарушая молчание.

– Ну не знаю… – отвечает Кова, – может, какое-нибудь заражение, или радиация, или…

– Но ведь здесь поблизости нет ни одной атомной станции, – говорит Ампаро.

– Зато есть мусоросжигающий завод, – говорит Ньевес.

– Точно! И совсем близко отсюда, – говорит Марибель. – Когда-то еще экологи протестовали, когда его строили… я по телевизору видела, обратила внимание на сообщение, потому что… хорошо помнила, как мы сюда ездили.

– Да, мусоросжигающий завод… Это вполне может быть причиной, там ведь сжигают всякого рода отходы, и могло случиться… – говорит Хинес. – Но и в такой версии как-то не все складывается – нас бы тоже непременно оповестили. Замок хорошо виден с шоссе, окна были освещены, и, кроме того, стояли наши машины.

– Да, – говорит Ампаро, – но если все делалось очень спешно, до такой степени спешно, что люди умчались отсюда в мгновение ока, в буквальном смысле с набитыми ртами… могло случиться, что никто просто не успел добраться до замка.

– А по мне, так тревога была ложной, – говорит Ньевес. – Что-то я не замечаю никаких угрожающих признаков.

– Не действует электроаппаратура, – говорит Уго, – это объективная данность.

– А все остальное на нынешний момент – досужие домыслы, и не более того, – подводит итог Хинес. – Что нам делать дальше? Думаю, идти в ущелье.

– Да, ты прав, – поддерживает его Ибаньес, – нельзя делать выводов, пока мы не сопоставим достаточное количество фактов. Этому учат законы статистики: нелепо всерьез толковать о том, что по всей стране прошла какая-то эвакуация, только потому, что мы не видели никого… на площади в один квадратный километр.

– Какое счастье, что и среди нас есть умные люди, – говорит Ампаро. – Исправить положение они не способны, зато… все, что они изрекают, так красиво звучит!

– А вот я кое-что здесь нашел. – Хинес снова поднимает баллончик, который он какое-то время назад поставил на пол.

– Я уже видел. Газовая лампа.

– А мне показалось, это маленький примус.

– Но там трещина на колпачке.

– На каком еще колпачке?

– Ну на этой белой штуке – она из стекловолокна, надевается на горелку…

– Надеюсь, она и так будет работать, даже с трещиной, – говорит Хинес, перебивая тех, кто разом пожелал высказать свое мнение на этот счет. – Гореть она, конечно, будет слабее, но главное, чтобы вообще работала. Нам она может очень даже пригодиться.

– А ты думаешь, она загорится?

– Надо попробовать. Судя по весу, она почти полная – сразу чувствуется, что внутри что-то есть, и… если загорится фитиль… загорится и все остальное. Электричество тут ни при чем.

– И что, мы ее потащим с собой?

– Я считаю, – Уго вздохом показывает свое полное безразличие к этой теме, – ежели он ее понесет, спорить тут не о чем.

– Ну ты даешь! – Ампаро несколько раз выразительно хлопает его по щеке.

– Я нашел еще кое-что…

Все взгляды устремляются к Хинесу. Сделанная им многозначительная пауза, а также гримаса, которую он состроил, наводят на мысль, что вторая его находка гораздо важнее первой.

– Я нашел велосипед… Правда, он в ужасном состоянии, – спешит он добавить, заметив огонек надежды в глазах у некоторых. – Тормоза… И колеса придется подкачать. Но думаю, пользоваться им будет можно.

– Где ты его откопал? – спрашивает Уго. – Я ведь тоже побродил вокруг дома, но и намека на сарай не обнаружил.

– Он лежал в щели под домом, накрытый брезентом.

– Там, где дрова?

– Да, именно там. Дом такой маленький, что им приходится хранить некоторые вещи снаружи. Там же я и лампу нашел.

– Надо попытаться зажечь лампу, – говорит Ампаро.

– Ну это сейчас не самое важное, – возражает Ибаньес, – куда важнее решить, что мы будем делать с велосипедом.

– Кто-нибудь мог бы отправиться на велосипеде в Сомонтано.

– Это-то понятно, но вот кто?

– Кто-нибудь из тех, кто здесь без пары, – неожиданно говорит Кова, когда все остальные в нерешительности смолкли, – я имею в виду…

Все уставились на Кову, всех поразила категоричность ее тона. Она смотрит Уго прямо в глаза, но очень скоро опять становится такой же замкнутой и не уверенной в себе, как и прежде.

– И уж конечно это не будет женщина, – говорит Ампаро. – По крайней мере я на нем ехать не собираюсь. Дорога часто идет вверх, и очень даже круто, а потом, это очень и очень далеко… И еще я могу заблудиться. Позавчера я добралась до замка только потому, что мне указывал дорогу вот он, – добавляет она, кивая головой в сторону Ибаньеса.

– Вчера, ты хотела сказать.

– Да, разумеется… Такое впечатление, будто уже целый век прошел.

– Давайте думать… – говорит Хинес. – Оба мнения вполне разумны. Такую поездку никак не назовешь веселой прогулкой, тем более на этом велосипеде. Что касается первого… если большинство сочтет…

– Не беспокойтесь, я прекрасно понимаю, о ком речь, – говорит Ибаньес. – Не надо было изучать логику, чтобы вычислить, что я единственный, кто отвечает сразу двум условиям.

– Никто не говорит, что ты должен безропотно соглашаться, – возражает ему Хинес. – Надо выработать общее решение… так или иначе, но мы попадем в Сомонтано; просто на велосипеде кто-то доберется туда немного раньше и вернется за нами на какой-нибудь машине.

– Но остальные-то в любом случае пойдут пешком…

– Ну а как же еще, посуди сам? – горячится Уго. – Все равно надо туда двигаться. А если с велосипедистом что-нибудь случится? А если он улизнет с деньгами?

– С какими еще деньгами?

– Ему же придется заплатить за такси или за любую другую машину, которую удастся нанять…

– У меня с собой «Золотая виза», – говорит Ибаньес, – потом вы со мной рассчитаетесь.

– Как ни крути, он потратит какое-то время на поиски помощи… Не исключено, мы и сами уже успеем дойти.

– Как же, успеем! Подумай: как бы медленно велосипед ни ехал, это все-таки велосипед…

– А если в Сомонтано…

Ньевес начала было формулировать свой вопрос, но запнулась. И взгляд ее и гримаса выражали напряжение, словно поток мыслей сделался столь напористым, что закупорил все естественные выходы.

– Что – «если в Сомонтано»? – допытывается Ампаро.

– Ну, я имею в виду… а если и оттуда всех эвакуировали?

– Хватит чушь молоть, в конце-то концов! – кривится Уго.

– Всех эвакуировали? Нет, такого просто не может быть, – с жаром возражает Хинес. – Об этом даже не стоит и думать; будет во всех случаях полезнее, если мы даже рассматривать не станем такую возможность.

– Ты сказал, что велосипед сдулся, – вступает в разговор Марибель, и тон у нее очень странный, словно эта вполне заурядная и чисто техническая деталь имела какое-то ужасное значение.

– Вернее будет сказать, что колеса сдулись, – поправляет ее Уго с легкой насмешкой.

– И что, мы сможем их накачать? – настаивает Марибель.

– Да, да, есть насос, – успокаивает ее Хинес. – Я уже попробовал, он работает… и колеса не проколоты, слава богу.

– Могут проколоться по дороге, – говорит Ньевес.

– И такое вполне может случиться. Колеса на самом деле старые, резина уже…

– Давайте же в конце концов что-нибудь решим. Я готов ехать. – Ибаньес встает и каким-то нервным жестом несколько раз подряд проводит по губам бумажной салфеткой, которая лежала перед ним на столе. – Если мы считаем, что от этого может быть польза…