Текст книги "Конец"

Автор книги: Давид Монтеагудо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, знаешь… это мог бы быть коллективный сон, – продолжает Хинес, – только представь: он снится всем нам одновременно… А на самом деле мы по-прежнему находимся в приюте, лежим на своих койках…

– Ага, а те, что исчезли, они просто-напросто уже проснулись, – заканчивает его мысль Ампаро.

– Вот именно, – поддакивает Хинес.

– Тогда почему они нас не будят? – спрашивает Мария. – Они же не могут не видеть, как мы страдаем.

– Наверно, потому, что люди не всегда помнят увиденные сны, – отвечает Хинес. – Проснувшись, тотчас забывают, что им приснилось… Они понимают: мы еще спим – вот и все.

– Да ладно вам… – говорит Ампаро с явным раздражением. – Меня… меня просто трясет от всяких таких объяснений, когда к месту и не к месту приплетают сновидения. Это совсем как в кино: там ведь часто такое случается, что-то происходит, события накручиваются, накручиваются – и уже непонятно, как из этого выпутаться… И тут выясняется, что все это был только сон. Хлоп – и куча денег за сценарий! Так что уймись! Хватит чушь пороть! Будто трудно заметить разницу между тем, спишь ты или нет…

– Но ведь пока ты спишь, тебе чудится, что все это происходит в реальности, – говорит Мария. – И только проснувшись, начинаешь понимать, насколько нелепым был твой сон.

– Да замолчите вы, ради бога! – срывается Ньевес.

– Вот именно, хватит! – поддерживает ее Ампаро.

– А почему, интересно, мы должны замолчать? – спрашивает Мария.

– Потому что мне страшно!

В ответ действительно наступает молчание, все трое лишь выразительно вздыхают, таким образом выказывая свое неудовольствие.

– Мне страшно даже подумать, что все это происходит не на самом деле… – продолжает вскоре Ньевес. – Что я, наверно, схожу с ума… Что я хочу проснуться и не могу. Не могу!

– Неужто тебе легче от мысли, что тот тип уничтожает нас одного за другим? – спрашивает Мария.

– В этом по крайней мере есть хоть какой-то смысл, – говорит Ньевес. – А вот ваша… ваша… будто ничего такого…

– Ну давай с тобой вместе пораскинем мозгами, детка, – перебивает ее Ампаро, – и сама увидишь – вся эта дурь тотчас с тебя слетит. Скажи, разве у тебя есть ощущение, что тебе снится сон? Глянь только, как солнце лупит, и физиономия у тебя от солнца похожа на помидор, прям пылает – хоть яичницу жарь.

Ньевес проводит ладонью по щеке, и по мере того как взгляд ее теряет лихорадочный блеск, к ней вроде бы возвращается способность соображать.

– Нет, если честно, то нет, – говорит она уже более спокойным тоном.

– И у меня тоже нет, радость моя, и у меня нет. Так что давай-ка нажимать на педали – хотя бы только ради того, чтобы выбраться из этой чертовой пустыни, и будем крутить педали молчком и безо всяких там остановок, потому как я намерена этой ночью, если только доживу до ночи, выспаться в настоящей постели.

– Нет, ради всего святого, давайте разговаривать! – испуганно молит Ньевес, едва убедившись, что ее спутники снова крепко ухватились за рули своих велосипедов.

– Ну довольно, Ньевес, довольно! – осаживает ее Хинес строгим голосом. – Это уже ни в какие ворота не лезет! И вообще, мы теряем попусту слишком много времени, – добавляет он после короткой паузы. – Пора ехать дальше, а если и вправду надо будет перекинуться парой слов или обсудить что-то… сделаем это во время следующей остановки. Скоро все равно придется запасаться водичкой, и насколько помню, неподалеку должна быть очередная заправка или кемпинг… Главное, чтобы там была тень, черт возьми… А стоять здесь, посреди дороги… Ладно, вперед!

Хинес резко нажимает правой ногой на педаль – назад, потом – вперед, понадежнее устраивая ногу.

– Ну что, готовы? – спрашивает он, оборачиваясь.

– Готовы, – отвечает Ампаро.

– Ну пожалуйста! Постойте! – скулит Ньевес, вцепившись в руль обеими руками, но не отрывая ног от земли, в то время как остальные уже тронулись с места. – Постойте! Подождите меня!

Ньевес неуклюже, резкими рывками пускается за ними, она старается побыстрее одолеть те несколько метров, что отделяют ее от спутников. Но еще прежде, чем она догнала их, опять раздается ее голос:

– А тебе не пришло в голову, что… что, возможно, именно этого он и добивается?

Ньевес обращается к Хинесу, однако тот невозмутимо работает ногами, упорно глядя только вперед, туда, где должен закончиться подъем, который, словно бы издеваясь над ними, все тянется и тянется, маня призрачным обещанием отдыха.

– Он хочет… хочет, чтобы мы не сдавались, – продолжает Ньевес, почти прилепившись к колесу Марии, – чтобы мы продолжали игру, и тогда он будет уничтожать нас одного за другим. Он знает… что мы собираемся делать, куда направимся. А хорошо бы нам поступить совсем наоборот. Скажем, встать и стоять как вкопанные… Вот тогда… тогда он не сможет исполнить свой замысел.

Хинес никак не реагирует. Взгляды Ампаро и Марии настигают его, впиваются в ничего не выражающий затылок.

– Ты взял бразды правления в свои руки, Хинес, все это время ты нами командовал, – продолжает Ньевес очень быстро, словно торопясь поскорее высказать мысль. – И у тебя это хорошо получалось, ты поступал, по твоим же словам, так, как велела логика…

Речь Ньевес из-за трудности подъема становится все более сбивчивой. Ампаро и даже Мария искоса поглядывают на нее, а потом смотрят на Хинеса, как будто чего-то ждут от него. Но он продолжает ехать все в том же несокрушимом ритме.

– Ты делал то, что положено делать мужчине… – опять затягивает свое Ньевес после нескольких глубоких вдохов, – и это было легко предугадать, то есть другой мужчина легко мог это предугадать… мог предвидеть каждый твой шаг… А мы… мы – женщины…

Ампаро, быстро крутя головой, смотрит то на Ньевес, то на Хинеса. Хинес упрямо летит вперед и не отрывает глаз от дороги. Еще немного, всего несколько десятков метров – и группа одолеет подъем.

– Хинес, – говорит Ампаро, – думаю, нам надо бы…

Ампаро сама себя обрывает. Хинес приподнимается в седле и начинает работать ногами с еще большим рвением, всей тяжестью своего веса давя то на одну, то на другую педаль. Три женщины, следующие за ним, невольно тоже напрягают последние силы, чтобы не отстать.

– Отлично, – говорит Хинес, постепенно повышая тон, словно сила его голоса напрямую связана с ускорением, которое он придает велосипеду. – Ты и впрямь очень постаралась… показала весь размах своего воображения. Ты… ты нас просто поразила, заставила задуматься… заставила… Но только зачем? Почему тебе хочется, чтобы именно теперь мы отказались от всяких попыток спастись? Почему?

– Потому что следующей буду я, неужели непонятно! Следующей буду я!

– Хватит! – рявкает Хинес, снова опускаясь на седло.

Подъем наконец завершился, и теперь перед их взором простирается картина, до отчаяния похожая на предыдущую. Но, к счастью, несколько сот метров им придется ехать под горку, пока дорога опять не начнет карабкаться вверх. Все разом отпустили педали, и велосипеды, катясь вниз, начинают постепенно набирать скорость.

– Мы не знаем, кто будет следующим, – говорит Мария. – Мы вообще не знаем, будет ли этот следующий.

– Нет, знаем, – парирует Ньевес, – прекрасно знаем, я, во всяком случае, знаю… Я его однажды оскорбила, посмеялась над ним… Не пойму только… почему я не исчезла раньше, чем Марибель.

– Ты? – недоверчиво переспрашивает Ампаро. – Но ведь ты всегда была… всегда очень по-доброму к нему относилась! Выслушивала его… а у меня вот терпения не хватало.

– В тот день все было иначе, – говорит Ньевес. – Это случилось уже под самый конец, на одной из последних вечеринок, которые мы устраивали у Рафы…

Ньевес вдруг замолкает, словно ее одолевают сомнения или она собирается с духом, чтобы выложить все начистоту. Мария, пользуясь паузой, вставляет ехидный комментарий:

– Я просто умираю от любопытства. Ну и что же, интересно, такое ужасное могло произойти на вашей вечеринке?

– Он лежал на полу. Лицом вниз, – продолжает Ньевес, проигнорировав ее реплику. – На покрытом ковром полу…

– Кто? Кто лежал?

– Он. А с ним рядом – Марибель и Рафа… Там работали динамики, и Рафа… Не помню, был ли там кто-нибудь, кроме них. В ту пору между Марибель и Рафой еще ничего не было, и я… я заметила, что он, Андрес, лежал совсем близко от Марибель, ну, можно сказать, едва ли не прижавшись к ней… Они долго так лежали и болтали, а когда поднялись… у него была эрекция.

– Вот это да! Пророк… да неужели у него стояк случился? – удивляется Ампаро, быстро оглядываясь назад, на Ньевес, пока велосипеды продолжают сами катиться вперед.

– Ну зачем ты так грубо!

– А чего… вы там голые, что ли, все были? – спрашивает Мария.

– Нет, что ты! Как можно! – возмущается Ампаро. – А ты… ты уверена? – обращается она к Ньевес.

– Никто больше этого не заметил, потому что свет был притушен, но ошибиться я не могла, к тому же он явно старался… скрыть…

– Ты хочешь сказать, что Марибель, – подает голос Хинес, – что Марибель…

– Нет, она тут ни при чем! Она болтала с Рафой.

– Ну а дальше-то что? Или это и есть вся история? – спрашивает Мария.

– Да, такая вот ерунда. А дальше? Мне бы промолчать… В конце-то концов… Но, если честно, я просто взбеленилась, точно черт вселился. Из-за его двуличия – он ведь вечно ломал из себя святого, показывал, что он выше…

– Ну, знаешь! – говорит Хинес. – У мужчин такое иногда случается… и вовсе не обязательно…

– Нет уж! Подозревай худшее – и не ошибешься, особенно когда речь идет о мужчинах, – говорит Ампаро.

– Так и что ты ляпнула этому типу? Давай уж выкладывай! – требует Мария.

– Эй вы, тихо! – вдруг кричит на них Хинес. – Не слышите? Что это?

Все голоса разом смолкают. Четыре велосипеда по инерции везут под горку своих онемевших, неподвижных седоков. Люди неотрывно смотрят на асфальт, но на самом деле не видят его, так как взгляды их устремлены куда-то в себя. Слух напряженно впитывает окружающую тишину. Не слышно даже стрекота цикад – вокруг лежит пересохшая земля, до ближайших деревьев – сотни метров; различить удается лишь жужжание совсем мелких насекомых и пощелкивание четырех велосипедных звездочек. Но было в этой тишине что-то еще, чем слух не мог пренебречь, и почти неуловимый поначалу звук постепенно нарастал – он напоминал стенание, неслаженные жалобные стоны многих и многих голосов, какой-то нечленораздельный глухой вой, гулкий и дрожащий, – такой звук мог быть порожден фантастическим, гигантским инструментом, сделанным из металла. Иначе говоря, это было стенание, но никак не человеческое, хотя на нем лежала ни с чем не сравнимая печать боли и отчаяния.

– Господи! А это еще что?

– Но… откуда?

– Не останавливайтесь! Только не вздумайте останавливаться!

– Но ведь… слышно-то все громче и громче!

И действительно звук делался все отчетливее, и чем ближе к его источнику подъезжали путники, тем ужаснее становилось жалобное завывание. Велосипеды продолжают свой путь и приближаются к впадине, откуда вырастает новый подъем; они замедляют ход, оседлавшие их люди словно окаменели от страха, они уже не способны решить, что лучше: то ли остановиться, то ли поскорее развернуться, то ли поднажать, чтобы как можно быстрее миновать проклятое место. Ужаснее всего то, что нельзя понять, откуда идет звук, какова природа этого чудовищного стона, который заполняет собой все и звучит громче и громче.

Вокруг не заметно ничего необычного. Панорама широкая, хорошо видно до самого горизонта, природа дышит покоем, нет и ничего подозрительного, ничего, что велосипедисты не наблюдали бы на протяжении последних километров. Но «это» звучит близко, «это» должно находиться где-то совсем рядом.

Велосипеды вот-вот остановятся. Жалобные вопли делаются невыносимыми, и беда не столько в громкости, сколько в кошмарных отголосках. Правда, теперь можно хотя бы прикинуть, откуда именно они несутся – это место находится слева от дороги. Все со страхом поворачивают голову в ту сторону. Но там ничего нет – поля, и только поля, редкие деревья, строение продолговатой формы и полное безлюдье, нигде никакого движения.

Велосипеды замирают. Ноги тотчас машинально опускаются на землю; сердца бешено колотятся в груди; рты напряженно приоткрыты; глаза панически вытаращены. Ньевес вот-вот потеряет сознание, она сама готова орать во всю глотку, лишь бы заглушить нарастающий шум.

– Это ферма! Ферма! – вдруг догадывается Мария. – Там… там животные, это они!

– Какая ферма? Где ты видишь ферму?

– Да вон она! Это коровы, точно коровы… Их несколько дней никто не кормил, они голодные!

Неожиданно все получает свое объяснение. Вытянутое строение и вправду похоже на ферму, и звуки, напоминающие мычание, действительно, скорее всего, идут оттуда. И скорее всего, то, что они приняли за силосную башню, – место, где хранится корм для скота. Но вот уже сорок часов, как мотор, подающий корм коровам, не работает и некому распределять пищу и воду по стойлам.

Кажется, что мычание делается еще громче. Путники смотрят в сторону фермы, теперь им приходится кричать, чтобы расслышать друг друга.

– Они почти двое суток ничего не ели! – повторяет Мария.

– И орут еще пуще – видать, услыхали нас, – бросает Ампаро.

– Или учуяли…

– Бедные! – добавляет Ньевес. – Наверняка решили, что наконец-то явился скотник.

– Никогда бы не подумала, что коровы способны так мычать! – кричит Ампаро. – Ведь это похоже, похоже…

– А вот мне доводилось несколько раз слышать подобное, – говорит Ньевес, – конечно, не такое громкое мычание, но… И как я только не догадалась!

– Виной всему страх, детка, страх! – перебивает ее Ампаро. – Все мы… Эй, осторожней!

Руль Ньевес, который уже и раньше задевал Ампаро, теперь сильно ткнул ее в бедро. Ньевес находилась по правую сторону от Ампаро, когда велосипеды остановились. Поэтому Ньевес оказалась, если здесь уместно такое выражение, в последнем ряду зрителей, разглядывающих ферму.

Ампаро собирается сделать выговор Ньевес, так как руль причиняет ей боль, но когда она оборачивается, Ньевес рядом нет: остался один лишь велосипед, который продолжает стоять, правда только за счет того, что опирается на бедро Ампаро. Ампаро вскрикивает. Хинес смотрит в ту же сторону и мгновенно понимает, что случилось.

– Ну вот! – выдыхает он как раз в тот миг, когда Мария оборачивается, а велосипед Ньевес, отпихнутый Ампаро, падает на землю.

Мария – Хинес – Ампаро

Хинес, Мария и Ампаро сидят на заправочной станции, они прячутся под навесом от солнца и заняли стулья в таком месте, в каком в обычное время никому не пришло бы в голову расположиться, – именно там, где подъезжают для заправки и останавливаются машины. Прямо перед путниками стоят прислоненные к колонкам велосипеды, два из них – уже не те, что были раньше, эти снабжены корзинками, где лежат бутылки с водой и дорожная аптечка. За спинами отдыхающих стоит невысокое здание с кассой и магазинчиком. Большое прямоугольное витринное стекло валяется на земле – оно разбито вдребезги, а из рамы кое-где по краям торчат острые осколки.

По всей видимости, заправочная станция работала, когда прекратилась подача электричества, и всякую деятельность пришлось тотчас прекратить. Нашим героям не удалось открыть дверь в магазинчик, которая действовала автоматически, и не долго думая они решили попросту выбить стекло. Правда, именно благодаря тому, что дверь оставалась закрытой, продукты сохранились в целости и в приемлемом состоянии. За минувший день путники не раз видели, во что превращали собаки и другие животные любую лавку со съестными припасами, если туда можно было попасть. Воспоминания эти заставили их и здесь выбрать из весьма небогатого ассортимента самые надежные упаковки – несколько треугольных бутербродов в фабричных пластмассовых коробочках, выставленных на безупречно белой полке витрины-холодильника, теперь уже успевшей нагреться.

Солнечные лучи падают косо, но воздух все еще жаркий, даже в тени, и свет, яркий и сияющий, пока не начал желтеть. Чуть поодаль, за границей тенистого квадрата, видны урны, ограда, залитый маслом асфальт и клумбы с высохшими стеблями. Взору надо улететь довольно далеко, почти к самому горизонту, чтобы различить синеву далеких горных цепей, затянутых сероватой летней дымкой.

Мария и Хинес тщательно и недоверчиво обнюхивают бутерброды, извлеченные из пластиковой упаковки, и только потом молча принимаются их жевать. Они едят без малейшего аппетита, с угрюмым и подавленным видом, погруженные в собственные мысли, взгляд их блуждает где-то совсем в ином месте.

Ампаро тоже поглощает доставшийся ей бутерброд безо всякой охоты, но на лице ее застыло выражение тупого безразличия, вернее какой-то бездумной рассеянности, которая маскирует истинное состояние души. Вяло пережевывая сухие куски, Ампаро поглядывает то в одну, то в другую сторону, на серые урны, на навес, в тени которого они сидят, и время от времени в глазах ее вспыхивают искры беззаботного любопытства, словно у ребенка, которого перевели в новый класс. Но внезапно, словно вспомнив о каком-то важном и спешном деле, она начинает рыться в карманах брюк, пока рука не выныривает оттуда, сжимая неведомый маленький предмет.

Мария искоса, стараясь делать это незаметно, следит за движениями Ампаро и досадливо морщится, разобрав, что в руке у той мобильник – точнее, в обеих руках, потому что она уже успела положить свой бутерброд прямо на землю. Марии хочется увидеть ее лицо, увидеть, какие эмоции вызывает в ней возня с телефоном, но Ампаро сидит, низко опустив и слегка наклонив набок голову, так что выражения глаз ее не угадать, глаза ее устремлены на телефон, кнопки которого она начинает нажимать с лихорадочным упорством.

Мария вроде бы собирается что-то сказать Ампаро и даже приоткрывает рот, но закрывает снова. Она издает некое подобие вздоха, тело ее слегка обмякает, и тревожный, задумчивый и невидящий взгляд упирается в велосипед, стоящий перед ней на расстоянии примерно четырех метров.

Хинес – он сидит с другой стороны, слева от Марии, – не заметил этих едва уловимых движений. Он поставил рядом с ножкой своего стула уже ополовиненную бутылку сока и с отсутствующим видом приканчивает бутерброд. Если судить по взгляду Хинеса, он напряженно о чем-то думает. Но вдруг течение его мыслей обрывается, взгляд становится напряженным, а движение челюстей замедляется, пока и вовсе не замирает. Теперь Хинес сидит не шелохнувшись – с полным ртом и с бутербродом, зажатым в двух руках на уровне груди.

– Есть одно место, куда мы не заглянули. – Хинес передвигает еду языком за щеку и устремляет внимательный взор в сторону заправочных колонок.

– Какое еще место? – спрашивает Мария.

Хинес медлит с ответом три-четыре секунды – ровно столько, сколько надо, чтобы его молчание заинтриговало женщин. Наконец он быстро заглатывает пережеванную пищу и говорит, продолжая смотреть вперед:

– В морг.

– Да ну тебя на фиг… – кривится Мария.

Теперь наступает чуть более долгое молчание. Мария какое-то время сидит не шелохнувшись, потом поворачивает голову и смотрит на Хинеса, но тот продолжает сидеть в прежней позе, словно решив изучить заправочные колонки, только руки с бутербродом он опустил на колени. А вот Ампаро никак на их диалог не реагирует – будто их слова не достигли ее ушей. Она, как и прежде, нажимает кнопки своего телефона и наклоняется ниже и ниже – все внимательнее вглядываясь в экран, не подающий признаков жизни.

– А чего бы ради?.. – спрашивает Мария вкрадчиво, словно боясь услышать ответ.

– Просто любопытно, – отвечает Хинес, очень стараясь, чтобы голос его прозвучал нейтрально. – Если народ не был эвакуирован, а просто… исчез… хорошо было бы проверить, что делается с теми… кто умер недавно, совсем недавно.

– Совсем недавно… – эхом отзывается Мария.

– Вот именно – совсем недавно… но до отключения электричества, – говорит он, снова поднося бутерброд ко рту, но так и не откусив ни кусочка.

Мария отводит глаза от Хинеса, потом несколько секунд вдумчиво смотрит на землю, а потом резко поднимает голову:

– Скорей всего, там никого нет – нет ни одного покойника… В том городке, надо думать, люди не каждый день умирают. Да и сколько там вообще может быть жителей?

– Не знаю, – неуверенно отвечает Хинес. – Раньше было… в мои времена…

– Сорок тысяч.

Цифру подсказала Ампаро. Хинес и Мария удивленно поворачиваются к ней, но Ампаро продолжает сидеть, сосредоточенно склонившись над телефоном. Если бы ее голос не был столь узнаваемым, они решили бы, что реплику подал кто-то еще.

– Ничего себе! Неужели городок так вырос! – изумляется Хинес. – Ну тогда конечно… Я не большой знаток статистики, но… В любом случае, в любом случае мы сможем проверить это в столице. Уж там-то… там-то покойников навалом.

– Включился! – вдруг кричит Ампаро. – Глядите – он включился!

Мария и Хинес разом вскакивают и кидаются к ней.

– Как? Кто включился? Дай-ка мне! – Хинес пытается заставить Ампаро показать ему мобильник, который она зажала в ладони и держит у самого лица.

Ампаро по-прежнему сидит, и Хинес с Марией суетливо крутятся вокруг ее стула. Они наклоняют головы к ее голове и пытаются повернуть боком телефон, хватаясь за него поверх рук владелицы, которая цепко его держит.

– Ну-ка, ну-ка! – приговаривает Хинес, когда ему наконец удается взглянуть прямо на экран. – Да ни хрена он у тебя не работает! Экран-то не светится!

– Как это не работает? – возмущается Ампаро. – Погляди получше!

И тотчас энтузиазм Ампаро сменяется растерянностью, которая в свою очередь готова перейти в жестокую обиду.

– До этого… до этого он работал, а вы, – говорит она, не спуская глаз с телефона, – а вы начали в него тыкать своими пальцами как сумасшедшие, и он сразу выключился.

Мария и Хинес молча смотрят друг на друга. Взгляды их серьезны и многозначительны.

– Смотри! Неужели не видишь? Он ничего не делает, но все-таки включается. – Ампаро указывает пальцем на экран, вновь впадая в прежнее возбуждение.

– Ампаро… Телефон не включался. Это небо отражается, а тебе показалось… – объясняет Хинес строго, грустно, едва ли не извиняясь перед ней.

– Не пори чепухи! Я же видела! – не сдается Ампаро. – Ну вот, конечно, опять выключился! Как только вы до него дотрагиваетесь… А теперь – включился. Вот! Я ничего не делала – он сам включился. Что ж мне, собственным глазам прикажете не верить?

Хинес и Мария снова обмениваются теми же понимающими взглядами, что и несколько минут назад. Как легко догадаться, ни он, ни она не хотят возражать Ампаро, боятся разочаровать ее; и каждый ждет, пока другой примет на себя это тягостное дело. Мария всем своим видом, выражением лица показывает, что не желает играть эту роль, и тогда заговорить с Ампаро приходится Хинесу, хотя она даже не смотрит на них и, судя по всему, не желает смотреть, изображая, будто целиком поглощена своим дурацким телефоном.

– Послушай… да какая разница? Ведь на самом-то деле нет абсолютно никакой разницы… Все это не важно, наверно, мы и вправду плохо разглядели… в любом случае – это не важно, работает – не работает…

– Перестань! Ты со мной разговариваешь так, точно я совсем спятила, – взрывается Ампаро, резко вскакивая со стула. – Что ты из себя строишь? Можно подумать, ты… все знаешь лучше других. И главней тебя нет никого на свете! Тоже мне Папа Римский нашелся! Мы все пошли за тобой, куда ты велел, мы послушались тебя, ты заставил нас… заставил меня поверить в то, что сумеешь нас спасти, что спасение возможно… хотя сам-то в это ни секундочки не верил! Вот что… вот что больше всего меня бесит!

– Откуда тебе знать, во что верит, а во что не верит Хинес! – перебивает ее Мария.

– Да уж знаю – и получше тебя, получше тебя, прелесть моя! – кричит Ампаро, обрушиваясь на Марию. – А ты сама спроси его, спроси своего новоиспеченного жениха, возьми да поскобли чуток – вот и убедишься сразу… Знаешь, я, в общем-то, ничего против тебя не имею, ты тут ни в чем не виновата. Хинес… Хинес подыгрывает тебе, и это так и должно быть… Он старается понравиться тебе… и не хочет ломать представление, которое у тебя о нем сложилось, и, я думаю, ему самому хотелось бы верить в то, что ты про него говоришь, но на самом-то деле…

– На самом деле – что?

– Просто он был там тогда, а ты – нет! Если бы ты была там… если бы была… если бы ты видела, как он себя повел… если бы ты была там в тот день, у тебя бы тоже не осталось сейчас ни малейшей надежды…

– Опять за свое! – дергается Мария. – Да это просто… просто бред какой-то, дурацкий диалог глухих! Ты разве сама не видела… не видела, что происходит? Ведь Вильяльяна – сорокатысячный город, а никакой там не поселок. И в нем не было ни души! Какие доказательства тебе еще нужны, чтобы ты дотумкала своей тупой башкой, что случилось нечто действительно очень серьезное и это нечто не имеет ничего общего ни с тем недоноском, ни с вашими муками совести, пропади они пропадом?

– Ты его не видела! Это было ужасно! – говорит Ампаро. – Когда он понял, когда до него дошло, какую шутку с ним сыграли… у него буквально пена на губах выступила, а глаза… глаза были такие, как будто он впал в транс, и тогда он заговорил… и посулил все эти вещи… Он все предсказал, все, что сейчас происходит.

Полный недоверия взгляд Марии, в котором таится еще и что-то вроде ожидания, перемешанного с отвращением, перескакивает с Ампаро на Хинеса. Хинес отводит глаза и уклончиво объясняет:

– Он процитировал какие-то строки, что-то из Библии… «Не останется камня на камне»… Про соляной столп… про Вавилон и Ниневию… и так далее.

– Да, именно все это сейчас и происходит! – повторяет Ампаро.

– А с тобой в данный момент никто не разговаривает! – резко обрывает ее Мария, даже не повернув головы в ту сторону. – И все это было на той вечеринке, когда он обнаружил?..

– С ним случилось что-то вроде истерики, – продолжает объяснять Хинес недовольным тоном, словно желая поскорее закрыть неприятную тему. – Кому-то даже показалось, что у него был приступ эпилепсии.

– Во время приступов эпилепсии люди не разговаривают, – напоминает Мария.

– Знаю, но тогда…

– Конечно, ты-то останешься, – неожиданно говорит Ампаро, уставившись на Марию.

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Мария.

– То, что слышишь. Ты будешь последней…

– Вот спасибо! Отличная перспектива: без жениха, одна-одинешенька в целом мире… Верней, нет, вовсе не одна, а в компании диких зверей. Типун тебе на язык!

– Это уж будут твои проблемы!

– Да хватит вам! – прикрикивает на них Хинес. – Нельзя… надо постараться не ссориться… до столицы осталось не так уж и далеко. Если где-то кто-то и остался, то только там, в огромном городе… многомиллионном городе. Мы не можем не использовать последний шанс.

– А зачем? Скажи, зачем?.. – взвивается Ампаро. – Скажи! Ты ведь с самого начала хотел нас туда привести. А почему бы нам не отправиться вон в ту сторону? Или в ту? – добавляет она, театральным жестом указывая туда и сюда.

– Вот именно, почему? В любом случае ваш всемогущий Пророк, – говорит Мария, насмешливо нажимая на слово «Пророк», – будет преследовать нас, куда бы мы ни метнулись, и уберет с нашего пути всех живых людей…

– Ради всего святого… – перебивает ее Хинес, – хоть ты не наседай на меня. Пожалуйста, только не ты!

– Беда в том, что я уже и не знаю, чему… кому помогаю! Не знаю, кто ты такой, не знаю… Только сейчас я поняла, что на самом деле ничегошеньки про тебя не знаю!

Хинес смотрит на Марию с изумлением, слегка даже ошарашенно. И судя по всему, он никак не может выдавить из себя тот ответ, которого ждет Мария.

– Ты знаешь столько же, сколько и я сам, – говорит он наконец, отводя глаза, – порой на меня наваливаются такие проблемы, что я совершенно перестаю понимать, что собой представляю.

Мария несколько секунд молчит и рассеянно наблюдает за Ампаро, которая вроде бы не обращает внимания на их диалог и снова судорожно нажимает кнопки своего мобильника. Но Мария думает сейчас вовсе не об Ампаро.

– Ты, выходит, тоже веришь, что все это дела вашего Пророка, да? – неожиданно спрашивает она Хинеса с покорным, обреченным спокойствием.

– Еще бы ему не верить! Он ведь с ним чуть ли не корешился! – вставляет Ампаро, на миг поднимая голову от телефона.

Хинес медленно массирует лоб рукой и одновременно отрицательно мотает головой, с шумом выпуская изо рта воздух, точно он не в силах сладить с бесконечной усталостью.

– Давайте доедем до столицы! Больше я ни о чем вас не прошу… А там пусть каждый делает, что ему заблагорассудится… Я тоже устал тянуть этот воз…

– Он заманивает нас на бойню, – говорит Ампаро с прежним жутким спокойствием. – Но ему самому спастись тоже не удастся. Может, хоть тебе повезет…

– Заткнись! – неожиданно срывается Мария. – Если ты намерена и дальше ехать с нами, то держи все это дерьмо при себе, поняла?.. У всех у нас в голове дурные мысли, но… мы их… Мы не тянем душу из других, особенно когда… когда все и так уже совсем до ручки дошли.

Какое-то время они молчат. Слышны лишь стрекот цикад и бурное дыхание Марии, от которого у нее быстро поднимается и опускается грудь. Ампаро в свою очередь кривит лицо в презрительной гримасе и снова концентрирует внимание на телефоне.

– А мы сумеем добраться до столицы… сегодня? – спрашивает Мария, обращаясь к Хинесу. Ее голос звучит как-то слишком холодно, но возможно, это всего лишь последствия перепалки с Ампаро.

– Вопрос вовсе не в том, доберемся мы туда сегодня или нет, вопрос в том, сколько человек туда доберется, – тихо бубнит Ампаро, словно рассуждая сама с собой.

Но Мария услыхала ее, если судить по тому, как вспыхнул ее взгляд, однако она сочла за лучшее никак не реагировать на эти слова. Хинес также оставляет их без комментариев.

– Не уверен, что мы попадем туда до ночи, – раздумчиво говорит он, – все зависит от скорости, с какой…

– А я, учтите, не собираюсь опять ночевать под открытым небом, – заявляет Ампаро.

– Даже если мы и не доедем, то останется совсем немного. А в десяти-пятнадцати километрах от столицы расположены вполне комфортабельные загородные поселки. Подыщем дом получше, с бассейном и так далее…

– Ладно, поехали, – говорит Мария. – Нечего терять время впустую. Да и кусок в горло все равно не лезет.

Бутерброд Ампаро, почти не тронутый, все так же лежит на земле рядом со стулом, на котором она сидит. Направляясь к велосипедам, Мария и Хинес забирают свои, оставленные недавно на сиденьях стульев. С угрюмым и недовольным видом Мария сворачивает к ближайшей урне и бросает туда то, что осталось от ее бутерброда.

– От него никакого толку, – говорит она, словно оправдываясь, и опять идет к велосипедам.

Хинес молча, почти механически берет пластиковый треугольник, сует туда полусъеденный бутерброд и кладет упаковку в корзинку на багажнике.