Текст книги "Конец"

Автор книги: Давид Монтеагудо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Нет, не уезжай! Не уезжай! Я не хочу, чтобы он ехал.

Марибель заговорила как маленькая девочка, которая жалобным и капризным тоном пытается разрушить хитроумные замыслы взрослых. Она даже вытянула руки вперед поверх спинки дивана, на котором продолжает стоять на коленях, словно желая физически удержать Ибаньеса в комнате. Но она меньше всего похожа на маленькую девочку, и окружающие в изумлении уставились на нее, не понимая, что это с ней такое, и ожидая какого-нибудь объяснения или разумного суждения – чего угодно, кроме упрямого протеста и скрытой угрозы устроить истерику.

– Я не хочу, чтобы мы разделялись, – говорит она в ответ на немой вопрос друзей. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще уходил.

– Но… Марибель… что на тебя накатило?

– Я боюсь. Мне кажется, если мы не будем держаться вместе, станет только хуже; и если он уедет… то больше уже никогда не вернется.

– Да почему?

– Не знаю!.. Но я боюсь. Послушайте же хоть раз и меня, мне уже и так немало досталось…

– Она права… Марибель права, – поддерживает ее Ампаро с такой убежденностью, словно уже бесповоротно решила для себя, на чью сторону встать в этом споре.

– В любом случае велосипед – тоже отнюдь не спасение, – говорит Уго. – Слишком тут много всяких но.

– Хорошо, – сдается Ибаньес, все еще продолжая стоять, но явно почувствовав облегчение, – только не забывайте, что я ехать не отказывался.

На лице Хинеса появилось такое выражение – выражение досады и печали, – которое выдает, чего ему на самом деле стоит приспособить ход мыслей к новой ситуации.

– Ладно, ладно, пусть так оно и будет, – соглашается он наконец, – но велосипед мы все равно возьмем с собой. Он почти ничего не весит… Я сам его поведу; он даже нам послужит… Там, насколько помнится, нет багажника, но мы как-нибудь привяжем к нему баллончик и лампу. Будет вместо тележки.

– Да, а на спусках кто-нибудь сможет на него сесть, если очень устал, – добавляет Мария.

– Разумеется! – Кова, видно, тоже с радостью и облегчением восприняла решение не дробить их группу.

– А что ты будешь делать с велосипедом в ущелье? – интересуется Уго. – Там он станет только помехой, если не хуже. Ведь тропинка совсем узенькая, а когда нет ограждения…

– Может быть, ограждение уже поставили.

– Но… я что-то не совсем понимаю, – удивляется Мария, перебивая спорящих. – Мне казалось… что идти придется по самому дну…

– Скажи на милость, как можно идти по самому дну, если там течет река? – обрывает ее Уго.

– Но она высохла или почти высохла, – уточняет Ампаро.

– Тропинка пробита в скале, – объясняет Уго, – по левой стене ущелья. Она узкая и расположена на довольно большой высоте над рекой. Это небезопасно, поэтому туда и ломятся туристы.

– Ага, ведь можно почувствовать себя смельчаками, настоящими мужчинами, – объясняет Ньевес Марии.

– Да еще и попугать нас время от времени, – добавляет Марибель.

– А заодно и руки распустить… – бросает Ампаро.

– Посмотрел бы я на того, кто на тебя покусится! – бурчит Уго, отводя взор в сторону.

Когда речь зашла об ущелье, Марибель на какое-то время оживилась, даже заулыбалась. Но вскоре опять задумалась, ушла в себя, словно невидимая рука коснулась ее лица – и сразу с него исчезла напряженная улыбка.

– Пророк боялся ущелья, – ни с того ни с сего говорит она, устремив взор в прошлое. – У него, у бедняги, кружилась голова.

– Какое это теперь имеет значение? – спрашивает Хинес, не скрывая раздражения. – Мы в любом случае возьмем с собой велосипед. А как только поймем, что он лишний, что незачем тащить его дальше, бросим – вот и все. А теперь… надо немедленно идти к ущелью… Мы и так потеряли здесь прорву времени.

Все как-то разом заспешили покинуть облюбованные ими места в гостиной и, кто быстрее, кто чуть медленнее, устремились к выходу на улицу или туда, где оставили свои скромные пожитки. Никто не откликнулся на последнюю реплику Марибель, словно она ничего и не говорила. Хорошо слышен голос Хинеса, который громко объясняет, находясь уже снаружи:

– Только не пользуйтесь туалетом! Нельзя же оставить этим людям… черт знает что. Уборной нам послужит лес. А вот туалетную бумагу прихватите – всю, сколько найдете.

Ущелье похоже на глубокий туннель, который пробили в камне упорные воды реки – той самой реки, что миллионы лет мирно текла по равнине метров на шестьдесят или семьдесят выше. Ущелье растянулось почти на четыре километра и поражает неправдоподобной одинаковостью своей ширины – она составляет около двадцати метров, а также такими ровными отвесными стенами, что иногда даже кажется, будто они вырезаны в скале руками человека. Но каньоном это ущелье назвать все-таки нельзя, поскольку каньоны обычно бывают более извилистыми и даже подобными лабиринту.

Упрямая, слепая и неизменно верная себе природа создавала эту уникальную щель на протяжении многих веков. Человек, преследуя более скромные цели, ограничился тем, что пробил в скале на постоянной высоте тоненькую полоску, напоминающую полый след, оставленный в террариуме червяком, который ведать не ведает о том, что через стеклянную стенку кто-то может наблюдать за его работой.

Люди потратили пару лет тяжкого труда на осуществление своего тщеславного замысла; и было это, как нетрудно вывести, где-то шесть десятилетий назад. Ограждение, которое сопровождает тропу практически по всей ее длине, – творение еще более хрупкое и сравнительно недавнее.

Солнце пока еще стоит достаточно высоко. Нет и намека на сумерки. Если быть точным, солнце находится где-то в середине своего неторопливого и осторожного спуска от зенита к закату. Но группа путников шагает в тени и недоступна его лучам, люди не замечают слепящего света, который рождается при отражении лучей от скал, от земли и даже от кустов и травы, покрывающих равнину. Левая стена ущелья, где и пробита тропа, по которой они идут, смотрит на запад и потому принимает на себя послеполуденный солнечный свет лишь верхней своей частью – эта полоса составляет не более трети общей ее высоты. Иначе говоря, солнце не дотягивается до тропы, пролегающей ближе к затененному руслу реки, чем к верхней кромке стены. Путники не могут видеть и самой этой солнечной полосы, так как она тянется высоко над их головами, – полосы раскаленного камня, выбеленного еще не начавшим желтеть светом, потому что ограждение и здравый смысл не позволяют им взглянуть вверх, высунувшись достаточно далеко. Этим людям дано созерцать лишь противоположную стену, затянутую серым; а вместо солнца они видят лишь безобидный пожар его отблесков и еще – сплав верхнего края скалы с пунцовым пушком покрывающей ее сверху растительности.

Внизу, по изрядно высохшему руслу реки, громоздятся округлые камни разных размеров, некоторые очень крупные, и валяются беспорядочные кучи веток, принесенных сюда последней большой водой, почерневших и теперь гниющих; то тут то там, оскорбляя взор, белеют то пластиковый пакет, то бутылка. А еще ниже, рядом с недвижимой дугой серого песка, застыли жалкие остатки воды.

Воздух сух, видимость великолепная. Если посмотреть вверх между двумя стенами провала, взгляду откроется четко очерченная – похожая на реку, только куда более чистая и многоводная – полоса светло-голубого неба, невыразимо прозрачного. По каменному ущелью гуляет приятный ветерок. Но тишина вокруг стоит пугающая. Сюда, вниз, не доходит ни треск цикад, ни жужжание насекомых, разве что слышен порой одинокий пронзительный крик хищной птицы, свившей гнездо в скалах, на головокружительной высоте. А далеко в небе – грифы, кажущиеся издали совсем маленькими; так много бывает обычно ласточек, только грифы гораздо более медлительны и гораздо более величественны.

Ибаньес идет во главе цепочки. Он пнул ногой камень размером с апельсин, и тот несколько секунд катился вниз, пока не достиг русла высохшей реки; и падение его отозвалось серией ударов и отзвуков, которые бесконечно множились, отражаясь от стен провала.

Никто ничего ему не сказал – ни Мария, которая идет второй, на пару шагов отставая от Ибаньеса, ни Хинес, который какое-то время назад решил не тащить с собой велосипед – так как это оказалось слишком трудно на каменной тропе, – но упрямо не расстается с лампой; ни Ампаро, которая несколько раз просила устроить передышку. Все шагают друг за дружкой, потому что даже по двое здесь уместиться мудрено – тропа слишком узкая, шагают молча, понуро, исчерпав запас восторгов, которыми они охотно обменивались поначалу, только вступив в ущелье.

Теперь кажется, что их подавляют грандиозные размеры провала, и они мечтают лишь об одном – побыстрее выбраться отсюда на открытое место, пока солнце не опустилось еще ниже и пока по темному дну не расплылась серая тень сумерек.

Уго замыкает цепочку – об этом его попросила Марибель, которая то и дело оглядывается назад, хотя идет даже не предпоследней. А Кова специально приотстала, чтобы идти поближе к Уго, но теперь она шагает почти рядом с ним, уже сзади, и что-то шепчет, предварительно убедившись, что никто на них не смотрит.

– Убавь шаг, – просит она, – я хочу поговорить с тобой, но чтобы нас не слышали.

Уго замедляет ход. Ньевес, идущая перед Ковой, машинально оборачивается, заметив, что шаги сзади вдруг стали звучать тише. Краем глаза она видит беседующих Кову и Уго и тотчас снова начинает смотреть только вперед, на мелькающие перед ней ноги Марибель, и перестает беспокоиться об отставшей паре.

– Все это меня так страшно пугает, – говорит Кова жалобно. – Все… все очень странно… это кажется мне…

Кова не решается докончить фразу, и Уго пользуется ее заминкой, чтобы резко одернуть жену:

– А ты думаешь, мне не страшно? – Он слегка тянет ее за руку, чтобы они не слишком отставали от группы, поскольку их и так уже отделяет от спутников метров десять-двенадцать. – Сейчас мы все здесь напуганы, и я тоже, поэтому так хочется поскорее выбраться из этих дьявольских гор и попасть в какое-нибудь цивилизованное место…

– Сегодня мы до города не дойдем. Сегодня – нет, не дойдем. Вот-вот начнет темнеть.

– Не ной, – велит Уго с раздражением в голосе. – Только этого нам сейчас и не хватает – чтобы кто-нибудь принялся ныть.

– Просто… – Кова изо всех сил старается не заплакать, всхлипывания словно застревают у нее в горле, но в глазах все равно стоят слезы, дыхание прерывается и голос больше похож на стон. – Все это очень и очень странно, и ты… с тех пор как мы сюда приехали… с тех пор как ты встретился со своими друзьями… ты ведешь себя так, словно меня вовсе и нет рядом, словно…

– Ну послушай, – Уго смягчает тон, но ему даже в голову не приходит хотя бы приобнять жену, – мы все так давно не виделись – понятно же, что… встретившись с ними, я опять почувствовал себя молодым и…

– Нет, дело совсем не в этом, – теперь в голосе Ковы звучат не только слезы, но и злость, – тут… то же, что и раньше, но только хуже. Думаю, на самом деле ты именно такой и есть, всегда все было так, на самом деле мы вместе, но… как будто бы и не муж и жена, а…

– Снова-здорово. – Уго держит себя как человек, который много раз выслушивал одну и ту же совершенно беспочвенную и по-детски пустую жалобу и уже начинает терять терпение. – Не путай разные вещи. Ну какое отношение все это имеет к ситуации, в которой мы теперь очутились? Надо как можно скорее добраться до Сомонтано. Только это меня сейчас волнует.

– Дело в том, что… – Кова не решается продолжить и на миг замолкает, нервно поглядывая то в одну, то в другую сторону. – Мне кажется, все это как раз очень даже связано между собой…

– Что ты хочешь сказать?

Уго даже приостанавливается, глядя на Кову с нескрываемым любопытством, но тотчас опять тянет ее за руку вперед.

– Знаешь, мне кажется, мы только для того сюда и приехали, – говорит Кова, – чтобы поставить точку. Все кончилось – и мы тоже, и наш брак, и мы сами… Это конец, неужели ты не понимаешь? Конец всему!

– Что?.. Что за чушь ты несешь? Прекрати!

– Нет уж! Хватит! Я больше не могу! – говорит Кова и резко останавливается. – Обними меня, пожалуйста, мне так сейчас надо, чтобы ты меня обнял. Обними меня, и я поверю… что мы выберемся отсюда и дойдем до города и… и все опять будет в порядке.

Уго вздыхает и смотрит на удаляющихся друзей, потом пару раз фыркает и качает головой, прежде чем положить руку на плечи Кове, сперва как-то опасливо, а затем немного расслабляясь.

– Скажи, что ты прощаешь меня, – говорит Кова на ухо Уго, обдавая его щеку своим теплым и влажным дыханием.

Уго вздрагивает и слегка отодвигает от нее голову, а потом застывает в этой позе – напрягшись всем телом, устремив взгляд к камням, что покрывают речное дно.

– Почему ты тогда не бросил меня? Почему остался жить со мной? – спрашивает Кова. В тоне ее теперь слышится странное безразличие, а все тело кажется каким-то обмякшим, словно она потеряла всякое желание двигаться.

Уго начал очень медленно отстраняться от жены, миллиметр за миллиметром; и тут случилось нечто, заставившее их резко разъединиться и посмотреть вперед, в сторону группы, которая внезапно остановилась на расстоянии брошенного камня.

– Смотрите! Что это? – крикнул кто-то.

Уго напрягает глаза, но все равно ничего не видит, ничего, кроме серых стен и шестерки товарищей, застывших впереди. Зато он кое-что слышит: это похоже на быстро усиливающийся треск, на перестук камней, словно великое их множество катится на дно ущелья, отскакивая от стен, как это было совсем недавно с камнем, который пнул ногой Ибаньес. И тут Уго замечает маленькие серые тени, почти сливающиеся со скалами, – их много, их тьма, они несутся на людей в каком-то непонятном ритме, словно поток воды, который движется вперед легкими и размеренными скачками.

– Козы! – кричит кто-то – похоже, это голос Марии.

– Горные козы! – уточняет Ибаньес не менее изумленным тоном.

До Уго все доходит с опозданием. Только теперь ему удается различить фигурки животных. То, что издали напоминало прыгающих по скалам блох или даже ожившие осколки тех же скал, осколки, которые, летя вперед, рикошетят – так отскакивает от воды плоская галька, – в действительности оказывается проворными козами и козлами с головами, увенчанными роскошными – особенно у самцов – рогами.

Животные неумолимо приближаются, они мчатся с огромной скоростью по руслу реки, ни на миг не останавливаясь, порой залетая на стены и находя на ровной поверхности скал какие-то неразличимые для глаза выступы и неровности. Шерсть у них того же окраса, что копыта и рога, – все это сливается с естественным цветом камня. Копыта к тому же еще и крепкие, как камни, как сотни камней, дружно бьющих по скале.

Люди испытывают страх и растерянность. Уго замечает странную суматоху, вспыхнувшую среди шестерки его друзей, которые находятся метрах в двадцати от него: они возбужденно жестикулируют, начинают пятиться назад… И тут он понимает, что часть животных – ответвление от общего потока – движется уже не по руслу реки, а прямо по тропе, вырезанной в скале, и грозит смести с нее путников. Уго бросается вперед, чтобы присоединиться к остальным, но не успевает сделать и трех больших шагов, как те козы, что оказались совсем близко от людей, вдруг проделывают поразительный финт: все они непонятно как сжимаются в один комок, словно превращаясь в единое тело, предельно напрягшееся при виде опасности, и затем – почти не замедляя безумного бега – весь этот огромный шар, состоящий из ног, голов и рогов, в мгновение ока перепрыгивает через ограждение, отталкиваясь от него копытами, и обрушивается с двадцатиметровой высоты вниз, ко дну пролома.

Копыта находят опору там, где ее вроде бы и быть не может, где любое человеческое существо разбилось бы насмерть о скалы, но животные плавно скользят по отвесной стене, на бегу, пользуясь безошибочным чутьем, прокладывают новую траекторию и в конце концов соединяются с основным стадом без всякого ущерба для себя, если не считать невольных столкновений и ударов тело о тело или тотчас же исправленного неверного шага, – так поток воды перепрыгнул бы в своем стремлении вперед естественную преграду, вставшую на пути.

Онемев от испуга и неожиданности, люди провожают взглядом стадо, исчезающее вдалеке. Постепенно затихает стук копыт, что еще мгновение назад дробным эхом заполнял каменный туннель. На считаные секунды воцаряется полная тишина. В воздухе стоит пронзительный звериный запах с сильной добавкой мускуса.

– Ни хрена себе! Видели?.. – кричит Уго, подбегая к товарищам. – Они вас не задели? Все целы?

– Ну и запашок! Вот он – козлиный дух! – морщится Ньевес.

– С нами все в порядке, – успокаивает его Хинес, – они, разумеется, успели вовремя соскочить с тропы.

– Да, я уже понял, – говорит Уго, – но… ведь до вас оставалось совсем чуть-чуть.

– Они и сами небось испугались не меньше нашего, – говорит Мария.

– Видали, как вниз сиганули? – все никак не может прийти в себя Уго.

– Я думала, они убьются насмерть, – говорит Ампаро, – прямо все разом.

– У меня нет больше никаких сил, – жалобно стонет Марибель. – Ну откуда вдруг повсюду взялось столько животных?

– По мне, хуже всего то, что они ведут себя так, словно спасаются бегством, – говорит Ибаньес, – и в таком количестве…

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Ньевес.

Ибаньес смотрит в ту сторону, откуда примчалось стадо, но ничего ей не отвечает. За него это делает Мария:

– Возможно, их что-то напугало.

– Так твою мать! – не удерживается Уго. Он в довольно грубой форме, но весьма точно передает тревогу и отчаяние этих людей, когда новая угроза совершенно неожиданно замаячила перед ними.

– Ясно только одно: они спасались не от наводнения, – раздумывает вслух Ампаро. – Они неслись в противоположном направлении.

– Какая разница? – машет рукой Хинес. – Что толку ломать голову над каждой мелочью?..

– Да, – отзывается Уго, – может, конечно, это и мелочь…

– Надо идти дальше, – продолжает Хинес, даже не взглянув на Уго. – И мы должны прибавить шагу, чтобы поскорее выбраться из ущелья.

– Да, – говорит Ампаро, – и молиться, чтобы на нас ненароком не выскочило стадо кабанов… или медведей.

– Ох, не накликай! – обрывает ее Марибель.

– Слушай, – вдруг говорит Ньевес, глядя назад, – а где твоя жена?

– Кова? – переспрашивает Уго. – Она там… осталась….

Уго, не договорив фразы, оборачивается и теряет дар речи.

– Она… она была там, – кивает он на тропу. Голос его сходит на нет, на лице отражается полная растерянность. Потом он быстро и как-то нервно поворачивает голову в другую сторону и смотрит на ту часть дороги, что еще не пройдена группой, наконец он обегает взглядом своих товарищей, и во взоре его сквозит паника. Он не забывает посмотреть даже на землю у себя под ногами.

– Ее нет, – ахает кто-то.

– Но… вы ведь шли вместе, правда? – настаивает Хинес.

Уго не в состоянии произнести ни слова, теперь взор его устремлен непонятно куда, он выглядит совершенно одуревшим и не отдает себе отчета в том, что происходит вокруг.

– Я их видела, вдвоем их видела, – считает нужным пояснить Ньевес, – совсем… совсем недавно, как раз перед тем как появились козы.

Ошеломленное молчание властвует среди растерявшихся и ничего не понимающих людей. Они не знают, как поступить в новой для них ситуации. Взгляды снова и снова перебегают от одного конца тропы до другого, и каждый раз путники убеждаются, что ни там ни там нет и намека на чье-то присутствие, не маячит белая блузка Ковы на сотни метров вперед или назад – а именно такое расстояние можно охватить взглядом благодаря широкому изгибу, который делает здесь ущелье. Но сотни метров – это слишком много для того, чтобы усталая женщина со сбитыми в кровь ногами да еще с поклажей, хоть и небольшой, но все-таки заметной, могла одолеть их за столь короткий срок.

– Наверное, она свалилась вниз! – предполагает Хинес, и тотчас все кидаются к ограждению и перегибаются через него, не отрывая рук от спасительных перил. Теперь пестро одетые фигуры образуют неровный живой бордюр вдоль края тропы.

– Кова! – кричит Хинес во всю мочь, и крик эхом скачет по скалам, смешиваясь с другими призывами, которые почти в то же время вырываются из уст его товарищей. И сразу узкое ущелье наполняется невнятными и наплывающими друг на друга отголосками.

– Тихо! Мы ведь не услышим, если она что-то крикнет в ответ!

Эхо быстро гаснет, сменяясь зловещей тишиной, тяжелой, как каменная плита.

– Кто-нибудь что-нибудь видит? – спрашивает Хинес.

– Нет, там ее нет, но… отсюда не все можно разглядеть, – отзывается Ибаньес, до пояса перегибаясь через ограждение, – если бы высунуться еще немного…

– Будьте, пожалуйста, осторожнее, – умоляет Ньевес, – не дай бог еще кто-нибудь упадет.

– Надо спуститься вниз, – говорит Ибаньес, – наверняка есть какое-нибудь место, где можно спуститься.

– Нет, пожалуйста, не спускайтесь, – всхлипывает Марибель.

– А как иначе убедиться в том, что ее там нет! Вдруг она лежит внизу покалеченная! – настаивает на своем Ибаньес.

– Если она и вправду упала, – говорит Мария, – то находится у самого подножья скалы. Больше ей деться некуда.

– А вдруг убежала? – сомневается Ньевес. – Вы, часом, не поссорились? Скажи честно, вы не разругались?

Ньевес обращает свои вопросы к Уго, который по-прежнему пребывает в шоковом состоянии. Он стоит, безвольно приоткрыв рот, его рассеянный взор медленно переходит с одного предмета на другой, с одного лица на другое, но на самом деле он ничего и никого не видит.

– Нет… ссориться… ссориться… – наконец выдавливает он из себя, не сразу отыскав глазами среди окружающих ту, что задала ему вопрос.

– Быстро! – велит Хинес. – Пусть кто-нибудь пробежит по тропе и проверит.

– Но… В какую сторону? – спрашивает Ньевес.

– Назад! В какую еще? Вперед она никак не могла уйти. Давайте, быстро!

– Сейчас я посмотрю, – отзывается Ампаро.

– Не уходи далеко… – Марибель опять хнычет, как маленькая девочка. – Нет, я не хочу, чтобы она от нас уходила.

– Тогда ступай с ней, – говорит Хинес. – И постарайтесь не терять нас из виду – идите только до того места, откуда еще можно нас различить… В любом случае перед вами откроется большой кусок тропы, больше, чем можно просмотреть отсюда.

– Пошли, Марибель, – зовет Ампаро, беря подругу за руку, – а вдруг мы и вправду найдем Кову.

Обе женщины без особой спешки удаляются, а Хинес снова перегибается через ограждение и застывает, широко расставив руки на перилах.

– Все-таки тут должен быть какой-нибудь спуск, – говорит он немного погодя, словно размышляя вслух.

– А кто будет спускаться? – спрашивает Ибаньес, глядя на Марию.

Она тоже смотрит ему прямо в лицо, хотя мысли ее, судя по всему, витают весьма далеко от человека, стоящего напротив.

– Я занималась скалолазанием и даже свободным скалолазанием. И вешу меньше любого из вас. Так что соотношение веса и силы… А если речь идет о спуске, то тут я вне конкуренции.

– Мы потратим на это слишком много времени… – роняет Ньевес, и по тону ее можно заключить, что она неожиданно для самой себя облекла свои мысли в словесную форму, не слишком следя за тем, что произносит.

И тем не менее Хинес бросает на нее быстрый осуждающий взгляд, а потом переводит его на Уго, хотя тот продолжает пребывать в том же состоянии, не воспринимая, по сути, ничего из того, что делается рядом.

Тем временем Мария ловко перебралась через ограждение и теперь, вытянув шею и держась за перила одной рукой, рассматривает дно провала.

Хинес и Ибаньес с опаской следят за каждым движением девушки, они протянули к ней руки, чтобы в любой момент прийти на помощь. Хинес, кроме того, крепко держит узкую кисть Марии в своей руке, но прежде он сдвинул повыше украшавший ее браслет – тонкую золотую цепочку. Мария поворачивает голову и смотрит сначала на руку Хинеса, а потом ему в глаза.

– Мне нет никакого смысла туда спускаться, – говорит она, переводя взгляд на Ибаньеса. – Ее нет, ее там нет, отсюда все прекрасно видно. Если один из вас переберется сюда, ко мне, и будет меня страховать, я смогу отодвинуться еще чуть-чуть и осмотреть все до уголка. Тогда у нас будет стопроцентная уверенность.

– А мы будем тянуть с этой стороны, – вставляет Ньевес, – держать на всякий случай ограждение, я хочу сказать… Не дай бог не выдержит такой нагрузки.

На самом деле ограждение выглядит вполне прочным и хорошо закреплено в скале. Кроме перил, есть также пара стальных канатов, которые натянуты по всей длине тропы и в свою очередь крепятся к каждой стойке, так что все вместе сводит опасность падения до минимума.

Но издалека канатов не видно, словно их и не существует. Издалека виден Хинес – его высокая и нескладная сейчас фигура. Он неуклюже с помощью товарищей перелезает через узкие перила, но их суетящиеся рядом фигуры более расплывчаты. Тропа же, пробитая вдоль каменной стены, кажется тоненькой темной линией, нарисованной на скале; и на этой самой линии мы различаем слева еще одно цветное пятно, вернее, два почти слившихся пятна – две фигуры, которые удаляются от группы, двигаясь очень медленно, с частыми остановками. Вот и все. Больше не видно ни одной живой души или хоть каких-нибудь признаков человеческого присутствия, не видно белой блузки Ковы и на ленивом изгибе, который делает речное русло, усыпанное покатыми валунами и гладко отшлифованными каменными глыбами всех размеров, похожими на плотную серую пену на поверхности воды, вдруг затвердевшую и остановившую свое тяжелое и грязное течение.