Текст книги "Любовь по смете не проходит (СИ)"
Автор книги: Дасти Винд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Я вжалась в сидение, провожая Шершнева растерянным взглядом. Босс прошел к подъезду, позвонил в домофон, подождал пару секунд и скрылся из виду. Я не выдержала и минуты. Попыталась открыть дверь машины – и ничего не вышло. Шершнев меня предусмотрительно запер. Закусив губу, я достала телефон и начала считать секунды, каждый раз вздрагивая, когда кто-нибудь открывал подъездную дверь.
Если рассуждать трезво, то Макс – сильный мерзавец. В школе он, кажется, занимался вольной борьбой. Но Женя гораздо крупнее. А, может, они вовсе и не будут драться. Это же бред какой-то – мутузится из-за такой мелочи.
Пашка бы со мной не согласился.
Прошло почти двадцать минут, а Шершнев все не появлялся. Мысли в голову лезли одна страшнее другой. Я уже решила вызвать полицию, как под очередную писклявую трель домофона из подъезда вышел Женя и, отряхнув пиджак, направился к машине. В руках у него был диск и ещё какой-то пакетик то ли с разноцветными камушками, то ли с витаминками.
Шершнев сел в машину, игнорируя мой вопрошающий взгляд. А я ахнула, зажав рот ладонью, когда увидела на правой скуле босса кровоточащую ссадину, вокруг которой расплывалась лиловая гематома размером с мой кулак.
– Господи, Женя! Что… Что…
Он сунул мне в руки диск и пакетик. В пакете оказались бусины от моего браслета-резинки, который порвал Макс.
– Извини, что так долго, – Шершнев потер челюсть и поморщился. – Этот мудила слишком медленно собирал бусинки.
Глава восьмая
– Мне кажется, я что-то сделала не так. Где-то неправильно рассчитала…
Женя оторвался от монитора своего компьютера и, прижав к опухшей скуле завернутый в платок лед, провозгласил.
– Все нормально.
– Надо было ещё раз проверить, – не унималась я.
– Не надо.
– А вдруг там ошибка! Это какой позор!
Женя, поморщившись, потрогал синяк и недовольно пробурчал
– Вмазал от души, щенок.
Я тут же переключила внимание на него.
– Может, лучше в травмпункт?
– У тебя ещё не исчерпался лимит по панике?
– Я не паникую! Это первая работа такого масштаба! Я не хочу ударить в грязь лицом.
– Не ударишь, – Женя, отложив кулек, поднялся и прошел к узкому шкафчику с минибаром и холодильной камерой.
– Может, не стоило торопиться? – тараторила я. – Проверили бы за сегодня. Отправили бы завтра? Нет?
– Нет, – отрезал Шершнев. – Твой бывший ухажер – тот ещё пройдоха. Он по-любому скопировал файлы. И, я уверен, уже пытается загрузить их на страницу конкурса.
– Но как же… У меня сейчас крыша поедет, – я поставила локти на столешницу и схватилась за голову. – Как можно было так проштрафиться! Столько проблем из-за моей тупости!
– Хватит убиваться. Подобных козлов в строительстве, как в любой творческой деятельности, пруд пруди, – Женя вернулся к столу с небольшой прямоугольной бутылкой темного стекла и двумя бокалами для бренди. – Проекты воруют с завидной регулярностью. Это не случайность, а закономерность, потому что законодательство, увы, у нас дырявое. Ты регистрируешь проект, но одно-единственное изменение – и это уже другая работа. Причем не твоя.
– С ума сойти, – прошептала я, наблюдая, как Женя разливает по бокалам жидкость золотисто-песочного цвета. – Я, кстати, не пью.
– Никогда и не капли? – насмешливо поинтересовался Шершнев, отставляя бутылку. – Мы отлично поработали, почему бы за это не выпить?
– Ну… Ладно…
Черт знает, чем угостил меня босс, но от одного глотка у меня глаза полезли на лоб. Я едва сдержала кашель, только втянула побольше воздуха и шумно выдохнула. Шершнев наблюдал за мной, прислонившись бедром к столу и потягивая огненную воду из своего бокала.
– Фу, я это больше не буду, – морщась, просипела я.
– Даже когда наш проект выиграет конкурс?
– До этого ещё надо дожить.
– Так ты не ответила.
– Это – не буду.
– А что будешь?
– Ну… Моя мама делает обалденное домашнее вино, – я тепло улыбнулась, вспомнив родителей. – Обычно виноградное разбирают братья, ну а мне достается пара бутылок тутового. Я их откладываю на крайний случай.
– Тутовое вино?
– Да. Оно не очень крепкое, но терпкое и с горчинкой.
– Хотелось бы попробовать.
– У меня уже ничего не осталось, – я развела руками. – Вчера допила последнюю бутылку.
Женя чуть поднял брови.
– Вчера был крайний случай?
Я поняла, что снова сказала то, о чем лучше было бы промолчать, поэтому опустила глаза и покраснела, ничего не ответив.
– Тогда… – выдержав паузу, продолжил Женя. – Может, попробуем забыть вчерашний вечер? Яхта ещё не отплыла.
– А нас на нее пустят?
– Пустят. Идем.
– Но… – я растерялась. – Мне нужно привести себя в порядок. Переодеться. Причесаться хотя бы.
– Тогда поезжай домой, а я разберусь с кое-какими делами и заеду за тобой вечером. Договорились?
– Так точно! – я заторопилась было на выход, как у двери кое-что вспомнила и вернулась к столу. – Бусинки забыла.
– А тебе идут браслеты, – заметил Женя, бросая мне завязанный пакетик. – У тебя тонкие и очень изящные запястья. Даже безделушка привлекает внимание.
– Да это не браслет вовсе. Обычная резинка, – я замялась, рассматривая бусины, перекатывающиеся под целлофаном. – И… Женя… Спасибо.
– Всегда пожалуйста, детка. Всегда пожалуйста.
Я прождала Женю до позднего вечера. Босс, конечно, позвонил и сказал, что задерживается, но только позже выяснилось, что не пятнадцать минут, а на три часа. К яхте мы приехали ближе к одиннадцати. Женя взял такси, да не какое-нибудь, а премиум.
Короче, хорошо, что ехали ночью, потому что вечно жалующиеся на нас хозяйке и управляющему ТСЖ соседки не пережили бы майбаха у подъезда. Чего доброго сочинили бы сказку, что за мной приезжал какой-нибудь бандит. Одна особо одаренная все порывалась позвонить нашим родителям и доложить им о разгульном образе жизни детей. И если раньше под раздачу попадал Пашка, то теперь и про меня за глаза вещали, будто каждую ночь я вожу к себе разных мужиков.
Женя всю дорогу говорил по телефону – обсуждал целесообразность строительства здания в какой-то закрытой зоне. Так как меня разговор не касался, я отвернулась к окну и смотрела на пролетающие мимо огни фонарей. От видов ночного города меня начало клонить в сон, поэтому, когда мы подъехали к причалу, я едва могла справиться с зевотой.
Женя вышел первым, придержал для меня дверь и подал руку. Я надела то же платье, что и вчера, с открытой спиной, и Шершнев, нетерпеливо притянув меня к себе, поцеловал мое обнаженное плечо, рукой проведя от лопаток до бедер. Меня будто током ударило. Я получила мощнейший заряд бодрости и теперь была готова на подвиги.
– Иди за мной, – прошептал Женя, отстраняясь и беря меня за руку.
На причале, где в ожидании владельцев и их гостей скучали яхты и катамараны, горел один-единственный фонарь. Со всех сторон неслись сюда музыка и веселые голоса отдыхающих. Я вспомнила вчерашний вечер и крепче сжала руку Шершнева. Он обернулся и улыбнулся мне, по-своему истолковав мое движение.
– Не бойся, не упадешь.
Ну, один раз я все-таки упала – споткнулась на трапе и, вскрикнув, оказалась в объятьях босса. Он приподнял меня над палубой и, развернувшись, поставил на ступеньку ведущей наверх лестницы. Я коснулась его здоровой щеки, и Шершнев, прижавшись к моей ладони, на мгновение закрыл глаза. А потом вздрогнул и, будто обжегшись, отстранился. Я недоуменно посмотрела на него.
– Каюты внизу, – бросил босс, отворачиваясь. – Спускайся и ищи самую большую, а я скоро приду.
Вздохнув, я пожала плечами и, спустившись с лестницы, отправилась на поиски нашего "шалаша".
Спален оказалась три, причем одна – забитая игрушками и с двумя маленькими кроватями. Я улыбалась, оглядывая этот милый уголок. На работе говорили, что зам был женат, но о детях никто не упоминал. Я прикрыла дверь, представляя, как суровый Алексей Алексеевич сюсюкается с малявками и, похихикав, пошла дальше. Точнее, развернулась, так коридор был очень коротким и узким.
Во второй каюте имелись одноместная кровать, бар и столик. Тесная и неуютная конура. Приют для одиночки, не иначе. Зато третья спальня выглядела просто роскошно – огромная кровать на пьедестале, лежанка с подушками перед иллюминаторами, рампа с огнями в нише, где располагалась барная стойка и кресло перед ней. Сбоку, в коротком коридорчике, обнаружилась узкая дверь, за которой располагался санузел – туалет, раковина, кулер и душ. Я остановилась перед зеркалом, решив поправить макияж. Вроде бы, это не заняло много времени, но когда я вернулась в каюту, Женя уже сидел в кресле. С ноутом на коленях.
Я тряхнула волосами и, пройдя в комнату, выключила общий свет. Освещенной осталась только барная стойка.
Женя, не поднимая головы, произнес:
– Секунду, детка.
Мне не нужны были секунды. Я хотела его внимания сейчас и до утра. Мне это обещали.
Я на цыпочках прошла к креслу и, встав за спинкой, вытянула руки. Осторожно касаясь плеч и шеи моего мужчины, стала расстегивать верхние пуговицы на его рубашке. Пиджак он, конечно, уже снял, и тот черной тенью темнел на лежанке.
– Аня, мне нужно срочно… – начал было Шершнев.
– Я не помешаю, – прошептала я, кладя ладони на его обнаженную грудь. – Просто немного… побуду близко.
Женя сглотнул и, решительно закрыв ноут, довольно бесцеремонно бросил его на пол. Поймал меня за запястье и потянул к себе. Я не стала садиться ему на колени, заупрямилась, вырывая руку.
– Чего ты хочешь? – тихо спросил Шершнев, отпуская меня.
– Помочь тебе расслабиться, – я оперлась коленом о кресло между его ног и продолжила раздевать его. Распахнула рубашку, расстегнула ремень. Женя молча наблюдал за мной из-под полуопущенных век. Я провела руками по его телу, от плеч до живота, наслаждаясь рельефностью и крепостью мышц. А потом, подавшись вперед, повторила путь своих пальцев губами. Женя вздрогнул и шумно выдохнул, когда я добралась до молнии на брюках и опустилась перед ним на колени.
Никогда ещё ночь не казалась мне такой длинной. Мы, кажется, и не засыпали вовсе. Только иногда, уставшие и разгоряченные, на мгновение расцепляли объятья и проваливались в некое беспамятство, сродни трансу. Вот так, оказывается, можно пьянеть от страсти. От любви ли? Здесь я могла говорить только за себя.
Яхта двигалась. Я слышала взрев мотора, ощущала качку, но эти звуки и ощущения терялись, пропадали пропадом за стенами той цитадели, которую мы выстраивали вокруг себя, защищая нашу жаркую, утомительную, сводящую с ума ночь.
Уже светало, когда Женя, оставив меня нежиться среди вороха простыней и одеял, направился к барной стойке.
– Держи, – через минуту вернувшись, он лег рядом со мной на живот и протянул мне маленькую глиняную стопку.
– Что это?
– Кофейный ликер. Попробуй.
– По вкусу похож на пирожное, – заметила я, сделав пару глотков. – Очень сладкий. Теперь бы запить…
Женя перевернулся на бок и, притянув меня к себе, крепко поцеловал, языком забрав с губ сладость ликера. Я перекатилась через него и, смеясь, встала на ноги. Чтобы прийти в себя мне нужно было что-то посильнее алкоголя с кофе.
– Я – в душ.
Глотнув воды прямо из-под крана кулера, я, зевая и потягиваясь, вошла в душевую кабину. От холодных струй пробил озноб. Попробовала сделать погорячее, но вода грелась медленно, зато заряд бодрости я получила, как минимум, до обеда. Вместе с насморком.
– Что так долго, детка?
От неожиданности я взвизгнула и попыталась прикрыться шлангом от душа. Женя, открыв дверцу кабины, плечом оперся о раму и, скрестив руки на груди, темными от желания глазами смотрел на меня. Я повернулась к нему боком и, подставив ладонь под струи, пожаловалась.
– Тут вода холодная.
– Правда? – он бесцеремонно шагнул в кабину, обнял меня сзади (точнее, сгреб в охапку) и подтолкнул вперед, вынуждая прижаться к запотевшему стеклу. Стуча зубами, я кое-как закрепила душ на нижнем крючке, а вода, как назло, теперь пошла горячая. Женя подставил ладонь под ее поток, а потом влажной, теплой рукой провел по моему телу, от груди до живота. Я снова задрожала, но уже не от холода.
Идеальное утро.
После совместного душа я окончательно разомлела. Женя на руках донес меня до кровати, завернув в огромное, пахнущее ванилью, полотенце. И я, кажется, уснула, стоило только опустить голову на подушку.
Мне приснился странный сон. Я шла по длинному светлому коридору и заглядывала в каждую комнату, которая встречалась на моем пути. Где-то далеко плакал младенец, пронзительно и призывно. И я побежала к нему, распахивая все двери, крича что-то в ответ и задыхаясь от страха. Я должна была найти его. В этом состоял смысл всей моей жизни. Но комнаты были пусты, а плач удалялся, оставляя меня одну среди сотен открытых дверей.
Я проснулась от страха и от ощущения, что кого-то подвела, так и не найдя плачущего кроху.
Мгновение, отходя от сна, я не могла понять, где нахожусь. Потом приподняла голову и, обернувшись, заметила Женю. Он сидел на лежанке, боком к иллюминаторам, а у его коленей стояли включенный ноутбук и чашка кофе.
– Доброе утро, – Шершнев улыбнулся было, но, глянув на меня, нахмурился. – Что случилось? Тебе плохо?
– Нет, просто какой-то странный сон… Не бери в голову, – я подперла щеку рукой и зажмурилась, отгоняя непрошеные ночные видения. – Снова работаешь?
– Да, есть такое… – он повернулся к ноутбуку. – Ты голодна?
– Очень! А сколько времени?
– Около двенадцати, – Шершнев щелкнул по кнопке и, удовлетворено кивнув, снова посмотрел на меня. – Пора бы подкрепиться.
– Иди ко мне, – я похлопала по кровати рядом с собой.
Женя улыбнулся но, поднявшись, направился к барной стойке. Я села, завернувшись в простыню, и недовольно посмотрела на него.
– Нам уже пора сваливать?
– Нет, конечно, – он встал перед стойкой и оперся ладонями о столешницу. – Нам пора завтракать.
Я поднялась на ноги и, увидев, наконец, расставленные на стойке блюда, восхищенно выдохнула.
– Ух ты! Это… Это что, все нам?
– Нам. Сэндвичи с крабом, фруктовый салат, омлет с беконом, сок, блинчики с шоколадным сиропом, кофе. Или тебе чай?
– Мне… Мне все! С ума сойти, это здесь готовили?
– Ну, нет! Личного повара Леха не потянет. Мы причалили, и заказ привезли рано утром.
– И ты не садился кушать без меня? Я бы не выдержала!
Ага, и сразу сцапала сэндвич. Что-то не могла припомнить, когда последний раз ела мясо настоящего краба.
Женя, улыбаясь, смотрел на меня. Приходилось есть аккуратно и медленно, но все равно что-то падало, капало, сыпалось. "Девочки так не кушают", – говорила мама, пытаясь хотя бы мне привить манеры поведения за столом. С тремя парнями в семье любая трапеза превращалась в поле битвы.
– У меня для тебя кое-что есть, – вдруг произнес Шершнев. Я замерла с набитым ртом.
Женя протянул ладонь.
– Вашу руку, моя леди.
Я, не жуя проглотив особо большой кусок, отложила сэндвич и выполнила просьбу босса. А тот, будто сотворив украшение из воздуха, надел мне на руку изящный браслет стального цвета. Затаив дыхание, я подняла руку и покрутила кистью, не сводя глаз со светлой полоски металла на моем запястье. Смотрелось обворожительно.
А Шершнев оказался прав.
– Какой красивый…
Лучше слов я не нашла. Потеряла дар речи и от факта дарения, и от вида вещицы.
Браслет состоял из звеньев и все, кроме трех, были одинаковыми – стального цвета, с выгравированной надписью nomination. Но три… Три маленьких звена делали простой браслет изумительным, ярким, неповторимым. На одном была золотая падающая звездочка, на другом – подвеска в виде зеленого, четырехлистного клевера, а на третьем замерла золотистая бабочка с красными камешками-крыльями.
– Сюда можно добавлять любые звенья, – услышала я голос Жени. – Тем и картинок – десятки, если не сотни. Выберешь, какие хочешь. Нравится?
– Да, – прошептала я. Мне никто и никогда не дарил таких вещей, и тем ценнее был этот подарок, выбранный моим любимым мужчиной. – Он… Он чудесный. Такой современный, не вычурный и все-таки яркий.
– Звездочка – чтобы желанья исполнялись, клевер – на удачу, а бабочка… просто симпатичная.
– Спасибо…
– Я же говорил, тебе идут браслеты.
Мне вдруг захотелось плакать. Этот его подарок тронул меня до глубины души.
Что бы я ещё хотела увидеть на этом браслете? Банально, но сердечко. От него.
Мне нужно было, не терпелось спросить Шершнева, а что же дальше?
Кто мы друг для друга после этой ночи? Только ли…
– Тук-тук, господа любовники, – в каюту, как к себе домой (что, впрочем, так и было) зашел Алексей Алексеевич. Я мигом прижала простынь к груди. – Вижу, проснулись и завтракаете? Молодцы. Ко мне тут дети приедут через полчаса, вы это… Не хулиганьте.
– Мы уже уходим, – произнес Женя.
– Да нет, отдыхайте. Я им сказал, что ты тут. Они рады до визга.
– Ясно, – сухо ответил Шершнев. – Тогда побудем ещё часок.
– Сазонова, – Алексей Алексеевич подмигнул мне. – Плюс пятьсот процентов к интенсивности за квартал.
– Леш, катись.
Дверь за замом захлопнулась. Я опустила глаза, потому что теперь плакать хотелось от стыда и обиды.
– Леха – хреновый шутник, – заметил Женя. – Не обращай внимание.
Я молча кивнула, а потом подняла голову и в упор спросила.
– Ты же не доплачиваешь мне за то, что я с тобой сплю?
– Я доплачиваю тебе за то, что ты работаешь сверх нормы.
– Ясно.
Женя помолчал, а потом, швырнув скомканную салфетку на тарелку, заговорил злобно и резко.
– Теперь понимаешь, почему я не хочу, чтобы на работе о нас знали? Этот тип, – Женя указал на дверь. – Мой лучший друг, и его подколы безобидны. Балабол, не больше. Да только не все в нашей компании бросают слова на ветер. И найдутся те, кто намеренно будет усложнять тебе жизнь, считая, что к успеху ты идешь через постель.
Я посмотрела на браслет.
– Я поняла тебя. Ты – босс, тебе виднее.
– Аня. Я просто лучше их знаю.
– А я тебя не знаю вообще, помнишь?
Он шумно выдохнул, будто отпуская свою ярость, но больше ничего не ответил. Толкнул мне тарелку с блинчиками, а сам принялся за сэндвичи. Завтрак мы доедали в тишине.
Я допила свой кофе и ушла в душ – привести себя в порядок. Когда вернулась, Жени в каюте уже не было. Я оделась, закрепила волосы и, покрутив на запястье браслет, направилась к выходу. У двери обернулась, оглядела беспорядок, нами устроенный и, вздохнув, вышла в коридор.
Ночи оттого и хороши, что не нужны слова. Днем же тишина обесценивается.
– Ой, – не успела я ступить на палубу, как в меня врезалась девочка лет пяти. Смешная, с двумя светло-русыми косичками и веснушчатым носом.
– Др-р-расьте.
– Привет.
– А вы кто? – девчонка как-то очень строго посмотрела на меня.
– Гостья, – осторожно ответила я.
– Папина?
Ещё чего не хватало!
– Нет, Евгения Александровича.
– А-а-а, – протянула девчонка. – Тогда хор-р-рошо. Мама!
И, взяв меня за руку, потащила на нос яхты.
– Мама! У дяди Жени теперь есть подружка!
На палубе, у трапа, прислонясь к поручню, стояла женщина, высокая фигуристая блондинка. На зов девочки она медленно повернула голову и недовольно поджала губы.
– Чего ты орешь, как будто тебя режут? – процедила незнакомка.
В зеркальных стеклах очков отразилось мое недоуменное лицо.
Девочка, резко остановившись, пристыжено опустила голову.
– Прости, мам. Эта тетя с дядей Женей.
– Хорошо, что не с твоим папашей, – блондинка посмотрела на меня поверх очков. – Очень приятно. Анастасия.
Девочка отпустила меня и, метнувшись к женщине, обняла ее за колени. Незнакомка продолжала оглядывать меня и ждала ответа.
– Аня, – коротко отозвалась я.
– Так вы с Женей?
– Да, – после секундной заминки ответила я.
– Они же развелись с Марго, верно? Им обоим повезло.
– Не понимаю, о чем вы.
– Что детей не делили, – процедила Анастасия и, опустив очки, крикнула. – Леша, я опаздываю!
Из рубки выглянул Алексей Алексеевич. В футболке и шортах он грозным совсем не казался, а перед женой и вовсе как-то стушевался.
– Когда заберешь? – спросил, пряча глаза.
– Вечером, как договорились.
– Мам, а можно мы ночевать тут будем.
– Нет, – резко прозвучал ответ. – Солнышко, иди к дяде Жене и Тоше.
Девочка чмокнула наклонившуюся к ней мать и побежала мимо рубки, на корму. Я последовала за ней, не желая быть свидетелем разговора, который явно был неприятен обоим.
Пройдя пару метров, мы оказались перед помещением, соседствующим с рубкой и разительно отличающимся от нее. Оно было выполнено на манер того плавучего ресторана, где мы отмечали день строителя – открытое со всех сторон, только занавеси колышутся на ветру. Тут располагались диван, длинный стол с одиноким пустым блюдом, телевизор и кресло. Девочка у самого входа вдруг сбавила шаг и вошла в помещение осторожно и на цыпочках. Я последовала ее примеру и у дивана замерла, увидев, кажется, самую милую картину в своей жизни. По кокпиту туда-сюда ходил Женя. И он был не один. Как обезьянка на нем, обхватив руками и ногами, висел карапуз лет двух, в коротких шортиках, из-под которых выглядывал подгузник, длинной синей майке и полосатой кепке. Мальчик спал, приоткрыв ротик.
Девочка чинно села на краешек дивана и шепотом доложила.
– Мама уезжает
– Я так и понял, – в тон ей ответил Шершнев и, заметив меня, кивнул на свою драгоценную ношу. – Знакомьтесь, мой крестник Антон. У меня на руках сразу вырубается.
– А где арбух? – спросила девочка.
– Арбуз сейчас принесет твой отец. Ты познакомилась с тетей Аней?
– Просто Аней.
Девочка обернулась ко мне.
– Я – Лида. Лидия Алексевна.
– Очень приятно, – ответила я, не сводя глаз с Шершнева и садясь рядом с новой знакомой. – А тебе сколько лет?
– Ой… – девчонка растерялась. – Пять и один.
– Шесть, – снова подсказал Шершнев.
В кокпит зашел хмурый Алексей Алексеевич. Глянул на Женю и покачал головой.
– Зря ты его укачал… Обедом ещё не кормили.
– Проснется – покормим, – ответил Женя, отворачиваясь.
– Положи его в кресло. В каюте проснется один – испугается. Лида, принеси одеяло снизу.
– Я одна боюсь! Вдруг с лестницы упаду!
– Пойдем, – я поднялась и протянула ей руку. – Я с тобой.
Алексей кивнул и полез под стол. Уже отойдя, я обернулась и увидела, как у пустого блюда появились несколько бутылок пива.
– А мама с папой развелись, – сообщила мне Лида, когда мы спустились в каюту.
– Такое бывает.
– Мама говорит, папа ее не любит. А вы дядю Женю любите?
– Наверное, да.
Девочка нахмурилась.
– А "наверное" это как?
– Это значит, что я ещё не уверена.
– А так можно?
– Не знаю, – я взяла одеяло и подушку. – Ты же дяде Жене этого не скажешь?
Лида упрямо замотала головой.
– Ничего не скажу. Это секрет.
– Секрет, – вздохнула я.
Мы вернулись на палубу и прошли к кокпиту. Ветер затих и занавески опали. И в этой тишине я отчетливо услышала мужские голоса.
– Ты все собрался выжрать? – спросил Шершнев.
– Почему нет?
– А кто будет смотреть за детьми?
– Ты, – кашлянув, ответил Алексей Алексеевич. – Потренируешься…
Шершнев ничего не ответил, и зам, недовольно цокнув, сварливо продолжил:
– Вот только давай без этого выражения обиженного высочества. Если бы сам хотел, давно бы у тебя все было.
– Хотения тут мало, – раздраженно заметил Шершнев.
– Да нет, – зам вздохнул. – Как раз хватит.
– Мы все принесли! – проскочив через занавески, восторженно зашептала Лида. – Сейчас все сделаю!
И тут же отобрала у меня одеяло и принялась запихивать его в кресло. Я наклонилась, чтобы помочь ей, а когда закончила и обернулась, пива на столе уже не было. Зам вернул все бутылки на пол, ни одну не открыв. На их месте появился огромный, спелый арбуз.
Лиду как ветром сдуло – мигом оказалась у блюда, мешая отцу резать здоровенную ягоду.
Шершнев подошел ко мне. Крестник во сне пускал слюни на его рубашку.
– Ты не торопишься домой? – шепотом спросил Женя.
– Нет.
– Хорошо. Поможешь мне с ними?
– Конечно, босс, – улыбнулась я и отступила, чтобы не мешать ему укладывать крестника.
Домой меня привезли поздно вечером. Я чертовски устала и физически, и морально. Дети зама на месте не сидели. Антошка так и норовил нырнуть за борт. И как мать не боялась оставлять их с Алексеем Алексеевичем, который ну никак не мог похвастаться расторопностью. Конечно, он умел их развлекать, но уследить за ними не мог. Зато Женя всегда был на подхвате. Антошка лип к нему, как родному. Пищал, стоило "Сене" пропасть из поля зрения, топал по палубе, держа его за штанину. Шершнев смешно возился с ним, но и отчитывал строго, когда крестник шкодил.
И все же… Несмотря на дружелюбную, теплую атмосферу, что сотворили дети своим смехом, забавами и проказами, я не могла отделаться от ощущения напряжения между нами. Шершнев словно избегал меня, а когда я кормила Антошку арбузом, то поймала на себе совершенно непонятный взгляд. Злой, мрачный и тоскливый. Мне стало как-то не по себе, и я всучила Антошку отцу.
– Спасибо, Ань, – Алексей Алексеевич благодарно посмотрел на меня. – Хорошая ты девчонка, не замороченная.
– Ещё никто не заморочил.
– Ну, – зам искоса глянул на Шершнева. – Тогда держись.
Неудивительно, что устав от всех этих тайн и недомолвок, от чужих разводов и ссор, я совершенно никого не хотела видеть. Вот только открыв дверь, сразу узрела босоножки Маргариты и ещё чьи-то огроменные ботинки. Чьи – нетрудно было догадаться. Я закрыла глаза и улыбнулась, вслушиваясь в родной и любимый голос.
– Здравствуй, дочь.
И отец, выйдя с кухни, крепко обнял меня.
Как оказалось, папа приехал днем. Забирал детали на машину, и вот, решил погостить у нас. Марго его очаровала – напекла им с Пашкой блинов, сделала окрошку, а на ужин – куриных котлет с пюре и два салата. Отец добирался до города на автобусе, поэтому взял пива, и они с Пашкой, как цари, сидели вечером на кухне, а Марго суетилась рядом.
Семейная идиллия.
Раньше меня бы выбесил тот факт, что Рита хозяйничает на моей кухне, но, по правде сказать, я вообще не помнила, когда сама готовила тут последний раз. Марго нас баловала, хотя не раз жаловалась, что все у неё получается не так. Нарывалась на комплимент, не иначе. Готовила бывшая жена моего босса очень вкусно. По крайней мере, получше меня. Я-то знала рецепты только из книжки к мультиварке.
В общем, злиться на Марго мне совсем не хотелось. Она тут же усадила меня на свободный стул и поставила перед носом тарелку с ужином.
– Рит, ты, конечно, чудо, но я за сегодня объелась. Честно.
Отец, прищурившись, посмотрел на меня.
– Хахаль появился?
Говорить с папой о Жене я была не готова. Поэтому беззаботно пожала плечами и весело ответила
– Вот ещё! С однокурсницами гуляла.
Пашка и Марго не подали виду, а отец вдруг огорченно вздохнул и с печалью в голосе спросил:
– Советов моих наслушалась, да?
– Вроде как.
– А зря, дочь. Дурак я старый. Вот женим Пашку, и тебя бы под венец. А то ведь от дочери внуков и не увижу.
Маргарита, опустив глаза, покраснела, а мы с Пашкой недоуменно переглянулись.
Я, если честно, ушам своим не поверила. Отец всю мою сознательную жизнь утверждал, что торопиться с браком не следует, а мужа выбирать нужно тщательно, и чтоб именно он любил без памяти. Ответная любовь приложится. Очень уж отец переживал, что ранний брак или, что уж совсем позор, дети в восемнадцать, загубят мою молодость. Это при том, что моя мама вышла за него замуж как раз на свое совершеннолетие.
– Ты чего это, пап? – спросил Пашка. – Аньке мужа, что ли, нашел?
– Да нет! – отец замахал руками. – Не говори ерунды! Так, подумалось… Ладно, что мы о свадьбах-то? Ты расскажи лучше, дочь, о своей серьезной работе. Да поподробнее.
Мы разговорились и просидели до поздней ночи. Отец лег в гостиной, Пашка с Марго ушли в спальню, а я, зевая, доплелась до своей комнаты. Не успела расстелить постель, как в дверь тихо постучали. На пороге стоял растерянный Пашка.
– Чего-то отец темнит, – шепотом сказал он, пробираясь в мою комнату.
– Темнит, – кивнула я.
– Может, с матерью что? Или с домом? Он ведь детали всегда в райцентре покупал.
– Или соседка таки позвонила и настучала на нас.
Мы одновременно пожали плечами.
– Все равно не скажет, – вздохнул Пашка.
– Значит, позвони маме. Тебе она точно проболтается.
– А может Сашке? Или Витьке? – вспомнила я о старших братьях.
– Не, если нам ничего не сказал, то они точно не в курсе.
Пашка почесал макушку и, наконец, озвучил ту причину, которая казалась нам обоим самой правдоподобной и от того самой страшной:
– А если с ним чего?
– Паш, – я положила брату руку на плечо. – Не нагнетай. Разберемся и все узнаем. Иди спать. И Маргарите скажи спасибо. Я сто лет такой вкусной домашней еды не ела.
– Сама завтра скажешь. Нашла тут сломанный телефон.
Пашка вышел, а я, скрестив руки на груди, села на кровать.
Родители нам никогда не врали, считая, что даже дурные новости – это часть взросления. Мы рано узнали, что такое смерть. Когда мне было семь, умер от инфаркта наш дед, папин отец. Как сейчас помню, он поливал грядки, а мы скакали рядом и требовали, чтобы он и нас окатил из шланга. Он смеялся через седые усы, направляя струю то на одного, то на другого, а потом вдруг резко схватился за грудь и сел прямо на землю. Сказал, опустив руки, чтобы позвали бабушку. Сашка с Витькой бросились в дом, а мы с Пашкой остались у деда. Дед побледнел, сказал, что устал и, как-то странно тяжело и часто дыша, лег на дорожку и закрыл глаза. Пашка окликнул его, а дед молчал. Тогда я начала звать его, сначала тихо, а потом завизжала на все село.
Дед больше не очнулся. Он умер в скорой. Его не успели довезти до ближайшей больницы.
От этих воспоминаний мне стало страшно. Тихонько, на цыпочках, я вышла в прихожую и, дойдя до гостиной, прислушалась. Отец дышал ровно, иногда всхрапывая. Словно почувствовав, что на него смотрят, завозился и что-то пробормотал во сне. Я отступила назад, в прихожую и, обернувшись, увидела стоящую под вешалкой спортивную сумку. Могла бы посмотреть, что там, но не стала.
Если отец сочтет нужным – сам нам все расскажет.
И все же, думая о родителях, я долго не могла уснуть.
