Текст книги "Любовь по смете не проходит (СИ)"

Автор книги: Дасти Винд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Ясно… А куда…

– Нюта!

Я обернулась. Перед глазами все поплыло, и я схватилась за стойку.

– Мама…

Мать шла по коридору в белом халате и маске, висящей на одному ухе.

– Девушка, вам плохо?

Я, кажется, продолжала поворачиваться, хотя хотела только шагнуть навстречу матери. Странное ощущение, будто тело не мое и слушаться меня больше не будет, не испугало. По правде, я и испугаться-то не успела. Увидела только край стойки, да яркий свет ламп на потолке. Звуки мгновенно стали далекими и глухими, а потом и вовсе пропали. Как и свет.

– Сейчас возьмем анализы. Это обязательная процедура.

– И зачем ее мучить? Да по ней за версту видно, что она не спит и не ест. Что отец, что дочь – сдохнут, а пахать будут.

– Мда-а-а… Но МРТ я все же буду советовать…

Я открыла глаза и уставилась на доктора, который, обернувшись, сделал знак стоявшей в дверях медсестре.

– Живая? – поинтересовалась мать.

– Вроде, – тихо ответила я. – Мы… Мы где?

– Доча, ты когда последний раз ела?

Я, не получив ответа на свой вопрос, приподнялась на локтях и огляделась.

Трехместная палата, два больших окна, три тумбочки, умывальник и столик у него, а я сама – на вполне себе удобной койке.

Я, кстати, никогда не лежала в больнице.

– Аня, здравствуйте, – доктор строго посмотрел на мою маму, но та только нахмурилась и, пожав плечами, отвернулась. – Вы упали в обморок. С вами такое бывало раньше?

– Нет.

– Можете сказать, почему вам стало плохо? Вы соблюдаете какую-нибудь диету?

– Диету? – я потерла затылок. Было больно. – Нет… Я просто… Последнее время не успеваю есть.

Как минимум три недели я питалась чем попало и когда попало. Протеиновыми батончиками, которые взяла у Марго, например. Или яблоками.

– А как у вас со сном?

Нет, я спала регулярно. Только не помню, когда последний раз.

– Нюта, – мама положила ладонь на мою руку. – Я же тебя предупреждала.

– Мам, хватит. Я сама знаю, как мне работать.

– И вот итог.

– Знаете… – доктор задумчиво посмотрел на мою мать. – Давайте, Аня, я вас осмотрю, поговорим по душам, анализы возьмем кое-какие. И завтра мы вас отпустим, хорошо?

– Хорошо, – зато буду рядом с отцом. – Мам, а папа как?

– Завтра в общую переведут. Вип, между прочим. С меню, как в ресторане, и огромным телевизором. Нам уже показали, – мама, прищурившись, посмотрела на меня. – Мальчик твой, конечно, тебя любит, он добрый и внимательный, но дай ему, пожалуйста, понять, что такую ношу ты не потянешь.

Я вздохнула и ничего не ответила. Доктор многозначительно кашлянул и достал фонарик из кармашка.

– Посмотрите сюда, пожалуйста.

Мама недовольно оглядела его и отступила.

У меня взяли кровь (и не один раз), записали на МРТ. А ещё спросили, не беременна ли я.

– Нет, – ответ прозвучал категорично, хотя где-то в глубине души зародилось подозрение, маленькое и навязчивое, как мечта о чуде. Мы с Женей не предохранялись с тех пор, как он рассказал мне о своем бесплодии. В его словах я, конечно, не сомневалась, и на чудо в этой ситуации старалась не надеяться. Поэтому место подобной мысли в своей больной голове я не оставила – не до этого сейчас было.

Мне принесли обед. Я думала, что в больнице кормят, мягко говоря, не очень, но борщ был вкусный и с мясом, пюре без комков, а котлетка по-киевски прекрасная и сочная. Либо я просто очень проголодалась и соскучилась по обычной, домашней еде, либо в больницах умеют готовить и на мясе не экономят.

После обеда меня начало клонить в сон, но приехал Пашка – привез смену одежды из дома – и разбередил душу.

– Воблешка, прости. Испугал тебя, да? – брат грустно глянул на меня, бросив сумку на соседнюю пустую койку. – Я сам испугался, знаешь, как?

– Ничего, не переживай. Я просто устала.

– Ну да… Бледная, аж синяя.

– Ой, отстань.

– Старшие к тебе хотят, да врач сказал, что тебе спать нужно.

– Нужно, – равнодушно ответила я. – Нужно… Как папа?

– Пытается уйти из реанимации.

Я грустно улыбнулась.

– Значит, все обойдется.

– Ну да… Аня. Береги себя, а?

Я кивнула и потянулась за мобильным.

– Как в Лондоне-то? – не отставал брат.

– Не знаю. Я не выходила из отеля. Работала.



Пашка нахмурился.

– Может, поговорить с твоим мужиком? Какого лешего он на тебя столько повесил?

– Не повесил. Я сама взяла. И ноша по мне, – этот разговор начинал меня раздражать. – Паш, я все понимаю, но не надо за меня все решать. Хорошо?

– Хорошо, – буркнул брат. – Но удивляет меня, раз у него такая любовь, как говорит Марго, чего ж он не замечает, как ты выглядишь.

– Как?

– Как вобла пересушенная.

– Да пошел ты, – беззлобно ответила я и демонстративно отвернулась.

Пашка ещё помялся и, виновато покряхтев, ушел, а я тут же набрала Женин номер.

– Привет, – устало ответил Шершнев.

Я попыталась добавить своему голосу немного бодрости, хотя еле ворочала языком. Получилось неплохо.

– Привет! Как дела? Как конференция? – в меру весело поинтересовалась я.

– Да Бог с ними. Что у вас? Мне сказали, что ничего смертельного. Как отец?

– Кто сказал? – спросила я.

– Главный врач.

– Жень, не стоило так напрягаться. Как-то неудобно, что доставили всем тут столько проблем. Не очень красиво получилось.

– Не очень красиво? – Шершнев насмешливо фыркнул. – Да мне все равно, что красиво, а что нет, зато твоего отца теперь обследуют досконально и с особым рвением. Когда дело касается здоровья, неудобно быть не должно.

Кто бы говорил. Я слабо улыбнулась.

– Спасибо. Мы тебе очень благодарны.

– Рад, что хоть чем-то смог помочь.

– Так что с нашими проектами? – оглядев палату, я решила сменить тему.

– Им все понравилось, и… – Женя замолчал так внезапно, словно передумал о чем-то говорить.

– И-и-и? – протянула я.

Шеф вздохнул.

– Только не заморачивайся по этому поводу, – ответил мягко и грустно. – По ресторану вышла заминка.

– Что не так?

– Я не сдал его вообще.

– Но… Почему?!

– Не успел.

Я приложила ладонь ко лбу и зажмурилась.

– Боже мой, Женя! Это же было так важно! И я тебя подвела…

– То есть ты считаешь, что должна была остаться и помочь мне? – мягко поинтересовался мой собеседник.

Я ничего не ответила.

– Мне пора, – устав от молчания, произнес он. – И выкинь из головы мысли о работе, хорошо? Ты там, где должна быть.

– Да… Спасибо.

После этого разговора спать мне расхотелось. Я переоделась, разложила вещи, которые принес Пашка, поняв, что ему, слава Богу, помогала Марго, иначе ходила бы я по больнице без белья и в старых трико, и вышла из палаты. Отделение неврологии, куда меня определили, находилось в соседнем корпусе с реанимационным отделением. Я поболтала с дежурной медсестрой, и та сказала, что меня в интенсивную терапию не пустят.

– Расскажут, что и как, но внутрь не попадешь. И мне тебя отпускать не хочется. Ты очень бледная. Давай, померим давление?

Давление оказалось низким, и меня отправили обратно в палату, откуда я, конечно, снова удрала. До реанимации добираться пришлось окольными путями. И медсестра оказалась права. Пускать к папе меня никто не собирался.

– Девушка, вы понимаете, что вашему отцу нужен покой? Хоть один день дайте ему отдохнуть, – ко мне вышла его лечащий врач, седая дама в очках с роговой оправой, очень строгая и суровая на вид. – Завтра увидитесь. До свидания.

Я не стала спорить – это было бесполезно. Просто нашла скамейку – чуть поодаль, у окна, среди цветов в кадках – и села ждать, сама не знаю чего. Телефон я оставила в палате, даже не подумав, что он мог пригодиться. Я сейчас вообще плохо соображала, словно и мыслей не осталось больше, а только эмоции и дикая усталость.

На улице шел дождь, и темнело быстро. Мимо проходили медсестры и врачи, пациенты, на каталках и своим ходом, а я будто бы дремала, впадала в спячку. Как странно, а ведь меньше суток назад я была в Лондоне, с Женей, занятая нашим общим делом, а теперь сидела в больнице и о работе не думала. Почти. Я погладила браслет на запястье и только сейчас обратила внимание, что рука стала тоньше, и украшение на ней болталось совсем свободно, так, что я легко могла его потерять. Надо было убрать звено. Или даже два.

– Девушка, вы к кому?

Я подняла голову. Рядом стояла невысокая, полная женщина в белом халате и шапочке с приколотым, на манер пилотки, пионерским значком.

– К Сазонову, – хрипло ответила я.

– Дочь? Пошли.

Я подскочила так резко, что чуть не упала. Хорошо, что моя провожатая этого не заметила. Она открыла дверь электронным ключом и пропустила меня вперед.

– Седьмая палата. Привет, пока и на выход. Халат, бахилы, шапочка – справа.

Я быстро оделась и засеменила, куда направили. Верхняя половина стены тут была прозрачной, но я не решилась смотреть на отца, пока не зашла внутрь.

– Папа…

Он глянул на меня устало, из-под полуопущенных век, совсем не похожий на себя. Я видела перед собой лежащего на больничной койке старика, мало похожего на моего отца, и от одной этой мысли мне стало стыдно, больно и горько.

– Не пищи, – сурово прозвучал низкий папин голос. Чистый, сильный, без усталой скрипучести и немощи.

Значит, он вернется.

Значит, он не сдастся.

Я шмыгнула носом и опустила глаза.

– Прости. Ты как?

– Не знаю, что тут делаю. Все твоя мать и твой Женя. Меня достают каждую…

Отец вздохнул, словно ему не хватило воздуха, чтобы закончить фразу.

– … минуту.

– Он хотел как лучше. Ты нас напугал…

К нам постучала та женщина, что пустила меня в реанимационное и, вскинув брови, пальцем указала на дверь.

– Папа…

– Ты за меня не бойся. Я внуков дождаться обязан. От тебя. А уж потом…

Он махнул рукой, выдернув капельницу. К нам тут же зашла доктор.

– Все, дорогая. На выход. Иди, отдыхай.



Я даже доброй ночи отцу пожелать не успела, как меня выпихнули из палаты. Постояла у двери, обернулась, помахала папе рукой и, получив хмурый взгляд в ответ, поплелась прочь, забыв снять халат, бахилы и шапочку. Вышла в коридор и ещё долго бродила по корпусам и переходам, забыв путь в свое отделение. Нашла, получила нагоняй от медсестры, узнала, что приходила мать, увидела на телефоне пропущенные звонки от старших и, никому не перезвонив и не ответив, легла в свою койку, выключив свет.

Серость дождливого осеннего дня вмиг растянулась по палате, а я заплакала, тихо, без рыданий, в подушку. Страшно было вновь вспомнить, что близкие смертны, что жизнь конечна и обрывается непредсказуемо. Только бы были здоровы – и ведь больше ничего не надо. И как могла так запустить себя? До обмороков, до головокружений, до слабости, которую я и не чувствовала вовсе, пока земля не ушла из-под ног.

Я заснула, когда в палате стало темно, а свет из коридора, полоской ползущий из-под закрытой двери, дотянулся до ножек моей кровати.

– Помогите! Помогите, мне плохо!

Что-то грохнуло, зазвенело. Голоса становились то тише, то громче. Открыв глаза, я лежала, не двигаясь, и смотрела на тени, мелькавшие на тусклой полоске света из коридора. Было страшно. От крика, от стонов, от чужой боли и тревожных голосов за дверью.

Снова крик. Я зажмурилась.

Наверное, надо было поехать домой. Становилось невыносимо находиться здесь одной.

Я села на кровати, откинула назад волосы, упавшие на глаза, и потянулась за телефоном, лежавшим на тумбочке. Не дотянулась, потому что ощутила чье-то присутствие. Может, кого-то привезли, пока я спала? Вырубило меня в один момент.

Страх на мгновение уколол сердце, а потом я почувствовала аромат Жениной туалетной воды.

Закрыла глаза и улыбнулась. Услышала скрип койки у себя за спиной, звук шагов и оказалась в его объятьях. Цеплялась так, словно тонула, словно не могла отпустить его больше никуда.

Он взял меня за подбородок и, легко коснувшись губами моих губ, с тревогой оглядел мое лицо. Я только счастливо улыбнулась.

– Мне сон снится?

– Нет, – он убрал прядь волос с моей щеки и осторожно заправил за ухо. – Почему не сказала, что тебе стало плохо? Почему не сказала, что попала в больницу?

– Мне не стало плохо. Я просто упала в обморок. И в больницу я не попадала. Меня держат тут силой.

Женя нахмурился. Шутка прошла мимо цели. Я протянула руку и погладила его по щеке.

– Прости. Я не хотела вешать на тебя свои проблемы. Ты и так весь вечер возился со мной. И мы не сдали проект…

– Я разве чужой тебе? – сухо спросил Женя.

– Нет. Но я не хочу…

– Я хочу, – резко перебил меня Шершнев и, вдруг крепко схватив меня за плечи, резко притянул к себе. Его глаза были так близко, что в тусклом уличном свете я видела синие точки на голубой радужке – снежинки на льду.

– Аня, послушай и учти. Твои проблемы – это и мои проблемы тоже. Меня волнует все, что связано с тобой, все, чем ты живешь, все, что тебя окружает. Я невнимателен по отношению к людям, требую от них того же, что и от себя, и не понимаю… – он на секунду запнулся. – Не сразу понимаю, что они другие. Что ты другая. Всегда и всем стремишься помочь, даже в ущерб себе. Прости меня. Прости, что не увидел и не понял, как тебе тяжело.

– Жень, ты ошибаешься…

– Сама знаешь, что я прав. Говори мне все, ладно? Говори, потому что иной раз я слеп совершенно, но не глух, это точно.

– Я не в праве требовать от тебя…

– В праве. Ты слышишь меня, Аня? Я прошу тебя, любимая, пожалуйста, не отказывай мне в возможности помогать тебе, быть с тобой заодно всюду. Ты нужна мне. Ты, твои проблемы, твоя семья, твои радости. Все.

– Все, – эхом повторила я. Как быстро он сделал решающий шаг мне навстречу.

Женя убрал руки, и я сама потянулась к нему. Прижалась, положив ладони на его грудь, ощущая частые удары его сердца.

– Прости меня, Жень.

– Ну вот… Опять… За что?

– Что не всегда могу быть с тобой откровенной. Знаешь, я хотела, чтобы ты летел со мной. Хотела, чтобы вчера ты тоже был рядом. Мне было так страшно.

Я всхлипнула. Не сдержалась.

– Но как я могла что-то требовать. Твоя работа…

– Моя работа долгое время делала меня счастливым и давала цели, которых мне относительно легко было достичь. Я привязался к ней, но не настолько, чтобы сходить с ума по цифрам, жить ими, видеть в них смысл, – он провел рукой по моим волосам и, обняв, положил подбородок мне на макушку. – Теперь ты – моя цель. Требуй, чего хочешь.

– Ты знаешь, чего я хочу, – шепотом ответила я, наслаждаясь теплом и чувством бесконечной защищенности.

Он глубоко вздохнул, ничего не ответив.



Глава тринадцатая

Впервые за полгода с работы я вернулась вовремя. В квартире было тихо и пусто – Пашка и Марго после выписки отца из больницы уехали в село, погостить с неделю, подсобить матери, развлечь папу, которому прописали едва ли не постельный режим, поэтому он капризничал и бурчал, недовольный собой и всеми, кто хотел ему помочь.

Я обещала приехать в конце месяца, предупредив заранее Женю, что возьму отпуск и ему советую. Насчет себя босс ответил, что пока ничего сказать не может – мол, перед концом года много работы, встреч, планов, и все, конечно, требует его внимания. Я не спорила – давно поняла, что торопить события с Женей – не лучший способ добиться желаемого. Поэтому я работала – тихо, незаметно, закрывая глаза на усмешки, не слушая шуточек местных сплетниц, старательно избегая встреч с Инной и никому ничего не доказывая. Себе дороже.

Была и ещё одна очень важная причина, почему сегодня я отложила все дела. Мы ехали на ужин к родителям Жени. Следовало подготовиться – справиться с лишними нервами. Безусловно, я переживала и, наверное, сильнее, чем на первом собеседовании или даже в первый рабочий день. И мне теперь думалось, что существовала какая-то закономерность в том, что с течением жизни одни проблемы, которые раньше казались чудовищно глобальными, скатывались до микронеудобст, в то время как новые поднимались над головой, подобно цунами. Они, конечно, тоже позже превращались в лужи, но по первому времени очень пугали.

Я приняла душ, надела заранее подготовленный брючный костюм (почему-то мне хотелось выглядеть деловой и серьезной) и занялась макияжем. Руки тряслись, и пришлось на некоторое время прерваться и перевести дух, чтобы не выколоть глаз щеточкой для туши.

Взять себя в руки получилось не сразу, но Женю я встретила уже вполне спокойной. Он поцеловал меня легонько и, пройдя в квартиру, обернулся.

– Уже готова? – он вскинул бровь, оглядывая меня. – А почему так официально?

– Чтобы не выглядеть ветреной пигалицей с твоей работы.

– У меня на работе нет пигалиц.

– Но твои родители этого не знают, – я прищурилась. – Тебе, что, не нравится?

– Нет, почему, ты выглядишь великолепно, но ничего не могу с собой поделать, – Женя улыбнулся. – Я люблю юбки и платья. Они очень… м-м-м… раскрепощают.

Я поджала губы.

– Мы же не собираемся заниматься всякими непотребствами дома у твоих родителей.

– Непотребства можно творить и в машине, – Женя притянул меня к себе и произнес на ухо. – Я бы помог тебе расслабиться. Будь ты в юбке.

– Ну уж нет! Пошли, а то опоздаем.

Дом Шершневых находился в элитном районе, которые местные в шутку называли "Нью-Джерси". Вдоль заводи, на искусственно поднятом берегу, располагались коттеджи типажа "кто во что горазд". Были здесь и дворцы с колоннами, и небольшие домики под старину с резными наличниками, и замки с башнями и верандами. Летом тут, наверное, было красиво, потому что деревьев на приусадебных понасажали много, но сейчас, поздней осенью, когда листья уже почти полностью опали и лежали на дорогах влажными от дождя кучами, район выглядел, мягко говоря, угрюмо. В мусорных баках, грязных и дырявых, рылись собаки и вороны, на дороге, под лужами, скрывались выбоины. И в целом местность казалась слишком уж запущенной для тех, кто предпочитал жить во дворцах.

Заметив мое удивление, Женя, усмехнувшись, пояснил:

– Тут каждый тратит деньги исключительно на свой дом. На места общего пользования собирать не получается. Один зажмет, а остальные решают, что не должны платить за соседа.

– И все вместе живут в грязи. Впечатляет.

– Угадаешь, где мой дом?

– Хм… Его проектировал не ты?

– Я тогда только палочки и крючочки рисовал в прописи.

– А… Ну… Значит, вон тот, за поворотом.

Женя ошарашенно уставился на меня.

– Как ты догадалась?

– По крыше. Дом тут самый старый.

Женя присвистнул и вырулил на соседнюю улицу. Перед жилищем его родителей – трехэтажным коттеджем красного кирпича с гаражом и балконом у чердачного окна – стоял фонарь с красно-белым, по спирали раскрашенным, столбиком. И этот веселый фонарь, среди серости и грязи элитного района, над выложенной плиткой площадкой, походил на новогоднюю карамель, забытую среди всякого мусора.

– Какой прикольный, – я указала на фонарь. – Он работает?

– Конечно. Его поставила мать. Сказала, что он приносит удачу.

– А когда она его поставила?

Мой собеседник нажал на клаксон и отвернулся.

– Когда мы с Ритой поженились.

К нам никто не вышел. Просто ворота гаража поползли вверх, и мы въехали в просторное помещение, где стоял огромный черный джип, с колесами выше, чем машина Жени, и маленькая синяя автошка неизвестной мне марки. Женя заглушил мотор, но выходить не спешил. Поправил свое пальто и, вздохнув, посмотрел на меня.

– Аня, послушай. Что бы кто ни сказал или ни сделал, пожалуйста, помни. Я всегда на твоей стороне. Они это знают. Будет нужно – я напомню.

– Твои родители уже что-то говорили обо мне? – насторожилась я.

Женя открыл было рот, но ответить не успел – в гараж, через едва приметную дверь, зашел высокий седовласый мужчина в рубашке, брюках и домашних тапочках. Он остановился у синей машинки и помахал нам рукой.

– Идем, – Женя выдернул из-под себя полы пальто и вышел из машины. Я не стала ждать, пока он откроет мне дверь – сама выскочила ему навстречу. Мы столкнулись и на мгновение замерли. Женя чуть прикрыл глаза и, склонив голову, поцеловал меня в губы – чинно и осторожно, мимолетно и так нежно, что меня бросило в дрожь. А потом сжал мою ладонь в своей и, отступив на шаг, потянул меня вперед.

– Здравствуй, папа.

– Привет, – мужчина натянуто улыбнулся ему, потом мне. – Ну, знакомь меня со своей драгоценной.

– Пап, это Аня. Аня – мой отец, Александр Геннадьевич.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Очень приятно, – мне протянули руку. – Мы вас давно ждали.

– И мне тоже. Спасибо.

Александр Геннадьевич едва заметно кивнул Жене и, отвернувшись, пошел в дом, нас с собой не позвав.

Женя обнял меня за талию и подтолкнул вперед. Не знаю, какого приветствия я ожидала, но сухость фраз Жениного отца выдавали некоторое недовольство моим визитом. Я раздумывала, начать обижаться сразу или, все же, подождать ещё одного доказательства, что мне не рады.

Мы поднялись по лестнице в три ступеньки, прошли коридор, мимо ванной и туалета, и оказались в просторной прихожей с зеркальным шкафом во всю стену.

– Сюда, – Женя повел меня направо, в столовую, а его отец, даже не обернувшись, пошел дальше.

В столовой, с огромным окном, за которым тянулась закрытая сейчас веранда, круглым столом, мягкими стульями, домашним кинотеатром, было тихо и неуютно. На столе пестрели блюда с нарезанными рыбой, бужениной, колбасами и овощами, стояли вазочки с икрой и какими-то морскими гадами. Я перевела растерянный взгляд с блюд на Женю. Шершнев смотрел на вход, сжав челюсти. К нам никто выходить не спешил.

– Может, все отложим? – мне тут было очень неуютно.

– Может, – Женя опустил голову. – Может, я и ошибся. Если хочешь – уйдем. Мне…

– Женя! Аня! Что же вы тут застыли? Мясо томится в духовом шкафу, и я не могу от него отойти, боюсь передержать.

Я выглянула из-за Жениного плеча. И встретилась взглядом с глазами цвета льда.

Женя совершенно не был похож на отца – но он многое унаследовал от матери. Глаза, черты лица, манеру держать голову, движения, улыбку. Его мать, кстати, улыбалась мне – широко, счастливо, но как-то неискренне.

– Мама – это…

– Я знаю, Женя. Знаю, – она раскинула руки и, тряхнув копной темных волос, волной ниспадавших на плечи, шагнула мне навстречу. – Я плюну на формальности, хорошо, дорогая? И просто обниму тебя.

Я немного растерялась от такого приветствия. Сегодняшний вечер уже можно было назвать вечером контрастов. Если отец Жени только и удостоил меня, что взгляда, то мать моего мужчины прямо-таки сжала меня в объятьях.

Я как-то неуклюже положила руки ей на талию, на тесемки от передника, который она надела поверх цветастой блузки и узкой черной юбки, но прижиматься особо не спешила.

– Спасибо, – шепотом произнесла Женина мама и, отстранившись, оглядела меня. – Спасибо…

Может быть, слова ее и были искренними, но само приветствие получилось несколько наигранным. Светлана Вадимовна, кажется, сама поняла, что перегнула палку, поэтому отступила быстро, вскинула голову, украдкой глянув на Женю, и, оценив его реакцию, улыбнулась:

– Пора бы принести на стол напитки. Мы с Аней займемся закусками, а вы, ребята, обеспечьте нам аперитив.

Пока мужчины выбирали вина, я помогала Светлане (так она попросила меня обращаться к ней) на кухне. Мать Жени была женщиной худощавой (не знаю, с чего я решила, что она должна быть полной), с виду энергичной и деятельной, но в движениях ее нет-нет да и проскальзывала какая-то усталая медлительность. Я украдкой следила за этой красивой царственной дамой, не уставая удивляться, как же похож на нее Женя. Что же ему досталось от отца? Характер?

Мне поручили резать сыры. Чем я и занималась, потихоньку таская неудавшиеся, неровные кусочки.

– Так, – Светлана заглянула в духовой шкаф. – Еще немного и будет готово. А пока… Скажи мне, пожалуйста, – она обернулась, и я застыла с куском камамбера в зубах. – Скажи, пожалуйста, как тебе это удалось?

– Что? – быстро проглотив сыр, спросила я.

– Мой сын давно перестал радоваться жизни, – вытирая руки передником, задумчиво произнесла она. – Никаких депрессий или психозов – только тотальное равнодушие ко всему и всем, кроме работы. Нас пугала его отрешенность. Она была какой-то… самоуничтожающей… И тут появляешься ты, и он меняется. С каждым днем. С каждым твоим звонком. Как ты смогла расколоть его? Расскажешь?

– Я просто работала, – я пожала плечами. – Вместе с ним.

Светлана скрестила руки на груди и отвернулась, тихо прокомментировав мой ответ:

– Просто работала… Надо же, – бросила в пустоту и снова посмотрела на меня с самым невозмутимым видом, будто я не слышала ее присказки. – Он говорил, что ты талантливый инженер.

– Я всего лишь окончила институт с красным дипломом. О таланте говорить ещё рано.

– В любом случае, Жене видней. Так, значит, все началось с работы?

– Не знаю, с чего именно. Но мы много работали и продолжаем работаем вместе.

– А ты сельская, верно?

Меня не понравился этот вопрос. Я перевела взгляд на сыр.

– Да.

– И не страшно было переезжать в город?

– Нет. Я здесь с братом. И меня всегда поддерживала моя семья.

Теперь настала очередь Светланы помолчать.

– Большая и дружная семья – это великая ценность, – она вздохнула. – Такой ценности я всегда хотела для своего сына. Ты знаешь, что он…

– Знаю.

Только с вами обсуждать не хочу.

– Я не думала, что он когда-нибудь… – она снова глубоко вздохнула. Потом заговорила тихо, с придыханием, словно сдерживала слезы. – Он изменился, правда. Стал мягче, разговорчивее. Я помню его мальчишкой, который хотел и мечтал о многом. Я помню его парнем, который сам не знал, чего хочет. Я знала его мужчиной, который ничего не хотел и ни о чем не мечтал. И вот теперь…

– Вы ошибаетесь. Он всегда знал, чего хочет, и не переставал мечтать. Просто все свои мечты он оставил для себя. Потому что никто не интересовался, чего он хотел. И, извините, конечно, но никто его не слушал.

Выпалив эти слова, я покраснела до корней волос, но нашла в себе смелость посмотреть на Светлану. Она медленно опустила глаза.

– Я поняла тебя. Жаль, что ты решила сразу во всем обвинить нас. Но я не собираюсь оправдываться… Так вышло.



Я сосредоточилась на сыре.

– Ты знала, Анна, что Женя на днях связался со своим врачом? Он хочет ехать в Германию, на лечение. И все благодаря тебе.

Меня хватило только на кивок. Захотелось плакать, но сдержалась, часто заморгав. Где-то запиликал звонок, освобождая меня от ответа, и Светлана, до этого, как статуя стоявшая у духового шкафа, встрепенулась и подошла к окну.

– О… Как всегда в качестве незваного гостя, – процедила она, опуская занавеску и, обернувшись, крикнула. – Саша! Встреть, пожалуйста, Инну!

Я закашлялась в кулак, поперхнувшись бри.

– Анна, какая приятная неожиданность, – заметила Инна, когда я зашла в столовую, неся в руках блюдо с сыром и корзинку с хлебцами.

– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Тоже очень рада вас видеть.

– Саша, а ты знаешь, что Анна из… Как там называется ваше село? Хотя, неважно. Из того селения, где десять лет назад Мануров проводил агитацию. Помнишь?

– Не припоминаю. Мануров тогда в какое только болото не залез. Все лягушки под его дудку квакали.

– Хороший у тебя был помощник.

– Да, неплохой мужик. Женя, – Александр Геннадьевич посмотрел на сына. Инна устроилась справа от Шершнева-младшего, заняв, по сути, мое место. Теперь я могла сесть только слева от него, через угол. – Помнишь Семена? Усатого дядьку?

– Который погиб в аварии, будучи пьяным в стельку? Конечно, помню. Тебе этот случай здорово подпортил репутацию.

Александр Геннадьевич кашлянул и поджал губы. Я приладила тарелки и повернулась было, чтобы вернуться на кухню, но мне навстречу вышла Светлана.

– Анечка, садись. Спасибо за помощь. Там немного осталось. Я все донесу сама.

Я обернулась и посмотрела на Женю. Он не заметил моего взгляда, потому что перетаскивал на свою сторону стул с угла. Инна, положив подбородок на ладонь, наблюдала за его действиями.

– Женя, может, мне лучше пересесть?

– Да нет, ничего страшного. Только хочу, чтобы Аня была поближе.

Мы сели, и он погладил мою руку под столом. Инна поджала губы и промолчала.

Светлана принесла мясо и заняла свое место рядом с мужем. Александр Геннадьевич разлил вино по бокалам, мы выпили за встречу и приступили к трапезе.

Разговор шел неспешно – Женя рассказал про нового клиента, его отец начал вспоминать, где слышал это имя, Инна заметила, что тот уже внес аванс и вообще плательщик надежный. Светлана спросила меня про учебу. Александр Геннадьевич – про преподавателей. И все было вкусно и спокойно, пока речь не зашла о нашей поездке в Англию.

– Я никак понять не могу, как можно приехать в Лондон и не увидеть его, – Светлана демонстративно покачала пустой бокал в руке, и Александр Геннадьевич потянулся за бутылкой.

– Было много работы, – ответил Женя. – Многое пришлось переделывать и подгонять под местные стандарты.

– Почему вы раньше не узнали об этих стандартах? – спросил его отец.

– Это даже не стандарты, я неправильно выразился. Требования для конкурсных работ.

– Частные?

– Местные, – уклончиво ответил Женя.

– Значит, твой косяк и недосмотр, – резюмировал его отец, наливая жене вина в бокал. – Что-то не припомню за тобой таких осечек.

– Много отвлекающих факторов, – заметила Инна, ковыряясь в своей тарелке. – К тому же, раньше Женя работал один.

– Да, и я никогда не брался за три проекта одновременно. А с Аней вместе мы смогли представить на конференции целых два.

– Почему же не представили третий?

– Не успели. Слишком много пришлось исправлять.

Инна и Александр Геннадьевич переглянулись. Светлана заметила их взгляды.

– А чем местные требования отличаются от наших? – спросила она.

– Мелочами, мам. Миллиметрами. Такая чушь!

– Аня, а третьим проектом занималась ты? – поинтересовалась Инна.

– Да, это очень масштабный…

– Ясно.

– …проект – ресторан в виде дирижабля.

– Обидно, что ты его недоработала.

– Его недоработал я, – заметил Женя. – И ему не место было на этой конференции. Протолкну его в столицу.

– Да, хорошее решение. Там грамотные и опытные инженеры.

– У меня на работе тоже опытные и грамотные инженеры.

– Женечка, я в курсе. Но почему-то в Англию полетели не они. Ходят слухи…

– Ой, точно! – Светлана улыбнулась. – Слухи из бухгалтерии. Я так люблю эти твои истории. Рассказывай же, Инна!

Но Инна, глянув на собеседницу, как волк на кролика, пожала плечами.

– Так, ничего важного. Всякая… ерунда.

Тут у меня зажужжал телефон. Я бросила рассеянный взгляд на экран, прокручивая в голове сцену, где встаю из-за стола и, послав Инну далеко и надолго, демонстративно ухожу. Или надеваю ей на голову тарелку с греческим салатом. Фета бы очень уместно смотрелась в её идеальной прическе.

Мне писала Марго. Точнее, она скинула фотку, где Пашка рубит дрова, а отец стоит на заднем плане, прижав ладонь ко лбу. У Пашки с рубкой дров никогда не ладилось.

Я улыбнулась. Женя заглянул мне через плечо и тихо спросил: