Текст книги "Любовь по смете не проходит (СИ)"
Автор книги: Дасти Винд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава девятая
Понедельник, как и положено, начался с аврала, а у Марины кружилась голова, и она никак не могла собраться, из-за чего очень нервничала.
– У меня такое чувство, что я за один день совершенно отупела, – причитала коллега, растерянно глядя на монитор. – Ничего не понимаю! Ничего не успеваю! Когда уже Коля приедет! Сил моих больше нет!
Коля приехал к обеду. Отрывисто поздоровался с нами и засел за свой комп.
Прибежал Игорь Сергеевич, спросил, как дела, все ли успеваем. Мы с Мариной ответили утвердительно, Коля промолчал, и стоило только Сергеичу удалиться, как Николаю позвонили на мобильный. Звонил явно клиент.
– Да, я помню. Я работаю над этим. Да, так получилось. К концу недели… – Коля замолчал, на том конце повысили голос. Мы не слышали слов, но вопил клиент знатно.
Коля вздохнул и, закрыв глаза, заговорил, пытаясь игнорировать крики недовольного.
– Я уже объяснял вам и скажу ещё раз – я выполняю прямые поручения начальства. Я не имею возможности все время заниматься вашим вопросом и только сегодня вернулся из командировки. Нет же… Слушайте… Послушайте, вы сами не хотели с ними работать. А у меня не десять… Вы как со мной разговариваете?! Я вам хамил?!
Мы с Мариной переглянулись. Коля покраснел и, сняв очки, вытаращил глаза.
– Да! Вы хамите! Я укладываюсь в сроки! И не надо мне угрожать! Да… Да… Да пошли вы к черту!
Он резко отшвырнул мобильный и, фыркнув, вернул очки на нос. Мы с Мариной предпочли промолчать.
Через десять минут к нам вернулся Игорь Сергеевич.
– Коля, с Маркеловым по "Сфере" разговаривал ты?
– Я.
– Идем, – Сергеич придержал дверь и кивнул на коридор.
Коля злобно посмотрел на начальника, но с места не двинулся.
– Никуда я не пойду. Вы в курсе были, что с командировкой я ни фига не успеваю. Я вам сто раз говорил, что Маркелова не потяну.
– Коля, дело не в том, что ты что-то не успел. А в том, что клиент позвонил Шершневу и дал прослушать твою тираду, которую он записал. Шершнев не в восторге.
– А я не в восторге, что я – козел отпущения! Все проблемные клиенты на мне! Я что, психолог, чтобы их успокаивать?
– На меня не ори. Ты в отделе – ведущий специалист. Как ты хотел?
– А какого хрена меня отправили в Вяземский? Что, Аня бы там не справилась?
– С таким объемом – нет, – отрезал Игорь Сергеевич. – Коля, хватит истерить. Пошли.
Николай, наконец, поднялся. Насупился, ссутулил плечи и вышел, на нас и не глянув. Мы с Мариной снова обменялись взглядами.
– Уволится? – спросила я.
– Не знаю… Он и раньше, бывало, злился, что работы много, но клиентов посылать – последнее дело. Между собой мы их как угодно чистить можем, бывают такие особи, что думаешь – они люди вообще? Но чтобы послать…
Коля вернулся через десять минут.
– Все, – стал рыться на столе, собирая в свой рюкзак какую-то мелочовку. – К чертям собачим такую работу. Ты пашешь, как лошадь, а ты же везде и виноват.
– Коль, может не стоит горячку пороть? – тихо произнесла Марина.
– Может, и не стоит, – буркнул инженер. – Да выбора нет.
В кабинет зашел Шершнев. Хлопнув дверью, протянул Коле исписанный лист бумаги.
– Я тебе дам отпуск, – заговорил сухо и раздраженно. – Погуляешь, подумаешь, все взвесишь. Заявление оставь себе.
– Отпуск? – распетушился Коля, отпихивая от себя листок. – Первый раз за три года? Нет уж. Спасибо! Вон у вас сколько уникумов. Пусть пашут.
– Мы и пашем, – недовольно заметила Марина.
– Ага! Так запахалась, что к тебе клиенты идти не хотят! – Коля сорвался на крик. – Что, думаешь, Маркелов ко мне прицепился? А после того как раз, как твой проект на Покровской завернули!
Марина захлопала глазами.
– Так там же участок не одобрили…
– Николай, возьми себя в руки, – Шершнев повысил голос. – Если ты переработал…
– Переработал?! Если?! Хватит с меня, – Коля закинул рюкзак на плечо и, не сказав больше ни слова, ринулся прочь из кабинета.
Шершнев презрительно глянул ему вслед. Встряхнул лист, распрямляя, пробежался глазами и, пожав плечами, полез за мобильным.
– Алло, Ира, добрый день. Николая из реставрации увольте завтрашним числом. Сегодня полдня прогул по неуважительной. Выговор за нарушение этики. Что? – он удивленно вскинул брови. – А… Простите, забыл. Передайте тогда эту информацию Татьяне. Всего доброго.
– А как же мы теперь… вдвоем? – пролепетала Марина. Она так надеялась, что с возвращением Коли нам станет легче.
– Сергеич поможет, – ответил Шершнев, листая что-то на телефоне. – Но придется немного поднапрячься. Недолго, я думаю. И Маркелова со "Сферой" возьмешь ты.
Марина сглотнула, открыла было рот и, вдруг за мгновение побледнев, схватилась за живот, с ужасом уставившись на меня.
– Что?! – я резко вскочила на ноги. – Марина?! Плохо?!
Шершнев, приложив мобильный к уху, обернулся.
– В чем дело?
– Не знаю… Как-то так схватило… Сильно…
– Может, съела чего не то? – спросил босс.
– Не съела! – вскричала я, бросаясь к Марине. – Жень, беременная она!
Шершнев сморгнул, вскинул брови и, бросив в трубку: "Приветствую. Перезвоню", шагнул к двери.
– Спуститься ей помоги, я машину подгоню, – произнес, не оборачиваясь.
– Зачем? – пролепетала Марина, поднимаясь и хватаясь за мою руку. – Это же не страшно?
– А мне откуда… Кхм… Врачу тебя покажем, – Шершнев явно хотел сказать что-то другие, резкое, безучастное, но глянув на подчиненную, осекся и вовремя выбрал другую фразу. – Лучше перестраховаться, разве нет?
– Спасибо, – всхлипнула Марина, но босс уже вышел, оставив дверь распахнутой. В коридоре к нему подскочила заведующая сметным отделом, но он раздраженно отмахнулся.
– Не сейчас.
– Но… Мне…
– Я сказал, не сейчас. В письменной форме вам ответить?
Женщина, часто заморгав, перевела недоуменный взгляд на нас и тихо спросила:
– Чего это он?
– Голодный, – участливо заметила я.
– А-а-а… Ну да… Кормить-то теперь некому. Марин, тебе плохо, что ли?
– Траванулась чем-то, – быстро ответила я. – Мы до туалета и обратно.
– Ну, дела. Один голодный, другая – объелась. Дурдом.
– Спасибо, – шепотом произнесла Марина, сжимая мою руку своей ледяной ладонью.
– Ты, главное, не бойся. Это просто спазм, наверное, – принялась тараторить я, хотя понятия не имела, что вообще происходит. – Ношпу вколят – и домой отпустят. Ты же больниц не боишься?
– Вроде нет.
– Тем более! Зато отгул дадут. Без выговора.
– Будем надеяться, – дрожащим голосом ответила Марина.
Автомобиль Жени подъехал ко входу, когда мы спускались по лестнице. Я села на заднее, вместе с Мариной. Попыталась поймать Женин взгляд в отражении зеркала заднего вида, но босс отвел глаза.
– Может, позвонишь мужу? – спросила я коллегу.
– Нет, – Марина упрямо тряхнула головой. – Может, и ничего страшного. Не надо его по пустякам дергать. Ой!
– Что?! Больно?!
– Нет! Я же сумку не взяла! Там телефон и документы! Меня же не примут!
– Примут, – сухо ответил Шершнев. – Мы не пойдем в приемный покой. Тебя ждут в отделении.
Марина, вытаращив глаза, посмотрела на босса. Видимо, на ее практике он никогда не вел себя подобным образом. Коллега перевела взгляд на меня, но я в ответ лишь пожала плечами. Мне с трудом верилось, что Шершнев поступает так исключительно из-за наших с ним отношений.
Марина закусила губу и крепче сжала мою руку.
– Ты как? – тихо спросила я.
– Живот тянет, – она закрыла глаза. Из-под опущенных век покатились слезы.
– Ну чего ты раскисла? Все будет хорошо, – я посмотрела в окно, раздумывая, о чем можно повести разговор, чтобы отвлечь коллегу от её ощущений. – Знаешь, у моего брата жена всю первую беременность из больницы не вылезала. И ничего, родила здорового пацана. Этот жлоб сейчас ростом почти с меня! А брат с супругой уже третьего нянчат.
– Ого, – Марина всхлипнула. – Большая семья.
– Мечта на все наше племя, – улыбнувшись, ответила я. – Я ведь у родителей четвертый ребенок. У меня три старших брата, и мы всегда есть друг у друга. Не представляю, что бы делала без них. А наше детство – сплошное приключение. Чего мы только не творили! И отец как-то сказал нам, что дерево тем сильнее, чем больше у него корней.
– Как красиво, – Марина положила голову мне на плечо. – Ты тоже хочешь большую семью?
– Ну, пока я об этом не думала так уж серьезно. Но если будет возможность, то конечно.
– Хорошая ты, Аня, – глубоко вздохнув, ответила Марина. – Добрая. Чтоб было у тебя столько детей, сколько захочешь. Добро должно плодиться.
Я покраснела и отвернулась.
В Областной клинической больнице Шершнев сразу повел нас в центральный корпус. Пока я, усадив Марину на скамеечку, изучала список отделений, Шершнев общался с медсестрой из регистратуры.
– Женя! Шершень! – на радостный оклик босс мигом обернулся. Едва заметно улыбнулся в ответ на сердечное приветствие невысокого полноватого мужчины средних лет в зеленой одежке доктора.
– Как мама, как отец? Ушам не поверил, когда тебя услышал! Что стряслось-то?
Шершнев как-то неуверенно указал на Марину.
– Да вот, что-то не здоровится.
– Какая у вас неделя? – доктор повернулся к Марине.
– Одиннадцатая, – пропищала коллега.
– Жень, так ты решился? Я вас поздравляю! – мужчина расплылся в улыбке и от души двинул собеседника по плечу. – Говорил же, что все…
– Это не моя жена, – перебил его Шершнев и нахмурился. – Это сотрудница. Решил помочь.
– О… Хм… Прости… – доктор отвернулся, желая побыстрее уйти от неловкой ситуации. – Так, сотрудница, жалобы какие?
– Живот тянет и болит немного. Дышать трудно…
– Пошли, – он протягул ей руку. – Идти можешь или каталку?
– Нет, могу, – Марина поднялась и испуганно посмотрела на меня. – Аня…
Я всучила ей свой мобильный.
– Звони мужу, если что. Удачи.
Доктор повел ее к лифту, а Марина все оборачивалась и глядела растерянно, словно ее, как невинно обвиненную, вели в тюрьму.
Шершнев, потирая затылок, повернулся ко мне.
– Тебе надо ехать? – спросила я. Он невидящим взглядом уставился на меня.
– Что? – спросил сипло, едва слышно, будто у него перехватило горло.
– Я говорю – ты торопишься?
– Да, тороплюсь, – и снова этот пустой взгляд.
Я протянула руку и коснулась плеча босса. Женя вздрогнул и отступил.
– Да… Мне надо ехать. Останешься с Мариной? На работе я все улажу.
– Я поработаю вечером.
– Хорошо, – Шершнев отвернулся. Потом, будто что-то вспомнив, снова посмотрел на меня. – Аня, мне надо тебе кое-что…
Но я за мгновение потеряла нить разговора. Вскинула брови, часто заморгала и подалась вперед, не веря своим глазам. Из лифта, перебирая на ходу бумаги, вышел…
– Папа? Папа!
Отец замер, вскинул голову, оглядываясь, а я уже спешила к нему, забыв обо всем на свете.
– Пап, ты что тут делаешь?
Он удивленно посмотрел на меня и принялся торопливо запихивать бумаги в папку, на ходу отвечая мне:
– Да вот… Понимаешь… Знакомого навещал… – и, вдруг спохватившись, спросил встревожено. – А ты-то тут откуда? Случилось что?
– Коллеге стало плохо, приехала вместе с ней. Ой… Постой! Я тебя сейчас кое с кем… – обернувшись, я не увидела Жени. Там, где мы стояли мгновение назад, толпились студенты. – Познакомлю…
– Аня, давай выйдем, – папа взял меня под локоть и повел к выходу, а я все искала взглядом Шершнева. Почему он ушел так быстро? Чего испугался? И что же хотел сказать?
На улице было душно. Над пятиэтажками, прижимавшимися к боку территории больницы, висели сизые тучи. Отец остановился и принялся хлопать себя по карманам, словно искал сигареты, хотя давно уже не курил.
– Пап, – я попыталась заглянуть ему в глаза, но он отвернулся. Сегодня все от меня что-то скрывали. – Так ты расскажешь…
– Расскажу, – отец, не оборачиваясь, кивнул. – Только говорить особо и нечего, дочь. Сердце у меня болит. Дышать тяжело. Вот и направили сюда, УЗИ делать.
– И что? – у меня защипало глаза. Отец посмотрел на меня и фыркнул.
– Фу ты… Развела мокроту! Хоронить, что ли, собрались? Что ты, что мать. Ну, старый я, вот и лезут болячки! Нормально все. Лекарства пропью – и дальше в поле.
– Какое поле, папа?! Сиди дома!
– Не могу я дома сидеть, дочь. Не могу не работать. Понимаешь? – он окинул меня хмурым взглядом. Я, шмыгнув носом, кивнула.
– Понимаю.
– Ну и все. Живой я, сильный. И ты не реви, и братьев не баламуть. Нечего тут говорить. Ещё бы я вам на всякую ерунду не жаловался. Мороженное хочешь?
– Хочу. Только, пап… Я тут с коллегой. Мне её дождаться надо. Посидишь со мной?
Отец вскинул голову, оглядел здание больницы, тучи над домами и кивнул.
– Ладно. Посижу. Хоть лечебницы эти на дух не переношу.
– Так что с сердцем? Какой диагноз?
– Да холестерин повышенный. На диету сяду. Вот мать обрадуется.
– Холестерин? А если честно?
Отец строго посмотрел на меня, и я притихла.
Больше о его недуге мы не говорили.
Через полчаса в клинику приехал муж Марины, Дима, симпатичный светловолосый парень с татуировками на обеих руках от пальцев до плеч. Мой отец аж дар речи потерял при виде такого "безобразия". Спустилась Марина, уже успокоившаяся, но уставшая. Сказала, что ей дали больничный, все дело в тонусе, но это не страшно. Я получила новую тонну благодарностей и, представив Марине и Диме своего папу, заторопилась уходить.
Когда мы вышли на улицу, поднялся ветер. Папа потащил меня на остановку, но я напомнила, что кое-кто обещал мне мороженное. В итоге эскимо мы ели под козырьком ларька, глядя, как проливной дождь разгоняет с улицы прохожих и кладет лужи на серый, пыльный асфальт.
Если бы мне не следовало вернуться на работу, я бы с удовольствием прогулялась под ливнем. Но мне уже несколько раз звонил Игорь Сергеевич и сквозь зубы интересовался, где же я так долго пропадаю. Пришлось вызывать такси, за которое мы с отцом заплатили втридорога.
– Ты, давай, моими проблемами голову себе не забивай, – когда мы подъехали к офису, сказал на прощание отец. – Я сам разберусь. А ты работай. Тебе ведь так тут нравится.
Он прищурился, через исчерченное дождем стекло разглядывая здание моей родной конторы.
– Красиво. Как замок… Надо же…
– Пап, – позвала я. – Ты только больше не скрывай от меня ничего, ладно?
– А ты, – отец искоса посмотрел на меня. – Ничего не скрываешь?
Я покраснела и отвела взгляд.
– Скрываю… Влюбилась я, пап.
– Счастлива? – просто спросил он.
– Да, – просто ответила я.
– Хорошо… Ты только не забывай – счастьем делиться надо. Тогда и любовь никуда не денется. Если счастье одно на двоих.
Я выскочила под дождь, быстро поднялась по лестнице и, взявшись за ручку двери, обернулась. Такси, разбрызгивая лужи, полетело вверх по улице.
Съездить бы на выходные домой, повидать маму, заскочить по дороге к братьям, поиграть с племянниками, поесть сливы и ранних, кислющих яблок, прокатиться утром на велосипеде до речки и поплавать среди ив, в нашей родной тишине.
В сумке зазвонил телефон.
Но о каких выходных сейчас может идти речь, если из четверых нас в отделе осталось двое?
К нам на помощь пришел Матвей из гражданского строительства. Здоровый бородатый мужик в клетчатой рубашке и брюках со стрелочками. Молчаливый и суровый Твей, как его называл Сергеич, взял на себя клиентов Марины, хотя я изначально думала, что они достанутся мне. А я… Я получила Колины проекты вместе со "Сферой" Маркелова, с которым мне и поручено было разобраться в первую очередь.
Этот самый Маркелов оказался тем ещё хамом. Сразу начал возмущаться, что его дело передали человеку неопытному и вообще стажерке, которая точно все испортит. Конечно, он и про Колю не забыл упомянуть.
– Так что если вы не хотите проблем, сию же минуту начинайте работать. Ошибок и отговорок я больше не потерплю.
Подобные отповеди к работе вовсе не стимулировали. Я нервничала, злилась из-за того, что приходилось отвлекаться от одного задания и заниматься двумя другими сразу. В общем, дела в порядок я привела в районе восьми вечера. Сергеич, конечно, уже ушел, зато Твей, заткнув в уши наушники бодро стучал по клаве. Я попрощалась с ним и, не получив в ответ даже кивка, пожала плечами и вышла.
За всем этим авралом мне даже ни разу не удалось пересечься с Женей, и теперь я, бесшумно миновав коридор, застыла перед дверью босса. Постучала и, как всегда не дождавшись ответа, дернула ручку. Дверь оказалась заперта.
Выходит, ушел? Но почему не звонил и не писал? Тоже был занят?
Замок щелкнул, и дверь открылась. Шеф был без галстука и пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей, верхние пуговицы расстегнуты, а ворот отдернут.
– Проходи, – сказал Шершнев хрипло и отвернулся. Терпкий запах алкоголя заполнял кабинет. Я замялась на пороге, а Женя, рухнув в кресло, взял в руки уже знакомый мне бокал и взмахнул им так, что содержимое выплеснулось на стол и бумаги.
– Садись.
– Ты пьян?
Женя дернул головой и с долей трагизма в голосе ответил:
– Как видишь.
– Переживаешь Колино увольнение? – я попыталась разрядить обстановку.
Босс криво усмехнулся.
– Если бы я напивался после каждого заявления, то давно бы стал хроническим алкоголиком. Пусть катится к чертям собачьим, раз не умеет держать язык за зубами.
Я сделала несколько шагов вперед и остановилась возле стола для переговоров.
– Что ты мне хотел сказать сегодня, в больнице?
– Не помню.
– Я тебя перебила, и ты убежал.
Женя окинул меня осоловелым взглядом.
– Это ты не захотела слушать и убежала.
– А ты, выходит, нет?
– Я торопился, у меня не было времени тебя ждать, – на удивление резко и зло ответил Шершнев и, схватив стоящую рядом с ним бутылку, попытался наполнить бокал.
Только и бутылка оказалась пуста. Босс, тихо выругавшись, швырнул ее в мусорное ведро.
– Женя, – позвала я.
Он рывком поднялся с кресла и направился к бару.
– Женя, что случилось?
– Ничего, – хрипло ответил он, не оборачиваясь. Открыл бар, рукой оперся о его край и, опустив голову, замер. – Извини, но мне сейчас лучше побыть одному.
Что-то ещё мне слышалось в его голосе, кроме усталости. Какая-то безнадежность или обреченность. Отчаяние, которое он не хотел делить со мной.
Я на цыпочках, стараясь не стучать каблуками, пересекла кабинет. Остановилась за спиной шефа и снова тихо позвала:
– Женя…
Он обернулся, растерянно посмотрел на меня сверху вниз, а я, подавшись вперед, взяла его лицо в ладони и прошептала, глядя в любимые глаза цвета льда:
– Я не хочу оставлять тебя одного.
Он не поцеловал меня, нет, но обнял так крепко, что мне на мгновение стало трудно дышать.
Я закрыла глаза и уткнулась в его плечо. Как бы я хотела, чтобы и ему в моих объятьях было бы также хорошо, как и мне в его!
– Поехали ко мне, – произнесла я, не открывая глаз.
– Нет, – гладя мои волосы, ответил Шершнев. – Сегодня ты – моя гостья.
Мне думалось, что Женя живет в одном из элитных жилых комплексов, и что квартира у него – огромная, с искусственным камином, картинами на стенах и панорамными окнами. Немного бардака, как он говорил, не слишком бы портили вид. Ну, какой у него мог быть бардак? Недопитый чай на кухне, пиджак на кресле, не застеленная кровать?
Я ошиблась по всем пунктам. Дом, где жил Женя, находился неподалеку от центра, на узкой улочке, у трамвайных путей, и представлял собой трехэтажную сталинку двести пятьдесят пятой серии. После ливня единственную дорогу во двор затопило, и таксист, получив лишнюю пару бумажек, при свете одинокого фонаря, аккуратно закатился в лужу. Грозовой ветер гнул ветви высоких раскидистых вязов, и те скребли крышу дома, где свет горел только в паре окон.
Женя вышел первым и помог выйти мне. Под порывами ветра я поежилась, и босс накинул мне на плечи согретый его теплом пиджак, а потом, приобняв за талию, повел меня через лужи к подъезду, то чуть подталкивая, то уводя в сторону, будто бы мы вальсировали. На ступеньках, у двери, сидел одноухий мокрый кот. Завидев нас, бандит принялся выть дурным голосом. Женя пустил его в подъезд, и уличный проходимец в благодарность тут же пометил покрытую трещинами и подпалинами от спичек стену, добавив парадной аромата.
Мы поднялись на второй этаж. Женя включил свет на площадке и достал ключи.
– Древний дом, – заметила я, озираясь по сторонам. – В нашем городе таких, наверное, всего три-четыре.
– Три. Угадала. Мне квартира досталась от бабушки, – Женя распахнул передо мной тяжелую дверь. – Прошу. Включатель справа.
Я проскользнула в темную прихожую, пошарила рукой по стене. Щелчок – и старый бра в форме лилии тусклым светом озарил пустой коридор. Тут были только вешалка для одежды, массивное круглое зеркало-трюмо в черно-золотой раме и круглый столик у стены между кухней и гостиной, застеленный белой, клеенчатой салфеткой.
– У меня тут не слишком уютно, – Женя снял с меня пиджак, обнял сзади за талию и, прижав к себе, положил голову мне на плечо. – Не было времени что-то менять.
– Вы жили тут с Маргаритой?
– Нет, конечно. Родители подарили нам трехкомнатную в "Эдеме". Я оставил те хоромы Рите. Мне они ни к чему.
– Ты здесь вообще бываешь?
Женя сделал шаг вперед и, взяв меня за руку, потянул за собой.
– Я здесь сплю.
В гостиной был диван. И в расстеленном виде он занимал почти половину комнаты. Ещё тут было окно, а на подоконнике – кактус. Его силуэт темнел через занавески и походил на голову в горшке. Я сморгнула и отвела взгляд. У дивана обнаружилась перевернутая кверху дном коробка, на которой стояла чашка в виде божьей коровки, такая потешная, что я мигом забыла про нагоняющий жути кактус.
– Это твоя чашка?
– Моя, – Женя поднял ее и покрутил в руках. – Пойду-ка я ее помою.
– Постой, – я поймала его за запястье. Сделала шаг навстречу и резко отдернула ногу. Мне показалось, я наступила на какое-то животное. – Ой, это что?
Вокруг дивана, в особенности у коробки, по полу были разбросаны листы бумаги – скомканные и не очень, исписанные, изрисованные, с заметками, расчетами, эскизами.
– Я же говорил, – Женя смутился, потер шею, оглядываясь. – Здесь бардак.
– Ты точно тут спишь? – я подняла с пола один из рисунков. На листе формата А4 была изображена ажурная, белоснежная башня, похожая на сплетенные между собой гигантские виноградные лозы. Наверху, под куполом висела одна-единственная гроздь – собранный из нескольких десятков небольших лампочек гигантский светильник.
– Что это? Какая красота!
– Эскиз башни у центрального ЗАГСа. По-моему, этот вариант слишком пафосен.
– Да это произведение искусства…
– Правда? – Женя забрал у меня лист, покрутил его в руках и, поморщившись, скомкал под мой расстроенный вскрик.
– Ты что делаешь?!
– Не то это все, – он сжал бумажку в кулаке.
– Ты с ума сошел! – я бросилась к нему, пытаясь отнять и спасти рисунок. – Отдай! Отдай мне! Если тебе он не нужен, давай я доведу проект до ума!
– Не отдам. Ничего в нем хорошего нет, – Женя крутился, уворачиваясь от меня. – Можно и лучше.
– Не можно! Отдай, жадина!
– Ни за что!
– Ах ты…
Мы упали на диван. Я, извернувшись, села на Шершнева верхом и вцепилась в его руку, которую он закинул за голову.
– Отдай мне!
– Не позволю тебе опорочить свое имя этой безвкусицей! – Женя засмеялся. – Ай! Хватит щипаться!
– Жалко тебе, что ли? Отдай маяк!
Женя замер. Улыбка сползла с его лица.
– Точно, – он рассеянно посмотрел на меня. – Маяк… Это должен быть маяк. Ну-ка, пусти меня.
Я схватила его вторую руку и, тоже прижав ее к дивану, склонилась над шефом.
– Нет. Не пущу. Теперь я – босс.
Женя снова улыбнулся.
– Как скажешь, моя леди.
Я поцеловала его, не ослабляя хватку, но внезапно грохнул гром, и я, потеряв бдительность, тут же оказалась опрокинута на диван. Женя навис надо мной и замер, с серьезным выражением оглядывая меня.
– Что? – замерев, тихо спросила я.
– Мне иногда кажется, что рядом с тобой я – не я, – отчего-то печально произнес он. – Откуда же ты взялась такая…
Он наклонился ко мне и коснулся губами впадинки у основания шеи.
– И почему пришла так поздно…
– Поздно? – я погладила его по щеке. – А разве не вовремя?
Он что-то пробормотал в ответ и принялся расстегивать пуговицы на моей блузке.
Сегодня нам вторила гроза. Гром раскатами рвал ночь, вспышки молний озаряли комнату, и мне казалось, что мы занимаемся любовью в какой-то первобытной пещере, где от стихии нас отделяет только холодный камень да шкура зверя у входа.
После наполненного нежностью и страстью апофеоза нашей близости, я затихла в объятьях Жени, наслаждаясь его теплом и силой. Это там, снаружи бушевала гроза, а здесь, в его доме, в его руках было уютно и безопасно. Чуть касаясь пальцами кожи моего мужчины, я чертила линии от виска до его груди, а он, проваливаясь в сон, то крепко прижимал меня к себе, то, расслабляясь, отстранялся, и мне казалось в этот момент, что никогда и никого в своей жизни я не любила так, как его.
Так мы и уснули – обнимая друг друга. Я вроде бы только закрыла глаза, а когда открыла, по комнате уже полз сероватый предрассветный сумрак. Жени рядом не было. Я перевернулась на бок, скидывая с себя одеяло, которым меня так заботливо укрыли и, пошарив рукой по полу, среди листов бумаги нашла рубашку босса, которую сама туда же и бросила.
Не успела надеть ее, как на коробке засветился мобильный Жени. Звук и вибрация были отключены, но экран ожил. Ему звонили. Я взяла в руки телефон и про себя прочитала имя звонившего: "Ната".
Что ещё за Ната и почему она звонит ему в шесть часов утра?
Кутаясь в его рубашку, я на цыпочках добралась до кухни. Женя в одних брюках сидел за обеденным столом, с включенной настольной лампой и, потирая лоб, смотрел на разложенные перед собой рисунки.
– Привет, – я обвила его шею руками и уронила телефон на эскиз. Женя глянул на экран и отодвинул мобильный.
– Не ответишь? – спросила я.
– Нет, – сухо ответил он.
– Кто это?
– Прошлое.
Я пожала плечами и, отцепившись от него, прошла к окну. Форточка была открыта, и ветер, напоенный дождем и запахом трав, чуть колыхал голубые занавески.
– Обернись, пожалуйста, – вдруг попросил Женя.
Я медленно и лениво выполнила его просьбу.
– Над чем ты работаешь?
Налетевший внезапно порыв ветра не дал ему ответить. Ударил в окно с такой силой, что вздрогнули рамы и задребезжали стекла, а занавески, маленькими домашними волнами поднявшись надо мной, легли на мои плечи. Я дернулась было, пытаясь скинуть их, но замерла под пристальным взглядом моего собеседника.
Женя, обхватив подбородок ладонью, не двигаясь, смотрел на меня. Только сейчас я заметила в его руке карандаш.
– Что ты рисуешь? – спросила я, запахивая рубашку и скрещивая руки на груди.
– Теперь – тебя, – рассеянно ответил Шершнев. – Только… Обопрись о подоконник, как ты стояла до этого… Пожалуйста.
Я пристально посмотрела на него и убрала руки. Полы рубашки разошлись, обнажая мое тело. Женя оглядел меня потемневшими глазами, а потом принялся рисовать.
Каждый его взгляд притягивал и пробуждал желание, словно не карандашом очерчивал он линии моего тела, а прикасался ко мне реально, физически, призывая всю страсть, на которую я была способна. Я чуть запрокинула голову и смотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Слова рвались с языка, но я молчала, боясь разрушить ту магию, что сейчас витала между нами. Предрассветное видение, сон после грозы, что угодно, только не ограниченная временем явь – нереальность происходящего сводила меня с ума.
Кажется, мне не хватало сигареты. Или чашки кофе. Или его поцелуя. Поэтому, когда он отложил карандаш и, подойдя ко мне, обнял, скользнув руками под рубашку, я впилась в его губы, изнывая от желания, как от самой настоящей, изнуряющей, мучительной жажды.
Мне нужен был он. Целиком и полностью, со всеми его тайнами и заморочками, с его холодной сдержанностью и мальчишеским задором, с аккуратной нежностью грубой силы и горячей страстью ледяного взгляда.
Мой. Мой и ничей больше.
