Текст книги "Мой бывший враг (СИ)"

Автор книги: Дарья Вознесенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

14

Быть женой Каримова оказывается даже сложнее, чем я думала.

Хотя, разве я думала? Вообще могла предположить, что выйду замуж за него – или за человека такого богатства и уровня? В какой-то мере во мне воспитывали Золушку – но не в том смысле, что я ждала принца. А в том, что я привыкла работать и довольствоваться малым. Сейчас же всего даже слишком много.

Не богатства.

Меня не могут не восхищать материальные возможности, и сам факт, что я больше не экономлю, что у меня своя машина, водить которую учит сам Илья, что на мне порой навешано украшений стоимостью с хорошую квартиру в центре города уже кажется достаточным, чтобы чувствовать себя переполненной.

Но речь о чувствах. И о мужчине рядом.

Он похож на черную дыру, в которую меня засасывает с того момента, как я оказалась у него в квартире. А может еще раньше… Когда я встретила его в клубе?

У меня нет сил и времени анализировать – я тону в его словах, делах, ласках. Тону в его взгляде, которым он меня гипнотизирует. В его приказном тоне и сладко-горьком удовольствии, с которым он планомерно меня знакомит. Я тону в своих чувствах. Неужели и правда думала прежде, что смогу всего этого избежать? Что попробую, как это – быть с ним, переступлю, и пойду дальше?

У меня не было ни единого шанса.

Конечно я влюбляюсь… Впервые в жизнь влюбляюсь, люблю, умираю почти каждое мгновение без него, воспаряю каждую секунду рядом с ним – даже в те моменты, когда он погружает меня на самое дно тягучего порока.

Каримов не признается мне в любви, но его внимательность ко мне и моим нуждам, его потребность постоянно меня трогать, его желание и изощренные идеи, даже его требовательное воспитание и покровительственный тон кажутся мне синонимом этого чувства.

Ну да, я идиотка…

Я же признаюсь ему в любви. И не стесняюсь этого.

Тяну его имя на пике удовольствия.

Стараюсь адаптироваться и к его резкости, и к безаппеляционности.

Много читаю, чтобы вести разговоры на разные темы.

Безумно скучаю по нему, потому что он работает – как одержимый, прерываясь только на сон, секс и еду – и никогда не высказываю по этому поводу претензий.

Я сама себе напоминаю радужный пузырь, в котором искрит и переливается… и который не может не лопнуть однажды ночью. Слишком рано, слишком болезненно.

Я надолго запоминаю ту ночь… Надолго? Кого я обманываю? Навсегда. Ту ночь и всё, что происходит после…

В тот вечер я засыпаю одна – Илья пишет мне, чтобы не ждала, так как он придет слишком поздно. И просыпаюсь от неясного чувства тревоги… Что меня будит? Сон? Ощущение быстротечности и хрупкости собственного счастья? То что легко отодвигается днем, но в темноте это не так просто?

Спускаюсь, чтобы попить воды, а потом, ведомая инстинктами, направляюсь в противоположную от кухни сторону – мне кажется, что Илья в кабинете.

Оттуда действительно пробивается свет. Иногда он работает там – в выходные или даже по ночам, утолив свой голод со мной и оставив меня, опустошенную, на кровати. Это мужская вотчина, в которую мне практически нет доступа, но… может он будет рад? Вот уже несколько дней я не вижу мужа и тоскую. Что-то совсем не ладится в его делах, но я стараюсь не доставать ненужными вопросами: Каримов не из тех, кто делится подробностями своих проблем – я даже про его удачи узнаю не от него.

Меня не оставляет мысль, что все это потому, что женщин он не держит за умственно-полноценных, но я терпеливо стараюсь переубедить его в этом. А просто так не лезу.

Мельком смотрю на свое отражение в одном из зеркал в холле: мягкая подсветка не оставляет простора воображению. Как и прозрачный пеньюар.

Прикусываю губу от волнения и тихонечко двигаюсь в сторону кабинета.

Илья никогда не дает мне проявлять инициативу – нет, я конечно использую всякие женские штучки, которые в интернете можно найти, но чтобы откровенно прийти и предложить себя… сама дурею от такой перспективы.

Вот только мои фантазии быстро разбиваются о реальность.

Наверное, это моя судьба – узнавать все самое важное под дверями кабинетов. Я бы развернулась и ушла тут же, как разобрала два мужских голоса, но в этот момент второй, незнакомый, упоминает меня, а когда слышу ответ Ильи, застываю как вкопанная.

– Как жена?

– Оказалась удачным вложением.

Что?

Это… про меня?

Мой… муж?

Да еще с такой равнодушной холодностью?

Какое, блин, вложение?

– Схема отлично сработала, с переводом активов, я имею в виду – доволен чем-то собеседник Каримова. – Так что время вернуть свой долг у меня еще есть.

– Поспеши.

– Уже хочешь от нее избавиться?

– А вот это тебя не касается, – резкое от Каримова.

– Ну хорошо, – миролюбивое от его собеседника, – а теперь поговорим о действительно важном – у меня для тебя есть не слишком хорошая новость…

Мне плевать на новость и на дальнейший разговор.

Я не дышу, не живу и думать даже не могу. Чувствую себя привидением – и, наверное, также выгляжу. А может куском льда? Я бы не отказалась… ведь помимо ощущение холода это принесет мне и отсутствие боли.

Бесшумно возвращаюсь в постель, укутываюсь в одеяло, потом натягиваю сверху еще одно, но никак не могу согреться. Трясет. Еще и от ужаса перед тем, что Каримов может договорить со своим собеседником и прийти в постель. Ко мне.

Но мне «везет». Он ложится спать в другой спальне, как делал иногда и прежде, а я до утра лежу, глядя в потолок сухими глазами и размышляя от том, что услышала.

Насколько для меня это стало неожиданностью? Конечно, я могла что-то подозревать, могла понять, что в нашем мире не бывает место сказки… Нет, черт возьми, не могла! Я была уверена, что ради своей Белль Чудовище изменится! Хотя бы ради Белль…

Я ищу подтверждения всем этим коротким словам и нахожу их буквально в каждом дне совместной жизни. Господи, что я там подписывала? Кучу бумаг с кучей терминов – я ведь даже не сильно вчитывалась, летала от счастья, идиотка!

Когда я успела так его полюбить, что окончательно растеряла мозги?

Где были мои глаза, когда он предлагал выйти за него, когда воспитывал, когда натаскивал и методично отсекал от меня все то, что являлось моей жизнью до знакомства с ним?

Почему я вообще поверила, что у нас возможна счастливая история, хотя были все признаки того, что это простая покупка? И почему я согласилась этим товаром стать?

Каримов не заходит ко мне в это утро, хотя я лежу долго, очень долго, и притворяюсь спящей. Я же не иду на учебу. Мечусь от состояния полного отчаяния до надежды. То пытаюсь уговорить себя, что у него есть ко мне реальные чувства, а разговор в кабинете лишь стандартная поза перед окружающими. То – что в его кругах это абсолютно нормально. И мне надо терпеть, если я действительно люблю его. Стерпеть, понять, простить и постепенно набрать собственные очки.

А еще приходит мысль, что надо бежать. Немедленно и не оглядываясь, пока я не забыла как это – ходить, раз уж летать мне больше не светит.

Я хочу поговорить с Ильей. Может убедиться, что он не совсем расчетливая тварь. Что у нас есть хоть что-то за пределами постельных игр.

Хочу и боюсь этого разговора.

Но Илья не возвращается в тот день. И ночью тоже. А следующим утром водитель отвозит меня в институт, где я просто сижу и смотрю в одну точку. И набираю мужу в перерыве.

– Занят. Не звони, – бросает Каримов в телефон и отключается.

Я ничего не понимаю. Я обижена, расстроена, ошеломлена всем происходящим и, к тому же, вынуждена вечером идти на прием, на который нас приглашали как пару.

Одна.

Об этом мне сообщает Виталий, что Илья Демидович потребовал моего присутствия на юбилее важного человека и если получится, мы встретимся там – он приедет до его окончания.

Косметика не скрывает круги под глазами и сухость искусанных губ. Я надеваю роскошное красное платье, но чувствую себя в нем не сексуальней тумбочки у кровати. У меня какое-то дурное предчувствие. А еще мне банально страшно – я первый раз иду без его защиты «в свет».

На первый взгляд все неплохо – справляюсь с волнением, вручаю заранее заготовленный подарок и поздравление, здороваюсь со знакомыми людьми… Но я чувствую себя настолько чужой и неприкаянной на этом празднике, что в уме отсчитываю секунды и минуты, размышляя, когда же уместно уходить.

Может кого счет и успокаивает, но это точно не про меня. Потому я малодушно прячусь в кабинке туалета, чтобы дать себе хотя бы десять минут передышки. Вокруг – шорохи, отдельные возгласы, кто-то заходит и уходит. А потом – знакомое имя.

– Видела Каримову? На ней лица нет. И одна пришла. Похоже, там не все у них ладится…

– Да что там может ладиться? Сразу было понятно, что ему до нее нет дела. Вряд ли реально влюбленный мужик уединялся бы на собственной свадьбе в подсобке с администратором.

– Бедная девочка…

– Знаешь, а мне не жалко ее. Вот на что рассчитывала?

Есть ли предел боли?

Не знаю.

Точнее… в тот момент я еще не знаю, что то, что я чувствую – это не предел.

И правда, на что рассчитывала?

Будь я уверенней в себе и в том, что происходит между нами, не будь этот разговор столь «своевременен», будь у меня рука Ильи в моей руке, я бы может не поверила, отмахнулась. А так, в памяти вспышкой, и фигуристая администратор, и то, что я его в какой-то момент потеряла и все оглядывалась во время свадебного приема, а он возник так же неожиданно, как и исчез…

Голову пронзает уже не эфемерная, а совершенно реальная боль.

Надо выбираться.

Прочь отсюда.

Долг жены я выполнила. И теперь пора вернуться домой, успокоиться, дождаться мужа и поговорить с ним…

Я смутно себе представляю этот разговор, но без него – никак. И если все и правда обстоит так… так дерьмово, надо найти в себе силы и достоинство и уйти. Он же меня отпустит?

Выхожу из уборной уже почти не скрывая слез. Ничего, потерпят. Все равно здесь уже сто раз обсудили историю про наивную дурочку и… вот как его теперь называть?

Я иду за спинами гостей, ни на кого не глядя, но до выхода из банкетного зала не добираюсь. Случайно поворачиваю голову на небольшое оживление, возникшее сбоку и… Натыкаюсь взглядом на Каримова.

Мне вдруг делается страшно.

Не знаю почему.

Для окружающих его лицо может и не говорит ни о чем, его поза тоже, но я так жадно изучала собственного мужа каждый раз, когда у меня была такая возможность, что знаю точно… он балансирует на грани. И эта острая грань направлена мне прямо в сердце.

На мгновение в голове вспыхивает откровенно глупая мысль, что он все-таки не равнодушен ко мне, раз настолько зол. Что бы я ни слышала – не равнодушен.

И следующая мысль – не менее идиотская.

Что это я, вообще-то, обиженная сторона. Это мне плохо!

А дальше приходит страх. Потому что я осознаю – что-то произошло. И хотя мне кажется, что хуже быть не может, внутренности скручивает заранее…

Может.

Он идет вроде бы неспешно, но люди расступаются. А я так и вовсе чувствую себя бабочкой, которую пришпилили к стене.

– Илья… – это все, что могу выдавить из себя, когда он прикасается ко мне – жестко, до боли обхватывает талию и ведет наружу.

В голове каша.

Может быть нормальная женщина и не позволила бы так с собой обращаться, поставила бы его на место или дала отпор, но я ненормальная. Я ничего не могу поделать с мощью увлекшей меня волны. Почти не помню, как мы выходим из здания, как попадаем домой. Один раз только слышу «Молчи», сказанное безразличным голосом, когда я пытаюсь обратиться к нему.

На смену головокружительному смятению приходит странное отупение. В голове – версия за версией, и все неадекватные. Но ни одна из них и близко не оказывается похожа на правду.

Я даже не сразу понимаю, о чем он говорит, когда заводит – почти зашвыривает – в квартиру. Какой проект? Какая подстава?

Какой обморок?

Но по мере того, как он сыпет подробностями и доказательствами до меня начинает доходить.

Что с его домашнего компьютера была отправлена информация по проекту загородного отеля – и это могла сделать только я.

Что его партнер по «Red Lips» совершенно чист, он проверил, и не раз, зато тот немало рассказал о том, что я не просто так уронила поднос перед Каримовым, да еще и придумала, как привлечь его внимание нелепым рассказом. И ведь все факты, даже видео из института, подтверждают правдивость его слов…

Мой голос едва слышен, когда я сиплю, не отрывая взгляда от его перекошенного бешенством лица. Мне и правда страшно, впервые так страшно…

– Илья… это все не правда. Господи, да я бы никогда… Ну вспомни, как у нас было.

А он только подсовывает мне телефон.

Я не знаю, откуда это, но догадываюсь, кто снял видео – благодаря ракурсу снизу.

Тот разговор с Антоном… Когда я «признаюсь» в собственной расчетливости. Само по себе… Само по себе оно может быть и мало что значило, но…

– Я никому не говорила о твоем проекте. Черт, я даже не знаю пароля от твоего компьютера! И разговор Андрея с безопасником слышала на самом деле! А то, что на этом видео… просто таким образом я пыталась избавиться от его навязчивости!

– Всему есть объяснение, да, Майя?

– Да!

Не верит.

Он вообще мне не верит.

Не верит никому – и я лишь подтверждение того, как он прав, что не пускает никого в свою клетку недоверия к миру.

Я смотрю на него во все глаза, не понимая, как донести, что это чья-та игра, в которой меня так умело подставили, что я даже ни единого хода не могу понять, пока меня не пронзает мысль, что это…

Это ведь может быть и его игра.

– Почему же ты не выясняешь, кто меня надоумил? – получается неожиданно холодно и дерзко. – Почему не требуешь подробностей, сдать все пароли и явки? Может ты просто пытаешься избавиться от меня таким образом?

Он замирает лишь на секунду.

А потом следует взрыв.

Меня швыряют на стену и перехватывают горло, да так, что в глазах чуть ли не темнеет.

Мы и раньше использовали это… в наших играх, но сегодня я, похоже, рискую лишиться воздуха полностью.

– С-сука, – шипит мне в лицо. – Лживая с-сука… Если бы ты не забралась мне под кожу, не приблизилась так, что, уничтожив тебя, я могу и себя задеть, ты бы уже была с моими ребятами, которые выбили бы из тебя все, что нужно. Я найду всех, и твоя лживая правда мне больше не нужна.

Он отпускает так же резко, как и схватил, а я вдруг чувствую, что меня выключает.

Не физически, нет. Морально.

У меня не остается ни страха, ни удивления, как не приходит и понимание, что же на самом деле произошло. В глубине души умирает маленькая влюбленная Майя, а кожа покрывается мурашками. Я цепенею.

Я уже была свидетелем, как Каримов вышвыривает из своей жизни людей, которые провинились перед ним в чем-то, и хотя знаю, что не виновата, но также знаю, что ничего не смогу доказать. Он поспешил найти свидетельства моей вины и использовать их, а это может значить только одно – ему и не захотелось меня оправдывать.

Удобный повод избавиться от неудобной жены.

Распрямляюсь и уже безразлично произношу:

– Надеюсь ты подготовил бумаги для развода? Мне ведь их просто подписать их надо, не читая, как и брачный контракт и документы на активы, не так ли?

Дергается.

В его взгляде – удивление. А еще я там вижу отголоски той режущей боли, которая будет преследовать меня на протяжении нескольких лет.

Хотя нет… только кажется.

– Все так.

Он достает из портфеля целую стопку и почти швыряет их мне.

Я долго буду помнить этот момент – может быть потому что будто вижу его со стороны.

Тоненькая девушка с рыжими волосами в роскошном красном платье берет со стола лист за листом и ставит там свою подпись.

Лист за листом.

– А теперь убирайся, золотко – летит мне презрительное в спину, когда я встаю и поворачиваюсь в сторону двери.

– Непременно, – отвечаю равнодушно.

– И имей в виду – я ничего тебе не позволю забрать. И в этом городе тебе не место!

– Что, буду напоминать тебе о единственной твоей слабости? – у меня даже хватает сил на усмешку.

– Чтобы я не передумал и не взял тебя все-таки в оборот, – цедит. – Водитель отвезет тебя на вокзал и купит билет. Возвращайся в свою деревню.

Пожимаю плечами.

Сейчас он похож на киллера, который делает контрольный выстрел, вот только он не знает – жертва умерла, когда в нее попали первые пули.

Я и правда ничего не беру. Даже про паспорт забываю и студенческий.

Нахожу в пакете, заткнутом в дальнем углу гардероба, свои старые вещи, переодеваюсь в джинсы, свитер и пуховик и выхожу на улицу.

Каримов меня не провожает – он даже не смотрит, как я покидаю его квартиру.

Здесь и сейчас

1

Говорят, перед смертью вся твоя жизнь проносится перед глазами. За одну секунду. И делать в течение жизни надо все, чтобы ты в эту секунду улыбался…

Все может быть. Но именно сейчас я осознаю, что умирать не собираюсь. И тех нескольких мгновений, что я провожу со своими воспоминаниями, рухнув обратно в кресло, оказывается достаточно, чтобы почувствовать Жизнь.

Не знаю, что меняется в этот момент.

Атмосфера?

Ситуация?

Я сама?

Какой очередной щелчок происходит в моем сознании или судьбе?

Такой же как тогда, когда он решил сделать меня своей? Щелчок, как когда мы впервые встретились взглядами, и я инстинктивно почувствовала, что от него будут сплошные неприятности?

Щелчок… каждый раз, когда на перепутье я делаю свой выбор.

И это меняет мою реальность.

Раз – и я не падаю в обморок с подносом.

Два – он меня не замечает.

Три – я не слышу тот разговор в кабинете клуба и не иду к нему.

Четыре – не говорю ему свое влюбленное «да».

Пять – не подписываю никаких документов. И не делаю сотни других вещей, которые приводят меня в этот кабинет с обвинениями, которых он даже не замечает.

Щелчок – и жизнь, которая казалась мне нашей, но существовала у каждого отдельно, не существует.

Щелчок.

И я снова поднимаюсь с кресла.

Новая я.

Мне кажется, концентрация всех этих мыслей отражается у меня на лице, потому как присевший на стол Каримов стискивает бокал, а в его глазах мелькает удивление. Что он видит? Не свойственное мне прежде осознание права на собственные желания? Или уверенность, что я больше не позволю ничему – ни судьбе, ни кому либо другому – управлять собой? Что я теперь во всех событиях, что произошли со мной, смогу увидеть не только боль, но и возможность, то самое дно, от которого я оттолкнусь?

Мама говорит – мы с ней медные проволоки. Но именно здесь и сейчас я чувствую, что это не скрученные моток, брошенный на свалке. А оголенный провод, по которому течет сумасшедшая энергия.

Смешок.

Почти издевательский.

И с удивлением я понимаю, что это мой, а не его.

Я мягко-мягко, как кошка, смотря прямов в глаза, подхожу к нему, становясь рядом и задираю голову – но не чувствую себя при этом ниже.

– Значит, твоя жена?

Обвожу языком пересохшие губы. Каримов вздрагивает и на мгновение переводит взгляд. Его тело не врет и не врало никогда. Я могу быть уверена, что он последняя сволочь и игрок, к которому не стоит даже подходить, но при этом я также уверена – физически нам было хорошо вместе.

Хорошо настолько, что я предпочитаю не вспоминать об этом…

Он не отвечает ничего, только утягивает одним взглядом в привычный омут, пытаясь снова присвоить полностью – мое тело, душу, мысли, включить в новую, но столь же опасную, как и прежде, игру.

– Значит, я владею всем, что прописано в бумагах и что полагается по закону? Твоими активами, половиной имущества, твоим бизнесом, домом… тобой?

Я говорю неосознанно хрипло, так же хрипло и непристойно, как шептала когда-то в его постели, в его квартире, как кричала, когда он доводил меня до грани, за которой я теряла себя, подчинял, заставляя получать от этого сумасшедшее удовольствие, поглощал своей темной энергетикой и уводил в глубину Тьмы.

Зрачки мужчины расширяются и будто пульсируют в такт биению сердца. Моего или его?

– Значит, в моем старом паспорте все еще штамп, на бумагах только моя подпись, а ты пришел, чтобы заявить на меня свои права?

Его дыхание все-таки сбивается.

На долю секунды, но я чувствую его настолько хорошо, что мне хватает и этого, чтобы понять, насколько сжата пружина у него внутри.

Чертов игрок, который однажды небрежно смахнул неугодную пешку с шахматной доски. Мой бывший, который по каким-то причинам все еще желает оставаться настоящим – но при этом до сих пор не оправдал меня за предыдущие «преступления». Враг, готовый казнить меня за малейшую провинность – и, возможно, приехавший, чтобы привести свой прошлый приговор в исполнение.

Я больше не боюсь и не поддамся.

Потому что дыхание сбивается у него… а у меня достаточно сил, чтобы глядя прямо в его бесстыжие темные глаза и заявить уже ровным и холодным тоном:

– Не интересует.

И добавить, наслаждаясь хмуро сдвинутыми бровями:

– Знаешь, милый, я должна была тебе сказать это еще тогда… но я подаю на развод.

Сколько мы так стоим, глядя другу в глаза? Минуту, вечность? Никогда не любила игру в гляделки и уж тем более никогда не смотрела на альфа-самца с такой наглостью и небрежностью.

Никто из нас не опускает взгляд и больше ничего не говорит – но спустя какое-то время у Каримова оглушающе звонит телефон, и этот звук разрывает темный невидимый кокон, в котором мы оказались.

Он не берет трубку, но отворачивается, а я отступаю. С отстраненной полуулыбкой становлюсь поодаль и жду ответной реплики.

Дожидаюсь.

Илья зеркалит мою позу и тянет:

– Значит, развод…

Мне не очень нравится, что он при этом выглядит довольным. Я уже жду какого-то подвоха – это же Каримов.

– У меня есть три условия.

– Не интересует, – выдыхаю почти с облегчением. Пусть уж лучше играет в открытую.

– Тогда тебе придется не сладко, золотая.

– Ничего страшного, – продолжаю улыбаться. – Уверена, что даже при твоих связях я смогу добиться своего. Хотя какие там связи? Если ты даже не раскопал правду про меня и события трехлетней давности…

Я осознанно давлю. Я до одури хочу признания его вины, рассказа о том, что он все-таки понял, кто на самом деле стоял за всем, повинной, извинений… черт его знает, зачем, просто для того, чтобы дать мне сатисфакцию. Но нет, молчит, смотрит насмешливо и гнет свою линию.

– Даже не узнаешь про условия?

– Уверена, что там будет про железные башмачки, так что нет, – пожимаю плечами.

– А ты попробуй. Не устроит – поднимешь знамена.

Вздыхаю.

Как бы ни была теперь крепка моя крепость и уверены в себе защитники, этот день выпил меня досуха. Я чувствую себя аленьким цветочком, с которого упал последний лепесток… А чудовище?

Чудовище так и не превратилось в принца.

Он не дожидается ответа – не в манере Каримова ждать. Подходит ко мне и передает какую-то записку.

– Приезжай по этому адресу… – смотрит на свои дорогущие часы на загорелом запястье, – через два часа. Заходить даже не обязательно.

Я отрицательно качаю головой, но записку беру. Просто чтобы он не начал впихивать ее мне в руку. И уже держусь за дверную ручку, когда слышу.

– Следующее условие узнаешь, когда выполнишь первое.

– Не интересует, – отвечаю спокойно.

Только в лифте позволяю себе привалиться к стенке и зажмурится. Я одновременно переполнена самыми разными эмоциями и опустошена, а это не самое удачное сочетание, чтобы держать лицо. Но из лифта на первом этаже выхожу ровно.

Записка жжет руку, и я, поколебавшись, читаю незнакомый адрес.

А потом выкидываю бумажку в урну.

Глупости… не собираюсь снова играть по его правилам!