Текст книги "Не поддающийся (чувствам) (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 9.

Вся одежда мокрая – хоть выжимай. С каждой секундой находиться в ней все более и более некомфортно. Черт с ним, переоденусь. Хотя… Во что?

Влажные брюки и блузку вешаю на полотенцесушитель. И беру из плетеной корзинки банное полотенце. Оно укутывает меня от подмышек до середины бедер. Такое себе одеяние, но другого тут нет. А находиться в чужом доме в ванной, пусть и запертой, в одном только белье – нет-нет. Лифчик и трусы, кстати, тоже мокрые, и противно липнут к телу, но их снять – вообще не вариант.

Тут вообще все – не вариант. Эта правда вдруг обрушивается на меня так же обильно и стремительно, как ливень на машину двадцать минут назад.

Зачем я сюда приехала? Цветы смотреть? Реально?! Я стою, одетая только в мокрое белье и в полотенце, находясь в доме черт знает где, наедине с мужчиной, который мне даже не нравится!

И все только потому, что Леонид вежлив, предупредителен, улыбчив, сыплет комплиментами и никогда не повышал на меня голоса. В отличие от Ватаева, который только и делает, что орет на меня, язвит, целует и трахает. Но я бы все отдала, чтобы Рус сейчас оказался рядом.

В дверь раздается стук, от которого я почему-то вздрагиваю.

– Рена, я принес тебе банный халат.

Это вот кстати. Только дверь открывать почему-то не хочется. Но я заставляю себя. Жду, что Леонид протянет мне халат в приоткрытый проем, но Каминский неожиданно тянет дверь на себя, и я выпускаю ее.

Халат в его руках белый. Это первое, на что я почему-то обращаю внимание. Наверное, потому, что подсознательно не хочу смотреть ему в глаза. Но я снова заставляю себя. В этот раз – поднять взгляд.

И все мгновенно становится предельно ясно. Тяжелый мужской взгляд, настолько тяжелый, что под его тяжестью ползет вниз полотенце, и я едва успеваю подхватить его. И тут же отступаю назад – все под той же тяжестью мужского раздевающего взгляда. Хотя чего там раздевать-то – я уже почти все сняла с себя сама.

– Леонид… – мой голос звучит на удивление твердо. Но я даже не могу выставить вперед руки, чтобы не дать ему подойти ко мне ближе. Потому что я намертво вцепилась пальцами в полотенце. И потому что эти пальцы дрожат. – Леонид, ты обещал, что здесь не будет ничего, чего я не захочу.

– Обещал, – его руки вдруг оказываются на моей талии. Его дыхание касается моей шеи, и оно… Оно не жаркое, не холодное. Оно омерзительное до дрожи. – Но ведь ты этого хочешь. Рена, ты сама сюда приехала. Приехала, потому что хочешь. Иди ко мне.

У меня безвольно разжимаются пальцы. Краем сознания я фиксирую, что полотенце ползет вниз. Но царит во мне сейчас другое.

Рена, ты приехала вечером домой к преподавателю. Ты и в самом деле думала, что мы будем обсуждать твою курсовую работу? Ты же умная девочка, Рена. Ты приехала сюда ради другого. Ну, не будь букой, иди ко мне.

Нет, Юлиан Аркадьевич выдал мне авансы зря. Никакая я не «умная девочка». Я идиотка, потому что приехала как раз из-за курсовой. Наивная дура, а никакая не умница.

Тогда.

Но не сейчас.

И если то, что происходит сейчас, это повторение той ситуации – экзамен на то, как я усвоила заданный мне урок – я готова сдавать этот экзамен. Прямо сейчас. Без подготовки.

И слизню липкого ужаса, который зашевелился во мне, я не дам шанса. Я сожгу, спалю его в своей ярости.

По хрен, что полотенце упало. Мне все равно его нечем держать. Пальцы одной руки сжимаются в кулак, другую отвожу назад. Как учили меня. Как учила других я.

И мы оба – и я, и Каминский – вздрагиваем от того, как хлопает входная дверь. Леонид резко отступает назад.

– Черт… Кто это?!

Он открывает дверь, и со стороны входной двери слышится громкий и как будто даже веселый голос.

– Ленечка, это я! Дорогой мой, прости великодушно. У меня спустило колесо. И я вынужден был вернуться. Надеюсь, не слишком нарушил твои планы?

Каминский прижимается затылком к стене.

– Черт, это дядя вернулся. Ладно… – выдыхает. – Сейчас познакомлю тебя с ним.

И я выныриваю на поверхность того омута, в который меня погрузил этот голос.

– Как… – прокашливаюсь. – Как фамилия твоего дяди?

– Я же тебе говорил…

Да я половину твоей болтовни пропускала мимо ушей!

– Я забыла. Как?!

– Авдеев.

Качаюсь от приступа краткого головокружения. Этот экзамен я не готова сдавать!

– Юлиан… – начинаю натянувшимся сухим ртом.

– Аркадьевич, – заканчивает за меня Каминский. – А говоришь – забыла.

Такое забыть невозможно…

Каминский выходит из ванной, а я остаюсь. Замираю. Почти не дышу. Прислушиваюсь. Там два голоса. И мне не кажется. Как это может показаться?!

Это тот же голос. Это то же имя. Это тот же человек.

И когда мне кажется, что голоса начинают приближаться – срываюсь с места.

Меня ведет паника. Страх. Ужас. Но какая-то часть меня все-таки неподвластна всему этому. Именно она помнит про второй выход. Именно она заставляет меня сдернуть с крючка у черного входа какую-то куртку.

Я давлю на дверную ручку – и, о чудо! – она не заперта. Остаток разума напоминает, что мои вещи остались там, на тумбочке у главного входа – сумка, в которой все: документы, банковские карты, телефон. Моя одежда осталась в ванной на полотенцесушителе. И я снова замираю.

В этот момент меня окликают.

– Рена! Ты куда?

Я не знаю, кому из них двоих принадлежит этот голос. Ничего не знаю, кроме одного – мне надо бежать отсюда. Резко дергаю ручку и, как пробка из шампанского, вылетаю в майскую грозу.

***

Не знаю, сколько длился этот провал в памяти, в котором только редкие прорехи в виде мокрой земли под ногами, заборов, лупящих сверху капель и отдаленных раскатов грома. У меня нет ни одного средства понять, сколько прошло времени. Все вокруг в такой же серой плотной пелене дождя. Сколько я бежала? Далеко ли я убежала? Где я? Вокруг только дождь, деревья, заборы. И впереди темнеет что-то.

Автобусная остановка. Хоть какое-то укрытие. Правда, на мне и так нет ни одного сухого клочка, ни одной сухой нитки. Ноги скользят по земле, но вот я уж на бетонном основании остановки. Падаю без сил, пытаюсь отдышаться. И осознать положение, в котором оказалась.

Я сбежала. Это плюс. Единственный. Я хрен знает где, без телефона и денег. Из одежды на мне трусы, лифчик и чья-то куртка – наверное, Авдеева. Меня передергивает, но снять ее я не могу. Куртка тоже насквозь промокла, однако она – мое единственное спасение от публичного позора, хотя укрывает меня чуть ниже трусов. Правда, смотреть на меня тут некому.

Но я же не могу сидеть тут вечно. Смотрю на свои босые, голые, заляпанные грязью ноги. По телу вдруг проходит почти неконтролируемая судорога, горлом рвется, обдирая, тоже неконтролируемый всхлип.

Что мне делать, что?! И откуда ждать помощи?!

Ты должна, должна со всем справиться сама. Но как же страшно, господи, как страшно…

– Что, сестричка, неприятности?

Я подлетаю с сиденья, мой визг перекрывает шум ливня. А из дальнего темного угла остановки на меня смотрит человек. Я все-таки давлю первое паническое желание снова бежать. Сжимаю у горла ворот куртки, грудь и шея под пальцами ходит ходуном. Сами пальцы тоже. А я смотрю на человека в углу. Это бомж.

– Да не верещи ты так, не трону я тебя, – говорит он с опаской. – Дождь пережидаю просто. Льет вон как.

И тут меня все-таки подкашивает – всем и сразу. Падаю обратно на сиденье и захлебываюсь истерическим смехом.

Не трону я тебя…

Этот точно не тронет. И я снова давлюсь смехом.

Мужик молчит. Терпеливо ждет, пока я успокоюсь. Это происходит внезапно. На смену смеху приходит икота. Сильная и никак не проходит. Перед мои носом появляется бутылка. Пластиковая полтарашка пива.

– Глотни, сестричка. Полегчает.

В голове голосом Ленэры скороговоркой звучит перечень болезней, которые я могу вот так подхватить – если выпью из этой бутылки. И я делаю щедрый глоток. Ох… Пиво крепленое, похоже.

– Держи, – перед моим носом появляется обломанный кусок булки. – Это ерш.

Я жадно и бездумно жую хлеб. Слева тянет табачным дымом.

– Прикурить тебе?

Едва не давлюсь сначала хлебом, а потом очередным приступом хохота. Дышу шумно сырым воздухом и табачным дымом. Все-таки судьба не всегда вертит мои желания на фаллическом предмете. И послала мне спасение. Напоили, накормили, покурить предложили. Что еще надо?

И я поворачиваюсь к своему рыцарю. Он смотрит на меня, щурясь сквозь дым.

– Ну, будешь курить?

Я ошиблась. Он не бомж. От него не пахнет, и он не грязный. Просто замызганный мужик пятьдесят плюс в сложных жизненных обстоятельствах. Одежда потрепанная, но вполне чистая. В отличие от моей – сухая.

– Веня я, – неожиданно представляется мужик. – В смысле, Вениамин.

Самый настоящий рыцарь Вениамин.

– Рена. В смысле, просто Рена.

Он кивает, затягивается.

– А я тут подрабатываю. Разнорабочим. Работу закончил, а оно как ливануло.

Я молчу. Что-то стучит в голове. Какая-то мысль. Вениамин косится на меня с любопытством.

– Что, сестричка, попала в переплет?

Переплет? Вот так это выглядит с его стороны? Сидит человек на автобусной остановке, пережидает ливень. И тут на остановку влетает девица, босая, с грязными ногами, в куртке на голое тело, истерически ржет, икает.

Это не переплет. Это другое слово на букву «п».

Давлю очередной всхлип. Кошусь на черный рюкзак рядом с Вениамином.

– Вениамин, а у вас есть телефон?

Кивает.

– Что, позвонить надо?

Надо. Очень надо! И мне без сомнения протягивают телефон – маленький, черный, кнопочный.

Мое спасение.

В числе того, что первым делом рассказывают в фонде «Ты не одна» – это то, что обязательно надо знать на память как минимум два номера телефона, по которым вы можете позвонить в трудной ситуации. Это касается не только женщин, в принципе.

Я это правило исполнила твердо. Мои два номера – Ленэра и Аир. Но сейчас в голове вертится совершенно другой номер. Третий. Я никак не могу вспомнить, воскресить в памяти момент, когда я запоминаю этот номер. Но сейчас он всплывает поверх номеров Ленэры и Аира.

Номера Рустама.

Я уговариваю себя. Кто он для меня? Нет, кто я для него? Коллега. Три поцелуя. А, нет, уже четыре. Или пять? Один секс. Несколько ссор. Один синяк. Этого достаточно, чтобы звонить ему? Чтобы вешать на него свои проблемы, просить приехать, забрать? Это же надо будет объяснять – почему я здесь, не пойми где, только в белье и куртке, босая, с грязным ногами. А вокруг по-прежнему, не утихая, льет дождь – правда грома уже не слышно. В такую погоду хозяин собаку из дома не выгонит – так, кажется, говорят. А чего ради чего Рустаму в проливной дождь выходить из дома и куда-то ехать?

Нет, надо звонить Аиру, это самое правильное. Ему тоже придется это все как-то объяснять. Но у него точно есть ради чего сюда ехать. В любви и поддержке дяди я не сомневаюсь.

Но вопреки этому разумному наверху, в голове, изнутри, откуда-то из живота поднимается другое желание. Оно не разумное, оно какое-то животное, инстинктивное. Если тебе холодно, надо свернуться калачиком, обнять себя, занять как можно меньше места. А если тебе плохо, страшно, ты в тупике и в слове на букве «п», но не переплет – то надо звонить Рустаму. И это желание сильнее всех доводов разума про то, кто я для него.

Я знаю, кто он для меня.

– Что, забыла номер?

Я моргаю, будто просыпаясь. И уверенно набираю непонятно как запомнившиеся мне цифры.

Долгие гудки. Долгие-долгие. Рустам не берет трубку. Да и с чего бы ему взять, если звонят с незнакомого номера. Отправить SMS, что это я?

У меня дрожат пальцы. Звонок завершается. Надо звонить Аиру. Это самое правильное решение.

– Не берут трубку? – Вениамин проявляет нешуточный интерес к моему «переплету». – Может, кому другому позвонить?

Вот именно. И рыцарь Вениамин о том же. Звони Аиру! Но я делаю повтор дозвона.

Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, возьми трубку. Ты мне так нужен.

***

Льет просто как из ведра. Дворники работают на полную катушку, но едва справляются. Машины еще едут, но минут двадцать такого ливня – и поплывут.

Звонок телефона в шуме дождя глухой. Бросаю взгляд на экран. Неизвестный номер. Мой телефон на корпоративном тарифе, где стоит жесткая система фильтрации, которая не пропускает ни спамеров, ни мошенников. Этот номер пропустила, значит, в нем нет ничего подозрительного. Но, мать вашу, пятница, вечер, никакие незнакомые номера не входят в мои планы. Делаю громче музыку. Если кому-то очень надо, напишут в мессенджер.

Звонок обрывается. И почти тут же снова трезвонит. Кажется, те же цифры. Да кто там такой неугомонный?! Нажимаю кнопку на руле, принимаю звонок на внешние динамики и рявкаю:

– Да?!

Тишина. Мне никто не отвечает. Похоже, система фильтрации дала сбой. Пробив номера? Запись голоса? Надо будет отцу рассказать, что все-таки просачиваются левые звонки. Я уже кладу палец на кнопку, чтобы оборвать звонок, как вдруг слышу вздох.

Из динамиков. Чье-то дыхание. Там, на том конце. Я не успеваю осознать, что это значит, как из меня само собой вылетает:

– Рена?

Я идиот. С чего бы она? Да еще с незнакомого номера? Да еще бы молчала?! Но сердце уже ускоряется, пытается ритмом успеть за работой дворников. Щетки не справляются. Сердце тоже.

– Рена, Рена, это ты?!

Я идиот. Там какой-то робот, наверное, который сейчас пишет мой голос. А я ору, как дурак: «Рена, Рена!».

И тут из динамиков всхлип. Тихий. Сердце в горло и мороз по коже. И голос. Ее голос.

– Рус, забери меня, пожалуйста…

***

Он что-то говорит – громко, много, но я не слышу. Когда Рус все-таки взял трубку, когда я услышала его голос и короткое: «Да?», у меня просто все слова застряли в горле. Натуральный спазм, и не могу ничего сказать. А он вдруг: «Рена? Рена, это ты?». И вот я сижу и реву. Будто мало на мне влаги.

– Рена, ты где?! Рена, ответь мне! Рена, что с тобой?! – с каждым словом голос Руса звучит все громче, он уже не кричит, он орет. И это приводит меня в чувство.

– Я… – приходится прокашливаться. – Рус, я… Ты не мог бы забрать меня?

– Адрес?!

Я поворачиваюсь к Вениамину и повторяю шепотом, мимо трубки: «Адрес?». А потом, выслушав, снова повторяю, но уже обратным транзитом, в трубку, сказанное Веней – все, вплоть до того, какой это километр какой трассы и название остановки.

– Ты цела? Тебе что-то угрожает? Почему номер чужой? Кто рядом с тобой? – сыплется из трубки.

– Я… – и снова нет слов. Только острое желание, чтобы Рус оказался рядом. Вот прямо сейчас. И от этого дурацкий очередной всхлип.

– Я вызываю полицию. И скорую.

– Нет! – вот это прямо очень сильно отрезвляет. Так, что даже Вениамин шарахается от моего крика. Когда я представляю, что сюда приезжает скорая, полиция. И им всем придется объяснять, каким образом я в таком виде тут оказалась. А я не готова. – Нет, Рус, со мной все в порядке! Не надо… Не надо ни полиции, ни скорой! Просто… просто приезжай за мной.

– Уже еду. Будь на связи. Пожалуйста. Рена, дождись меня, очень прошу. Я не слишком далеко.

Вениамин изображает пантомиму, показывая, чтобы я не очень-то тратила секунды и минуты его мобильного.

– Хорошо. Рус, я отключаюсь. Жду тебя.

Возвращаю телефон Вениамину.

– Спасибо. За мной приедут… скоро. Еще раз спасибо.

Накатывает опустошение. Вениамин что-то бормочет, убирая телефон в свой рюкзак. Шум дождя сильный, но уже почти умиротворяющий. Мимо остановки несутся потоки воды. Ничего себе, сколько осадков выпало, пока… Пока у меня мир опрокидывался.

Звонко и пронзительно верещит телефон. Веня с ворчанием снова достает его из рюкзака.

– Сдается, это тебя, сестричка.

Да, точно, это номер Руса.

– Да?

– Проверка связи. Рена, как ты?

Я сижу, мокрая, босая, на автобусной остановке, с чужим кнопочным телефоном у уха, и улыбаюсь сквозь слезы.

– В порядке.

– Ты точно цела? Как ты там оказалась? Поговори со мной, Рена!

Вениамин рядом со мной корчит рожи. Ему, кажется, все слышно. И мне слышно, как там у Рустама звучат автомобильные гудки.

– Со мной все в порядке, – говорю, как могу, уверенно. – Ты, пожалуйста, не отвлекайся за рулем на телефон. Я в порядке. Я тебя жду.

– Скоро буду. Рена, скажи мне это еще раз. Ты цела?

– Да. Все, до связи.

Я отдаю телефон Вениамину, он закатывает глаза.

– Какой он у тебя… Клуша!

Я не спорю. Просто вдруг порывисто обнимаю своего рыцаря.

– Ладно, ладно, – ворчит Вениамин. – Так и быть, дам тебе еще отхлебнуть.

***

Огромный черный джип подлетает к остановке и замирает в облаке блестящих брызг. Словно в слоумошен.

– Ишь, шустрый какой… – бормочет Вениамин и замолкает. Слоумоушен выключается. Из машины вылетает Рус.

Он замирает передо мной, смотрит молча. А я любуюсь им. Во мне еще на несколько глотков больше ерша – что бы это ни значило. И я не могу не любоваться Русом. Это почему-то единственное, на что я сейчас способна.

Рус резким движением стягивает с плеч пиджак, набрасывает его мне на ноги. А затем так же резко оборачивается к Вениамину. Кажется, делает шаг.

Я впервые в жизни вижу такое. Под взглядом Рустама Веня, как в мультике, будто не делая никаких дополнительных движений, вдруг оказывается снова в углу, на дальнем краю сиденья. И оттуда слышится опасливое и торопливое:

– Братик, ты чего-то не то подумал! Слышь, смешливая, скажи своему!

И тут я, наконец, просыпаюсь из любования. Трезвею. Что-то еще. Хватаю Рустама за руку.

– Рус, нет, это не то, что ты подумал! – я не знаю, что он подумал, но смотрит он на Вениамина страшно. И я вижу вдруг, как сжимаются в кулак пальцы Рустама. А так нельзя, Веня же мой рыцарь! – Это Вениамин! Он мне ничего плохого не сделал. Наоборот, помог. Телефон дал. Он… он хороший! – инфантильно заканчиваю я.

– Напоил, накормил, телефон дал, – вносит Веня все так же опасливо вклад в свою защиту. Рус смотрит на меня, потом на него. Вытаскивает из кармана брюк портмоне, вытряхивает оттуда купюры и протягивает Вениамину.

– Спасибо, брат.

Я еще успеваю увидеть, как круглеют глаза Вениамина при виде купюр в своих руках. А потом Рус подхватывает меня на руки и несет к машине – через потоки воды по асфальту и ливень сверху.

***

Из включенной на максимум печки на мои ноги дует теплым воздухом. Я поворачиваю голову к Русу, и мы молча смотрим друг на друга. Я снова им любуюсь. Лучше и прекраснее человека для меня сейчас нет. И, кажется, не только сейчас. Кажется, это надолго. Если не навсегда.

А вот Рустам в очередной раз сканирует меня взглядом.

– У тебя куртка мокрая, – его голос хриплый. – Ты мерзнешь. Ее надо снять.

Да, на мне только насквозь мокрая куртка. Куртка Авдеева. И ее мне сейчас дико хочется снять. Наконец-то.

Пиджак Руса, тоже уже не совсем сухой, прикрывает мне колени.

– Под ней ничего нет, – отвечаю тихо.

Это все звучит и выглядит дико. Это все очень трудно объяснить. Но ты же приехал за мной. Ты же понимаешь!

Ты должен понять… Ты. Именно ты.

Рус коротко кивает, быстро расстегивает рубашку, стаскивает с плеч и протягивает мне.

– Переоденься. Я отвернусь.

И в самом деле отворачивается к боковому стеклу.

Я какое-то время смотрю на его четкий профиль. На то, как натянулась шея.

Ты же видел меня без одежды! Хотя… Тогда на мне тоже было белье. Ты его не до конца снял. И теперь я тоже в одном белье. Все словно замыкается в какой-то круг.

Мы были с тобой близки. Ты стал моим первым мужчиной. И теперь ты отворачиваешься, чтобы я переоделась? Что ты за человек, Рустам Ватаев? Кто тебя такого создал?

И где ты был так долго?!

Куртку с наслаждением выкидываю из машины. Рустам дергается на звук хлопнувшей двери, но не оборачивается.

– Рена, что происходит?!

– Выбросила куртку, – я неловко натягиваю его рубашку, торопливо застегиваю пуговицы. – Она мне не нравилась. Все, можешь оборачиваться.

Рус сканирует мой внешний вид, кивает. Машина трогается с места.

– Мы поедем не быстро. Дождь все никак не утихнет.

Мы едем по потокам воды. Такие же потоки воды льются по лобовому стеклу. Я не спрашиваю, куда мы едем сквозь всю эту воду.

Согреваюсь. Отпускает дрожь. Меня укутывает теплая сухая рубашка, от которой совершенно умопомрачительно пахнет. Мои колени накрыты безупречным пиджаком Руса – наверняка, дорогим, но он без раздумий кинул его к моим ногам. И сквозь дождь меня везет на своей машине мужчина, которым невозможно не любоваться.

Уверенные руки на руле. Часы, оплетающие широкое запястье. Мощные голые плечи. Треугольник темных волос на груди. Резкий профиль и поджатые губы.

Самый прекрасный человек на свете. И с ним мне все равно куда ехать. Лишь бы с ним.

Машина останавливается перед выездом на трассу. Рус оборачивается ко мне. Боже, я и забыла, что самое красивое у него на лице – брови!

– Согрелась?

– Да.

Машина выезжает на трассу. Здесь воды меньше, но все равно много.

– Рус, мне надо тебе кое-что рассказать.

– Я очень хочу тебя послушать, Рена.

Ты меня, главное, услышь. Важнее этого для меня ничего нет.

***

У всего этого есть какое-то разумное объяснение. И сейчас я уже готов его выслушать. Это даже хорошо, что Рена вызвалась сама все рассказать, и мне не надо будет вытаскивать из нее ответы на свои вопросы.

Ответы, которые мне нужны, и которые я уже готов слышать. Еще десять минут назад я ничего бы не услышал. Десять минут назад я был глухим. Мной руководило только одно желание – добраться до Рены. Как можно быстрее. А когда я ее увидел…

У всего этого должно быть какое-то объяснение. Как она оказалась почти без одежды, в дождь, в чужой мужской куртке, без телефона, похоже, и без денег и документов, на остановке где-то в дачном поселке. Хотя в первые секунды самым важным было то, что цела. Ни синяков, ни кровоподтеков – хотя я уже чего только не передумал, пока мчался к ней через дождь. Не так легко обидеть девушку – инструктора по самообороне. Но и полуголая без телефона на остановке в дачном поселке она тоже не должна была оказаться.

У всего этого есть причина. И у этой причины есть имя. И я уверен, что это мужское имя. Во что ты вляпалась, Рена? Кто тебя обидел? Синяков нет, но она явно в шоковом состоянии. Но не молчит. Это очень хорошо. Кажется, во мне просыпаются спавшие до этого начбезовские гены.

– Рена… Не бойся. Рассказывай.

Она глубоко вздыхает. И начинает.

***

Я думала, что никогда и никому не смогу рассказать все. Так, как оно было. И так, как я это прочувствовала. Ленэра не захотела меня слушать. Психологу в фонде – сама не смогла все рассказать.

Наверное, каждой истории приходит свой день и час. Моей – настал именно сегодня и именно здесь. В машине, которая катит сквозь дождь, управляемая обнаженным по пояс мужчиной. Интимнее обстановку для исповеди трудно придумать.