Текст книги "Не поддающийся (чувствам) (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Сатана, он же начальник юридической службы холдинга, Самсонов Юрий Валентинович – невысокий, сухопарый, горбоносый, темные, глубоко посаженные глаза и седые волосы – производил ровно такое же впечатление, что и Ватаев. Тот же вулкан на горизонте. На первый взгляд – ну почему он Сатана? На второй – а, ну ясно, почему Сатана. Пару ему составляла Богиня, его заместитель и правая рука, Ульяна Романовна Мелехова. Я таких женщин близко ни разу не видела. Статная блондинка роскошных форм, которую так сразу и не заподозришь в том, что она зубастый матерый юрист. Но об этой парочке в «Балашовском» говорили с безоговорочным уважением, если не с благоговением.

Но, пожалуй, с самым любопытным членом команды топов «Балашовского» я познакомилась вчера. Именно он подарил мне эти зеленые спирали в горшке, на которые я сейчас смотрела.

Высокий, широкоплечий, сероглазый. Человек, который ведает всем производством «Балашовского». Захар Мелехов. Внезапно – муж Богини.

Вот он совсем не вулкан. От него у меня было ощущение большой горячей печи. Русской печи. И когда он, вручив мне горшок с зелеными спиралями, рассказав пару анекдотов на грани приличия, спросив, можно ли, если что, назвать моими именем новый сорт пшеницы и пообещав забегать, потому что я делаю «что-то по-настоящему интересное, а не вот это все», ушел – в кабинете стало как будто прохладнее без него. Словно он все вокруг согревал собой.

В общем, коллектив подобрался любопытный. Рустам Ватаев казался в этой компании совсем нормальным и даже обыкновенным. Но я была уверена, что это обманчивое впечатление.

Дверь моего кабинета открывается. Запоздало осознаю, что стучали, а я проигнорировала.

А вот и предмет моих мыслей.

– Добрый день, Рена.

Глава 4.

У меня по-прежнему что-то екает, каждый раз екает, когда вижу его высокую широкоплечую фигуру в темном костюме. С которым идеально сочетаются четкие, почти резкие черты лица. В составлении психологического портрета Рустама Ватаева я пока не очень преуспела. Первым слоем в нем считывается все то же, что я увидела при первой встрече. Надменность и сдержанность превалируют. Он настоящий наследный принц «Балашовского». Но ведь семья Ватаевых родом с Кавказа. Где южная горячая кровь, где фирменный кавказский темперамент? Может, я мыслю шаблонами? Или Рустам Ватаев не считает нужным соответствовать каким-то там шаблонам?

Я спохватываюсь и предлагаю Ватаеву сесть. Но он не торопится принять мое предложение, задумчиво смотрит на горшок на моем столе.

– Это и есть трахиандра?

Интересно, откуда он узнал? На знатока комнатных растений Ватаев не похож.

– Да. Захар Мелехов подарил.

Рустам, наконец, садится напротив меня.

– Это знак особого расположения. Надеюсь, Захар тебе не напугал таким подарком.

Как Мелехов может напугать? Напугать – этого про твоего отца. Про Самсонова. И даже... бросаю краткий взгляд на острые скулы, черные глаза и пожатые губы… даже про тебя.

– Нет, конечно. Захар не может напугать. Он добрый.

Черная бровь идеально прогибается. Похоже, слово «добрый» отсутствует в лексиконе Ватаева. И он резко меняет тему.

– Рена, ты не отвечаешь на мои вопросы.

Я и в самом деле взяла паузу. На проект бюджета Рустам, как начальник финансового управления, накидал целую гору вопросов и замечаний. Я пока разгребла только половину из них.

– Я пока не со всем разобралась, – отвечаю честно.

– Давай разбираться вместе. Время уходит. Бюджет надо принять до Нового года.

Это поначалу похоже на мое полнейшее фиаско. То, что Рустам понимает за секунду, я осознаю за пять минут его объяснений. Он ориентируется быстро и четко, я туплю. Но Рустам на удивление терпелив. Его объяснения понятны. И – о чудо – оказывается, мы все разгребли. Всего-то за… О, прошел почти час!

Осознаю, что вдруг стало тихо. И что мы с Рустамом смотрим друг на друга. Точнее, он смотрит на мои губы. Это из-за того, что я сказала очередную чушь? Или из-за… из-за тех поцелуев?

– Извини, – внезапно вырывается у меня. И на вопросительный изгиб его брови поясняю: – Извини за те поцелуи.

Ты же о них сейчас думаешь?!

Мне кажется, у Ватаева дергается угол рта. Только кажется, наверное.

– Ты извиняешься даже за то, что я поцеловал тебя?

Да, точно. На балу же это он… меня.

– Раз, два, три… Нужен третий. Для соблюдения традиции.

Я смотрю на Ватаева, кажется, позорно открыв рот. А он, как ни в чем не бывало, продолжает все с тем же непроницаемым выражением лица:

– Например, на новогоднем корпоративен. Через неделю.

Он мне сейчас поцелуй назначает?!

– Мне кажется, не все традиции… надо вот так четко соблюдать.

– И в самом деле.

Он встает, и в этот момент раздается стук в дверь. После приглашения в кабинет заглядывает Каминский.

– Меня ищешь? – оборачивается к нему Рустам.

Тот широко улыбается то ли мне, то ли Ватаеву.

– Нет, я к Рене.

Ватаев делает шаг в сторону.

– Прошу. Мы только что закончили. Жду окончательный вариант, Рена. Желательно сегодня до конца дня.

Кажется, Ватаев всегда оставляет за собой последнее слово.

За ним закрывается дверь, а я вопросительно смотрю на Каминского. Ты же все слышал. У меня срочная работа. Не тяни.

– С Рустамом непросто работать, верно?

Да вот только что было прямо все отлично. Пока мы не заговорили о поцелуях. Каминский несколько секунд ждет моего ответа, и, не дождавшись, продолжает:

– Он жесткий человек, как и его отец. Но профессионал великолепный.

Ты пришел ко мне сплетничать о Рустаме Ватаеве, Леонид? Как-то это не вписывается в корпоративную этику «Балашовского», мне кажется. В мои этические нормы – точно. Ненавижу сплетни. Все-таки жестом предлагаю Леониду сесть, но он качает головой.

– Нет-нет, я на секунду. Я просто хотел сказать, Рена, что, хотя мы с вами имеем мало пересечений по работе, вы всегда можете на меня рассчитывать. Новички должны поддерживать друг друга.

Насколько я понимаю, мы с Каминским находимся на разных ступенях служебной иерархии «Балашовского». Он выше. Но от таких слов нельзя отмахиваться.

– Хорошо. Конечно. Спасибо.

Он снова широко улыбается

– Обещаете мне танец на новогоднем корпоративе?

Да я просто нарасхват! Выдавливаю из себя улыбку.

– Разумеется.

***

Его Высочество Ватаев-младший согласовал мне бюджет. И на этом можно считать, что наши служебные контакты прекращаются до следующего года – если не случится ничего экстраординарного. И если я задержусь в «Балашовском» на год. Всякая текучка с оформлением платежей проходит уже через подчиненных Втааева. Ну и хорошо. Как-то мне неспокойно в его обществе. Мне бы еще новогодний корпоратив пережить – на котором мне поцелуй назначили. И танец. Слиться, что ли?

Не получилось. Милана строго-настрого велела мне быть. Для неформального знакомства с коллективом. Да я уже со всеми знакома! Но мой шеф неумолим, а мне по статусу не положено с ней спорить.

Я даже сдалась Ликуше. Только слезно попросила ее не делать мой рот еще более похабным, чем он есть. Лика только закатила глаза, но лицо и прическу мне собрала. Одеждой в этот раз обошлась своей, поэтому никаких каблуков, с которых можно навернуться, и никаких подолов, в которых можно запутаться. Да и вообще, строгого дресс-кода не предусмотрено, поэтому брюки, блузка и балетки. Лика одобрила.

Я смотрю на людей, которые собрались в банкетном зале ресторана, арендованного для проведения новогоднего корпоратива «Балашовского». И понимаю, что я здесь все же слегка не на месте. Тут собрался топ-менеджмент, люди, которые росчерком пера – электронного, разумеется – двигают многомиллионные сделки, определяют то, как будут функционировать предприятия, на которых работают сотни, тысячи человек. А я… Я в этом механизме довольно маленький винтик, вспомогательная служба. Более того, я не зарабатываю деньги для холдинга. Я их трачу. Правда, не без выгод для «Балашовского» – социальных, налоговых. Но все же я здесь, если говорить по справедливости, быть не должна.

И все же я здесь.

И Ватаев здесь. Все Ватаевы здесь, и все Балашовы. И Мелеховы, и Самсонов с супругой. И много других людей с самой верхушки служебной иерархии холдинга. Но я все время ищу взглядом фигуру Рустама. Отсутствие дресс-кода для Ватаева-младшего означает, что он без пиджака. И даже без галстука. В манжетах белой рубашки черные с золотом запонки.

Непозволительно хорош. Не в красоте дело – к Ватаеву вряд ли можно применить термин «красивый», ну, в чистом виде. В нем вообще обращает на себя внимание другое. Легкая надменность и спокойная уверенность. Белоснежная рубашка, расстегнутая на две пуговицы. Низкий смех в ответ на какие-то слова Ульяны Мелеховой. Вот он встает, подавая ей руку, приглашая на танец.

– Рена, вы обещали мне танец.

А вот и по мою душу пришли.

Каминский ведет аккуратно. От него пахнет каким-то хорошим нишевым парфюмом. Леонид Каминский недурен собой и входит в число топ-менеджеров Балашовского. Лика его оценила очень высоко. Он умен и обладает неплохим чувством юмора – по крайней мере, то, что он мне говорит во время танца, меня не раздражает. Как минимум, не тупо. А еще Каминский абсолютно безопасен и предсказуем, а это качество я с некоторых пор в мужчинах очень ценю.

Танец заканчивается, что-то начинает говорить ди-джей.

– Рена, могу я вас угостить бокалом шампанского? – я не хочу шампанского, мне одного бокала за глаза, пью я мало, пример Ленэры со мной на всю жизнь. Нет, женщины нашей семьи пить не умеют, нечего и начинать. Но ответить я не успеваю. Леонид смотрит куда-то за мою спину. – Или вы обещали танец Рустаму?

Оборачиваюсь. Рядом с нами стоит Ватаев. Во всем великолепии белоснежной рубашки и черных с золотом запонок. Какие же у него темные глаза…

– Нет, Рена мне обещала кое-что другое.

Да ладно?! То есть, про поцелуй – он вот серьезно?! Да нет. Ну не может быть. Но проверять не хочется. Оборачиваюсь к Каминскому.

– Сожалею, Рустам, но я уже обещала танец Леониду.

– Еще один?

– Еще два.

Каинский соображает быстро.

– Да-да, у меня абонемент на Рену на весь вечер!

Мне не нравится формулировка, что у кого-то на меня абонемент. Но если это позволит мне держаться подальше от Ватаева…

Он склоняет голову.

– Прекрасная сделка, Леонид.

Эй, я вам не предмет сделки! Но эти слова я могу адресовать удаляющимся широким плечам под белоснежной рубашкой.

Мне приходится весь вечер провести в компании Леонида. В процессе мы даже перешли на «ты». И я вынуждена выслушивать про его учебу, проекты, дядю, который во многом определил профессиональный выбор Леонида. Про дядю было особенно утомительно, под конец я уже пропускала половину мимо ушей. И, воспользовавшись отлучкой Каминского в туалет, сбежала.

На Ватаева я больше за весь вечер не посмотрела.

***

На ней такая блузка… Не знаю, как называется эта ткань. Не прозрачная, но все-таки местами да. Там какой-то рисунок, из светлых и темных фрагментов. На плече как раз светлый. И я вижу там лямку. Просто лямка от женского нижнего белья. Но я не могу не думать о ней!

А обладательница этой лямки прячется от меня. Да неужели же всерьез восприняла мои слова о поцелуе? Я и сам не знаю, зачем ей это сказал. Рядом с Реной Петровской я слишком часто совершаю необдуманные поступки, которые не могу себе объяснить. Но все же, чтобы целовать Рену тут, на корпоративе, при всех – это надо быть самоубийцей. Если отец не пришибет меня раньше.

Но меня задевает то, что она так прилипла к Каминскому. Чем он лучше? Да ясно, что ничем. А для меня так даже удобнее. В конце концов, жена Цезаря не должна засматриваться на какие-то там лямочки.

И все же интересно, какое там все остальное, что к этой лямочке прилагается?

Приходится тряхнуть головой, избавляясь от этих неуместных мысоей, и снова пригласить на танец Ульяну – просто чтобы подраконить Захара.

***

К двум часам новогодней ночи салюты стихают. Эти салюты не мешают спать Ленэре, зато их отсутствие делает наш разговор с Аиром более комфортным.

Всех удивляет, что мы называем друг друга по имени. Аир иногда называет Ленэру мамой, но чаще всего по имени. Или по имени и отчеству. Иногда называет племянницей меня. Я же никогда не называю его дядей, он для меня – Аир. Мне нравится его имя, оно ему идет. Если хочу подразнить, зову по отчеству, пришепетывая – Шоршевич. Ленэра для меня – всегда Ленэра. Мне кажется, если я назову ее бабушкой, она очень сильно удивится. А Ленэре в ее возрасте потрясения противопоказаны, что бы она там про себя не думала.

– Какие планы на новогодние? – Аир подливает мне горячего чая.

– Буду работать. Разбираться с делами.

– Трудоголик.

– Кто бы говорил.

Дядя завтра к десяти пойдет на службу, он дежурит. А я, наверно, сегодня высплюсь. Проснусь и буду доедать все салаты, которые наготовила Ленэра. А потом и в самом деле сяду работать. Бюджет у меня есть, теперь надо его распределить. С учетом, что я только-только вошла в основные направления деятельности, дел мне на все новогодние каникулы хватит.

Это было очень верным решением. Потому что во второй рабочий день после новогодних каникул мой неугомонный шеф подкинула мне сверхзадачу.

***

– Милана, у меня же уже утвержден бюджет.

– Сделаем корректировку,

Легко сказать! Это же мне опять придется пересекаться с Рустамом. А придется делать даже не корректировку, там пятьдесят процентов плюсом к бюджету. Нет, я только рада тому, что больше денег пойдет на помощь тем, кто в ней нуждается. Но я не думала, что решения о распределении подобных финансовых объемов принимаются вот так… спонтанно. Ведь сумма даже для «Балашовского» приличная.

– Они вышли на меня буквально вчера. Если мы в это не вложимся, роддом закроют.

Все выкладки по этому роддому я получила от Милана и уже подробно изучила их. И все про это дело я понимаю. Один из подмосковных муниципалитетов закрывает роддом под тем предлогом, что здание находится в аварийном состоянии, а денег на капитальный ремонт в бюджете нет. Были уже и народные сходы, и пикеты у администрации, и записи видеообращений, но ничего не поменялось. А жители полагали – и не без оснований полагали – что если роддом закроют, то его уже не откроют. И куда девать женщин – находящихся в положении или которым надо рожать? Москва, соседние города? Спорно. И опасно.

– Им бы надо было раньше к нам обратиться. Ну да что теперь. Рена, роддом – наш приоритетный проект. Я хочу, чтобы ты им занялась в первую очередь.

Я думала, что у меня будет больше свободы маневра. Что в рамках бюджета я буду планировать сама. Да я и распланировала уже. Теперь все переделывать придется. Да еще и с Ватаевым снова общаться. Хотя это меня обрадовало. Где-то в глубине души.

– Рена, не воспринимай это как вмешательство в твою работу. Или как то, что я тебе не доверяю.

Я плотнее сжимаю губы. Это Милана такая проницательная или это я так плохо владею своим лицом, что она все легко считывает?

– Это моя личная просьба, Рена, – в первую очередь заняться этим роддомом. Обещаю, что не буду злоупотреблять такими просьбами.

Вообще-то, Милана имеет полное право распоряжаться моим временем и тем, какие проекты двигать. Но ее «личная просьба» льстит мне. Мне приятно, что она доверяет мне. А потом я включаю голову. Личная просьба – неспроста. Да и спонтанность Милане Балашовой не свойственна, насколько я ее оцениваю.

Мне приходит в голову неожиданная мысль, и она почему-то сразу оказывается у меня на языке.

– Вы родились в этом роддоме, Милана?

Ну да, да! Это же очевидно. И тогда совершенно понятно.

– Нет. Но я считаю неправильным лишать женщин помощи в такой сложной ситуации, – а потом, после паузы, негромко добавляет: – Наша с Артуром мать умерла во время родов. Так же, как и ваша мама, Рена.

Меня почему-то не удивляет, что Милана об этом знает. Острота потери давным-давно притупилась, чтобы реагировать на это бурно. Больше меня поражает откровенность Миланы. И то, что мы с этой красивой успешной женщиной в чем-то схожи. И следующие слова у меня получаются сами собой.

– Я все поняла, Милана. Сейчас же займусь вопросом роддома.

***

– Рена, у нас так не принято.

Какой же ты зануда, Рустам Ватаев! Как меня достали твои безупречные костюмы и белоснежные рубашки!

– Я знаю.

– Я не могу просто так взять – и выложить из кармана плюс пятьдесят процентов к твоему бюджету.

Да иди ты! Я чувствую себя попрошайкой, хотя таковой не являюсь. Я не для себя прошу эти деньги. И даже не по собственной инициативе.

– Это решение Миланы.

– Я поговорю с ней.

Несомненно, поговорит. Они птицы другого полета, и говорить будут иначе. В конце концов, они оба Ватаевы, мачеха и пасынок. Задумываюсь вдруг, какая у Рустама мать. И где она. Так, подумаю об этом потом.

– Незачем. Милана приняла решение. Она имеет право принимать такие решения.

Ватаев выразительно выгибает бровь. Черт. Как у мужчины самой красивой частью лица могут быть брови?!

– А смета? А подрядчики? – голос Ватаева тихий и обманчиво ласковый. – Кто все это будет делать, Рена? Кто контролировать? Мы должны понимать, на что расходуем такие суммы.

Ой, вы еще и не такие суммы расходуете! Правда в том, что эти суммы контролируют люди, которые уже члены команды. Которым Ватаев доверяет. И проверяет, конечно. А я? Я для него никто.

И вдруг – хотя, наверное, не совсем вдруг – это поручение и для меня становится личным. Тут и личная просьба Миланы, замешанная на наших с ней схожих судьбах, и желание доказать Ватаеву, что я могу потянуть такие крупные проекты. Нечего на меня так снисходительно смотреть! Что ты понимаешь о потребностях беременных женщин! Я тоже ничего, но все-таки женщина! Ну, почти.

– Я планирую выехать на место и все изучить.

– Только планируешь?

Как же меня бесит его снисходительность! Да, я ни хрена не понимаю ни в стройках, ни в капитальных ремонтах, ни в сметах. Но это не значит, что я не смогу разобраться в этом на необходимом для принятия решения и для контроля уровне!

– Я выезжаю завтра.

– Ну, вот вернешься с конкретикой – тогда и поговорим.

Все-таки Гульнара тогда правильно сказала – тролль! Кощей, который над златом чахнет. Ничего, я буду не я, если не уделаю тебя. И не вытрясу из тебя, уважаемый Рустам Маратович, все до копеечки.

***

– Ты опять туда?

– Угу, – я не отрываюсь от бумаг. Странно, но Ленэра не делает мне замечания, что я читаю за столом.

– Не слишком часто ты туда ездишь?

– Это моя работа.

Неожиданно меня поддерживает Ленэра.

– Это безобразие, что собираются закрывать роддом, – она подливает нам чая. – Рена делает важное и нужное дело

О, это, наверное, женская солидарность. Милана вот понимает. Ленэра понимает. Главный врач роддома понимает. А вот Аир не очень понимает. И совсем не понимает Ватаев!

А, может быть, все дело в том, что для Ленэры эта история тоже личная. Милана Балашова и я каждая потеряла мать. Ленэра потеряла дочь.

Рано я радовалась поддержке Ленэры. Она заходит с другой стороны. И с козырей.

– Вот сейчас бы тебе очень пригодилось юридическое образование, Реночка.

Ух ты. Даже Реночка. Это вот прямо тревожащий признак того, что Ленэра собирается взяться за меня всерьез. Меня спасает звук пришедшего сообщения. Это водитель служебной машины. Да, теперь не только Аира забирает служебная машина.

Торопливо допивая чай, запихиваю бумаги в подаренный Ленэрой портфель. Как в тему оказался подарок!

– Я подумаю, обещаю.

***

– Рена Арленовна, как думаете…

– Можно просто Рена. Пожалуйста.

– Рена, ну как вы думаете – получится у нас?

Главный врач роддома, плотного телосложения блондинка лет сорока пяти, практически подобострастно заглядывает мне в лицо. Ей ли это делать? Сколько через руки этой женщины прошло новых маленьких бесценных жизней? Через ее руки, через руки других врачей роддома, которым она управляет? А теперь эта женщина заискивающе смотрит на меня. Мы ведь дали им надежду. А теперь все уперлось в одного упрямого финансиста, который цепляется к каждой цифре, к каждой букве.

Я делаю глубокий выдох.

– У нас все получится… Юлия Борисовна.

Мне приходится произнести имя главного врача через заметное усилие. Хотя эта женская форма имени, но все равно мне это имя дается с усилием. Я надеюсь и верю, что когда-нибудь и это меня отпустит.

Врач неуверенно улыбается мне, и я добавляю тверже:

– Не сомневайтесь. Все будет. Дайте мне еще несколько дней.

На то, чтобы, если ничего не получится, придушить Рустама Ватаева без свидетелей и со стопроцентным алиби.

***

Не знаю, зачем я упираюсь. Новый бюджет по направлению благотворительности можно было согласовать еще две недели назад. Но я упираюсь. Зачем-то цепляюсь ко всему подряд. Зачем я это делаю?

Чтобы наблюдать, как краснеют ее щеки, как румянец переходит на шею, и даже ниже, туда, где я видеть не могу. Как сверкают ее глаза. Как она наклоняется, и я чувствую слабый аромат ее духов. Или так пахнут не духи, а сама Рена.

Я объясняю себе собственную дотошность тем, что привык все делать, как следует. Но правда заключается в том, что я растягиваю свое общение с Реной. Когда бюджет будет согласован, легальных поводов вот так плотно общаться с ней у меня уже не останется. А сам я останусь без аромата ее духов, без ее румянца, без блеска ее глаз. Без удовольствия разговаривать с ней, хотя сам предмет разговора совсем не для удовольствия – сметы, строки бюджета, цифры. И споры. Мне даже споры с ней нравятся.

И я тяну время, пока могу.

***

– Рена Петровская – удивительная девушка, правда?

Мы с Леонидом пьем кофе. Это стало уже привычкой. Вот с ним тянуть время нет никакой необходимости, но его направление – такой огромный пласт работы, что там еще делать и делать. Мне нравится его общество, с Леонидом легко. Правда, на новогоднем корпоративе я в моменте был готов ему всечь. Какого он к Рене прилип?! Потом одумался, конечно. И к лучшему, что прилип. Каминский – мой щит от Рены Петровской и отношений, которые мне не нужны. А еще с ним можно о ней поговорить.

Противоречиво, да.

– Толковая, – отвечаю уклончиво.

– У вас, кажется, контакт налажен?

Это что за вопросы? Откуда?! Или мне кажется подтекст там, где его нет?

Каминский на мой хмурый взгляд вскидывает руки, смеется.

– Извини. Просто мне она нравится. И если с твоей стороны путь свободен…

Интересно, это только мне прочитали лекцию о недопустимости служебных романов, а в своде корпоративных правил такой строчки нет? Впрочем, какая разница – есть, нет? И Леонид, и Рена – взрослые люди, сами разберутся.

Я усилием воли давлю глухое раздражение и заставляю себя кивнуть.

– Я не мешаю работу и личное.

Каминский улыбается. Мне его улыбка не нравится. В нашем бизнесе примеров совмещения работы и личного – пруд пруди. Артур и Света, мой отец и Милана, Захар и Ульяна. Но на меня это правило не распространяется.

– Я все понял, – Леонид салютует мне кофе. – Извини, если был бестактен. Последний вопрос. Вы согласовали бюджет? Мне просто надо знать, сколько еще будут продолжаться эти командировки Рены?

– День-два – и все будет готово.

– Отлично!

***

Я, наконец, получаю электронное «Согласовано» от Ватаева! Впору открывать шампанское. Но я, вместо этого, звоню Юлии Борисовне, на следующий день снова еду к ней. Мы втроем, уже с представителем подрядной организации ходим по зданию, главный врач буквально бурлит энергией, я тоже довольна как слон. Дело сделано. Мне надо переключаться на другие проекты, которые никто не отменял. Но я уверена, что еще не раз приеду сюда, чтобы своими глазами смотреть, как двигается дело.

***

«Коллеги, напоминаю, что завтра состоится празднование юбилея компании. Подробности…»

Смотрю на сообщение. Какое празднование? Откуда юбилей?! Опять корпоратив?!

Я так погрузилось в задачи, связанные с капитальным ремонтом роддома, что пропустила эту информацию. Торопливо листаю письма. Ага, вот же было первое сообщение на эту тему. Я его пропустила. Потом еще одно. А теперь вот завтра уже корпоратив.

Еще одна встреча с Ватаевым. Я только-только успела продышать от него. Только-только начала по нему скучать. И тут…

Ну, ничего! У меня есть спасительный Леонид Каминский, который улыбается, говорит комплименты и наверняка не откажется рассказать мне что-нибудь еще о своем дяде.

Решено!

Правда, это все не объяснило, зачем я надела кружевное белоснежное белье. Там стринги! Ну вот, Рустам Маратович, у вас белоснежная рубашка, а у меня белоснежное белье. У вас запонки, а у меня стринги!

Только знать вам об этом совершенно не обязательно. И на белое надевается черное. Черная кашемировая водолазка, подарок Ленэры. И юбка в пайетках, гуманитарная помощь от Ликуши.

Все, я готова флиртовать с Каминским.