Текст книги "Хирург Коновалов (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 4.

По месту названного Коноваловым адреса находится жилой комплекс повышенной комфортности. Дома с претензией на архитектуру, закрытая территория. В общем, покруче, чем тот дом, в котором живу я. Неплохо зарабатывает, судя по всему, Вадим Эдуардович.

Он поднимет шлагбаум с телефона, но я не тороплюсь заезжать. Самое время, наверное, сообщить, что у нас разное понимание того, что может произойти в ближайшее время. И высадить его здесь. Мне зачем заезжать на закрытую территорию? Как я потом отсюда буду выезжать.

– Шлагбаум на выезд открывается автоматически.

Мне не нравится, что Вадим так легко угадал мои сомнения. И я снимаю ногу с педали тормоза. Открывается автоматически – это прекрасно. И с парковочными местами проблем нет. Я встаю рядом с темно-коричневым кроссовером.

– Рядышком стоим.

Это машина Коновалова? Да мне пофиг. Но машина у Вадима соответствует классу его жилья.

Мне бы не надо парковаться. Мне бы развернуться и уехать за автоматически открывающийся шлагбаум домой. Но я какого-то черта глушу двигатель. Люблю доводить дело до конца. Раз уж я взялась довезти Вадима домой – надо убедиться, что он и в самом деле добрался до квартиры. Правда, очень маловероятно, что с ним что-то случится на закрытой территории элитного жилого комплекса. Но если я его доведу до квартиры, то совесть моя будет чиста.

А, кого я обманываю? Меня подталкивает любопытство. Что еще дальше может отчебучить Коновалов? Я не чувствую никакого страха перед ним. Я точно знаю, что могу сказать «нет», и он меня услышит. Он не тот мужчина, который будет принуждать женщину силой – для этого он слишком избалован женским вниманием. И вообще, когда мне еще выпадет шанс увидеть гладкий мужской пах? Нервно хмыкаю.

Мы поднимаемся на лифте на одиннадцатый этаж. Я никак не могу понять, насколько на самом деле пьян Коновалов. Он стоит, привалившись спиной к матово-серой поверхности лифта, и смотрит на меня. Просто смотрит. И от этого как-то ужасно неловко. Я заставляю себя ответить на его взгляд.

Он и в самом деле привлекательный – если отрешиться от его безобразных манер. Он натуральный блондин, но при этом у Вадима темные брови и ресницы. Он не бледная моль, нет-нет. И глаза у него сейчас совсем не норильские. Но под их взглядом мне по-прежнему неудобно.

Лифт пиликает, останавливаясь. Может быть, сейчас самое время развернуться и уйти? Но я зачем-то выхожу из лифта под приглашающий жест Вадима.

Я не удивлена тем, что у него квартира-студия. Не удивлена, что там просторно. Не удивлена лаконичностью дизайна и мебели.

За моей спиной щелкает замок.

– Ну что, в ванную первый я. Теперь предложить что-нибудь? Вина?

Абсурд зашкаливает. А еще говорят, что любопытство кошку сгубило.

– Я за рулем.

– Можешь остаться у меня до утра.

Какая невиданная щедрость. Отрицательно качаю головой. Коновалов фирменным жестом складывает руки на груди.

– Что тебя смущает?

Вот даже и не знаю, как ответить на этот вопрос. Наверное, то, что мне давно пора уйти. Но я почему-то медлю.

– Я проспался. Сейчас отмоюсь до блеска, зубы почищу – и буду в полном порядке. Не переживай, Ласточка, тебе понравится.

Я не понимаю, что со мной. И почему я все никак не уйду.

– Пошли, заварю тебе чай.

И я снова иду за ним, теперь в кухонную зону. Там стерильно, как в операционной. Только стол черный, как и стулья. Я почему-то чувствую какое-то непонятнее дикое напряжение. Кажется, если Вадим меня сейчас коснется, даже невзначай – я заору и убегу. Но он не касается. Включает чайник, достает кружку, кладет туда пакетик чай. То есть, про чай – он это серьезно? Как и про все остальное.

– Все, я в душ, – Вадим заливает кружку кипятком. – Десять минут максимум.

Щелкает замок ванной. Я какое-то время смотрю на поднимающийся над кружкой пар. А потом, стараясь ступать как можно тише, прохожу к входной двери. Где-то за другой дверью, в другой части квартиры, слышится шум воды. Я поворачиваю внутреннюю защелку, открываю дверь и аккуратно прикрываю ее за собой.

Лифт стоит все так же на одиннадцатом этаже – видимо, в этот поздний час жильцы уже все дома. Я спускаюсь вниз, подхожу к своей машине. Несколько секунд смотрю на машину Вадима. Хорошая, явно новая. Да, со всех сторон привлекателен Вадим Эдуардович – кроме своего характера. Не зря говорят: нет в природе совершенства.

Я сажусь в машину, завожу двигатель, трогаюсь с места.

Шлагбаум открывается автоматически.

***

Понедельник преподносит сюрприз. Я еще не совсем свой человек в этом коллективе, и в неофициальные чаты-болталки не добавлена. А там все воскресенье обсасывали некое видео.

Именно на него я сейчас и смотрю на Женькином телефоне.

О-хре-неть…

На экране Кузнецов лезет с поцелуями к какой-то девушке. Я мгновенно узнаю место – это турбаза. Турбаза, где мы все в пятницу отмечали день медика. Я не видела там Вячеслава. Его там быть не могло – туда поехал только топ-менеджмент.

На экране между тем действие разворачивается дальше. Девушка пытается отбиваться, но непонятно – то ли всерьез, то ли это какая-то игра. Опять же, кто-то это все снимает. Там есть кто-то третий. Кузнецов лезет все сильнее, пытается задрать на девушке топик, лапает за грудь, за попу. И видно теперь, что он пьян. Прямо сильно пьян. В отличие от Коновалова, по которому хрен поймешь, по Кузнецову все предельно ясно. Девушка, наконец, начинает отбиваться всерьез, толкает Вячеслава в грудь, он теряет равновесие и заваливается в кусты. И через какое-то время оттуда слышатся звуки, по которым ясно, что Кузнецова тошнит. Занавес. В смысле, видео кончается.

Я некоторое время смотрю в погасший экран

– Инчик… – Женька трогает меня за локоть. Я встряхиваю головой.

– Слушай, а как он там оказался? В смысле, Кузнецов как там оказался? Его же… не приглашали?

– Он странный вообще, – отмахивается Женя. – Не звали, да. Сам напросился. Он же племянник главбухши, ты знала?

Конечно, нет! Не знала.

Но теперь все более-менее встает на свои места. И амбиции Кузнецова. И его поведение. Нужные человечки – это узкое место для любого руководителя. Выдаю себе мысленный пендель за то, что не выяснила факт родственных связей Кузнецова раньше. Нет, надо напроситься в чаты-болталки, там наверняка много полезного можно найти. А, может, и нет.

Но мне по-прежнему непонятно, зачем Вячеслав поехал на турбазу. Ну ладно, упросил тетку взять его – я общалась с ней по работе, вроде все было ровно, такая типичная главбухша – дородная, с короткой, залитой лаком прической. Пока у нее работают бухгалтерские программы – у нее нет ко мне вопросов. А они работают.

Но вот зачем он поехал туда, куда его не приглашали? Для меня это что-то немыслимое – явиться туда, куда тебя не звали, где ты быть не должен. А вот Кузнецов зачем-то это сделал. Да еще и прятался от меня, похоже. Нет, территория там большая, может быть, конечно, мы просто с ним не пересеклись. Но что-то подсказывает мне, что он сознательно избегал встречи.

А потом меня вдруг осеняет догадка. Он хотел поймать меня на каком-то компромате. Ну, точно! Корпоратив – это мероприятие, где люди расслабляются. Иногда расслабляются прямо вот совсем. В субботу я видела, как оттягиваются медики. А в итоге все вышло ровно наоборот. Как там говорят – охотник превратился в жертву. По какой-то причине Кузнецов напился до безобразного состояния. И это стало общим достоянием.

– Ин, что делать будешь?

Я пожимаю плечами. С этим однозначно надо что-то делать. Пока мое основное чувство, выплывающее из-под первоначального шока – испанский стыд. Это же мой сотрудник. Да, он не должен был там быть. Да, я даже не знала, что Вячеслав там был. Да, я не могу контролировать, что и сколько пьют мои сотрудники. Но мне все равно стыдно! Хорошо хоть, что, судя по видео, для девушки это обошлось минимумом последствий.

– Кто она? – вопрос я задаю, чтобы хоть как-то запустить мыслительный процесс.

– Из второй терапии. Исполняющая обязанности, как и я, на время отпуска начальства.

Сходить, что ли, во вторую терапию, извиниться перед этой девушкой?

– Ин, слушай, ну он же такой… малоадекватный? – вторгается в мои размышления Женька. – Как с таким можно работать? Он к тебе не приставал?

Я нервно хмыкаю. По версии Кузнецова, это я к нему приставала. Правда, его заявление видели только я и Буров. Ну, и его секретарша. Но она, судя по всему, девушка выдрессированная. Если и прочитала суть заявления, то дальше нее информация не ушла. Иначе бы уже пошли слухи.

Я успеваю отрицательно покачать головой, и в это время звонит телефон. А вот и секретарша Бурова.

– Зайдите к Григорию Олеговичу. Срочно.

Я встаю.

– Ну, все. Пошла на ковер к Усам.

– Но пасаран!

***

Буров вроде бы не очень хмур. Кивком предлагает сесть.

– Видела?

Со вздохом киваю. Я была уверена, что разговор пойдет об этом видео.

– Ну, вот видишь. Железный повод для увольнения по статье.

Я не разделяю оптимизм Бурова.

– Григорий Олегович, если бы это в рабочее время на рабочем месте было – да. Но тут… Это же его личное дело – пить или нет, сколько пить.

– Мне и этого хватит, – чеканит Буров.

– Хорошо. Я поговорю с Кузнецовым.

– Не кипешуй. Я сам с ним поговорю.

Я недоверчиво смотрю на Бурова. Он главный врач огромной клиники. У него наверняка есть сто более важных дел, чем разговаривать об увольнении с рядовым сотрудником. Ну, не совсем с рядовым, но все же…

– Я поговорю, а ты потом уже все технические детали утряси. Но принципиальную позицию я до него донесу. Это мужской разговор.

А вот это прямо неожиданно. То есть, Буров пытается избавить меня от неприятного разговора? Разговор с Кузнецовым точно не будет простым, но это же моя сфера ответственности.

– Григорий Олегович…

– Не спорь с начальством, – он раздраженно дергает ус. – Твоя задача, Инна Леонидовна – порядок у себя навести. Чтобы у тебя всего этого больше не было. Чтоб никто не дрочил и в кустах не блевал. Лады?

В этот момент я отчетливо понимаю, что с начальством мне повезло. По-настоящему повезло. И почему-то вдруг ляпаю.

– А вас кто-нибудь без усов видел?

– Хочешь поупражняться в остроумии?

Мне становится неловко. Субординацию никто не отменял. Границы приличия никто не отменял.

– Извините, я…

– Да чего ты, все нормально, – Буров неожиданно сверкает из-под усов яркой улыбкой. – У нас традиция есть. На мой день рождения, а это в августе, проводят конкурс лучшей шутки про усы. Пока первое место держит Коновалов с фразой: «Это лучше носить в трусах». У тебя есть шанс его переплюнуть. А теперь все, иди, – он снимает телефонную трубку: – Татьяна, вызови мне Кузнецова. Это который из ИТ-службы.

Кабинет Бурова я покидаю быстро. У меня какое-то подспудное нежелание встречаться с Вячеславом. Мы с моим коллективом сидим на разных этажах, так что Кузнецову понадобится какое-то время, чтобы подняться на этаж, где располагается руководство. Мне этого времени хватит, чтобы дойти до своего кабинета.

Григорий Олегович сделал широкий жест, взяв на себя этот разговор. С его точки зрения. А я теперь, с уже холодным носом, думаю, что лучше бы это все от начала до конца сделала я. У Бурова своеобразный характер. А еще он довольно вспыльчивый. А у Кузнецова после всего произошедшего – а он наверняка в курсе, что его «подвиги» уже мусолят во всех чатах – состояние, скорее всего, нервическое. В общем, результат этого разговора непредсказуем.

Я пытаюсь работать, у меня там завалы по документам, но мыслями то и дело утекаю к тому, что сейчас происходит в кабинете Бурова. Или уж произошло? Я почему-то уверена, что после Бурова Кузнецов обязательно зайдет ко мне.

И поэтому вздрагиваю от внезапно открывшейся двери кабинета. Даже не постучал?!

В мой кабинет входит Коновалов.

Как не вовремя, мать его!

***

– Вадим Эдуардович, я все.

Ординаторы – зло. Не потому, что они косячат. Точнее, не только поэтому. А потому что они расслабляют. И я после обхода, вместо того, чтобы заняться заполнением медицинской документации, примостил жопу на диван в ординаторской, пью кофе и медленно туплю. Пока Колян пыхтит над документацией. Не было бы у меня ординатора – была бы у меня сейчас жопа не на мягком диване, а в мыле. Я бы весь был в мыле.

Нет, все-таки ординаторы – это тема. Я раньше избегал, а теперь познал дзен. Хорошо же, когда есть на кого повесить часть работы. Главное, вовремя контролировать. Чтобы не получилось так, как с Ласточкой. Я даже особо не допытывался у Коляна, он, перепугавшись, и так все выложил. Какая-то девушка, не Ласточка, его попросила, он, конечно, не упустил случая блеснуть чешуей. Ладно, нормальная получилась ситуация, без последствий, зато с ярко выраженным педагогическим эффектом.

Заставляю себя оторвать задницу от дивана. Я пока еще не могу окончательно перебраться в свой, полагающийся мне по статусу отдельный кабинет. В ординаторской мне привычнее, да и парням моим тоже. Всегда есть что обсудить, подсказать, выдать профилактических люлей. У меня чисто мужской коллектив. Не специально, таким достался. Не знаю, как бы я сработался с женщиной-хирургом в своем отделении.

– Ну, показывай.

Смотрю на то, что наваял Колян. Ну, молодец, только в одном месте ошибся, и то не критично. Тыкаю ему пальцем в ошибку.

– Вадим Эдуардович, скажите, они вам не мешают?

Вообще не вдупляю, о чем ординатор. А он смотрит на наши руки рядом. Его, черная и гладкая, и моя – белая и не очень гладкая.

– Вы не обижайтесь, пожалуйста. Просто я все не перестаю удивляться… Какие белые мужчины волосатые.

Белые… Это он еще Темирбаева не видел. Гульнара утверждает, что с Булата шерсти больше, чем с ее терьера. Впрочем, для чернокожего мальчика из Танзании Булат тоже белый.

– Не завидуй. Мы же вашим членам не завидуем.

– Кстати, Николя, у тебя сколько сантиметров? – интересуется Алферов.

– А ну кыш! Еще не хватало пиписьками меряться. Работать!

Сходить, что ли, мороженку купить? Что-то сладкого хочется после кофе. Точно, мороженку и еще порцию кофе.

С кофе и мороженым уединяюсь в кабинете. Десять минут себе на еще потупить, а потом за работу. Вспоминаются слова Коляна про волосатых мужчин. Ну, как говорится, чем богаты. На мне из-за цвета волос не очень заметно, а вот на Булате – да. Помню, лет в пятнадцать мать случайно обнаружила степень моей волосатости, а потом ахала: «Боже мой, Вадик, это же не ноги, это валенок!».

Заданный Коляном тренд переводит мои мысли к другому разговору о волосатости. Точнее, об отсутствии волос. В общем, я вспоминаю о Ласточке.

Она меня кинула, конечно. Но, если честно, когда я вышел из ванной и обнаружил, что ее в квартире нет – я выдохнул. От облегчения.

Вообще не понимал, зачем я все это затеял. Хотя чего тут понимать, какой с пьяного спрос? Да и секс был бы… Ну, на троечку, в таком состоянии не до чемпионских прокатов. И мысль о том, что Ласточка реально просто подвезла меня, довела до дома и свалила… Блин. Эта мысль как-то даже грела. Прикольная она барышня. И на провокации не поддалась.

Я дохрустел вафельным рожком, выбросил остатки упаковки в ведро.

Я ей, кажется, всяких гадостей наговорил. Ну, женщины откровенный разговор о сексе считают почему-то гадостью. А сколько проблем можно было бы избежать, если бы мужчины и женщины про это откровенно говорили. Но нет же…

Ласточка удар держать умеет. Ни тебе дурацкого хихиканья «Ой, Вадим Эдуардович, что вы такое говорите!», ни впадения в ступор, ни ответных пошлостей. Я вдруг понимаю, что не представляю, о чем она во время этого разговора подумала. Реакция ее была какая-то… Как будто она посчитала меня слегка неадекватным. И так осторожненько со мной, мол, зачем с дурачком спорить? Говори, мальчик, говори.

Эй, я адекватный!

Расслабил меня Колян, и настрой на работу никак не появляется. Пойти, что ли, Ласточку мороженкой угостить?

***

– Я принес тебе мороженку.

Я оторопело смотрю на рожок в блестящей упаковке в его руке. Мороженое и врач… Я вспоминаю, как в детстве, когда мне удаляли аденоиды, доктор говорил, что потом надо будет обязательно поесть мороженое. Мне, что, сейчас тоже предстоит операция по удалению… чего-то?

Коновалов проходит и вручает мне рожок. Приходится взять. Кручу головой, а потом кладу мороженое на край стола. Коновалов устраивается на стуле напротив.

– Привет, Ласточка.

Что на это ответить?

– Привет, Шестидюймовочка.

Зря я это сказала, зря! Не подумав! У Коновалова дергается угол рта.

– Кажется, в субботу я позволил себе лишнее, – молчу. Давай, сам справляйся. – Если я тебя чем-то обидел – извини.

– Я не собиралась никому рассказывать об обстоятельствах нашей поездки. Так что извинения излишни.

Я почти дословно повторяю его слова при моей попытке извиниться перед ним. Это понимаю я, это понимает он. Но никак не комментирует, откидывается на стуле, ногу на ногу, руки на груди. И молчит. Как будто даже разглядывает меня. Под его взглядом мне традиционно неуютно, но я упорно разглядываю его в ответ.

– Слушай, а давай повторим?

Я даже моргаю от неожиданности.

– Что повторим?

– Субботу. Только с другим результатом.

Коновалов слова «нет», похоже, не понимает. Впрочем, я ему «нет» и не говорила. Просто сбежала. Самое время сказать.

– А ты со всеми такой прямолинейный? Или это мне такой исключительный гешефт?

Ухмыляется.

– Секс – такая же потребность человека, как вода, еда и сон. Ты же не говоришь тарелке борща: «Ой, ты такая хорошенькая, такая горячая, такая вкусная, можно, я в тебя ложку засуну?».

Он меня шокирует. И, похоже, специально. И непонятно, зачем. Но это совсем не то, что мне надо сейчас, после того, как начался сегодняшний день! У меня там где-то не вполне адекватный Кузнецов ходит!

– Знаешь, а я вот с кофе разговариваю. Грожу ему пальцем, говорю: «Эй, не вздумай кипеть!».

– Ну да, тогда тебе, конечно, сложнее. Ладно, давай пойдем по длинному пути.

Мне некогда ходить никакими путями, Коновалов! А он продолжает:

– Давай сходим на свидание. Поужинаем в ресторане. Я подарю цветы. Что еще входит в твой регламент?

Балонник, мать твою!

Тоже откидываюсь в кресле, зеркалю его позу.

– Слушай, если секс – это как еда, вода и сон, так борщ готовят в любом более-менее приличном кафе. Почему именно я, если это всего лишь потребность?

Он теперь почему-то смотрит серьезно. Не ухмыляется. Как будто у нас разговор и в самом деле серьезный.

– Наверное, потому, что у человека, как у высокоорганизованного существа, все чуточку сложнее, чем просто удовлетворение базовых потребностей. Не только инстинкты, но высшая нервная деятельность, мать ее. Я хочу именно тебя. Почему – ответить не готов.

Я, слава богу, не открываю от удивления рот. Сижу с закрытым ртом, молча перевариваю тот факт, что мне впервые в жизни вот так в лоб сказали: «Я хочу тебя». Причем сказали это в рабочем кабинете! Я даже про Кузнецова на какое-то время забываю. А Вадим вдруг делает контрольный.

– Я тебе нравлюсь?

Это очень прямой вопрос. И я снова в упор смотрю на него, не понимая толком, зачем это делаю. Блондины же обычно блеклые. Какие-то невзрачные, что ли. Вроде как эталоном мужественности и брутальности считаются брюнеты. Ха. Скажите это Коновалову. Он какой-то неправильный блондин. Яркий. И очень брутальный. Интересно, вот им одежду специально такую шьют, чтобы подчеркивала ширину плеч? Усилием воли увожу взгляд от его плеч. На ноге, той, что сверху, ткань натянулась на мощном бедре. И я почему-то разглядываю большой накладной карман на штанине. Там, кажется, телефон. Так, все, хватит!

– Да.

Эй, ты чего творишь?! Врать иногда необходимо. Правда – не всегда лучший ответ!

Вадим снова никак не реагирует на мой тихий хриплый ответ. И меня охватывает – уже не впервые – дикое желание его чем-нибудь тяжелым огреть. Ну, или уе*ать. Но в кабине вообще нет ничего подходящего.

– Ласточка, ты знаешь, как переводится с греческого слово «симпатия»?

Мигаю ошарашенно. Может, его папкой с документами жахнуть? Ну, хоть что-то?

– Симпатия – это значит «чувствовать вместе».

У меня почему-то перехватывает дыхание. И я выпаливаю:

– А я тебе нравлюсь?

– Очень. Поехали в субботу ко мне.

Он резко встает.

– Ты мне скинь в телефон свои предпочтения по поводу ресторана, какую кухню любишь и все такое.

Я опомнилась, когда он уже у двери.

– Я подумаю!

Он кивает и выходит. До меня запоздало доходит, что я говорила о возможности встречи в целом, а он имел в виду выбор ресторана.

На столе остается лежать рожок мороженого в блестящей упаковке. Я какое-то время смотрю на него, а потом спохватываюсь. Растаял, наверное!

А вот и нет. Наоборот, подтаял до идеального состояния.

Я задумчиво лижу мороженое, пока мои мысли не приходят в порядок. Так, мороженое вкусное, про Коновалова я пока думать не буду. Где, собственно, Кузнецов?

Я звоню Вячеславу, он не берет трубку. Я звоню его коллегам, никто не знает, где он. Пишу сообщение: «Вячеслав, зайди ко мне». Снова игнор.

Так, что происходит?!

Я выбрасываю упаковку от мороженого и почти бегом отправляюсь в приемную Бурова. О чем они поговорили? Нет, о чем – это я знаю. Но как? Детали, черт возьми, детали?!

– Нет, нет! – секретарша Бурова даже руками машет. – У него люди. Занят, очень занят. Не знаю, когда освободится.

– Ну, скажи хотя бы, Тань…– прерываюсь. Так, ну-ка отставить панику и включаем деловую этику. С секретаршей Бурова мы всегда общались именно в пределах этой самой этики, она не Женька. – В смысле, Татьяна… – в самый неподходящий момент отчество вылетает из головы.

– Да можно просто Таня, – отмахивается она. – Мы ж почти ровесницы.

– Тань, скажи, Кузнецов от главного какой вышел?

– Как канадский флаг.

– В смысле?

– Красно-белый.

Я пытаюсь это представить. Черт. Разговор, похоже, вышел бурный.

– А почему канадский, а не польский? – задаю этот идиотский вопрос просто, чтобы сказать что-то. Чтобы простимулировать собственную мыслительную деятельность.

– Ну, так польский – одна часть белая, другая красная. А у Кузнецова все лицо было в кленовых листьях.

Боже мой… Ну до мордобоя у них дело не дошло же? Нет, надо было все-таки справляться с ситуацией самой, с начала и до конца! Но Буров же мне такого шанса не дал. А теперь что делать?

Где Кузнецов? У тетушки сидит, горе кофе с шоколадкой заедает? Ну не искать же мне его там. Вообще, территория огромная. Главное, что ключи от серверной у меня. Как и от других важных помещений. И, кстати…

Офицеров мой рассказ выслушивает внимательно, не демонстрируя никаких эмоций. Впрочем, он всегда без эмоций. Сам проверяет при мне данные системы безопасности, записи с камер.

– Ушел он, Инна Леонидовна.

– Ушел?

– Да.

У меня нет причин сомневаться в словах начбеза. Но он мне дополнительно называет время прохода через служебный пункт выхода, присылает на телефон скриншота с камеры, как Вячеслав проходит через рамку металлодетектора.

Вячеслава и в самом деле нет в здании. На звонки и сообщения он не отвечает. И как это все понимать?!

Я возвращаюсь в кабинет и уже без сомнений делаю то, надо было сделать сразу – блокирую учетку Кузнецова. На наших внутренних сетях у меня админский доступ. Его карточку на вход еще раньше заблокировал прямо при мне Офицеров. По-хорошему, надо бы еще поговорить с коллективом, но я все-таки решаю отложить этот разговор. Сначала мне надо еще раз встретиться с Буровым и понять, что конкретно произошло.

Весь вечер я на нервах. На работе у меня случился трэш и даже пиздец. Я постоянно прокручиваю так и эдак ситуацию, без конца перекладываю в голове то, что мне надо сделать завтра. Но иногда через все это прорывается тихое Коноваловское «Очень».

Утром первым делом иду в приемную, но Татьяна качает головой.

– Его еще нет на месте, будет позже.

Я складываю ладони в просительном жесте.

– Тань, мне край как надо.

Она кивает.

– Поняла.

Вообще-то, у меня есть прямой номер Бурова. Но есть все-таки субординация. У Бурова наверняка день расписан по минутам. А у меня ситуация не настолько острая, чтобы дергать его прямым звонком или сообщением и нарушать его планы.

Я иду к лифту. Надо все-таки поговорить с коллективом.

Но там меня ошарашивают.

Валя Спиридонов, третий человек в нашей внутренней иерархии, не глядя мне в глаза, сообщает, что Кузнецов ушел на больничный. Что он звонил и предупредил, что заболел.

Знаем мы это заболевание. Воспаление хитрожопости называется. Как бы не перешло в острое воспаление седалищного нерва. Чувствую, что закипаю.

Прошу Валентина, чтобы собрал всех. В небольшом кабинете сисадминов с прибитыми по стенам платами становится тесно. Я, очень четко контролируя голос, сообщаю всем, что Вячеслав Кузнецов будет уволен после выхода с больничного. Что всего его рабочие аккаунты заблокированы. Что сюда он больше не придет – разве что в бухгалтерию, если будут какие-то проблемы с расчетом. У ребят шок. Девчонки переглядываются – кажется, с легким злорадством. Тот видос, похоже, существенно подпортил репутацию Кузнецова в женской части коллектива. Сам виноват. Ребята расходятся, мы остаемся с Валентином вдвоем.

Выполнять обязанности Кузнецова, пока я не найду себе нового заместителя, именно Вале. Я постараюсь взять на себя большую часть этой работы, но все не смогу. Я рассказываю Валентину, что необходимо сделать, он слушает молча. Даже не кивает. Хоть бы записывал!

– Валь, ты меня точно слышишь?

– Конечно, – и он без запинки повторяет тезисно то, что я ему только что говорила.

Не могу сдержать вздох облегчения. Хоть этот адекватный! Хоть на этого можно положиться.

Ближе к обеду звонит Татьяна.

– На месте. Бегом.

Буров выглядит благодушно. А у меня со вчерашнего дня жопа в мыле. Буров начинает первым.

– Поговорили нормально. Позицию я донес четко.

Четко, прямо до канадской границы.

– Он на больничный ушел, Григорий Олегович. Как вы понимаете, это…

Закончить я не успеваю. Сижу и наслаждаюсь тем, как мой шеф умеет матом. А он виртуозно умеет.

– Ну, дебил же! – Буров немного остыл. – Он с кем собрался в липовые больничные играть?! Вчера от меня уходил здоровее здорового. Ну, деби-и-и-ил…

– Григорий Олегович, а что вчера все-таки случилось?

– Ничего не случилось. Я ему сказал, что таким мудакам у нас не место.

Формулировка точная, но не совсем удачная.

– Григорий Олегович, я…

– Все, Инна, занимайся своим делом. Я не я буду, если этого сморчка отсюда не вышибу. Терпеть не могу все эти истории с липовыми больничными. Я его… – шипит что-то.

– А если он и в самом деле заболел? – вношу я осторожное предположение.

– Ты в это сама-то веришь?

Качаю головой. Конечно, нет. Не верю.

– Здоров он. Как конь здоров. Время тянет, гаденыш. И деньги. Ничего, не на того напал. Сколько раз за него тетка просила. Зря я… Все, мое терпение лопнуло! – он гулко хлопает ладонью по столу, а потом снимает трубку телефона. – Татьяна, главбуха ко мне. Срочно.

Под мрачным взглядом Бурова я выхожу из кабинета. Ну что, моя война вошла в решающую стадию.