Текст книги "Хирург Коновалов (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– Извините. Вам, наверное, надо идти срочно. У меня ничего важного. В другой раз. И…
– Никто не умирает. Если что-то хотите сказать – говорите, Инна… Леонидовна.
Вот он мое имя-отчество запомнил. А я его – как корова из памяти языком слизала.
– Вадим Эдуардович, – цедит он.
У меня, как обычно, все на лице видно. Что же за засада! Делаю глубокий вдох.
– Вадим Эдуардович, я в нашу последнюю встречу не очень адекватно себя вела, – русая бровь едва заметно выгибается, но я упорно продолжаю. – Я не должна была называть вас так, как назвала. Извините меня, пожалуйста.
Никаких эмоций на лице не видно. Вообще. Даже бровь на место вернулась. Вдруг обращаю внимание, что, если абстрагироваться от холодного взгляда, то Вадим Эдуардович Коновалов – очень даже ничего мужик. Здоровенный, конечно, как лось, но мужчин это не портит. Лицо квадратное, линии все четкие. Явно по какому-то ГОСТу делали. Ему бы бороду – мог бы сниматься в сериале «Викинги».
– Я не собирался никому рассказывать о нашей первой встрече. Так что извинения излишни.
– Да я же не поэтому…
– Пойдемте. Вы же собирались навестить «родственника».
И разворачивается ко мне спиной.
Да не собиралась я навещать Мишу! Но почему-то иду вслед за высокой широкоплечей фигурой в темно-синем медицинском костюме. Может, мне кажется, но идет теперь Коновалов медленнее.
Глава 2.
Как я там думал про нее – воробей, галчонок, попугайчик краснощекий? А по факту оказалась ласточка. Ла-а-а-асточкина. Надо же. ИТ-директор. Человек-усы жжет. Впрочем, не мое дело. Вся такая на серьезных щах, в пиджаке, очечах, с портфелем. Никакая ты не ласточка, а курица, самая настоящая. Если после всего, что было, идешь навещать этого своего «мы вместе».
Все говорят что мы вместе, но никто не знает, в каком. Я знаю. Хотя предлагал коллеге из урологии, который приходил осматривать «жертву укушения», забрать это чудо к себе – все-таки их профиль. Отказался.
Я резким движением открываю дверь в палату. Четырехместная. Не здороваюсь, потому что уже был с обходом. Сразу к делу.
– К вам посетитель.
Ласточка-курица что-то бормочет – то ли мне, то укушенному, но я уже не слушаю. Меня, в конце концов, ждут в отделе кадров, а потом еще главный.
***
Миша в афиге, я тоже. Извинилась перед Коноваловым, называется.
– Привет, Инна.
Соседи по палате косятся на меня с любопытством.
– Привет, Миш. Я тут по делам была. Доктор Коновалов был так любезен, что решил показать, что у тебя тут все в порядке.
Степень Мишиного офигения растет в геометрической прогрессии. Трое остальных мужиков все превратились в одно большое ухо – им явно было до моего появления скучно. А теперь – явно нет.
– А ты… тут… дела?! – невразумительно булькает Миша. А мне вдруг становится смешно. И внезапно отпускает.
Да, я попала в совершенно дурацкую ситуацию. Мы же в этот торговый центр вместе приехали! Я на маникюр, а Миша… Мишка сказал, что у него есть тоже какие-то дела. Но что у него такие дела…. Сначала я все крутила в голове разное. У него был такой план? Он заранее так решил сделать? Или это внезапный порыв? Откуда у него телефон проститутки?! Или что там, контакт в мессенджере? Я вот понятия не имею, как это делается! И что со мной не так, если Миша решил хапнуть острых сексуальных ощущений, пока мне пилят ногти?
Я из тех, кто не умеет стресс ни зажирать, ни забухивать. Нет, в каком-то смысле я его зажираю. Но не булками, а собой. Я буду жрать себя, пытаясь понять, что сделала не так и за что так со мной. И ничего с собой сделать не могу – буду это делать раз за разом. Единственное, чего я добилась – свести этот период к минимуму и как можно быстрее перейти к следующей стадии – решения.
Но сейчас меня отпускает так легко и внезапно, что, и правда, хочется рассмеяться. Я бы ни за что не стала встречаться с Мишей после всего этого. Если бы он стал настаивать на встрече и хотел бы что-то объяснить – я бы отмораживалась до последнего, параллельно грызя себя. А сейчас… Я вижу его в больнице в растянутой мятой футболке, он смотрит на меня ошарашено и почти с испугом. Меня сюда привел заведующим этим отделением, я буду работать в этом учреждении, как ни крути, на одной из руководящих должностей. И, знаешь, что, Мишаня? Иди ты в пеший тур с сексуальным уклоном. Если сможешь, конечно.
– Да, – вспоминаю, что мне, вроде как, задали вопрос. – Я здесь с сегодняшнего дня работаю. Вижу, что с тобой все в порядке. Пока, Миш.
Он что-то снова булькает. Я ловлю на себе взгляд мужика, который лежит слева от двери. Улыбаюсь ему – просто так, потому что хочется улыбаться. Потому что процесс самоедства только что внезапно прекратился.
– Ой, Миш, кстати. Если ты еще будешь контактировать с этой дамой – спроси у нее телефон ее стоматолога. Я под впечатлением.
Выхожу из палаты под чей-то отчетливый смешок.
***
– Ты похудел.
Это дежурная материнская фраза. И неважно, как на самом деле выглядит ее сын. У него может быть ожирение третьей степени или, наоборот, недобор веса. Все равно фразы «Ты похудел» не избежать. Поэтому я не спорю. Хотя, на мой взгляд, я не похудел, а закабанел.
Но это не повод отказываться от вкусного домашнего ужина. Готовить моя мать умеет.
– Что такой мрачный, Вадик?
На «Вадика» я откликаюсь только в мамином исполнении. Всем остальным не прощается. Терпеть не могу любые формы моего имени, кроме полного. Хуже «Вадика» только «Вадюша». А, еще есть «Вадюшка». За это могу и обматерить сходу.
– Приказ сегодня подписал, – сознаюсь неохотно. Но мать все равно узнает, лучше уж от меня. Однако вместо бурной радости – она тоже была свято уверена, что должность заведующего хирургическим отделением прямо создана для меня – мама забирает у меня тарелку, ставит чашку чая, присаживается напротив и только после этого говорит:
– Что-то долго Гриша думал.
Для нее наш главный, человек-усы, Григорий Олегович Буров – Гриша. По старой памяти. Впрочем, там и по новой памяти все нормально – у матушки моей такая должность, что ни одна медицинская научная работа мимо нее не пройдет, именно она ведет эту базу. В своем деле – не последний человек.
Но я уверен твердо, что к моему назначению мать не прикладывала руку, потому что знает мое отношение к таким вещам. Но от этого мое назначение не становится мне приятнее. Просто я знаю – так правильно. На данный момент. Поэтому никак не комментирую слова матери, просто молча пью ароматный чай.
– Ты достоин этого места.
Я поворачиваю голову в сторону шкафа, на открытой полке которого стоит фотография отца. Мама могла бы сказать: «Он бы тобой гордился». Я бы мог ответить: «Мне его все равно никогда не догнать». Но в комнату вальяжно входит, зевая во всю пасть, мамин кот Беляш – вопреки логике, угольно-черный – и я с облегчением меняю тему.
***
Сегодня у меня первый рабочий день. Начинается он с совещания у главного врача. Я уже знаю, что планерки он проводит еженедельно – но с медицинским персоналом, с заведующими отделениями и кому там еще положено. А с сервисными службами – а я все же отношусь к сервисной службе – общается по мере необходимости. Но сегодня Григорий Олегович собирает всех сервисников – безопасника, хозяйственника, юриста, финансиста. И я. Чтобы познакомить всех со мной.
Коллеги кажутся на первый взгляд нормальными. Безопасник с каменным лицом, но у них это профессиональное, хозяйственник слегка суетлив и насторожен, юрист, напротив, улыбчив и благодушен, дама по финансовой части собрана и деловита. В общем, все в рамках заявленного, ну а Буров хохмит. Судя по всему, это его обычный стиль – если все идет нормально. Любопытно, каков он, когда случается какой-то трэш. Но любопытно не прямо сейчас, а в перспективе.
После совещания договариваюсь с коллегами, что еще забегу ко всем, Екатерина Анатольевна, финансовый директор, настойчиво советует не затягивать с визитом: «У нас подвис бюджет». В душе не гребу, что там с бюджетом, но обещаю край к завтра разобраться. А сегодня у меня по плану знакомство с моим собственным коллективом и обход территории. Хотя бы самые важные участки.
Коллектив у меня скромный, всего пятнадцать человек. Но с задачами должны справляться, тем более, многое отдано на аутсорсинг. Две девочки, остальные мальчики. Девочки настороженные, мальчики разнокалиберные. Мгновенно выделяю неформального лидера – невысокий, рыжеватый, взгляд все время в сторону, но на него косятся все остальные. Именно он был исполняющим обязанности до моего приема на работу, возможно, имел виды на эту должность. Может пока и дальше продолжать их иметь.
– Ну что же, – улыбаться, потому что так надо, я давно научилась. – Рада знакомству. Надеюсь, сработаемся. Еще подробно со всем побеседую, а пока… – оборачиваюсь к рыжеватому, вспоминаю имя. Вячеслав Кузнецов. В этот раз никто ничего из памяти не слизал. – Вячеслав, давайте познакомимся с объектом поподробнее.
Коллектив начинает рассасываться из кабинета, а Кузнецов косится на мой стол с ноутбуком.
– Здесь?
Я засовываю телефон в карман джинсов, беру со стола планшет со всеми схемами.
– Здесь – потом. Сначала – Мороз-воевода дозором обходит владенья свои.
Он криво и неискренне усмехается. Похоже, по чувству юмора не совпадаем. Неприятно, но не смертельно.
***
Есть такая расхожая фраза – где-то убыло, где-то прибыло. А еще – что когда закрывается одна дверь, всегда открывается другая. Вообще, тьмы есть всяких фраз на все случаи жизни. Но именно эти и именно сейчас в моей жизни сработали сто процентов.
Я потеряла Мишу. Звучит противно и пафосно, но по сути. Зато я приобрела охрененное место работы. И это очень выгодная сделка!
Мне нравится это место. Нравится настолько, что о Мише я почти не вспоминаю. Контакт налажен со всем – и с Офицеровым (это у безопасника такая говорящая фамилия), и с Арсением Романовичем (очень толковый и опытный хозяйственник, только слегка занудный), и с Костей Горбатенко (с ним проще всего оказалось, потому что Костик – бабник и перманентно на флирте со всеми женщинами, даром что юрист). А с заместителем Екатерины Анатольевны, Женей Антоновой, я на почве бурной верстки бюджета службы сошлась вообще близко. По характеру оказались схожи.
Мне нравится, как тут все сделано. Сколько нового и интересного я тут узнаю. Мне нравится, как мне тут платят – это тоже немаловажно, хотя я не из тех, кто гонится исключительно за деньгами. Я из идеалистов, но тех, кто предпочитает крепко стоять на ногах.
В общем, если за все это надо было заплатить историей с Мишей – это действительно выгодная сделка. О чем мне Миша не преминул напомнить.
Явился в самый разгар первого служебного разноса. От меня – коллективу. К работе девочек претензий нет, а вот некоторые мальчики… «Некоторые мальчики» как раз смирились с безуспешностью попыток оправдаться, налились красным и сердито сопели – и тут в дверь поскреблись. Мальчики воспрянули духом, почуяв перерыв в головомойке. А я, не выходя из образа, рявкнула:
– Да?
Оказываться не в то время и не в том месте – это у Мишани талант. Я отпустила своих «некоторых» и кивком пригласила Мишу присесть.
Миша молчал, разглядывая – кабинет, меня. А я продолжала думать, что делать с этими «некоторыми мальчиками» числом в два. Лень выбивать из таких взрослых лбов – занятие неблагодарное, но можно попробовать. А вот отсутствие лояльности к новому руководителю – уже серьезнее. Работа с кадрами у моего предшественника поставлена не очень. Видимо, у него руки другим заняты были. Так, стоп. Тут же Миша.
– Зачем пришел?
Он даже моргнул. Вышло и в самом деле грубо, но я честно не понимала, что ему может быть от меня надо.
– Ты и в самом деле тут работаешь.
Я лишь пожимаю плечами. Да, капитан Очевидность.
– А я вот… Меня сегодня выписали.
Снова пожимаю плечами. Мне-то до этого какое дело? Хотя… Я так с головой влетела в новую работу, что не заметила, как на смену сырому апрелю пришел май, у которого нет амнезии, и который помнит, он месяц не только весенний, но и почти летний. Что-то долго Мишаню лечили.
– Что-то долго, – ляпаю вслух. Ну, Миша же зачем-то пришел? Мы же должны о чем-то говорить?
– Ну… Я потом еще в другом отделении лечился.
– Да? – Коновалов производит впечатление человека, который способен долечить любого, даже человека, который лечиться не хочет.
– Да. В урологическом.
Еще месяц назад я понятия не имела, что такое урология. Теперь знаю. Ну и не удивительно, собственно. Туда Мише и дорога.
– И как там? Хорошие врачи? – пожалуй, единственная причина, по которой я продолжаю этот разговор – профессиональный интерес к месту, где работаю.
– Хорошие. Только руки у них большие.
Вспоминаю почему-то руки Коновалова. У него лопаты, да.
– Слушай, а как ты сюда попал? – вдруг запоздало интересуюсь я. А ведь да, какого черта? Это служебные территории, здесь, вообще-то, пропускная система и все такое. А тут пациент беглый шляется.
– Ну я… так… переходами…
Влезть куда-то без мыла – это Мишаня умеет. Надо будет пожаловаться, что у Коновалова из отделения пациент убег. А, хотя уже не из его отделения. Да и не пациент уже, так-то – раз выписали.
– Ладно, давай ближе к делу. Говори, зачем пришел.
Миша сопит.
– Иннусь, ты на меня сильно сердишься?
Я искренне не понимаю, что на это ответить. Кроме чистой и незамутненной правды.
– Мне на тебя пофиг.
– Значит, сердишься.
– Пофиг – значит, пофиг. Не знаю, как еще объяснить.
– То есть, мы… у нас… у нас больше ничего не будет?
Видимо, мое мышление несколько перестроилось от нового места работы. И я всерьез размышляю, какому специалисту Мишу показать? Если хирург и уролог ему не помогли. Отоларингологу, потому что он не слышит, что ему говорят, или психиатру, потому что налицо явное непонимание причинно-следственных связей? Лоров у нас целое отделение, а вот психиатров нет. Беда-беда.
– Миш, я очень рассчитываю, что ты сейчас встанешь и выйдешь из моего кабинета. И больше я тебя не увижу.
– Инночка, я… Все было совсем не так.
Твою мать… То есть, он пришел за «понять и простить»?! Да еще и фраза такая… Будто специально. Это и в самом деле похоже на дурацкий анекдот. А я не хочу, чтобы моя жизнь походила на дурацкий анекдот.
– Миш, отрывай жопу от кресла и проваливай. Иначе я звоню Офицерову.
– Это кто?
– Наш начбез.
Испустив серию душераздирающих вздохов, Миша сваливает. А я с чувством делаю себе крепкий кофе и с удовольствием его пью. Пусть и нет в нашей клинике психиатров, но мозг мне на место вернули качественно. Если бы не моя новая работа, хрен знает, как бы вся эта история повернулась. Нет, я бы ни за что не стала продолжать отношения с Мишей. Но жрать себя неизвестно сколько времени, все прокручивать и перекручивать – это обязательно. А тут – в рекордно короткие сроки пациент в моем лице полностью отпустил ситуацию и абсолютно здоров. Ай да Алька, ай да молодец! Да здравствует моя новая работа.
***
В честь официального вступления в должность мне насовали ординаторов. Причем одного лично мне. И я даже не пикнул. Во-первых, теперь уже обязан не пикать, а исполнять. Во-вторых, я очень отчетливо помню свое обучение в ординатуре. Когда ты первый раз берешь в руки вот эти блестящие железные штуки, и у тебя даже тремор легкий в пальцах, и ты пытаешь что-то впервые сделать. Что-то, конечно, очень простое. И кто-то из старших коллег забирает у тебя инструменты с демонстративным вздохом: «Ну, кто так делает, дай сюда». И ты потом, долго, раз за разом изживаешь в себе это чувство, что ты криворукий неумеха, и ни черта не способен сделать. Таким методом толкового хирурга не воспитать. Поэтому я так не поступаю. Хотя желание отобрать инструменты, наорать, а то и вовсе прибить возникает регулярно.
***
– Не хватает только трубки в зубах и попугая на плече.
Я вздрагиваю, оборачиваясь. Меня нагнала Женя Антонова.
– Ты о чем?
– Ласточка, ты хромаешь, в курсе?
– В курсе.
– Не зима вроде, чтобы на гололеде упасть и ногу подвернуть.
– А я и не подворачивала.
– А чего хромаешь?
– Палец. Болит.
Женька внимательно изучает мои кроссовки.
– А ну пошли в кабинет!
***
– Инка, ты как ребенок!
– Ай! Не трогай, там больно!
– Я уже поняла, что больно. Инчик, ты как будто не в больнице работаешь. И давно ты с таким пальцем ходишь?
– Не знаю. Дня три… четыре. Ну, может неделю.
Антонова демонстративно закатывает глаза.
– Неде-е-е-елю? То есть, ты уже неделю каждый день приезжаешь на работу в крутой медицинский центр с распухшим пальцем. Но мысли поднять трубку и позвонить хирургам тебе в голову не пришло?
Я молчу. Женька права. Но прямо совсем больно, до хромоты стало только сегодня. А до этого я думала, что само пройдет.
– Так, все, я звоню в хирургию.
– Коновалову?!
Женька косится на меня с удивлением. Я понятия не имею, откуда во мне это нежелание больше встречаться с Коноваловым, и, соответственно, панические нотки в голосе.
Женя переводит взгляд на мою ногу.
– Сомневаюсь, что ради твоего вросшего ногтя Вадим Эдуардович соизволит расчехлить свои бриллиантовые ручки. Но мы тут ординаторов ему оформляли… Слушай, там есть такой потрясающий парень, Ник! Все, я ему сейчас позвоню, он тебе все сделает в лучшем виде, – Антонова достает телефон, а мои вялые попытки возразить пресекает авторитетным: – Ординаторам надо на ком-то тренироваться!
Охренеть аргументация. Но лучше уж ординатор, чем Коновалов. Интересно, Ник – это Николай или Никита?
***
Ник оказывается не Никита и не Николай. А Николя. Потому что он негр. В нормальном смысле этого слова. Чернокожий ординатор, у которого родители откуда-то из самой настоящей Африки. И сам он такой типичный. Ну, ладно, не негр. Африканец. Черный-пречерный, с короткими кудрявыми волосами, с крупным ртом и ослепительно-снежными белками глаз. Не то, чтобы я вижу чернокожего человека в первый раз в жизни. Но когда этот человек перед тобой в белом медицинском костюме, задумчиво смотрит на твой палец на ноге и в перспективе будет что-то с ним делать – в привычные вещи моего мира это вписывается с трудом. Я беспомощно оглядываюсь на Женьку, но она лишь салютует мне сжатым кулаком и уходит.
Аве, Цезарь, мать его.
– Аллергия на новокаин есть? – Николя говорит по-русски чисто, почти без акцента.
Я мотаю головой. Меня не оставляет предчувствие чего-то. Непонятно чего. Но тревожное чувство. Ну ладно, успокаиваю я себя. Это всего лишь палец на ноге. Всего лишь врос ноготь. Я отворачиваюсь к окну процедурного кабинета, чтобы не видеть блеск стальных инструментов. «Это не страшно», – убеждаю я себя. В конце концов, это же просто ноготь. Самой надо было просто там аккуратно поддеть и…
– Ай… – ору я от боли, дергая ногой.
Николя роняет инструмент и тоже орет. Мы так и орем оба. Скальпель на полу, из большого пальца на ноге хлещет кровь. Я смотрю на врача. Оп. Теперь я знаю, как бледнеют чернокожие люди. Они становятся чуть менее черными, вот. Ник, перестав орать, бросается к двери и уже в коридоре вопит, практически воет: «Вадим Эдуа-а-а-а-рдович!!!». А я зачем-то – потом так и не могла объяснить никому, включая себя, зачем – пытаюсь встать. И тут же начинаю падать. Вот так вот, в свободном падении, меня и ловит Коновалов.
Он несет меня куда-то на руках по коридору. Рядом подвывает Николя. А Коновалов что-то рычит про анализы, про глюкозу, про посев, а еще «Какого хрена в процедурной?!». Остальное – виртуозным матом.
Меня кладут на что-то, наверху ослепительные люстры.
– Люся, ширму поставь. Девочка нервная.
Девочка не нервная. Девочка в шоке.
***
Он не Николя. Он Колян, мать его. Колян что-то бубнит на ухо, пока я стаскиваю перчатки. В его словах мелькает: «Я так больше не буду». Детский сад… И пороть уже поздно.
Ситуация пустяковая, но я почему-то словил легкий стресс. Наверное, из-за Ласточки. Вот вообще не ожидал ее увидеть. Пока Колян что-то мне выл про девушку и ноготь, я думал, что это он какую-то свою знакомую решил облагодетельствовать собственноручно. А знакомой оказалась Ласточкина.
Опять закон парных случаев, что ли? То ее «Мы вместе» с недооткушенным членом, теперь она с недоотрезанным пальцем. Скучно мне будет только на пенсии. И то, не факт. Что доживу.
Я бросаю взгляд на то, как медсестра накладывает повязку. Потом заглядываю за ширму. Девушка смотрит на меня огромными перепуганными глазами. Да, ординаторы в целом и не такое могут отчебучить. Это тебе еще повезло, Ласточка. Она переводит взгляд с меня на Коляна и обратно.
– Вы такие разные… Один совсем-совсем белый… Другой совсем-совсем черный… Как на шахматной доске.
Колян непонимающе морщит лоб. Я поворачиваюсь к медсестре.
– В палату ее на часик, пусть очухается от анестезии.
– Оформлять?
– Не надо. Это свои.
Вот такие у нас, мать их, свои.
Киваю Коляну.
– Со мной. На разбор полета.
***
Меня даже слегка вырубило. От стресса, наверное. Очнулась я на звук пиликнувшего сообщения. Оказывается, у меня все это время был в кармане телефон. Доктор Коновалов провел мне операцию на ногте, не снимая штанов. В смысле, моих.
Сообщение от Женьки: «Ну, как ты?». Что на это ответить? Я отвечаю: «Нормально. Скоро приду».
Скоро же? Приду же? И я, приподнявшись на локтях, смотрю на свою перебинтованную стопу. Не болит. Если не шевелить. Если шевелить – болит. Интересно, смогу ли я на нее встать? И где мои кроссовки?! Я все-таки пытаюсь аккуратно двигать стопой. Именно за этим занятием меня и застает доктор Коновалов.
Молча проходит, подвигает стул, садится, без лишних разговоров берет меня за руку, прижимает пальцем запястье. Я запоздало соображаю, что он так считает пульс.
– Я в порядке.
У него все тот же покер-фейс вместо лица, а я почему-то вспоминаю, как он нес меня на руках.
– Голова не кружится?
– Нет. Я в самом деле себя нормально чувствую, – пытаюсь сесть. Получается почему-то не сразу. – А можно мне мои кроссовки, и я пойду? – Коновалов смотрит на меня, уже знакомым жестом сложив руки на груди. – Я же могу… пойти? Или мне надо тут… полежать? – это мысль настигает меня внезапно, я к ней не готова! И поэтому добавляю совсем уж нелепое: – У меня же там работа.
Коновалов вздыхает, так что руки, сложенные на груди, мерно поднимаются и опускаются.
– Говорят, женщины раньше в поле рожали и дальше шли пшеницу жать. А Инна Леонидовна Ласточкина удаляет вросший ноготь без отрыва от производства. Преемственность поколений.
Я чувствую, что щеки явно наливаются горячим.
– Николя сказал, что это простая операция. Простейшая.
– А вы нашли, кого слушать – ординатора! – неожиданно рявкает Коновалов. – У него и права такого не было – самостоятельно что-то делать. Я по своей линии кому надо раздам, но вы-то… – он шумно выдыхает и вдруг переходит на «ты». – Ты ж взрослый человек. Почему не обратилась к любому штатному хирургу в отделении? Взяли бы анализы, все бы сделали, как положено, а не весь этот цирк.
Я молчу. Мне нечего сказать. Чувствую себя провинившимся ребенком, которого отчитывает взрослый. Хотя это совсем не так. Коновалов, наверное, меня старше. Но не очень намного. Не настолько, чтобы читать мне нотации. Хотя по ситуации он, конечно, прав. Только извиняться перед Коноваловым у меня, как показывает опыт, получается плохо.
– Ты на работу как приехала? – спрашивает Коновалов, не дождавшись от меня ответа. – На машине?
– На метро.
– В метро тебе сейчас категорически нельзя. Если уж ты не хочешь полежать хотя бы день…
– Не хочу! – перспектива провести ночь в больнице меня ужасает.
– Попроси кого-нибудь отвезти тебя домой. Или вызови такси.
Я поспешно киваю. Коновалов протягивает листок.
– Рекомендации. Больничный, я так понимаю, не нужен?
Какой больничный?! У меня и так работы выше крыши. Я снова мотаю головой, потом поспешно добавляю словами:
– Нет, не надо. Так я могу идти?
– Лети, ласточка, лети.
Дверь палаты открывается, Николя вкатывает кресло-каталку.
Нет, только не это!
– Я дойду сама! – я резко спускаю ноги с кровати и охаю.
– Ты хоть представляешь, сколько от нас до административного корпуса? Я запрещаю.
Я перевожу взгляд с Коновалова на Ника. Двухметровый блондин с глазами цвет декабря в Норильске и абсолютно черный уроженец Африканского континента. Если их смешать, а потом разделить, тоже получится среднестатистический человек шатенистой наружности.
Кресло почти касается моих колен.
Я вздыхаю, смиряясь с неизбежным.
– Кроссовки хотя бы отдайте.
– Никаких кроссовок.
Коновалов вручает мне резиновые шлепки примерно сорокового размера.
– Только это. В кроссовки у тебя сейчас нога все равно не влезет.
Я не хотела, чтобы моя жизнь из-за Миши походила на плохой анекдот? Теперь меня повезут на мое рабочее место в кресле-каталке, а ноги мои будут при этом в веселеньких сиреневых тапках сорокового размера. Это, конечно, не анекдот!
***
Мое явление на каталке в административном корпусе не прошло незамеченным. Даже, можно сказать, вызвало эффект. К концу рабочего дня я вообще стала самой обсуждаемой персоной.
– Ну, какое всем дело до моего пальца?
– Ты чего, мать? – Женька деловито шуршит конфетой. – Эпичное видео, как Коновалов самолично несет тебя на руках в операционную, уже разошлось по всем чатам. Переслать?
– Не надо. Я там была.
– Ну, прости меня! – Женька подходит, гладит меня по плечу. – Я же говорю – сама тебя отвезу домой на машине.
– Не обязательно.
– Обязательно! Это же я тебя Нику сосватала. Но кто знал, что он такой рукожоп! Ладно. Слушай, может, тебе все-таки отлежаться хотя пару деньков, а? Больничный сегодняшним днем оформим.
– Я не могу, Жень. У меня тут… У меня тут дел много.
Слово «война» я не произношу, слишком оно громкое. Но по сути это именно она. Пока позиционная.
***
Нога болит, но умеренно. Мне и в самом деле нельзя сейчас ни на какой больничный, я сказала Женьке правду. Место работы мне нравится, но есть сложности с коллективом. А конкретно, с Кузнецовым. Мы не сработаемся, я это понимаю. И он это понимает. Только он считает, что сможет меня выжить. А я считаю, что ему пора искать новое место работы. И в такой ситуации уходить на больничный никак нельзя.
Я и не пойду. Меня, в конце концов, оперировал хирург, фамилию которого произносят чуть ли не с придыханием. Я буду исполнять все его рекомендации. И все у меня будет в порядке.
***
– Да, сейчас, я уже иду! – я спешно вношу последние правки.
– Вообще-то, я запретил тебе ходить без крайней необходимости.
Я отрываю взгляд от монитора. В мой кабинет входит Коновалов.
У меня резко пропадают куда-то все слова. Он, наверное, последний человек, которого я ожидаю увидеть. Даже Буров был бы более уместен, хотя и его появление в моем кабинете маловероятно. А уж Коновалов…
Он одет в традиционный синий костюм, на плече сумка. У меня не очень большой кабинет, а сейчас, в присутствии Коновалова, он, кажется, схлопнулся в размере вдвое.
Он вешает сумку на один из стоящих стульев.
– Ну чего смотришь? Раздевайся.
Мой ступор, наконец, прорывается. Для начала – нервным смешком.
– Доброе утро, Вадим Эдуардович.
– Доброе, – вешает с другой стороны стула пакет. – Твои кроссовки. Ну, иди сюда.
Я с запозданием понимаю, что матерчатая сумка, которую он принес с собой – это по мою душу. Что там? Не скальпель же?!
Коновалов смотрит, как я хромаю к нему.
– Рекомендации выполняла?
– Выполняла.
– Тогда садись и показывай палец.
Заведующий отделением, хирург, про руки которого я слышала массу разных определений – золотые, бриллиантовые, платиновые – самолично пришел ко мне в кабинет, чтобы осмотреть мою ногу. По-моему, такого быть не должно ни при каких обстоятельствах.
– Не стоило беспокоиться.
– Что, надо было прислать за тобой кресло-каталку? Ты же по своей воле в отделение бы не пришла. А мне человек-усы поручил лично твою ногу вылечить.
Охренеть. Вот это скорость распространения информации. Уже и Буров в курсе. Сколько внимания моему пальцу. Когда ты работаешь в больнице, в этом есть свои… нюансы.
Коновалов расстегивает сумку.
– Ну? Я долго буду тебя ждать? Садись и разувайся.
Ну, хоть раздеваться не надо – и на том спасибо. Я сажусь на стул, снимаю сандалии – благо, погода уже позволяет, и забинтованная нога в сандалию влезла. Коновалов одобрительно хмыкает на мою обувь.
– Болела? Сейчас болит?
– Нет, – вру я. Мне и в самом деле неловко. Сам заведующий отделением пришел, чтобы перебинтовать мне палец.
– Инна де Арк.
– А вы злой инквизитор.
Коновалов садится на стул напротив меня. Я замираю.
– Я что-то не понял, мы на «вы» или на «ты».
Он уже говорит мне «ты». Сбиваться сейчас на «вы» – это из серии «Мы с вами на брудершафт не пили». Глупо, пошло и похоже на кокетство. Вздыхаю.
– На «ты». Спасибо… Вадим. Что сам пришел.
Хмыкает.
– Ногу мне на колено. И расслабься. Больно делать не буду.
Неожиданная волна мурашек, когда его пальцы аккуратно подхватывают мою щиколотку, заставляет ляпнуть.
– На вавку подуешь?
– Не подую. Вдуть могу. Но это не сейчас и если сама захочешь. Да тихо ты, не дергайся, – плотнее сжимает мою ногу. – Я пошутил.
***
У нее изящная ножка. Я такие вещи обычно не замечаю в упор, пациент пола не имеет, только половые признаки. Сейчас дело, наверное, в том, что я не на своем рабочем месте. Не в отделении. А в небольшом светлом кабинете, обычном таком офисе. А на колене у меня лежит изящная женская ступня. У Ласточки маленький размер ноги, но шутить про обувь из «Детского мира» не хочется. Потому что нога не детская, а женская. Изящная, с красным лаком на ногтях. Вчера я этот лак в упор не видел. А сегодня…
– Ой… – слышится тихий вздох.
Ловлю себя на том, что глажу щиколотку. Успокаиваю, угу. Понимаю взгляд, а у Ласточки щеки цветом как лак на ногтях. Забавная она, конечно. Ладно, надо дело делать, там, в отделении Коновалова конь еще не валялся.
Я быстро выполняю все необходимые процедуры. Палец выглядит ровно так, как должен выглядеть спустя сутки после манипуляции. А после всего не сдерживаюсь и обвожу большим пальцем косточку на ноге. Ласточка еще раз ойкает, а дверь открывается.
На пороге какой-то бледный рыжий тип. Ласточка ойкает еще громче и пытается убрать ногу с моего колена, и я в последний момент ловлю ее в очередном эпичном падении.
– Извините, – цедит рыжий и закрывает дверь.
– Ну вот! – Ласточка все-таки снимает ногу с моего колена. – Что Слава подумает?!
Мне по хрен, что подумает неизвестный мне Слава. Подозреваю, это кто-то из ее сотрудников. Мои бы точно такой картине не удивились.
– Не переживай, Ласточка. Мою репутацию трудно чем-то испортить.
– А мою?!
– А твою пора начинать портить.
Розовые щеки и сведенные вместе брови – забавное сочетание.
– Спасибо большое, – она встает на ноги. – Правда, спасибо, Вадим. Но мне надо работать.
