Текст книги "Хирург Коновалов (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 11.

Стук в дверь. Я не жду ничего хорошего. После тяжелого разговора с Буровым, который завершился словами: «Мы еще не закончили, Инна!». После эмоционального выплеска от Женьки на тему «Как ты можешь?!» – и это вместо благодарности за мед и кедровые орехи!

Ну, кто там? Кто еще мне не выносил мозг сегодня?

Вадим.

И я замираю.

Он сегодня в белом. Человек в белом. Мне вдруг вспоминается белый прямоугольник «Портала к Богу».

Слушай, не надо. Не надо, а? Пожалуйста. Я уже и так не знаю, по какую сторону от этого портала!

Он закрывает дверь. Некоторое время демонстративно смотрит на защелку, но ничего не делает. Оборачивается, складывает руки на груди.

Как же я ненавижу этот его жест!

– Мы с тобой не договорили.

– Я все сказала.

– Я не все.

Что еще? Будешь читать лекцию из серии «Мы так не договаривались»?! Вздергиваю повыше подбородок. Ну, давай, валяй, читай, за этим же пришел.

– Только покороче. Дел много.

– У меня тоже. Поэтому не здесь. Жду тебя после работы на парковке возле своей машины.

Качаю головой. Никуда я с тобой не поеду, Вадим.

– Нет.

– Не беси меня.

Да кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать?!

– Назови хоть одну причину, чтобы я с тобой куда-то поехала!

– Миллион. Мы с тобой были вместе. Потом ты без объяснения причин блокируешь меня. Двухминутный разговор в аэропорту такие вещи ни хрена не объясняет. Мне нужно немного больше времени и объяснений, Ласточка.

Я молчу. С его точки зрения это выглядит на самом деле… Некрасиво. В смысле, я вела себя некрасиво. И даже по-детски. Но… но, неужели, Вадим, тебе что-то еще непонятно в моих словах? Там же все предельно ясно было. Что еще ты хочешь услышать, если главная причина озвучена? Это я знаю, что хочу от тебя услышать. Но не услышу.

А чего надо тебе?!

– Жду. После работы. Не вздумай удирать – Альф сдаст.

Ах, так?! Ну и… Вот в обед схожу, куплю себе… вина или коньяка, бахну – и по хрен мне будет, что ты там собираешься мне сказать, Восьмидюймовочка!

Вспоминаю своего предшественника. Тот на работе рукоблудил, я бухать собираюсь. Может, место проклято?

Медленно, словно через силу киваю. Вадим так же медленно кивает в ответ. Какое-то время молча смотрит на меня. А потом, развернувшись, уходит.

***

Всю сознательную жизнь я считал свободу высшей ценностью. Свобода – это отсутствие обязательств. Ну, кроме тех, которыми ты уже обременен. Но новых, сознательно выбранных – ни-ни. Ты никому ничего не должен, никто тебя ни в чем не может упрекнуть, совесть твоя чиста.

Сегодня, когда я смотрел на вздернутый Инкин подбородок, на ее сцепленные в замок пальцы, я вспомнил вдруг отца. Мама права – я его очень любил. До сих пор люблю. И отец меня любил. Только мне его постоянно не хватало. Отец много работал, зачастую домой приезжал только спать. Поэтому я так отчетливо запомнил тот его отпуск. Первый за несколько лет. Море, солнце, фрукты. И отец весь только мой. Все его время – мое. Его рассказы, смех, совместные поездки, катание на лодке и много чего другого. Это были две недели такого незамутненного детского счастья. А потом, спустя несколько дней после возвращения его не стало.

Конечно, я теперь понимаю. Я теперь взрослый и понимаю, что он не предал меня. Человек не решает, сколько ему отмеряно и когда он уйдет. А вот Инна…

Она мне прямо сказала, что любит. И это чистая правда, я Инку знаю. Она не врет, и это качество мне в ней нравится особо. И что она почувствовала, когда сказала о чувствах, а я в ответ стоял и тупил, как идиот? Любовь плюс игнор равно предательству. Именно так я в детстве это воспринял, когда любимый отец ушел от меня. То, что он в принципе ушел из жизни, тогда мне ничего не объяснило.

А сейчас? Я взрослый. Я живой. Я промолчал. И я, получается, Инну предал?

Но я же ей ничего не обещал.

Хм.

Свобода – это, конечно, охуенная ценность. Но, словно в компьютерной игре, вдруг в какой-то момент оказывается, что на этом уровне, где свобода есть наивысшая ценность, ты уже всего достиг. И тебе открывается портал на следующий уровень. Новая высота. Совсем взрослый такой квест. В котором главная ачивка – ответственность. Уже не только за себя.

Ух ты…

Дверь кабинета открывается без стука, я даже вздрагиваю.

– Вадим Эдуардович, пойдём скорее, такое покажу!

– Евгений Николаевич, я четырнадцать лет в хирургии. Хрен ты меня удивишь.

– На коньяк спорю, такого не видел! Нет, не члемонтаж! Круче!

Я встаю и не спеша иду к двери. Я перешел на новый, совсем взрослый уровень. Я пока осторожен и аккуратен. Но уже готов удивляться.

***

Никакого коньяка я, разумеется, не купила. Да и вина тоже. Не до того было. Кирюха, конечно, молодец, но дел он натворил. Разгребаю в поте лица.

Оно и к лучшему. Трудотерапия – наше все.

К концу рабочего дня я не только уставшая, я еще и злая. Буров отказался подписывать мне заявление. Женька еще раз приходила мне полоскать мозги. Кирыч ныл.

Как сговорились все.

Ну а предводителем у этой банды выступает Вадим.

Он ждет меня даже не у машины. Прямо на крыльце.

– Пошли.

Демонстративно. Врачи, кроме дежурных, уже разошлись. А вот мои сотрудники, например, как раз вместе со мной выходят. Прощаются, косятся на Вадима.

– Ну, чего ты стоишь? Пошли.

– Я сяду в твою машину там, за воротами и поворотом.

Не знаю, зачем мне это, с учетом моего увольнения. Уже, как бы, должно быть все равно. Да и народ разошелся, мы на крыльце уже одни. Но все равно…

Мощно и глубоко вздохнув, Вадим в одно движение закидывает меня на плечо. Перед моими глазами мелькают крыльцо, двери, ступени, вверх-вниз…

Ой, мамочки!

Я в шоке. Меня вместе с шоком несут. На плече.

Это только в кино и книжках круто выглядит. Когда на плечо и в пещеру. А на самом деле, когда тебя несут вниз головой, эта самая голова кружится. И тошнит.

Вадим ставит меня на ноги возле машины, внимательно смотрит.

– Ты чего?

Я на тебя посмотрю, если тебя вниз головой повесить и тащить!

– Меня тошнит.

– Не симулируй, – впихивает в машину.

– Правда тошнит.

Хлопает автомобильная дверь. Заводится двигатель.

– Держи воду.

Сижу, медленно цежу из бутылки воду, смотрю, как машина выезжает с больничной парковки. Мыслей пока ноль.

– Как тошнота? Прошла?

– Уже меньше.

– А ты не беременна случайно?

Водой я, естественно, обливаюсь.

– С чего ты взял?!

Пожимает плечами.

– Тебя тошнит.

Охренеть диагност! Не в папу явно.

– Я же тебе сказала, что принимаю таблетки.

– Мало ли. Я в таблетки не особо верю. Раз в году и палка стреляет.

Вадим Коновалов – мастер неочевидных выводов. Я не могу быть беременной. Мой гинеколог мне ясно сказала: «Инна, если вы не планируете в ближайшее время ребенка, давайте побережем яичники и матку». И назначила оральные контрацептивы. А я их дисциплинированно принимаю. Там так все устроено, что хрен пропустишь. А если пропустишь, то сразу увидишь. Я не пропускала. Так что…

– Я не беременна! А тошнит меня, потому что нефиг меня таскать вниз головой!

– Извини.

Раскаяния в голосе – ноль. Но задевает меня не это. А то, как спокойно Вадим спросил о моей гипотетической беременности. Так спросил, будто это его… Не особо пугает. То, что я знаю о жизни, говорит о том, что мужчины склонны очень пугаться в такие моменты. Когда женщина внезапно сообщает, что ждет ребенка.

Похоже, человека, который открывает и закрывает порталы, такими вещами не напугать.

В голове каша. Медленно цежу воду. Молчу.

И Вадим молчит. Через какое-то время понимаю, что маршрут у нас явно не в сторону его дома.

– Куда мы едем?

– Вперед.

– Вадим!

– Нам надо поговорить.

– И?..

– Мы едем в место, где можно будет поговорить.

– И что это за место?

– Увидишь.

Вадим предельно лаконичен. А я вспоминаю то наше свидание в грузинском ресторане. И свои слова о том, что дом Вадима – такое удивительное место, где все есть. Оказывается, не все. Разговаривать там, оказывается, нельзя.

Может, он и прав. У меня с его домом устойчивая ассоциация с сексом. Мы там этим занимались много и часто. А разговаривали… Разговаривали реже.

И все же… Куда мы едем?!

***

– Конечная точка – Тихий океан?

– Чуть ближе.

– Но мы уже выехали за пределы области!

– И почти приехали.

Конечная точка нашей поездки – деревня. Название прочитать не успеваю. Мы переезжаем узкий мост через небольшую, но шуструю речку, поворот, еще один. И машина останавливается у новехоньких зеленых ворот в высоком солидном кирпичном заборе. Они даже открываются дистанционно. Машина заезжает внутрь.

Вообще ничего не понятно. Вадим глушит двигатель и поворачивается ко мне.

– Это дом моего деда по маминой линии. У этого дома есть одно правило. В нем молчат.

Логика, где ты?! Мы приехали разговаривать в место, где нельзя разговаривать?! Пока я подбираю слова, чтобы хоть как-то выразить то, что булькает у меня внутри, Вадим выходит из машины, открывает дверь с моей стороны, тянет меня за руку.

Я смотрю на добротный деревянный дом. Мы зачем сюда приехали?! Но Вадим уже отпирает дверь, тянет меня за собой.

И, едва за нами закрывается дверь, я понимаю – зачем.

Вадим резко притягивает меня к себе. Большой. Горячий. Голодный. Жадно целует.

У меня нет сил ему сопротивляться. Зачем? Каждый получает свое. Я буду его любить. Он будет заниматься сексом. Сколько я ему там задолжала для профилактики?

Вадим стаскивает с меня одежду, не переставая меня целовать. Где-то тут, в доме, наверняка есть кровать, туда меня и тянут. А душ? Тут есть душ или ванная? А как же твоя любимая гигиена, Вадим?

Мы падаем на кровать. На мне остались только джинсы, водолазку и лифчик Вадим уже смел. На нем тоже сверху уже ничего нет. Так же торопливо избавляет нас от остатков одежды, коленом резким движением раздвигает мои колени.

Быстрый рывок на себя.

Мы по-прежнему идеально подходим друг другу телами. Как там Вадим говорил – у нас схожая половая конституция. А вот в другом мы противоположны.

Никогда бы не подумала, что когда-нибудь случится так, что во мне «выше пояса» и «ниже пояса» вступят в такое противоречие. Но это только сначала. А потом «ниже пояса» берет верх. Побеждает. Наверное, я очень примитивно устроена. А, может, дело в том, как Вадим меня целует. Как касается. Не говоря ни слова, он говорит. Или я хочу так думать. Я так хочу во что-то верить. За что-то цепляться надеждой. И я цепляюсь за его поцелуи – головокружительно нежные на контрасте с резкими точками внутри. Или мне только кажется эта нежность. Я уже не понимаю, что мне кажется, что я придумала, а что происходит на самом деле.

Шумный и горячий финал Вадима все расставляет по своим местам. Снимая покровы. Обнажая очевидное.

У каждого своя правда. Каждый любит свое. Я – Вадима. Он – секс со мной. И только что очень ярко это продемонстрировал. У нас такой разговор, да? Каждый о своем?

Ладно. Я молчать тоже не буду. И правила я тоже умею соблюдать.

Едва Вадим откатывается в сторону, я подскакиваю с кровати. Где дверь, с какой стороны?!

Угадываю.

Вылетаю на крыльцо и ору во всю силу легких.

– Я тебя люблю, Вадим!

Он показывается на крыльце практически следом за мной, сгребает в свои руки. Тянет назад.

– Ты чего творишь, идиотка?! Ноябрь на дворе, холодно! Соседей перепугаешь!

Когда я приходила работать в эту клинику, я даже предполагать не могла, куда это меня приведет. Я стою голая на крыльце и ору.

– Не буду молчать! – я толкаю Вадима в грудь. – Раз в доме нельзя говорить, слушай тут. Я. Тебя. Люблю! Что хочешь, то и делай! А я тебя все равно люблю!

– А ну марш домой! Еще не хватало, чтобы простыла! А у нашего дома будет репутация порно-притона!

Он все-таки впихивает меня обратно. Проваливается к стене, переводит дыхание, а потом тащит дальше, в кровать.

– Ненормальная, – ворчит, закутывая в одеяло. – Голая, в ноябре, на улицу. Только попробуй схватить пневмонию, сам буду уколы ставить! А я делаю это не очень умело, имей в виду. Вот чего выбежала? Не могла дома сказать?

– Вадим… А как же правило? Что в этом доме нельзя говорить?

Он встает, натягивает белье, джинсы.

– Это правило я только что выдумал. Мы же в этот дом с Булатом на рыбалку ездили, думаешь, мы тут молча бухали? И матушка сюда с котом в отпуск каждый год приезжает, а уж она вообще молчать не умеет. Тоже, как ты, с кофе разговаривает. И с цветами. И с котом, конечно.

– Зачем?.. – только и могу выдохнуть я.

– Я не могу нормально думать и говорить, если я полтора месяца не трахался.

Вот и вся разница. Так невозможно. Я полтора месяца сходила с ума от любви к тебе, Вадим. А ты полтора месяца не трахался.

У меня неконтролируемо набухают слезами глаза. Что мне со всем этим делать, что?! Все расплывается перед глазами – комната, Вадим. И вырываются плачем и всхлипом вдруг слова:

– Отпусти меня. Пожалуйста, отпусти.

– Не отпущу. Я не могу без тебя.

Я совсем ничего не вижу из-за слез. Вадим снова садится на кровать, сгребает меня вместе с одеялом, затягивает на колени, прижимает к себе.

– У нас с тобой совсем не так, как в классической сказке. Про спящую красавицу. Там принц красавицу будил поцелуем. А у нас…

– У нас с тобой вообще недобрая сказка, – шмыгаю.

– Нормальная у нас с тобой сказка, не выдумывай. И не плачь. Пожалуйста. Я, кажется, и правда, спал до тебя. Давай, Ласточка, поцелуй своего сказочного долбоеба, и он проснется. И скажет все, что ты хочешь.

Поднимаю на него взгляд. Я сейчас красавица такая зареванная – не вышепчешь. Вадим касается пальцем своих губ.

– Сюда.

Словно под гипнозом, тянусь к нему губами. А Вадим сам целует меня, крепко. И прижимает к себе – так же крепко. И прижимается щекой к щеке.

– Часто повторять вряд ли буду, услышь меня с первого раза, пожалуйста. Я тебя люблю.

Вопроса о том, верить или нет, даже не стоит. Я же знаю, что Вадим топит за честность. И если он говорит...

У меня по-прежнему не очень четкая картинка перед глазами. Лучше на ощупь. Вытаскиваю руку из-под одеяла. Кладу ладонь Вадиму на грудь, слева.

– Значит, твое сердце принадлежит мне?

Сверху слышится фырканье.

– Инка, где ты этой романтической хрени набралась? Твое сердце принадлежит мне… – передразнивает. – Не только сердце. И почки, и печень, и селезенка, и вообще, весь ливер – твой.

Мне хочется улыбаться. Смеяться. Хохотать во все горло.

– И палец? – отираю щеки и поднимаю лицо. Вот теперь лицо самого любимого и самого вредного на свете человека видно четко. Между его бровей залегает морщина.

– Палец? На ноге? – вытаскивает из-под одеяла мою ногу, внимательно разглядывает. – Все в порядке у тебя с пальцами. Я хорошо все сделал. Симпатичный лак, кстати.

– Твой палец. На руке. Безымянный.

Наклоняет голову.

– А, это… Согласен.

– На что ты согласен?

– Ну, ты же мне только что предложение сделала? Я согласен.

Самое неожиданное, что в голове вдруг мелькает рудиментарно образ балонника. Какого человека я выбрала, а?

– Эй, вообще-то это ты мне должен был предложение делать!

– Ничего не знаю, ты Ласточка, я Дюймовочка, неси меня в прекрасную страну семейной жизни.

Ничего не могу поделать, все-таки смеюсь.

– Ты чокнутый.

– Кто бы говорил.

– Сделай мне предложение! Как положено.

– Я не делаю предложений. Я ставлю перед фактом. Ты – моя жена. И вся клиника в ближайшие месяцы будет обсасывать факт того, какая ты коварная и как смогла захомутать самого перспективного холостяка клиники.

Перестаю улыбаться. Вадим тоже смотрит серьезно.

– Но ведь это не так, – шепчу.

– Конечно, не так, – отвечает Вадим серьезно. – Но мы никому не скажем правды. Как я безумно, до одури тебя люблю.

И я так же безумно, до одури счастлива.

***

В какой-то старой песне поется: «Если счастлив сам – счастьем поделись с другим».

Именно этим я и занимаюсь. Я нагло и беспардонно счастлива, и только тем и занята, что осчастливливаю окружающих. С утра уже осчастливила Бурова, забрав заявление. Он буркнул только: «Я так и знал». Кир чуть ли не лезгинку сплясал от радости, а Женька одарила меня самой вкусной шоколадкой за хорошее поведение.

И вот я сижу у себя в кабинете, пью кофе с самой вкусной шоколадкой и вспоминаю самые счастливые два дня в моей жизни. Может, еще будут и покруче, но пока эти – самые-самые.

Два дня любви, смеха, секса.

В перерывах Вадим что-то делал по дому, утверждая, что следующим летом мы сюда приедем вчетвером. Так и сказал – вчетвером. Я сначала офигела, а потом выяснилось, что имелись в виду еще его мама и ее кот. Вадим утверждал, что теперь самое сложное – получить одобрение кота. Потому что его мама, оказывается, меня уже заочно любит, а вот Беляш – другое дело, он товарищ серьезный, на него хлопаньем ресниц впечатление не произведешь. Я уже заранее настраиваю себя на собеседование с котом. Вадим выдал мне инсайдерскую информацию, что вопрос можно решить с помощью креветок.

Как много вообще вместили в себя эти два дня в доме деда Вадима. Мы даже успели поскандалить по поводу моих противозачаточных. Вадим увидел у меня какие-то неопознанные таблетки, изъял, изучил и попытался выбросить.

Скандалить мы вышли на крыльцо, потому что дом, в котором нельзя говорить, был переименован в дом, в котором нельзя спорить. А мы спорили. Я – из принципа. Вадим… Не знаю, почему. В конце концов, Вадим сделала вид, что уступил, а я пообещала подумать. Но почему-то, несмотря на спор, мне хотелось счастливо улыбаться. Потому что я знала, что в принципе мы оба хотим одного и того же. И это было прекрасно.

Как и близость. Правило «не спорить» в постели работало безотказно. Мы позволяли друг другу все. А когда, совсем поздним субботним вечером, утомленные и довольные, мы лежали в постели, обнявшись, Вадим шептал мне такие слова, что даже я не выдержала.

– Ты же обещал, что не будешь говорить это часто, – у меня от его нежностей хриплым шепотом комок в горле.

– Ты меня заразила. Это, похоже, передается воздушно-капельным путем. Или половым.

– Я заразила?

– Ну а кто еще?

– Не хочешь выйти голым на крыльцо и покричать?

– Это мысль.

И в самом деле собирается встать. Я со смехом прижимаю руку к его груди.

– Эй, я-то не умею ставить уколы! Хочешь орать – ори тут.

Оказывается, Вадима бесполезно брать на «слабо». От его крика я чуть не глохну, захлопываю ему рот, и он уже в ладонь шепчет мне такие желанные слова, которые, как выяснилось, передаются половым путем.

А в воскресенье утром, за завтраком, спор по другому поводу затух, не успев разгореться. Я уже традиционно любуюсь руками Вадима, когда он делает нам бутерброды. И подначиваю его тем, что на его безымянном пальце – который теперь мой, Вадим сам так сказал! – будет шикарно смотреться обручальное кольцо.

– Я не буду носить обручальное кольцо.

Я даже замираю от такого заявления. Эй, это вообще-то мой ливер. Весь! И чтобы все знали, что он мой, надо носить кольцо!

– Выдохни, сейчас лопнешь, – Вадим протягивает мне бутерброд. Касается ладонью моей щеки, но я сердито мотаю головой. Кольцо, Вадим, кольцо! Какого черта?! – Не сердись. У меня профдеформация. Ничего не могу терпеть на руках. Не ношу часов. Тем более, в жизни никогда не носил колец. А даже перчатки не ношу зимой, так, в карманы – и все. Мне надо, чтобы руки были всегда… готовы. Хотя понимаю, что это никому не надо, но… Я у тебя чокнутый, помнишь?

Улыбаюсь растерянно. Я вообще не ждала такого ответа. А Вадим продолжает:

– Давай, я, как Фродо Бэггинс, буду носить кольцо на цепочке на шее, – я молчу, все еще переваривая. – Ин, я в ЗАГСе кольцо надену. И куда-то на мероприятия. К твоим родителям там, еще куда-то… Хочешь, в портмоне всегда буду носить и надевать, если надо. Ин…

Отмираю.

– Можешь вообще не носить.

– Эй… Обиделась?

– Вообще нет. Понимаю, – и правда, понимаю. Я, наверное, специально создана, чтобы его понимать. Как и он – меня.

Вадим молча берет мою руку, целует в центр ладони, прижимает к своей щеке, трется, как кот.

Такое вот оно, счастье.

Резко моргаю от того, что дверь кабинета открывается без стука. Влетает бледный всклокоченный Кир. Если бы с таким видом кто-то залетел в кабинет к Вадиму, то дело труба. А у нас что?!

– Что случилось?

– А вы не в курсе? – выпаливает, кивая но мой ноут. Я разворачиваюсь. А там все пестрит системными сообщениями. Тут же трезвонит телефон. Мигает и снова загорается свет.

Я перевожу взгляд на Кирилла. Разводит руками.

– Инна, все упало.

Через полчаса, в течение которых я бесконечно говорю по телефону, параллельно перемещаясь в подвальные помещения, где все наше добро, выясняется, что упало не все. Со мной Арсений Романович, который нудит и причитает, Офицеров, у которого телефон тоже не отлипает от уха.

Самое главное, что запустились резервные генераторы, и работает все медицинское оборудование. Но вся информационная инфраструктура отвалилась. Опускаем одновременно с Офицеровым телефоны.

– Ты думаешь о том же, о чем я?

О чем он может думать? Я думаю о том, что нам сейчас край надо переключиться на запасной сетевой контур. Он есть, но доделан не до конца. Но ручками, ручками сейчас в моменте все можно быстро допилить. Я на это надеюсь. И жду Арсения, чтобы попасть в одно хитрое место, куда доступа у меня нет. А он все не идет.

– А ты о чем?

– Пробиваю пока. Не мог ли этот… Славик обиженный… напакостить?

Я даже зависаю. Да ну. Кузнецов? Я о нем уже и думать забыла. Да и не мог он уронить всю нашу огромную инфраструктуру. Кишка тонка.

– Никакой это не Славик, – слышится запыхавшийся голос. Оборачиваемся. Кирыч стоит, придерживаясь одной рукой за стену, другой за бок. – Это Вася.

– Какой Вася?! – выпаливаем мы с Офицеровым.

– Экскаваторщик. Стойка рядом. За один заход перебил все кабели, какие только смог.

Офицеров облегченно выдыхает. Но мне от сообщения Кира легче не становится, совсем. В коридоре появляется Арсений с двумя сотрудниками, стремянкой и чемоданом с инструментами.

***

Свет в операционной мигает, потом снова загорается ровно. Я замираю, держа руки на весу. Поверх маски переглядываюсь с ассистентом, медсестрой, анестезиологом. Мы замираем все четверо на несколько секунд. Но в операционной, после краткого мигания света, все остается как обычно.

Киваю ассистенту.

– Продолжаем.

***

В отделении суета. Не работают компьютеры в ординаторской. В чате клиники Инна успокаивает всех общим списком и каждого по отдельности. Оказывается, из-за косяков на идущей по соседству стройке перебиты магистральные кабели. Чуть ли не даже все.

Да, после сладких выходных у нас очень бурный понедельник.

Набираю Инну. Отвечает сразу же.

– У тебя все нормально? – выпаливает.

– А что у меня может быть не так?

– В отделении вся жизненно важная техника работает? Компьютеры в ординаторской не в счет.

– Все работает. Только что из операционной.

– Отлично, – выдыхает. – Вадим, если у тебя ничего срочного… У меня другой звонок.

– Ты просто скажи, где ты сейчас.

– Пока у себя в кабинете. Через полчаса буду на улице. Пойдем смотреть масштаб нанесенного ущерба.

Отключается. А я предупреждаю Женьку, что отойду, и двигаюсь в административный корпус. По дороге, с каждым шагом, все отчетливее понимаю, что в клинике локальный Армагеддон.

Инну застаю в лифтовом холле. Они что-то бурно обсуждают втроем – она, Альф и Арсений, хозяйственник. Подхожу, обмениваюсь рукопожатиями.

– Вадим Эдуардович, у вас там все работает? – задает мне Арсений тот же вопрос, что и Инна.

– Кроме компьютеров все, – так же дисциплинированно отвечаю. И они снова возвращаются к разговору. Эти люди сейчас поднимают и восстанавливают работоспособность клиники. Я тут лишний. Зачем пришел – и сам не понимаю.

– Помощь нужна? – вопрос задаю Инне. Потому что понимаю, что ей сейчас непросто. Вид у нее всклокоченный. Но как я ей в данный момент могу помочь – не представляю.

Кивают отрицательно все трое. Со стороны лестницы вылетает Инкин помощник. Весь такой же всклокоченный и в красно-белые пятна.

– Ин… там… это… все… я… сделал.

У Арсения пиликает телефон.

– Аварийная служба подъехала.

– Идемте, – кивает Инна.

Мой маленький генерал анти-армагедонной армии. Я не буду тебе мешать. Но все же аккуратно кладу руку ей на поясницу, кратко целую в щеку.

– Удачи.

Ухожу, чувствуя спиной взгляды. Да, моя. Да, успел отхватить. Да, завидуйте. И кольцо носить – буду!

***

К вечеру Армагеддон укрощен. А я забираю генерала Ласточку домой. Она устала так, что даже не сопротивляется, когда я ее обнимаю прямо у нее в кабинет. Да и смысл уже прятаться? Прижимается щекой к моему плечу. Глажу по голове.

– Поехали домой.

– Поехали, – вздыхает. Соображаю, что бы такое сказать, чтобы Инну взбодрить.

– Слушай, – смотрю, как она собирает вещи. – А ты вообще свадьбу хочешь?

– С кем?

– Есть варианты?

– Ты все-таки делаешь мне предложение?

Ага, все-таки взбодрилась. Продолжим.

– Я предложений не делаю, я спрашиваю: ты хочешь свадьбу с лимузином и фатой, или обойдемся просто регистрацией?

Знакомым движением задирает нос. Умница. Быстро оклемалась.

– Не хочу ни фаты, ни лимузина. Хочу медовый месяц, у моря, – вздыхает снова. – Долгий-долгий.

А потом спохватывается, ахает, берет за руку и начинает извиняться. Я вообще не понимаю, за что Инка извиняется. Отличный план, мне нравится. Тоже хочу долгий-долгий медовый месяц у моря.

– Ты чего, Ин?

Виновато заглядывает мне в глаза.

– Это не обязательно. Если у тебя… Ну, неприятные воспоминания… с отпуском у моря.

Какой-то неожиданный комок в горле. Ты вот… все-все помнишь? И всегда будешь думать о том, чтобы меня ничего не царапнуло? Перестань. Я давно взрослый. Здоровый – на мне пахать можно. И за то, чтобы не было царапин, теперь буду отвечать я. Я буду очень стараться. А прошлое осталось в прошлом, со всем, что там было – и с радостями, и с печалями.

Широко раскидываю руки, сгребаю Инну, прижимаю к себе, целую в макушку.

– И не надейся овдоветь спустя месяц после свадьбы. Будешь еще меня в маразме с ложечки кормить.

Она негромко смеется, трется щекой о мое плечо.

– Ты умеешь делать предложения, от которых невозможно отказаться.