Текст книги "Хирург Коновалов (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Хирург Коновалов

Глава 1.

– Вадим Эдуардович, ты не поверишь, – в ординаторскую влетает Алферов.

– Евгений Николаевич, я четырнадцать лет в хирургии. Попробуй меня удивить.

Алферов ухмыляется.

– Закон парных случаев снова сработал.

Если это то, о чем я думаю…

– Скажи, что пошутил.

– Я только что из приемного. Пациента уже готовят к операции, – дисциплинированно рапортует Алферов.

Проклял нас кто-то, что ли? Или не надо было позавчера очередного «народного целителя» из отделения выгонять?

– Жень, ты, когда из приемного шел, не видел, надпись у нас не поменялась?

– А?

– Ну, может, вместо «Хирургическое отделение» там теперь надпись «Членомонтаж»?

Вместе с Женькой за компанию ржут и другие находящиеся в ординаторской хирурги.

– Что, опять эксперименты с пылесосом?

– Не, там история полный трэш, я думал, такое только в анекдотах бывает…

Женька прерывается. Дверь в ординаторскую снова открывается, заглядывает медсестра Катя.

– Вадим Эдуардович, у нас все готово!

– Готово к ремонту карданного вала?

Катя хмурится, не понимая шутки. Парни мои снова ржут. Я встаю, с хрустом переплетая пальцы. Не жили мы скучно – не хрен начинать.

***

Сразу после операционной меня срочно вызывают на ковер к высокому начальству, разумеется, по какой-то ерунде. Отчеты, мать их. По возвращении на меня нападает Людмила Владимировна, самая опытная медсестра в нашем отделении.

– Вадим Эдуардович, вас там спрашивает родственница этого… только что прооперированного.

– Сильно спрашивает?

– Нервически.

Если нервически – то жена, наверное. Переживает, как там семейная реликвия – уцелела ли в неравном бою с зубами.

Киваю медсестре, повожу плечами. До конца рабочего дня – два часа. Сегодня был день без операций. Этот бедолага – не в счет, пустяк. А вот его нервическая – это может быть серьезное.

***

– Вы Мишу оперировали?!

Привычно сканирую внешность, определяя стратегию разговора. На воробья похожа. Или на галчонка. Мелкая, щуплая, темные взъерошенные волосы, круглые глаза и какие-то внезапно пухлые щеки. Но в целом на нервическую тянет условно. Больше данных за адеквата.

– Я.

– Что с ним?!

– А вы ему кто? – уточняю на всякий случай.

– А… Мы… мы вместе.

Выгибаю бровь.

– Жена?

Округлые щеки вспыхивают.

– Нет.

Ну вот, все совсем упростилось.

– На нет и суда нет.

– Что?!

– Информация о состоянии здоровья относится к предельно конфиденциальной. Я могу сообщать ее только близким родственникам.

Она заливается краской не только щеками – всем лицом. Сопит. Чувствую – злость копит. Многоопытная Людмила Владимировна права – нервическая. Но вообще-то медсестра накосячила – сама могла бы уточнить у девицы, кто она пациенту, а не гонять меня в приемное.

– Я… Я… – шмыгает, часто моргает, вытирает щеку плечом. – Там все в крови было… Я так испугалась.

А вот это совсем бесполезно. К женским слезам у меня иммунитет. Развожу руками.

– Сожалею, но ничего не могу сделать. У меня инструкция.

– Но скажите хотя бы... – она все еще шмыгает носом, переводит дыхание, зрачки расширены. Стрессанула по-любому.

Я слушаю поток бессвязных слов. Нет, два дня подряд членомонтажа – это перебор. Мы ж не урология, в конце концов. Что ты хочешь спросить, милая моя – уцелело ли хозяйство у твоего «мы вместе»? А ты вообще детали знаешь? Анамнез, так сказать? Мне Алферов вкратце рассказал, пока ассистировал – и я охренел. Я охренел, а операционная бригада хрюкала от смеха. А ты что? Все норм? Тебе ли после всего переживать за его карданный вал?

Но вместо этого говорю ровно противоположное.

Иногда в меня вселяется бес. Мать говорит, что это крышечка излишек эго сбрасывает – но матушка у меня мастер формулировок. Она еще свято убеждена, что это все от того, что я не женат. И что жена бы нашла, куда этот излишек эго утилизировать с пользой для дела.

Это никогда не касается операционной или отношений с пациентами. Но в любой другой ситуации я могу отчебучить. А иногда прямо надо.

– Не переживайте. Отрезал так, будто ничего и не было. Чисто, гладко, красота. Больше никаких проблем. Мочиться будет через трубочку.

– Что?! – давится она вдохом. Краснота сменяется бледностью. Ишь, как сосуды хорошо отрабатывают, любо-дорого поглядеть.

– Вы… Вы… Вы… Вы не хирург… Вы коновал!

– Угадали. Моя фамилия Коновалов.

***

Возвращаюсь в отделение, попутно выдаю профилактический пистон Людмиле Владимировне – какого хрена не узнала, кто эта нервическая – только время зря потерял. В ординаторскую захожу на момент бенефиса Женьки.

– Это премия Дарвина, господа! Клянусь своей треуголкой.

Слышатся подбадривающие смешки. Сейчас в ординаторской собрался почти весь коллектив. Прохожу за свое место, сажусь за компьютер. Я спиной к Женьке, так что работаю и одновременно слушаю детали душераздирающей истории.

– Ну ладно, проститутку снял – с кем не бывает. Но пользоваться оплаченными услугами в машине на подземной парковке гипера – я не знаю, что это: жадность или глупость? В общем, они там в машине акт сдачи-приемки оплаченных услуг совершили. И уже когда из машины вышли, он решил, что имеет право рассчитывать на бонус. На кэшбэк минетом. И не в машине, прикиньте?! А прям на парковке! Ну, там типа машина стояла в самом конце, там темный угол, никто не увидит и все дела.

– Реально, олень… – тянет кто-то.

– Ну, может, адреналина человеку в жизни не хватает, – не соглашается еще кто-то.

– Адреналину он хапнул по полной программе, – продолжает вещать Женька. – На шорох и писки пришел охранник с фонариком. Дама в прошлой жизни, видимо, была крокодилом. Или бульдогом. От испуга челюсти у нее сработали так, что если бы не платиновые руки нашего шефа…

Затылком чувствую взгляды, но не оборачиваюсь, продолжая тыкать по клавиатуре.

– Жень, а откуда подробности? – спрашивает кто-то из ребят. – Неужели сам укушенный сообщил?

– Не, я с полицией успел пообщаться. Там охрана торгового центра с перепуга и скоряк, и полицию вызвали. Полицейские уржались, когда проститутку допрашивали. Ну и к нам заскочили, чтоб узнать – не помер ли укушенный. Я им авторитетно объяснил, что от этого не умирают. Особенно у нас. Особенно у нашего шефа.

– Вот прямо специально приехали? – закономерно сомневается кто-то, и я внутренне соглашаюсь с этим сомнением. С полицейскими за время работы в хирургии дело имел не раз, и не два. И приезжать полицейским в больницу по горячим следам, если не убийство, не погоня со стрельбой, не убойное ДТП с замесом, в общем, если не жесткач – вообще резона нет. У них тоже работы выше крыши. А тут просто член недооткушенный.

– А что они, не люди что ли? Это даже по меркам полицейского отделения премия года. Им нужны были подробности – ну чисто поржать и обсосать детали. Они даже проститутку эту с собой привозили, только я не понял, зачем.

Меня нагоняет неожиданная мысль. Настолько неожиданная, что я оборачиваюсь вместе с креслом. В ординаторской становится тут же тихо.

Проститутку привозили? Вот это я промахнулся с составлением психологического портрета. «Там все в крови было… Я так испугалась». Теперь я знаю, как выглядит испуганный крокодил.

– Жень, ты эту проститутку видел?

– Ну, так, мельком.

– Мелкая, черненькая?

– Не. Высокая, с губищами такими, – Женька издает чмокающий звук. – Как после вакуумного отсоса. Блондинка. Хотя… может парик.

Может, и парик. Но рост другой. И губы у «мы вместе» нормальные, человеческие.

– А что? – осторожно спрашивает кто-то.

Пожимаю плечами. Имеют право знать. Это тоже элемент обучения.

– Да приходила тут уже одна дама по его поводу. Я грешным делом подумал о том, что отстал от жизни. И не в курсе, насколько шагнул вперед сервис у нынешних проституток – в больничке навещают.

Снова раздаются смешки.

– А, я знаю, кто это! – торжествующе восклицает Евгений. – Это подруга укушенного.

– А она-то тут каким боком? Или у них там тройничок был? И она на камеру все снимала?

– Не, она к самому финалу прибежала. Когда вокруг кровища, а ее бесценного на носилках в скорую грузят.

– А что, полицейские ей пикантные подробности не сообщили?

– Может, не сообщили. А, может, в ее глазах – не виноватый он, она сама пришла. Безвольная жертва обстоятельств и все такое. Кто этих баб разберет.

Я оборачиваюсь обратно к компу. Деталей мне более чем достаточно, и я возвращаюсь к отчетам. А ребята за моей спиной еще какое-то время обсуждают «минет года».

***

– Ты точно мне все рассказала? Может, какие еще смачные подробности утаила?

– А ты точно мне подруга?

Алька бессердечно смеется, прихлебывая яркий и, наверняка, вкусный облепиховый чай с веселым кружком апельсина. А мне ничего в рот не лезет – уже третий день.

– Я тебе не подруга, я тебе друг! Инчик, попробуй найти позитивное в этой истории.

– Что, например?

– Например, что не ты на месте этого тюбика. И это не ты в больнице сейчас.

– У меня нет того, что можно было откусить!

Алька с шумом прихлёбывает чай, впивается зубами в круг апельсина, плотоядно усмехается.

– Я уверена, там и жрать-то нечего было.

И я, наконец, смеюсь. И тоже заказываю себе чай – черный с имбирем и лимоном. Самое то по нынешней погоде. Апрель в этом году с амнезией – не помнит, что он как бы весенний месяц.

Такими, смеющимися, застает нас Римма. Садится на свободный стул, плюхает рядом безразмерный шоппер.

– Гражданская панихида по безвременно покинувшему нас члену, судя по вашим рожам, закончена? Кто ж такое дело чаем отмечает?

– Середина дня, всем еще работать, – Альбина толкает к Римме папку меню, но та даже не смотрит на нее.

– Ну, не всем, – не могу не уточнить я.

– Ой, вы посмотрите на нее. Неделю без работы – и уже унылое лицо, очей очарованье. Сама ж оттуда ушла. Двойной эспрессо, – бросает Римма официанту и, без перехода, уже мне: – А я тебе говорила, что он мутный.

– Как может быть мутным человек, который работает в ипотечном отделе банка? Знаешь, как в банках проверяют? У него кристальная репутация.

– Ну да, ну да. Вот эти все из себя кристальные и правильные потом р-р-р-раз – и срываются с резьбы.

Я не спорю, потому что бессмысленно. И потому что подруги правы. Хотя они необъективны, потому что Миша им не понравился с самого начала. Римме – потому что зануда и тупой, а Альбине – потому что зажал ей за кофе заплатить при первой встрече. И чем дальше, тем больше. Так что сейчас у моих подруг праздник. А у меня – у меня все еще панихида.

Я думала, такие ситуации придумывают сценаристы. Ну, чисто чтобы поржать. Когда это случается в реальности, тебе вообще не до смеха.

Я всю жизнь, по крайней мере, сознательную, тусуюсь с парнями. Техническая специальность в университете, после учебы работа тоже больше с мужиками. И ничего, и вывозила, и вывожу все эти чисто мужские, якобы, штуки! Но когда я увидела на бетонном полу парковки ярко блестящие в свете фонариков пятна крови – оказалось, что я прям девочка-девочка. Сползла по стенке, меня какой-то дядечка-полицейский в последний момент за шкирку поднял.

Да как-то?! Да что тут случилось?!

Мне потом объяснили – что. Правда, объяснили поздно. Когда я уже успела себе сочинить версию разбойного нападения на Мишу и ранения в область паха. Уже успела съездить в больницу и поскандалить с хирургом, оперировавшим Михаила. Врач оказался настоящим хамом, хотя, наверное, внутренне ржал над моими попытками что-то узнать про Мишу. Ну да, он-то наверняка знал все детали. А я – нет. Я о них узнала только в полиции. Там надо мной ржали, уже не стесняясь. И жадно наблюдали над моей реакцией. Это ж любимое развлечение – смотреть на то, как кто-то облажался. А я облажалась.

Я вздохнула.

– Хватит, Ласточка, не ной, – фыркает Альбина. – Нашла я тебе работу, нашла.

Мы дружим еще с университета. И, хотя специальность была у нас одна, востребованная – информационные технологии – разбросало нас в итоге по очень разным направлениям. Альбина матерый хэдхантер, специализируется именно на подборе ИТ-кадров. А Римма – гроза кодеров, не менее матерый куашник (в ИТ – тестировщик программного обеспечения). А я в этой компании человек с лопатой. В смысле, твердо стою на земле. И в свои тридцать два имею опыт ИТ-директора, и не где-нибудь, а в казначействе. Чуть не сдохла от тоски там.

Именно во время работы в казначействе я и познакомилась с Мишей. Пришла в банк ипотеку оформлять, а он увидела мою зарплату и такой: «Это где же такие красивые девушки столько денег получают?». Ой… Какой же я тогда была дурочкой. Хотя ничего не предвещало, и Миша казался таким правильным, таким надежным, таким предсказуемым.

Жмот, по мнению Альбины.

Душнила, по мнению Риммы.

Правы мои девочки, правы.

Мы очень разные. Как говорит Альбина, если нас смешать и как следует взболтать – из нас выйдет три нормальных человека.

Я мелкая. Полтора метра в прыжке – со слов Риммы. Хотя на самом деле целых сто шестьдесят один. Римыч, наоборот, – сто восемьдесят. И это без каблуков, которые она очень уважает. Доминируй, унижай, властвуй. Худая, ломкая, острое у нее все – локти, колени, скулы, подбородок, нос, мозги. Альбина роста среднего, но у нее все ушло в ширину. Грудь пятого размера и бедра повышенного жопоизмещения – это все про нее. Мы пережили не одну истерику Альки по поводу «Я жирная», не одну диету, которые все кончались одинаково. Единственным достоверным способом похудения для Альки было пищевое отравление. То есть, вообще ничего не жрать и не слазать с унитаза. Но это ж не дело. Так что сейчас Альбина в стадии принятия себя.

– Глянь, – Аля толкает мне свой телефон. – Вакансия – конфетка. Специально для тебя придержала. Все, как ты любишь.

Я прокручиваю информацию на экране мобильного, Римма пьет кофе, Альбина вещает.

– Два года назад комплекс сдали. Все нулевое, все по уму сделано, ни на чем не экономили. Вот прямо: захочешь – не прикопаешься. Не хуже, чем в твоем казначействе.

– Оно не мое. Куда предыдущего ИТ-директора дели?

– Уволился.

– Или уволили?

– Или. Накосячил. Большего не знаю.

Я вздыхаю.

– Покажи мне главного там.

Разглядываю фото на экране смартфона. Дядька с усами, прямо вот родом из двадцатого века.

– Да ну, такой меня на работу не возьмет. Даже смысла нет ходить.

– Да ты что, с твоим-то резюме…

– При чем тут резюме? У него же на лбу написано: «Что баба понимает в компуктерах»?

– Ну, какая ты баба?!

– Точно. Мне пиво и сигареты только пару лет назад стали продавать без паспорта.

Римма хмыкает, а Альбина не сдается.

– Сходи. Есть неофициальная инфа – официально такое никто не скажет, конечно – что на эту должность хотят женщину.

А вот это неожиданность. Все-таки в ИТ до сих пор мужчины предпочтительнее почти на любой позиции. И уже тем более – ИТ-директор.

Снова листаю экран. Ни хрена себе совпадение!

– Ты чего? – подруги дружно реагируют на мое удивленное цоканье.

– Это та самая клиника, в которую Мишу увезли.

– Смотри, как кучненько все. Навещать его будешь. Котлетки приносить.

Девки мои ржут. Я возвращаю телефон Альбине.

– Ну что, я договариваюсь о собеседовании?

Пожимаю плечами. Наверное, я не готова к обсуждению новой работы. А, с другой стороны, может, это лучшее средство, чтобы забыть всю эту историю с Мишей.

– Давай, давай! – подначивает Альбинка. – Ну и что, что Миша? Ты там все равно никого не знаешь, а Михуил твой скоро оттуда свалит.

– Я знаю там одного человека, – произношу медленно.

– Когда успела?

– Это хирург, который оперировал Мишу.

– Все отрезал? – интересуется Римма.

И ведь почти дословно повторила.

– Я с ним посралась жестко, – признаюсь.

– Зачем?

– Не понимаю. Не помню. Не в себе была.

– Ну и что? – пожимает плечами Алька. – Вряд ли ты с ним пересечешься. – А потом внезапно переключается: – Он симпатичный?

– Кто?

– Хирург этот?

Я вспоминаю огромные ручищи, сложенные на широкой груди, презрительно поджатые губы, глаза оттенка норильского декабря. Вообще-то, декабрь в Норильске темный, мы там прожили несколько лет. А у врача глаза светлые. Но ощущение ледяного холода от них – именно норильский декабрь.

– Нет.

– Жаль. Ладно, я договариваюсь о встрече с главным. Тебе ведь время непринципиально?

Я вздыхаю.

– Не принципиально.

***

– Доктор, у меня все в порядке?

У тебя, мужик, с головой конкретный напряг, но это не мой профиль. Киваю, едва успев подавить зевок. Дежурство выдалось неспокойным.

– И у меня все будет… как раньше?

То, как люди избегают называть вещи своими именами, меня все еще, даже спустя годы работы в медицине, раздражает. Ты взрослый мужик, ты проститутку снять можешь, а член назвать членом – нет?

– Как у вас было раньше – я не знаю. Может, вы членом орехи кололи. А функции мочеиспускания и половая должны сохраниться.

Краснеет, пытается смеяться. Я встаю, но больной не унимается.

– Вы сказали – должны. Но это не точно?

– С нашей стороны мы все сделали. Все ткани подшиты аккуратно. Но если вдруг – что маловероятно – что-то не будет функционировать, то это уже к профильному специалисту.

– К какому?

– К урологу. И мой вам совет, если все же придется обратиться – смотрите на руки.

– Чьи?! – таращится на мои руки, по многолетней привычке сложенные на груди.

– Не мои же. Руки уролога. Чем они меньше, чем лучше.

Пациент, с чьей-то легкой руки получивший прозвище «жертва укушения», пламенеет лицом окончательно. Это они с его подружкой-резвушкой прямо пара краснощеких попугайчиков.

– А можно еще один вопрос, доктор?

– Слушаю.

– Скажите, а вы… Ну… сообщали кому-нибудь детали… того, что случилось? Что меня… – едва слышно, – укусили?

Это даже не детский сад, это ясли какие-то. Читаю краткую, но исчерпывающую лекцию о том, что и кому я имею право говорить и, наконец, выхожу из палаты и иду в ординаторскую. На половине дороги меня перехватывает Людмила Владимировна.

– Вадим Эдуардович, когда вы уже переедете? – кивает мне за спину. Там находится кабинет заведующего отделением, пустующий уже второй месяц. Пока я трахаюсь с бумагами и прочей бюрократией в статусе «и.о.» после того, как наш предыдущий заведующий спешно пошел на повышение.

– Надеюсь, никогда.

Людмила Владимировна поджимает губы. Не понимаю, почему меня назначили исполняющим обязанности – в отделении есть несколько хирургов с гораздо большим стажем, чем у меня. Но почему-то все отделение уверено и ждет, что именно меня в итоге и назначат заведующим, и не хотят никаких пришлых варягов. Я на ситуацию с чистым сердцем забил, потому что других забот выше крыши. Предложат – тогда и буду думать, что ответить. Но пока высокое больничное начальство второй месяц не может принять решение.

***

Кручусь перед зеркалом. Там отражается пигалица, которой не придают солидности ни деловой костюм в стиле «power dressing», ни убранные гладко за уши волосы. Дохлая эта затея – казаться не тем, кем ты есть. Маленькая собачка – до старости щенок. Так, наверное. Только эта фраза ни хрена не помогает при встрече с потенциальными работодателями, в чьих глазах отчетливо читается: «Куда ты лезешь, девочка?». И неважно то, что девочка выросла с паяльником в руках, что провела все детство у отца на работе – на нескольких, если точно. А папа у девочки – инженер-КИП-овец с золотыми руками, за которого дрались самые передовые производства. Я в целом папины способности унаследовала. Просто выросла в другое время, где уже вовсю правили бал компьютеры. Только, в отличие от отца, который все своим видом внушает уверенность и авторитет, я вынуждена каждый раз доказывать, что реальный специалист, а не девочка.

Ладно, не в первый раз. И я пошла переодеваться. Через пятнадцать минут на меня из зеркала глядела привычная я. Базовые джинсы, футболка, пиджак, на ногах лоферы, на плече сумка-портфель. Добавить нечего. Разве что… Взлохмачиваю волосы, беру со стола очки с линзами для работы за компьютером, водружаю на нос. Ну вот. Большей солидности я уже не добьюсь. Помахав своему отражению в зеркале, я отправляюсь на собеседование в крупный современный медицинский центр.

***

Главный врач клиники оправдывает мои худшие предположения. Я собрала на него небольшое портфолио. У него чудовищное имя и отчество – Григорий Олегович. Только фамилия нормальная – Буров. Но об имя и отчество я пару раз запнулась точно. А еще он по специальности – гинеколог. Понятно, что сейчас человек занят исключительно административной работой, но все-таки… Я пытаюсь абстрагироваться от мысли, что вот этот мрачный усатый дядька когда-то ежедневно заглядывал женщинам между ног. Убейте меня, но усы и гинекологическое кресло – худшее сочетание, с какой стороны не посмотри!

В общем, он мне не нравится. Я ему, похоже, тоже. Но вот место работы мне нравится очень. Алька права – все, как я люблю. С нуля смонтированная информационная система огромного медицинского комплекса, в которой учли все – начиная от собственной системы резервного питания, которая, судя по схеме, занимает весь подвал одного из корпусов, до всевозможной, зачастую экзотической офисной техники. Ну и медицинской техникой, тоже подключённой к этой системе, комплекс нафарширован по самую крышу. Правда, я в этой технике не особо разбираюсь, большинство названий даже слышу впервые, я ведь кроме УЗИ и МРТ, ну и еще рентгена, и не слышала больше ни о чем. Но разобраться в этом уже хочется – страсть. Правда, штатное расписание странное, но это все детали, которые познаются в работе. А работа эта, судя по рисунку усов напротив, мне не светит.

– Резюме у вас, конечно, внушительное, – цедит Григорий Олегович. И эта такая фраза, за которой в воздухе повисает «Но…». Я его озвучиваю.

– Но?..

Он откидывается на кресле, складывает руки на груди. Вспоминается хирург Коновалов с точно таким же жестом. Врачей, что, этому где-то специально учат? Или они так присягу принимают? Или что там у них, клятва какая-то.

– Как же такую пичужку на такую работу занесло?

Вот пичужкой меня еще не называли! Я знаю, что у меня все на лице видно, вспыхиваю мгновенно. Никакой аутотренинг не помогает, покер-фейс – не мое.

– Да не обижайся, – Олегович усиленным темпами хоронит наши и без того бесперспективные отношения. – Мне, правда, интересно, как такие симпатичные девочки идут на такую работу. С этим же… – он делает в воздухе непродленный жест. – Без пол-литра не разберешься. Железки эти всякие, провода, программы. Мужиками командовать, опять же.

А, вот оно, ключевое.

– А как такой… – повторяю его неопределенный жест руками, – мужчина, как вы, связал свою жизнь с женскими половыми органами?

Смотрит на меня оторопело, И, едва я кладу ладони на подлокотники кресла, чтобы встать, падает на спинку своего кресла и закатывается громким смехом. Наверное, его секретарша в приемной сейчас подскочила на месте. Я точно подскочила.

– Ай, зубастая. Может, и справишься с этими идиотами.

Странное определение для работающих на тебя людей. Или у Олегыча все идиоты?

– Итак, Инна… – он подглядывает в резюме, – Леонидовна. Пожалуй, ваша кандидатура мне нравится.

А он умеет удивлять.

– Хотите у нас работать?

Мне нравится эта формулировка – «У нас работать». Не «со мной», а «у нас». И место мне нравится. А этот Григорий Олегович… На мой взгляд, слегка странный. Но, может, и я на его взгляд – тоже.

– Да.

– Только у меня одно условие.

Мне вдруг вспоминаются слова Альки. Что на эту должность хотят, вопреки устоявшейся традиции, женщину. И что-то мутное с увольнением предыдущего ИТ-директора. В голове мелькает рой мыслей с гипотезами от нашего «через постель» до заграничного харассмента.

Да ну. Да не может быть. Страха нет, но появляется спортивный азарт.

– Слушаю.

– Расскажите, как вы пришли в эту профессию.

А напугал-то, напугал! Это нормальный вопрос о собеседовании, можно было просто спросить безо всяких идиотских формулировок.

– У меня родители – ИТР-овцы. Отец инженер, мать лаборант. Папа меня паять в восемь лет научил, говорил, у тебя пальчики тонкие, давай, я туда не пролезу. Я с самого детства знала, что моя работа будет связана с тем, у чего есть клавиатура и мигающие огоньки.

– Ответ принимается. А давайте, кофейку бахнем?

Обстановка в кабинете неуловимо меняется. Я понимаю, что он мне уже почти нравится, этот Григорий Олегович. Правда, я не обольщаюсь. Я крайне хреново разбираюсь в людях. Нет, отработав пару лет плечом к плечу, я человеку в душу влезу безо всякого сопротивления с его стороны и буду знать про него все, потому что сам расскажет. Но с первым впечатлением я ошибаюсь, и делаю это фатально. Миша подтвердит.

Кофе приносят быстро. И под него я задаю встречный вопрос.

– А как вы пришли в профессию?

Он улыбается, складывает руки подушечками пальцев, постукивает.

– У меня вот, как видите, Инна Леонидовна, пальцы не очень тонкие. Да я и не стремился их засовывать туда, куда вы подумали.

Чувствую, щеки мои выполняют свою основную функцию – выдают мое смущение.

– Но как же тогда… – бормочу в чашку с кофе.

– Знаете, в юности я как-то прочитал про одно племя. Африканское, кажется, но не ручаюсь. Так вот там, когда женщина рожает, мужчина устраивается в соседнем шалаше и имитирует роды. Кричит, стонет и так далее. А когда рождается ребенок, его приносят отцу, и он принимает поздравление с тем, что родил ребенка.

– Какое безобразие.

Григорий Олегович улыбается. А я ловлю себя на мысли, что у него обаятельная улыбка. И даже мерзкая мохнатая гусеница над верхней губой не портит ее. А так, скорее, придает пикантность.

– Есть мнение, что мужчины где-то в глубине души завидуют тому, что только женщина может создавать новую жизнь.

– Да забирайте, мы не просили. Но только вместе с месячными, перепадами настроения и сиськами.

Он снова громко смеется, а я думаю о том, что он умеет какое-то колдовство, этот усатый гинеколог в кресле главного врача. Потому что слово «сиськи» я на собеседовании произношу впервые.

– В общем, я всегда хотел быть причастен к этому чуду. Пятнадцать лет оттрубил в роддоме. Знаете, сколько ребятни через эти руки прошло? – и, пока я снова смотрю на его руки, но уже с некоторым уважением, добивает меня. – Если что, тряхну стариной – потом и у вас роды приму, Инна Леонидовна.

Я давлюсь кофе так, что моему будущему шефу приходится вставать и хлопать меня по спине. Слава богу, бумаги на его столе не пострадали от того, что кофе у меня пошло носом. Мне протягивают бумажный платочек, а потом Григорий Олегович возвращается на свое место.

– Я ответил на ваш вопрос?

– Вполне.

– Тогда по рукам?

– У меня есть еще один.

– Ну-ка, ну-ка.

– Причина увольнения моего предшественника?

Григорий Олегович морщится. Вздыхает. Дергает ус. Увлекательная пантомима, но я стоически молчу.

– Уверяю, что с вами так не поступят.

Боже, какие средневековые тайны.

– Я хочу знать точную причину.

– Он уволился по собственному желанию.

– Но оно не было причиной.

Григорий Олегович смотрит на меня, прищурившись.

– Ладно. Все равно кто-нибудь да брякнет. Его застали за мастурбацией на рабочем месте. Если точнее, я и застал.

Охренительная вводная. Я судорожно осмысливаю полученную информацию, пока Буров допивает кофе. Неужели такое бывает? Дрочить на порнуху на работе?!

– Он что, даже не закрылся?!

Григорий Олегович фыркает в чашку с кофе.

Интересно, нет ли у Миши брата? До слез знакомый почерк!

– Эмн… – бормочу невнятно. Ну да, в главном Григорий Олегович прав – это история даже гипотетически не про меня. Но… Уф-ф-ф-ф… Пытаюсь представить, что бы сделала, я застав своего подчиненного за таким делом. Руку сразу утяжеляет виртуальная чугунная сковорода. Нет, это реально за гранью. Этот чувак даже Мишаню переплюнул. Потому что работа – это работа. Святое.

– Вы правы, Григорий Олегович. Я так тупо не подставлюсь.

Буров хмыкает.

– Не сомневался. Ну, так что, по рукам?

Встаю.

– По рукам.

Когда мне крепко жмут руку, я уже даже не думаю о том, где бывали эти руки. Зато вспоминаю о другом. Когда думала об этом месте работы, я почему-то несколько раз вспоминала хирурга Коновалова. Наорала я тогда на него совершенно зря. Нет, он тоже хорош, конечно. Но я все же дала себе слово, что если все же буду работать здесь, то извинюсь перед Коноваловым.

Теперь придется сдержать слово и извиниться.

– Когда готовы приступить к работе, Инна Леонидовна?

– Да хоть завтра.

– Ну и отлично. Тогда я сейчас вас передам на руки секретарю, она все объяснит.

– Григорий Олегович?

– Да?

Я решаю не откладывать дело в долгий ящик. Извинения – лично для меня мероприятие не из числа приятных. Раньше сядешь – раньше конечная. И вообще, мне кажется, что лучше извиниться, пока я еще официально не трудоустроена. Чтобы потом не портить, если что, рабочие отношения. Хотя вряд ли я буду пересекаться с Коноваловым по работе. Но, вообще, может и такое быть. Так что лучше сейчас.

Но не говорить же Бурову: «Я хочу поговорить с одним из ваших хирургов».

– Григорий Олегович, в вашей клинике находится на лечении… один мой знакомый.

– Так-так. Неужели плохо работают? Не может быть. Какое отделение?

– Хирургическое. Кажется, первое

– А, так я как раз Вадима Эдуардовича к себе сегодня вызвал.

Буров поднимает трубку.

– Коновалов уже подошел? Пусть зайдет.

Я ничего не успеваю сказать, как оказываюсь лицом к лицу с хирургом Коноваловым.

Вот он, наверное, чемпион мира по покер-фейсу. Ничего не дрогнуло в его лице, кроме губ, произнесших ровное: «Здравствуйте». Хотя, может, не узнал.

– Вот, Вадим Эдуардович, прошу любить и жаловать. Это Инна Леонидовна Ласточкина, наша главная по тарелочкам. В смысле, по компьютерам. А это Вадим Эдуардович, заведующий первой хирургией.

– Исполняющий обязанности заведующего, – так же ровно поправляет шефа Коновалов.

– Уже нет. Приказ в отделе кадров, зайди, подпиши, что ознакомлен. Потом заглянешь – обсудим.

В глазах оттенка «норильский декабрь» все же что-то мелькает. Кажется, господин Коновалов не очень рад своему назначению, но сдержанно кивает.

– Так вот, Вадим Эдуардович, Инна Леонидовна тут про своего родственника интересуется, у тебя лежит. Не подведи меня, успокой барышню.

Я не знаю, на что злиться больше – на «барышню» или на то, как Григорий Олегович неуклюже все представляет, и вот уже Мишаня – мой «родственник». Но делать что-то уже поздно, нас ненавязчиво выпроваживают, на прощание еще раз напоминают Коновалову, чтобы после зашел.

***

Я едва поспеваю за широким шагом. И иду все равно не рядом, он где-то впереди, я сзади. Нет, так нельзя. Хочу его окликнуть и вдруг понимаю, что имя и отчество выпали из головы. Прибавляю шагу, догоняю, протягиваю руку, что коснуться плеча в темно-синей рубашке, но он в это время сам останавливается.

– Ну? – рявкает. Не мне, в телефон. – Десять минут меня не было. Что случилось?

Я стою, вслушиваясь в непонятные мне слова – название лекарств, миллилитры, дозировки, по вене, струйно. Резким движением засовывает телефон в карман штанов и в упор смотрит на меня. Холодные у него глаза, прямо до озноба.