Текст книги "Львица по имени Лола (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Спасибо, – проговорила она тихо.
– Вам не за что благодарить. Ну так что, дадите мне свой сценарий на экранизацию?
– Конечно, – Дина решила вернуть чашку на место. Не дай бог зальет что-нибудь на столе ректора. А потом вдруг неожиданно для самой себя выпалила: – Знаете, у меня даже есть исполнитель главной роли.
– Дина-Дина… – Харитонов откинулся на спинку кресла, вздохнул. – Боюсь, вы пока не вполне представляете себе, какой это сложный процесс – кинопроизводство. И кастинг – один из элементов этого механизма, тоже со своими секретами и нюансами. Дойдет дело – будем решать. Могу только пообещать, что посмотрю вашего кандидата и…. И, кстати… Вы не думайте, Дина, что… – тут голос Харитонова зазвучал несвойственно ему неуверенно, а потом он резко махнул рукой. – Словом, если господин Разин не согласится на производство фильма в «Ингер Продакшн», я в любом случае найду деньги на этот фильм.
Дина почувствовала, как сама собой выпрямляется скрюченная спина и утихает дрожь в пальцах.
– Господин Разин больше не имеет отношения к «Ингер Продакшн», – произнесла негромко.
– Вот как… – обронил Вилен Мартинович. – Ну что же, там видно будет. В любом случае, фильм будет снят, – он снова положил ладонь на листы перед собой. – Знаете, чем отличается хороший сценарий от плохого, Дина?
13.6
– Нам что-то об этом говорили, – она рискнула улыбнуться. – Но у меня все повылетело из головы.
– Хороший сценарий можно пересказать в несколько фраз. Ваш – именно такой. Он невероятно цельный.
Дина выдохнула. Кажется, и голова уже не кружится. Или все же да? Надо все-таки глотнуть кофе.
– Ну а теперь пора перейти от пряников к кнутам, – Харитонов звякнул своей пустой чашкой о блюдце
– Как? – Дина вскинула глаза, до этого изучавшие кофе в своей чашке.
– Не бойтесь, это не больно, – Харитонов улыбался. Но взгляд, фирменный взгляд из-под тяжелых век была серьёзен. – Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали.
– Что? – рано она решила, что комната не кружится.
Харитонов снова посверлил ее своим фирменным тяжелым взглядом.
– Дина, сколько времени вы писали свой сценарий?
– Два дня… или три. Кажется, три.
– Так я и думал, – кивнул Харитонов. – Так настоящие сценарии и пишутся. На одном дыхании. Сценарий великолепен, Дина. Но у него нет финала.
Она молчала. Сидела, приоткрыв рот, и молчала.
Финала нет. Нет финала
– Я вам дам пару месяцев на доработку, Дина. Выдохните, отдохните, сделайте паузу. И вы найдёте финал, я уверен.
Это финал. Финал разговора. Финал того, у чего нет финала.
Дина снова нащупала стул сзади, оперлась, встала.
– Хорошо, я поняла. Спасибо, Вилен Мартинович.
– Буду ждать, Дина, – Харитонов тоже встал. – Хорошие у нас студенты подрастают, глаз радуется.
Она улыбнулась резиновыми губами, кивнула, поблагодарила за кофе, который так и не выпила. И вышла из кабинета.
Нетвердой походкой прошла через приемную, не видя ничего перед собой. Алла Максимовна нагнала ее уже на пороге.
– Дина, что сказал Вилен Мартинович?
Она смогла лишь только всхлипнуть в ответ. Где кусты сирени, где скамейка?!
– Дина, ему не понравилось?
Она что-то промычала в ответ, совершенно не владея уже голосом, горлом, связками.
– Дина, да что там произошло?! – Алла Максимовна дернула ее за руку, вынуждая остановиться, заглянула в лицо. И ахнула.
– Пойдем, пойдем, девочка, – снова схватила за руку и потащила.
Они добрались до крохотного кабинета-каморки, отданного Алле Максимовне за заслуги перед институтом в единоличное пользование. За ними закрылась дверь. Дина рухнула на старенький диван и разрыдалась.
– Дина, Диночка… – Алла Максимовна гладила по содрогающимся плечам. – Что сказал Вилен Мартинович?
– Что будет снимать фильм, – прохлюпала Дина.
– Так чего же ты плачешь, дурочка?!
– Потому что я его люблю!
– Вилена Мартиновича?! – ахнула Алла Максимовна.
– Ле-е-е-ву-у-ушк-у-у-у… – провыла Дина. И больше от нее невозможно было добиться ни слова.
Наверное, она и в самом деле написала неплохой сценарий. Но она сделала другое, гораздо более важное. Нельзя не любить своего героя. Нельзя не понимать его. Дина – и полюбила, и поняла.
Написала, расписала, разложила по полочкам. И поняла. Поняла, что ни в одном своем поступке, слове, мысли – ни в чем он не солгал по-настоящему. Он все сделал правильно. «Что мне было делать, Дина, если любовь всей моей жизни я встретил, когда на мне было женское платье и у меня были накрашены губы?!». Кто это сказал – настоящий Лев Кузьменко или ее герой – Дина теперь не могла вспомнить. Но это был ключ ко всему.
13.7
А ведь ты знала, предполагала, чувствовала. Знала, что за Лолой стоит мужчина. Предполагала, что они со Львом раньше встречались. Чувствовала, что ему – ему! – можно доверять. Ты с самого начала, знала, чувствовала, чуяла правду! Но прятала голову как страус в песок, ведь проще было все свалить на Льва за его якобы обман с Лолой.
Да если бы не Лола… Если бы не Лола – ничего бы не было. Встреть она сначала Льва – и даже если бы возникли чувства – они были бы обречены. С учетом ее тараканов. А Лола отогрела, расслабила, дала надежду, что все не так страшно, как Дина себе воображала, дала веру, что все получится.
Дала любовь.
И что ты дала в ответ?
Когда человек, который не был ни в чем виноват, который вытащил и спас тебя, который показал тебе, что такое любовь, а значит, что такое жизнь, пришел к тебе просить прощения за то, в чем был, по сути, не виновен, пришел к тебе с открытым сердцем, с протянутой рукой, пришел беззащитный – что сделала ты? Ты плюнула ему в душу, ты оттолкнула протянутую руку, ты ударила.
Ты предала.
Дина жалобно, отчаянно заскулила.
– Дина, девочка, да что же это… – Алла Максимовна не на шутку встревожилась. Попыталась встряхнуть Дину, но девушка лишь сжалась в скулящий комок. – О, господи. Водички… Да нет, какая водичка… Это же форменная истерика. Я позвоню Евгении Дмитриевне, может быть у нее есть успокоительное. Или коньяку, может…
Алла Максимовна даже начала звонить, но тут Дина немного пришла в себя. Ее привело в себя и отрезвило слово «истерика». Да и вообще, стыдно ей, молодой и здоровой, волновать немолодых людей.
– Не надо, я в порядке, – прохрипела Дина. И даже села. И даже взяла стакан с водой и выпила, пролив половину на себя. И даже взяла протянутый ей платок и размазала еще больше по лицу остатки туши.
– Ой, дай я, – Алла Максимовна забрала у нее платок и, смочив его водой, принялась оттирать Дине лицо. – Ну и напугала ты меня, девочка! Говорить можешь?
– Да, – кивнула Дина.
– Ну так расскажи толком, что сказал Харитонов.
– Сценарий ему понравился, он готов снимать фильм, сказал, если что, найдет деньги, – на одном дыхании выпалила Дина. В голосе своем она была не все еще не уверена.
– Тогда к чему эти слезы? – тихо спросила Алла Максимовна. – И при чем тут твой Лев?
Дина забрала платок и шумно высморкалась.
– Вы же читали сценарий. Вы же читали… – она судорожно выдохнула. – Вы же знаете… Я его от… от… от…толкнула. Отвергла… Предала… Как мне дальше жить… без него?!
И, снова не удержавшись, заплакала. Но уже тихо и в плечо в тонкой серой шали. Алла Максимовна неспешно гладила ее по голове и молчала, давая выплакаться окончательно. А потом заговорила.
– Эх, Дина, Дина… Какая же ты еще девочка… Поверь мне, если два человека живы и любят друг друга – ничего не потеряно. И все можно исправить.
– Как?! – Дина подняла голову с плеча своей наставницы.
– Да очень просто, – улыбнулась Алла Максимовна и погладила ее по щеке. – Любишь его? Скажи ему об этом. Обидела? Попроси прощения.
– И все?
– Дина! – Алла Максимовна даже рассмеялась. – В этом «и все» – самое главное.
Дина сидела молча, глядя перед собой. Потом протянула руку, забрала стакан с водой и допила остатки. Резко встала.
– Спасибо, Алла Максимовна. Я побегу. Мне… надо.
– Тебе надо, да, – педагог встала, обняла Дину. – Беги к нему, девочка. Все будет хорошо.
13.8
***
Идиотка. Просто идиотка! Номера телефонного нет. Она же его удалила, гордая, она же оборвала все связи, обиженная, она же все вычеркнула, вся из себя такая несчастная. А теперь даже позвонить не может тому, кто так нужен, так дорог.
Так, ладно, хорош страдать. Да и не решаются такие вопросы по телефону. Надо ехать. Куда вот только? Адреса домашнего… Она даже адреса его не знает. Он не говорил. А ты не спрашивала, идиотка! Думала только о себе. Так, снова стоп. Не о том, снова не о том. Значит, в клуб. Когда там выступления? И Дина полезла в инстаграм – аккаунт Лолы, слава богу, найти не составило труда. А когда открыла…
– Девушка, да что же вы творите?!
– Ой! – Дина едва не обронила телефон. Она смотрела только в экран, не глядя по сторонам. И едва не сбила с ног представительного мужчину в деловом костюме. – Извините.
– Это поколение такое, вперятся в свой телефон и ничего не видят, – поддержала возмущение делового костюма женщина с большой сумкой через плечо. В руке она и сама, что характерно, держала мобильный. Да какое Дине дело до них всех?!
– Еще раз извините!
Спрятавшись за крыльцо какого-то небольшого магазина, Дина жадно всматривалась в экран телефона, не веря своим глазам.
Прощальный концерт, единственная эксклюзивная шоу-программа. Количество мест ограничено. Для бронирования пишете в директ или звоните…
Ты что собрался делать с нашей Лолой, Левушка?!
Бешенный галоп Дининых растерянных мыслей прервал звонок. Заместитель генерального директора. У нее же есть теперь в телефоне «заместитель генерального директора». У нее есть собственный заместитель.
Дину срочно просят приехать в офис. Конечно, это не просьба. И не приказ – приказать директору «Ингер Продакшн» никто не может. Это суровая необходимость, это ее новая жизнь, в которую Дина впряглась. И поскольку сегодня она весь день сидела дома на телефоне, ожидая звонка от Аллы Максимовны…
Ругнувшись сквозь зубы, Дина стала оглядывать в попытках сориентироваться на местности. Она ведь шла, не глядя перед собой. Ага, вон метро. Бегом.
День сегодня такой. Видимо, сегодня такой день. Когда каждый час что-нибудь – да перевернется в твоей жизни. Хотя новости о том, что Игорь… скажем так… очень вольно распоряжался финансами «Ингер Продакшн» – она не удивилась. С какого-то момента Дина была уверена, что ее обворовывают. Не строила себе иллюзий, что сможет быстро выяснить, кто и как. И поэтому тому, что готовую схему вывода денег ей преподнесли как на блюдечке – удивилась. Наверное, где-то Игорь слегка ошибся, где-то не поделился, кого-то обидел. И в итоге его сдали.
Дина понимала, что человек, который в данный момент выполняет функции ее правой руки, преследует свои цели и имеет свои интересы в этой неразберихе, что неизбежно накрыла сейчас «Ингер Продакшн». Возможно, он и в самом деле сделал ставку на нового директора и хотел сделать карьерный рывок. Возможно, за что-то мстил Игорю. Ей было все равно. Дина знала только одно – пока их цели совпадали. Избавить «Ингер продакшн» от влияния Игоря. Возможно, он пустил корни так глубоко, что это разделение потопит «Ингер продакшн» – так бывает в природе, когда паразит настолько глубоко проникает в организм, что его удаление убьет и носителя. Но Дина была к этому готова. У нее не было ни навыков, ни нужных знаний, ни опыта, но одно у нее было. Решимости ей было не занимать. Поэтому приказ об увольнении финансового директора она подписала без малейших раздумий. Как и ряд других документов. Но решение текущих вопросов заняло столько времени, что Дина спохватилось, лишь когда за окном уже начало темнеть. И все остальные вопросы перенесла на завтра.
Сегодняшний день, который включил себя предложение экранизировать ее сценарий, и не кем-нибудь, а обладателем Каннской пальмовой ветви, первую в жизни истерику и известие о том, что ее регулярно обворовывали, подходил к своему естественному финалу.
К тому, что ей нужно вернуть любимого человека.
А иначе – финала нет. Без него – вообще ничего нет.
***
– Дина Андреевна, я был уверен, что вы приедете, – ее встречает сам Кулик. Как когда-то встречал Игоря – а на Дину тогда он глянул лишь мельком. Сейчас – словно Дина сама стала Разиным. Хотя… в каком-то смысле так оно и есть. Тогда она была красиво и нарядно одета, заказывала себе «Мэри Пикфорд» и не знала, что буквально через несколько секунд встретится с любовью всей своей жизни.
Сейчас – на ней джинсы и рубашка, волосы стянуты в хвост, всю косметику она с себя срыдала в кабинете-каморке в главном корпусе ВГИКа. И она здесь, чтоб вернуть себе свою любовь. По крайней мере, попытаться.
– «Мэри Пикфорд»? – Кулик, похоже, решил быть ее личным официантом. Помнит, надо же.
– Кофе, воды и сигареты. У вас можно курить? – последний вопрос, судя по реакции Кулика, был совершенно идиотский.
– Вам, Дина, в моем заведении можно все.
«Андреевна» куда-то делась. Ну и ладно. Официант – тот самый, что всегда приносил им с Лолой чай – поставил на стол чашку кофе, бутылочку «Перье» и пепельницу. На протянутом подносе лежало на выбор пять пачек сигарет, Дина взяла, почти не глядя. Она не сводила взгляда со сцены. Сегодня, помимо ударной установки и синтезатора, еще гитарист.
А потом гаснет свет, сцена тонет в темноте, оставляя освещенной лишь одинокую стойку микрофона. Начинает рокотать ударная установка, периодически тоскливо взрывается гитара. А потом музыка внезапно смолкает и на сцене появляется она.
Лола Лайонс. Великолепная Львица Лола.
Глава 14. Ведь в любви всегда – да, так не хочется – нет
Программу на прощальное выступление Лев подбирал, не думая. Наверное, ее подбирала Лола. Хиты, то, что пользовалось наибольшим спросом публики. Никакого гребаного стенд-апа, по минимуму заигрываний с публикой, ни шагу со сцены – и Ян согласился. Но зато владелец клуба дожал Левку в другом. Единственный раз Львица Лола выйдет на бис. И Лев согласился. Один раз же. Гуляем на все деньги.
Все время работы Лолой он переживал, как бы не поправиться. Ограничивал себя в сладком и в выпечке, пробежки эти в нечеловеческое раннее время. А теперь – платья болтаются, и Гаврик, ехидно скалясь, запихивает дополнительный поролон в лифчик, чтобы скрыть это. Обещанное новое платье Лоле Лев зажал. Некогда и нет желания. Все, к черту платья, этот период в его жизни кончился.
– Ты мне обещал мужское платье!
– Будет тебе мужское.
Ну а пока – черные пайетки, диадема, в которой так что-то и продолжает царапаться, перчатки, веер, боа – лежат на столике, ждут своего часа. Макияж сегодня особенно яркий, не жалея ни теней, ни туши, ни карандаша, ни помады.
– Готова, крошка? – в гримерку заглядывает Гаврила. – Там яблоку негде упасть, битком набито.
– Крошка готова, – Лев со вздохом встает со стула и берет свой реквизит. Всовывает ноги в туфли и поворачивается спиной. – Застегни.
И, провожаемый шлепком по спине, уходит на прощание с тремя годами жизни.
***
Он не выпускал почти всю программу из рук аккордеон. Словно прятался за ним. Дорогой, немецкий, он уже увез домой, и сегодня с ним тот, его первый, подаренный Полевиным «Юпитер». Клуб ревет, скандирует, подготовительная работа Яном проведена на пять с плюсом. Но Льву все равно. Он отрабатывает ровно, уверенно, спокойно, сам удивляясь своему равнодушию. И не трогает его ни гул зала, ни поднятые вверх руки, ни пение хором.
Чем меньше публику мы любим, тем больше нравимся мы ей.
Да не все ли равно теперь.
На финал основного действия он приготовил две премьеры. Впервые за все время существования Лолы они взялись за инструментальное исполнение. Левка обернулся, кивнул гитаристу и ударнику. Последний кивнул в ответ и начал отбивать ритм.
«Каракатица» притихла.
«Каракатица» офигела.
Мусоргского здесь лабали впервые.
Гном. В собственной Левкиной интерпретации. Пожалуй, это единственное место в программе, которое сумело вызвать у него самого какие-то эмоции. Музыканты хорошие, гитарист – из джазовых, ударник – вообще отбитый на всю голову. Зажгли они так, что Модест Матвеевич, наверное, в гробу перевернулся. Чтобы поаплодировать.
А «Каракатица» молчала, пребывая в глубоком шоке. Но потом выученные Яном люди начали хлопать – и публика взрывалась аплодисментами. Ну ладно, будем считать, что тут собрались ценители классической музыки.
Лев спустил с плеча инструмент, осторожно поставил у своих ног. И поднялся со стула.
– Ну что, мальчики и девочки, загрустили? – рука в черном кружеве легла на стойку микрофона. – Сейчас будем улыбаться.
В финале он решил исполнить песню, на которую раньше никогда не замахивался. Ну а сейчас – сейчас-то уже все можно.
Если вы, нахмурясь, выйдете из дома
Если вам не в радость солнечный денек
Зал обрадовался. Зал запел. Слова знали все.
И улыбка без сомненья вдруг коснется ваших глаз.
И хорошее настроение не покинет больше вас.
А слез клоуна никто не видит.
Улыбаемся и машем веером.
Он улыбался ярко-красными накрашенными губами. Смотрел в зал, но видел лишь расплывчатое огромное пятно, не видя лиц. Один раз он увидел в толпе лицо. Кончилось это плохо.
Он смотрел в безликое море лиц и не видел, как на него смотрела девушка, сидящая за столиком, забронированным за владельцем «Синей каракатицы». Девушка смотрела на него, не замечая остывший кофе, нетронутые сигареты и не обращая внимания на то, что по ее лицу текут слезы.
14.2
***
– Лола, к тебе дама с визитом.
– На хер, – привычно и невнятно отозвался Лев. Он сидел, уткнувшись лбом в скрещенные на гримировальном столике руки. Зачем он пообещал спеть на бис? Нет сил совсем. Все через «не могу», все с огромным трудом, словно раньше они были вдвоем, а теперь он тащит это один. И Лола… Лола молчит.
Гаврик что-то так же невнятно буркнул, дверь стукнула, закрываясь. Чтобы через минуту снова стукнуть. Да что ж им неймется-то, а? Ну хотя бы десять минут дайте.
Лев поднял голову. И чуть не упал с табурета.
В дверях стояла Дина.
Он смотрел на нее, словно загипнотизированный.
Нельзя же. Нельзя за одно и то же преступление судить дважды. И казнить дважды нельзя. А его уже два раза. Сначала повесили. Потом расстреляли. Что теперь – гильотина?
Говорят, бог троицу любит. Неправильное какое-то правило.
Дина сделал шаг вперед, а потом в сторону. Из-за ее спины показался Федор с подносом.
Самое время, бл*дь, пить чай!
Но чай на столике сервирован, Федор традиционно желает приятного чаепития и исчезает.
А Дина садится на диван, берет чайник и отпивает из носика. Морщится. Наверное, горячо. Оттирает тыльной стороной рот. И произносит.
– Лола, мне нужна твоя помощь.
Лев даже не пытался понять происходящее. Он просто кивнул. Говорить – не мог.
– Ты очень мудрый и добрый человек, Лола, – Дина задумчиво гладила крутой бок белого чайника. – И мне очень нужен твой совет. Я оказалась… – Дина вздохнула, бросила на него краткий взгляд и снова принялась гладить белый матовый фаянс. – Я оказалась в сложной жизненной ситуации. Мне больше не к кому идти. Ты поможешь мне?
– Ра… – он прокашлялся. Лолин голос не шел. Он кончился. И Лев продолжил своим голосом. – Рассказывай.
Дина помолчала. Еще приложилась к носику чайника, уже не морщась. Глубоко выдохнула.
– Понимаешь… Я обидела человека. Очень дорогого мне человека. Человека, который очень многое для меня сделал. Не просто обидела. Я его предала.
Левке показалось, что ему в живот, внутрь, глубоко, воткнули что-то острое и шипастое и начали проворачивать. В одну сторону, в другую. Он даже вздохнуть не мог. Нет, третий раз – не гильотина. Дыба. Или чего там напридумывали веселые средневековые монахи?
Дина, откуда в тебе столько жестокости? Ты пришла ко мне говорить о Разине? Просить совета о том, как вернуться к нему? Это даже для дочки крутого продюсера перебор. В груди начало жечь, и Левка попробовал потихоньку выдохнуть. Даже дышалось через боль.
Он повернул голову. Дина, которая до этого смотрела на него, тут же отвела взгляд. И он отвел. Не мог на нее смотреть. А она продолжила.
– Поднимешь, так получилось, что… В общем этот человек… Так вышло, он не нарочно, он не хотел, у него просто не было выбора, понимаешь? – конечно, у Разина не было выбора! Он просто жертва обстоятельств. Как же хочется курить. Коньяку. И орать. На выдохе, что выплеснуть боль. Но Лев лишь кивнул, словно под каким-то гипнозом. И Дина снова заговорила: – Он был вынужден обмануть меня. Не желая мне зла. Можно сказать, это была ложь во благо, – тут Дина вдруг заторопилась, стала говорить быстрее. – А я… когда я узнала про обман… я наговорила ему кучу гадостей. Потом, когда он дал мне еще один шанс, пришел и все рассказал, все объяснил, даже прощения попросил – я наговорила ему еще больше гадостей, я оскорбила его, я посмеялась над ним… – Дина судорожно всхлипнула. – А он гордый. Он ушел. И теперь… Теперь я не знаю, как мне жить дальше. Я люблю его. Скажи, Лола, как мне его вернуть?
14.3
Последние слова Дина произнесла тихо, почти шепотом. Но они все равно гулким набатом звучали у Льва в голове.
Ложь во благо. Пришел, рассказал, объяснил, попросил прощения. Он гордый. Он ушел.
Так это что получается? Так это Дина не про Разина говорит? Это про Левку самого?!
Оба вскочили одновременно. У него за спиной дрогнул, но устоял вращающийся табурет. У нее зазвякали, но уцелели чашки и чайник на столе. А потом они бросились друг к другу.
Замерли. И долго-долго смотрели в глаза. Дина медленно протянула руку и стянула с его головы парик. Он медленно обнял ее лицо ладонями в черных кружевных перчатках.
А потом медленное время кончилось. И началось время стремительно притянувших мужскую шею женских рук, жадно прильнувших губ, тесного прикосновения тел.
Поцелуй-покаяние.
Поцелуй-прощение.
Поцелуй-признание.
Оторвались друг от друга. Отдышались.
– У тебя кошмарная помада.
– Супер-стойкая.
– Невкусная.
– Учту.
– И грудь мне твоя ужасно мешает.
– А мне твоя – нет.
Они рассмеялись одновременно. Левка повернулся боком и прижал голову Дины к своему плечу.
– Господи, о какой ерунде мы говорим…
– И правда, о ерунде, – Дина прижалась щекой к его плечу плотнее. – Я люблю тебя.
– А я тебя – очень.
Дина подняла голову и прижала палец к его губам. Молчала, смотрела.
– Я похож сейчас на пугало? – Левка попытался оттереть с уголка ее губ след помады. О том, как выглядит он сам, Лев старался не думать. Услышать признание в любви от любимой девушки, когда ты в гребанных пайетках, помаде и накладной груди – это только он так мог. А впрочем… Как все началось – так и завершилось. Так правильно, наверное. Полный круг.
– Я размазала всю твою косметику, – Дина провела пальцем по его скуле. – Тушь у тебя посыпалась.
– К черту ее, – счастливо вздохнул Лев, обнимая Дину крепче. – Сейчас все смою, переоденусь и свалим отсюда.
– Нет!
Он оторопело уставился на девушку. Но ответить Дина не успела, дверь открылась. Стоящий в дверях Кулик ошарашенно разглядывал представшую его глазам картину – его артист, без парика, с размазанным гримом, обнимающий девушку со следами той же алой помады на лице.
– А…гхм… извините… Лев Аркадьевич, там просто зал на ушах и… Ладно, – кашлянул, – я попозже… зайду.
– Левушка… – теперь Дина обхватила его лицо ладонями. – Ты должен туда вернуться. На сцену.
– Нет, – он помотал головой. – Все. К черту. Я все сказал.
– Ты же обещал выйти на бис.
– Концепция поменялась.
Дина смотрела на него, словно не верила, что он способен на такое упрямство.
– Ты не представляешь, что там творится в зале, – тихо произнесла она. – Ты просто не представляешь, что ты с ними сделал.
– Мне все равно. Ты рядом – это для меня главное. Я никуда от тебя не пойду.
Дина ткнулась носом ему в шею. Левка счастливо дышал ароматом ее волос. Какая сцена, какая Лола, какой бис? К нему вернулось счастье. И он просто не в состоянии сейчас выпустить его из рук.
– Послушай меня. Пожалуйста, – зашептала Дина ему в шею. – Пожалуйста, послушай. Ты должен все завершить.
– Я все завершил.
– Нет.
Лев смотрел на нее. Он не верил, что эта девушка способна на такое упрямство.
– Это не профессионально, – продолжала она.
– Мне плевать.
– В тебе сейчас говорят эмоции, – ее пальцы заскользили по его лицу. – Но потом ты пожалеешь, я знаю. Я не хочу ломать твою карьеру. Я не хочу, чтобы ты поступал неправильно только потому, что я не сообразила вовремя, как сама должна поступить.
– Дина…
– Послушай меня, умоляю! – она снова обхватила его лицо ладонями. – Ты должен сейчас сделать все правильно. Ты должен сделать то, что обещал. Я чувствую, что так надо, понимаешь? – приблизила своё лицо к его, так, что он перестал видеть что-либо, кроме ее темных настойчивых глаз. – Понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Тогда – поверь. Поверь мне, прошу. Сдлай то, что обещал. Так правильно, я чувствую!
Левка вздохнул. Больше всего ему сейчас хотелось стянуть с себя все эти женские тряпки, смыть грим, взять Дину за руку и уйти, не оглядываясь. Но в ее голосе была странная уверенность. И он заколебался. А Дина это почувствовала.
14.4
– Я сейчас уеду…
– Нет! – еще чего не хватало! – Я тебе никуда не отпущу!
– Так надо, мой хороший, – Дина уговаривает его как маленького. – Я буду тебе мешать. Если я буду в зале – я буду тебе мешать. Я знаю это.
– Я не отпущу тебя, – повторяет Лев упрямо. – Нет. Нет!
– Я никуда не денусь, золотой мой, – к уговорам присоединяются губы, и она покрывает легкими поцелуями лицо с потеками туши и следами помады на подбородке. – Никуда не денусь теперь, понимешь? Я твоя.
– Повтори.
– Я твоя, моя любимый Лев. Я твоя, – шепчет она между поцелуями. – И именно поэтому я должна сейчас уехать – чтобы ты смог сделать все правильно. Я поеду домой. И буду тебя ждать. Ты сделаешь то, что должен, и приедешь ко мне. А я буду тебя ждать. Столько, сколько потребуется. Два часа, три, четыре, всю ночь, весь день. Я. Буду. Тебя. Ждать.
Лев вздохнул. И сдался.
– Поцелуй меня.
И Дина поцеловала. Это был совсем другой поцелуй. Не робкий поцелуй влюбленной девушки. Не поцелуй только-только открывающей для себя подлинную чувственность юной женщины. Это был настоящий женский поцелуй. Которым она целует своего мужчину, провожая его на какое-то важное дело. Говорящий: «Все будет хорошо, ты со всем справишься, я тебя жду». И Левка сдался окончательно. И разжал руки.
На прощание Дина вырвала из блокнота листок, быстро начеркала на нем что-то, подошла и засунула его в вырез платья.
– Всегда мечтала запустить руку тебе в декольте, – хихикнула она. Увернулась от его рук. А потом обняла сама крепко. Шепнула на ухо. – Спой им на бис так, чтобы они все там умерли от восторга.
Стукнула дверь. В комнате остались только мужчина в чёрном с пайетками платье, аромат духов его любимой женщины и недопитый ими чай в чайнике.
Прекраснейший натюрморт, если знать, что с ним делать.
Лев Кузьменко знал.
Сунул руку в вырез платья, вытащил записку. Прочел. Улыбнулся. Через голову стянул таки треснувшее по шву платье, снял все остальное лишнее, натянул джинсы, вытер влажной салфеткой остатки грима с лица, сел на диван и с наслаждением допил остывший чай из носика чайника.
В дверь робко стукнули.
– Лев Аркадьевич? – раздался вопросительный голос Кулика из-за двери.
– Десять минут.
***
«Каракатица» сошла с ума. Свист, скандирование, вопли. Дополнительно нанятые на этот вечер сотрудники для обеспечения безопасности под командованием Гаврилова заняли позиции вокруг сцены, но публику это не смущало. Топот и гвалт нарастал. А сцена стояла пустая. Даже музыканты покинули ее от греха подальше.
Первым вернулся ударник – лысый брутальный бородач с тоннелями в ушах. Подошел к микрофону.
– Ща все будет, не ссыте, – низко хохотнул и прошел к своему месту за барабанной установкой.
Следом вернулись гитарист и клавишник. Но музыка не начиналась. Зал, было притихший, снова начал гудеть.
И тут свет погас – не только на сцене – во всем клубе. А потом загорелся ярко – но лишь на сцене. И в наступившей тишине к микрофону вышел человек.
Темноволосый, темноглазый. Среднего роста. Плечистый и крепкий. Синие джинсы, кроссовки, рукава голубой с красным клетчатой рубашки закатаны до локтя. Человек подошел к стойке, знакомым жестом положил на нее руку, опоясанную широким металлическим браслетом часов. И знакомым и одновременно незнакомым голосом произнес.
– Добрый вечер. Вы знаете, что эта самовлюбленная цаца по имени Лола никогда не выходит на бис. Сегодня – не исключение. Но я попробую ее заменить. Меня зовут Лев Кузьменко. Ну что, попоем?
Ответом ему стала гробовая тишина.
Ну а чего он ожидал? Публике нужна Лола. А ее нет. Она ушла. Совсем.
Лев вздохнул. Обернулся. Кивнул ударнику.
И вдруг в звенящей тишине раздался женский всхлип.
– Ой, мамочки, я сейчас описаюсь. Он и правда красавчик!
Человек у стойки микрофона улыбнулся. И улыбка эта осветила зал «Синей каракатицы» не хуже мощного прожектора.
Зарокотали барабаны, им вторили синтезатор и гитара.
Блеснули на запястье часы, когда человек на сцене взялся на стойку микрофона знакомым жестом. И знакомо-незнакомый бархатный голос поплыл над залом.
Концерт давно окончен
Но песня бесконечна
Пусть отключат на сцене
Мой давно уставший микрофон.
14.5
***
– Что ты натворил, а? – причитал Гаврилов. – Вот что ты натворил?!
Левка не отвечал. Точнее, он попробовал, но вышел лишь какой-то хрип.
– Сорвал-таки голос, – с упрямым злорадством констатировал Гавря. – Добвы*бывался! Марш на диван, пока не упал. Федор! – заорал в приоткрытую дверь.
– Да, коньяку хочу, – просипел Левка.
– Щас прямо! – рявкнул Гаврик. – Молоко тебе тёплое с медом и маслом, горе ты наше лукавое.
За дверью раздался какой-то шум, и Гаврилов спешно выскочил из гримерки. А Левка сполз по спинке дивана и прикрыл глаза. Но сначала посмотрел на часы.
Два часа. Два часа он пел на бис. Потом ещё почти час – общался с публикой, вопреки собственной же договорённости с Яном. Да те договорённости касались Лолы.
А после концерта публика рвала на клочки и сувениры именно его. Льва Кузьменко. Он с кем-то разговаривал, ему что-то рассказывали, он кому-то расписывался на салфетках и подставках для пива, фотографировался, обменивался контактами. И это никак не желало заканчиваться, пока его практически за шиворот не уволок из зала Гаврилов.
– Пей!
Лев открыл глаза. Перед носом его красовалась большая белая кружка. Лев взял ее в руки и принялся осторожно пить мелкими глотками.
Амброзия. Теплое, сладкое, мягко обволакивает горло. Он даже глаза прикрыл от удовольствия.
– Ты мне одно скажи – про Ванинский порт ты откуда песню знаешь?
– А я знаю? – Левка лениво открыл один глаз.
– Ну пел же!
Да чего он только в этот вечер не пел. В ход шло все – и эстрада, и шансон, и народные песни. На два голоса, на три, целыми компаниями. Гаврилов сошел с ума, стаскивая людей со сцены. И если писающихся от восторга дамочек было легко скинуть, то серьезных дяденек, просивших спеть про столицу Колымского края, спровадить было не так-то просто. Но больше всего проблем доставили шустрые столичные блоггеры – те нутром чуяли жареное, то на чем можно завтра взорвать инстаграм. Если успеть.
