Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Дарья Стааль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Если б королевство крестоносцев не было уничтожено, через какое-то время оно сделалось бы не более «франкским», чем Англия времен Елизаветы и Шекспира была «норманнской», хотя франкский элемент, видимо, ощущался бы в местной восточно-христианской аристократии. В его рамках существовала бы христианская община Леванта, дотянувшая до наших дней в горах у Бейрута. Невозможно согласиться и с оценкой Крестовых походов как «преходящего эпизода», хотя бы потому, что «эпизод» завершился разорением половины страны на века.

Второй возможный эпилог истории крестоносцев дает ответ на вопрос, что осталось от них, кроме разрушенных стен и ржавых доспехов.

В сердце Нагорья, у дороги Иерусалим – Наблус стоит большое село Синжил, которое можно назвать «будущим Израиля по Арафату». Название деревни происходит от фамилии его сеньора, графа Тулузского Раймонда VI де Сен-Жиля. Село выросло вокруг замка Сен-Жилей, и жили в нем франки, женившиеся на местных женщинах: европейских дам в Палестине было мало. После падения королевства сеньоры уехали, а простолюдины остались и смешались с местным населением.

Я зашел в Синжил. Местные жители принимали меня за сына синжильца, уехавшего давным-давно в Америку. Я не разубеждал их, почтительно отвечал на вопросы стариков, сидя на маленькой плетеной табуретке за чашкой кофе в их кругу. Старики и школьники не слыхали о крестоносцах – лишь о близлежащем еврейском поселении Шило, где подстрелили одного синжильца. Они рассказали мне, что их предки – филистимляне, а пришли они из Аравии миллион лет назад. Около здания почты стоит несколько огромных камней – последние следы замка Сен-Жилей. Синжильцы учтивы и спокойны, молодежь стоит за освобождение Палестины и показывает рожки «V» в знак победы над заморским пришельцем. За прошедшие 700 лет франки, оставшиеся в Нагорье, полностью растворились в палестинском народе, как до них эллины, македонцы, римляне, бедуины Хиджаза. И в этом смысле крестоносцы остались в Палестине навеки.

Глава XXX. Южная интермедия

Негев мы видим, укутавшись в защитную оливковую форму, хотя цвет ее не защищает на выжженной, совсем не зеленой земле Негева. От Рафаха на Средиземном море и до Эйлата на Красном тянется граница между Негевом и Синаем, между Израилем и Египтом. Вдоль границы торчат сторожевые вышки, эти современные зиккураты, ответ еврейского государства на фалличность минаретов. Между вышками курсируют джипы со следопытами – местными бедуинами в израильской военной форме и с красными кафиями Арабского легиона. Сейчас это мирная граница, хотя она видала немало войн.

Весь Негев – граница Иудеи, трудная и непроходимая. Ни одному врагу не удалось прийти в Нагорье по самой прямой дороге с юга, через Беэр-Шеву на Хеврон, она приберегалась только для друзей местного населения и мирных купцов. По этому пути пробовали пройти израильтяне, вышедшие из Египта. Они просили у местных племен – амалекитян – разрешения пройти Негевом, но те их не пропустили, и израильтянам пришлось делать круг через Заиорданье. Жители Иудеи потом долго мстили амалекитянам, рассказывает Библия. Во времена расцвета Иудеи в Негеве стояли крепости царей Иерусалимских.

Звездный час Негева пробил в дни падения Иудеи. После того как вавилоняне разорили Иерусалим, на юге сплотился племенной союз набатеев – группы кочевников-бедуинов. Набатеи обосновались в горах Эдома, вытеснив оттуда эдомян; те откочевали в Южную Иудею под натиском набатеев, основали Идумею с центром в Дуре (Адораиме) и Хевроне и слились с потомками Иуды. Набатеи, удивительный народ, создавший единственную развитую цивилизацию пустыни, начинали с обычного бедуинского быта. Их главным умением было создание колодцев и водоемов для сбора дождевой воды, как описывает Диодор: «Колодцы они умело маскировали, местонахождение их хранили в секрете, и, таким образом, вторгшиеся в их пределы войска либо помирали от жажды, либо отступали после многих мучений. Они рыли подземные водосборники, скрепляли их особым раствором, чтобы вода не уходила, и оставляли лишь узкий вход, который легко спрятать. Затем они расширяли эти водоемы до тридцати метров, заливали дождевой водой, закрывали вход и стирали все внешние следы водоема. Только известные набатеям вешки указывали на местоположение водоема. Пустыня им крепость и убежище, и туда они отступают в случае опасности».

Как и нынешние бедуины, набатеи разводили овец и верблюдов, не строили домов, ибо считали, что с дома начинается порабощение (они предчувствовали изобретение машканты, израильской ипотечной ссуды, которая порабощает не хуже средневековой долговой кабалы). В отличие от нынешних бедуинов, они не ограничились грабежом караванов и взиманием дани с проезжих купцов, но и сами занялись торговлей между Аравией и Побережьем. Они везли пряности и прочие товары из Эдома через пустыню в Газу, а потом, когда порт Газы попал – при Хасмонеях – в руки иудеев, переключились на Эль-Ариш.

Дороги набатеев сохранились до нынешних дней, иногда как шоссе, иногда как колеи джипа. Продольная дорога продолжала линию водораздела Иерусалим – Хеврон: на Беэр-Шеву, Халуцу, Ницану и Кадеш, а оттуда – к святой горе Синай либо прямиком в Египет. Более важные, поперечные, маршруты вели из Заиорданья к Газе и Эль-Аришу через Курнуб (Мамшит), Авдат, Халуцу или через Рас-ан-Накеб, Кунтилу, Куссейму.

Затем богатство и время сломили набатеев, и они осели на земле, построили города, создали сельское хозяйство в пустыне и вырубили из скалы столицу – город Сэла (Петра).

В Петру ведет узкое ущелье, Сик-Муса, с километр длиной, шириной десять метров. Стены его уходят прямо в небо. Оно похоже на трещину в гигантском грецком орехе. Не дай бог оказаться здесь во время дождя: как и в ущельях Иудейской пустыни, от бурного паводка не убежишь. В 1963 году тут, в сердце пустыни, утонуло 28 человек.

То справа, то слева возникают первые набатейские монументы: триумфальная арка, гробницы, высеченные в скалах. И вдруг за поворотом – дворец из розового камня, Казна Фараона, не то усыпальница царя, не то римский храм. Это самое известное здание Петры. За поворотом горы расступаются, и мы оказываемся в долине Вади-Муса. Здесь, далеко в горах, набатеи и построили свой удивительный город.

Самые замечательные памятники Петры – это Ад-Дейр, напоминающий Казну, вырубленный в скале римский театр, улица с колоннами Кардо, многие гробницы, напоминающие современные им гробницы в долине Кедрона, в Иерусалиме. Меня больше всего потряс эдомитский жертвенник высоко в горах, где можно увидеть, как выглядели высоты Святой земли до их разрушения очередными борцами с местной религией.

По всему Негеву, заметенные песком, торчат руины древних городов – следы хорошего, мокрого и мирного тысячелетия в истории пустыни, когда ее осваивали местные жители. Типичный город тех времен, Эр-Рухейба, стоит на узкой продольной дороге, зажатой между двумя массами ползущих барханов, песками Хальсы и песками Шунры. Одно время его отождествляли с Реховотом, но сейчас большинство ученых считает, что древнее имя не сохранилось в новом бедуинском названии. У самой дороги – огромный, глубокий колодезь. Даже летом в нем есть вода. Голуби свили себе гнезда в дырах его каменного сруба. С обеих сторон дороги видны большие водосборники с полуобвалившимися сводами. Это цементированные пещеры, посреди которых сохранилась поддерживающая свод перегородка, превращающая дождевую яму в подобие двухкомнатной квартиры.

Выше, на холме, – руины города. В центре – следы небольшой церкви, но чуть к северу, там, где кончаются развалины плотного ядра Эр-Рухейбы, стоит большой собор, один из самых крупных и роскошных в Негеве. Это базилика с просторным атриумом и тремя апсидами. Под алтарем ее, как и в соборе Рождества в Вифлееме, скрывается крипта-пещера, в которую спускаются с одной стороны и из которой выходят в другую сторону. Видимо, там, внизу, покоились мощи святого, возможно св. Сергия. Наверху – красивая купель, ведь набатеи со временем приняли христианство и стали обычными гражданами Византийской империи.

Сейчас даже трудно понять, как набатеи добывали себе пропитание, откуда взялось у них столько богатств, что хватало на строительство городов и церквей. Ведь в наши дни Негев гол и наг. Набатеи действительно умели выращивать злаки и овощи в пустыне. Они заметили, что, если перегородить вади плотиной, выше плотины останется хорошая, плодородная, сырая земля, особо пригодная для посадок. Так они начали выращивать виноград. И огромный винный пресс в сухом русле Атадим, на новой дороге Цеэлим – Ревивим, свидетелем тому, что здешняя лоза приносила сочный плод.

Набатейско-византийские руины разбросаны по всему Негеву. На самой границе с Египтом расположена Ауджа-эль-Хафир – руины города Нисана (Ницана). Они находятся на двуглавом холме, и к ним ведут прочные ступени работы древних мастеров. Обвал очистил от пыли и песка холм, сверкающий белизной, как Тель-эс-Сафи, с востока. Наверху есть крепость, к северу от нее – небольшая церковь с купелью, колоннами, алтарем. В ней были найдены «папирусы Ницаны» – основной источник наших знаний о быте набатейско-византийского Негева. Возле нее – глубокий колодец, выложенный камнями, со ступенями для спуска. На вершине пониже, к юго-западу, – руины еще одной церкви. Ауджа пострадала, когда израильские саперы подорвали крепость, чтобы в ней не могли укрыться «инфильтранты».

Другой набатейский город – Шивта – лежит на полпути между Ауджей и Бир-Аслуджем, с его древним священным деревом. Здесь три церкви, все три расположены за пределами наиболее древней части города. В самом центре – большой водоем, к которому ведут канавы для сбора дождевой воды. Самая старая – южная церковь, возле водоема, с нишами для святых мощей, большой купелью в форме креста и маленькой купелью для крещения младенцев. В ней же – михраб. После победы ислама церковь стала мечетью, но, по мнению археологов, тут продолжали служить и церковные службы. На площади перед северной церковью – большое точило. Северная церковь – базилика, отделанная белым мрамором. В ее боковых нефах – ковчеги для мощей святых. В центре торчит обломок столба, на нем когда-то стоял святой столпник.

Возле Шивты лежит Хирбет-эль-Масрефа, руины на высоком холме. Лоуренс Аравийский исследовал их и пришел к заключению, что тут находился один из монастырей Шивты.

Халупа (Халса) куда менее раскопана, и среди барханов можно увидеть несколько камней и, возможно, следы театра. Отсюда ведет дорога – только для джипов и верблюдов – на Эр-Рухейбу.

Самые большие и частично реконструированные города набатеев в Негеве – Авдат и Мамшит (Курнуб). Они превращены в парки с табличками, стрелками и, увы, платой за вход.

Самое мокрое место в Негеве – источники Авдата. Их три, самый верхний бьет на краю высокого обрыва, «сухого водопада» в Вади-Цин. Средний, Эйн-Авдат, напоминает Эйн-Кельт, но вода его куда холоднее. Третий, Эйн-Мор, пересыхает в начале лета. Это ущелье – приятное место, которое, как и всё в Негеве, напоминает Иудею, но куда круче: Негев относится к Иудее, как Иудея – к Побережью. Еще меньше воды, еще больше трудов по ее сохранению, еще вольнолюбивее население, еще меньше свободы. Все достижения монахов Иудейской пустыни меркнут по сравнению с чудесами набатеев, превративших пустыню в сад.

И несчастья Негева, и безрассудность его судьбы горше судьбы Нагорья. Приволье Негева (и всей Палестины) окончилось с падением династии Омейядов. Сельское хозяйство погибло, набатеи вспомнили о своем пустынном прошлом, пустыня возвратилась в первозданное состояние. К началу XX века в Негеве снова обозначился подъем. В 1930-х годах евреи купили тут несколько тысяч дунамов земли у бедуинов. На ней были основаны сельскохозяйственные поселения, и это произвело большое впечатление на ООН и на мировую общественность.

Когда ООН стала готовить раздел Палестины, специальная комиссия приехала и в Негев, в кибуц Ревивим, и увидела цветущий сад: розы и лилии, нарциссы и георгины цвели на желтом песке. «Это чудо! – воскликнули члены комиссии. – У евреев цветет пустыня!» И по подготовленному ими плану раздела евреи получили весь Негев с его 100 тысячами бедуинов и 11 еврейскими поселениями. А цветы завяли – они были куплены на базаре в день приезда комиссии и воткнуты в песок.

И здесь сработал тот же способ исправления демографии: из 100 тысяч бедуинов 90 бежало, было изгнано, откочевало и не получило разрешения вернуться. В Негеве осталось только 10 тысяч бедуинов – 10 % первоначального населения. Сразу вслед за этим победители согнали оставшихся бедуинов в резервацию вблизи Беэр-Шевы и запретили им кочевать за пределами «черты оседлости» – саяга на иврите.

Зеленая трава в русле Лавана сохнет впустую, а овцы бедуинов гложут голые холмы у Димоны. И тут никакого смысла в изгнании и захвате не было. Немногие сельскохозяйственные еврейские поселения оказались крайне дорогими, в них были вложены такие деньги, что с ними и впрямь зацветет любая пустыня. К югу от Мертвого моря в Негеве живет около трех тысяч евреев – ради чего и были изгнаны бедуины.

Как и в Нагорье, в Негеве построены городки развития – несчастливые места для несчастных людей. Лимона, Иерухам, Беэр-Шева, Нетивот, Сдерот, пыльные, с объеденными козами деревьями, текстильными заводами, безработицей, ненужные всем, в первую очередь – их обитателям. Это, пожалуй, худшее место, куда попали восточные евреи в Израиле. Оно стало двойным источником бед – и для вытесненных, и для вытеснивших. Вытеснившие – бедные марокканские евреи – страдали тут больше, чем где бы то ни было. Вытесненные – бедуины – продолжают страдать. Власти не признают их прав на землю, хотя Еврейское агентство покупало у бедуинов землю в дни британского мандата.

У них постоянно отбирают пастбища под новые военные базы и аэродромы. Когда они пытаются загнать овец на свои традиционные выпасы, в дело вступает Саерет ярука, «зеленые зондеркоманды» – специальные военизированные отряды, славящиеся беспощадной жестокостью. Они совершают гнусные преступления, за которые по закону Торы и Корана следовало бы казнить, – засыпают колодцы в пустыне, отбирают козу от козлят, выкорчевывают посевы и рубят деревья. Когда бедуины пытаются противиться, по ним открывают огонь. В последние годы от их пуль погибло несколько женщин.

Интересные линии судеб скрестились в Негеве, с его обездоленными бедуинами и несчастными восточными евреями из городков развития. Возможно, если бы не бедуины, не возникло бы и Государства Израиль. Одним из рьяных поборников декларации Бальфура[41]41
  Декларация Бальфура [1917 года] – официальное обращение министра иностранных дел Великобритании Артура Бальфура к лорду Уолтеру Ротшильду, представителю британской еврейской общины, выражающее сочувственное отношение британского правительства к устремлениям сионистов. – Ред.


[Закрыть] и сторонников сионистского поселения в Палестине был легендарный Лоуренс Аравийский, друг бедуинов.

Лоуренс, востоковед и классицист по образованию, исходил в юности Сирию и Палестину, собирая материал для диссертации о замках крестоносцев. Он потрясал всех своей выдержкой, забирался в глухие деревни, пересекал пустыни без денег и слуг. Отстреливался от бандитов, просил еду в деревнях и учил арабский. Он был предшественником Глабба-паши и Орда Уингейта одновременно. В те дни, до Первой мировой войны, можно было любить и бедуинов, и сионистских поселенцев. В Палестине Лоуренс встретил евреев. Позднее он описывал их так:

В долине Иордана [видимо, речь идет о Тиверии. – И. Ш.] ученые мужи Израиля избрали себе образ жизни, подобающий стране, а новоприбывшие, взявшие за образец Германию, завели странные обычаи, и странные посевы, и европейские дома на земле Палестины, слишком немощной и бедной, чтобы воздать им за их усилия. Но все же земля их терпела. Галилея не выказывала той неприязни к еврейским колонистам, которой так отвратительно отличалась соседняя Иудея. В Иудее же жили немецкие евреи, говорившие по-немецки или на идиш, не выносившие контакта с чужими, некоторые из них – крестьяне, большинство – лавочники, самая чужеродная часть населения страны.

Позднее Лоуренс нашел себе место в английской военной разведке и провел рекогносцировку Синая и Негева. Тут он встретился с бедуинами и полюбил их:

Бедуин, рожденный и выросший в пустыне, принял всей душой ее наготу, слишком суровую для жителей зеленого мира, и оказался совершенно свободным. Он утратил узы вещей, удобства, все излишнее и приобрел личную свободу, граничащую с голодом и смертью. Мир семитов не знает полутонов. Это люди основных цветов, черного и белого, видящие лишь контуры мироздания. Люди догмы, они презирают сомнения, этот терновый венец нашего века. Они знают лишь правду и неправду, веру и неверие, без наших оттенков и полутонов. Они воспринимают дар жизни как нечто непреложное, самоубийство для них невозможно и смерть не беда.

Врагами бедуинов, в его глазах, были в первую очередь феллахи, а во вторую – горожане, которых он не любил. Он писал об «угрюмых и мрачных палестинских крестьянах, дурнее феллахов Северной Сирии, жадных, как египтяне, и духовно несостоятельных». Он верил, что евреи защитят бедуинов от феллахов и от торговцев, и поэтому всем своим авторитетом, приобретенным во время арабского восстания в Хиджазе, поддерживал сионистское дело и декларацию Бальфура, да так, что даже преклонявшийся перед ним Редьярд Киплинг назвал его «жидолюбом». Трудно сказать, насколько повлияла позиция Лоуренса на решения британского правительства, но вес у Лоуренса – кавалера ордена Бани, эмира Мекки – был немалый. Это было за много лет до того, как Бен-Гурион сформулировал новую израильскую политическую доктрину: «Неважно, что говорят гои, важно, что делают евреи». В те дни позиция иноверцев еще что-то значила.

Трудно, пожалуй, во всей истории найти пример большей ошибки, чем ошибка Лоуренса. Израильтяне не только не защитили бедуинов от феллахов – они изгнали большинство кочевников из Негева и не пустили обратно, а оставшихся загнали в резервацию. В то же время в Трансиордании положение бедуинов улучшилось, и они ужились с феллахами.

Еврейские поселения так и не продвинулись дальше к югу от линии Беэр-Шева – Рафах, так что экспроприация бедуинов была не только жестокой и антигуманной – она была ненужной.

И, пожалуй, характерно, что именно на этих сухих землях вырос серебряный купол ядерного центра близ Димоны – новый и страшный источник будущего зла. Израильские правительства всегда скрывали, что именно происходит в «ядерном исследовательском городке». Иностранные комиссии туда не допускаются, охраняющим центр частям ПВО дан приказ сбивать любой самолет, оказавшийся в этом районе. Израиль отрицает, что у него есть ядерное оружие, хотя в мире уже давно сложилось мнение, что в Димоне делают ядерные бомбы.

Эта догадка получила косвенное подтверждение, когда техник ядерного центра Мордехай Ваануну – что символично, марокканец из городка развития в Негеве – выступил с разоблачениями на страницах лондонской «Санди таймс». По его словам, Израиль располагает десятками ядерных бомб. Народ Израиля никогда не имел возможности высказаться, желает ли он размещения ядерного оружия на своей крошечной территории. Власти, само собой, отрицали факт наличия бомб. Ваануну сделал полезный шаг, дав возможность израильтянам выступить против ядерного оружия.

Создание ядерного оружия – это заговор против народа, который хранился в тайне не от внешнего врага, а от граждан страны. Это типичный пример того, как правящая военно-политическая верхушка принимает антидемократические решения. В израильском парламенте никто, кроме двух-трех министров, не знает, что происходит в этой области. Речь не идет о технических и тактических аспектах, которые правомерно засекречивать, но о политике и стратегии. Но ни одна партия не выступила за немедленную ликвидацию ядерного оружия, за привлечение к ответственности тех, кто создал запасы бомб на земле Палестины, за проведение международной инспекции в Димоне. Вместо этого Ваануну дружно объявили изменником. С ним поступили так, как, по общему убеждению, поступали с перебежчиками КГБ и болгарская контрразведка. Не было такой грязи, которой не облили бы его патриотические журналисты, не было такого удара, который бы ему не нанесли. Чтобы смять кампанию в его защиту, даже распустили слух, что он агент израильской разведки.

Он был похищен, видимо в Италии, в нарушение международного права и привезен в Израиль. Немногие израильтяне возражали против этого беззакония, против очевидного разбоя властей, по двум причинам. Израилю, постоянно нарушающему нормы международного права своими рейдами и налетами на арабские села в Иордании и Ливане, изгнанием мирного населения, затянувшейся оккупацией, сама идея права, основанного не на мощи государства, а на обычае стран и народов, права без санкций и без дивизий непонятна и чужда. Хотя во многих случаях нарушения международного права можно было понять и простить – как при освобождении в 1976 году израильских заложников в аэропорту Энтеббе, в Уганде, – они приучили израильтян относиться с легкостью к самому факту нарушения чужого суверенитета и пиратству. А это, в свою очередь, подталкивает настоящих и будущих врагов Израиля к борьбе без правил.

Вторая причина – культ государства, дух этатизма, господствующий и по сей день в израильском обществе. Он резко ограничивает возможности критики.

В коротком рассказе Хэмингуэя «Мотылек и танк» (аналогичный эпизод появляется и в пьесе «Пятая колонна») весельчак с водяным пистолетом брызжет водой в лица завсегдатаев кабака в дни блокады Мадрида, и вскорости один из них, не в силах вынести вид направленного на него игрушечного пистолета, разряжает в шутника настоящий кольт. Израиль, со своими настоящими атомными бомбами, крошечное ядерное государство с восьмимиллионным населением, может оказаться таким мотыльком. Это только вопрос времени, когда тот или иной член ядерного клуба нанесет по нему удар. Своим налетом на ядерный реактор в Багдаде Израиль узаконил подобные удары. В результате маленькая страна ключей и замков может просто уйти в небытие. И это, пожалуй, самая большая опасность, угрожающая сегодня Израилю, но и легче всего устранимая – путем полного ядерного разоружения и отказа от использования ядерной энергии в любых целях – как мирных (чреватых Чернобылем), так и военных (оборачивающихся Хиросимой).

А если нет… На краю Негева, там, где находится Асфальтовое (Мертвое) море, в котором набатеи отлавливали куски битума на продажу, когда-то стояли, по преданию, города Долины, Содом и Гоморра. Это мертвые места, где горячие ключи бьют в горах и соляные столпы дают почву воображению. Глубокие пещеры кроются в горных недрах, и самые большие среди них – в Святой земле. Здесь добывают минералы из самого соленого озера в мире. От древних городов не осталось следа – ни на земле, ни под водой. Таким может быть будущее Израиля, которое готовят ему создатели ядерного центра Димоны.