Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Дарья Стааль

Для того чтобы добиться перемирия с Израилем, Глаббу пришлось сдать без боя район «Малого треугольника» в окрестностях Вади-Ара, от Кафр-Касема до Тиры. Он оправдывал свое решение тем, что удержать этот район было невозможно и сдача его спасла жителей от изгнания. Возможно, село Тира выделяется в однообразном описании географических локаций вроде «село „икс" служило базой для бандитских шаек, взято доблестной дивизией Палмаха „игрек", сейчас его развалины видны к западу от замка „зет"». Оно тоже служило «базой» и «опорой», но доблестные части Палмаха не смогли отбить ее у солдат Легиона, хотя долго пытались. Поэтому жители остались на месте по условиям перемирия.

Все прочие вооруженные силы арабских государств, которые так любят перечислять израильские историки-популяризаторы, не собирались проливать кровь за Палестину, что досталась бы королю Абдалле. Между арабскими государствами не было согласия, и они направили лишь символические соединения для защиты палестинцев – кто роту, а кто батальон. Этого было недостаточно для ведения войны. Иракцы послали больше солдат, и им удалось освободить обезлюдевший Дженин и вернуть беженцев домой, но затем они отсиживались в горах и в боях не участвовали. Только Арабский легион воевал всерьез, но силы были неравны.

Глаббу и Арабскому легиону удалось остановить израильтян, но отбить Коридор они не смогли. Заключенный на Родосе договор о перемирии между Израилем и Трансиорданией закрепил эту границу, а прошедшее время сделало ее священной в глазах самых прогрессивных израильтян, готовых поступиться более поздними завоеваниями. В этих местах можно призадуматься о странном повороте событий, приведшем к конфронтации. Если бы староверы России попытались выселить православных, утверждая, что до Петра вся Россия крестилась двуперстием; если бы копты Египта попробовали изгнать мусульман в пустыню, если бы друиды Уэльса потребовали эвакуации Лондона, возник бы исторический эквивалент происходившему в 1948 году.

Палестинцы, жители Святой земли, – прямые потомки древних обитателей страны. Они чтят ее святых, от Моисея и Давида до Маккавеев и Иисуса, и ее святыни, от Храмовой горы до Пещеры Патриархов и Гроба Господня. Они веками возделывали ее поля, виноградники, оливковые рощи, ухаживали за ее родниками. Пришельцы-евреи тоже потомки древних обитателей страны, давно покинувших ее в силу разных обстоятельств и хранивших ее древнюю религию. Объединившись, слившись в один народ, пришельцы и местные жители смогли бы исцелить древнюю шизофрению Палестины, стародавнее раздвоение личности, по которому оставшиеся в Палестине перестали считать себя евреями, а евреи за рубежом уже не мыслили себя палестинцами. Вместо этого две половины единого целого взялись за оружие, стараясь уничтожить друг друга. Погромы в Хевроне и Яффе показали, что и палестинцы способны на резню и уничтожение мирного населения.

Говоря мудрыми словами Джеральда Бреннана (он писал про гражданскую войну в Испании): «В гражданских войнах больше крови проливает победитель». В войне 1948 года победили евреи. Так что пролитая кровь была палестинской – и она отравила отнятую у палестинцев землю.

Глава XXI. Беженцы и террор

Но в Палестине и раньше сомневались в намерениях поселенцев-сионистов. Еще в 1920-х годах иерусалимский каноник Вадди предупреждал, что «евреи станут тиранить нееврейское население». В 1948 году, когда поток беженцев стал реальностью, люди, увидевшие это своими глазами, не смогли хранить наивность и оптимизм, которых хватало десятилетиями на расстоянии. Первым человеком, увидевшим, понявшим, сказавшим и пострадавшим за это, был граф Фольке Бернадот, одна из трагических фигур трагического года.

Бернадот, племянник короля Швеции, был одним из руководителей Международного Красного Креста в 1945 году, когда он направился в Третий рейх спасать узников концлагерей – на Западе опасались, что, потерпев окончательное поражение, нацисты убьют всех свидетелей их зверств. Ему удалось добиться разрешения на эвакуацию тысяч скандинавских заключенных, а также многих евреев. (Так спаслась, среди прочих, Корделия Эдвардсон, еврейка из Польши, ставшая известной журналисткой и корреспондентом шведской газеты «Свенска дагбладет» в Иерусалиме.) Поэтому в 1948 году ООН назначила Бернадота своим специальным представителем в Палестине. Поначалу он должен был носить титул верховного комиссара, как и глава британских мандатных властей, но затем, в последнюю минуту, его предпочли назвать посредником ООН.

Бернадот прибыл в Палестину с самым проеврейским и просионистским настроем. Он знал лучше многих о трагедии европейского еврейства и питал к евреям теплое чувство спасителя к спасенным. Он хотел добиться мира между арабами и евреями. Но Бернадот быстро убедился в том, что евреи не спешат прекратить войну, но пытаются завоевать всю Палестину, включая земли, отошедшие к палестинцам по плану ООН. Особое впечатление произвели на него беженцы, сотни тысяч беженцев, сгрудившихся на улицах Рамаллы и Наблуса, он с ужасом думал об их судьбе, об опасности эпидемий, о том, как они проведут дождливую зиму. Граф предложил вернуть беженцев, выплатить компенсацию тем, кто вернуться не захочет, заключить перемирие, слегка упростить границы, предусмотренные планом раздела. Он предлагал отдать евреям Западную Галилею в обмен на Негев. Бернадот не понимал, что для правительства Израиля резолюция ООН не более чем отправная точка, что оно собирается и захватить Западную Галилею, и удержать Негев и не только не намерено возвращать беженцев, но надеется еще умножить их число.

Бернадот стал объектом яростной травли. (Так в 2010 году была развязана травля судьи Голдстоуна, осудившего израильские военные преступления в Газе.) Правительство Бен-Гуриона не имело желания поступиться «плодами побед» и прекратить войну до полной победы. В книге «В Иерусалим» граф пересказывает свою беседу с израильским министром иностранных дел Моше Шаретом: «Евреи считают, что у них два врага. Арабы все еще враг номер один, но я и наблюдатели ООН находимся на почетном втором месте. Арабы помогали нам всемерно, в особенности во время второго перемирия. Евреи, со своей стороны, все время совали палки в колеса и пытались затруднить нашу работу. Я не понимаю, – продолжал я, – почему еврейское правительство относится столь высокомерно и злобно к представителям ООН. Во-первых, нет сомнений, что еврейское государство в Палестине будет существовать. Во-вторых, евреи должны постараться смягчить взаимную ненависть евреев и арабов, ведь арабы в любом случае останутся соседями евреев. Так, израильское правительство могло проявить великодушие в вопросе арабских беженцев, но проявило лишь упрямство и жестокосердие. Оно могло бы показать, что многострадальный еврейский народ понимает чувства беженцев и не хочет, чтобы они страдали так, как страдали евреи».

Бернадот был лишь первым из множества сторонних наблюдателей, пришедших к переоценке конфликта на основе личных наблюдений. Он сам отдавал себе в этом отчет: «Вскоре в Палестину прибудут триста наблюдателей ООН из четырех стран. Я знаю по личному опыту: по прибытии эти наблюдатели будут симпатизировать еврейскому делу, но я знаю также, что вскоре сила обстоятельств вынудит их изменить свою позицию». Интересно, что эти слова Бернадота остаются верными и по сей день. Несколько лет назад генерал войск ООН норвежец Одд Булл, которого израильтяне считали «своим в доску», вернувшись домой, написал книгу, содержащую резкую критику политики Израиля. Тогда израильтяне немало мучились вопросом: почему даже произраильски настроенные наблюдатели ООН после короткого пребывания в Святой земле становятся сторонниками палестинцев? Дело в том, что кристаллизованный в романе Леона Юриса «Экзодус» («Исход») израильский миф о жестоких и ленивых арабах и трудолюбивых израильтянах, превращающих пустыню в сад, не выдерживает рассмотрения с близкого расстояния. На него нужно смотреть издалека, из Нью-Йорка, из Милуоки, на худой конец, из бастионов еврейских поселений. С человеком, выбирающимся из кольца осады и идущим по земле, происходит то же, что произошло с графом Бернадотом: он начинает видеть реальность.

Израильское руководство боялось, что к словам Бернадота прислушаются, что лопнет мыльный пузырь «арабской военной угрозы», «арабского упрямства», «арабского Голиафа, противостоящего еврейскому Давиду» и станут видны подлинные проблемы: проблема беженцев, проблема захвата арабских земель. Семнадцатого сентября 1948 года граф Бернадот был убит боевиками Лехи (бандой Штерна), во главе которых стоял будущий премьер-министр Израиля Ицхак Шамир. Убийцы – Ицхак бен Моше, «Рыжий» Зингер, Иошуа Коэн и Мешулам Маковер[26]26
  Marton Kati, A Death in the Jerusalem. N. Y.: Arcade Publishing, 1996.


[Закрыть] – не провели ни одной ночи в тюрьме, хотя власти прекрасно знали их имена. Иошуа Коэн стал близким другом старости Бен-Гуриона, а главарь и организатор убийства Ицхак Шамир – премьер-министром Израиля. Но и этого показалось мало, и Бернадот, сраженный пулями, был убит во второй раз – чернилами. Распространили фальшивку, «письмо Бернадота Гиммлеру», в котором граф якобы просил рейхсфюрера СС не освобождать евреев из концлагерей и побольше обстреливать Лондон ракетами Фау-2. С годами было доказано, что речь идет о грубой подделке, но к тому времени политический капитал был уже заработан убийцами Бернадота и их союзниками в правящей верхушке Израиля.

(Интересно сравнить посмертную судьбу двух шведских аристократов – Бернадота и Рауля Валленберга. Оба спасали евреев из нацистских концлагерей, оба погибли почти одновременно, но имя закончившего свои дни в советской тюрьме Валленберга стало знаменем многолетней борьбы с Советской властью, многие улицы и площади городов мира названы его именем, убитый же сионистами Бернадот совершенно забыт даже в его родной Швеции.)

Только сейчас понимаешь, как прав был Бернадот. Ведь война 1948 года могла быть последней арабо-израильской войной. Если бы она завершилась стабилизацией на указанных ООН границах, без захвата и изгнания, возможно, на основе этоса первопоселенцев спокойно сформировался бы новый народ. Естественное сопротивление палестинцев пришло бы раньше или позже к концу, и не было бы растянувшейся на десятилетия кровавой драмы террора. Ведь первыми «террористами» стали крестьяне Сатафа и Субы, возвращавшиеся в родные места, чтобы хоть собрать маслины или захватить оставшуюся рухлядь. Их встречали пулеметным огнем. Время от времени тренировавшаяся в Сатафе 101-я часть переходила «зеленую черту» и устраивала резню в лагерях беженцев.

Крестьяне стали возвращаться в родные места почти немедленно после завершения военных действий. Правительство Бен-Гуриона было полно решимости воспользоваться плодами «чуда арабского бегства». Возвращавшихся называли сначала «инфильтрантами», потом – «федаинами» (боевиками). Многих «инфильтрантов» убили на месте израильские силы безопасности, других изгнали. «Инфильтрантов следует изгнать немедля», – написал Бен-Гурион в своем дневнике. Прогоняли и тех, кто успел добраться до покинутого дома. Израильский журнал «Гаолам газе» опубликовал фотографии, демонстрирующие, как поступают с инфильтрантами. В фоторепортаже имелся пробел. Как было указано редакцией, «есть вещи, о которых лучше не говорить». Вдоль границы установили военную зону. Пойманных в ней инфильтрантов не задерживали, а убивали на месте без предупреждения.

В романе «Опсимист» (оптимист плюс пессимист) Эмиля Хабиби так описывается поимка «инфильтрантов»:

Военный комендант выхватил пистолет и бросился в заросли кунжута. В кустах он обнаружил крестьянку – она сидела на корточках и на коленях держала ребенка.

Комендант крикнул:

– Ты из какой деревни?

Женщина продолжала сидеть молча.

– Ты из Барвы?

Она не отвечала.

Тогда он приставил пистолет к виску ребенка и закричал:

– Отвечай, а то убью!

На этот раз женщина ответила ему:

– Да, из Барвы.

– Ты возвращаешься туда?

– Да.

Тогда он заорал:

– Разве я не предупреждал, что тот, кто вернется туда, будет убит? Вы что, порядка не понимаете? Думаете, с вами шутят? Вставай и уходи куда хочешь, но на восток. А если снова увижу – тебе несдобровать.

Женщина встала, взяла за руку сына и пошла, не оборачиваясь, на восток. Удаляясь, фигуры женщины и мальчика становились все больше, пока не растворились в лучах заходящего солнца.

Другие пойманные в Галилее инфильтранты были собраны в мечети Эль-Джаззара в Акке – туда попадает и герой-рассказчик, «опсимист», после того как ему удается вернуться в Израиль из Ливана. В мечети его окружают беженцы и засыпают вопросами о своих родственниках: не встречал ли он их в Ливане?

– Мы из деревни Кувейкат, ее разорили, а нас прогнали. Ты не встречал кого-нибудь из Кувейкат?

Я ответил:

– Нет, не встречал никого.

– Я из Маншии. Там и камня на камне не осталось. Только могилы. Встречал кого-нибудь из Маншии?

– Нет.

– А мы из Умка. Деревню снесли, место распахали, маслины вырубили. Знаешь кого-нибудь из Умка?

– Нет.

– А мы из Барвы. Нас выгнали, а деревню разрушили. Наших не видал?

– Видал одну женщину. Она пряталась со своим сыном в кустах у дороги.

Стали гадать, кто она. Назвали имен двадцать. Тут один мужчина закричал:

– Хватит! Это мать Барвы. Вот и все.

Все замолчали. Потом голоса стали упрямо называть родные деревни, которые, как я понял, были стерты с лица земли:

– Мы из Рувеи.

– Мы из Хадсы.

– Мы из Дамунка.

– Мы из Мазры.

– Мы из Шааба.

– Мы из Миары.

– Мы из Вараат-ас-Сариса.

– Мы из Зейта.

– Мы из Бассы.

– Мы из Кабири.

– Мы из Икрита.

– Мы из Барама.

– Мы из Дейр-эль-Каси.

– Мы из Сасы.

– Мы из Габисии.

– Мы из Самхаты.

– Мы из Сафсафы.

– Мы из Инана.

– Мы из Фарада.

Но я не вспомню названия всех деревень, упомянутых в ту ночь во дворе мечети Эль-Джаззара.

И «опсимист» цитирует стихи Туфика Зияда, поэта и мэра Назарета (ныне покойного – он погиб в автокатастрофе), посвященные той же теме:

 
Я найду номер каждой квитанции
На нашу украденную землю.
Раскопаю межи каждого села,
И стены каждого дома, стертого с лица земли,
И следы каждого вырванного с корнем дерева
и каждого смятого цветка,
Чтобы помнить,
И напишу обо всем на стволе маслины
во дворе дома.
 

Беженцы сидят во дворе мечети, когда получают радостную весть: израильское командование решило немедленно вернуть их в родные деревни.

Кто-то прошептал:

– Почему они не подождут до утра?

Я удивился и ответил:

– С благородным делом стоит спешить.

Неся на себе детей и скарб, беженцы вышли из мечети.

Тут их посадили на грузовик, отвезли на границу и прогнали в Ливан.

Им еще повезло – они не были убиты, только оставлены томиться в лагерях беженцев.

Израильские власти надеялись, что беженцы сгинут. «Часть погибнет, а часть станет отбросами общества в соседних арабских странах», – писали прогнозисты израильского МИДа в секретном отчете. Так бы и произошло, если бы не вмешательство ООН, которая и по сей день содержит сотни тысяч беженцев.

Израилю много раз предлагали заключить мир и взамен принять беженцев, даже не всех, но часть. Израильское правительство постоянно отказывалось. Оно предпочитало войну, и войны шли одна за другой, идут по сей день. Параллельно с внешними баталиями велись сражения с беженцами.

О терроре против них можно судить по материалам «дела Кафр-Касем». В 1956 году в преддверии Синайской кампании (Суэцкого кризиса) власти установили комендантский час в арабских селах в районе Кафр-Касема, на границе. Об этом даже не сообщили крестьянам, и когда они возвращались с полей чуть позже пяти часов вечера, их грузовики останавливали израильские пограничники. Крестьян, включая женщин и детей, ставили к стенке и расстреливали. В ходе нескольких таких инцидентов погибло 48 человек, в том числе 6 женщин и 23 ребенка. На обнародование этой информации был наложен запрет. И на протяжении недель об этом молчала пресса, молчала страна. Только после того, как депутаты кнессета от компартии Туфик Туби и Меир Вильнер сорвали завесу молчания, разгорелся скандал. Пограничники предстали перед судом, на суде подробно рассказали, как было дело. «Мы поступали как немцы. Те останавливали грузовики, приказывали евреям сойти и расстреливали их. Так и мы, никакой разницы. Мы выполняли приказ, как выполняли его немецкие солдаты» – вот слова капрала Шалома Офера, признанного виновным в убийстве 41 человека, приговоренного к 15 годам тюремного заключения и выпущенного на свободу через три года. Шалом Офер и его солдаты убили 9 женщин и 7 детей, по приказу Офера добивали и раненых. «Офер останавливал возвращавшихся с полей, заставлял их сойти с грузовиков, выстраивал в ряд и приказывал своим солдатам расстрелять их», – написано в приговоре израильского военного суда.

«Мы не видели в этом ничего необычного, – заявил пограничник Махлуф Харуш, приговоренный к 7 годам тюремного заключения за убийство 22 человек и освобожденный через три года. – Не в первый раз мы стреляли по женщинам и детям. Мы часто натыкались на женщин и детей, которые переходили границу, чтобы украсть плоды».

Израильские власти также не видели в этом ничего необычного – за исключением огласки. Главный обвиняемый по делу, майор Шмуэль Малинки, был приговорен к 17 годам, но отсидел только три в хороших условиях, его воинское звание было восстановлено, он стал полковником и командовал охраной ядерного центра возле Димоны – израильской фабрики атомных бомб. Лично Давид Бен-Гурион позаботился о его карьере и восстановлении в армии. Обвиняемый номер два, лейтенант Габриэль Дахан, был приговорен к 15 годам, отсидел те же три года, потом занимался делами арабов в Рамле и, наконец, стал представителем «Израэл бонде» (государственной компании, занимающейся распространением израильских облигаций и сбором пожертвований) в Европе. Он сменил имя. В наши дни палачи Кафр-Касема намекают, что верно поняли и верно исполнили приказ Бен-Гуриона. Так ли это, судить трудно.

Убийства в Кафр-Касеме напоминают историю с верным Русланом, когда концлагерный пес бросается на свободных людей. Пограничники из Кафр-Касема были приучены к массовым убийствам палестинцев, пытавшихся вернуться в покинутые села. Тут они перегнули палку – и были слегка наказаны. Со временем переходящие границу стали думать уже не о сборе маслин, но о вооруженной борьбе. Так начался «палестинский террор», которому способствовал контртеррор, карательные рейды по лагерям беженцев и селам.

Если спуститься из Гило к северо-востоку, перед вами вырастет небольшой красивый холм, а на нем – крохотная деревня Шарафат, типичное селение на вершине, вроде Субы, Кастеля, Эль-Джиба. Ее поглотил город, и даже соседи с трудом различают ее границы. Шарафат славилась своим оливковым маслом и святой гробницей Ситт-Бадрие, дочери шейха Бадра, – около нее растет древнее священное дерево. И это крошечное село испытало налет израильских коммандос, убивших шестерых местных жителей. Пострадало село Самуа (древнее Эштамоа). Город Калкилия чуть ли не был стерт с лица земли. Четырнадцатого октября 1953 года 101-я часть атаковала палестинскую деревню Кибие и взорвала десяток домов вместе с жителями. Погибло 66 мирных жителей, женщин и детей. Бен-Гурион возложил ответственность на «несдержанных бывших узников нацистских концлагерей, совершивших этот ужасный акт по собственной инициативе». Убийца из Кибие, Ариэль Шарон, со временем стал палачом Сабры и Шатилы (лагерей палестинских беженцев в Бейруте), а потом и премьер-министром Израиля.

Прошли годы. Палестинцы стали убивать израильтян за границей, израильтяне принялись бомбить лагеря беженцев в Ливане. Конфликт продолжается, и ему нет конца. Израильская левая видит источник бед в оккупации Западного берега Иордана в 1967 году, но подлинное зло и начало войн – это изгнание и грабеж 1948 года.

Многие усматривают трагедию в том, что палестинцам Западного берега и Газы не дана политическая независимость, что в Рамалле и Хевроне не правит центральное правительство во главе с Ясиром Арафатом или хотя бы иорданские власти. Возникла лейбористская мифология о грехопадении Израиля – оккупации Западного берега. По этой мифологии, Израиль до 1967 года был беспорочен, и он снова очистится от греха, когда расстанется с Западным берегом. Но это не так: войны с палестинцами не прекратятся, пока не будет решена проблема жителей Сатафа и Субы.

Для меня, в молодости с упоением слушавшего у костра про подвиги легендарного коммандо из 101-й части Меира Хаар-Циона, комбата Гади Манелы, павшего в бою с террористами, и Арика Шарона, для меня, немало отшагавшего в высоких красных ботинках по камням Самарии и верившего, что мой автомат спасает народ Израиля от новой Катастрофы, было откровением понять на руинах Сатафа, что армия не защищает от злокозненных арабов право евреев вернуться на Святую землю, но отстаивает право г-жи Рихтер сдавать мне захваченный арабский дом, право ненавидящих меня марокканцев Эйн-Карема и Мусрары владеть захваченными особняками, право кибуцников Цовы не давать мне проехать по дороге через доставшиеся им земли. Армия стоит на страже интересов новых землевладельцев, получивших свои угодья во время великого передела 1948 года. Но и тут не все просто. При этом переделе одним перепало шестьдесят квадратных метров площади в жилмассивах, а другим – шестьдесят дунамов садов и полей.

Давайте же посмотрим на типичного крупного землевладельца Западного Нагорья – кибуц.