Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Дарья Стааль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Глава XXIV. Последние из могикан

После катастрофы 1948 года в Иерусалимском коридоре уцелели два села – Эйн-Некуба и Абу-Гош, или Кирьят-эль-Анаб, Виноградный городок.

Эйн-Некуба не совсем в счет, ее жителей согнали с земли, но они смогли удержаться в домах соседней арабской деревни. Чтобы не создавать прецедента, им не дали вернуться, но там и оставили. Возле Эйн-Некубы есть несколько источников Эйн-Акбела (от латинского Aqua Bella – прекрасная вода). Сейчас это национальный парк с руинами замка крестоносцев, здесь журчит вода ручейка.

На своем месте осталось только село Абу-Гош, зажиточное, преуспевающее. Живущий здесь род Абу-Гош издавна контролировал дорогу в Иерусалим, поставлял гидов-проводников и брал пошлину за проезд. Жители села активно участвовали в восстании феллахов против Ибрагима-паши. В 1948 году они стали на сторону израильтян и заслужили себе прочную ненависть палестинцев. Меня однажды приняли в Иерусалиме за абугошца, скрывающего свое происхождение, и мне с большим трудом удалось избежать неприятностей. С жителями Абу-Гоша не роднились, но с годами старая злоба прошла.

Село было Иерусалимом до Иерусалима в нескольких смыслах. Сейчас водораздел между бассейнами Индийского и Атлантического океанов проходит через район Иерусалима, но до образования гигантского Сирийско-Африканского разлома миллионы лет назад он пролегал в районе Абу-Гоша. Напоминанием об этом служит библейский рассказ, по которому древняя святыня израильтян, Ковчег Завета, известный всему свету по фильмам об Индиане Джонсе, стояла здесь, пока царь Давид не перенес ее в Иерусалим.

По Библии, Ковчег хранился когда-то в Сил оме (Шило), а филистимляне умыкнули его в Азот (Ашдод). В городе вспыхнула эпидемия, и они поняли, что Ковчег – штука опасная. Ашдодцы перепасовали его в Гат, затем в Экрон, наконец решили, что лучше его вернуть. Ковчег поставили на телегу, впрягли в нее пару нерожалых телиц и погнали. Телицы пошли и пришли в Кириаф-Иарим (Кирьят-Яарим). Схватившихся за Ковчег шарахнуло неведомой силой, что позволило Эриху фон Дёникену, автору популярной книжки о пришельцах, объявить Ковчег аккумулятором инопланетян. Идея библейского рассказа ясна: к святыням следует относиться бережно и руками не трогать, что особенно применимо к Храмовой горе (см. главу XXXV).

На вершине горы над селом видна огромная статуя Девы Марии над монастырем Богоматери и Ковчега Завета. Там находится и церковь, поставленная в память о пребывании Ковчега в Кирьят-Яарим. Вид с холма прекрасный. На высоте растут старинные деревья, лежит несколько поваленных колонн. Есть и прочие следы древности, откопанные монахами. Церковь новая, но при строительстве ее были использованы фрагменты древних церквей. Там имеется и небольшой странноприимный дом, где можно переночевать.

Другой монастырь расположен внизу, в центре села, возле мечети, рядом со старой частью Абу-Гоша. Тут, у полноводного источника, находилась римская крепость, от которой осталась каменная доска с титулом Десятого легиона. Церковь крестоносцев возведена на римско-византийском фундаменте. Она хорошо сохранилась. Дверь, вход, арки, своды, подвал – все это осталось неизменным с XII века. В церкви особый интерес представляют отреставрированные фрески времен крестоносцев. В крипте бьет источник, протекающий, как река, меж толстых каменных плит. Вода в нем чистая и прозрачная. Легко спуститься вниз и напиться прямо из водоема.

Вплотную к монастырю высится мечеть, где обнаруживается основной выход источника. За ней лежит опустевшее старое ядро села. Жители Абу-Гоша построили себе новые дома и расселились широко по окрестностям. Деревенские постройки прежних времен очаровательны и заставляют вспомнить Старый город Иерусалима, но крестьяне предпочитают дома, окруженные садами, в которых живут сейчас.

Здесь, на землях Абу-Гоша, возникло недавно свободное еврейское поселение Натаф. «Свободное? – возможно, удивится читатель. – Разве не все еврейские поселения свободны? И при чем тут Абу-Гош?» Здесь мы касаемся одного из самых основных пороков Израиля.

Палестина была изначально свободна – не в смысле политическом, не в плане выбора правительства или регулирования налогов. Ее свобода была реальнее и проще: живи где хочешь и как хочешь. В отличие от долины Нила или Междуречья, где жизнь была возможна только благодаря реке и центральной власти, строившей плотины и каналы, в стране Израиля, с ее источниками и водоемами для сбора дождевой влаги, жить и обрабатывать землю можно было где угодно. Часть земли имела хозяев, часть оставалась бесхозной, и любой мог осесть, построить дом, посадить виноградник и жить спокойно под сенью своей смоковницы и своей лозы. Поле и дом можно было купить, как купил Авраам поле и двойную пещеру Махпела в Хевроне, как купил Иаков поле с колодцем в Шхеме, как купил Давид гору Мория в Иерусалиме. С другой стороны, купленное и необработанное поле возвращалось в общее пользование через три года, что предотвращало сосредоточение земель в одних руках.

Когда евреи стали приезжать в страну Израиля в конце прошлого века, они свободно покупали землю и селились на ней. К 1948 году 15 % земли принадлежала евреям. После 1948 года большая часть оставшихся земель была конфискована и стала собственностью государства, земельного управления, Национального фонда. Государство отпустило огромные угодья кибуцам и мошавам. Но обычному человеку, который хотел бы купить участок поля и жить там, у источника, в сени своей смоковницы, государство не хотело ни дать, ни продать землю. Так возникла искусственная нехватка земли; так, обезземелив палестинцев, израильтяне обезземелили самих себя.

При социалистических правительствах до 1977 года земля была практически исключена из оборота, как в странах Восточной Европы. Ее раздавали, подобно феодальным наделам, приближенным к власти лицам либо коллективам. После 1977 года государство стало понемножку продавать землю – участками по 300–400 квадратных метров под строительство коттеджей. Но поскольку 90 % земли изъяли из оборота, рыночная цена на оставшиеся 10 % была высокой. Государство продавало землю по «рыночной» цене, невероятно завышенной по любым меркам. Участок для строительства дома в захудалом городке развития вроде Бейт-Шемеша стоит 20–30 тысяч долларов. Цена бетонного дома, окруженного несколькими квадратными метрами сада, в 5-25 километрах от Иерусалима составляет 100–300 тысяч долларов при средней зарплате 500 долларов в месяц. (С тех пор цены выросли многократно.)

Теоретически вся земля принадлежит еврейскому народу. Практически она недосягаема. Министры и их помощники получают землю на льготных условиях. Так, Ариэлю Шарону достались почти бесплатно огромные угодья на юге, где он основал скотоводческую ферму. Мы пытались купить или арендовать участок земли в горах, близ источника, чтобы жить плодами рук своих, как феллахи Палестины. Такая скромная мечта: овечка, олива, виноградник. Ее могли осуществить наши деды при турках или англичанах, но после массовой конфискации земель вся страна оказалась в руках одного хозяина – бюрократии, которой нет нужды продавать или сдавать внаем землю. (Многие руководители земельного управления были отданы под суд за взятки, но система не изменена.)

Бюрократия не хочет расстаться с землей, потому что это один из рычагов власти. Авторитарному режиму легче справляться с людьми, организованными в коллективы, не владеющими ничем. Возникшее безземелье повлияло на развитие общества. Современные израильтяне – народ безземельный, привыкший ютиться на пятачке посреди пустых гор, дети «поселков городского типа», жильцы многоэтажных домов, которые могли бы стоять где угодно, от Уганды до Украины. Неизвестно, правда, много ли израильтян предпочли бы жизнь свободных феллахов. Все-таки две тысячи лет евреи живут в городах, занимаясь торговлей, банковским делом, «гешефтами» и изучением Священного Писания. Безземелье ведет к сохранению этого устоявшегося положения.

Оно же погнало тысячи израильтян на оккупированные территории – не в поисках новой Эйн-Синии, но во имя дома и клочка земли. Если бы не искусственно созданное безземелье, никто бы не кинулся с бульдозерами в сердце Нагорья. Сама идея изъятия земли из оборота, чтоб избежать спекуляции, была бы неплохой – если б землю передали производителям, оговорив возможность последующих переделов в зависимости от потребности и степени использования. Но переделы последнего рода происходят, лишь если владелец земель – палестинец, в рамках общей программы земельного грабежа. Земли Иерусалимского коридора отошли кибуцам и мошавам. И хотя большая часть этих земель ими не используется, расставаться с ней они не намерены: денег она не стоит, налогом не облагается, в будущем, надеются они, их дети смогут ее использовать.

Кибуцы и мошавы имеют влияние на местные органы управления – районный совет Матэ-Иегуда. Когда израильтяне хотят поселиться свободно, вне рамок коллективов, районный совет это пресекает. Так произошло с людьми, обосновавшимися около Абу-Гоша. Они пробовали найти кусок «народной» земли. «Народ», в лице земельного управления, ответил отказом: народная земля предназначена для подрядчиков, связанных с правящей партией, для групп, организованных в соответствие с идеологией сионистского истеблишмента. Искавшие землю смогли купить участок у арабов. Районный совет поднялся на баррикады: происшедшее прямо нарушало монополию властей на землю, на право поступать с людьми как заблагорассудится. Столкновения между советом и свободными поселенцами чуть не дошли до кровопролития, хотя земля была куплена законно. Это и ставили в вину поселенцам. В прочих местах землю у палестинцев попросту отнимали.

Похожие вещи происходят и в северном, горном, районе страны Израиля – в Галилее. Там нет счета пустым долинам и горам, но все они расписаны меж кибуцами и мошавами – кроме тех, что принадлежат палестинцам. И в Галилее свободного поселенца, попытавшегося осесть в удаленном вади, разбившего шатер и заведшего одну овцу, молодцы из кибуца, которому после раздела принадлежало вади, силой выбросили вон. Безуспешно пытался защитить его министр сельского хозяйства, сам кибуцник.

В Галилее больше земель принадлежит палестинцам, чем в Иерусалимском коридоре, и потому больше евреев смогли свободно поселиться на лесистых галилейских холмах. Свободные поселенцы основали несколько деревень в Галилее, и все они построены на земле, проданной им палестинцами. Еще одна общая особенность: все свободные поселенцы живут в мире со своими палестинскими соседями. Если бы во дни Авраама существовало земельное управление, он бы и по сей день мечтал о пещере Махпела. Заведись нынешние порядки при турках и англичанах, евреев в Палестине не было бы. Но и в сегодняшнем Израиле свобода там, где палестинцы. С их изгнанием она исчезает. И сегодня палестинцы – это отдушина. Жители Иерусалима спешат в Абу-Гош, единственное в окрестностях Святого города арабское село, за хлебом – круглыми лепешками-питами – и едут туда в Пасху. Даже землю они смогли найти только там, в Абу-Гоше.

Если бы жители поселений Западного берега купили землю у местных жителей, а не отобрали задарма, видимо, не возникло бы и острого конфликта между поселенцами и крестьянами. Получившие землю бесплатно от государства поселенцы не всегда понимали, что она отнята у крестьян; а когда поняли, выстроили идеологию, по которой палестинская земля бесхозная. Если бы им пришлось платить за землю, они купили бы то, что палестинские крестьяне согласны были продать, и больше ценили бы свои приобретения.

Глава XXV. Сосна и олива

Большинство израильских апологетов изгнания 1948 года пытается оправдать его справедливость давними правами евреев на землю Израиля и обменом населением с арабскими странами, то есть приемом миллиона восточных евреев вместо изгнанных палестинцев. Но я не собираюсь спорить о справедливости – лишь о целесообразности. Я утверждаю, что изгнание 1948 года обернулось трагедией для Святой земли и для евреев Израиля, а не только для палестинцев, что ничего хорошего из земельного грабежа не вышло, что сегрегация палестинцев породила сегрегированность различных еврейских общин и, наконец, что у евреев нет будущего в стране Израиля без гармонизации отношений с Палестиной – страной Израиля.

Мы увидели Сатаф, превращенный в музейный экспонат, Субу с ее заброшенным источником, Эйн-Карем, чьи дома стали источником ненависти. Продолжим прогулку по Иерусалимскому коридору, по местам несказанной красоты и тоски. Западные пригороды Иерусалима – бетонные кубики Кирьят-Иовеля, Кирьят-Менахема и прочих – тянутся по направлению к больнице «Хадасса» и Эйн-Карему. За Эйн-Каремом начинается огромная древняя оливковая роща. Над Эйн-Каремом густо посажен сосновый лес, символ столкновения двух культур, двух народов.

Леса росли на холмах Иуды и Эфраима в глубокой древности, и в свое время Иисус Навин (17:18) призвал дом Иосифа расчистить землю от леса для посадок. С тех пор местные жители сажали в основном деревья и кустарники, способные прозябать в засушливом климате Святой земли: оливу и виноградники. Им не требуется орошения – достаточно дождей. Олива, правда, нуждается в уходе: землю вокруг нее нужно тщательно боронить, следить, чтоб мыши не обглодали кору, снимать плоды. Интенсивные методы ведения сельского хозяйства для Палестины не годятся. Горные террасы слишком узки, чтобы использовать машины. Цены на маслины и оливковое масло не оправдывают значительных капиталовложений. Уборка требует большого количества рабочих рук.

Когда новые еврейские поселенцы стали украшать страну Израиля, они избрали сосну – дерево, знакомое им по Европе, – и посадили ее на голых холмах. Сосна проще приживается и обходится без той заботы и ухода, которые потребны оливе, что облегчает массовое озеленение. Так сосновые леса стали символом еврейской колонизации Палестины, а оливы – эмблемой палестинского традиционного хозяйства. Сегодня евреи почти не выращивают олив. Купленные вами израильские маслины, скорее всего, выращены арабами в одной из деревень близ Наблуса или Назарета.

Оливковые деревья, оставшиеся в Иерусалимском коридоре, были вырублены или заброшены. Оливковую рощу на склонах Эйн-Карема отдали местной сельскохозяйственной школе, которая и не подумала заботиться о деревьях. Иногда палестинцы из лагерей беженцев пробираются сюда и собирают маслины.

Огромную и древнюю оливковую рощу на Кармиле вырубили по велению тогдашнего министра сельского хозяйства, Арика Шарона, чтобы очистить место для посадок авокадо – культуры, чье разведение экономически более оправданно. Если сегодня вы видите ухоженные оливковые деревья в «старом» Израиле, скорее всего, они принадлежат арабской деревне – таких немало в Галилее – или обихожены арабскими руками, как в долине Аялона.

Борьба между сосной и оливой не прекращается. В районе села Эль-Мидия, родной деревни Маккавеев, росли оливковые деревья. В 1986 году Еврейский национальный фонд стал их выкорчевывать и сажать вместо них сосну. То же происходит и в других местах, например возле села Катане, в районе «Малого треугольника» (в восточной части долины Шарон, Саронской долины), повсюду, где есть палестинцы. Оливы – признак того, что земля принадлежит палестинцам. Чтобы стереть этот признак, Керен каемет с помощью войск, пограничников, полиции выкорчевывает оливковые деревья.

В марте 1987 года выкорчевано сто древних олив в Масличной балке (Вади-Зейтун) между деревней Сур-Бахр и пригородом Иерусалима, Восточным Тальпиотом. На их место были посажены сосны. Официально заявленная цель – озеленение.

Посадки сосны производятся не из любви к зелени, но для закрепления права собственности. Керен каемет помогает кибуцам и мошавам Иерусалимского коридора засадить их земли сосной, потому что у тех нет ни рабочих рук, ни желания обрабатывать так много земли, но и отдать ее былым владельцам выше сил.

Вместо того чтобы вернуть землю изгнанным феллахам или позаботиться об их обработке, Керен каемет создает зеленую «потемкинскую деревню». Даже при нежелании возвратить беженцев трудно было придумать более порочный путь.

Что мешало израильскому правительству избрать план «Олива» и создать класс свободных поселенцев, которые ухаживали бы за источниками и оливковыми деревьями, вели бы, не насилуя землю, экстенсивное сельское хозяйство в горах? Вместо этого был избран план «Сосна»: новых поселенцев загнали в неразвивающиеся городки развития, в городские трущобы, в новые жилмассивы, а сельское хозяйство пошло по линии рыночно ориентированного производства, предполагающего максимальную отдачу при минимальном использовании труда. Для такого хозяйства оказался малопригодным практически весь горный массив, вся древняя макроструктура террас и орошения оказалась ненужной.

За «Хадассой», по дороге к монастырю Св. Иоанна в Пустыне, старая дорога делает крутой изгиб. Внутри изгиба видны два столба, меж ними идет тропинка с вершины холма к источнику Эйн-Хиндак. Это классический «запечатанный источник», с которым сравнивал свою возлюбленную царь Соломон (Песнь Песней 4:12). Струя его бьет в пещере и обычно не выливается из ее зева – как в Эйн-Кабу и других местах. Летом, в особо жаркий день, можно залезть внутрь и окунуться в чистую студеную воду. Несколькими метрами ниже стоит циклопическая стена, которой в византийские времена перегородили это маленькое вади, чтобы вода не смывала землю и посадки.

На вершине холма стояло раньше село Катра. Женщины Катры протоптали тропинку к источнику – сюда они ходили за водой с кувшином. Над гигантской стеной еще можно различить посадки жителей Катры, но их захлестывает волна сосен, поднимающаяся из долины Сорек. На месте Катры стоит поселок восточных евреев Эвен-Сапфир, зажиточный, благополучный. Его жители не пользуются водой из родника, им не нужна стена, перегораживающая вади, – воду они получают из водопровода. Сосны закрепляют за ними землю. На земле должно быть что-то посажено, а ничего проще сосны не найти. Вместо трудоемкого возделывания русла вади они разводят кур, как и большинство еврейских поселений Нагорья. Кур они держат в тесных проволочных клетках, по шлангу засыпая искусственный корм и рыбий жмых. Куры Эвен-Сапфира – и любого другого израильского поселения – никогда в жизни не бегали по травке и не клевали просо. Не удивительно, что яйца их не похожи ни цветом, ни вкусом на те, что несут свободно живущие куры палестинцев. Но какая разница? Ведь жители Эвен-Сапфира зарабатывают не на продаже яиц, а на государственной субсидии. В стране растут горы яиц, которые невозможно продать, – собственное население столько не съест, на экспорт они не годятся. Тем не менее производители продолжают получать субсидии, а куры по-прежнему мучаются в своих тюремных клетках.

Не лучше живется и коровам в развитом израильском хозяйстве. Словно Железную Маску, всю жизнь их держат в клетках, где и повернуться негде. Еду им подают по конвейеру, водой из шланга моют под ними бетонный пол, машины для дойки берут «молоко», ветеринар со шприцем искусственно осеменяет их. В кибуце Гезер коровы сидят в грязном загоне, как в концлагере, а за забором зеленеет трава. Молоко этих коров, яйца этих кур не могут принести счастья.

Аморально и массовое убийство массово выращенных животных. Загляните в железные клетки, где кибуцники Гезера или мошавники Беэр-Тувьи держат телят на убой. Эти несчастные существа, никогда не пившие материнского молока, никогда не гулявшие по травке, будут хладнокровно зарезаны на бойне, разделаны и превращены в куски мороженого мяса в супермаркетах. Куры, вскормленные жмыхом в тесных клетках, также попадают морожеными в кухню к израильтянам. Говядина из Аргентины приходит, пролежав с полгода в холодильниках, и вкус ее подобен резине. Если есть то, что нам дают, сам превратишься в жмых и опилки. Мясо промышленно произведенных животных и птиц не может принести счастья.

В последнее время кое-где (в частности, в Галилее) появились люди, отказывающиеся от промышленной пищи и перешедшие на естественную. Но мало кто замечает, что рядом с нами сохранилась вполне натуральная Палестина, где основные продукты: баранина, овечье молоко и сыр, маслины, оливковое масло, виноград, хлеб, овес, фиги и смоквы – производятся естественным путем. Те же, кто замечает, покупают еду в палестинских деревнях: иерусалимцы – в Вади-Фукин, тельавивцы – в селах к западу от стены Шарона.

Палестинцы, как и библейские патриархи, разводят овец – благородных животных, которые не поддаются промышленной обработке. Овец невозможно загнать в клетки и кормить с ленты конвейера – они подохнут. Поэтому овцы привольно пасутся на склонах гор. Зимой стада спускаются в пустыню, к Эйн-Фаре и Эйн-Келыу, а летом поднимаются высоко в горы. Израильтяне почти не разводят овец и редко едят баранину. В обычных магазинах ее не бывает, и молодым израильтянам не по нраву ее непривычный вкус: баранина ассоциируется с арабами.

Палестинцы не испытали искуса процветанием и кредитом. Если бы кредиты посыпались на них, как на еврейских фермеров, возможно, и они сбились бы на промышленное производство кур, яиц, говядины, молока, и тогда баран просто вымер бы. Такая «израилизация» палестинцев более вероятна, нежели гармонизирующая «палестинизация» израильтян.

Но пока этого не произошло, палестинцы хранят верность барану. За пределами любого села, в любой долине можно увидеть овечьи стада. Патриархи любили это животное, и даже имя Рахиль означает «ярочка», «овечка». В те далекие дни люди чувствовали, что с животными нужно обращаться хорошо. Животное убивали, принося жертву Богу.

Это понимали не только евреи. У Гомера Одиссей со товарищи, освободившись из пещеры циклопа, не просто объедается мясом захваченных баранов, но совершает жертвоприношение: «Зевсу я принес в огненную жертву отборные части бедер вожака». И, только умиротворив дух зарезанных животных, садились древние за сытную трапезу: «Мы сидели, набивая животы обильным мясом и сладким вином».

Действительно, естественнее убивать животных во имя Бога, чем ради чревоугодия. С годами обычай жертвоприношения у евреев остался лишь в виде верчения петуха под Судный день. Но у палестинцев он не вполне исчез. Через два месяца после Рамадана, когда возвращаются домой паломники из Мекки, сотни тысяч верующих собираются на Харам аш-Шариф. В этот день, в праздник Ид аль-Адха (Курбан-байрам), не пройти и не проехать по дороге на Иерихон, идущей к северу от стен Старого города. За месяц до этого палестинские семьи выбирают себе барашка на базарах Халиля, Наблуса, Иерусалима и Вифлеема и готовятся к закланию. Адха – это мусульманская Пасха, праздник заклания агнца. Бедуины крайне редко едят мясо – всего несколько раз в году, но зато они никогда не соглашаются есть мороженое мясо, а тем более мороженых кур. В них они не верят.

Если когда-нибудь Святая земля станет зеленой, клетки и загоны животных исчезнут с ее лица, телята будут сосать вымя матери, куры будут нести яйца где придется, и наши босоногие дети будут искать и собирать их по утрам на завтрак. Исчезнут бойни и прекратится промышленное разведение животных на убой. Мы будем есть мясо так же редко, как нынешние бедуины, – по большим праздникам, но мясо это будет подлинным, настоящим, не вскормленным на жмыхе в загоне.

«Зеленые» настроения не чужды ни левым, ни правым. Свободные поселенцы в Галилее учатся у соседних бедуинов и отказываются от холодильников. Правый генерал Рафаэль «Рафуль» Эйтан жмет оливковое масло ручным прессом для вящей чистоты, а вокруг его деревенского дома пасутся гуси, благородные римские птицы, не способные жить в клетке, делающие его, немолодого крестьянина с загорелыми руками, похожим на вернувшегося в деревню диктатора республиканского Рима или сосланного Велизария, Помпея, Сципиона, «кончающего дни свои тихо, в опале».

Но правые сторонники еврейских поселений в Нагорье не видят, что поселения Коридора занимаются сельским хозяйством несмотря на горный рельеф, а не благодаря ему. Не используют местные ресурсы и местные злаки, нажимают на импортную технику и рентабельность. Они экономичны и производят много ненужных продуктов, вроде яиц, на которые нет спроса. Структура еврейского хозяйства такова, что отрасли, требующие рабочих рук и заботы, отмирают. Недаром в Эйн-Геве вырубили виноградник, в котором я когда-то работал, недаром выкорчевали оливковую рощу на Кармиле. Иными словами, еврейские поселки в Нагорье остались экономически «чуждым элементом» – они бы лучше занимались своим делом на равнине, там, где много воды, где можно использовать машины.

Но Иерусалимский коридор не стоит на месте – он ползет. По дороге на Наблус, в Шило, на подъеме Левона, у Яблоневого ручья, на склонах Джабаль-эль-Кабир можно увидеть его новые метастазы, подлинную антитезу Натафу, антитезу Эйн-Синии – новые еврейские поселения. Все они выглядят примерно одинаково: крепость из тесно стоящих бараков за тройным рядом колючей проволоки со сторожевыми вышками по краям, инвертированные концлагеря. Со временем, когда поселенцы устраиваются, вместо бараков появляются аляповатые дворцы – мечта мясника с рынка, – но и они поставлены с той же плотностью лагеря беженцев и за той же колючей проволокой.

Глядя на эти поселения, вспоминаешь слова Оскара Уайльда: эстетически безобразное не может быть этически справедливым. Поселенцы ощущают себя врагами среди врагов, на вражеской земле, с которой они никак не связаны. Чуждость и бессмысленность поселений очевидна: жители их по большей части уезжают на работу в Иерусалим по утрам и возвращаются лишь вечером. Такие поселения, как Гивеон и Эфрата, – «спальные пригороды» столицы, с ее искусственно вызванной дороговизной жилья, и причины их образования вполне прозаичны: в условиях безземелья, порожденного государственной монополией на землю, многие израильтяне вынуждены уйти в поселения, чтобы обзавестись домиком и садиком по ценам Нью-Джерси, а не Манхэттена. Поселения почти никак не связаны с окрестностями. Жители их не занимаются сельским хозяйством, гулять за воротами опасаются, ничего не покупают в своем районе.

Не во имя равноправия я привожу повсюду арабские названия, но потому, что они должны помочь путнику найти дорогу. Израильтяне Нагорья, как правило, не знают названий холмов и долин. Живущие в Иерусалимском коридоре и новых поселениях обыкновенно понятия не имеют даже о том, как называется вади возле их дома, холм напротив него. Их оторванность от местности близка к городской.

Уже упоминавшийся нами в связи с пещерой Св. Харитона Эли Люксембург, автор романа «Десятый голод», правый националист, так описывает типичное поселение – Гивеон:

…они живут в бывшем лагере Иорданского легиона, как в крепости осажденной: обнеслись заборами из колючей проволоки, поставили вышки с пулеметами, на воротах – солдаты пограничной охраны. Всю ночь обшаривают окрестность голубые прожекторы, носятся джипы патрульные, а все мужчины местные разбиты по парам и тоже дежурят с карабинами. Шура без пистолета никуда не выходит, не выезжает.

Если большинство поселений привлекает безземельных израильтян, которые не видят другого выхода из городской тесноты, то более удаленные от Иерусалима колонии возникли на идеологической основе. Они зачастую связаны с национально-религиозным движением Гуш эмуним (Союз верных). Они так же оторваны от своей местности, но исполняют роль местного раздражителя, как, например, поселенцы Элон-Море, занявшие гробницу Иосифа в Наблусе.

В некоторых из них возникла мелкая промышленность, существующая благодаря щедрым кредитам и субсидиям. В религиозных поселениях доход приносят иешивы[29]29
  Иешивы (ешивы) – высшие религиозные учебные заведения, готовящие раввинов. – Ред.


[Закрыть] и школы по изучению еврейского Закона, которым охотно помогают из-за границы.

К внешнему миру поселенцы непримиримо враждебны. Как-то, задержавшись на горе Гаризим в канун субботы, мы искали ночлега и заехали в новое поселение Браха, куда ведет грунтовая дорога с вершины горы, от руин храма самарян. У въезда в поселение нас остановили солдаты-резервисты, проводившие здесь весь срок службы. Они охотно предложили нам переночевать в их бараке, но сказали, что сперва нужно договориться с поселенцами: они хозяева. Мы пошли по темной улице меж бетонных кубиков с припаркованными возле них машинами к дому секретаря Брахи. «У нас посторонним делать нечего, – отрезал секретарь, высокий поселенец в кипе. – Ничего страшного. До Иерусалима всего пятьдесят километров. Езжай осторожно и доедешь».

И, надо сказать, это нас не удивило. Даже в субботний вечер поселенец может прогнать семью с детьми. Не удивило потому, что однажды, до этого эпизода, мы забрели в поселение Текоа, к югу от Иерусалима, по тропе, ведущей от развалин лавры Св. Харитона. В Текоа нас приветливо встретили пожилые солдаты-резервисты (милуимники), поставили на огонь финджан с кофе, принесли холодной воды. Не успели мы пригубить кофе, как прибежали поселенцы и закричали на солдат с сильным русским акцентом: «Что вы тут кофе с ними распиваете?! Вы должны проверить у них документы и выставить их с нашей территории!» Я подумал, это новые иммигранты, всего боятся, и заговорил с ними по-русски, чтобы успокоить. Но это только дало им возможность выразить свои чаяния на родном русском. «Посторонним вход воспрещен!» – заорали они и прогнали нас, не дав отдохнуть.

Если уж поселенцы так недоброжелательны к евреям, понятно, как они относятся к палестинцам. Вот заголовки газетных статей: «Поселенец убил из автомата верблюдов бедуина», «Поселенец застрелил девочку в Шхеме», «Поселенец открыл огонь по проходившей мимо машине», «Поселенцы учинили массовое убийство в медресе Хеврона», «Поселенцы сожгли базар» и т. д.

Нагорье страдает от оккупации. Если бы царь Давид жил в Дура-эль-Кари, он не смог бы подняться на святую гору для приношения жертвы Господу – поселенцы Бейт-Эля закрыли путь к вели Шейх-Абдалла. Это не единичный случай. Как уже говорилось, поселенцы Элон-Море мешают потомкам Иосифа Прекрасного молиться у его могилы, израильские солдаты не дают жителям Вифлеема поклоняться гробнице праматери Рахили.

Для создания новых поселений у крестьян Нагорья были отняты многие тысячи дунамов земли. Оккупационные власти считают все общинные земли, не приватизированные при англичанах (то есть большую часть), еврейской собственностью и отбирают ее у владельцев. Для этого, например, поля села Акраба были облиты гербицидом.