Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Дарья Стааль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Бойцы Палмаха получают приказ напасть на палестинское село Хирбет-Хизе, по которому уже прокатилась война, собрать оставшееся население и вывезти на грузовиках за «зеленую черту», взорвать каменные дома и сжечь хижины, арестовать молодежь и подозрительные элементы. Они окружают село, устанавливают пулеметы. Один из бойцов предлагает заминировать возможные пути отхода жителей: «Они побегут туда, а мы там положим мины. Один арабуш подорвется, а десяток ляжет. Тут остальные побегут сюда, а тут мы их из пулемета положим! А то развели вегетарианство. Только собрать их с холмов, мол. Завтра они вернутся, а мы их снова прогоним».

Палмаховцы открывают огонь из пулеметов по деревне. Крестьяне бегут, герои Палмаха строчат из пулемета по убегающим мужчинам – и женщинам, которых легко отличить по платью, – с ликованием отмечают точное попадание. По дороге в село они встречают старого палестинца с верблюдом, на которого навьючено все добро старика, жестоко издеваются над ним. Один боец упрашивает командира позволить ему прикончить старика. В это время саперы начинают подрывать дома деревни, и над Хирбет-Хизе возносятся вопли женщин. Палмаховцы едут по деревне и собирают уцелевших: стариков, слепых, хромых, женщин с детьми. Их загоняют на грузовики и отправляют в изгнание, из которого нет возврата.

Рассказчика начинают одолевать угрызения совести. То, как изгнанники-евреи изгнали крестьян, да и грузовики, напоминают ему недавние ужасы войны. Но его успокаивает командир: «В эту Хирбет Как-Ее-Там приедут новые иммигранты, возьмут землю, обработают ее. Будет прекрасно!» «И впрямь, как я не подумал?! – размышляет рассказчик. – Здесь мы поселимся, примем иммигрантов, откроем школу, и магазин, и синагогу. Да здравствует еврейская Хирбет-Хизе! Никто и не подумает, что была другая Хирбет-Хизе, что мы пришли, прогнали, отобрали, расстреляли, сожгли, взорвали, выбили и изгнали».

Повесть была написана и опубликована в 1949 году, когда еще дымились руины Хирбет-Хизе. Несмотря на легкие угрызения совести, Изхар не кается. Он скорее гордится своей нежной совестью, как мы гордимся чувствительностью дочки, которая не может смотреть, как режут барашка.

Израильская мифология гласит: война с палестинцами, «с арабами», вечна и неизбежна, ибо зиждется на желании палестинцев сбросить евреев в море. Израильские пропагандисты готовы обосновать это различием между «Дар эль-Ислам» и «Дар эль-Харб», старинной мусульманской дихотомией мира ислама и мира неверных, подлежащего завоеванию. Они напоминают о священной войне, об изначально воинственном характере ислама, о жертвах гитлеровского геноцида и петлюровских погромах, об извечном еврейском страдании. Они любят сравнивать Арафата с Гитлером и напоминать о пытках и кострах инквизиции. Но за всем этим стоит более реальное и ощутимое основание – захваченная собственность.

Именно это объединяет в мнимом союзе кибуцы, взявшие себе огромные земельные наделы целых многолюдных деревень; восточных евреев, заселивших дома палестинцев Рамле и Лода; богатых и влиятельных израильтян, прибравших к рукам дворцы Тальбие и Герцлии-Питуах. Даже самые либеральные – обычно богатые – израильтяне с ужасом отвергают идею возврата награбленного в 1948 году. (Передел после 1967 года был малым по сравнению с переделом 1948 года, и потому гораздо больше израильтян готовы говорить об отказе от завоеваний 1967 года. Так, в 1967 году израильские власти конфисковали земли в Еврейском квартале Старого Иерусалима. Часть этих земель и домов принадлежала евреям до 1948 года, и их конфискация иорданцами всегда приводилась в качестве довода за конфискацию арабских домов в Коридоре. Возврат Еврейского квартала не привел к возврату Катамона беженцам. Дома в Еврейском квартале разошлись по протекции. Так, один ультрапатриотический писатель и правый политический деятель получил в Еврейском квартале дом за десять тысяч долларов и сразу перепродал его с многократной прибылью.)

Для меня открытие подлинной причины арабо-израильских войн было подобно прозрению. Как и другие иммигранты, я принимал на веру официальную версию. Затем я вспомнил «абстрактную» пьесу Г. Яблонского, в которой идет матч между боксером в белом и боксером в черном. Рефери объявляет, что в белом сражается Добро, а в черном – Зло. Публика одобряет криками каждый удар боксера в белом, и тот явно побеждает, восклицая: «Добро должно быть с кулаками!» Когда Белый посылает Черного в нокаут, рефери объявляет, что произошла небольшая ошибка: в белом боксирует Зло, а в черном – Добро. Но отсчет продолжается.

Что-то похожее произошло и на Ближнем Востоке. Когда израильтяне не ограничились защитой своих прав, но захватили чужие земли и изгнали с них жителей, они оказались Боксером в Белом.

Превращение доброго принца в злого чародея не было неизбежно. Если бы израильтяне сдержали размах руки в 1948 году, ограничились военной победой и воздержались от изгнания коренного населения, они остались бы правыми. Победители оказали дурную услугу самим себе: они погубили свою добродетель. Сегодня трудно верить красивым песням Палмаха, как и гимнам строителей Комсомольска: изгнание, подобно ГУЛАГу, заслонило все доброе, что было в те времена.

Вся последующая история Израиля вытекает из большого грабежа 1948 года. Чтобы не отдавать награбленное, победители создали вечный конфликт. Они отклоняли все предложения мира, потому что иначе им пришлось бы поступиться добычей.

Вплоть до 1948 года представители сионистских организаций продолжали утверждать, что несут благоденствие арабам Палестины. Так, выступая перед Англо-американской комиссией в 1946 году, казначей Еврейского агентства Элиэзер Каплан привел в пример долину Хефер, где проведены мелиорационные работы. «До мелиорации, – сказал он, – в долине жило 200 бедуинских семей, страдавших от болезней. Сейчас там живет 5000 поселенцев, и прежние обитатели остались на месте и живут куда лучше, чем раньше». Такие разговоры способствовали принятию резолюции ООН о разделе Палестины. Мировое общественное мнение склонялось к тому, что евреи смогут управлять иноверцами как благородные, просвещенные колонизаторы. (Напомним, что это происходило задолго до той поры, когда слово «колонизатор» стало ругательным.) Возможно, израильтяне искренне верили, что несут с собой прогресс, а не погибель местному населению.

У холма Тель-эль-Кади, он же Тель-Дан, стоит старая мельница, реконструированная в наши дни, но нормально функционировавшая до 1948 года. Там жил старый мельник-палестинец.

В 1940 году представитель Еврейского агентства Яаков Цур посетил мельницу и потолковал с мельником. Он писал:

Мельник с Тель-эль-Кади бросил еще одну пригоршню зерен в воронку над жерновами… Кто знает, сколько лет жил здесь старик, мелющий зерно? Он едва зарабатывает себе на жизнь, обслуживая несчастные арабские села в окрестности, обитатели которых едва выживают от помола до помола.

Дальше Яаков Цур описывает новую жизнь – прогресс, который несут евреи:

В Дафне и Хан-эль-Дувейре поселились молодые евреи… Была проложена дорога… появились новые семена и новые методы посадки. Завязалась дружба между старым мельником и его новыми соседями. И он не один – в Дафну приходит много арабских гостей. В «шатре дружбы» всегда стоит на угольях финджан[24]24
  Так в Израиле называют турку (джезву). – Ред.


[Закрыть] с кофе для них. Дети местных жителей привыкли к виду евреев и приветствуют их словом «шалом». Местные жители уже поговаривают под влиянием евреев о новых посадках и о мелиорации. Добрососедские отношения давно сложились между арабами и евреями Верхней Галилеи. Даже волнения не ослабили уз между жителями Метулы и Кфар-Гилади и соседних арабских деревень.

И Яаков Цур заключает:

Новые надежды возникают в сердцах местных жителей, живших в страшной бедности. Они учатся у евреев, как жить на земле, не мучаясь от нужды. Пусть благословение воды этой благословит их труды и наши!

Но в 1948 году все арабские села были сметены с лица земли. Старый мельник и «арабские гости» оказались в лагерях беженцев в Ливане. Благословения воды на всех не хватило.

Десятки лет израильские власти отрицали, что многие палестинцы изгнаны, хотя это был секрет Полишинеля. «Они ушли сами, добровольно. Никто их не трогал. Они ушли, чтобы вернуться вместе с арабскими армиями» – вот мантра, которую талдычили израильские представители, а друзья Израиля за рубежом отвечали им истовым «аминь». Рассказы палестинцев отметались, как порождения необузданной восточной фантазии.

Как говорил О. Генри, трест похож на яйцо: его проще разбить изнутри. В Израиле куда меньше внутренней еврейской дисциплины, чем в других странах. Если многие евреи за границей готовы лгать во имя Израиля, израильтяне зачастую готовы сказать правду. Покойный премьер-министр Ицхак Рабин рассказал в своих мемуарах о том, как находившиеся под его командованием войска изгнали тысячи арабов из городов Рамле и Лидда на центральной равнине Палестины. Цензура заставила его вырезать этот рассказ, который, однако, просочился в газеты. После этого в израильской прессе прокатилась волна разоблачений. Можно сказать, что они стали модой в более уверенном Израиле наших дней. С каждым днем детали картины становились все яснее.

Многие палестинцы писали в израильские газеты, рассказывая о грузовиках, увозивших молодежь из арабских сел к границе или на расстрел, о методах устрашения, применяемых с единственной целью – прогнать палестинцев с захваченных территорий. Бен-Гурион охарактеризовал массовый исход палестинцев как «чудо». Но это чудо было результатом упорной работы израильтян.

Концепцию «чуда» похоронила возникшая в 1980-е годы «новая историческая школа». Принадлежащие к ней Бенни Моррис, Том Сегев, Илан Паппе, Ави Шлаим, Симха Флаган решили разрушить всеобщий заговор молчания. Сейчас, после их добросовестных исследований, невозможно понять, как раньше весь мир и сами израильтяне могли верить официальной лжи об «организованном и добровольном отступлении» беженцев. Израильский военный историк полковник Меирке Пеил не видит резона в наукообразных поисках причины к бегству: «Палестинцы бежали по той же причине, что и все беженцы на свете, – спасая свою жизнь». Меирке знал, о чем говорил, – он был наблюдателем от еврейского руководства Хаганы в Дейр-Ясине. Его наблюдение просто и верно. Так бежала моя семья 22 июня 1941 года из горящего Минска, так бежали миллионы людей – русских, французов, немцев, – когда приближалась линия фронта.

Беда не в том, что они бежали, но в том, что им не дали вернуться. Наверное, многие – в особенности горожане – вернуться не захотели бы. Моя семья, например, осталась после войны в Новосибирске, но по своей воле. Крестьяне бы вернулись. Вернулись бы и сегодня, хотя прошло немало лет. Но сионисты действовали по методу, примененному позднее в Боснии, Хорватии, Косово и занятых армянами областях Азербайджана. Резня не была самоцелью, но служила созданию этнически чистого государства. Еврейские власти остались довольны результатом этнической чистки. Они не скрывали радости: только 10 % палестинцев удержались в своих деревнях и городах после Накбы.

Благодаря работе «новых историков» мы можем изложить некоторые основные факты о войне 1948 года, ставшие известными за последние десятилетия.

Глава XX. На высотах Кастеля

Памятником 1948 году стоит Кастель. Это самый трудный (800 метров над уровнем моря) перевал на Яффской дороге, в десяти километрах от Иерусалима. «На Кастель не заберется», – говорят иерусалимцы о маломощных машинах. К северу от шоссе и развязки находится зажиточный пригород Мевассерет, с его торговым центром, гордо поднимающим ввысь эмблему «Макдоналдса». К югу от дороги израильские флаги развеваются над холмом Кастеля. У подножия разбит парк для детей поселка Маоз-Цион, выходцев из Ирака и Курдистана, привезенных в 1950-х годах. Они не знают, что было на вершине, хотя у начала тропинки стоят железные щиты с пояснительными надписями: «Здесь наши доблестные силы сражались с арабскими бандами и выкурили их из их бандитского гнезда». Гид пересказывает равнодушным туристам израильскую версию истории: осажденные евреи Иерусалима ждали помощи из братского Тель-Авива, но еврейским конвоям мешали арабские банды, окопавшиеся на Кастеле.

Поднимаемся наверх. Классическое село Нагорья, Кастель стоит на крутом высоком холме над вади, по которому проложена дорога на Иерусалим. В центре – основания римского форта, кастеллума. Госпитальеры возвели на этих основаниях замок Бельвир, им правили магистры ордена из близлежащего замка Бельмон. Дома крестьян, строившиеся поначалу вокруг замка, с веками захлестнули его, как в Тайбе. Тут можно переходить из дома в дом. Крепкие жилища Нагорья выдержали и атаку Палмаха, и натиск времени. Здесь они жили, арабские бандиты, их жены-бандитки и дети-бандитята. Здесь стояли в бандитских хлевах бандитские ослы и овцы, росли бандитские оливы и кактусы. И все это существовало тысячи лет, единственно чтобы мешать движению еврейских конвоев на шоссе.

На склоне Кастеля растет одинокий кактус сабра, неизменный спутник арабских сел. Жители Кастеля лишились всего: домов, скота, земель, многие – жизни. Даже сабру присвоили израильтяне, сделав ее символом своего молодого поколения. Изрядная ирония заключается в том, что выдумавшие это прозвище для родившегося в Палестине потомства европейских евреев не знали, скорее всего, что кактус этот завезен в Палестину в недалеком прошлом. Они и не приметили, что сабра растет только вокруг арабских сел или там, где были такие села.

Не только пояснительные надписи у Кастеля – израильские книги и путеводители не чужды святой простоты. Как правило, они в упор не видят сельских руин. Известный краевед Зеэв Вильнаи, автор десятка книг и путеводителей, описывая район Латруна, отмечает: «Возле развалин арабской деревни – два римских камня», – и дает подробное описание римских камней, даже не останавливаясь на судьбе арабской деревни. А ведь ему было известно, что она не развалилась сама по себе – дома взорвали израильские саперы через долгое время после того, как отгремели бои Шестидневной войны, а жителей насильно вывезли на армейских грузовиках. Корреспондент израильской газеты спросил почтенного д-ра Вильнаи, почему тот не упоминает об этом, и получил следующий ответ: «Зачем вам надо копаться в грязи?» Русский путеводитель – как и другие, – говоря о живописных руинах арабской деревушки Лифта, упоминает, что в библейские времена здесь находился источник Мей-Нефтоах. Но умалчивает о том, что жители Лифты по сей день живут в лагере беженцев, а крыши их домов нарочно проломлены, чтобы под ними никто не смог поселиться. Так советские книги стыдливо обходили молчанием тот факт, что великие сталинские проекты воплощались в жизнь узниками лагерей.

Если же умолчание невозможно, эти села называют кфар натуш – «покинутые деревни». Например, израильский путеводитель пишет о селе, стоявшем на месте Кфар-Савы: «База бандитов… взята в бою… развалины видны на холме».

Битва за Иерусалим шла в районе Кастеля. Хотя ООН постановила оставить Иерусалим под международным управлением, сионисты решили взять себе Святой город. Их не останавливали ни резолюция ООН, ни воля иерусалимцев. В израильских пропагандистских брошюрках обычно подчеркивается, что борьба шла за святые места, за Стену Плача. Но на деле сионистов мало интересовали святыни. Бен-Гурион рассказывал, что впервые оказался у Стены Плача через несколько лет после приезда в Палестину. Стена Плача была важна для набожных евреев – их называют ортодоксами, хасидами или богобоязненными (харедим), сами же они зовут себя адук, «тесно прильнувшие (прикипевшие) к Торе», – но они не хотели сионистов, они предпочитали международное правление, на худой конец – эмира Абдаллу. Выше уже упоминалось, что даже сегодня старое иерусалимское еврейское население, жившее в городе до сионистов, вывешивает черные флаги в День независимости Израиля. В рассказах ветеранов боев 1948 года неизменно фигурируют белые флаги над домами «богобоязненных», вражда к сионистам, отказ оказать помощь раненым солдатам еврейской армии. И после 1948 года жители религиозных районов относились к израильтянам как к оккупантам, жили обособленно, ограничивая все общение рамками своей колонии на Побережье – Бней-Брак.

Война за Иерусалим, которую Израиль вел от имени «богобоязненных», была столь же парадоксальной, каким оказался бы штурм Наблуса во имя спасения святынь самарян или, предположим, «освобождение» Антверпена ради блага его евреев – полировщиков бриллиантов. «Богобоязненные» хотели Стену Плача и не хотели сионистов, сионисты не нуждались ни в Стене Плача, ни в «богобоязненных», но воспользовались и тем и другими для оправдания своего завоевания Иерусалима.

При разделе Иерусалима пострадали и святые места. Не знаю, что было бы, если бы израильтянам удалось занять Старый город в 1948 году, что стало бы с мечетью Эль-Акса в дни решительного Бен-Гуриона, который и в 1967 году требовал снести крепостные стены, возведенные Сулейманом Великолепным. Но и так святыни пострадали. На въезде в город стоит многоэтажный отель «Хилтон». Он построен на месте одного из самых почитаемых вели Нагорья – гробницы шейха Бадра, древнего святилища. Кладбище Мамиллы, где похоронены победители крестоносцев, превращено в стоянку для автомобилей. Многочисленные вели Коридора разваливаются без присмотра. В районе не осталось крестьян, которые заботились бы о них. А вакф[25]25
  Вакф (вакуф) – в мусульманском праве имущество, переданное государством и частными лицами на религиозные и благотворительные цели. – Ред.


[Закрыть] был практически экспроприирован Израилем в 1948 году и не может расходоваться по назначению. Исламский благотворительный фонд был провозглашен «отсутствующим лицом», а поскольку речь шла о «собственности Бога», поэт Рашид Хусейн писал об этом решении: «Господь Бог тоже стал палестинским беженцем».

Да и можно ли убивать и покорять живых людей во имя мертвых камней? Можно ли «освободить» камни? Стоило ли во имя овладения Стеной Плача стирать с лица земли целые жилые районы? Большинство израильтян отвечает на эти вопросы утвердительно, если речь идет о палестинцах.

Бои за Иерусалим начали правые сионистские боевики Эцель и Лехи, первыми развязавшие слепой террор против гражданского палестинского населения. Сначала они терроризировали жителей Лифты и Ромемы, затем, 13 и 29 декабря 1947 года, бросили бомбы в толпу покупателей на базаре у Яффских ворот, убили шестерых и ранили 40 человек. Хагана от них не отставала: в ночь с 5 на 6 января 1948 года ее бойцы подорвали христианскую гостиницу «Семирамида» и убили 26 невинных человек. Седьмого января 1948 года бойцы Эцеля метнули бомбу в толпу палестинцев, ждавших автобуса у Дамасских ворот, и убили 17 человек. Палестинцы ответили взрывами на улице Бен-Иегуда и у Еврейского агентства (о которых, в отличие от актов еврейского террора, можно прочесть во всех книжках про войну 1948 года, изданных в Израиле или Америке).

В Иерусалиме – в Ромеме, Катамоне и Шейх-Бадере – уже была применена тактика изгнания мирного населения. Палестинцы начинали понимать, что им грозит страшная судьба. Поэтому борьба была такой упорной, несмотря на вопиющее неравенство сил. Война за Коридор завершилась до конца британского мандата, когда на территории Палестины еще не было войск арабских государств. Эти войска и потом мало что меняли: у них не имелось ни оружия, ни денег, ни солдат, ни желания воевать. Торжество Израиля над армиями семи арабских государств несколько напоминает знаменитую победу Красной армии над Антантой в Гражданскую войну. Но ранее, в апреле-мае, у палестинцев вообще не было шансов удержаться.

Согласно книге Хаима Герцога (президента Израиля в 1983–1993 годах) «Арабо-израильские войны, 1967–1973», ко времени принятия резолюции о разделе Палестины в Палмахе, отборных частях еврейской общины, состояло 4 тысячи бойцов, а все еврейские вооруженные силы насчитывали 15 тысяч бойцов передовой линии и 30 тысяч бойцов территориальных отрядов. Кроме того, Эцель и Лехи располагали 4 тысячами бойцов. У палестинцев, по тому же источнику, было две партизанские группировки Армии спасения, насчитывавшие около тысячи человек каждая, несколько неорганизованных партизанских соединений на юге Палестины и Армия освобождения под командой Фаузи эль-Каукджи, насчитывавшая – на бумаге – около 6 тысяч человек. По данным Ури Мильштейна, у палестинцев имелось лишь 300 обученных бойцов на всю страну. В районе Коридора сражалось только народное ополчение из окрестных сел и Иерусалима. У ополченцев не было ни оружия, ни боевой подготовки, заслуживающих этого названия: король Саудовской Аравии послал им партию примитивных ружей конца XIX века, которые использовать не удалось, да на «черном рынке» они смогли купить еще несколько ружей по безумной цене. Старый ржавый маузер стоил там 100 фунтов, вчетверо больше обычной цены. Новобранец, умевший высадить пол-обоймы в цель и бросить ручную гранату, считался хорошо обученным.

И все же крестьяне и ополченцы упорно сражались за свои дома, за свои поля, за свои села, где жили их предки из колена Иуды и Вениамина, избравшие землю, а не веру. Во главе ополчения стоял палестинский Панфилов (или князь Пожарский), Абд эль-Кадир из рода Хусейни, одной из трех знатнейших фамилий арабского Иерусалима. Боям не было видно конца. Как ни напирали полки Палмаха на село, крестьяне держались. Дома переходили из рук в руки, как в Сталинграде. Конец сопротивлению положила случайная гибель Абд эль-Кадира эль-Хусейни 8 апреля 1948 года, за день до резни в Дейр-Ясине. Он шел по полю, его окликнули из еврейского окопа, приняв за своего. Окликнули по-арабски евреи из Ирака, недавно приехавшие в Палестину и не знавшие иврита. Эль-Хусейни решил, что это англичане – английские позиции находились неподалеку, и до конца британского мандата оставалось еще больше месяца, – и ответил по-английски: «Хэлло, бойз». Его ранили, пленили и расстреляли в тот же день.

Целый день тело эль-Хусейни лежало на поле битвы, пока палестинцы не поняли, что их вождь убит. Яростной волной поднялись они и выбили евреев из Кастеля. Их контратака оказалась столь мощной, что еврейские силы не смогли удержаться и откатились далеко от села. Через несколько дней Палмах совершил бросок на Кастель, но, к изумлению наступавших, село опустело.

Горе захлестнуло Палестину, как только весть о смерти эль-Хусейни дошла до Иерусалима. Это было на Пасху, когда иерусалимские мусульмане обычно едут веселым поездом со знаменами, под барабанный бой, гром литавров и стрельбу на восток, в сердце пустыни, к древней крепости Неби-Муса.

Неби-Муса лежит к востоку от дороги, идущей вдоль долины Букеа, в Иудейской пустыне. Букеа – продольная складка на мятой и плешивой шкуре пустыни, неожиданно ровное место с лунным пейзажем. Чтобы посмотреть краем глаза на пустыню, если больше нет времени, нужно заехать в долину Букеа, к Неби-Муса. С асфальта сходить и съезжать можно только в субботу и праздник, потому что в будние дни вы рискуете попасть ненароком под артобстрел: Иудейская пустыня – место зимних учений армии.

Неби-Муса – перл этой безводной долины. Судя по грудам камней эпохи халколита, это место считалось святым испокон веков. Мусульмане уверены, будто здесь погребен Моисей, хотя в Библии говорится, что Моисей погребен неведомо где на горе Нево, к востоку от Иордана. Это расхождение объясняют тем, что с маленького холма Неби-Муса видна гора Нево и это с годами породило путаницу. Неби-Муса не скромная гробница шейха, но мощная четырехугольная многокупольная крепость.

Ее воздвиг победитель монголов, гроза крестоносцев, покоритель Кесарии, разоритель Арсуфа, мамлюкский султан Египта и Сирии Бейбарс. Он же ввел в обычай ежегодное паломничество – зияра – к святой гробнице Моисея. Десятки и сотни повозок устремлялись из Иерусалима, праздновались свадьбы, устраивались гулянья и семейные торжества – и все это в Пасху, когда в Иерусалиме собираются многочисленные христианские паломники. Бейбарс боялся, что однажды паломники захватят Иерусалим, и хотел иметь под руками мобилизованное мусульманское население. Ввести праздник не составляло труда, потому что мусульмане Святой земли, некогда принадлежавшие к христианской и иудейской вере, склонны были отмечать весенний праздник Пасхи, вплоть до обычая красить яйца. Зияра Неби-Муса длилась семь дней, а начиналась молебном на Храмовой горе.

В Пасху 1948 года этому продержавшемуся 700 лет обычаю пришел конец. Траур по эль-Хусейни убил радость весеннего праздника. Только в 1984 году, впервые за 35 лет, тысячи иерусалимцев выбрались на Пасху к Неби-Муса, гробнице Моисея, на которого, как и на Палестину, у иудеев нет монополии.

После смерти эль-Хусейни положение палестинцев стало и вовсе отчаянным. Даже поставив под ружье (дедовское кремневое) последнего необученного феллаха, они могли вывести на поле лишь несколько тысяч бойцов. Организованными военными полевыми частями – батальонами и бригадами – могли считаться только отряды эль-Каукджи, которые не шли ни в какое сравнение с бригадами Палмаха и Хаганы. Возможно, вся Палестина к западу от Иордана стала бы еврейской и судьбу Лифты и Кастеля разделили бы Наблус и Хеврон, но на помощь палестинцам пришел Арабский легион под командованием легендарного Глабба.

Глабб-паша, как звали на Востоке английского полковника сэра Джона Баггота Глабба, был слеплен из того же теста, что и Лоуренс Аравийский и Орд Уингейт, – англичанин и военный, подпавший под очарование Востока. Но Лоуренса в наши дни считают выдумщиком, а Глабб доказал свое военное мастерство в настоящих боях. Орд Уингейт встал на сторону евреев в палестинском конфликте и был первым наставником бойцов Палмаха. Глабб избрал арабов.

Сын английского генерала, полковник Глабб отличился в Первой мировой войне, а после войны ускользнул от скучной казарменной жизни на Ближний Восток. Он научился говорить по-арабски, верхом на верблюде пересек в одиночку пустыню между Палестиной и Междуречьем и в 1930 году получил важное задание от эмира Трансиордании, ставшее началом его карьеры.

В те годы оседлое население Восточного берега Иордана страдало от налетов воинственных бедуинских племен. Глабб был послан замирить бедуинов. Он пошел по необычному пути – вместо укрощения непокорных огнем и мечом избрал подход Макаренко. Он понял, что бедуины гордятся своей боевой доблестью, и сыграл на этом. Глабб создал отряды «разведчиков пустыни» (эль-бадрие), служба в которых стала высшей честью для бедуина. Он сколотил удальцов пустыни в дисциплинированные воинские части, и через два года налеты на города и села полностью прекратились, а свой боевой запал бедуины тратили в учениях и патрулировании под командой Глабба.

«Я замирил бедуинов, не посадив ни одного в тюрьму и не потратив ни одной пули», – говорил он о себе с гордостью. Бедуинские отряды и стали основой Арабского легиона. Президент Хаим Герцог писал: «Арабский легион под командой генерал-лейтенанта сэра Джона Баггота Глабб-паши, ветерана Первой мировой войны, был наиболее действенной и хорошо обученной арабской армией. Свободно говоривший по-арабски Глабб сформировал легион из пограничных частей в пустыне, превратив его в современную армию. Глабб, душой слившийся со своими вольными и независимыми бедуинами, с его личным влиянием и авторитетом, смог создать внушительную воинскую силу, применив британскую дисциплину и организацию к бедуинам с их прирожденными боевыми качествами».

В 1941 году, когда в Ираке вспыхнул прогерманский путч, Арабский легион шел в авангарде британской колонны на Багдад по безводным пустыням, штурмовал оазис Пальмиру и отличился при взятии Багдада. Бедуины Глабба ходили в длинных рубахах-джалабие, волосы заплетали в косу, и английские солдаты прозвали их «девчонками Глабба».

В израильских учебниках и пропагандистских изданиях всегда подчеркивается, что многие арабы сотрудничали с нацистской Германией. Это правда, но не вся. Действительно, некоторые арабские лидеры вроде муфтия Иерусалима хаджи эль-Хусейни делали ставку на Германию в борьбе с британскими колонизаторами. Но были и воины Арабского легиона, которые уничтожили германскую базу в Ираке и обезопасили Палестину.

В Ираке «девчонки Глабба» отличились в борьбе с прогерманскими повстанцами Фаузи эль-Каукджи. Прошло несколько лет, и в 1948 году Глабб и Каукджи невольно оказались союзниками. Получив приказ короля Абдаллы, Глабб пересек Иордан и пошел из Иерихона на Рамаллу трудным путем – «дорогой Иисуса Навина», как писал Глабб, склонный к библейским ссылкам, подобно Орду Уингейту. С ним шли и палестинцы, «кряжистые горцы Хеврона, похожие на наших шотландских горцев, упрямые, стойкие, хорошие воины» (Глабб).

Глабб берег своих солдат и не хотел бросать их в городские бои. Только под давлением короля он вошел в Иерусалим, но и там не пытался взять западную, еврейскую, часть города. Впрочем, в 1948 году арабские силы практически нигде не пересекали установленных ООН границ еврейского государства. Ави Шлаим, израильский историк «новой школы» из Оксфорда, показал в своей книге «Сговор на Иордане», что иорданский король заключил тайный договор с еврейским руководством: он обязался не покушаться на еврейские территории взамен на обещание не мешать присоединению оставшихся палестинских земель к его королевству. Не договорились лишь о том, какие земли останутся у палестинцев. Бен-Гурион хотел завоевать всю Палестину, а его правые оппоненты намеревались покорить и Трансиорданию.

Поэтому Арабскому легиону пришлось повоевать. Глабб пишет, что денег ему не давали, обещанные суммы из Ирака и Египта так и не поступили, боеприпасов не было. Когда он объяснял королю, что армия не может воевать без патронов, его упрекали в том, что он продался сионистам. Деньги, как всегда, решали почти всё: Голда Меир отправилась в Америку для сбора средств на войну и собрала 50 миллионов долларов. Это в три раза превышало годовой доход Саудовской Аравии от продажи нефти в 1947 году. В те годы у арабов не было нефтяных богатств, а то, что было, они не спешили потратить на палестинцев. (Военные бюджеты арабских стран того времени показывают, что у Израиля имелось куда больше денег. Бюджет Египта составлял 8 миллионов фунтов; Сирии – 2,5; Ливана – 1; Ирака – 6; Иордании – 7,5. Вовсе не все эти суммы предназначались для войны в Палестине.) В распоряжении Глабба не было и десятой части того, что привезла Голда Меир. Поэтому он стремился к перемирию с израильтянами. Не из пацифизма – в этом старого вояку не стоило упрекать – и не из трусости. Из-за нехватки боеприпасов и денег. Все же легион повоевал и в тяжелых боях удержал Латрун и высоты за Маале-ха-Хамиша, на пути к Рамалле. Поэтому крестьяне района Латрун – Ялу, Дейр-Аюба, Имваса (Эммауса), Бейт-Нубы – смогли прожить под сенью своих смоковниц на 19 лет дольше, чем жители ближней Абу-Шуши. Только в 1967 году, после Шестидневной войны, пришли армейские бульдозеры, смели их дома с лица земли и превратили окрестности в заповедник горного сельского хозяйства, названный парком Канады в честь пожертвовавшего на его создание канадского еврейства.