Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Дарья Стааль

(Ссылаясь на «соображения безопасности», поселенцы не позволяют крестьянам собирать урожай. В последние 30 лет положение постоянно ухудшается, поселенцы захватывают поля, портят источники, жгут оливы, армия же всегда становится на сторону поселенцев. Об этом более подробно говорится в моих других книгах, в рассказе «Зеленый дождь Ясуфа» и прочих.)

Поначалу могло показаться, что оккупация не намного ухудшила жизнь крестьян Нагорья. От нее в первую очередь страдали образованные палестинцы, не находившие себе занятия на патриархальном слаборазвитом Западном берегу Иордана, а крестьяне даже видели преимущества в новом режиме. Но потом, по мере того как участились захваты общинных, а впоследствии и частных палестинских земель, крестьяне с ужасом увидели, что их медленно, но верно вытесняют в небытие. Последовали два жестоко подавленных восстания, оккупация стала тяжелой и неприемлемой, но «независимость» мини-Палестины – 22 % территории подмандатной Палестины с миллионом беженцев 1948 года – не альтернатива оккупации.

Крестьяне и бедуины навряд ли выиграли бы от получения такой «независимости». Ими правили бы вместо еврейских офицеров свои, арабские бюрократы. И вовсе неприемлема подобная «независимость» для жителей Газы – лишившихся земель беженцев. Человечество не учится на своих ошибках. Лучшими временами в истории Палестины были те, когда страна входила в состав региональных держав: персидской, эллинской, римской, византийской, арабской. Палестинцам предлагают утешиться цветной тряпкой флага и музыкой гимна, но от такой фата-морганы выигрывают лишь жадные до власти люди. Народ проигрывает от этого, как проиграли иудеи, сменив свое место в эллинской ойкумене на кровожадных Хасмонеев. Как правило, народ и не идет на крайности, пока имперский режим нормально функционирует. После завоевания Палестины Александром Македонским в 332 году до нашей эры иудеи без малого 200 лет спокойно мирились со своим положением, и если бы не эксцессы Антиоха Эпифана, революции Маккавеев не произошло бы.

В наши дни независимость привела многие страны третьего мира к дурному управлению, военным режимам, диктатурам. Арабская мини-Палестина также стала бы диктатурой почти наверняка. (Это предсказание во многом сбылось: норвежские соглашения увенчались созданием ограниченной автономии, но не решили проблем. Для палестинских крестьян и мастеровых жизнь под властью Арафата, а потом Аббаса не стала лучше, чем была в 1970 году. Все чаще мы слышим об арестах и пытках политических оппонентов, о растущем отчаянии, которое не смыть независимостью.)

Следующим шагом для Палестины должно быть не отдельное государство на Западном берегу, не правительство Рамаллы рядом с правительством Тель-Авива, но федерация самостоятельных автономных коммун «от Дана до Беэр-Шевы», а впоследствии – участие в более широкой федерации Сирии, включающей Ливан и Иорданию. Еще одного центрального правительства с еще одним набором лидеров Нагорью не снести.

Палестинцы, соглашающиеся с переделом для решения «палестинской проблемы», движимы отчаянием. Они видят, что оккупация становится более тяжкой, что они теряют и землю, и воду, и элементарные права человека на жизнь и справедливость. Они опасаются нового изгнания, и не безосновательно. Оккупация может привести к фашизации Израиля и массовой депортации – как в Иерусалимском коридоре в 1948 году.

Израильтяне предпочитают говорить об изъянах оккупации 1967 года, но не о катастрофе 1948 года – хотя бы потому, что проблему 1967 года можно экстернализировать, вынести вовне, а проблема 1948-го лежит в основе создания Израиля. Но проблем оккупации не понять, если не сравнить их с более глубокой, внутренней бедой изгнания 1948 года. Оккупация – это продолжение старой стратегии более мирными средствами, но с той же целью.

Так, правые националисты в поселениях вроде Брахи стремятся освоить Нагорье тем же образом, каким был «освоен» Иерусалимский коридор: разгладить бульдозерами террасы, поставить бетонные кубики, окружить их колючей проволокой, подвести водопровод, завести рентабельную промышленность. Пока их сдерживает упорное сопротивление местных жителей и внимание мировой общественности, поэтому интересно посмотреть, что происходит на Голанских высотах, где названные факторы не действуют.

С Голанских высот жители бежали в 1967 году, оставив пустые деревни. Не тронулись с места только друзы из четырех сел на севере плато. Старые деревни на плато, сложенные из черного базальта, напоминали руины древней Тиверии. В газете «Давар» от 3 декабря 1971 года рассказывается о том, как Общество охраны природы пыталось сберечь одну из этих красивых деревень, но власти предпочли стереть ее с лица земли динамитом и бульдозерами. «Бульдозеры уничтожили все эти красивые деревни. Евреи как бы хотели доказать, что не могут жить с прошлым, если оно не заперто в музее в качестве археологического экспоната», – писала «Давар» об уничтожении сел Голана.

Я жил когда-то в новом поселении Афик, на южном краю плато. Там стояло несколько хороших старых домов, а самым прекрасным был тот, что служил до войны офицерским клубом. Он был построен над самым обрывом, и с его огромной, выложенной армянской керамикой веранды открывался фантастический вид на чашу долины Кинерет с синим озером на дне. На другом берегу по ночам сияли огни Тиверии, а высоко в горах мерцал Цфат.

Поселенцы превратили офицерский клуб в склад всякой рухляди и сломанной мебели, а новый поселок – кубики из блоков и панелей – построили подальше от обрыва – что им красивый вид? – и от старых сельских домов. Когда я в 1980-х годах навестил Афик, даже пробраться к дому с верандой было нелегко. В поселке, стоящем задом к Кинерету и лицом к дороге, к своим зеленым газонам, дом с верандой затерялся где-то за службами, за гаражами поселенцев.

Сегодня такой сугубо практический, конструктивный подход кажется анахронизмом. Невольно вспоминаешь, как внезапно разбогатевший Остап Бендер и Александр Корейко посетили среднеазиатский городок, который, по воспоминаниям Бендера, не уступал Багдаду. Они нашли этот оазис преобразившимся:

– А как у вас с такими… с кабачками в азиатском роде, знаете, с тимпанами и флейтами? – нетерпеливо спросил великий комбинатор.

– Изжили, – равнодушно ответил юноша… – Едем на фабрику-кухню обедать.

…

– Какой чудный туземный базарчик! Багдад!

– Семнадцатого числа начнем сносить, – сказал молодой человек, – здесь будет больница и коопцентр.

…

В большом зале фабрики-кухни, среди кафельных стен, под ленточными мухоморами, свисавшими с потолка, путешественники ели перловый суп и маленькие коричневые биточки.

Различие между советской модернизацией Средней Азии и израильской модернизацией Палестины заключается в том, что из советского Багдада не изгнали местных жителей заодно с кабачками и базарчиком. А сходство – общая высокомерная уверенность в превосходстве восточноевропейского образа жизни – потрясает. Сейчас потомки выходцев из Восточной Европы едят перловый суп и маленькие коричневые биточки в залах кибуцных столовых на Голанском плато, на руинах стертых с лица земли сел.

В мире произошло немало перемен с 1920-х годов. Теперь в большинстве стран уже не спешат сносить туземные базарчики, строить фабрики-кухни и возводить жилмассивы: народу они не по душе. Возможно, модернизм задержался в Израиле потому, что подсознательно евреи считают необходимым искоренить все следы не выдуманного, а реального прошлого?

В Нагорье, о котором мы ведем речь, местное население осталось, и оно не позволяет «освоить» страну таким образом, иначе в ближайшее время Палестина исчезла бы. Но вот трагический парадокс: если правых националистов так и тянет в Нагорье, чтобы его уничтожить, то наиболее симпатичных, левых и прогрессивных, израильтян туда калачом не заманишь. Некоторые из них доводят свое неприятие Палестины до логического завершения, отказываясь посещать Нагорье, «оккупированный Западный берег». Б. Михаэль, типичный левый сатирик, даже пишет на английский манер «Джудеа» вместо «Иудея», подчеркивая полную свою непричастность к этому району. Большинство симпатичных левых активно не любят Палестину и отрицают всякую эмоциональную связь с ней.

Мою тягу к Нагорью левые друзья воспринимали с недоумением, если не враждебностью. Они всё ждали, что у меня прорежется ермолка на голове и появится «Калашников» за плечами. Только некоторые, находившиеся на том же распутье, также усомнившиеся в стандартных истинах, слушали с интересом. Для них я, собственно, и пишу эту книгу о Нагорье. С ним связан и великий спор правых и левых израильтян о будущем Западного берега. Правые не хотят отдавать эти земли, надеясь со временем вытеснить палестинцев. Левые готовы их отдать хоть Автономии, хоть Иордании, лишь бы отделаться от палестинцев. За этим различием кроется разное отношение к «малому Израилю», к землям, лежащим западнее «зеленой черты». Левые – аутентичные, реальные израильтяне, хозяева и наследники хозяев «малого Израиля», того самого Израиля, который был построен на пустом месте, в Палестине, а мог бы – в Уганде. Правые в массе своей – потомки «внутреннего пролетариата», дети большинства, состоящего из меньшинств. В «малом Израиле» они не нашли себе места, они не сыны, а пасынки Израилю кибуцев, Палмаха, усов и шортов.

Поэтому левые хотят сохранить реально существовавший «Израиль до 1967 года», а правым на него наплевать, они хотят Израиль, в котором у них было бы свое место – за счет палестинцев. Аннексия или продолжительный контроль над Нагорьем чреваты неминуемой гибелью «малого Израиля», что видно и сегодня. Уже сейчас огромная часть черной работы выполняется палестинцами – и в больших городах, и в сельском хозяйстве. Официанты, строительные и сельскохозяйственные рабочие, грузчики и садовники – всё это, как правило, палестинцы. Это устраивает правых: в чисто еврейском Израиле им пришлось бы работать руками, а не только сидеть в банках и на базарах. Для левых это гибель идеала. Поэтому они предпочитают отгородиться от Палестины.

(Левое правительство Ицхака Рабина решило задачу квадратуры круга – привезло иностранных рабочих и заперло палестинцев в их деревнях с помощью тысячи шлагбаумов и заборов. Теперь палестинцев можно не видеть, а их роль выполняют послушные и дешевые рабочие из Таиланда под контролем русских надсмотрщиков.)

Израильтяне не любят сравнения с Южной Африкой. Тем не менее оно помогает понять израильскую ситуацию. Программа левых напоминает идею бантустанов: предоставить густонаселенным палестинцами районам самоуправление, сохранив за еврейским государством большую часть земель, конфискованных после 1948 года. Как и буры, фермеры Трансвааля, старое, коренное белое население Южной Африки, левые Израиля могут обойтись без труда «туземцев». Правые верят, что способны удержать в руках всю территорию Палестины, не предоставляя политических прав жителям Нагорья. Буры Трансвааля и Оранжевого Свободного государства хотели сохранить свои реально существующие этнос и этос, в то время как жители городов, относительно новое белое население Южной Африки, беспокоилось скорее о доходах, нежели о туманной связи с землей.

Для полного сходства белым южноафриканцам следовало бы изгнать черных жителей за границу, в Зимбабве, а затем импортировать миллион югославов и турок. После этого в ходе очередной войны белые завоевали бы Зимбабве с его лагерями изгнанных черных и снова использовали бы их труд, на этот раз даже не задумываясь о необходимости дать им право голоса.

Израильское общество и более, и менее сегрегировано, чем южноафриканское. В Израиле нет законов против смешанных браков и нет смешанных браков, в Южной Африке были такие законы – и есть больше миллиона детей от смешанных браков. Школы и детские сады для евреев не принимают арабских детей. Арабам нельзя служить в армии, нельзя селиться на землях Еврейского национального фонда. Палестинцы Нагорья лишены права голоса и многие годы не могли избирать даже горсоветы и мэров. Автобусы и те для арабов и евреев разные. Но главное сходство – в моральной путанице. В Южной Африке именно коренное белое меньшинство (фермеры-буры) стояло за апартеид и угнетение черных, в то время как капиталисты и проамерикански настроенные монополии готовы были либерализовать страну, зная, что могут получать прибыль и в случае прихода черного большинства к власти. Стоит подумать о доле национальных меньшинств в африканских странах – шона в Зимбабве, тутси в Руанде, – как задумаешься, кому сочувствовать. И в Израиле как не посочувствовать всем: палестинцам, обездоленному, притесненному, но живому и прекрасному народу; восточным евреям, сейчас только вырвавшимся из-под патерналистской жесткой опеки и эксплуатации левой олигархии; наконец, израильтянам, моим боевым товарищам, – с ними я делил двускатую палатку и двухместный окоп, патроны и кока-колу, двусмысленную судьбу европейца на краю Азии.

В неприятии Палестины и палестинцев объединяются израильтяне всех сортов. Израильские новые правые говорят, что левые консервативны, озабочены сохранением проевропейского статус-кво, а правые динамичны, связаны с Ближним Востоком, революционны. В чем-то они правы: в Израиле, где все наоборот, где евреи в большинстве, где левые богаты и прочно стоят на ногах после окончания Гарварда, а правые смуглы, бедны и недоучены, трудно сориентироваться. Если помнить, что правые хотят контакта с Палестиной, а левые склонны этот контакт минимизировать, то и вовсе легко запутаться. И все же создание поселений не кажется мне шагом по пути к Палестине и Ханаану, скорее, шагом к полной угандизации и бестиализации Святой земли.

Но и левые основного направления, милейшие люди, с которыми приятно пообщаться и трудно не согласиться по конкретным вопросам, не ведут к Ханаану, скорее, к созданию американской колонии на Ближнем Востоке, обреченной на гибель раньше или позже. Проамериканская ориентация израильской левой не может не смутить. Почему ни в одной другой стране левая не влюблена в Америку? Почему она так старается отгородиться от палестинцев? Почему она не только против Брахи, но и против Эйн-Синии?

Причина этого разрыва между народом Израиля и сердцем страны – Нагорьем – лежит в области исторической психологии. Амос Эйлон, автор когда-то нашумевшей книги «Израильтяне», бесспорно одной из самых интересных среди написанного на эту тему, замечает с недоумением «любопытное различие в описаниях Палестины XIX века у путешественников-евреев и у путешественников-протестантов, в особенности англичан и американцев. Последние подчеркивали сказочную красу земли, текущей молоком и медом. Евреи же, как правило, видели лишь руины городов, логова диких зверей, запустение и тень смерти. Иерусалим, – продолжает Эйлон, – был и тогда столь же величественно прекрасным, как и сегодня, и не лежал в развалинах, но мало кто из еврейских путешественников замечал это. В описаниях христианских путешественников звучат совершенно иные ноты. Местные феллахи напоминали им патриархов, а крестьянки – мадонн художников Возрождения». Эйлон пытается объяснить этот феномен «еврейским неведением жизни за пределами городов и, естественно, преувеличением ужасов деревни».

Действительно, евреи живут уже много веков в буржуазном уюте городов, и поэтому дивная, чарующая природа Палестины была – и осталась – чуждой большинству пришельцев. Несомненно, такие жемчужины, как Эйн-Таннур, с его мэрилин монро смоковниц, в прошлом были еще более щедро рассыпаны по горам и долинам страны, чем сейчас, когда многие из них уничтожил бульдозер и тяга к модернизации. Но сердца наших урбанистических отцов и дядьев не лежали к пасторали и буколике.

Мимоходом заметим, что тут лежит разгадка вековечного спора между израильтянами и палестинцами о том, была ли Палестина пустыней и болотом до прихода еврейских поселенцев. Во всех учебниках, во всех дискуссиях израильтяне всегда утверждают, что «страна лежала бездыханно, жарким ветром скомкана и смята», что принц сионизма воскресил Спящую Царевну Палестины. Палестинцы, со своей стороны, говорят, что Палестина и до прихода еврейских поселенцев не бедствовала.

Жена русского таксиста, шоферящего в Нью-Йорке, которую мне выпало водить по Иерусалиму, жаловалась: «Что вы мне показываете всякую грязь? Это я и в Ташкенте видала! Вы лучше сводите нас на Дизенгоф, в Тель-Авив». Этот подход не монополия русских таксистов и их жен. Путевые заметки Марка Твена сводятся примерно к тому же.

Возник парадокс: с одной стороны, евреи подчеркивали неслучайность выбора Палестины, страны праотцев, с ее могилами патриархов и библейскими руинами, с другой стороны, почитали не стоящим внимания всё живое в этой стране: ее оливы, смоквы, виноград, пахарей и пастухов, коз и овец. Реальная страна Израиля не устраивала еврейских поселенцев, и они попросту отмахнулись от нее и создали на ее месте что-то другое, новое.

Когда первые наброски этой книги появились в виде короткой статьи в журнале «22», милейший Виктор Богуславский, бывший ленинградец, живущий в Элькане, выступил в защиту израильского подхода к палестинскому биокомплексу: «Разводить оливы смысла не имеет: рынки всего мира завалены дешевыми греческими маслинами и оливковым маслом, не рекомендуемым к употреблению в больших количествах». Что ж, он прекрасно сформулировал израильский подход: страна Израиля оказалась нерентабельной, и на ее месте было решено возвести что-то окупающееся.

На заре сионизма, как известно, движение еврейского национального освобождения и возрождения не было зациклено на Палестине. В частности, серьезно шла речь об Уганде, которую англичане были готовы предоставить евреям. Это было до Первой мировой войны, когда Палестина принадлежала Турции. В некотором смысле, если «разводить оливы смысла не имеет», то можно сказать, что план «Уганда» победил, еврейский народ нашел свою Уганду в Палестине и отмахнулся от ее живой, нерентабельной данности. Противники плана «Уганда» в дни Герцля (его сторонника) говорили: «Если уж Уганда, то почему не Америка?» На этот вопрос у сторонников Уганды нет ответа, но тысячи израильтян решают его для себя, в очереди за визами перед американским консульством. Действительно, если все определяют только соображения коммерческой целесообразности, то почему бы не построить страну на более подходящем месте, более ровном, менее гористом, ближе к рынкам сбыта, скажем по соседству с мормонами Юты?

А теперь подойдем к рентабельности и целесообразности изгнания 1948 года. Абстрактно любившие Святую землю евреи не принимали ее реальности, ее ландшафта, ее хозяйства. Побережье с его равнинами и долинами поддавалось эксплуатации современными методами. Первые поселенцы отнеслись к стране, как к tabula rasa, как к Уганде, и создали в ней свое хозяйство. В горах трудно вести современное европейское, механизированное хозяйство. Только люди, привязанные к этой земле, могут жить здесь, окапывать оливы, собирать осенью маслины, пахать сохой – трактору негде повернуться, – чинить террасы, возить камни на осле и таскать на собственных плечах. Воды в горах мало. Нужно копать ямы для сбора дождевой влаги; если есть источник – вырубать туннель, уходящий в глубь горы, чтоб собрать воедино капли воды. Израильтянам такая работа была бы не по силам и не по духу. Поэтому Лифта стоит пустынная и безлюдная, а окрестности Кастеля превратились в поселок городского типа, который мог бы вырасти где угодно, от Детройта до Челябинска.

О праве евреев на страну Израиля и палестинцев на Палестину можно порассуждать с религиозной, правовой, исторической, моральной точек зрения. Я предпочитаю марксистский подход, сформулированный в свое время Брехтом в «Кавказском меловом круге»:

 
Все на свете принадлежать должно
Тому, от кого больше толку, и, значит,
Дети – материнскому сердцу, чтоб росли и мужали.
Повозки – хорошим возницам, чтоб быстро катились.
А долина тому, кто ее оросит, чтоб плоды приносила[30]30
  Перевод с нем. С. Апта.


[Закрыть].
 

Теоретики социалистического сионизма придерживались того же подхода: земля завоевывается трудом и принадлежит тем, кто на ней трудится. В то время как израильтяне обычно утверждают, что они и их отцы осушили болота и оросили пустыни, я стою на том, что в Нагорье еврейские хозяйства существуют вопреки земле, ее рельефу и характеру, тогда как палестинские – благодаря всему этому.

Достаточно посмотреть на руины Сатафа, Лифты, Субы, чтобы в том убедиться. Их источники одичали, и только Общество охраны природы присматривает за ними, как за музейным экспонатом, как за осликом в клетке зверинца, который скалится на детей из-за решетки, вместо того чтобы катать их.

Не завоевание ужасно. Иисус Навин, Омар ибн Хаттаб и другие завоевывали Святую землю. Иногда палестинцы говорят: как смеет нами править Менахем Бегин или Ицхак Шамир, выходцы из Польши? Они забывают, что и Омар был не иерусалимцем, но уроженцем Хиджаза. Стыдиться приходится не завоевателю, а скорее завоеванному. Даже изгнание можно было бы попытаться обелить, сказав, что цель оправдывает средства. Но достигнутая цель не оправдывает никаких средств, даже куда менее радикальных, чем изгнание населения.

Если бы завоеватели осели на земле, создали свободное крестьянство, ассимилировали остатки коренного населения, приспособились к обычаям страны и к ее ландшафту, ухаживали бы за родниками и оливами, возделывали виноградники, которых не сажали, земля, хоть и плохо насилие, не вспомнила бы, кто раньше окапывал деревья и строил террасы. Бесит то, что все это – и завоевание, и изгнание – было ни к чему. Задним умом соображаешь, что это должно было быть понятно и раньше. Если бы палестинцы остались на месте, можно было б надеяться на то, что пришельцы и местные жители вновь смешают свою кровь и образуют один народ, что через связь с местными жителями пришельцы найдут путь к земле. Без палестинцев это и произойти не могло.

Желая отделаться от коренного населения, евреи пошли по пути уничтожения ландшафта страны. Так, недавно в Тель-Авиве с большим шумом прошли очередные спортивные состязания – Маккабиада[31]31
  Маккабиада (Маккабианские игры) – международные соревнования по образцу Олимпийских игр, проводящиеся раз в четыре года в Израиле спортивным обществом «Маккаби». – Ред.


[Закрыть], в которых традиционно участвуют спортсмены-евреи из различных стран. На этот раз шум был вызван не обычной помпой и речами государственных деятелей, подчеркивающих всемирный характер современного еврейства и его солидарность с Государством Израиль. При открытии празднества спортсмены должны были пройти по маленькому мостику, перекинутому через речку Яркон, крошечную, размером с Яузу в верхнем течении. Когда еврейские спортсмены из Австралии шагали по пешеходному мостику, тот рухнул в речку, и десятки их оказались в воде. Высота моста (несколько метров) и глубина реки (около метра) должны были превратить это событие в веселый анекдот, но крушение оказалось неожиданно смертоносным.

Несколько спортсменов погибли на месте, но и спасенные из реки продолжали умирать. Возвратившиеся в Австралию заболели, а некоторые умерли. Как показало вскрытие, от контакта с водой речки Яркон, впадающей в Средиземное море на севере Тель-Авива. У некоторых при вскрытии был обнаружен таинственный, неизвестный науке грибок, проникший в легкие и мозг. Страшная инфекция, убивающая людей, заставила многие лаборатории, израильские и иностранные, заинтересоваться, что происходит с водой Яркона.

Оказалось, что эта река, когда-то один из главных источников воды в стране, погублена. В ее верхнем течении почти вся вода забирается для нужд хозяйства, а в оставшийся жалкий ручеек сбрасываются канализационные стоки и отходы крупнейшего предприятия израильской «оборонки», находящегося неподалеку. Анализы речной воды выявили примеси радиоактивных изотопов, редкоземельных металлов, наличие смертоносных бактерий и многообразных токсинов. В речке валяется строительный мусор и тележки из супермаркета, замедляющие и без того неторопливый поток. Дно реки превратилось в полуметровый слой болотистого ила, сочащегося ядом. Точная природа смертоносного вещества, погубившего спортсменов, все еще неизвестна – или покрыта завесой секретности.

Так подтвердилась одна из теорий покойного Льва Гумилева. Он утверждал, что лишь коренное население страны способно поддерживать и оберегать ее ландшафт, в то время как иноземные завоеватели и пришельцы из-за рубежа непременно погубят ее природу. Его примеры, взятые из истории средневекового Междуречья, казались спорными. Но история с гибелью речки Яркон является замечательным и бесспорным доказательством теории Гумилева.

Сионистские пришельцы завоевали Палестину, покорили и оттеснили палестинский народ, но, сколько бы они ни заявляли о своей любви к «исторической родине», им так и не удалось вступить в естественные отношения с ее ландшафтом. Они по-прежнему продолжают бездумно «покорять» ее природу, обращаясь с ней как с покоренными палестинцами.

Речка Яркон лишь один пример гибели палестинских рек и источников. Израильские подводники тренировались в водах реки Кишон, неподалеку от Хайфы. Через год выяснилось, что многие из них заболели раком. Вода Кишона оказалась ядовитой и радиоактивной. Практически все воды страны отравлены и засорены, а в долинах еще и засолены. Неочищенные канализационные стоки бегут к морю и в долину Иордана. Прекрасное Вади-эль-Вард, долина Роз, на юго-западе Иерусалима, превращено в зловонную открытую клоаку, текущую мимо Эйн-Хание и Батира. Отходы Восточного Иерусалима текут в Огненную расселину Кедрона, худо пахнущую вплоть до долины Букеа, в сердце Иудейской пустыни.

Там, где оккупационные власти не подпускают крестьян к источникам, те заиливаются и гибнут, как погиб единственный горячий ключ Нагорья, Эль-Малих, у дороги из Тубаса в долину Иордана.

Хамам-эль-Малих – группа источников в русле Вади-эль-Малих и несколько маленьких сооружений с куполообразными крышами, а в них – бассейны для купания. Вода довольно горячая, и омовение там приносит блаженное облегчение. Вокруг – заросли камыша, тростника, деревья, а выше на холме стоит большое здание, в котором обычно останавливается комполка, когда полк приходит в эти места на учения.

Несколько лет назад ил затянул горячие источники, и теперь купальни пусты и безводны, вода пробивается на дне вади. Крестьяне Таясира не могут заняться очисткой родников – их не подпускает армия. Поселенцы мошава Аргаман хотели было задействовать родники и начать их эксплуатацию. Хоть и жаль, что источники не бьют, но модернизация уничтожила бы уникальную прелесть этого удаленного уголка, подлинной жемчужины Восточного Нагорья. Что получилось бы в случае победы прогресса, можно наблюдать на примере горячих источников Эль-Хаммы.

Урочище Эль-Хамма (Хамат-Гадер) в долине реки Ярмук было самым красивым и приятным местом на северо-востоке Святой земли. Горячие источники Эль-Хаммы считались целебными еще в эпоху Декаполиса. Стояло там несколько прелестных каменных домиков, а в них – купальни, питаемые горячими серными ключами. Вокруг были буйные заросли, чуть не джунгли, с пальмами, лианами и плодовыми деревьями. Приезжали сюда семьями, а после 1948 года Эль-Хамма практически пустовала: ее спасали пограничные раздоры. Только после войны 1973 года туда стало безопасно ездить, и немедленно три окрестных кибуца взяли Эль-Хамму в оборот.

Они разрушили прелестные старые здания, заменив маленькие купальни большими открытыми прудами, вокруг которых валяются десятки дохлых ворон, убитых серными испарениями. Здесь же стоят тесаные столы для культурного отдыха, за ними сотни трудящихся дружно наваливаются на привезенные из дому деликатесы, а потом гуляют по бетонированным краям прудов. Эль-Хамма утратила былую прелесть, превратившись в источник верной прибыли. Как-никак в пруд можно загнать больше людей, чем в отдельные купальни.

Прогресс губит купальни и источники во всей Палестине. Вместо того чтобы использовать воду родника, тщательно расчищая его русло, в наши дни предпочитают пробурить скважину и брать воду прямо из глубоких водоносных пластов. Так погиб один из самых полноводных и красивых источников Восточной Самарии, Эйн-Самие. Он орошал долину Самие, зеленую и плодородную. В старых книгах восхваляется краса этого родника. В наши дни от него мало что осталось. На его месте стоит водонапорная башня над глубокой шестидесятиметровой скважиной. Вода с глубины перекачивается по трубам наверх, к Рамалле. Так города, с их растущей потребностью в воде, создают пустыню и уничтожают мирную деревенскую среду. Люди, источники которых были урбанизированы, урбанизируются сами, перебираются в город, где пополняют армию городского пролетариата, и, увеличивая число горожан, способствуют уничтожению новых родников.

Гибель ландшафта идет ускоренными темпами. Всё новые и новые шоссе врезаются в холмы и дороги Палестины, на холмах бульдозеры сметают вековые оливы, чтобы построить очередные еврейские колонии. Популярный израильский публицист Амнон Данкнер, родственник Данкнеров-олигархов, в статье, исполненной отвращения к природе Палестины, призвал строить больше дорог и наплевать на ландшафт.

Уничтожение ландшафта, отравление рек помогают израильтянам подчинить палестинцев и тех евреев, которые хотели бы вырваться из сионистского гетто. В полностью разрушенной стране каждый будет зависеть от власти, и на этом окончится палестинская вольница. Это не до конца понимал Гумилев: не сдуру уничтожают природу, но потому, что иначе нельзя покорить местного жителя. При этом погибает страна, верно, но жажда власти превыше инстинкта самосохранения. Так в Соединенных Штатах первопроходцы перебили бизонов, а потом фермеры превратили плодородные прерии в Dust Bowl – Район пыльных бурь, – для того чтобы отнять страну у коренных жителей Америки.

В книге очерков Амоса Оза «В стране Израиля» приводится интервью с Ц., немолодым израильтянином, выражающим желание стать Чингисханом и Гитлером для палестинцев, с тем чтобы грядущее поколение израильтян росло бы свободным от демографической угрозы и «комплекса Масады», чтобы могло потом отречься от него, сохранив результаты его завоеваний, как сегодняшние американцы отрекаются от вырезавших индейцев пионеров, не отказываясь от приобретенной такой ценой территории Америки. Это сравнение поучительно. Подсознательно Ц. – и другие израильтяне – чувствует, что полученная таким образом страна не будет иметь ничего общего, кроме территории, со своей предшественницей. Он не осознает, что Палестина жила и росла, как живое существо, на протяжении тысяч лет и что люди, которые убьют ее и вылепят заново, никогда не смогут избавиться от надрыва, загладить разлом между народом и страной Израиля.