Текст книги "Пилсудский
(Легенды и факты)"

Автор книги: Дарья Наленч

Соавторы: Томаш Наленч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

5. Начальник государства

Было туманное осеннее утро, когда в 7 часов 10 ноября 1918 года на главный вокзал Варшавы въезжал специальный, одновагонный, поезд из Берлина с магдебургским узником. На безлюдном перроне его ждали всего несколько человек. Немецким властям почти идеально удалось сохранить в тайне его выезд. Среди встречавших находились один из регентов, князь Здзислав Любомирский, а также Главный комендант Польской военной организации на оккупированной немцами территории Адам Коц[66]66
  Адам Коц (1891–1969) – легионер, полковник, политик санации, редактор «Газеты Польской», в 1928–1938 годах – посол Сейма, с 1928 года – деятель «ББ», в 1939–1942 годах – министр финансов эмигрантского правительства.


[Закрыть]. Таким образом, без малейшего преувеличения, у дверей салон-вагона, из которого выходил Пилсудский, столкнулись два мира: один – угасающий, представленный членом послушного Германии и за это повсеместно ненавидимого Регентского совета, и другой – с давних пор провозглашавший национально-освободительную программу и поэтому глубоко убежденный, что ему будет принадлежать будущее возрождающейся республики.

Многие издания, как популярные, так и научные, снабжают информацию о приезде Пилсудского соответствующей фотографией. Она помещена также и в четвертом томе монументальной «Истории Польши», изданной под патронатом Польской академии наук. Как везде, так и в этом труде под ней стоит подпись: «Встреча Юзефа Пилсудского на главном вокзале в Варшаве 10 ноября 1918 года после возвращения из заключения в Магдебурге». В действительности же эта фотография относится к другому периоду. В этом можно убедиться, обратившись к «Тыгоднику Илюстрованому», в котором она помещена впервые (№ 51 от 16 декабря 1916 года).

Поразительно и поучительно, как очередные авторы размножали и все еще размножают эту ошибку. На первый взгляд трудно понять генезис этого явления. Ведь источник, содержащий подлинную фотографию, всем доступен. Годовые комплекты «Тыгодника Илюстрованого» за 1914–1918 годы, исключительно популярного в свое время еженедельника, можно найти в большинстве солидных библиотек. А тем временем, как будто бы насмехаясь над этим фактом, по-прежнему распространяется ложная информация. Можно, конечно, объяснить все это недобросовестностью исследователей. Однако это не лишенное правоты объяснение не затрагивает сущности проблемы. Ибо во всем виновата легенда, заслоняющая подлинные масштабы исторических событий. В данном случае силу ее воздействия дополнительно умножал тот факт, что эта неверная фотография очень уж отвечала потребностям общества.

Ну как же? В Варшаву в переломный исторический момент прибыл человек, на плечах которого лежало бремя ответственности за судьбы государства и народа, и такой момент не был запечатлен на фотопластинке для памяти потомков? Такая возможность просто не умещалась в головах сторонников магдебургского узника. Поэтому они совершили невинный обман: взяли фотографию, сделанную два года раньше. А что реалии не совпадали?! Что в 1918 году не было толпы на не ожидающем сенсации вокзале?! Что на фотографии не видно Коца?! Что Соснковский должен был быть в гражданском, а не в военной форме?! Об этом особенно не беспокоились. Был Пилсудский и был Любомирский, и это учитывалось прежде всего. А главное – нашлась фотография, которую должны были сделать. Неужели в этой ситуации следует переживать из-за деталей? Если для кого-то это очень важно, то может в конце концов принять находящегося на фотографии на первом плане Пыскора[67]67
  Тадеуш Людвик Пыскор (1889–1951) – генерал, основатель Союза активной борьбы в Бельгии (1908), легионер, в 1926–1931 годах – начальник Главного штаба, в 1931–1939 годах – инспектор армии. Во время Сентябрьской кампании 1939 года командовал первоначально армией «Люблин», а затем группой, которая после нескольких дней борьбы капитулировала 20 сентября под Томашув-Любельски. В 1939–1945 годах находился в немецком плену. Умер в эмиграции.


[Закрыть] за Коца, которого не хватает. Ведь оба были так преданы Пилсудскому.

При такой аргументации можно даже – если уж рассматривать ее серьезно – пойти и дальше. Ибо не будет преувеличением констатировать, что радостная атмосфера встречи, запечатленная на фотографии, больше отвечала ожиданиям общества в ноябре 1918 года, чем подлинная картина безлюдного перрона. «Тогда, – вспоминал этот момент князь Любомирский, – все партии, от крайне правых до левых, требовали от нас передать власть Пилсудскому».

В этой атмосфере, всего лишь в течение нескольких дней, в его руки была передана диктаторская власть над страной. Таких полномочий с давних пор никто в Польше не имел, включая коронованных особ, по крайней мере со времен Ягеллонов. 14 ноября свои прерогативы передал Пилсудскому Регентский совет, который сразу же после этого акта принял решение о самороспуске. То же самое сделало левое Временное народное правительство Польской Республики, созданное в ночь с 6 на 7 ноября 1918 года в Люблине[68]68
  Освобождение польских земель от оккупантов началось осенью 1918 года под влиянием революционных событий в Центральных державах (в октябре революция произошла в Австро-Венгрии, а в ноябре – в Германии). В этих условиях и возникло в оставленном австрийскими частями городе Люблинское правительство. Его образовали деятели левых «независимых» партий: ППС, ПСДП, ПСЛ-«Вызволене» и ПОВ во главе с галицийским политиком, лидером ПСДП И. Дашиньским. Блок этих партий представлял собой группировку социал-реформистов и ПСЛ-«Вызволене», в годы войны тесно сотрудничавших с пилсудчиками. Именно в кругу созданной пилсудчиками конспиративной «Организации А» первоначально решался вопрос о создании Люблинского правительства. На специальном совещании в Варшаве первое слово принадлежало замещавшему Пилсудского на посту коменданта ПОВ его соратнику Рыдз-Смиглы. Сам Пилсудский в это время был интернирован.


[Закрыть]. Даже возглавляющие правых эндеки, отдавая себе отчет в собственной временной слабости, не подвергали сомнению необходимость передачи магдебургскому узнику власти в государстве. Против такого шага протестовали только левые революционеры, но не по персональным мотивам, а будучи убежденными в необходимости участия поляков в европейской социальной революции.

О близкой уже перспективе этого перелома свидетельствовало, казалось, настроение масс. Бурлили города и села. Понятие справедливости было на устах у всех.

Но осуществление своих ожиданий поляки связывали не с революцией. Доминировала вера, что независимость разрешит существующие проблемы. Что всякое зло и несправедливость безвозвратно исчезнут вместе с иностранным господством. «Невозможно передать упоение, – писал Енджей Морачевский[69]69
  Енджей Морачевский (1870–1944) – политический деятель, один из руководителей ПСДП. В конце 1918– начале 1919 года – премьер-министр, в 1919–1925 годах – вице-маршал Сейма.


[Закрыть],– той безумной радостью, которая охватила в тот момент польское население. Спустя 120 лет исчезли границы, нет «их»! Свобода! Независимость! Объединение! Собственное государство! Навсегда! Хаос? Ничего. Все будет хорошо. Все будет, поскольку мы освободились от кровопийц, воров, грабителей, от фуражки с кокардой, будем сами хозяйничать…»

Этой национально-освободительной эйфории недооценивали левые революционные партии и поэтому проиграли борьбу за власть. Тем более, что они соперничали не только с правыми силами, но и с конкурентами, находящимися по левую сторону тогдашней польской баррикады, прежде всего с ППС, являющейся политической основой люблинского правительства.

Так же и Пилсудский считал противопоставление революционным тенденциям одной из важнейших своих задач. В частности, по этой причине он оставил у власти «народное правительство[70]70
  Правительство Морачевского называлось народным и рабочим, поскольку было сформировано в основном из «независимых» левых партий. Оно декретировало некоторые меры в социальной области, ранее объявленные в Люблине.
  Объявив о свержении Регентского совета, Манифест Люблинского правительства провозгласил Польшу народной республикой с высшими законодательными органами, избираемыми на основе всеобщего, равного, прямого, пропорционального избирательного права при тайном голосовании, с большим объемом демократических прав и политических свобод. Было заявлено о намерении осуществить национализацию важных отраслей экономики и крупной земельной собственности, провести аграрную реформу, реорганизовать административную систему и просвещение, ввести 8-часовой рабочий день и развивать социальное законодательство. Многим полякам эта программа представлялась достойным завершением их национально-освободительной и революционной борьбы.


[Закрыть], «Симилиа симилибус курантур» – «подобное лечится подобным» – этим римским правилом объяснял он необходимость терпеть какое-то время «красный» кабинет. Поэтому миссию формирования правительства он вновь поручил Игнацы Дашиньскому, а когда тот из-за возражений эндеков не справился с задачей, назначил премьером тоже социалиста Енджея Морачевского.

Несколько дней спустя, 22 ноября, появился подписанный Пилсудским и Морачевским Декрет о высшей представительной власти Польской Республики. Он передавал Пилсудскому как временному Начальнику государства высшую власть в стране до созыва Законодательного сейма. Правда, подписанные им акты требовали контрассигнации, то есть подтверждения соответствующими министрами, но в ситуации, когда они назначались им и перед ним были ответственны, это лишь в незначительной степени ограничивало его диктаторские полномочия.

В глубине души Пилсудский не принадлежал к сторонникам «народных» кабинетов. Он резко критиковал преданных ему людей, которые полностью включились в создание, а потом и поддержку люблинского правительства. В частности, в немилость попал главный инициатор этой акции, фактический заместитель Пилсудского, комендант Польской военной организации и министр военных дел в кабинете Дашиньского Эдвард Рыдз-Смиглы[71]71
  Эдвард Рыдз-Смиглы (1886–1941) – военный и политический деятель, близкий соратник Пилсудского, руководитель фашиствовавшей части лагеря санации. В 1939 году был интернирован в Румынии. В 1941 году вернулся в Польшу.


[Закрыть]. По имевшим хождение в кругах легионеров слухам Пилсудский якобы отругал его следующими словами: «Вам только кур гонять, а не политикой заниматься…» И нельзя исключать, что именно так он прокомментировал действия своего ближайшего сотрудника. Ибо в минуты возмущения он не выбирал выражений. А что он основательно разочаровался в политических способностях Смиглы, свидетельствует лучше всего факт, что в течение последующих семнадцати лет, до самой своей смерти, он держал его подальше от политики. А пока он дал почувствовать ему свое недовольство довольно ощутимым способом. Не только не оставил его в министерском кресле, но даже демонстративно не признавал генеральского звания, которое присвоило Смиглы правительство. По-прежнему величал его полковником, что тот воспринимал весьма болезненно, отказавшись на несколько недель вообще от употребления какого-либо звания.

Между этим недовольством люблинским правительством и более поздней, вполне осознанной поддержкой «народного» кабинета Енджея Морачевского существовало только видимое противоречие. Также и к последнему Пилсудский не испытывал симпатий. Но не привык обращать внимание на свершившиеся факты. Именно поэтому имел претензии к Смиглы и собравшимся вокруг него людям за то, что они влезли в мероприятие, из которого трудно выбраться. Поспешное дезавуирование идеи «народных» правительств грозило многими неблагоприятными последствиями. Отталкивало левые круги, поддержка которых являлась основным политическим козырем. Тревожило массы, которые в люблинском манифесте видели предзнаменование реализации своих национально-освободительных и социальных устремлений. Итак, чтобы не допустить разочарования в этих кругах и не плодить тем самым политическую клиентуру для коммунистов, следовало действовать не спеша и с большим чувством меры. Так и начал поступать Пилсудский, постепенно отказываясь от предпринятой в Люблине попытки управлять Польшей с помощью левых группировок.

По-разному комментировали мотивы такого его поведения. Правые сомневались в искренности намерений Начальника и утверждали, что он по-прежнему отдает предпочтение социалистам. Диаметрально противоположное мнение высказывали его противники, группирующиеся в лагере левых революционных сил. Для них он был лишь орудием в руках буржуазии, преградой, затрудняющей триумф революции. Аналогичным образом они оценивали кабинет Морачевского.

Несомненно, Пилсудский не хотел использовать свой авторитет для поддержки левого правительства. Но не потому, что ему были ближе интересы буржуазии, чем рабочих. Он вообще не думал такими категориями. Все подчинял высшим государственным интересам. Считал, что перед поляками стоит гигантская задача формирования внутренних структур собственного государства, а также завоевания соответствующих групп. Этого можно добиться только дружными усилиями всего народа. Ибо с этим не справятся ни левые, ни правые, если они будут надеяться лишь на собственные силы. Поэтому идеальным, по мнению Пилсудского, было бы правительство национального согласия, которое дало бы возможность использовать энергию общества во имя высших интересов государства.

«Народные» правительства, хотя их и можно было использовать для борьбы с коммунистическим влиянием, отдаляли осуществление этого идеала. Они подтверждали также мнение о Пилсудском как человеке левых сил. Не случайно он мечтал в это время: «Ах, как было бы хорошо, если большевики устроили какое-нибудь покушение на меня, бросили бомбу или что-то наподобие этого… Естественно, покушение не удалось бы, но какой эффект это вызвало бы за границей! Сразу же бы убедились, что все, что говорится о большевизме правительства Морачевского, – глупостью».

Мечта о покушении осуществилась быстрее, чем кто-либо мог предполагать. С той лишь разницей, что его совершили не коммунисты, а эндеки. В ночь с 4 на 5 января 1919 года группа заговорщиков предприняла попытку овладеть столицей. Арестовала премьер-министра и нескольких министров. Одна из групп боевиков хотела арестовать и самого Пилсудского. Однако мятежники проявили поразительную беспомощность, и путч был быстро подавлен. Неудачная попытка вооруженного переворота скомпрометировала обе стороны. Как правые в атаке, так и левые в обороне продемонстрировали отсутствие решимости и свою слабость. На поле боя остался победителем Пилсудский, сильный преданностью верных ему воинских частей.

Начальник не поддерживал ни одну из сторон. Правда, он обезоружил участников покушения, но не допустил до расправы властей над ними, воспрянув духом после кратковременной растерянности. Вызвал заговорщиков в Бельведер[72]72
  Бельведер – дворец в стиле классицизма, построенный в 1818–1822 годах на месте старого замка XVII века. С 1918 года здесь располагалась государственная резиденция.


[Закрыть], обругал грубыми словами… и отпустил домой. Впрочем, вскоре они сделали карьеру на государственной службе: полковник Мариан Янушайтис[73]73
  Мариан Янушайтис (1889–1973) был одним из организаторов неудавшегося государственного переворота (1919 г.) против Пилсудского, в 1941–1942 годах участвовал в создании польской армии в СССР, а после войны жил в эмиграции.


[Закрыть] стал генералом, а князь Еустахы Сапега[74]74
  Эистахы Кастан Сапега (1881–1963) – князь, политический деятель и дипломат. В 1919 году – первый польский посол в Великобритании, в 1920–1921 годах – министр иностранных дел. Первоначально был связан с эндецией, после переворота 1926 года перешел в лагерь санации. В 1928–1930 годах – посол Сейма. С 1944 года – в эмиграции.


[Закрыть] был назначен послом в Лондон.

Неудачное покушение было на руку Пилсудскому. Появились даже намеки, что он сам инспирировал его. Однако в действительности влияние Начальника не было столь уж велико, чтобы он мог управлять действиями своих противников. Хотя неоднократно, и так было в этом случае, он умел использовать их ошибки с пользой для своей идеи. Он решил немедленно извлечь выгоду из своей укрепившейся позиции, передав власть беспартийному кабинету специалистов, во главе которого хотел поставить человека, пользующегося всеобщим уважением. 16 января 1919 года он назначил премьер– министром, или как тогда говорилось – президентом министров, Игнацы Падеревского[75]75
  Назначение премьер-министром И. Падеревского (1860–1941) – пианиста с мировой славой, композитора, человека, снискавшего признательность поляков за свой действенный патриотизм, к тому же официально беспартийного, удовлетворяло многих, в том числе и эндеков. Достигнутый таким образом компромисс с национальной демократией приблизил признание Пилсудского Западом, считавшим до этого польским государством созданный в Париже эндецией Польский национальный комитет (ПНК), членом которого был Падеревский. В 1919–1920 годах Падеревский был премьер-министром и министром иностранных дел. Он также представлял Польшу в Лиге Наций. В 1940–1941 годах – председатель Национального Совета эмигрантского правительства в Лондоне.


[Закрыть], выдающегося пианиста, человека с большими национальными заслугами, политически связанного до сих пор с эндеками.

Главной задачей нового правительства Начальник считал проведение выборов в Законодательный сейм. Он стремился к ним с того момента, как получил диктаторские полномочия. Насколько же поразительной может показаться эволюция взглядов человека, который на пороге независимости прилагал все усилия, чтобы добровольно отказаться от власти, а восемь лет спустя решил совершить государственный переворот, чтобы захватить ее.

20 февраля 1919 года он говорил в Сейме, передавая в его руки свои чрезвычайные полномочия: «С момента, когда судьба вложила в мои руки руль возрождающегося польского государства, я поставил себе в качестве основной цели моего правления созыв Законодательного сейма в Варшаве.

В огромном хаосе и ослаблении напряженности, которые охватили после войны всю Центральную и Восточную Европу, я хотел сделать из Польши центр культуры, в котором правит и обязывает закон. Среди огромного хаоса, в котором миллионы людей решают вопросы лишь с помощью силы и насилия, я стремился к тому, чтобы именно на нашей Родине неизбежные общественные столкновения решались только демократическим путем: с помощью законов, принимаемых избранниками народа.

Я старался достичь своей цели как можно скорее, так как хотел, чтобы Польша, закладывая прочные фундаменты под свое возрождение, опередила соседей и стала, таким образом, притягательной силой, гарантирующей пусть и не очень быстрое, но спокойное и правовое развитие. Но как раз эту задачу моего правления было нелегко решить. Ибо нелегко сохранить спокойствие среди бушующей бури, среди всеобщей неуверенности и шаткости человеческих институтов и учреждений. Нелегко было сохранить равновесие, правя без достаточных материальных и технических средств, правя во время войны, которая разгорелась на всех наших границах…

Несмотря на все препятствия, мне удалось достичь главной цели моего правления и собрать в Варшаве первый польский Сейм в спокойных условиях, не мешающих его работе.

Я считаю, что после его сформирования моя роль окончилась. Я счастлив, что, оставаясь верным солдатской присяге и своим убеждениям, могу передать в распоряжение Сейма свою власть, которую до сих пор осуществлял в народе».

Нет оснований не верить в искренность этих заявлений. Действительно, его отречение от диктаторской власти предопределили в равной степени как внешние, так и внутренние интересы государства. Внешние – это прежде всего желание установить в Польше строй, привлекательный для соседних народов, которые он намеревался теснее связать с Польской Республикой. Правда, успех этой политики должны были определить военные действия, но привлекательная сила польской модели государственного строя была в этой игре фактором, имеющим определенное значение.

Начальнику был необходим Сейм и для укрепления международных позиций Польши. Он не говорил об этом в парламенте, ибо все и так знали, что хвалиться было нечем, а его персона не вызывала восторга у одержавшей победу Антанты. Там не забыли, что во время минувшей войны он сражался плечом к плечу с австрийцами и немцами.

Он пытался сгладить это впечатление. В опубликованном в то время интервью для популярного во Франции «Ле Пти Паризьен» он акцентировал тактический характер своего союза с центральными державами и представлял себя фактическим союзником Антанты. В частности, на вопрос о генезисе его ареста немцами он ответил так: «Они чувствовали, что я сражался за Польшу, а не за них, Я был слишком независимым. Не поддавался, как и мои офицеры, их нажимам вербовать солдат в Польше для поддержки войны против коалиции…»

Однако не все верили этим словам. На каждом шагу их подвергали сомнению эндеки, желая таким образом подорвать политические позиции Начальника. Выдвигаемые на протяжении нескольких лет упреки подытожила И. Панненкова: «В памятной антипольской речи 13 мая 1921 года Ллойд Джордж[76]76
  Давид Ллойд Джордж (1863–1945) – премьер-министр Великобритании в 1916–1922 годах.


[Закрыть] среди многих, мягко говоря, «неточностей» бросил полякам в лицо одну правду: «Если бы мы рассчитывали на польские войска, которые сражались на стороне центральных государства, то Польша была бы сегодня немецким или австрийским краем», В. Витос[77]77
  Винценты Витос (1874–1945) – галицийский лидер, основатель и руководитель ПСЛ-«Пяст», премьер-министр (1920–1921, 1923, 1926), один из инициаторов консолидации сил оппозиции в Центролев (1928), а также объединения крестьянского движения путем создания в 1931 году крестьянской партии Стронництво людове. Был осужден в ходе Брестского процесса. В 1933–1939 годах находился в эмиграции в Чехословакии, поддерживая связь со Стронництво людове и оказывая определенное влияние на ее политику. В 1939 году вернулся в Польшу, был арестован немцами. В 1945 году был избран в Крайову Раду Народову (КРН), однако из-за болезни не принял участия в ее работе. Оставил мемуары.


[Закрыть], опровергая от имени польского правительства разные, причем немалые, ошибки и неточности, допущенные в этой речи, этого одного пункта даже не пытался опровергать. И правильно, ибо опровергнуть его было невозможно, поскольку мы знаем наверняка на основании многих имевших место фактов во время войны, а также немецких и австрийских дневников и служебных документов, опубликованных после войны, что в этом, возможно единственном, пункте речи Ллойд Джорджа содержалась суровая, но точная правда».

Спор о прошлом на протяжении ряда лет был одной из наиболее важных сфер политического соперничества между пилсудчиками и эндеками. В конце 1918 года и в начале следующего он имел, кроме того, существенный международный аспект. Также и по причине обвинения в германофильстве варшавское правительство не было признано победившими державами Антанты. Это было тем более неприятным и опасным, что они с давних пор сотрудничали с Польским национальным комитетом, где верховодили эндеки, который находился в Париже и фактически выполнял функции национального представительства.

Передача Пилсудским власти учредительному собранию, чему предшествовало создание кабинета Падеревского, представляла собой шаг, который Запад не мог оставить без внимания. Не случайно именно тогда создание польского государства получило всеобщее международное одобрение. 24 февраля 1919 года по этому поводу высказалась Франция, 25-го – Англия, 27-го – Италия. А ведь телеграмму с извещением о возрождении Польской Республики Пилсудский разослал в европейские столицы еще 16 ноября предшествующего года.

Сейм был также необходим Начальнику и для нормализации внутренних отношений. Не без причин он акцентировал в цитируемом выступлении реформаторские задачи парламента. Именно он должен был принять законы, разряжающие общественную напряженность. Определить пути перемен, отдаляющих призрак социальной революции.

Но в планах Пилсудского Сейм играл не только роль противоядия, вырабатывающего иммунитет на революционную пропаганду. Не меньшее, а, может, даже и большее значение он придавал его роли как форума кристаллизации политического облика страны. В январе 1921 года Начальник так вспоминал свои первые впечатления о ноябре 1918 года:

«Внутри было уже достаточно хаоса, я просто пришел от него в ужас. В течение первых нескольких недель я не встретил человека, группы, партии, которые не были бы охвачены исключительной мегаломанией. Утверждение: я или мы и народ – это единое целое – не сходило с уст, каждый это повторял, каждый стремился представлять на свой страх и риск Польшу внутри и вне. Мы были, по-моему, настолько пропитаны хаосом, что естественное развитие должно было привести не к законности, о чем я мечтал в Магдебурге, а к сильным внутренним столкновениям и к господству группового или партийного своеволия. Поэтому я сосредоточил все свои усилия на созыве Законодательного сейма как первого примера для установления законности в стране».

В этих воспоминаниях не было преувеличения. До 1918 года в лишенной свободы Польше не существовали функционирующие в других местах механизмы проверки достоверности популярности отдельных политических групп. Выборы в парламенты государств – участников разделов Польши выполняли эту роль в исключительной форме, и в 1918 году мало кто отваживался ссылаться на них. Ведь в течение последних лет многое изменилось. Поэтому все могли утверждать, что именно они пользуются поддержкой большинства общества.

У Пилсудского для каждого был один и тот же ответ. Он довольно бесцеремонным образом дал его 8 декабря 1918 года представителям ППС и ПСЛ «Вызволене»[78]78
  Польская крестьянская партия ПСЛ-«Вызволене» (по названию печатного органа) была образована в декабре 1915 года на территории бывшего Королевства Польского. Она продолжала традицию более ранних подпольных организаций и выступала против клерикального и националистического влияния в деревне, пропагандировала радикальные и демократические идеи.


[Закрыть], то есть представителям правящих в то время в Польше партий. «Моим главным стремлением в нынешнее время является созыв Сейма. В Польше все кричат, что имеют большинство. Но только Сейм выяснит и установит, где это большинство и чего оно хочет».

Итак, Сейм должен был нормализовать польскую политическую жизнь. Упорядочить ее и направить по пути легализма. Там, где до сих пор правила уличная демагогия, должны были воцариться законы парламентской игры, допускавшие партийные споры, но всегда уступающие воле большинства.

Эту ожидаемую метаморфозу политической жизни Пилсудский связывал также с предвиденной им коренной переоценкой прежних разногласий, которые он приписывал прежде всего различным подходам в определении путей, ведущих к независимости. «В вытекающий отсюда спор, – говорил он Б. Медзиньскому, – вкладывалось слишком много ожесточенности, подозрительности и смешивания с грязью противоположной стороны. Но сегодня история уже сказала свое; независимо от того, кто, что и как предвидел, остается фактом, что перед нами предстали свобода и независимая жизнь с ее огромными и совершенно новыми проблемами». Поднять их и решить таким образом, чтобы укрепить обретенную государственность, должен был как раз Сейм. «Вы ни черта не понимаете моей ситуации, – кричал Начальник на своих сотрудников в середине января 1919 года. – Дело не в левых или правых, плевать мне на них. Я здесь не от левых и не для них, а для всех… Внутренние дела решит Сейм, который я для этого и созываю. Каким он будет: левым или правым – посмотрим. Все мои усилия должны идти в направлении армии. Этого я и добиваюсь»…

Если все эти заявления рассматривать дословно, то можно было бы сделать вывод, что Пилсудский считал парламент самым совершенным институтом осуществления власти. Но такое мнение не выдержало бы испытания историей. И не только из-за эволюции убеждений Начальника. В сущности, он никогда не был столь уж большим почитателем парламента, как, казалось, свидетельствовали его собственные заявления. Он делал их, ибо так велела тактика, а не стратегия его действий. В действительности же он был далек от субъективной трактовки Сейма. Сомневался, что его депутаты способны представлять подлинную волю народа. Считал, что сам лучше их понимает и реализует его интересы.

Таким образом, не Начальник должен был помочь Сейму в трудном деле строительства государства. А как раз наоборот. Парламент должен был облегчить ему выполнение этой задачи. Между тем депутаты Сейма всерьез считали себя единственными хозяевами Польской Республики, и в этом расхождении понимания политических ролей заключался главный источник позднейших конфликтов.

Однако вначале царила ничем не нарушаемая гармония. Как он и обещал, Начальник передал свои чрезвычайные полномочия Сейму, который определил новые принципы функционирования высших государственных властей.

По закону, называемому позднее «малой конституцией»[79]79
  Малая конституция 1919 года определяла высшую власть в стране, доверяя Пилсудскому пост Начальника государства до принятия основного закона. Это был нормативный акт переходного характера.


[Закрыть], вся полнота власти находилась в руках Законодательного сейма. Ему были подчинены органы исполнительной власти – Начальник государства и правительство. Начальник, избираемый парламентом и ответственный перед ним, представлял Польскую Республику во внешних делах, а также был высшим исполнителем решений Сейма в гражданских и военных делах. Он назначал по согласованию с Сеймом правительство, которое было ответственно за свои действия перед парламентом. Каждый документ Начальника приобретал силу лишь после подписания его соответствующим министром. Таким образом, в крайней форме в Польше была введена система парламентских правительств, оставляющая главе государства лишь представительские функции.

Одновременно с принятием «малой конституции» Сейм специальным решением единодушно выразил Пилсудскому благодарность за «полное лишений и невзгод осуществление своих функций на благо Родины» и также единогласно доверил ему пост Начальника государства. Высказываемые по этому поводу комплименты не могли скрыть горькой правды: Пилсудский, сохранив формально тот же пост – Начальника государства, фактически превращался из диктатора в президента, почти полностью лишенного возможности политических действий. Правда, он занимал пост верховного главнокомандующего, дающий огромные возможности для действий вне рамок парламента.

Они были достаточно широки, поскольку на практике Законодательный сейм мог угрожать его сильным политическим позициям только тогда, когда он имел бы прочное правительственное большинство. А на это трудно было быстро рассчитывать, ибо правые, центр и левые располагали приблизительно одинаковым числом мандатов, нападая друг на друга и создавая тем самым широкое поле для инициатив Начальника, который, впрочем, умело пользовался этим.

Однако Пилсудский не предпринял даже малейшей попытки организовать на улице Вейской[80]80
  На улице Вейской в Варшаве находилось здание польского Сейма. Сейм РП располагается в том же здании.


[Закрыть] преданную ему группу депутатов. Он традиционно пользовался поддержкой левых партий, но не отождествлял себя с их действиями и программами, так как к этому времени в идейном отношении окончательно порвал с левыми. Часто цитируют его слова, будто «он вышел из партийного поезда на остановке, которая называется Независимость». Это выражение настолько точно передает сущность тогдашнего поведения Начальника, что трудно даже поверить в очередную, скрывающуюся за ним мистификацию. Но в действительности это выражение придумал и пустил в оборот Адольф Новачиньский[81]81
  Адольф Новачиньский (1876–1944) – сатирик, драматург, публицист, в молодости был связан с литературным течением «Молодая Польша», в межвоенный период сблизился с эндецией, стал выразителем крайнего национализма. Автор сатирических сборников «Обезьяны зеркало» (1902), «Меандры» (1912) и др. комедий и литературно-политической публицистики.


[Закрыть].

Итак, Пилсудский не искал поддержки среди существующих политических партий. Думал о более надежной опоре. Ценной еще и потому, что она не требовала идейных компромиссов. Ею должна была стать армия. Еще во время войны он убедился, насколько важна поддержка солдат в спорах с гражданскими. Теперь он хотел использовать этот опыт в более широком масштабе.

Поэтому преданные главнокомандующему вооруженные силы должны были заменить свою партию, стать опорой для политических действий, обеспечить успех в борьбе за власть. Итак, он последовательно стремился к объединению различных частей, солдаты которых начали в 1918 году службу под знаменами Польской Республики. А таких было много. Самыми многочисленными были военные бывших армий государств – участников разделов Польши: русской, австрийской и немецкой. Среди добровольных формирований выделялись легионеры трех бригад, солдаты так называемого польского вермахта, добровольцы из трех польских корпусов, сформированных на территории революционной России, из мурманских отрядов, одесской и сибирской дивизий и, наконец, недавние конспираторы из Польской военной организации. Отдельную группу составляла польская армия, созданная во Франции под командованием генерала Юзефа Халлера[82]82
  Юзеф Халлер (1873–1960) был комендантом Восточного легиона, в 1918–1919 годах стоял во главе польской армии во Франции, в 1940–1943 годах был членом эмигрантского правительства.


[Закрыть]. Большинство из этих комбатантов вообще не знало Пилсудского либо не испытывало к нему доверия. Чтобы завоевать его, необходимо было приложить немало усилий, которые, впрочем, не во всех случаях приносили ожидаемые результаты.

«Вы вышли из разных школ, – обращался он к солдатам, – с разными методами, разными способами мышления, разными привычками, разными особенностями повседневного солдатского быта, поэтому первым и главным требованием является унификация. Долой различия, да здравствует единство во всей польской армии!»

Этот призыв он повторял неоднократно. И делал это, несомненно, с добрыми намерениями. Но с другой стороны, он приобрел достаточно много опыта, чтобы свои намерения и надежды принимать за реальную действительность. В армии постоянно существовали глубокие линии разделов, и в этой ситуации действия, направленные на унификацию ее рядов, должны были сопровождаться усилиями с целью создания группы, преданной главнокомандующему, находящейся полностью в его распоряжении.

По этой причине он распорядился восстановить в рамках вооруженных сил прежние части легионеров, расширив их до численности трех дивизий. Думая о будущем, он забывал о старых обидах. В новые формирования принимали всех, то есть как тех, кто в июле 1917 года принес присягу и «изменил» Коменданту, так и тех, кто сохранил ему верность и добровольно отправился за колючую проволоку лагерей в Щипёрне и Бениаминове. Отпущение грехов получили даже наиболее заблуждавшиеся, как хотя бы Владислав Сикорский, которому его явное несогласие с Пилсудским в период легионов не помешало сделать генеральскую карьеру.

В обласканных верховным главнокомандующим дивизиях с новой силой ожили процессы, характерные для І бригады. Прежде всего ширился напоминающий времена Наполеона культ главнокомандующего. Владислав Броневский[83]83
  Владислав Броневский (1897–1962) – революционный поэт. Его творчество восходит к традиции польского романтизма. Он также был переводчиком российской литературы.


[Закрыть] записал в своем дневнике 16 ноября 1918 года:

«Комендант – это диктатор. Это во многом упрощает мои общественно-политические сомнения; можно, не опасаясь, вступить в армию и не бояться, что она станет орудием в посторонних руках». В минуты всеобщего сомнения, связанного с летней кампанией 1920 года, герой повести Анджея Струга[84]84
  Анджей Струг (1871–1937) – писатель, деятель ППС, легионер, масон. Его творчество представлено циклами новелл на исторические темы – о восстании 1863 года, о первой мировой войне, о первых годах независимости, а также повестями из жизни польских революционеров.


[Закрыть], бывший легионер Марек Свида так характеризовал свое поведение. «Не хочу ничего знать. Но знаю, что есть главнокомандующий, который думает за меня, за всех нас. Ты с ним не был, – объяснял Свида товарищу, сомневающемуся в Пилсудском, – и не видел его своими глазами, а мы с ним выбирались из таких переплетов, из таких сложных ситуаций… Всегда выводил нас!» Это были слова не солдата Польской Республики, а признание воина из личной гвардии главнокомандующего.

Но армия и преданные ему люди были необходимы Пилсудскому не только как политическая опора. Войско нужно было ему также для реализации собственной концепции границ.

Западными рубежами государства он особенно не занимался. Поэтому его противники часто говорили и писали, что он недооценивал этих земель, что готов был оставить их Германии. Цитировали даже соответствующие заявления, относящиеся к периоду первой мировой войны, забывая добавить при этом, что почти каждое из тогдашних польских высказываний не выдержало испытания временем. По прошествии ряда лет это, как они называли, пренебрежение польскими интересами на Западе стало одним из наиболее устойчивых элементов «черной» легенды, которую без особых хлопот можно найти даже в издаваемых в настоящее время исторических работах.