Текст книги "Пилсудский
(Легенды и факты)"

Автор книги: Дарья Наленч

Соавторы: Томаш Наленч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

В Лондоне Пилсудский погрузился в водоворот партийных дел. Быстро сориентировался, что во время его заключения ситуация в ППС заметно ухудшилась. В результате пробуждения политической активности интеллигенции и рабочего класса партия потеряла фактическую монополию на конспиративную деятельность, которую имела раньше. Да и в ее лоне произошли неблагоприятные, с точки зрения бывшего редактора «Роботника», перемены. Все большее влияние начали приобретать деятели, отдававшие предпочтение социальным, а не национальным целям. Частично это явилось результатом арестов, которым подверглись еще несколько лиц из старого руководства. Но не только. Начался процесс кристаллизации взглядов, который резко ускорила революция 1905 года, что должно было привести в конечном счете к расколу в партии.

В 1902 году эта опасность вырисовывалась еще не так отчетливо, но Пилсудский уже в то время не пренебрегал ею, решив бороться за предоставление ему всей полноты власти. Эту баталию можно было выиграть только на родине, куда он и выехал весной 1902 года. 10 апреля он покинул Лондон, 16-го был уже в Кракове, а 21-го с подложным паспортом пересек границу Королевства Польского.

Пилсудский возвращался в ореоле героя, озаренного славой дерзкого побега из рук полиции. Это облегчило ему его деятельность, но предрешить успех не могло. Он быстро понял, что «умиротворить» оппозицию могут только уступки. Уже тогда он был прежде всего прагматиком. Хорошо чувствуя ситуацию, он выдвинул тезис о необходимости эластичности в идеологических и политических делах. Много говорил и писал о толерантности, о необходимости не обострять конфликты и избегать напряженностей. Одновременно прилагал усилия, чтобы укрепить свою легенду. Не случайно именно в это время появились нашумевшая статья «Как я стал социалистом» и автобиографическая «Нелегальная литература» о непростой истории нелегальных партийных издательств.

В результате Пилсудский восстановил прежние позиции в партии, снова стал во главе ее. Отдавая себе отчет в угрожающем ее рядам глубоком расколе, он не навязывал категорически своей воли. Это давалось ему легко, поскольку идеологические вопросы никогда особенно не интересовали его. Как и до ареста, он посвятил себя ежедневным партийным занятиям: редактированию и изданию нелегальной литературы, добыванию материальных средств, установлению новых и восстановлению рвущихся контактов. «Остаюсь на родине подольше, – писал он спустя несколько месяцев Болеславу Антони Енджеевскому[32]32
  Болеслав Антони Енджеевский (псевдонимы – Анатоль, Бай, Кароль и др.) (1867–1914) – член партии «Пролетариат» и один из основателей Заграничного союза польских социалистов и ППС, деятель ее правого крыла.


[Закрыть], – и выполняю различные функции такой «служанки на все руки» и для поддержания порядка, и для затыкания дыр и т. д.».

Монотонность партийных занятий, если вообще можно употребить такое выражение, чтобы передать ситуацию, в которой действовала нелегальная ППС, нарушило в феврале 1904 года начало русско-японской войны. Хотя неизвестно было, кто и когда одержит в ней победу, само вовлечение империи в военную авантюру открывало перед конспираторами из ППС новые возможности. Особенно перед Пилсудским, постоянно размышляющим о вооруженном выступлении против захватчиков и угнетателей Польши. По его инициативе состоялись тайные контакты между эмиссарами партии и японскими дипломатами в Лондоне, Вене и Париже. Императорские чиновники с недоверием, но интересом выслушали предложения революционеров о японо-польском взаимодействии. Соглашение не было достигнуто, но Пилсудского пригласили в Токио для продолжения переговоров. Он добрался туда через Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско в июле 1904 года. В привезенной им памятной записке и детальном проекте соглашения о сотрудничестве он предложил, чтобы хозяева финансировали антирусские повстанческие акции ППС, снабжали ее оружием, сформировали из военнопленных польского происхождения легион для борьбы на дальневосточном фронте. Взамен обещал мешать проведению мобилизации в Королевстве Польском, осуществлять разведку и саботаж и – при благоприятных условиях – поднять восстание вместе с другими угнетенными народами Российской империи.

Это были заманчивые предложения. Но японцы не верили в их реальность. Их укрепил в этой убежденности руководитель национальных демократов Роман Дмовский, который одновременно с эмиссаром ППС был приглашен в Токио. Он доказывал, что локальные выступления в Королевстве Польском, ибо о национальном восстании не может быть и речи, только нанесут вред как Польше, так и Японии, поскольку Россия, опасаясь волнений, держит на Висле большую армию. Она в море крови утопит любой бунт, а затем перебросит свои силы на Дальний Восток. Поэтому лучше не начинать рискованной игры.

Такие рассуждения нашли отклик у японцев, тем более что широкое втягивание в польские, и вообще в европейские, дела не входило в их намерения. Они хотели победить Россию на Тихом океане, но отнюдь не стремились поссориться с ней не на жизнь, а на смерть, до чего неизбежно дошло бы, если бы Япония разыграла польскую карту.

Итак, Пилсудский вернулся из Токио с пустыми руками, не считая обещания финансовой помощи, которое, впрочем, японцы потом лояльно выполняли.

Однако он мог быстро забыть об этой неудаче, поскольку уже вскоре вместо японской помощи появился новый фактор, позволяющий думать о вооруженном выступлении против царизма.

Война не принесла ожидаемых в Петербурге успехов. Следующие одно за другим поражения обнажали все изъяны абсолютистского режима. Множилось недовольство. Событие, которое еще недавно казалось таким отдаленным – революция в царской России, начало становиться делом ближайшего будущего.

Эта оптимистическая для революционеров перспектива обострила споры в ППС. Ибо необходимо было заранее решить, как партия будет вести себя в дни исторического перелома. Пилсудский и деятели из его окружения, которых все чаще начали называть «стариками», не имели сомнений. По их мнению, революцию следовало использовать для поднятия антирусского национального восстания. Его должна подготовить тайная вооруженная организация, которую в решающий момент поддержат рабочие массы. Для достижения победы необходимо также заключить соглашение с несоциалистическими политическими группировками в стране и сепаратистскими движениями угнетенных народов империи. Борьба будет идти независимо от общероссийской схватки с царизмом. Она должна привести к отрыву польских земель от России и образованию на этой территории суверенного польского государства.

Этих взглядов не разделяла набирающая силу партийная оппозиция. Так называемые молодые не представляли себе деятельность ППС иначе, чем в широких рамках общероссийской революции. Не делали также ставку на развал империи путем поддержки сепаратистских национальных движений. Они должным образом оценивали силу российского пролетариата. Вместе с ним они хотели реализовать парламентарную республику, демократизировать политическую и общественную жизнь. Независимость Польши они видели на втором плане, хотя, безусловно, не отказывались от нее.

Это были принципиальные, практически непреодолимые разногласия. Но пока они касались теории, а не практики, их можно было еще сгладить.

Начало революции изменило ситуацию. Это отчетливо видно по первой реакции находившегося тогда в Галиции Пилсудского. В письме к Войцеховскому от 30 января 1905 года он весьма критически оценил первые шаги варшавского руководства партии, в котором доминировали «молодые». «Письмо твое получил, – писал он, – но прости, я был так взволнован и настолько занят, что не собирался сразу ответить тебе. Что написать об этой революции. Люди всюду радуются, я каждый день получаю с десяток предложений об оказании различных услуг, и меня, стыдно признаться, злость берет. Все это выглядит по-детски и глупо».

Дело в том, что Пилсудский имел претензии к варшавским товарищам за их некритическое присоединение к общероссийскому протесту в связи с кровавой расправой над мирной демонстрацией рабочих у Зимнего дворца, и ходе которой было убито около тысячи человек и ранено в несколько раз больше. Он считал, что следовало прореагировать так, чтобы одновременно показать силу польских революционеров и собственные национальные цели деятельности.

Эта предпосылка определяла его поведение в течение ближайшего времени. Она лежала также у истоков создаваемой им, начиная с 1904 года, тайной боевой организации ППС.

Эти планы легче понять, познакомившись с написанным им с перспективы трехлетнего опыта письмом к Витольду Иодко-Наркевичу[33]33
  Витольд Иодко-Наркевич (1864–1924) – социалист, деятель «Второго Пролетариата», ППС, ППС-революционная фракция, близкий соратник Пилсудского, с 1918 года – дипломат. В 1918–1919 годах – вице-министр иностранных дел, затем посланник в Константинополе и Риге.


[Закрыть] от 25 мая 1908 года. «Признаюсь тебе честно, – откровенничал он перед другом, – что вести пустые разговоры у меня нет ни охоты, ни времени. С одной стороны, я чувствую повсюду отсутствие веры в будущее нашей боевой организации, с другой, когда подумаю о ее будущем и начну подсчитывать людей, то у меня руки опускаются. Одним словом, вести разговоры не хочется, и все. Я чувствую себя теперь так, как будто бы с широкой дороги, чтобы сократить путь, сошел на узкую дорожку, которая вдобавок переходит к тропинку, и здесь, на этой тропинке, меня настигла ночь. Я знаю, что эта широкая дорога, с которой я сошел, ведет к цели, но идти по ней очень и очень далеко, знаю и чувствую, что иду кратчайшим путем, только хватит ли сил, чтобы переждать ночь, не знаю. Возвращаться назад не хочу и буду пытаться и в темноте идти до конца, конца чего – меня и моих сил или тропинки – это вопрос, который стоит передо мной и который решить должно ближайшее будущее. Этим кратчайшим путем является для меня боевая организация и все, что с ней связано».

В этих сжатых фразах кроется сущность программы, реализуемой в 1904–1908 годах. Прежде всего Пилсудский заявлял о себе как социалист. Та широкая дорога, ведущая к цели, с которой он сошел, ибо шагать по ней пришлось бы очень долго, это ведь не что иное, как революционное волнение масс, во время которого народ в порыве возмущения свергает ненавистный режим. Автор письма не оспаривает обоснованности и эффективности таких действий. Его не устраивает только длительность этого процесса. Тем более что он был уверен в существовании более простого решения – многократно упоминаемого «кратчайшего пути», значительно быстрее ведущего к цели.

По мнению Пилсудского, любая революция является неорганизованным движением. Это дает преимущество современному государственному аппарату, располагающему тысячами чиновников, полицией, армией, судами, тюрьмами и т. д. Чтобы выровнять эти диспропорции, необходимо внести в революционный энтузиазм дисциплину и порядок. Насилию противопоставить организованную силу. На польских землях ею должна была стать боевая организация ППС. Страна должна покрыться густой сетью боевых ячеек, хорошо законспирированных, дисциплинированных, прекрасно обученных и вооруженных, признающих только одни авторитет. Эту силу нельзя использовать в текущих схватках с властью. Она должна выступить в решающий момент, когда, поддержанная революционным энтузиазмом, она будет в состоянии противостоять армии противника, насчитывающей даже несколько сот тысяч человек.

Нетрудно заметить, что этот сценарий больше напоминал антирусское восстание и связанное с ним создание регулярной армии, чем организацию пробужденного революцией народа. Такого рода сомнения имели и «молодые», которые к идее национально-освободительной борьбы относились без характерного для «стариков» пыла. На этой почве в партии вспыхивали все более острые столкновения и споры. Раскол был уже только вопросом времени. Он стал фактом на IX съезде ППС в ноябре 1906 года, когда сторонники Пилсудского, рекрутируемые прежде всего из боевой организации, оказавшись в меньшинстве, покинули зал заседаний и образовали Революционную фракцию ППС[34]34
  Оставшаяся в зале основная часть партии приняла название ППС-левица. В декабре 1918 года ППС-левица объединилась с СДКПиЛ в Коммунистическую рабочую партию Польши.


[Закрыть]. В это время брожение в стране постепенно угасало и мало уже кто тешил себя надеждой, что свержение царизма – вопрос ближайшего будущего.

Помимо идейных споров революция принесла коренные перемены в повседневном функционировании партии. Время как будто бы ускорилось, каждый день приносил новые сенсационные вести. Изменился и характер занятий Пилсудского. Он постепенно отходил от прежней партийной деятельности – редактирования нелегальной литературы, агитации, сбора средств, заботы чуть ли не о каждой сфере организационной работы. Он все больше вырастал в вождя, пока только боевой организации ППС. Это видно хотя бы по книгам, которые он в то время в изобилии поглощал.

Маркса он давно уже не читал. Окончательно забросил книги, имеющие какую-либо связь с социальными проблемами. Отдавал предпочтение военной литературе. Изучал походы Наполеона, штудировал труды Клаузевица[35]35
  Карл Клаузевиц (1780–1831) – прусский генерал, военный теоретик и историк. Его труды составили этап в развитии военной мысли XIX века. Пользуясь диалектическим методом Гегеля, он глубоко раскрыл многие явления войны: природу и сущность войны, вооруженные силы, что есть оборона и наступление, план войны и др. Ему принадлежит широко известная идея о том, что «война есть продолжение политики военными средствами» («война есть орудие политики»). Участвовал в войнах с Францией. В 1812–1813 годах находился на русской службе.


[Закрыть], интересовался бурской войной[36]36
  Бурская (англо-бурская) война (1899–1902) – захватническая война Великобритании против южноафриканских бурских республик – Трансвааля и Оранжевой Республики, завершившаяся поражением буров, оккупацией и включением территорий бурских республик в состав Британской империи. Осмысление войны имело важное значение для развития военно-теоретической мысли. В ее ходе были применены некоторые новшества (обмундирование защитного цвета и др.).


[Закрыть] и последним русско-японским конфликтом.

Большую же часть времени посвящал боевой организации. Правда, долго не принимал непосредственного участия в проводимых ею операциях. Из-за этого люди, недоброжелательно относящиеся к нему, упрекали его в трусости. «Вопреки довольно распространенной легенде, – писала Ирена Панненкова, – Пилсудский лично долгое время не принимал участия в этих все же опасных акциях, ограничиваясь ролью законспирированного руководителя, отвечающего, разумеется, также и тем более за все ошибки своего руководства». И чтобы у читателя не было сомнений, сколь неблаговидным было его поведение, добавляла: «И снова разница в поведении по сравнению с руководителями русской «Народной воли» или Ирландии, таким, как ставший уже легендарным Коллинз[37]37
  Майкл Коллинз (1890–1922) – ирландский политический деятель, один из руководителей партии Шин Фейн, участник Дублинского восстания 1916 года. В декабре 1921 года подписал в Лондоне соглашение о создании Свободного Ирландского государства. В 1922 году – председатель Исполнительного совета, затем президент. Погиб в стычке с противниками соглашения с Англией.


[Закрыть], который сам лично осуществлял наиболее опасные акции, рискуя всегда больше других и находясь в первых рядах».

В отсутствии смелости руководителя боевой организации ППС вряд ли можно было упрекнуть. Тем не менее даже в кругу преданных Виктору боевиков, ряды которых таяли под ударами противника, нарастали сомнения, не слишком ли шеф иногда бережет себя. Пилсудский решил раз и навсегда покончить с такого рода подозрениями: взял на себя руководство последней крупной операцией боевой организации – нападением на почтовый поезд у Бездан под Вильно. В сентябре 1908 года с десяток боевиков не без трудностей выполнили задание, захватив более 200 тысяч рублей. Казалось, что теперь обидные для него разговоры исчезнут. Но легенда, как «белая», так и «черная», характеризуется тем, что оставляет без внимания невыгодные факты. Ведь оценки Панненковой относятся к 1922 году, то есть высказаны спустя более десяти лет после противоречащей им безданской операции. Перо, опущенное в желчь, руководствовалось своими законами.

Впрочем, то же самое происходило и с пером, погруженным в вазелин. В изложении сторонников Пилсудского безданская операция приобретала характер одного из важнейших событий революции. Ее представляли как самый крупный успех боевой организации ППС, особо подчеркивая прямо-таки гениальную подготовку, руководство и исполнение. Это лишь отдаленно напоминало подлинное развитие событий. И «добыча» была не такой уж большой, да и число участвующих в операции боевиков тоже. А в ходе ее были совершены серьезные ошибки. В частности, они сумели захватить только часть перевозимых денег. Неорганизованно проходил и отход боевиков. Сразу же после проведения операции боевой отдел, не до конца убежденный в правильном ее развитии, даже создал специальную комиссию для изучения возможных упущений. Однако обо всем этом спустя годы не хотели помнить. Поскольку это была единственная операция с личным участием вождя, биографы возвели ее на пьедестал, приукрашивая действительность в тех местах, где она чересчур отклонялась от идеала.

В годы революции имел место еще один факт, который серьезно повлиял на жизнь Пилсудского. На этот раз весьма личного характера. В мае 1906 года он познакомился в Варшаве с «товарищ Олей» – Александрой Щербиньской[38]38
  Александра Пилсудская (1882–1963) – урожденная Щербиньская, вторая жена Ю. Пилсудского. В 1903 году окончила торговые курсы в Варшаве. С 1904 года – член ППС, с 1906 года – член ППС– революционная фракция. С 1912 года служила в женском отряде Союза стрелков, одна из основательниц Общества опеки над политическими узниками. В годы войны работала в разведывательно-курьерском отделе 1 Бригады Польских легионов комендантом курьерской службы. С ноября 1915 по ноябрь 1916 года находилась в немецкой тюрьме.
  После освобождения участвовала в деятельности Лиги женщин и других общественных организаций. После смерти мужа политической роли не играла. В сентябре 1939 года вместе с дочерьми Вандой и Ядвигой перебралась в Англию. В 1960 году издала свои мемуары.


[Закрыть]. «Наша встреча, – вспоминала она спустя годы, – не имела никаких личных моментов; мы были двумя людьми, работающими во имя одного и того же дела, членами одной партии, и больше ничего. В моей памяти запечатлелась картина, когда в один из весенних дней пополудни мы стояли среди карабинов, между корзинами с браунингами, маузерами и боеприпасами, а я думала, что вижу человека, которого Сибирь не смогла сломить. Передо мной стоял мужчина среднего роста, широкоплечий, с тонкой талией. В его жестах было много изящества и элегантности, что, впрочем, он сохранил до конца жизни. У него была такая легкая походка, что казалось, будто он не идет, а плывет; как я позднее убедилась, он был прекрасным пехотинцем, даже самые тяжелые марш-бросоки переносил лучше тех, кто был более вынослив, чем он. Голова у него была небольшая, уши правильной формы, слегка остроконечные, прислушивающиеся, глаза глубоко посажены, умные, проницательные, серо-голубые. Живое лицо отражало чуть ли не каждую его мысль».

Потом их пути перекрещивались еще несколько раз. Более года их знакомство не выходило за рамки товарищеских отношений, хотя Пилсудский, вероятно, все больше эмоционально привязывался к ней. Он все чаще рассказывал Александре о своих планах и надеждах, преодолевая недоверие и скрытность, что имело довольно однозначный смысл.

Во второй половине 1907 года они встретились на более длительное время в Киеве. Пилсудский разрабатывал план ограбления банка, что должно было принести огромную сумму денег и тем самым решить материальные трудности партии. С изобретательностью, которой мог бы позавидовать любой взломщик, он намеревался устроить истопником в здании банка одного из конспираторов. Ибо котельная помещалась под сейфами и можно было с помощью форсунки попытаться пробраться к ним через дыру в полу. Вся операция требовала длительной подготовки, к которой была привлечена, в частности, и Александра. Теперь они встречались очень часто, прогуливаясь по приднепровским паркам. Во время одной из прогулок, как вспоминала Александра, ставшая позднее женой Маршала, «он сказал, что любит меня. Помню, что это признание удивило меня. До этого я считала его лишь идеальным товарищем, а тут вдруг произошло нечто неожиданное».

Можно понять, что это застало ее врасплох. Он был овеянным легендой руководителем партии, а она – начинающей подпольщицей. Ему было сорок лет, ей – двадцать пять. Время тоже не благоприятствовало идиллиям. В любую минуту им грозил арест с самыми суровыми последствиями. «Длительное время мы не изведали ничего такого, что считается основой счастливого супружества, – вспоминала далее Александра, – у нас не было ни дома, ни спокойствия, ни безопасности. Вместо этого – постоянная работа, нередко нужда, опасность и неуверенность в завтрашнем дне. Наша любовь выдержала все это и, что также важно, пережила позднее годы спокойствия и побед. Но пока мы должны были ждать. Первая жена не хотела давать развода».

Действительно, Мария не давала согласия на расторжение брака. Но, видимо, и Пилсудский не стремился к этому любой ценой. В письме к Александре в начале 1909 года он писал: «Моим стремлением с самого начала является, чтобы это или иное решение было принято совместно, как результат воли трех заинтересованных сторон, результат нередко весьма сложных чувств и мыслей, но единственно возможный в этих отношениях. Моя и твоя воля известны, воля третьей стороны до сих пор боролась, цепляясь за все, чтобы избежать единственно ясного и определенного результата. В этом случае я вынужден учитывать худшее положение женщины по сравнению с мужчиной. Я мечтаю о том, чтобы мы вместе могли пережить это трудное переходное время, которое, признаюсь, тоже чересчур затянулось. Повторяю, я убежден, что моя постоянная и настойчивая, хотя и не бурно выражаемая воля сделала свое, и я чувствую, что мы на правильном пути, что многое изменилось к лучшему для достижения общего согласия; свойственный этому кризис, по-моему, миновал, и дело идет теперь к более спокойной развязке».

Но для подобного оптимизма не было никаких оснований. Мария не соглашалась на развод до своей смерти в 1921 году. Поэтому поведение Пилсудского расценивается двояко: можно без всяких оговорок поверить в его аргументацию и восхищаться его джентльменским отношением к Марии, но можно позволить себе и некоторую долю критицизма. И, видимо, именно так следует поступить, поскольку объяснения любовницам, которые долго не могут стать женами, в основном плохо выдерживают тест на правдивость. Пилсудский, несомненно, хотел соединиться с Александрой, но не мог вместе с тем решиться расстаться с Марией.

Александра пыталась протестовать против сложившейся ситуации, в которой прежде всего соперница извлекала выгоды из так понимаемой лояльности. Это доказывает хотя бы одно из более поздних писем, в котором Пилсудский высказал многозначительную просьбу: «Хотя бы немного легкомысленности добавь к серьезным мыслям, хотя бы немного веселей смотри на ми, так хотелось бы видеть тебя смеющейся, искренне веселой, не с таким осунувшимся личиком, какое я недавно видел, не с такими глазками, готовыми расплакаться».

Итак, будучи сердцем с Александрой, Пилсудский по-прежнему вел семейную жизнь с Марией. Их супружество все заметнее портилось. Определенное влияние оказала на это трагедия, происшедшая летом 1908 года. От гнойного воспаления желчного пузыря умерла Ванда Юшкевич, девятнадцатилетняя дочь Марии от первого брака, к которой отчим был очень привязан. «Высокая и стройная, – вспоминал Михал Сокольннцкий[39]39
  Михал Сокольницкий (псевдоним – Черный Лешек) (1880–1967) – политический деятель, дипломат, историк, легионер, член ППС. В 1920–1922 годах – посол в Финляндии, в 1931–1936 годах – посол в Дании, в 1936–1945 годах – посол в Турции. Автор многих исторических работ по проблемам XIX века и мемуаров «Четырнадцать лет» (1936) и «Ансарский дневник 1939–1943» (1965). Умер в эмиграции.


[Закрыть], – чернобровая, как украинка, она была улыбкой и радостью дома». В частности, от этого удара Мария серьезно заболела, а вскоре перенесла тяжелейшую операцию. Эти обстоятельства не облегчали разговор о возможном разводе. Поэтому до самого начала войны они жили вместе, но их связывали лишь квартира и общее хозяйство.

Пилсудский мыслями был с Александрой, писал ей длинные письма, неизменно начинавшиеся словами: «Дорогая и любимая Оленька». По отношению же к Марии он становился все более сухим. «Она была, – вспоминал Леон Василевский[40]40
  Леон Василевский (1870–1936) – деятель и теоретик ППС, публицист, историк, дипломат, одна из известных его работ – «Очерки из истории ППС».


[Закрыть], – несомненно, незаурядной личностью. Способная, быстро ориентирующаяся, красноречивая, преданная делу, умела оказывать влияние на окружение, тем более что внешние данные, большое чувство товарищества и веселый нрав облегчали ей это. В Кракове она проводила время в непрерывном водовороте общения с людьми, с исключительным гостеприимством принимала знакомых, посещающих Зюка, вечера допоздна проводила в кафе и старалась никогда не покидать мужа, если это только было возможно. Вначале Зюк ходил вместе с ней в кафе, но затем начал бунтовать. Когда она хотела остаться в «Сецесии» или «У Михалика» дольше, иногда за полночь, Зюк в определенный момент вставал и шел одни домой».

Поводом для таких афронтов было, во всяком случае, не отвращение к кафе, как пытается внушить это Василевский. Этот якобы нелюдим в письмах к Александре с умилением и тоской вспоминал «трамваи, в которых мы вместе ездили допоздна, трактиры, в которых бывали, и т. д.».

Характерно, что друзья семьи, зная «о трагическом треугольнике», как называл эту ситуацию в письмах к Александре сам Пилсудский, явно симпатизировали Марии, не видя в ее поведении ни малейших поводов, обосновывающих измену супруга.