Текст книги "Пилсудский
(Легенды и факты)"

Автор книги: Дарья Наленч

Соавторы: Томаш Наленч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Я догадывался, что Маршал имеет в виду несостоявшуюся встречу с министром иностранных дел Пьером Лавалем, который как раз находился в Варшаве, а оттуда должен был поехать в Москву.

Я предложил наугад:

– А может быть, пан Маршал, пригласить Бека?

Маршал моментально успокоился.

– Да, да, да, Бека.

И затем снова начал гневаться, как бы за то, что мы раньше не додумались до этого.

Я соединился по телефону с квартирой министра. Отозвался ординарец:

– Пан министр на месте?

– Да, пан капитан, но у нас идет прием. Мы принимаем этого Лаваля.

– Ничего, пригласите пана министра к телефону.

Через минуту я услышал в трубке:

– Алло, это Бек.

Я представил суть вопроса, попросил, чтобы министр приехал сейчас же, – это, несомненно, немного успокоит Маршала.

– Хорошо, выезжаю.

Через несколько минут министр Бек был уже в Бельведере. Приехал, в чем был, то есть во фраке с какой-то лентой, при орденах. Покинул прием незаметно, чтобы не возбуждать каких-либо домыслов в связи с несостоявшейся аудиенцией Лаваля у Маршала. В Варшаве и так не было недостатка в сплетнях на эту тему.

Увидя входящего министра, в сыновних чувствах и привязанности которого Маршал был абсолютно уверен, Пилсудский весь засиял:

– Любимый, любимый Бек.

Бек наклонился к Маршалу и начал сообщение о беседах с Лавалем. Старался говорить свободно, силился даже выдавить из себя улыбку, но я видел, как у него дрожали губы.

Ночь с 10 на 11 мая была тяжелой. Успокоительный сон не появлялся. Маршал постоянно просыпался, бредил, говорил повышенным тоном, то звал адъютантов, то снова выгонял их, хотел пить, а получив напиток, не хотел его даже пригубить; то просил усадить его в больничную коляску, то снова уложить в постель, жаловался на неудобные подушки и снова начинал страшно сердиться на что-то, о чем мы не могли догадаться. Бедную, изнеможенную пани мы ни за что не могли упросить отдохнуть.

Адъютанты, хотя у нас и были смены дежурств, сидели вместе. Пани Пилсудская прислала нам черный кофе и вино. Постоянно присутствовал один из врачей, а генерал Роупперт заходил днем и ночью.

Пани держала дочерей в своей комнате; Маршал очень часто звал то одну, то другую, то сразу обеих. Бедные девочки! Бледные, подурневшие, почти онемевшие, с болью и, наверное, с тяжелым сердцем смотрели они на отца.

День родился и наконец появился в полном свете, а в Угловой бледная тень Маршала все металась бессильно в постели.

11мая

Уже раньше к пани обращался генерал Венява-Длугошовский, хотел чем-либо быть полезным, что-то сделать для Коменданта. Знал, что Маршал не выносил чужих лиц. «Посижу, – говорил он, – порассказываю анекдоты, – может быть, он хотя бы на мннутку и забудет о болезни». Встретив меня пару дней назад, также повторил это. Сегодня я позвонил ему и попросил: «Пан генерал, приходите». Когда он пришел, я пригласил его в комнату княгини Лович, а сам пошел в Угловую комнату. Маршал лежал на тележке. Был гораздо спокойнее, чем ночью и утром. Только днем он выглядел еще более осунувшимся, и это угнетало.

– Пан Маршал, пришел Венява, может ли он войти?

Маршал смотрел на меня невидящим взглядом и ничего не отвечал.

Я снова спросил.

В глазах Маршала вспыхнула какая-то искорка, а на губах появилась бледная, слабая улыбка.

– Венява… – прошептал он.

Мне показалось этого достаточно, чтобы привести Веняву.

Вид изменившегося лица Маршала, по-видимому, произвел на генерала Веняву потрясающее впечатление, поскольку вместо того, чтобы рассказывать веселые истории, он молча застыл на месте, поглядывая с ужасом на тень своего Коменданта. Я, ежедневно наблюдая прогрессирующую болезнь, менее ощущал изменения, но человек, который не видел Маршала почти два месяца, должен был быть потрясен. Никогда не забуду выражения отчаяния в глазах бедного генерала.

Какую-то минуту Маршал смотрел на него, как на чужого. Я думал, что, может быть, он его уже не узнает. Но нет… Скоро его лицо прояснилось:

– Венява…

Генерал уже опомнился. Щелкнули каблуки. Оживилось лицо.

– Слушаю, Комендант.

Тем временем неожиданно Маршал задумался. Я знал, что в последнее время путалось в его мыслях, поэтому без труда догадался, что он имеет в виду.

– Пан Маршал все еще думает о Лавале и французах.

– Да, именно.

Венява, казалось, уже полностью восстановил равновесие.

– Комендант, не надо ни о чем беспокоиться. Юзеф {Бек} там уже занимается ими. Видимо, он уже обо всем Вам докладывал.

Маршал с трудом шевельнулся.

– Да, докладывал. Ведь это его обязанность.

Генерал Венява начал что-то рассказывать. Маршал лежал неподвижно и только время от времени улыбался. В какой-то момент его голова съехала в сторону. Я поднял подушку, поправил на ней голову. Маршал посмотрел на меня и сказал:

– Дорогое дитя…

Это были последние слова, с которыми обратился ко мне Маршал Пилсудский.

За прахом матери

Последней волей Маршала Пилсудского было перенесение в Польшу праха его матери, покоившейся в местности Сугинты в Литве. Мне выпала честь исполнить это желание. Министр Бек дал распоряжение послу в Риге Зигмунту Бечковичу[232]232
  Зигмунт Бечкович (1887—?) – политический деятель, юрист и дипломат. С 1933 года – посол в Риге, после смерти Ю. Пилсудского – сенатор.


[Закрыть], чтобы он поговорил по этому вопросу с литовским послом. Как известно, в то время между Варшавой и Ковно не было непосредственных дипломатических отношений, и необходимо было воспользоваться таким кружным путем[233]233
  Город Каунас (Ковно) явлился столицей буржуазной Литвы после захвата Пилсудским Вильнюса (автономная республика Центральная Литва). Этот конфликт Польши и Литвы привел к тому, что дипломатические отношения между ними не были установлены.


[Закрыть]. После нескольких дней размышлений пришел ответ: «Литовское правительство не возражает против того, чтобы капитан Мечислав Лепецкий в сопровождении Чеслава Каденацы {сын старшей сестры маршала Пилсудского – Зофьи} прибыл в Литву для проведения эксгумации останков Марии Пилсудской (ур. Биллевич)». Поскольку возникли сомнения, смогу ли я пребывать на территории Литвы в офицерском мундире, снова был послан запрос в Ригу. Ответ был положительным, но сразу же на следующий день литовское правительство отменило разрешение, беспокоясь, что возможна «порча этого мундира людьми, недоброжелательно относящимися к Польше». В итоге я поехал в гражданском.

В Ковно мы приехали на автомобиле через Ораны и Алитус (Олиту), прибыв на место в конце мая 1935 года. В это время в Ковно находился пан Тадеуш Кательбах[234]234
  Тадеуш Кательбах (1897–1978) – корреспондент «Газеты Польской» в Каунасе.


[Закрыть], корреспондент «Газеты Польской», исполнявший роль польского дипломатического агента. Вместе с ним мы нанесли визиты: министру внутренних дел Ионасу Рустейко, а также его заместителю. Оба сановника бегло говорили по-польски, и в нашей беседе не было потребности в каком-либо другом языке или же в переводчике. Нас приняли с пониманием, но холодно, так, что это не делает чести литовскому гостеприимству. Пан Каденацы, как член семьи Пилсудских, нанес протокольный визит во дворец президента республики, оставил запись в Книге гостей. После выполнения всех формальностей на третий день пребывания в Ковно мы направились в Сугинты. Нас сопровождали пан Кательбах и Казимеж Нарутович – брат президента Габриеля Нарутовича, землевладелец в Жмуди. После обеда мы покинули Ковно и накануне прибытия в Сугинты провели ночь в гостевой комнате семейства Бжозовских. Старопольская атмосфера этого благородного двора, где лучшие рыцарские традиции переплетались с традициями польской мартирологии последних полутора веков, зримо показывали, какой все еще оставалась Литва.

В Сугинты мы прибыли 1 июня в восемь утра. Литовские власти встретили нас у местного костела. На кладбище начальник повята заявил на хорошем польском языке, что он находится здесь в качестве ассистента, а не представителя власти. У старательно ухоженной могилы матери Маршала Пилсудского собралась многочисленная группа представителей всех польских обществ в Литве, ближайшего земства, значительной группы представителей польского населения из Ковно.

Ксендз Адольф Бельски, седой старичок, взволнованный пожертвованием тысячи литов на нужды костела, старался, чтобы церемония получилась как можно более торжественной. Литовец произнес как у могилы, так и в костеле польскую проповедь, чем возбудил живую благодарность собравшихся поляков.

Акт эксгумации был произведен между 9.30 и 11.30, после чего останки были помещены в тот же металлический гроб, в котором тело Маршала перевозилось из Варшавы в Краков…

Перенесение останков из Сугинт к польской границе отмечалось необычайной торжественностью. Длинная вереница автомобилей, возглавляемая автомобилем академической корпорации Лауда, движущимся с развернутым флагом, перевязанным лентой, тянулась через тихие литовские деревушки, – как будто отдаленным эхом напоминая подобные траурные церемонии в Варшаве и Кракове.

На границе колонна литовских поляков задержалась. Ноющая рана – литовская граница – стояла между ними и плотными рядами польских войск, молча отдающих честь.

* * *

Как известно, останки Марии Биллевич-Пилсудской вместе с сердцем Маршала были погребены на кладбище Росса в Вильно под надгробной плитой с волнующей надписью «Мать и сердце сына».

1 сентября 1939 года я спросил пани Пилсудскую, не стоит ли перенести сердце из Вильно.

– Пусть будет среди солдат, пусть им поможет защищаться, – ответила она.

«Человеческое лицо истории»

Юзеф Пилсудский (1867–1935) – сложная и противоречивая фигура.

В переживаемый сегодня нашими народами переломный исторический момент в обеих странах резко возрос интерес к истории в целом, а к событиям начала века, 20-м и 30-м годам в особенности. В этих условиях советские и польские историки работают над прояснением так называемых «белых пятен», вокруг которых, как отмечал Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, «порой складываются представления, основанные больше на эмоциях, чем на строгом научном знании.

Путь к истине здесь один – исследование фактов, спокойное сопоставление точек зрения, научные дискуссии.

Историю переиграть невозможно, но из нее можно и нужно извлекать уроки» [235]235
  Правда, 1988, 12 июля.


[Закрыть].

Эта работа требует преодоления однозначности оценок, воссоздания многоцветной картины прошлого, освещения не только проблем, но и фигур умолчания, в том числе и личности Юзефа Пилсудского. Именно этот пробел в знаниях советского читателя должна восполнить предлагаемая книга.

Миф о Юзефе Пилсудском прочно вошел в историческое сознание поляков. «Больше всего проблем существует из-за легенды о Маршале, которая, как и прежде, жива в нашем обществе, – пишет современный польский автор Е. М. Новаковский. – Поляки, так бурно живущие историческими мифами, не любят, когда смывают позолоту даже тогда, когда, счищая ее, стоят на совершенно объективных позициях»[236]236
  Nowakowski Е. М. Mit Marszalka. – Tygodnik Polski, 1985. R. 4. N 20. S. 12.


[Закрыть].

Еще более оживился никогда не утихавший интерес польского общества к этой личности в наше время. На страницах польских газет и журналов, и не только научных, развертывается полемика об исторической роли Пилсудского. Его политический портрет, лидерство в ППС, возникновение мифа вокруг и около этого имени, его деятельность с середины 90-х годов прошлого века до середины 30-х годов нашего столетия, тесно связанная с польской историей, – вот далеко не полный перечень проблем, привлекающих внимание как специалистов, так и публицистов, литераторов, широкие круги общественности. Сталкиваются противоположные взгляды, возрождаются старые легенды, созданные в свое время пилсудчнковской пропагандой о Пилсудском как истинном социалисте, демократе и величайшем политике Польши на протяжении всей ее истории, в полный голос звучат и негативные оценки его деятельности. О повышенном интересе сегодняшних соотечественников Маршала к его личности говорят и данные проведенного в Польше в 1986 году социологического опроса, согласно которым Пилсудский занимает первое место среди наиболее известных поляков прошлого и настоящего. Небезынтересно, что в 1988 году даже было создано общество памяти Пилсудского. Таков поток информации о Ю. Пилсудском, хлынувшей на польское общество в 80-е годы.

С исторической дистанции прожитых лет и накопленного опыта всматриваются поляки в сложную фигуру человека, ставшего диктатором Польши, и разобраться в этой политической судьбе, всплетенной в историю народа, помогает написанная историками Дарьей и Томашем Наленч его биография.

Важной заслугой польских авторов является их попытка спокойно и без пристрастия проанализировать эмоции, груз которых лежит на имени Пилсудского. Читая эту книгу, мы сможем увидеть его роль как в истории, так и в самосознании польского народа, лучше понять прошлое народа, так сильно волнующее его сегодня, народа, судьба которого всегда была и остается тесно связана с нашей историей.

На жизни и деятельности, на личности Пилсудского, как в осколке от масштабного зеркала истории, четко отразилось бурное время, переживаемое Европой тех лет, особенно богатые войнами и революциями первые десятилетия нашего столетия, ставшие поворотными в развитии польских земель. В свою очередь, его личность и мировоззрение, характер влияли на формирование межвоенной истории Польши, поскольку в возрожденном в 1918 году польском государстве он обладал властью, ставшей с мая 1926 года неограниченной. Поэтому понимание всех разворотов этой политической судьбы возможно только на широком историческом фоне. А время действия героя книги Д. и Т. Наленч было очень непростое и разнообразное. В нем, не вдаваясь в детали, можно сразу увидеть три периода.

В первом из них местом действия являлись разобщенные польские земли.

Насильственно разделенный в конце XVIII века польский народ развивался в рамках сразу трех различных и могущественных, с абсолютистской формой правления держав: Австро-Венгрии, кайзеровской Германии и царской России.

В отдельных частях польских земель в XIX веке, где раньше, где позже, утверждался капитализм. До сих пор в польской историографии ведутся споры о том, как оценивать с точки зрения развития угнетенной нации прошлое столетие. Главным же нам в данном случае представляется одно – сохранение национальной самобытности в таких сложных условиях было заслугой всего народа. Тем более важной заслугой, если вспомнить о том, что в последние десятилетия XIX века этот народ подвергся усиленной германизации и русификации, вызывавшим его активное противодействие, вплоть до тайного обучения в подпольных польских школах.

Процесс превращения польского народа в буржуазную нацию шел под национальными лозунгами. Развитие капитализма и создание новой социально-классовой структуры, распространение культуры и просвещения, рост общественной активности масс – все это способствовало формированию самосознания польской нации.

Национально-освободительные восстания, носившие по преимуществу шляхетский характер, обогатили поляков осознанием зависимости решения польского вопроса от складывания международной ситуации. К рубежу XX века идея восстановления собственного независимого государства охватила уже широкие слои польского общества, став волей народа. При этом, конечно, имеется в виду, прежде всего, политически активное большинство нации.

В результате утвердившегося мирным путем капитализма во всех трех частях Польши государственный строй, сохранив феодальные реликвии – власть монархов, сословность, бесправие трудящихся и национальный гнет, приобрел и новые буржуазные черты: представительные органы, легальные и нелегальные политические партии, общественные организации и профессиональные союзы.

В рамках такой эклектичной политической системы главной действующей силой в польских землях стали партии, в основе образования которых оказалось не только социально-классовое деление общества, но и идея христианской солидарности, приверженность католическим традициям, а также решение вопроса о том, каким путем идти к национальному освобождению: ориентироваться ли на помощь России или Австро-Венгрии и Германии, или же идти самостоятельно. Прибавим к тому же своеобразный характер польских политических сил Галиции, или Королевства Польского или прусских земель.

Во всей политической многоликости польского общества единственной общей идеей для всех почти партий была идея национальной независимости. А ведь именно она составила основной политический багаж Пилсудского.

Мифологизация его личности была в непосредственной связи с «неповторимой атмосферой», царившей в польских землях с началом первой мировой войны. Надежды на обретение в ее результате свободы, несмотря на свою иллюзорность в условиях разгоревшейся империалистической бойни за передел сфер влияния, охватили все польское общество – от консерваторов до радикалов. Следует отметить, что опасения братоубийственной войны, когда поляки оказались подданными обеих воюющих сторон, еще более усиливали необходимость консолидации нации, способствовали усилению национально-освободительных тенденций.

На польских территориях разворачивался театр крупных военных действий или они были непосредственным тылом для армий. В экстремальной по существу ситуации поляки, настроенные на вооруженную борьбу за независимость в благоприятных, как им казалось, для этого условиях начавшейся войны между угнетавшими их державами, ощутили потребность в вожде. Понимая это, многие политические деятели способствовали созданию такого образа в лице Юзефа Пилсудского, и по сути своей чрезвычайно сложное явление мифологизации его личности только отчасти было стихийным и произвольным. На основании фактического материала и мемуаров Наленч убедительно показывают, что рождение легенды вокруг его имени было в большей степени результатом сознательной пропаганды. Ведь в 1914 году Пилсудский и не мог быть широко известен, поскольку его конспиративная деятельность как лидера ППС и организатора тайных вооруженных формирований исключала возможность популярности, а как создатель польских стрелковых подразделений под эгидой Австро-Венгрии он если и был известен, то только в Галиции. Поэтому включение в начале войны машины культа его личности было прежде всего делом его соратников.

Выбор был достаточно удачным. Ответ на вопрос, почему именно он смог стать необходимым героем, мы видим в богатой к тому времени самыми разнообразными событиями жизни Пилсудского: случайная связь с народовольцами, ссылка в Сибири, лидерство в ППС, арест, побег из тюрьмы, конспиративная деятельность, руководство сформированными им польскими вооруженными подразделениями. На основании такой жизни люди разных политических взглядов создавали, каждый по-своему, образ вождя. Как подчеркивает Наленч, «богатая и таинственная биография Пилсудского давала широкие возможности для различного рода интерпретаций». Немаловажным являлось также и то, что Пилсудский соответствовал данной роли, поскольку был человеком действия, военачальником польских формирований, как легальных так и конспиративных. «Политические программы, концепции интересовали Пилсудского постольку, поскольку могли пригодиться в практической деятельности», – пишет Е. М. Новаковский, предлагая убедиться в том, что он был теоретик никакой, на основе изучения его писем, статей и т. п., изданных в десяти томах.

В этом его, так сказать, «теоретическом наследии» недостает какой-либо более или менее стройной концепции[237]237
  Nowakowski Е. М. Op. cit. S. 12.


[Закрыть].

Эмоционально-психологический настрой польского общества на «героя», послуживший основой создания культа личности Пилсудского, во многом определил его популярность последующего времени, что выразилось прежде всего в том, что с этим именем стали связываться надежды на освобождение. «Кроившейся на вырост славе» Пилсудского в объективной реальности соответствовала его деятельность по формированию и руководству польскими стрелками, а потом входившими в австрийскую армию легионерами.

С точки зрения международной постановки и решения польского вопроса акции стрелков и легионеров ожидаемых результатов не принесли. Единственной уступкой со стороны центральных держав, на которые ориентировался Пилсудский, был Акт от 5 ноября 1916 года, на основе которого было создано непопулярное в народе правительство, находившееся под немецкой опекой. К тому же на появление этого Акта решающее влияние оказало развитие военных действий на фронте: наступление русских на Волыни и явное падение военного престижа Австро-Венгрии, требовавшее укрепления ее армии польскими силами.

Необходима оценка вооруженных подразделений и с военной точки зрения. На основе подробного анализа численности и состояния войск Австрии, России, Германии, Англии и Польши польский историк М. Гертых аргументированно показал, что польские легионы Пилсудского военного значения не имели[238]238
  Gierlych М. Dmowski – Piłsudski. – Lad, 6, 10, 11 1985.


[Закрыть]. Многие польские авторы придерживаются того же мнения. Так, например, К. Дживановский даже пишет, что идея легионов потерпела фиаско и что хуже того – легионы были ошибкой[239]239
  Przegląd powszechny, 1985, № 9.


[Закрыть].

Подтверждением вывода М. Гертыха является то, что вошедшая в историю легионов как наиболее значительное сражение битва на Волыни под Костюхновкой (июнь 1916 г.) закончилась тяжелым, с большими потерями поражением австрийской армии, в том числе и польских легионов.

Таким образом, объективно реального значения для независимости Польши акции стрелков и легионеров не имели и даже не могли иметь. В то же время последствия военной деятельности Пилсудского были заметными для дальнейшей польской истории. Почему так произошло?

Идея восстановления независимого польского государства была понятна многим в силу ее близости традиции польских восстаний, поэтому базой для формирования сторонников Пилсудского были достаточно широкие слои общества. Тем более что акция стрелков, как подчеркивает польский автор А. Фришке, совпала с оживлением патриотизма и сильным идеологическим течением, особенно среди интеллигенции, в целях реабилитации польской традиции романтизма и независимости[240]240
  Friszke A. Piłsudski Wiéz. Warszawa, 1985, 5/6. S. 139.


[Закрыть].

В дальнейшем, в годы войны, уже работала пропагандистская машина культа его личности и идей, что играло немаловажную роль в привлечении людей. Тем самым имя Пилсудского становилось известным во всех польских землях, а число его сторонников росло и консолидировалось в сложный социальный организм – лагерь пилсудчиков. Сказать только, что они выражали мелкобуржуазные взгляды, значит почти ничего о них не сказать.

Пилсудчиками были прежде всего стрелки и легионеры, то есть военные люди, а современная социология только начинает исследовать такой трудноподдающийся изучению социальный организм, как армия. О ретроспективной же социологии можно только мечтать. Политические взгляды большинства из них выражались, если слегка упростить проблему, в полной уверенности в правильности решений Пилсудского. Именно перекладывание задачи политического мышления на пользующегося безусловным доверием вождя, что облегчало существование, было свойственно пилсудчикам.

Если не отказываться от принципа альтернативности в изучении истории, то можно со всей очевидностью сказать, что не будь ни Пилсудского, ни его легионеров, все равно в ноябре 1918 года мечта о независимой Польше стала бы реальностью, что подтверждает сам ход событий в польских землях, освобождение которых от немецких оккупантов началось осенью. В это время сам Пилсудский являлся «магдебургским узником», а большинство его легионеров все еще были интернированы. Однако полностью отрицать их влияние на решение польского вопроса мы не можем.

Вооруженные подразделения поляков стали активными выразителями стремления народа к независимости, которое в условиях войны нельзя было не учитывать при формировании европейской политики. А ведь вместе с сохранением самобытности польской нации активная воля народа к освобождению являлась необходимым, хотя и недостаточным в той международной обстановке условием восстановления собственной государственности.

В результате такого сложного сплетения объективных и субъективных реальностей Пилсудский в годы войны стал символом стремления поляков к независимости. Однако в силу причин исключительно субъективного характера, убедительно раскрытых в этой книге (сильные романтические традиции в польском обществе, эмоционально-психологический настрой на культ героя, пропаганда пилсудчиками вождя и его идей), большинство поляков символичность личности Пилсудского, как и акции его стрелков и легионеров, не осознавало. Именно ему присваивалась главная роль в приближении независимости. Тем более что объяснение освобождения Польши гением великого соотечественника Пилсудского было понятнее и приятнее польскому сердцу.

Субъективно-психологическая атмосфера польского общества, способствовавшая возвеличиванию Пилсудского, аргументированно представлена в книге Д. и Т. Налеyч. Во многом культ Пилсудского основывался на эмоциях, чувствах поляков, а сложившийся на этой основе стереотип мышления действовал уже сам по себе и имел ощутимые последствия для дальнейшей политической судьбы Пилсудского, игравшего заметную роль после того, как в ноябре 1918 года почти все партии выступили за передачу ему власти в польском государстве, создававшемся в благоприятный исторический момент, обусловленный кардинальными переменами в европейских международных отношениях. Только революционный 1917 год в России продвинул решение польского вопроса. Февральская буржуазно-демократическая революция открыла перспективу независимой Польши. В дальнейшем под влиянием идей Октября в Центральной и Юго-Восточной Европе складывалась новая ситуация. Нараставший подъем революционной и национально-освободительной борьбы, рост антивоенных выступлений в воевавших странах – все это были проявления процесса, начатого в 1917 году в России и ознаменовавшегося осенью 1918 года революциями в Австро-Венгрии и Германии, процесса, определившего исход войны не в пользу Центральных держав и изменившего облик Европы. В этих условиях восстановление польского государства стало неотвратимым.

В такой исторический период развития польских земель сложились легенда и судьба Пилсудского.

Второй период польской истории, рассматриваемый в книге, связан со становлением буржуазного парламентаризма, в рамках которого функционировало до мая 1926 года возвращенное на карту Европы польское государство.

Возродившаяся Речь Посполитая изначально была отсталым, со значительными пережитками феодализма, особенно в деревне, с преобладанием крестьянского населения, среднего уровня капиталистического развития государством, созданным к тому же из трех разрозненных частей с отличающимся социально-экономическим и политическим обликом каждой из них. Необходимый процесс унификации всех польских земель осложнялся тем, что определивший советско-польскую границу Рижский мир 1921 года означал образование многонациональной Польши, поскольку в ее состав вошли Центральная Литва, Западная Украина и Западная Белоруссия.

Осуществление мечты поляков о независимости не разрешило социальные проблемы, как в это верили многие наивные души. Острота классовых противоречий требовала серьезных преобразований. Уровень радикализации трудовых масс в создававшейся в революционной части Европы Польше был высоким.

Манифест Люблинского правительства, образованного 7 ноября 1918 года на освобожденной от немцев польской территории, обещая глубокие социально-экономические преобразования, удовлетворял чаяния многих, снимая тем самым в некоторой мере накал классовой борьбы. Однако выступавшее от имени рабочих и крестьян правительство уже 10 ноября отдало власть в руки Пилсудского, от которого как от Начальника государства с этого момента стало зависеть многое. Пилсудский же классовыми категориями не мыслил, экономикой не интересовался, и проведения последовательных преобразований было и невозможно от него ожидать, тем более что капиталистический строй его вполне устраивал – увлечение социализмом осталось в прошлом.

Пилсудский был прежде всего политиком: четко зная, чего хотел, всегда настойчиво добивался своей цели – независимой и сильной Польши во главе с собственной персоной.

«Раскрывая пропорции между его личными мотивациями и общественными делами, вопросами большой политики», авторы показывают, как в рассматриваемый период Пилсудский боролся за власть, опираясь на своих сторонников и на сложившуюся также в годы войны популярность собственного имени. Его противником был Сейм, с которым многие поляки связывали свои надежды на радикальные преобразования.

Представлявшие партии депутаты обладали в то же время значительной свободой, являясь, согласно конституции 1921 года, представителями всей нации. Такая их двойственность еще более усиливала разноголосицу мнений, осложняя тем самым первые робкие шаги буржуазного парламентаризма в Польше. К тому же многочисленные партии, имевшие в Сейме право голоса, с образованием государства только начали превращаться из кадровых в массовые.

Отсутствие единства в лагере буржуазии, в крестьянском и рабочем движении, радикальные настроения широких масс, существование тайных организаций, продолживших традиции конспиративных вооруженных польских формирований пилсудчиков, имевших через их членов влияние на многие партии, а также масоны – все это существеннейшие штрихи к сложной политической жизни межвоенной Польши. Тем не менее утвердить свою единоличную власть в парламентарной республике Пилсудский не мог в принципе, хотя и пытался это сделать. В результате он решил временно отойти от политики, а в дальнейшем ничего иного, чем обыкновенный государственный переворот, придумать не смог.

Майский переворот 1926 года изменил существо внутриполитического устройства Второй Речи Посполитой, оставив без изменения буржуазно-парламентарную форму функционирования государственной власти. Интересно, что широкие круги польского общества еще какое-то время питали иллюзию демократического развития страны. В действительности же установился антидемократический режим личной власти. С 1926 года Пилсудский стал диктатором Польши. В таких новых исторических условиях развивались исторические события, рассмотренные в последней главе книги.

Дарья и Томаш Наленч – профессиональные историки, авторы ряда работ по началу XX века и межвоенной истории Польши. Это вторая аналогичная по форме их совместная работа. Тема первой – положение рабочего класса в конце XIX – начале XX века. Причем оба произведения отличаются пониманием конкретно-исторической действительности в связи с эмоциональнопсихологической атмосферой в польском обществе тех лет.

Думается, что такой пласт истории представляет широкий читательский интерес. Тем более что для советской исторической литературы это непротоптанная тропинка, привлекающая в сегодняшнее время придания «человеческого лица истории» внимание многих.

Интерес к личности и ее месту в историческом процессе – вот главная забота наших авторов. В случае же, когда в поле зрения крупный политический деятель, более выпукло и четко видится взаимосвязь человека и истории. В судьбе и политическом портрете Пилсудского нашло отражение его время, а во влиянии на конкретноисторические события польской истории тех лет проявилась, в свою очередь, его личность.