Текст книги "Восьмая могила во тьме (ЛП)"

Автор книги: Даринда Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Сомневаюсь, что вам захочется узнать правду.

Она наклонилась ближе:

– А если все-таки захочется, расскажете?

– Скорее всего нет. Некоторые вещи лучше не знать, – натянуто улыбнулась я и мастерски сменила тему: – Между прочим, я поражена, что вы были замужем. Оказывается, я многого о вас не знаю.

– Кто бы говорил! Вы раскрываете дела едва ли не сверхъестественными методами, а до сих пор так и не рассказали, как вам это удается.

Я глянула на голое запястье:

– Только посмотрите, который уже час!

– Чарли…

– Нам надо готовиться к свадьбе, правда, Кук?

Всклокоченная Куки кивнула, а я потащила Кит мимо Рейеса к парадной двери. На дорожке уже припарковались два фургона. Один – из ресторана, второй – от флориста. На крыльце стоял Джонни, засунув одну руку в карман и держа бутылку воды в другой. Увидев нас, он выпрямился.

Мне все еще с трудом верилось, что Кит была замужем. Мало того, я уловила вспышку чувств, когда она снова увидела Уотерса. Карсон была до сих пор влюблена в своего бывшего. Интересно, стоит ли ей говорить, что он тоже до сих пор ее любит?

Уотерс повернулся к нам, но Кит заговорила с Куки:

– Прошу прощения. Я не хотела мешать вам в такой день.

– Я вас умоляю! – отмахнулась Кук. – Мы тут месяцами взаперти. Потихонечку с ума сходим.

Пока Карсон не умчалась, я быстренько ее обняла и прошептала на ухо:

– Вечером позвоню и дам знать, жива она или нет.

Кит кивнула, видимо, решив не спрашивать на глазах у Джонни, как именно я смогу это выяснить. Отпустив ее, я добавила:

– Сделаю все, что в моих силах. Обещаю.

– Не сомневаюсь.

А вот Джонни, похоже, ее уверенности не разделял. Но ему хватило вежливости извиниться за свое поведение:

– Извините, что вышел из себя.

– Ничего страшного. Вы расстроены. Я все понимаю.

Он кивнул. Наверное, был рад тому, что я не стану писать на него жалобу.

Помахав агентам на прощание, мы с Куки бросились обратно и торопливо закрыли за собой дверь, пока Бог и все его создания не увидели нас в халатах. Рейес уже был рядом, и Куки, в которой вдруг проснулась совесть, попыталась пригладить волосы. По-моему, проще приручить ураган.

Муж обнял меня за талию, и я прижалась к нему, купаясь в родном тепле.

– Ты его видел?

Перестав наконец сверлить взглядом дверь, Рейес вопросительно изогнул бровь.

– Мистера Вонга, – объяснила я. – Он здесь.

Судя по тому, как приподнялся уголок красивых губ, для Рейеса это не было новостью.

– И давно он тут?

– С сегодняшнего утра. Ты это чувствуешь?

– Что именно?

– Сдвиг энергии. – Рейес посмотрел туда, где висел мистер Вонг, хотя с того места, где мы стояли, видеть моего соседа мы не могли, потому что нас разделяла несущая стена. – Я все думаю, что он здесь делает.

– И я.

– И я того же мнения, – вставила Куки, не зная, что делать с руками.

На этот раз, взглянув на нее, я не сдержалась и громко расхохоталась.

– В чем дело? – в панике спросила она, снова пытаясь усмирить космы. – Я готовлюсь к свадьбе. В чем проблема?

Я подошла ближе и подарила ей одно из своих трахеедробительных объятий.

– В тебе. Ты наша большая проблема.

– Думаю, двое из трех стоящих здесь людей с тобой не согласятся, – возразила Куки и смяла мне трахею в ответ.

Монастырь впустил очередного гостя. В фойе на цыпочках, спиной к нам, вошла Джемма и тихонько закрыла за собой дверь. Моя белокурая сестра уже принарядилась для свадьбы. Зеленовато-голубое коктейльное платье, ботильоны в тон. Вот только на лице сидели огромные солнцезащитные очки, в которых она, конечно же, совсем не смахивала на насекомое. Блестящие локоны были собраны в «конский хвост». В детстве Джемма обожала единорогов, но, по-моему, сейчас с этой любовью был явный перебор.

– Чем вы тут занимаетесь? – шепотом прошипела сестра, причем я могла поклясться, что она не выговаривает некоторые звуки. – Куки, тебе через полтора часа замуж выходить. Почему ты торчишь внизу? Еще и в халате! А с волосами что?! – Она в ужасе уставилась на голову Куки, но потом резко сменила линию поведения. – Хотя… если это и есть твоя прическа, то все супер. Мне нравится. Тебе очень идет.

Я опять рассмеялась, и Джемма, прижав к губам указательный палец, протяжно зашипела:

– Ш-ш-шшш!

Ей-богу, я бы поняла намек и покороче.

– У тебя похмелье, что ли? – разобиделась я. – Сколько ты вчера выпила?

– Не знаю. Сбилась со счета на третьем бокале. А может, на двенадцатом. Точно не помню.

Моему возмущению не было ни конца ни края.

– О чем ты вообще думала? Зачем так напиваться, если прекрасно знаешь, что на следующий день у нас свадьба?

– Не хотела отставать от Куки.

– Ты умом тронулась?!

Джемма привалилась к двери и опять на меня шикнула.

– Куки – эксперт по части выпивки. Последний, кто пытался ее перепить, месяц в гипсе провалялся.

– Только потому, – решила заступиться за себя Куки, – что некто по имени Хосе Куэрво[2]2
  «Хосе Куэрво» – марка текилы.


[Закрыть] убедил чувака в том, что тот умеет летать. Я тут вообще ни при чем.

Но Джемма не слушала:

– Так что с прической?

– Джемма, она не станет выходить замуж в таком виде.

– Слава богу! Я уже испереживалась, – выдохнула сестра и прижала к груди ладонь, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, а потом принялась подталкивать нас к лестнице: – Ну все, а теперь пошли, пошли, пошли! У нас куча дел!

Я повернулась к Рейесу и в шутку заявила:

– Уж точно больше, чем у некоторых.

По мне, так пусть хоть голым на свадьбу идет. Правда, вряд ли дяде Бобу это понравится так же, как нам с девчонками.

Прижав меня напоследок, Рейес отпустил нас на подвиги.

– Где Дениз? – спросила я на ходу.

Меня вовсе не волновало, куда запропастилась мачеха, но хотелось подготовиться к ее торжественному появлению. От этих ее театральных выходов на сцену всегда подташнивало.

– На улице, – ответила Джемма. – Раздает приказы декораторам.

– Класс. Лишь бы держалась от меня подальше.

Уперев руки с наманикюренными пальцами в бока, Джемма укоризненно вздохнула:

– Чарли, ты должна пообещать, что ради Куки и дяди Боба сегодня не будешь ругаться с мамой.

– Чего?!

Да как она вообще могла такое ляпнуть? Неужели совсем мне не доверяет?

Выражение лица Джеммы ни на йоту не изменилось, и я сдалась. Моей сестре явно светит стать одной из тех строгих мамаш, которых боятся и тайком обсуждают все дети на площадке.

– Ладно, как хочешь. Я буду запредельно милой и вежливой. Пока не закончится свадьба. Как только кольца окажутся на пальцах, каждый сам за себя. В том числе и злые мачехи.

Джемма закатила глаза:

– Вам обеим просто позарез нужно походить на групповую терапию.

– Еще чего! – взбеленилась я. – За последние восемь месяцев эта женщина у меня уже в печенках сидит.

Дениз приезжала в монастырь несколько раз в неделю. И каждый раз у нее был новый повод. То она заметила, что у нас кончилась жидкость для мытья посуды, то просто хотела узнать, как у меня дела. Когда папа познакомился с Дениз, она работала медсестрой в педиатрии, и этот факт, видите ли, позволял ей вторгаться в мою драгоценную частную жизнь и заваливать меня вопросами. Как я себя чувствую? Какое у меня давление? Принимаю ли я витамины, которые она привезла? Не отекаю ли в конце дня? За всю мою жизнь она никогда не оказывала мне столько внимания. А если я и появлялась на ее радаре, то неспроста. Чтобы всего лишь на меня взглянуть, у Дениз всегда имелась веская причина. Наверное, не сглаживай папа острые углы, причиной которых становились заскоки и причуды Чарли Дэвидсон, бедняжке Дениз не к кому было бы обратиться. Видимо, вариант поговорить со мной она вообще не рассматривала.

– Ей одиноко, Чарли. – Джемма вся превратилась в сплошное сочувствие.

– Так пусть страдает от одиночества у тебя дома.

– Я работаю. А в офисе она мне всех клиентов распугает.

– Значит, здесь ей распугивать призраков можно? У меня, между прочим, тоже есть клиенты.

– Чарли, сейчас ей очень плохо.

– Я знаю. Чувствую ее печаль. Каждый раз, когда она появляется, я думаю только о папе, и от этого сердце кровью обливается. Пока она будет сюда приезжать, мое сердце так и будет валяться в осколках.

– Может быть, ее сердцу тоже нужна помощь?

– Однозначно. Но мне плевать.

– Не верю.

– А ты поверь. И вообще, как ты можешь ее защищать после всего, через что она заставила меня пройти?

– Может быть, ей необходимо твое прощение. Она знает, что поступила плохо.

– Поступила? – переспросила я, с каждой секундой раздражаясь все сильнее. – Ты так говоришь, будто она совершила один-единственный проступок. Плохо было все, что она делала, Джем.

Над Джеммой Дениз тряслась, как курица над яйцами. А со мной даже не пыталась сблизиться. Я получала только угрюмые мины и постоянные докапывания. Любая мать, родная или нет, которая пытается упечь дочь в психушку только за то, что та отличается от других детей, не заслуживает любви. Но я старалась. Годами из кожи вон лезла, чтобы быть похожей на Джемму. Чтобы хоть немного понравиться Дениз. Однажды я два дня готовилась к тесту по правописанию, чтобы получить «пятерку». Надеялась, что дурацкая бумажка окажется на холодильнике рядом с тестом Джеммы. Получив долгожданную оценку, я так радовалась, что всю дорогу от автобусной остановки бежала сломя голову, лишь бы поскорее показать свой успех мачехе. На полпути я упала, но до дома добралась целой и невредимой. Едва взглянув на лист с ярко-красной «пятеркой», Дениз отправила меня в мою комнату без ужина. За то, что, упав, я порвала рюкзак.

Той же ночью я украдкой пробралась в кухню, чтобы съесть хоть ложечку арахисового масла, и нашла свой тест в мусорном ведре. Через три секунды на меня снизошло озарение: мне никогда не завоевать любви Дениз. Она меня презирает, и точка. Трудно, когда единственная мать, которую знает маленькая девочка, не испытывает к ней ничего, кроме презрения. В семь лет это мощный удар по самолюбию. Забрав тест, я унесла его в свою комнату, разгладила, как смогла, и приколола к пробковой доске, на которой висели фотографии родной мамы, сделанные отцом, когда она еще носила меня под сердцем. До того, как умерла, подарив мне жизнь. Эти снимки и помятый тест служили напоминанием. Каждый раз, когда мне хотелось получить одобрение Дениз, я смотрела на мятую «пятерку» и передумывала. Лично мне кажется, что, смирившись с безразличием мачехи, я спасла себя от душевных переживаний, а ее – от разочарований.

– Она это знает, – настойчиво увещевала Джемма. – Знает, что вела себя неправильно. Единственное, чего она не знает, – это как с тобой поговорить и попросить за все прощения. Ты намеренно все усложняешь.

– Это я-то усложняю?! – обалдела я.

– Чарли, – сестра перешла на свой хваленый врачебный тон, мягкий и беспристрастный, – если не сесть и не обговорить все, что накопилось, не покопаться хорошенько в прошлом, проблемы не решатся.

Вечно Джемма забывает, что, как бы мягко и беспристрастно ни звучал ее голос, я чувствую все, что творится под маской спокойствия и терпения. Этот разговор всплывал снова и снова уже несколько недель. Хотя куда там! Скорее несколько месяцев. Я ощущала, как расстроена моя сестра. Теперь, когда Дениз вдруг разохотилась со мной сблизиться, Джемма жаждала нас помирить. Хотела, чтобы мы подружились и вместе ходили по магазинам.

Ей-богу, лучше я пешком пойду в логово адских псов.

– По-твоему, если мы с Дениз не засядем на несколько часов поболтать по душам, то проблемы, которые не решались десятилетиями, так и останутся не решенными? – уточнила я, изобразив чистейший ужас якобы от одной только мысли о страшных последствиях. А потом безразлично пожала плечами: – Я только за.

Отвернувшись, я пошла по ступенькам, давая знать, что разговор окончен, и услышала, как за спиной грустно вздохнула Джемма.

Глава 3

Кремация тела возврату не подлежит.

Табличка в похоронном бюро

Пока Куки и Эмбер в спальне наносили последние штрихи, я решила закончить свои приготовления в ванной и, ковыляя по узкому коридору, прямо-таки ощущала, как из стен монастыря сочится его история. Под ногами скрипели половицы. Легко представилось, каково здесь жилось монахиням двести лет назад. Ну ладно, с монахинями я загнула. Но в мыслях рисовались красочные картины того, как обитавшие в монастыре люди общались с коренными американцами, смотрели, как играют их дети, выращивали в садах овощи и фрукты. Должно быть, замечательную они вели жизнь. И наверняка все эти женщины – и монахини, и коренные американки, и местные фермеры – были очень-очень храбрыми.

Вместе с тем такую жизнь легкой не назовешь. Особенно без сотовой связи. Да и одна ванная на этаже – то еще удовольствие. Но я смирилась. В каждой комнате было по раковине и зеркалу, но на зов природы приходилось бежать в другое место. Слава богу, Рейес устроил здесь отопление и систему охлаждения воздуха, но я боялась, что атмосфера монастыря может измениться и мы утратим историческую ценность здания, поэтому сделали здесь только самое необходимое. Комнаты наверху остались нетронутыми – крошечными и полупустыми. Зато в каждой стояла печь. Этими печами давно никто не пользовался, но они все еще работали и вполне могли обогреть маленькие помещения. Внизу мы тоже оставили почти все, как было. Только кое-где заделали стены и починили полы. В правильных руках бывший женский монастырь мог бы стать прекрасным рестораном, но для начала его нужно зарегистрировать в Историческом обществе, чтобы сохранить отголоски прошлого.

Правда, кое-что мы все-таки изменили. В каждой из ванных комнат вверху и внизу установили по ванне и душевой кабине. Само собой, душевые не были такими роскошными, как Джордж – каменный душ в квартире Рейеса, но сами ванные были вполне себе современными по сравнению с оригинальными. В последний раз их ремонтировали в сороковых годах двадцатого века, но с тех пор сантехника далеко ушла вперед.

Тихонько постучав и не получив ответа, я открыла дверь. В лицо ударил пар, и осталось только молиться, что не растают ни блестки на лице, ни само лицо. Помахав, чтобы развеять горячие клубы, я чуть не налетела на полуголого демона-раба, который оборачивал вокруг талии полотенце.

– Ош! – рявкнула я, закрывая рукой глаза. – Я же постучала. Какого черта?

 На красивом лице заиграла лукавая ухмылка. А знала я это потому, что мои пальцы совершенно случайно раздвинулись. И не моя вина, что я узрела его, так казать, в чем мать родила. На вид Ошу было лет девятнадцать, хотя на самом деле его возраст исчислялся веками. Мало того, он был старше Рейеса. Но, даже зная об этом, я все равно чувствовала себя извращенкой всякий раз, когда смотрела на стройную мускулистую фигуру. Оша создали в аду, где он был рабом. Или даэвой, как их там называли. И жизнь у него была, мягко говоря, не сахар. Представить не могу, через что ему пришлось пройти. Быть рабом – это одно. Оказаться в аду – уже другое. А быть рабом в аду… От одной только мысли закипают мозги.

Зачем вообще в аду рабы? Что именно они там делают? Об их обязанностях я знала всего ничего. Например, что их вынуждали служить в демонской армии. Впервые я встретила Оша, когда он устраивал карточные игры, где на кону стояли души людей. Ко мне обратился клиент, чью душу выиграл Ош, и я хотела эту душу вернуть. Но такова природа даэвы. Он живет за счет человеческих душ. К счастью, мне удалось убедить его трапезничать исключительно теми, кто своей души не заслуживает. Ну, например, убийцами, наркоторговцами, гадами, которые пристают к детям, и лоббистами.

Короче говоря, тогда-то я и узнала, что Ош, или, как его называли внизу, Ошекиэль, сбежал из ада намного раньше Рейеса. Мало того, он единственный даэва, которому удалось оттуда смыться. Поначалу Рейес не доверял ему так, как я, но со временем научился полагаться на Оша. Ради Пип. Потому что демон, казалось, в глубине души на самом деле печется о нашей еще не родившейся дочери.

Однажды Рейес рассказал мне, что между Ошем в аду и Ошем на земле есть одна существенная разница. В человеческом воплощении не видно его шрамов. И от этого у меня за даэву болело сердце.

Правда, не сегодня.

Смерив меня взглядом с ног до головы, Ош по-волчьи ухмыльнулся.

– Я слышал. Но мне вроде как становится одиноко. Вот я и решил, что компания не помешает.

Прекратив разыгрывать из себя воплощение чистоты и невинности, я опустила руку и закатила глаза:

– Я тебя умоляю! Можно подумать, тебе вот это по зубам. – А потом ткнула пальцем за плечо: – Выметайся. Мне нужно закончить с приготовлениями.

– А мне нужно побриться, – тут же отозвался Ош.

– Побриться ты можешь и в комнате.

– Моя комната размером с чулан для швабр.

– Моя тоже. Тебя никто не просил сюда переезжать. Мог бы остаться в своем роскошном доме.

На самом деле мы и правда тайно поселили его в чулане, но нельзя обижаться на то, чего не знаешь.

– Чтобы вы без меня отгоняли адских псов? Ни за что! Но место тут действительно стремное, – добавил он и помотал головой.

Капли с черных волос попали мне на лицо. Я поджала губы, как будто Ошу будет до этого хоть какое-то дело.

– Согласна. Хорошо, что я не родилась в девятнадцатом веке и не стала монахиней.

Снова во всю мощь засияла фирменная ухмылка.

– Что-то мне подсказывает, что, даже родись ты в девятнадцатом веке, монахиней бы не стала.

Ош прав. Наконец прогнав его, я повернулась к зеркалу, чтобы освежить макияж, но, когда рассеялся пар, увидела нечто неожиданное. На стене у меня за спиной были нацарапаны имена.

Как будто прямо отсюда можно было заглянуть на чердак, я уставилась в потолок и, топнув босой ногой, сердито крикнула:

– Рокет!

И он тут же появился. Рокет умер в пятидесятых и был крупным высоким добряком. Глядя на него, я вспоминала огромного плюшевого медведя, с которым играла в детстве.

– Ты что творишь? Говорила же, что имена можно писать только на чердаке!

Мы с Рейесом обшили чердак несколькими слоями гипсокартона, чтобы Рокет не портил родные стены монастыря.

– Но, мисс Шарлотта, там место закончилось.

– Тогда начинай писать поверх уже написанных имен. В несколько слоев, как в лечебнице.

– Хорошо, мисс Шарлотта, но мне придется царапать на обоях, а сестра Хоббс этого не любит.

Судя по всему, сестра Хоббс была медсестрой в психушке, где вырос Рокет. Из того, что мне удалось узнать (а это какие-то крохи), его упекли в дурдом совсем еще юным. Видимо, дар Рокета был с ним и при жизни. Он знает имена всех людей, которые умерли на земле. И сделал целью своей жизни записать каждого из них. Трудно представить, о чем думали его родители, глядя, как их ребенок снова и снова записывает имена умерших людей на всем, что попадается под руку. В те времена отослать его на лечение было вполне ожидаемым решением.

Я улыбнулась его словам. Каждому, кто считает, что стены сделаны обязательно из обоев, стоит почаще выходить на улицу.

– Мы купим много-много новых обоев. Не переживай.

Рокета долго ждать не пришлось. Он переехал сразу после нас и огорошил меня крайне важной новостью о котенке, который забрел в дурдом и заблудился. Похоже, его бросила мама, и Незабудка, пятилетняя сестра Рокета, места себе не находила от беспокойства. Поскольку к тому моменту Рокет уже был здесь, Куки пришлось пару дней рыскать по территории дурдома в поисках котенка, а потом привезти его в монастырь. Рокет говорил, что Незабудка тоже переехала, но я ее еще ни разу не видела. Правда, за долгие годы моих визитов в психушку Незабудка появилась всего три раза. Потому что была ужасно застенчивой. Но я знала, что, куда бы ни пошел Рокет, она последует за ним.

К сожалению, то же самое можно было сказать и о мелкой нахалке по имени Слива. Точнее так назвала ее я, потому что она утонула в пижамке, на которой были нарисованы сахарные сливы. У нее длинные светлые волосы, ярко-голубые глаза и синеватого оттенка губки, ясно намекающие на причину смерти.

Уперев руки в бока, Слива появилась прямо передо мной и смерила меня сердитым взглядом:

– Почему ты кричишь на Рокета? Незабудку перепугала!

– Рокет пишет имена там, где не положено. Это против правил. А правила нарушать нельзя, правда, Рокет?

Тот пристыженно повесил нос.

– Правила нарушать нельзя. Все верно, мисс Шарлотта.

– Значит, имена можно писать только на чердаке. Договорились?

– Договорились.

Рокет исчез, а вот Слива, к сожалению, осталась. У нас с ней есть один общий знакомый – ее брат, офицер Тафт. Я сказала ему, что Слива переехала к нам, и несколько раз он навещал ее в монастыре. Само собой, увидеть он ее не может, но из меня получается очень неплохой переводчик.

Перестав злобно пялиться, Слива наконец заметила мой макияж и резко сменила гнев на милость:

– Ты блестишь!

Я присела, чтобы она дотянулась до моего лица. К щеке прикоснулась ледяная ладошка.

– Прямо как принцесса из сказки.

– Спасибо, – отозвалась я, тронутая до глубины души.

– Ты, конечно, не такая красивая, еще и очень толстая, но блестишь, как принцесса.

С огромным трудом я выдавила улыбку, чтобы не проиграть посреди битвы. Потому что нельзя отступать и сдаваться. И процедила сквозь стиснутые зубы:

– Еще раз спасибо.

– Пожалуйста.

– Джессика, случайно, не вернулась?

В старших классах Джессика была моей лучшей подругой. Когда Рокет, Незабудка и Слива переехали в монастырь, она решила двинуть за ними, явно намереваясь превратить мою жизнь в ад. Слава богу, в последнее время на глаза она попадалась нечасто.

– Нет. Она много времени проводит с сестрой.

– Надеюсь, с ней все в порядке.

– Все отлично. Только мне кажется, она боится собак, которые на улице.

– Что ж, я ее понимаю.

– В общем, мы с Незабудкой хотим поиграть с Одеялком.

– Супер! Завернетесь в него и будете притворяться призраками? По-моему, очень подходящая игра.

– Да нет же! – раздраженно воскликнула Слива, сердясь на то, что я не в курсе событий. – С Одеялком. С котенком.

– Точно! Классный план. – Пока она не успела испариться, я быстренько спросила: – А почему Одеялко?

– Потому что он блестящий и черный, как одеяло у Дэвида.

Ясненько. Значит, у ее брата Дэвида, то бишь офицера Тафта, блестящее черное постельное белье. Да уж. Иногда информация все-таки бывает лишней.

– Поняла. Ну что ж, развлекайтесь.

– Ага.

Слива исчезла, бросив меня одну. А зря. Понятия не имею, как я справлюсь собственными силами. В конце концов, у меня все лицо в блестках!

***

Когда мы с Эмбер уже заканчивали наряжаться, потихоньку стали съезжаться гости. С высоко уложенными волосами, на которых то тут, то там поблескивали маленькие бронзовые бабочки, Эмбер выглядела великолепно и не находила себе места от радости, когда явился дядя Боб. Радовалась она не из-за него самого и не из-за того, что он вот-вот женится на ее матери, а потому, что он привез с собой Квентина. Точнее – того самого Квентина.

Квентин Резерфорд – молодой парнишка, которого мы внедрили в свою компашку, после того как в него вселился демон. Демон охотился на меня, а Квентина облюбовал потому, что тот видит сверхъестественный мир, и воспользовался его даром видеть мой свет. Избавившись от упомянутого демона, мы узнали, что Квентин родился глухим. Семьи у него нет, поэтому мы вместе с сестрами Непорочного Креста его вроде как усыновили. Очень скоро выяснилось, что Эмбер безумно этому рада. Судя по ее поразительно подробному рассказу, одет Квентин был прямо-таки с иголочки, и мне самой уже не терпелось его увидеть.

Пока Хилди заканчивала с прической Куки, мы переоделись в праздничные платья. Я сбегала за букетами и заодно проверила, как идут приготовления, всеми силами стараясь не нарваться на мачеху. Зная мою сестру, можно было смело сказать, что церемония будет восхитительной. Джемме наконец-то повезло спланировать хоть одну свадьбу, потому что моя оказалась совсем не такой, как ожидалось. Это был сплошной экспромт в больничной палате, и все усилия сестры пошли насмарку. Теперь у нее появился шанс начать все сначала в новом месте с новой коллекцией жертв.

Вернувшись в комнату, я стала вместе с Эмбер смотреть, как гости выходят из машин. Бывший клиент Джеммы, он же ее нынешний бойфренд, Уайетт приехал одновременно с боссом Диби – капитаном Экертом, несколькими детективами, которых я не раз видела, и братом Сливы – офицером Тафтом. Следующим появился Гаррет Своупс, друг и коллега, который в темно-сером пальто и при галстуке выглядел весьма и весьма привлекательно. Сразу за ним подъехали Амадор и Бьянка с детьми. Они часто наведывались к Рейесу, и мы несколько раз устраивали потрясные барбекю. Куки успела полюбить всех Санчесов и в итоге пригласила на свадьбу. Их семилетняя дочь Эшли будет посыпать лепестками цветов дорожку к алтарю, а пятилетний Стивен – подавать кольца. Дальше из машин вышли несколько незнакомых мне людей и сразу двинулись в обход монастыря туда, где мы организовали импровизированную часовню. Некоторые из них оказались молодыми девушками в возрасте приблизительно от девятнадцати до двадцати трех лет. Куки как-то говорила, что у нее полно троюродных сестер. Учитывая количество умопомрачительных мужчин, которые будут присутствовать на церемонии, скучать барышням точно не придется.

Я рассказывала Куки о съезжающихся гостях все, что только могла, чтобы хоть немного ее успокоить. Нервничала она просто ужасно. Я-то думала, что, узнав, сколько приехало гостей, она расслабится, но получилось наоборот – Куки трясло все сильнее и сильнее. Кто бы знал!

– Ну, вот и все, – сказала она наконец и встала у меня за спиной.

Я повернулась и застыла с отвисшей челюстью. Куки выглядела потрясающе! Короткие темные волосы уложили назад, создав впечатление, будто там заплетена ажурная французская коса. Как у меня и Эмбер, ее волосы украшали крошечные бронзовые бабочки в тон нашим платьям цвета корицы. А вот расшитое жемчугом платье Куки было богатого кремового оттенка. Макияж ей сделали простой, но эффектный. В общем, что и говорить – от одного ее вида захватывало дух.

– Куки… – выдохнула я, не в силах оторвать от нее глаз. – Ты потрясающая! Как кинозвезда из сороковых. Просто воплощение элегантности!

Подруга тихо рассмеялась, и напряженные плечи чуть-чуть расслабились.

– Думаешь, Роберту понравится?

– Я тебя умоляю! – Да как у нее язык повернулся такое спросить? – Дядя Боб дар речи потеряет, как только тебя увидит.

Она сморщила нос и захихикала, как натуральная школьница.

– Мам, – восхищенно пролепетала Эмбер, – ты такая красивая!

– Спасибо, солнышко. Ты тоже просто восхитительная.

Эмбер опустила глаза и смущенно поковыряла носком невидимую землю.

– Значит, мы и правда это сделаем? – взволнованно спросила у меня Кук.

– Солнце, если мы этого не сделаем, то твой мужчина точно тебя похитит и увезет в Мексику. Или в Лас-Вегас. Ну или в Румынию. Так или иначе, вы все равно поженитесь.

Она опустила голову:

– Извини, что мы женимся именно сейчас.

– Чего?! – Мой голос взлетел на октаву. – О чем ты?

– Я… не знаю даже, как сказать… не хочу отвлекать тебя от рождения ребенка. Для тебя это очень особенное время.

– Куки Мари Ковальски! Как ты смеешь говорить такие вещи?!

– Точно?

– Точнее некуда! К тому же мой дядюшка уж точно отречется от меня, если я лично не прослежу, чтобы через несколько минут ты прошла по проходу к алтарю.

Куки рассмеялась и крепко меня обняла. К нам присоединилась Эмбер, а секунду спустя в комнату вошла Джемма. Добрых тридцать секунд она ошеломленно молчала, осторожно прижав пальцы к губам, а потом все-таки стряхнула ступор и жестом позвала нас на выход. Пока сестра вела нас по ступенькам, на ее ресницах блестели слезы. Внизу мы встретились с Бьянкой и детьми. Платье Эшли оказалось уменьшенной версией того, что было на Эмбер. Густые волосы, как и у Эмбер, уложили наверх и украсили бронзовыми бабочками. Стивен в черном смокинге с галстуком-бабочкой, чтобы не отличаться от других мужчин, выглядел просто шикарно. Еще раз объяснив детям, что им предстоит сделать, Бьянка ушла занять место рядом с мужем, Амадором, а Джемма проводила нас всех к задней двери, откуда мы будем выходить на зеленую тропинку, ведущую к алтарю.

Эшли нервно кружилась, нечаянно роняя лепестки, а Стивен взволнованно теребил галстук.

– Наверное, нам лучше поторопиться, – сказала я, – не то наши помощники долго не протянут.

Обняв нас напоследок, Джемма ушла к Уайетту. Заиграла свадебная музыка, и мы глубоко вздохнули. Первым по проходу пошел Стивен, неся в руках подушечку с обручальными кольцами. За ним – Эшли. Разбрасывая лепестки роз, она не забывала махать гостям и позировать для фотографий.

Я посмотрела на Куки, изо всех сил стараясь не разреветься. Еще рано. На свадьбах для слез отведено специальное время. И все-таки я не сдержалась. Крепко-крепко обняла подругу и почувствовала, как по щеке стекает слеза. Чмокнув Эмбер в щечку, я взяла себя в руки и пошла по проходу.

Я все тщательно спланировала. Собиралась смотреть строго вперед, думать о дыхании и стараться не споткнуться. И пока все шло по плану. Я посмотрела на дядю, который ждал свою невесту у алтаря. Выглядел он великолепно. Волосы и усы – аккуратно подстрижены. Черный смокинг. Белая рубашка. Накрахмаленная бабочка. Я заметила, что ему не по себе, и поняла, что улыбаюсь, но вовремя справилась с собой и пошла дальше, думая о дыхании и глотая слезы.

А потом случилось то, что случилось. Мои глаза остановились на Рейесе Александре Фэрроу. Шафер жениха стоял в точно таком же, как и на дяде Бобе, черном смокинге. Такая же белая рубашка, такой же галстук-бабочка, но разница между этими двумя мужчинами была поразительная. Словно между ними лежала целая пропасть. Казалось, Рейес родился для всего прекрасного, что есть в жизни. Судя по всему, он успел постричься. Как может один и тот же мужчина в грязной футболке и рваных джинсах выглядеть не менее сексуально, чем в смокинге с бабочкой, в голове не укладывается. Но главной достопримечательностью был сам Рейес. Даже под слоями сшитого на заказ костюма его плечи выглядели невероятно широкими и могучими. Лицо – как всегда, поразительно красивое. Сильный подбородок, идеально вылепленные чувственные губы. Густые черные ресницы, от которых на щеки ложились тени. И волосы… Теперь они были короче, но непослушные темные локоны все равно падали на лоб и завивались над ушами. Рейес выглядел как супермодель. Как нечто экзотическое и очень-очень редкое. Как тот, кто пришел из другого мира.

Он заметил, что я на него смотрю. Уголок красивого рта чуть-чуть приподнялся, потом слегка изогнулась левая бровь, и у меня чуть не подкосились колени. Никогда в жизни не видела ничего красивее.

Внезапно послышался шепот. Я глянула влево. Дениз испепеляла меня взглядом, а в глазах Джеммы читался дикий ужас. Мое сердце забилось чаще, глаза распахнулись так же широко, как у сестры. Я тоже начинала паниковать, хотя понятия не имела почему. Джемма кивнула куда-то вперед, и до меня дошло: я остановилась. Как только мои глаза увидели Рейеса, я застыла на месте.