Текст книги "Крылатая пантера"
Автор книги: Данила Врангель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– О господи! – Григорий перевернулся на бок и выбросил в траву сигарету.
– Да ты знаешь, – стал заводиться любитель музыкальных интервалов, – что вся современная музыка возникла благодаря этой пониженной квинте? Красота и трагедия падения понятны всем людям искусства! И даже просто людям... Два интервала, две ноты изменили лицо музыкальной индустрии, нет, они совершили прорыв, переворот, парадигму в восприятии музыкального ряда! Если бы не они, Пол Маккартни и Мик Джагер остались бы нищими и никогда нигде не выступали бы, а Эрик Клэптон, Ай-Си-Ди-Си, Дип-Пёрпл и Пинк Флойд спились бы и закончили жизнь под забором.
– Наверное, секретные? – спросил заинтересованно оператор АРСН.
– Кто?
– Ноты.
– Да нет. Обыкновенные, известные давно интервалы. Пониженная квинта и пониженная терция в мажорном ряду.
– А что за терция такая? – проявил интерес Григорий.
Юра забренчал что-то невообразимое и стал подвывать: «Мы ходим по кустам там, где нет людей...»
– Господи, да от этого искусства наши боеголовки самоликвидируются не взлетев, – заметил Григорий. – Эти твои терции и квинты надо исполнять при внезапной встрече с противником, пан Юра. Давай лучше шансон.
– Тьфу ты, деревня. – Кинул гитару в кусты и вытащил сигарету. – Тебе это не дано. Эзотерические знания словами не передаются.
– Какие, какие?
– Музыка – сила! И больше никто ничего добавить не сможет. Даже Шопен это понимал, от чего и умер. Остальное тебе знать не нужно. Всё, через десять минут обед. – Прикурил и кинул взгляд на небольшую книжечку, притаившуюся на груди оператора АРСН. – Впрочем, нет, я совсем забыл. У нас же ещё урок философии!
– О господи, – тихо пробормотал Григорий и положил руки на произведение, лежащее у него на груди, как бы пряча его подальше от глаз.
– Ну? – вопросил командир. – Ты прочёл книгу?
– Я же сказал уже – да, – угрюмо ответил оператор.
– Я рад, я рад, – потёр руки Юра. – Мы скоро догоним потенциального противника по уровню политической подготовки!
Григорий протянул из гамака книгу с непонятным названием «Диалектика имманентного и трансцендентного». Сказал:
– Знаешь, Юра, если честно... Я прочёл. Но у меня до сих пор болит голова, и я ничего не понял. Забери её от меня, я смотреть на неё не могу – кружится всё внутри... Может она для моряков?
Командир взял книгу и испытывающе глянул на сержанта.
– Ты должен понимать такие вещи... Голова кружится даже тогда, когда первый раз из гранатомета по цели стреляешь... Сейчас идёт гонка военно-интеллектуального превосходства. – Помолчал, полистал книгу. – Про квинты и терции ты же, по-моему, понял?
– Ну, что-то вроде... – уклончиво ответил сержант.
– Так ведь здесь о том же самом, только другим способом передачи – алфавитом.
– Наверное, я не готов к такому алфавиту...
– Хорошо, попытаюсь объяснить основную мысль простыми словами. – Юра упал в гамак, который был привязан рядом, заложил руки за голову и начал говорить:
– Слушай внимательно. Имманентный мир это всё то, что тебя окружает, все, что происходит в твоей голове – твои мысли, желания и всё прочее. То, что ты можешь почувствовать, увидеть и представить, это он и есть имманентный мир. Ясно?
– Пока да.
– Ну, вот видишь как просто, – оживился Юра. – Продолжим: имманентность осознаваема, трансцендентность же, как раз наоборот. Трансцендентный мир выходит за пределы твоего восприятия и понимания. Это всё то, что ты даже не в состоянии вообразить, а не то, что увидеть или почувствовать. Это понятно?
– Нет.
– Юра пустил колечко дыма, сбил пепел с сигареты в лист фикуса и уверенно сказал:
– Щас поймёшь. Слушай внимательно. Перехожу на другой уровень подачи материала.
Григорий внимательно смотрел на командира из своего гамака.
– Имманентное и трансцендентное, – медленно начал учитель философии, – соотносятся друг с другом примерно так. В образном, конечно, изложении. – Помолчал. Спросил: – Ты любишь животных? Я тоже. Прекрасно. Представь себе: на верёвке висит кошка; слепая, глухая и к тому же без зубов и когтей. Одно только может – языком болтать.
Юра затянулся и медленно выпустил дым. Продолжил:
– Это имманентный мир, Григорий. Далее: возле верёвки с кошкой стоит стул, а на нем сидит, – как бы его назвать? – живодёр, так и назовём. Курит папиросу, пьёт пиво, а в руках плётка. Рядом столик хирургический расположен, а на нём всякие специальные инструменты лежат: щипцы для пыток, иголки разные, ну и прочее... Бидон с кипятком неподалёку поблёскивает. В общем, все нужные приспособления для пытки животного – под рукой.
Командир снова сделал паузу, затянулся сигаретой и продолжил:
– Ну, кнут – кнутом, а в стороне на маленьком столике лежит, так сказать, пара пряников: кусок сала, сыр, хлеба краюшка... Так вот, Гриша, этот живодёр – и есть трансцендентный мир. Понятно?
– Ничего не понятно.
– Ладно, поймёшь. – Пустил кольцо дыма; качнулся в гамаке. Продолжил, медленно выговаривая слова:
– Сделает это падло глоточек из бутылки – бац кошку плёткой – и смеётся, наверное... Иголкой её ткнёт в бок, для общего порядка. Кошка орёт: «Жизнь собачья! Будь она проклята! Мама – роди меня обратно». Живодёр докурит бычок и, – бабах кошку по голове дубинкой. Ха-ха-ха! – наверное. И снова плёткой. И тут же, раз – пряник ей под нос. В виде куска сала. Ну, измученная тварь вцепилась, бедняга, и жуёт, жуёт – голодная ведь. И неожиданно начинает ощущать что-то вроде счастья. Мысли в голове струиться такие, примерно, начинают: «А ведь, в сущности, жизнь не такая плохая штука!» И тут снова – бац плёткой по морде, чтобы сало всё съесть не успела и не расслабилась. Да ещё, живодёрище, щипцами лапы задние, для профилактики, зажмёт; передние верёвкой затянет; ведро липкой горячей воды на кошку выльет; возьмёт верёвку – и давай её, кошку, крутить вокруг себя, приговаривая:
«Помни, у тебя всегда есть выбор! Надежда умирает последней. У всех есть равные шансы!». Это скотина живодёрище такую фигню котяре парит. «Будешь терпеть – и у тебя всё получиться! А ещё лучше – молись. Тогда все проблемы сами решатся. А ты говоришь – жизнь дерьмо. Не видала ты красотка дерьма!» И снова – бац дубинкой. Вот такая любопытная диалектика. – Юра прищурился от дыма и спросил:
– Наводящий вопрос по теме, сержант. Что в состоянии сделать кошка, как она может воздействовать на мучителя? Как она может достать его? Есть один способ. Догадайся. Ты обязан знать ответ!
– Слушай, – спросил оператор АРСН, переживающий за бедное животное, – а как кошка оказалась в таком положении? За что с ней так обходятся? Не родилась же она с верёвкой и без зубов?
– Хороший вопрос! Ты продвигаешься в обучении. А положение её изначально таково, – ответил проповедник Юра. – Когда-то, конечно, были и глаза и уши и зубы, но когда – никто не помнит. И зовётся это её непонятное положение – первородным грехом. Не родилась бы, паскуда, – не мучалась. А так – грех. Потому что соблазняешь живодёра пользоваться своей никчемной беспомощностью. Сдохнуть кошке её напарник тоже позволить не может. На кого же тогда грехи писать? И вообще... Без кошки он никуда. Делать больше ничего не умеет. Она ему необходима как воздух. Порою, правда, очень своенравные и умные котяры попадаются... Управу на живодёра находят. Редчайшие случаи, – но они бывают.
Юра швырнул в траву потухшую сигарету и сказал:
– Понял ты или не понял, а я тебе объяснил. Вот только конец истории ты должен додумать сам. Это и есть экзамен. В книге ответа нет, можешь не искать. А подсказать тебе я не могу – не помню, забыл. Да и права не имею.
– Юра, может, закончим с философией, – стал канючить Григорий. – И так тошно. Не мучай, – включи другую тему.
– С философией закончить невозможно, – ответил просвещенный командир. – Только она сама может закончить с тобой. И это ты тоже обязан понимать.
Всё, слазь с гамака. Идём обедать.
фрагмент романа «славянский стилет»
Сакральность последнего одиночества
Уроки выживаемости хороши только в теории. В реальности это ад, из которого не видно выхода.
Шеллинг злобно глядел на горизонт, где скрылась «Дельта-12». Хотелось пить. Воды в НЗ не оказалось. Шоколад и коньяк.
Он плыл на крошечной надувной спасательной лодке, автоматически сброшенной из лежащего на воде самолёта, и надутой воздухом из баллона. Конструкторы самолёта и теоретики воздушных проблем позаботились о Шеллинге. Да вот воду в НЗ не положили. «Торнадо» затонул, чуть не утянув за собой в воронку замешкавшегося пилота. В комплекте лодки были и рыболовные снасти, но немец ничего не соображал в рыбной ловле. Он только ругался и орал на весь белый свет. Это у него получалось хорошо.
На третьи сутки пришлось обучаться рыбной ловле. Отто поймал с сотой попытки жирную макрель, длиной с метр. Морщась и кривясь, стал есть её и пить влагу, которая была в рыбе.
Он понимал, что влип. Но не верилось. «Джи-Пи-Эс» утонул, – координаты не определишь. Спасательный радиомаяк он принципиально не вставлял в специальный карман на комбинезоне. Фатализм изображал. Где он сейчас – неизвестно. Но акулы о нём уже знали и сновали изредка туда-сюда.
Страха у Шеллинга не было. Было бешенство. Он не таких акул сбивал в небе над Афганистаном, Эфиопией, Ираком, Ираном, Югославией, Камбоджой, Вьетнамом, Грузией, Ливаном... Список можно продолжить. Воздушному суперасу упасть в японское болото и бултыхаться там как... сухопутная крыса, брошенная в помойку. Тьфу! Тошно. Простой гранатой из полевого гранатомёта сбить такую машину, как «Торнадо». Всё равно, что из рогатки. Русским везёт на такие пакости. Возгорание правого крыла, недостаточное количество фреона для тушения, а затем отказ закрылков и возгорание двигателя. Вынужденная посадка на воду, где чуть не утонул. «Торнадо» держался на плаву 30 секунд. Почему? Где-то была открыта заслонка. Церковное сборище закончилось очень и очень печально. Для него, для Шеллинга.
Он поставил небольшой парус ярко жёлтого цвета, прочитав предварительно инструкцию, и поплыл туда, куда дул ветер.
Шел день за днём. Отто ловил рыбу уже более профессионально и съедал её не морщась. Часами он лежал на дне своей лодки и смотрел в небо, которое днём было лазурно-голубое, а ночью – словно усыпано бриллиантами. Столько звёзд одновременно Шеллинг не видел никогда в жизни. Он вообще не поднимал головы выше линии горизонта, когда был не в самолёте. А когда сидишь за рукояткой управления истребителя – тогда вообще не до звёзд. Это бессмысленно – пялиться в пустоту. Шеллинг всегда был реален в своих интересах. Всю жизнь он лез и рвался вперёд, вперёд, вперёд... Лейтенант, капитан, майор, полковник... А вот кто он сейчас? Шеллинг не мог ответить на этот вопрос. Для соответствующего статуса необходимы наблюдатели этого статуса. Иначе всё теряет смысл.
Шли недели. Шеллинг стал сочинять стихи. Все известные ему песни он уже проорал раз по десять каждую. Надоело. Может, что-то есть в стихах? Он вспомнил прочитанное в далёкой юности, в колледже стихотворение Ницше. И вслух продекламировал его:
Я сидел в ожидании и не ждал ничего
Я не думал ни о добре, ни о зле, но я радовался
Игре света и тени; я сидел под обаянием
Дня, озера, яркого солнца, жизни без цели
И в этот миг внезапно нас стало двое...
Отто огляделся вокруг себя. Посмотрел на горизонт. Он был один. Принялся сочинять своё. Но хоть он и складывал тщательно, кирпичик к кирпичику рифмованные слова, всё равно получалась такая муть, что даже он, автор, не решался дважды прочесть свою душевную конструкцию. Акулы, тычась мордами в борта лодки, внимали его стихотворениям, поглядывая глазками на автора. Он отгонял их длинным тесаком, который был в комплекте спасательного снаряжения.
Прошло неведомо, сколько времени, – Шеллинг не считал, – и далеко на горизонте, прямо по курсу ветра показалось что-то вроде земли. Отто встал в лодке и, приложив ладонь ко лбу, как козырёк, стал смотреть вперёд. Да, земля. Естественно, хроническая подавленность исчезла моментально. Но и бегать по лодке и кричать «Земля!!!» он не стал. Шеллинг вытащил из кобуры пистолет, пересчитал патроны в запасной обойме и принялся чистить оружие. Разобрав и собрав свой офицерский «Браунинг», он вогнал патроны в патронник и поставил пистолет на предохранитель. Лёг на дно лодки и уставился в небо. Лежал, лежал... Пролетела стайка летающих рыб. Неожиданно Шеллингу показалось, что на него смотрят. Он прищурился и стал оглядывать небо в поисках самолёта. Нет, самолёта не было. Но кто-то на него пялился, он это чувствовал. Опытные бойцы видят и чувствуют пулю тогда, когда она еще не вылетела в его сторону. Шеллинг был такой.
Земля приближалась. Это оказался небольшой островок, окруженный скалами. Лёгкий прибой бил в песчаноё основание острова. Шеллинг вытащил лодку на песок и отволок её подольше, за небольшой валун. Парус сложил. Огляделся, увидел что-то наподобие тропы и двинулся туда уверенной походкой лётчика-истребителя.
Его встретил японец среднего роста, одетый в джинсы и футболку и дружелюбно глядевший на него.
– Морские путешествия? О! Это прекрасно. Я издалека наблюдал ваш корабль (яп)
– Вода есть? Вода (нем)
– Вода располагает к размышлениям, верно? (яп)
– Друг, дай воды. Я хочу пить (нем)
– Наши желания множатся от познаний, и удовлетворить их полностью нет никакой возможности. Знания несут желания и полное истощение души (яп)
– Вода. Буль-буль. Вода. Хочу пить (нем)
Шеллинг стал жестикулировать, что крайне не любил, и японец тотчас понял его.
– Ты хочешь выпить? Идём друг, идём.
Он завёл его в свой дом, построенный в старинном японском стиле, и взял в руки бутылку «Оранжевой лошади». Немец испуганно замахал руками. «Вода! Ватер!» (нем)
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Ты просто хочешь пить? Да так бы сразу и сказал (яп)
Он вытащил большую плетёную бутыль и налил в пивной бокал чистой, родниковой воды. Пододвинул к нему. – Пей. Она с глубины в тысячу метров (яп)
Тот за несколько секунд выпил полутора литровую кружку и устало откинулся в плетёном кресле.
– Ещё будешь? (яп)
– Чем угостишь, то и съем (нем)
Японец, увидел равнодушие гостя к бутылке с водой, быстро заставил стол рыбными приготовлениями, на которые Отто посмотрел с ненавистью. Затем поставил тарелку вареного мяса (Шеллинг оживился) и круглую лепёшку хлеба. Взял в руки бутылку «Оранжевой лошадки». Спросил:
– Налить? (яп)
– Лей, лей. Теперь уже полегчало (нем)
Выпив по круглой чашке «Оранжевой лошадки», собеседники принялись есть. Отто ел мясо и хлеб.
– И что ты один в эдакой дыре, на краю света делаешь? – спросил Отто, обведя рукой вокруг себя и посмотрев по сторонам.
– Ты попал в расположение церкви Вечной молодости. Я очень тебе рад (яп)
– Баба хоть есть? Или совсем один? (нем)
– Эта церковь только недавно основана. Я первый апостол. Вон в тот телескоп (он указал на скалу, где стоял зеркальный телескоп) я видел богов и слушал их песни. Я видел богов своими глазами, я слышал богов своими ушами. Ты веришь мне? (яп)
– Понятно, что один. Я тоже по жизни один. Не скажу, что это хорошо, но не скажу что и плохо (нем)
– Они мне оставили священную книгу. Они мне оставили книгу Вечной молодости. От неё нельзя оторваться. Она заглатывает тебя целиком. О! Это прекрасно! Хочешь, я дам тебе почитать? (яп)
– От одиночества можно и свихнуться, но можно и наоборот, окрепнуть духом. Мне это говорил отец (нем)
Шеллинг уже насытился и с удовольствием смотрел на море уходящее до самого горизонта. Японец принёс толстую книгу чёрного цвета.
– Слушай, а у тебя здесь здорово! Настоящий японский монастырь. Я бы здесь остался. Отто Шеллинг свое отвоевал (нем)
– Ешь, ешь ещё. Очень полезная, вкусная рыба (яп)
– Пока я плыл один среди волн и акул, мне кажется, я стал другим. Я не жалею, что утонул мой «Торнадо». Зато теперь сижу здесь! Это похоже на компактный рай. Мы даже и не познакомились (нем) «Отто»– Шеллинг показал на себя. Повторил «Отто».
Японец засмеялся и показал пальцем на себя – «Мао»
– О, Мао! Это мне что-то напоминает. Мао. Мао! Звучит! (нем)
– Я Мао, отец мой Мао, дед Мао, прадед Мао... Я Мао в шестьдесят шестом колене (яп)
– Да понял я, понял что ты Мао. Ты куришь? (нем)
Показал жестом процесс курения.
– Да, конечно курить есть. Без этого японец не мужчина (яп)
Вышел в другую комнату и принёс коробку с табаком и пачку тонкой курительной бумаги. Шеллинг кое-как скрутил самокрутку и, прикурив, с наслаждением втянул никотиновую струю, сразу отпускающую все жилы и нервы. Мао закурил тоже.
– Хороший у тебя табак. Где покупаешь? (нем)
Указал пальцем на коробку.
– Это хороший табак. Я его сам выращиваю. Вон там за домом, – показал рукой, – он и растёт (яп)
– Свой собственный остров, свой собственный табак, свой восход и закат, свой прибой... Ты здесь Бог, Мао. Ты – Бог (нем) – Показал пальцем на Мао, потом на небо.
– Да, я очень люблю астрономию. Я отдал ей всю жизнь. И оказалось – не даром. Я увидел живых богов. Видишь бумагу которая лежит за домом? Вон, в окно видно. Это отчёты о проделанной работе. Теперь они не нужны. Я понял, что нашёл то, что искал. Боги – люди. И очень добрые и весёлые. Я основал церковь Вечной молодости по их просьбе. Они пели. И я понял их. Я первый апостол. Ты – второй. Потому, что ты второй, кто оказался на этом святом месте. Ты уже не уйдёшь отсюда. Ты останешься здесь навсегда (яп)
– Наверное, рыбы здесь хватает. Ставишь сети? (нем)
– А останешься ты здесь потому, что скоро поймёшь – кругом сети и клетки. Свобода здесь (показал рукой на сердце), и здесь (обвёл рукой остров). Лучше этого острова для свободы своей души ты не найдёшь (яп)
– Однако островок и, правда, неплохой. Неужели он никому не принадлежит? (нем) – Провёл рукой по лицу.
– Наш ритуал заключается не в молитвах. Мы просто разговариваем со звёздами вон на той горе. Там стоит телескоп. Он может слушать. Мы будем ждать возвращения. Нового возвращения богов. Вот и всё. А днём ловишь рыбу, и работаем (яп)
– Что за книга, дай посмотреть (нем). – Указал рукой на толстую, чёрную книгу, лежащую на столе.
– Это оставили боги, когда пролетали над островом. Священная книга. Тот, кто откроет её, становится членом церкви Вечной молодости. На, возьми. Но знай, обратно отдать ты её уже не сможешь. Она будет не та (яп)
Отто Шеллинг открыл книгу и впился взглядом в совершенно непонятные буквы. Мао удовлетворённо откинулся в кресле. Он знал, Отто книгу отдаст нескоро. Ритуал посвящения в церковь Вечной молодости включал в себя просмотр священной книги. А тот, кто это проделал один раз, останется здесь навсегда. Мао верил в это, и он был прав. У новой церкви великое будущее.
Теперь он не один. И всё впереди.
фрагмент романа «славянский стилет»
Инфернальное чтиво
Уолтер кинулся к люку и стал крутить колесо замка. Черта с два. Задвижка застопорилась: возможно, чем–то снаружи заклинили. Он огляделся. В помещении было светло. Сел в кресло. Перед ним находился монитор и компьютерная клавиатура непривычной конфигурации. Все обозначения только на русском языке. В глаза бросилась красная клавиша и надпись под ней «Запуск системы». Взял да и нажал. Ничего не произошло. Стойка с демонтированными батареями отключена, титановые спирали унесли. Но экран монитора засветился. На нем был виден длинный тоннель, уходящий в темноту. И все. Изображение было черно белым. Внизу светилась надпись «Нулевой уровень».
Майор оглядел панель с приборами. В основном была аналоговая аппаратура контроля. Индикаторы стрелочные, довольно чувствительные, судя по шкале. Наводчик понимал, соображая в принципах электроники, что не имеет никакого значения, как выглядит прибор, аналоговый он или цифровой, большой или маленький, черный или в горошек, со стрелочкой или газонаполненный, светодиодный или жидкокристаллический, или даже акустический, дающий информацию голосом. Главное – чтобы он выдавал реальную информацию и не врал. Снайперы это понимают. Поэтому часто и пользуются оружием, конструкции которого пятьдесят, сто и даже много более лет. Старое оружие более серьезное. Не в его стиле отпускать шутки с изменением траектории полета пули. Не говоря уже о заклинивании затвора и ствольной камере, или осечке.
Майор прочитал надпись под одним из индикаторов: «Уровень генной трансформации». И – шкала из восьмисот делений. Ничего себе динамика! Под другим прибором прочел: «Бомбардировка ДНК». Оглядел всю панель с приборами. Какой–то странный бункер боевого управления! Прочитал под очередным индикатором: «Точка фокуса». Или – вот: «Уровень замещения углерода кремниевой составляющей». Уолтер стал волноваться. Похоже, что бункер как–то связан с химическим оружием. Но… слишком сложно для простого производства отравы. Больше похоже на бункер управления лабораторией, судя по приборам.
Нулевой уровень. Что это? Он поглядел в черный тоннель на экране. Вообще–то, этот уровень считается самым нижним этажом под землей. Еще раз оглядел клавиатуру. Прочитал: «Контроль атаки на геном». Клавиша была заблокирована дополнительной заслонкой. Поднял заслонку и нажал клавишу. Появилась надпись: «В камере отсутствует объект». Коридор на мониторе исчез. Весь экран был заполнен рядами цифр. Одни нули. Ну, понятно, объекта то нет. Увидел большую красную кнопку «Сброс системы. Обнуление каналов», тоже с предохранительной заслонкой. Стал поднимать заслонку, но ее что–то заело, шла туго. Уолтер напрягся и локтем что–то нажал. Помещение заполнилось тонким свистящим звуком. Загорелись экраны всех мониторов. Он увидел мигающую надпись «Перегрузка! Нет контакта генератора с контуром СВЧ». Над дверью, в конце помещения мигала красная лампа, напомнившая о процессе десантирования из самолета.
Свистящее гудение усиливалось. Неожиданно из невидимого громкоговорителя раздался голос. Уолтер дернулся от неожиданности. «Критическая напряженность поля. Отключите генераторы СВЧ». Он стал лихорадочно искать кнопку отключения, или общий выключатель всего оборудования, но найти не мог. Завыла сирена. «Покиньте помещение, напряженность поля опасна для жизни». Как? Как покинуть? Русские варвары инструкций не дали. Температура в помещении начала подниматься, стало жарко. Уолтер кинулся к двери в конце бункера. На ней был кодовый замок. Стал дергать – закрыто. Метнулся обратно к пульту и стал нажимать все кнопки подряд и дергать все рубильники. Хорошая идея. Мониторы погасли, и на каждом появилась надпись «Управление блокировано. Несанкционированный вход».
Сирена продолжала выть. Уолтер вспомнил, как он дома готовил под Рождество индейку в микроволновой печи, и снова рванулся к двери, над которой мигал красный фонарь. Да лучше бы уж его пристрелила бесноватая Монро, чем изжариться живьем! Проклятая баба, проклятые русские, проклятые атомные батареи, проклятые генераторы! Открывайте!!! Он стал бить ногами в стальную дверь. Неожиданно громко щелкнул замок, Уолтер рванул ручку на себя, и дверь открылась. Очевидно, датчик температуры предусмотрительно снял код. Гуманное конструктивное решение. И в самом деле, а вдруг код забыли? От страха.
Уолтер впрыгнул в дверь и захлопнул ее за собой. Она щелкнула и заблокировалась. Майор находился в помещении площадью два квадратных метра. Над головой светилась люминесцентная лампа. Больше в комнате не было абсолютно ничего. Гладкие полированные стены из нержавеющей стали. Дверь с этой стороны была без ручки. Он толкнул ее – закрыто. Но жара доставала и сюда. Впрочем, если какая–то предохранительная автоматика существует и отключит питание взбесившихся генераторов, то ему не легче. Он тут просто задохнется. Нигде не было даже подобия вентиляционной решетки.
Майор плюнул на всё и сел на пол. Рожденный утонуть не изжарится. Так говорят идиоты, которые не пробовали это на опыте. Он уставился в одну точку и стал думать, зачем так много читал и вообще суетился, дергался, чего то искал, чего то хотел, ходил иногда в церковь, иногда в кино, злился из за испачканного пиджака, пересоленной пищи, холодного бифштекса, горячего бульона, тупого генерала, болтливого премьера…
«Господи! Господи! Я – дурак! Разве что либо стоит чего либо? Нет, не стоит. В камере смертников все проясняется до полного абсолюта, до оголенной истины. И вся мишура спадает пыльными клочьями, отработав и исполнив свою главную задачу: надеть человеку шоры на глаза, а лучше – вообще непроницаемую повязку, и чтобы ходил по команде: шаг влево, стоять! шаг вправо, стоять! вперед, стоять! упал, отжался и пополз».
Неожиданно Уолтер заметил, что смотрит прямо на круглую металлическую кнопку одного цвета с металлическими стенами. Даже не вставая, он протянул руку и изо всех сил надавил на свою последнюю надежду. Заурчал электродвигатель, и отошла небольшая панель. В нише находилось пять клавиш. Одна красная и четыре белые с цифрами 0, 1, 2, 3 на них. Жара прибывала. С опаской посмотрев на красную клавишу, майор нажал белую с цифрой ноль. Комната вздрогнула и поползла вниз. Лифт! Господи, как просто. Лифт! Нулевой уровень – это последняя остановка внизу. Секунд через тридцать кабина плавно замерла. Щелкнул замок двери. Майор толкнул её и вышел наружу. Здесь жарко не было.
Он стоял на крошечной бетонной платформе. Прямо перед ним замер небольшой, размером с микроавтобус, электровоз. Были видны кресла, около десяти, и место водителя, скорее, машиниста. Сверкающие стрелы рельсов уходили в глубину тоннеля диаметром не более пяти метров. Уолтер не верил своим глазам. Метрополитен! У русских под зоной Чернобыля был построен секретный метрополитен. Непостижимо! Сверху лился свет от двух ламп. Снайпер наводчик заглянул обратно в лифт. Дверь была открыта. А что на других уровнях? Может быть, там больше шансов выбраться? Поразмыслив, майор не рискнул снова лезть в стальной гроб. Не приведи господь, заклинит, придется сходить с ума.
Он подошел к вагону и открыл дверь, которая отъезжала в сторону. Пригнувшись, забрался внутрь. Стоять было нельзя из за низкой кабины. Прошел на место водителя и сел в кожаное кресло. Стал рассматривать систему управления. Две педали и одна кнопка. Круто. Под кнопкой надпись «Вкл. Выкл.». С правой стороны переключатель «Экстренный вызов дежурного по объекту» и сеточка громкоговорителя. Уолтер решил кнопку вызова не трогать. Возможно, что и объект частично в действии, и дежурный сидит. Но все же нажал. Тишина. Даже нет шипения в динамике. Придется из катакомб выбираться самому. Майор с опаской поглядел на большую, красного цвета пусковую кнопку. Что делать? Идти по шпалам в темноте? Куда? Или рискнуть еще раз попользоваться техникой советской цивилизации? Господи, прости мою душу грешную за то, что остался, а друзей захоронил на поле битвы. Но почему я так глубоко в земле – и живой? Рипли, Рош, простите…
Уолтер нажал красную кнопку. По корпусу электровоза прошла легкая дрожь. В правом углу ветрового стекла загорелся индикатор. Ярким огнем запылала фара прожектор в центре носовой части машины. Луч света высветил тоннель метров на триста, а дальше был поворот. Майор резко обернулся назад. Ему показалось, что там кто–то сидит. Но никого не было. Перекрестившись, снайпер медленно стал нажимать правую педаль. Электровоз легко, почти бесшумно, двинулся вперед, набирая скорость. Стены тоннеля были выложены гранитом, сверкающим в свете прожектора. По потолочной части шли толстые кабели. Майор никогда еще не управлял поездом метро. Все было: автомобиль, тепловоз, бронетранспортер, самолет, вертолет, дельтаплан, конвертоплан а вот метрополитена не было. Не было и никакой уверенности. Казалось, что его что–то затягивает в преисподнюю через длинную воронку. От этого странного чувства он отпустил педаль скорости. Но машина продолжала бесшумно нестись дальше в глубину подземелья.
Уолтер резко нажал на левую педаль. Электровоз остановился. Стало ясно, что тоннель уходит под углом вниз. Майор отпустил тормоз, и машина стала двигаться вперед, постепенно набирая скорость. На большом стрелочном спидометре было сорок километров в час, когда проскочили другой тоннель, уходящий в сторону. Уолтер мчался дальше. Никаких указателей, ничего – только сверкающие гранитные стены и узкое жерло исчезающего вдали тоннеля. Наклон постепенно выравнивался и теперь электровоз мчался на своем двигателе. Минут через двадцать появилась надпись на небольшом щите «77 й бункер. 300 метров». Майор притормозил и стал медленнее двигаться вперед.
Скоро появилась точно такая же станция, как та, от которой он отправился в путь. Нажав до конца на тормоз, майор остановил электровоз. Свет на перроне не горел, но хватало освещения от фары прожектора. Майор вышел и направился к лифту. Дверь была открыта. Внутри сидел скелет в военной форме, судя по знакам различия – полковник. Уолтер аккуратно осмотрел останки и заметил на поясе кобуру. Открыл и вытащил пистолет. Двадцатизарядный пистолет Стечкина. Это хорошее оружие. Проверил магазин – все патроны на месте и даже двадцать первый в стволе. Бедный полковник, наверное, опоздал на поезд, а расписание в этот момент перестало существовать. Возле полковника лежала пустая бутылка водки и большая коричневая папка. Майор с любопытством открыл ее.
То, что он увидел, было довольно неожиданно. Это были рисунки маслом изумительного качества и красоты. В основном – пейзажи. Лесная поляна. Лунная дорожка, камыш, ночное озеро. Рассвет, закат, одинокая береза. Но особенно поразил, скорее всего, автопортрет. Человек в форме полковника, в фуражке, низко надвинутой на лоб, смотрел в упор пристальным взглядом. Худощавое лицо интроверта. За спиной был пейзаж явно Чернобыльского района. Дома, поселок, людишки ходят, едет несколько грузовиков. И темно красное солнце над самым горизонтом, бросает длинные тени. Но дело не в этом. Китель у полковника расстегнут, а под ним – шерсть волка. И глаза смотрят, в зависимости от угла освещения, то печально и по человечески, то стальным волчьим взором, и даже зрачки каким то образом вытягиваются вертикально. Картина была не подписана. Майор крутил, вертел произведение, но так и не смог понять, в чем секрет.
Забрав рисунки с собой, он влез в кабину и нажал педаль скорости. Ему стало жутко. Такие эмоции Уолтер испытывал нечасто. Спидометр показывал 50 километров в час, и вагонетка мчалась, как снаряд. Неожиданно далеко впереди загорелся зеленый фонарь. Два фонаря. Уолтер затормозил. Господи! Фонари зашевелились! Подъехав ближе, он обнаружил, что это вовсе не фонари. Майор замер, не веря тому, что видит. Это были глаза. На него шел… Он узнал это животное. Он бывал в краях, где оно обитало, и имел представление об его опасности. Это был варан. Варан с острова Комодо. Но размером крупнее обычного раза в два. Майор увидел, что ящер стоит на площадке, где тоннель расширяется, и в стороны уходят другие ответвления.
