Текст книги "Крылатая пантера"
Автор книги: Данила Врангель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
– Координаты, – потребовал командир.
– В трёх милях над нами и двадцать миль на восток. Пункт А–109 по планшетной сетке. Зависли на нашей скорости и позиции не меняют. Два Су–48.
– Хорошо, Сэм. Следи за ними и скинь данные в Центр.
– Есть.
– Точно разводят, – сказал пилот. – Наблюдают, как мы тут копошимся со своими разбегающимися батальонами. Интересно, где уже наша дивизия? А?
Командир экипажа пробежался по клавиатуре, вгляделся в монитор, сказал:
– В районе Житомира. Продолжает движение.
– Во–во. В районе Житомира. Наши от Киева, русские в Киев.
– С чего ты это взял?
– Полковник, вы что, не знаете что восток Украины сменил ориентацию, провозгласил новую столицу Украины и идёт походом на Киев, как в своё время шел на Москву бандит Емельян Пугачёв? Пугачёв это русский несостоявшийся Вашингтон. А новый украинский Пугачёв – Гинсбург.
– Ты откуда это всё знаешь? – подозрительно спросил пилота командир.
– Да смотрю CNN, вот и всё. Они и сейчас что–то о новой столице рассказывают.
Командир покосился на чёрные очки, в которых был пилот, и сказал:
– Рэй, ты опять нацепил очки–телевизор? Я же тебя просил, не одевай их, когда мы в полёте. Ты хочешь, чтобы мы свалились в штопор? Нет, Рэй, я похож на болтливого идиота? – закричал полковник. – Какого чёрта ты пялишься в свой ослиный телевизор? Тебе мало новостей под нашими ногами?
Пилот быстро снял очки и сунул в карман. Сконфуженно проговорил: – Хорошо, шеф, Виноват. Вернёмся, прикую их цепью к креслу в спальне. Обещаю.
– Вот так оно лучше...
– А украинские вооруженные силы поддерживают восток, – закончил всё–таки тему лётчик.
– Да какие там силы, – махнул рукой полковник, вытирая со лба пот, выступивший от приступа командного инстинкта.
– Да вот такие: мотострелковая десантная дивизия, четыре танковых полка, два полка огневой поддержки и 76, нет 78 истребительных вертолётов. Весь корпус прикрывается комплексом «С–500» в количестве 12–ти установок. Прошу прощения, четырнадцати.
– Что ты болтаешь? – уставился командир на пилота.
– Да это не я, полковник. Это данные в мониторе. В него глядите, а не в окно. Появились только что.
– Откуда у Украины столько вооружения? – недоумённо пробормотал командир экипажа, глядя в экран. Откинулся в кресле. – Впрочем, нам всё равно. Мы в воздухе. Необходимо тщательно отслеживать позиции «С–500». – Принялся давать команды в микрофон. Соединился с базой в Германии. Доложил о передвижении бронетехники на востоке Украины.
– Брэдбери, ты там меньше валяй дурака, а конкретизируй цели. Что это за танки? Украинские или русские?
– Генерал, установок «С–500» в Украине нет. Установки идентифицированы на 100%. Сорокачетвёрка. Фоти–фо. Ракеты русские, значит и танки тоже.
– Этого не может быть, – уверенно проговорил в эфире голос командующего группировкой ВВС. – Не путаете ли вы их с украинскими «С–300»?
– Да нет, генерал. Рельефное сканирование опознаёт установки как «С–500».
– Так значит, получается, русские войска вошли на территорию Украины?
– И достаточно далеко. Сейчас уточню. Да, район города Батурин. Около 150 километров.
– Вы не ошибаетесь? – подозрительно тихо поинтересовался генерал.
– Да нет, ошибка исключена. По трём каналам опознавания идут положительные...
– Остолопы летающие! – взорвался командующий, разрывая голосом динамик связи. – Как русские могли продвинуться на двести километров и не быть замеченными? Там же есть блокпосты?
– Блокпосты сообщений не давали, – сгруппировался полковник.
– А на что вам электроуши и эти блятские антенны дальнего обнаружения? А? Брэдбери, думайте уже, что писать в объяснительной. Я докладываю ситуацию в Вашингтон. – Связь отключилась.
– Полковник, а ведь и, правда, русские идут, – спокойно сказал пилот.
– Слава богу, что не летят. А идут – так и пусть идут. Наша задача фиксировать, идентифицировать, классифицировать, ставить электронные метки и глушить разговоры.
– Полковник, – снова раздался голос оператора. – Зафиксирована ещё одна группа российских самолётов. Пересекли границу, движутся к Киеву. Два Ту–160, четыре Су–27М5 и десять Су-48.
– Ту–160? – поднял брови полковник. – Ого! Эта махина может уничтожить и Киев и Житомир вместе взятые. – Нервно пробежался по клавиатуре компьютера. Связался с базой.
– Хорошо, Брэдбери. Отслеживай их, поставь метки и жди указаний, – озабоченно ответил генерал и отключился.
Щёлкнул динамик, и голос оператора сказал:
– Полковник, два Су–48 отделились от русской группировки и летят к нам. При этой скорости они будут здесь через несколько минут.
– Где наши F–35 прикрытия? – напряженно спросил полковник.
– Сопровождают самолёт со штабом американского контингента НАТО на базу в Италии. Скоро вернутся. Я же докладывал.
– Чёрт! Когда скоро? У меня под боком российские истребители с боевым вооружением! Да генерал сам остолоп! Где наша охрана?
Связался с базой и стал комментировать ситуацию.
– Брэдбери, не паникуй. Четыре «Торнадо» взлетают и идут к вам на поддержку. Будут через тридцать минут.
– Четыре? Через пол часа? Генерал, через пять минут я буду в окружении российских самолётов!
– Этого не может быть. Русские не нарушат договорённости по Украине. К вам приближаются истребители ВВС Украины. После контакта доложите. И меньше нервов. – «Щёлк» – сигнал ушел.
Пилот SR–72A вопросительно смотрел на командира экипажа.
– Идём прежним курcом, – ответил тот.
Через несколько минут два матово–чёрных, как пластиковые дельфины, Су–48 зависли с двух сторон разведывательного самолёта. На бортах истребителей ярко–желтой краской, от руки, было написано: «ВВС Украина». Один из них пошел на сближение и завис буквально в нескольких метрах от SR–72A.
– Рэй, спокойно. Этот русский пытается нас испугать, – напряженно сказал командир экипажа.
– Вижу, но, по–моему, он что–то хочет сказать.
Пилот на истребителе «ВВС Украина» был хорошо виден из кабины самолёта–разведчика. Он поднял руку, сделал пальцами «козу», помахал её рогами как крыльями, затем направил руку вниз. И указал пальцем на полковника. Тот побледнел. Обратился к лётчику:
– Что он хочет сказать?
– По–моему, говорит, что собирается нас сбить.
– О, чёрт! Я так и знал, что мы влипнем без охраны. Где эти «Торнадо»?
Пилот «ВВС Украина» показал знаком лётчику SR–72A, чтобы тот следовал за ним. Су–48 плавно отвалили в сторону. Самолёт–разведчик курс не изменил. Полковник быстро доложил ситуацию на базу.
– Как это требует следовать за ним? – закричал генерал из далёкой Германии. – Не подчиняться!
– Пилот угрожает применением оружия. В эфир на связь не выходит. Предлагаю приказать мне, что делать.
– Я же сказал, не подчиняться! Вы уверены, что это русские?
– На борту написана принадлежность к Украине, но такие самолёты есть на вооружении только у России. Су–48. «Чёрный ягуар».
– Следуйте прежним курсом, – дал указания генерал. – Через пару минут я с вами...
Связь оборвалась. Все двадцать системных операторов накинулись на клавиатуру компьютеров.
– У меня не работает радар, – сообщил лётчик командиру SR–72A.
– Твой радар не одинок, – нервно выговорил полковник. – Вообще ничего не работает. Они применили импульсный взрыв и вывели из строя все задающие генераторы частот у нас на борту. Мы теперь не самолёт–разведчик, а слепоглухонемой крокодил, упавший с седьмого этажа, который скоро долетит до земли. Не понимаю, как их собственная аппаратура уцелела? Полковник вытер выступивший пот и глянул в окно. Там пилот Су–48 снова показывал ему падающую в пике «козу». Потом показал кулак и повертел пальцем у виска. Затем лётчик истребителя дал очередь из пушки. Снаряды тёмным веером пролетели перед самым носом SR–72A так близко, что командир экипажа вжался в спинку кресла. Скомандовал:
– Рэй, следуй за ними. Ты свидетель, ситуация тупиковая.
– Да, полковник, – нервно ответил пилот. – Ваше решение единственно верное. О, Санта Мария! Зачем я пошел служить в ВВС!
SR–72A развернулся и в сопровождении Су–48 устремился на восток.
фрагмент романа
Истина в вине!
«Ха-ха-ха-ха-ха!» – раскатисто смеялся упитанный японец, держа в руке кружку пива, а в другой – громадную креветку.
– Коля-сан, – еле проговорил он, – эти анекдоты нельзя рассказывать в Токио. Ну, разве что мне.
Хусейн, улыбаясь, понимающе кивнул и впился вилкой в тушеного кальмара, зацепил большой кусок, отправил в рот и принялся жевать, хитро посматривая на собеседника.
Он третий день был в Японии. С новым другом познакомился случайно, в кафе-закусочной. Во время обеда за соседним столом сели трое мужчин средних лет. И в потоке японской тарабарщины изредка кто-то из них вставлял своеобразные русские фразы. Вставлял довольно сносно, почти без акцента. Закусочная находилась в противоположном от отеля конце Токио, и Николай Хусейн решил, что поболтать с незнакомцами риска особого нет. Выяснилось, что на русском разговаривает из них только один, остальные ничего не соображают даже на английском. Русскоязычный японец неожиданно и бурно обрадовался собеседнику из России: улыбался, кивал головой, жал руку и, совсем не по местным правилам поведения, пару раз похлопал Хусейна по плечу. Представился: «Катаяма». Познакомил с друзьями. Но те сидели, как китайские болванчики: улыбались, хлопали глазами и, ничего не понимая в разговоре на русском языке, плавно вернулись к своей беседе и исчезли в звуковой мешанине многоголосого пивного процесса релаксации.
Новый знакомый безо всяких комплексов лепил иногда свои фразы из дикой смеси фени, сленга и литературной классики. Языку он обучился в России, где отсидел почти три года в тюрьме, а точнее – на зоне общего режима. Школа оказалась настолько эффективной, что японец заговорил по-русски на третий день, в геометрической прогрессии увеличивая свои способности к коммуникации. Возможно, сыграло роль то, что в том лагере он был единственным представителем страны Восходящего солнца, и обнаружить там иероглифическое выражение мысли было столь же вероятным, как найти у себя под кроватью ящик водки. Полторы тысячи русских со своими понятиями – и один японец. Весьма стимулирует к адаптации. Уже через полгода он часами спорил с соседями по нарам, взявшими его в семью, и те порой не всегда узнавали свой язык, знакомясь с некоторыми оборотами русской речи из уст разговорчивого японского коллеги. А тот напролет читал Достоевского, Чехова, Толстого и даже издания типа «Незнайка на Луне» и «Красная Шапочка», усмотрев в последней элементы теории психоанализа Фрейда. Полностью, с головой уйдя в русскоязычный социум и став думать на языке общения, он, по его словам, в первые дни по возвращении домой не вполне хорошо понимал родную речь. Сказалось влияние агрессивной среды, инстинкта выживания и неожиданного интереса к русской культуре. К концу срока Катаяма настолько перестарался в общении, что чуть было не схлопотал два года дополнительно. В это время случилась российско-японская встреча на высшем уровне, и в качестве жеста доброй воли россияне досрочно амнистировали заключенных дальневосточной империи, не совершивших особо опасных деяний. За воротами Катаяму никто не встретил, да он и не ждал никого, и упругой походкой полуголодного самурая двинулся на родину, зарекшись заниматься коммерцией на территории непредсказуемой Большой Российской Медведицы с ее виртуальными законами и вертухаями от закона.
Хусейн с любопытством слушал.
По пути домой без проблем не обошлось. Привыкнув к плотному и расписанному по минутам распорядку жизни в лагере, нерусский вольноотпущенник был довольно удивлен, обнаружив, что взял билет на поезд, который ушел в рейс на пять часов раньше расписания из-за изменения в графике движения. И он, Катаяма, оказался в составе единственным пассажиром, не считая двоих членов экипажа антикварного дизель-локомотива, который тянул несколько на ладан дышащих, рассыпающихся вагонов времен Столыпина. К тому же время от времени состав двигался в режиме «автопилота», когда единственный машинист, он же начальник поезда, уходил к единственному проводнику (электрику, сантехнику, ремонтнику по совместительству) расслабиться от монотонности одноколейного пути и выпить горького стимулятора, дозаправляясь вдохновением довести состав до намеченной цели – конечной станции. Естественно, Катаяма был третьим. Он не ожидал обнаружить в России потенциальных камикадзе, мчащихся в неуправляемом составе под звон стаканов, хотя и слышал о феномене «русской рулетки». Оказывается, российское православие имеет очень много общего с буддизмом и синтоизмом. Сверхоптимистическая вера в положительную карму, независимо от ее реальной составляющей (что ни есть – все к лучшему), еще раз убедила Катаяму, что он пока далек от проникновения в сущность русской души, хотя алгоритмы ее выражения уже освоил хорошо.
В разгар обмена взглядами на жизнь уютное уединение закончилось экскурсией в кабину тепловоза – показать Катаяме искусство российских мастеров управления локомотивами, обученными двигаться самостоятельно. В этот момент и увидели прямо по курсу группу людей с красной тряпкой на длинной суковатой дубине. Бригаде с дубиной повезло: «автопилот» на красную тряпку скорее всего бы не среагировал. Оказалось, что пассажирский самолет, летя в том же направлении, куда двигался тепловоз, тренируемый работать самостоятельно, потерпел аварию и с отлетевшим хвостовым оперением, судорожно поджав закрылки и дергая элеронами, упал в густые кроны трехсотлетних дубов. Он пробороздил с десяток деревьев и глухо грохнулся в кусты, издавая вопли и отборный мат, доносящиеся из салона и кабины пилотов соответственно. Отойдя от шока, озлобленные пассажиры выгребли из грузового отсека мешки с товаром (почти все были микро-коммерсантами) и километра три продирались сквозь колючки и заросли крапивы, ведомые испуганными летчиками. Те, боясь суда Линча, на вытянутых руках несли перед собой, как святыни, карту местности и громадный компас.
От такого фарта машинист и проводник чуть не утратили дар речи, но тем более ожесточенно торговались минут десять, ссылаясь на отсутствие свободных мест, нерегламентную остановку и международный терроризм. Наконец, взяв с каждого по полной стоимости билета класса SV, с видом терпимых благодетелей снисходительно открыли двери и запустили в «столыпинский» состав семьдесят семь счастливых торгашей, чуть не съеденных комарами и кошмарами, да двоих угрюмых пилотов с потрепанной блондинкой-стюардессой в короткой юбчонке, разорванной сзади. Ехали около суток, пропускали составы с легковыми автомобилями марки «сэконд хенд», спешащими на скорое рандеву с новыми хозяевами, согласными брать на себя уход за автопенсионерами, да еще и за свои деньги. Веселье длилось всю дорогу, исключая экипаж самолета. Но, естественно, не обошлось без дружелюбных железнодорожников: те ощущали себя героями-спасителями и сразу включили в свой коллектив Катаяму, выдав ему темно-синий китель, фуражку и объявив штатную должность – бортовой переводчик и специалист по психоанализу. Все пассажиры, переживая состояние второго рождения, отдали этому должное, мгновенно скупив все запасы водки, бывшие в распоряжении проводника, а затем стали вскрывать свои баулы и вытаскивать все недостающе необходимое. Железнодорожная водка сработала в качестве детонатора – и цепная реакция эйфории, катализируемая неисчислимыми запасами алкоголя, китайского гашиша, женьшеня, лимонника и маковых производных, ринулась во времени вперед, сметая все на своем пути, а именно: здравый смысл, скромность, осторожность, страх, боль, ненависть, старость, черные мысли и различные комплексы психосоматического происхождения.
По темному лесу несся поезд-карнавал. Из открытых окон гремела музыка, летели пустые бутылки, жизнерадостный смех и презрение к будущему. Стюардесса в разорванной юбке танцевала с Катаямой танго, натыкаясь с одной стороны на трясущихся в рок-н-рольных судорогах, а с другой – на украинский гопак. Все нормально! Наливай! Угрюмые пилоты держались недолго, скрипя зубами и глотая слюну. Да гори оно все синим огнем! Для старта двести грамм – и развалившийся самолет изменил свой курс в сознании и уплыл в небытие, помахав на прощание крыльями. Машинист, зная время до следующего разъезда, снова доверил тепловозу все, что можно, и, подцепив кареокую мадемуазель, пил с ней на брудершафт, охмуряя железнодорожной формой, серебристой бородой и бессмысленными фразами, осмысленно внедряемыми в те точки, которыми женщины любят. Мужская половина представителей торговли стала срубаться первой, будучи более стрессоуязвимыми и, соответственно, более стрессорасслабляющимися. Заключалось это в переходе от конвульсивных танцевальных импровизаций к длинным закольцованным разговорам о прелестях жизни, выражаемых в основном классической формулой: «…А хорошо жить еще лучше». Менялись адресами, телефонами, визитными карточками и обещаниями. Все это – под грохот компакт-проигрывателей и мешанину неуспокоившихся и переплетающихся тел, хозяева и хозяйки которых надолго ушли в параллельную реальность.
…Состав не дотянул до вокзала триста метров и стал. Все поголовно спали, включая экипаж и переводчика.
короче: ИСТИНА В ВИНЕ!!!
По образованию Катаяма был инженер-электронщик, работал в свое время на корпорацию «Сони», но после России и ее школы жизни получил трансформацию ментальности, плюнул на направленное движение электронов, приносящее направленное движение капитала, стал таксистом и над собой никого, кроме Бога, видеть не желал. И вот они с Николаем Хусейном сидели в любимой закусочной Катаямы, пили благороднейший напиток – пиво.
– Так, говоришь, там у вас теперь все немного по-другому? – спросил таксист, церемонно отхлебнув сразу полкружки, и откинулся в плетеном бамбуковом кресле. Помолчал, перебирая креветки, и добавил: – Ты знаешь, а у нас… – широким жестом Катаяма провел вдоль всей закусочной и остановил руку в направлении императорского дворца: – …А у нас так же, как и у вас. Разница вся только в словах.
– Да я бы не сказал, – ответил Хусейн.
– Это только на первый взгляд, поверь. Отсиди у нас пару лет – и куда все различия денутся, как только язык выучишь. Разница, правда, все же есть. В процентном отношении механиков и священников, условно говоря. В России – один к двадцати. У нас – наоборот.
– И в чем же их различие? Этих самых механиков…
– Есть и очень большое. Начнем с того, что любой священник всегда, при желании, станет механиком, ему это раз плюнуть. А вот наоборот – полный пролет. Никакой механик вообще не в состоянии даже вообразить, что такое священник, не то что стать им. В том поезде, в котором ехал я домой, были практически одни священники. У вас это в порядке вещей. Поэтому я никогда не забуду русский язык. Надеюсь, ты понимаешь, что священник и поп, как у вас говорят, – две большие разницы. Опять же, священник всегда может быть попом, поп же – далеко не всегда. Он может быть механиком и, собственно, почти всегда так и есть. Священник умеет летать, у него есть крылья, хотя почти никто из них об этом не знает. А механик лишь в состоянии ползти, уткнувшись мордой вниз, и сортировать, перекладывая с места на место, мусор, думая, кстати, что складывает его к себе в карман.
– Я понял. Орлы и кроты. Не очень свежая мысль.
– Ничего ты не понял. Глупая улитка может настолько вылезти из своего дома, что потеряет его. А умная даже рожки не высунет – как бы чего не вышло. И обе они, идиотки, одинаковы. Ум тут совсем не при чем, вот и весь секрет. Одна сдохнет от голода, а другая кого-то накормит собой. Правда, есть еще одна – она вообще не рождается. У японцев это считается мудро.
Таксист-психоаналитик впился зубами в креветку и замолк, весь уйдя в церемониальный процесс. Хусейн отхлебнул пива:
– Выходит, эти твои священники – нерожденные, что ли? Ты прав, мы мыслим немного по-разному… – И закурил свою тонкую сигарету, пустив аккуратное кольцо дыма.
– Мы мыслим одинаково. Механики рождены полностью и конкретно. Они целиком здесь. Как те же улитки. А настоящий священник рожден только наполовину. Это и есть различие, причем тотальное.
– Тотальное различие? Хм, ты и правда меня убедил, что различия существуют, по крайней мере – в нашем мышлении. Священник рожден наполовину. Любопытно, а где вторая?
– Это вопрос не ко мне. Там… – японец неопределенно махнул рукой.
– Ладно, я тебе верю на слово. Мы-то все-таки здесь. Кто его знает, где оно лучше. Все познается в сравнении. Может быть, ваши японские улитки более продвинуты в плане метемпсихоза, реинкарнации и надежд, с этим связанных, а поэтому даже рождаться не желают от горькой тоски бесконечных перерождений. Но наши, отечественные, – совсем другой породы, я уверен. Может быть, оттого, что в наших краях их не едят.
– Возможно, Коля-сан, возможно. У вас там все может быть, – Катаяма грустно пожевал крабью лапу. – Ты прав, в России многое не едят. Но здесь, у нас, не пропадает ничто. Пожирается моментально. Как там у вас говорят: «Моментально в море».
– Что-то не слышал такого.
– Уже услышал. Да, как ты думаешь: тот, кто сейчас вникает в наш разговор, – он священник или механик?
– Я думаю, скорее всего, священник, если дошел до этого места.
– Да, тут ты, скорее всего, прав, хотя есть очень упорные механики.
– Мы говорим на русском языке. Если он нас понимает, значит, пришел издалека, а если не понимает, значит, это не он.
– И я так думаю.
Они некоторое время молча пили пиво, полностью уйдя в себя.
– Господи, но если это механик, – покачал головой Катаяма, – то я ему сочувствую. Дальше придется вникать в совершенно для него невозможное. Эти вещи не дешифруются. Мне его жалко.
– Да брось ты, – сменил тему Хусейн. – Ты мне скажи, семья у тебя, наверное, здоровенная. Человек восемь?
Катаяма удивленно поглядел на него. Покачал головой и усмехнулся:
– Нет, Коля-сан, не большая. Я. Матери уже нет. Ну, дочка еще, замужем за американцем. Бывшая жена, тоже замужем за парнем с авианосца. Ее считать?
– Да нет, я бы не считал.
– Ну, и я так думаю.
– Она развелась со мной, когда я был у вас в гостях. А американец как раз к нам заехал. Мне сорок четыре года, Коля-сан, и я почему-то иногда счастлив. Вот, например, в такие, как сейчас, моменты.
Он поднял высоко, как флаг, крабью лапу и закричал на всю закусочную: «Банзай!!!» Подбежал официант с громадным блюдом, немного неверно поняв атакующий вопль. Катаяма, улыбаясь, сказал ему что-то. Тот недоверчиво ответил и выставил вперед свое блюдо с какими-то водорослями и морскими ежами. Хусейн хмыкнул и стал вытаскивать еще одну сигарету, скептично глянув на нового друга. Катаяма указал рукой себе на глаза, потом на официанта, и затем на потолок и пол. Негромко произнес: «Дзэн исигуро». И откинулся в кресле, спокойно глядя перед собой. Официант сразу стал серьезным, наклонил голову, медленно, задом отошел от столика и скрылся в сизом полумраке заведения, но через минуту вернулся и принес в подарок жареную улитку, всю пропитанную специями и душистыми травами. Вежливо произнес длинную непонятную фразу.
– С тобой не пропадешь, – усмехнулся Николай. – Ты что, и правда священник? Или бандит?
– Я вольный таксист, а это – почти священник. Этим все сказано. Подарки не обсуждаются, у вас тоже так считают. И мои священные чувства говорят, что ты хороший человек и улитку эту съешь. Это дар от души.
Хусейн с подозрением посмотрел на лежащую среди благовоний покойную и вежливо намекнул на пресыщение. Катаяма удивленно глянул на него:
– Коля-сан, в этом существе твоя сила. Никто и ничто не проходит даром. Это заблуждение присуще погибающим цивилизациям. Не смотри на меня так, это даже возведено в закон физики. Я же таксист. Верь мне.
Он схватил палочками тушку улитки размером с крошечную змею, разорвал пополам и, половину пододвинув к Хусейну, вторую стал уплетать с таким аппетитом, что через несколько мгновений ничего не осталось. Допив полкружки пива, Катаяма уставился на нового друга. Тот аккуратно откусил кусочек. Пожевал. И понял, почему самые мудрые улитки – это те, которые не рождаются.
– А что тебя занесло в наши края? – поинтересовался вольный таксист. – Я вижу, ты свой парень. А наши парни просто так, как идиоты, с видеокамерами по свету не бродят. Можно, я угадаю? Шататься по Токио и пялиться на японских баб в американском стиле – это не твоя цель и даже не хобби. Изучать искусство икебаны, основы синтоизма, психологию гейши или премьер-министров – тоже вряд ли твоя задача. Заключить контракт? Возможно, но маловероятно. Впрочем, я передумал. Угадывать не буду. Но, – нарушая этикет, он положил руку на плечо Хусейну, – если тебе потребуется помощь… настоящая помощь двуликого русско-японского Януса, то ты свяжись со мной.
Он записал на бумажке номер мобильного телефона и церемонно, как грамоту, протянул ее Николаю. Тот в ответ сделал то же самое и добавил:
– Звони и ты, друг. Я такой же! Только не священный таксист. А, в общем, я думаю, разницы нет никакой. Ты прав, я приехал сюда не порнофильмы снимать. Этого хватает и в России.
Николай подозвал официанта и заказал две порции разогретой японской водки саке. Тот через минуту принес на подносе два стаканчика. Взяв напиток, Хусейн протянул руку Катаяме и сказал:
– Друзья обязательно должны хоть раз, но напиться.
– О, этот обычай мне очень, очень известен! – жизнерадостно ответил Катаяма. – За верность и душу! Но только не за удачу. Просить мы не будем ничего.
– Великолепно! Я бы так и сказал!
Они соприкоснулись стаканчиками и медленно, до дна выпили японское варево, пахнущее имбирем. Несколько секунд подождали и накинулись на закуски.
Фрагмент романа «славянский стилет»
Муссолини
– По–моему, итальянцы снюхались с Киевским Сопротивлением, – сказал посол США в Украине представителю Госдепартамента, срочно прилетевшему в Киев. – Их совместное выступление вчера показывал CNN.
– Что вы имеете в виду?
– Посмотрите сами. – Включил компьютер. Оттуда понеслось: «Чёорный воорон я не твооой!..»
– Вон тот, мордатый, – командующий оперативным отделом Сопротивления. Полковник Дубина. Разыскивается Интерполом и нашей разведкой. А рядом с ним – руководитель группы спецопераций итальянского контингента НАТО в Украине. Бывший посол, кстати.
– Я его знаю. А остальные?
– Пока не выяснено. Но все поют, кричат и разговаривают на русском языке.
– Где это они так напились?
– Мы не выяснили. После этой ночи все исчезли, включая итальянцев. Мы не можем официально задавать вопросы на эту тему. Всё происходило на Крещатике, в свободной экономической зоне и на нейтральной полосе. Итальянцы имеют право пить в нерабочее время с кем хотят. Я как–то пробовал общаться с этим бывшим послом, – Бенито его зовут, – но контакта не получалось. Он мне прямо сказал, что у него идиосинкразия на американцев и кинул трубку. Я сомневаюсь, что он вообще нормальный.
– Хорошо, это всё нюансы, которые мы возьмём под контроль. Что по Ликвидатору?
– Активный поиск не прекращается в течение 24 часов в сутки.
– В чём он заключается?
– Компьютерный перехват электронной почты всех киевлян, склонных к самостоятельным действиям и решениям, и не поддающихся рекламной обработке и политпсихотерапии.
– Таких много?
– Достаточно. Кроме этого ведётся активная оперативная работа среди населения. За террориста Ликвидатора назначена премия – десять тысяч долларов.
– Почему так мало?
– Для киевлян это очень много.
– Поль, не надо экономить. Увеличьте сумму на порядок. И готовьтесь к эвакуации.
– Мы готовы уже давно.
– Как себя ведут русские?
– Вроде бы, занимаются тем же, что и мы. Прикидываются, что им ничего не известно. Они хотят нас убедить, что не имеют никакого отношения к Ликвидатору.
– Этого не может быть. Так считает и президент, и глава ЦРУ. Такого же мнения придерживаются англичане. Их агентура из Москвы даёт информацию о компьютерной связи Ликвидатора с российской СВР.
– Есть факты?
– Косвенные.
– Найдите прямые, и мы будем давить на Москву. Когда, по вашей информации, произойдёт взрыв?
– 22 июня в 12 часов дня по Киевскому времени.
– 21–го, в полночь, все должны быть эвакуированы.
– Мы готовы. Три самолёта стоят в Борисполе.
– Если не найдёте выхода из такой тупиковой ситуации, то постарайтесь ликвидировать этого Дубину. 22–го он из Киева исчезнет, а появиться может в Вашингтоне или Нью-Йорке. Нам эта проблема не нужна. Дубина в Киеве – это ещё терпимо, но в Вашингтоне – неприемлемо.
– Я вас понял. Но надо его обнаружить!
– Займитесь этим более серьёзно. Киев пора списывать с карты мира, но Вашингтон остаётся на месте. Дубина в Вашингтоне и Нью–Йорке может кристаллизовать и активизировать националистов из Брайтон–бич. Вы помните атаку русских хакеров на сервер ЦРУ? Это были люди из Брайтон–бич. В тот день списки секретных агентов попали в Интернет в разделы новостей. Четыреста человек арестовано или уничтожено. Таких потерь у ЦРУ не было вообще никогда. В этой истории замешана Национал Большевистская партия России. НБП. Это её работа. Сейчас русские в Америке – вторая головная боль после чёрных. А может быть уже и первая. Когда исчезнет Киев, мы этим воспользуемся, спишем всё на Россию и интернируем активистов Брайтон–бич, как в своё время японцев во время второй мировой войны. Так сказал президент.
– Очень разумное решение. Уже после гибели «Дискавери» это надо было сделать немедленно. Но лучше поздно, чем никогда.
– Всему своё время. Так что гибель Киева нам, возможно, будет даже выгодна. Везде есть свои плюсы.
– Тем не менее, будем активно искать Ликвидатора!
– Ищите. Но готовьтесь к отлёту.
– Всё давно готово.
– Послушайте, я больше не намерен терпеть такого сумасбродства и вседозволенности! Этот генерал переходит все разумные грани! Нет, вы мне скажите, нам мало вечных скандалов в прессе и обвинений в связях с мафией? Наверное, мало, и появился новый, харизматичный тип руководителя, выступающего с песнями и плясками на CNN! На CNN! На этом шизофреническом телеканале, готовому залезть к любому известному человеку в постель! Это позор на всю Европу! Как я буду смотреть в глаза коллегам на Брюссельском саммите? Что я отвечу на вопросы, типа: «Как здоровье руководителя Итальянского контингента в Украине? Когда планируется выпуск первого компакт–диска? У вас давно такие тесные отношения с представителями вооруженной украинской оппозиции? А как вы относитесь к украинской горилке?» О, Санта Мария, что творится! Что происходит? И этот человек из Сицилии? Пускай посмотрит кинофильм «Крёстный отец» и поглядит на настоящих итальянцев. Где, где они? – Премьер–министр вопрошающе поднял руку. Опустил. Сел в кресло, схватил сигару и принялся её раскуривать. Более спокойно спросил министра обороны:
