Текст книги "Проклятие рода Плавциев"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

3

Третий день перед ноябрьскими календами

Два дня спустя Аврелий, которого угнетала напряжённая атмосфера, воцарившаяся в доме, прогуливался по лавровой рощице и вдоль канала.

Странно, что Аттик отправился к садку среди ночи, и еще более странно, что упал в него. И еще трудно поверить, что он не звал на помощь, вообще не издал ни звука и даже не пытался выбраться на берег: на краю садка, на жидкой грязи, покрытой водорослями, не нашлось никаких следов, говоривших об этом, а ведь любой человек, оказавшись в столь отчаянном положении, наверняка постарался бы выбраться из садка.

Размышляя над всем этим, патриций не заметил, как изменился пейзаж, и вдруг, отодвинув ветку, с удивлением обнаружил обширное болото со множеством птиц, а в центре болота – небольшой островок с просторным вольером. Как зачарованный любовался он удивительным зрелищем: журавли, аисты, цапли и фламинго спокойно прогуливались в этом тихом птичьем заповеднике. Павлин, привыкший к присутствию человека, равнодушно прошествовал мимо Аврелия.

– Благородный Стаций!

Серебристый голосок донесся из павильона на островке. Пройдя несколько шагов по мостику, сенатор увидел Невию, дочь Елены от первого брака.

– Что ты тут делаешь? Ведь, кажется, ты осталась с мамой?

– Нет, не могу больше оплакивать отчима. Здесь мое убежище. Я часто прихожу сюда, когда слуги не следят за мной. По правде говоря, мне нравится тут, на этой вилле, и не хочется возвращаться в Неаполь, – угрюмо добавила девочка.

– А зачем тебе возвращаться туда? Твоя мать Елена, вдова Аттика, вправе жить здесь, сколько захочет.

– Нет, мама не задержится ни на один день. В доме Плавциев ей ужасно скучно: никаких праздников, ни театра, ни подруг с их сплетнями…

– А ты что делаешь целыми днями? На вилле нет твоих сверстников…

– Зато есть Сильвий. Разумеется, он всего лишь вольноотпущенник… Но я вряд ли нравлюсь ему, я же не такая красивая, как моя мама!

– Елена действительно необыкновенно хороша, – согласился Аврелий, без особой уверенности, однако. – Хотя что-то в ней не очень-то мне по душе.

– Ты в самом деле так считаешь? – засмеялась Невия, пожалуй даже слишком обрадовавшись его словам. – И все же нет на свете мужчины, которому бы не нравилась мама!

– Нет, есть, – шутливо возразил сенатор. – Хочешь знать, как его зовут? Публий Аврелий Стаций.

– Тише! Услышит – возненавидит! Правда, она скоро уедет. – Невия пожала плечами. – Ей нужно найти нового мужа.

– А что говорят о первом? О твоем отце, я хочу сказать.

– Папа живет в Неаполе, но он не из тех, кто может сделать маму счастливой. Он веселый, щедрый, но и большой сумасброд, с причудами, все время носится с какими-то странными планами… – не без сожаления ответила Невия. – Он очень огорчился, когда я уехала сюда. С другой стороны, у него ни сестерция, и он совершенно не в состоянии содержать меня. «Хочу, чтобы у тебя было все, что только пожелаешь, но сам я ничего не могу тебе предложить, Невия, – сказал он. – Поезжай к Плавциям, на их сказочную виллу. Уверен, там какой-нибудь знатный и богатый человек захочет взять тебя в жены!» Кстати, благородный Стаций, ты ведь настоящий аристократ: теперь понимаю, почему бедная Терция попалась в твои сети!

– А ты откуда об этом знаешь, маленькая любительница совать нос в чужие дела?

Неожиданно он увидел эту девочку совсем в ином свете. Она изъяснялась как взрослая женщина, хотя и оставалась еще ребенком. Окружающие всегда свободно разговаривали в ее присутствии, не стесняясь и не обращая на нее никакого внимания, а она молча слушала их и постепенно стала многое понимать.

– Все женщины в этой семье неравнодушны к тебе, даже Паулина! – сказала Невия, и Аврелий заулыбался: слова девочки льстили его самолюбию больше, чем он готов был признаться.

– Сколько тебе лет?

– Почти шестнадцать, – ответила она, лукаво взглянув на него.

Тут легким покашливанием оповестил о своем присутствии Кастор.

– Хозяин… Жаль прерывать вашу беседу, но Гней Плавций хотел бы видеть тебя в библиотеке, – сообщил он, подчеркнуто вежливо поклонившись Невии и окинув ее оценивающим взглядом.

– Иду, – сказал сенатор, прощаясь с Невией. – И ты тоже, идем! – приказал он вольноотпущеннику, заметив интерес, с каким тот разглядывал девушку.

– Конечно, конечно… – с легкой улыбкой проговорил александриец, следуя за Аврелием.

– Кстати, Кастор, ты мне нужен, я тебя искал. Найди-ка мне сандалии, которые были на Аттике в ту ночь, когда он утонул.

– Их, наверное, уже подарили какому-нибудь рабу, – ответил секретарь, надеясь избавиться от поручения.

– Тебе нетрудно будет добыть их. Принеси как можно быстрее. Хочу посмотреть подошву.

– А в чем дело, хозяин? Думаешь, в этой смерти что-то неясно? Все говорят о несчастье.

– Наверное, потому, что нередко вместо того, чтобы взывать о мести, куда удобнее посыпать голову пеплом, – цинично заметил патриций, направляясь к вилле.

* * *

Комната, где находилась библиотека с большим столом для чтения, завершалась большой полукруглой верандой, выходившей в парк. Публий Аврелий расположился перед Гнеем на стуле черного дерева с высокой спинкой.

– Смерть моего старшего сына – тяжелый удар для меня, сенатор Стаций. Особенно такая…

– Он ведь был твоей правой рукой, да?

Старик хмуро согласился:

– Аттик умел тщательно и со знанием дела считать мои Доходы. Спокойный человек, без странностей. Не знаю, как нам жить без него. В нашей семье только Терция еще немного разбирается в делах, и тем не менее оставить ей состояние все равно что разложить его по карманам всех ее будущих мужей. Знатный Приск женится на ней только из-за денег, это все знают, но я ничего не могу поделать: она спит и видит как появится в высшем свете! Я же, напротив, хочу иметь наследника, который носил бы мое имя и продолжал мое дело, соблюдая семейные традиции. Аттик как нельзя лучше подходил для этого. Уравновешенный, ответственный, за всю свою жизнь он совершил только один безумный поступок – женился на Елене. Но он трудился денно и нощно и молча сносил эту гарпию, свою первую жену. Если ему так уж нужна эта женщина, подумал я, пусть будет счастлив! Поэтому я договорился о ее разводе с Невием, сильно облегчив свой кошелек, лишь бы отделаться от моей невестки Присциллы. И не жалею. Во всяком случае, хотя бы последние месяцы своей жизни бедный Аттик был счастлив. Я ведь тоже, когда увидел Паулину, решил, что должен получить ее во что бы то ни стало, хотя она и знатного рода, не как я, и к тому же была замужем. Я не ошибся. Как видишь, уже два десятилетия мы живем с ней в полном согласии!

Аврелий понимающе кивнул.

– Но перейдем к делу, – продолжал Гней Плавций. – Мне нужно написать завещание, по которому за вычетом приданого Плаутиллы Терции все мое состояние переходило бы Секунду. Надеюсь, что он по рассеянности не растратит его! Получив свою долю, моя дочь, а также ее будущий муж не смогут претендовать больше ни на что. А потому, хочется верить, эта несчастная постарается продержаться в новом браке подольше, чем во всех остальных!

Аврелий засомневался, но из уважения к старому Плавцию предпочел оставить свое мнение при себе.

– Вот перечень завещанного имущества, – продолжал Гней. – Двести тысяч сестерциев моему пасынку Луцию Фабрицию, десять тысяч вольноотпущеннику Деметрию. – Патриций стал записывать деревянной палочкой на восковой дощечке. – И полмиллиона вольноотпущеннику Сильвию, которого назначаю управляющим имением.

Аврелий в изумлении поднял брови. Выходит, юноша, которого он видел на днях, действительно любовник Гнея? Как иначе объяснить такой дар слуге, которому нет еще и двадцати?

Воздержавшись от замечаний, сенатор записал волю старика, но, как только вышел из библиотеки, вновь отправился на поиски Кастора.

Он нашел его в комнате, смежной с апартаментами Елены, где тот с удовольствием помогал горничной надеть лучшую тунику хозяйки.

– Кастор, мне нужно все знать о Сильвии! – решительно приказал он. – И поспеши. Эта девушка и без тебя сумеет одеться.

– Прощай, Ксения, долг зовет меня! – театральным жестом простился с ней александриец, а Аврелий тем временем поспешил в спальню к всеведущей Помпонии.

Матрона сидела к нему спиной в просторном кресле, способном вместить ее внушительные формы. Вокруг хлопотали две или три служанки, колдовавшие над ее непокорным локоном, который ни за что не хотел им подчиниться.

– Помпония, дорогая… Боги Олимпа, что с тобой? – испугался патриций, когда женщина обернулась и он увидел ее лицо, покрытое какой-то липкой зеленой кашицей, капавшей на одежду, и услышал несколько измененный, но все-таки узнаваемый голос подруги.

– Это одна из масок красоты, которую изобрела Плаутилла. Аврелий, дорогой, она делает кожу бархатистой! В нее входят зеленая глина, мята, мед и выжимка из желез куницы. Просто чудо!

– Артемида… – прошептал сенатор.

– Тебе не следует это видеть. Лучше бы ты ушел. Мужчины должны только радоваться результату! – объяснил Помпония.

Аврелий поморщился: судя по резкому запаху гнилой рыбы, который витал в спальне, заполненной пузырькам и баночками, Плаутилла Терция, должно быть, скрыла от подруги кое-какие ингредиенты таинственной смеси.

– Думаешь продавать это как афродизиак? – в растерянности поинтересовался патриций.

– Конечно. Как жаль, что нет Сервилия, он так порадовался бы необыкновенному действию этой мази!

Аврелий поблагодарил добрых богов за то, что они избавили его друга – впечатлительного супруга матроны – от столь сурового испытания, и подошел к Помпонии, терзавшей служанку:

– Вот, вот этот завиток! Волосы должны походить на морские волны в бурю!

Со смирением, свойственным человеку, у которого за плечами поколения предков-рабов, бедняжка принялась заново укладывать непокорную прядь.

– Помпония, – заговорил Аврелий, – мне необходима твоя помощь – только ты способна раздобыть сведения об этой семье.

– Что, у тебя появились какие-то подозрения, заставляющие заняться расследованием, помимо вполне законного и нормального интереса к чужим делам? – спросила матрона.

– Только одно соображение…

– Какое же? – заинтересовалась Помпония.

Жестом она отослала служанок. Бросив благодарный взгляд на своего спасителя, они ушли.

– Что, если Аттик не сам упал? Что, если его кто-то столкнул… – заговорил сенатор.

Помпония резко подскочила, и добрая часть ее маски, этой гнусной, еще не затвердевшей зеленой жижи, неожиданно отлепилась от лица и шлепнулась на белоснежную тунику Аврелия – прямо на вышивку, над которой несколько месяцев неустанно трудились умелые руки мастериц.

– Ох, извини…

– Ничего, пойду почищу.

– Бесполезно. Не смывается, – с грустью сказала Помпония.

Патриций поспешил к себе в комнату переодеться. Неуловимый Кастор на этот раз оказался недалеко: из соседней спальни доносились недвусмысленные вздохи и стоны Ксении.

Раздосадованный, Аврелий уже готов был вмешаться, как вдруг заметил на полу сандалии, к сожалению уже тщательно вычищенные.

В таких трудно поскользнуться, заключил он, потрогав подошву с насечкой. И так обрадовался подтверждению своего подозрения, что решил оставить секретаря в покое.

4

Накануне ноябрьских календ

Стоя посреди перистиля в своей парадной тоге, Публий Аврелий ожидал, когда Гней начнет похоронную церемонию. Он полагал, все будет проходить просто и скромно, поскольку Плавций – плебей и никто из них никогда не занимал каких-либо общественных должностей. Аврелий совсем не ожидал, что гордившийся своим происхождением старик, женившийся на патрицианке, поместит на алтарь ларов[30]30
  Лары – у древних римлян обожествленные души предков, которые защищали дом и домашний очаг. В каждом доме находился небольшой алтарь, посвященный ларам. Кроме них существовали еще семейные божества-покровители – пенаты.


[Закрыть] изображения знатных родственников жены и захочет торжественно пронести их в похоронной процессии старшего сына.

Число плакальщиц, созванных на похороны, тоже показалось сенатору чрезмерным: целая толпа старух, в траурных одеждах, с какими-то особенно визгливыми голосами, собралась со всей округи, некоторые прибыли даже из Кум. Понятное дело, женщин привлекло хорошее вознаграждение, которое хозяин дома предложил за их скорбную услугу.

С высоты четырехсотлетней истории своих предков – консулов и сенаторов – Аврелий находил такую претенциозность довольно смешной и все же, зная, какое значение придавал Гней его присутствию, не стал отказываться от участия в похоронах.

Ожидая начала церемонии, он рассматривал работу искусного Палласа, коротышки художника, горбуна, которого еще раньше заметил на лесах. Аврелий уже давно наблюдал за ним. Тот набросал эскизы фрески, перенес их на штукатурку и удалил сажу. Художник собирался теперь пройтись кистью по этому первому эскизу, а затем снова нанести известь. Интересно, подумал Аврелий, подходя ближе, как сработала бы здесь косметическая маска Помпонии.

– Потом, потом, а то у меня раствор высохнет! – отогнал его человек, ростом чуть больше локтя, с уродливым горбом.

Ужасная беда, решил сенатор, к счастью, бедняга наделен талантом живописца. И в самом деле, его творения выглядели очень смело и необычно: не какие-то мифологические сцены, не широкие, воздушные перспективы, а лишь небольшие квадраты, соединенные друг с другом декоративными фризами, подобно деталям одной большой мозаики.

Кисть его работала в этот момент над едва намеченным эскизом химеры. Вблизи сложно было понять, что это, но шагов с десяти фреска представала во всей своей потрясающей красоте.

Закончив рисовать чудовище, Паллас набросал прелестную театральную маску. Вокруг неё без всякой видимой связи друг с другом теснились удивительные необычные изображения: какая-то экзотическая птица с пышным хохолком, обнаженный амурчик, играющий на свирели, крылатый Икар, падающий в воду…

– Кто научил тебя этой технике? – спросил патриций в восхищении.

Калека коротышка тем временем, закончив последние картинки, спустился с лесов, отирая лоб грязным рукавом.

– Я учился у некоего Фабулла.[31]31
  Фабулл – римский художник, который во времена Нерона был приглашен расписать фресками так называемый Domus Aurea (Золотой дом) в совершенно новом стиле. Его произведения, обнаруженные много веков спустя в руинах, в подземных гротах, дали название так называемым «гротескным» картинам, которым подражали многие художники Возрождения.


[Закрыть] Хороший художник, отличная рука. Одно время мы работали вместе.

– Это какая-то совсем новая манера, – заметил сенатор.

– Нравится? Обычно клиенты остаются недовольны. Я рисую первое, что приходит в голову, и никогда не знаю, чем закончу. Люблю воображать несуществующие вещи, нелепые, странные. Может, потому, что сам я тоже шутка природы, – засмеялся он.

– Скоро начнутся работы на моей вилле на Питекузе. Не хочешь поработать у меня? – предложил Аврелий.

Маленький человечек гордо выпрямился во весь свой небольшой рост:

– Предупреждаю, что стою дорого и хочу, чтобы со мной хорошо обходились: отдельная комната и рабыня в полное мое распоряжение. А лучше две.

– Две? – удивился патриций. – Не слишком ли много?

– Ну, я хоть и горбун, однако у меня тоже есть свои потребности. Как бы там ни было, одна рабыня – для начала.

– Получишь комнату и отличную кухню, – пообещал Аврелий, забавляясь его наглостью.

– А женщину? Без женщины не работаю, мне не хватает вдохновения!

– Конечно, конечно, – заверил патриций, соображая, кого из своих рабынь отдать в жертву искусству.

– Здесь мне дали какую-то дряхлую повариху. Такому художнику, как я, представляешь! И у нее к тому же воняет изо рта!

Аврелий вздохнул, смирившись с требованиями коротышки художника: придется отдать ему служанку – любую, которая согласится заботиться о нем.

Тут появилась Помпония в безупречной траурной тунике и жестом дала понять, что похороны вот-вот начнутся.

Сенатор поспешил присоединиться к ней.

– И прошу тебя: чтобы в теле была девушка! – крикнул ему вслед карлик.

Помпония в изумлении оглянулась на него, а патриций с трудом сдержал смех.

* * *

– Заходи, Аврелий, – пригласила его Паулина с мрачным видом. – Я одна, муж закрылся в библиотеке. Не знаю, как он выдержал все эти похоронные обряды. Пользуясь случаем, покажу тебе одну вещь, которая меня немного беспокоит.

Паулина подошла к шкафу, достала серебряную шкатулочку, извлекла из нее странной формы подвеску и протянула Аврелию.

Сенатор повертел ее в руках, внимательно разглядывая. Очень красивая камея из кровавой яшмы с резным изображением на фоне голубого халцедона – наверное, какая-то богиня… Афина Паллада, возможно. Чудесная миниатюра редкостной красоты. Голову богини, тщательно прочерченную во всех деталях, венчала диадема из того же голубого камня, что и фон.

– Очень редкая работа, – заметил Аврелий, как знаток.

– Это из драгоценностей Аппианы, первой жены Плавция, – пояснила Паулина. – Она была простой по рождению женщиной и очень любила украшения, возможно, потому что не имела их в молодости. Смотри… – продолжала она, доставая другие предметы из маленькой сокровищницы: браслеты из золота и оникса, подвески из янтаря и хризопраза, пряжки из малахита и лазурита.

Никаких изумрудов или рубинов, отметил патриций, но только твердые камни, на которых искусно вырезаны портреты, цветы и мифологические животные. Странный вкус, почти варварский, хотя вещи явно сделаны настоящими мастерами.

Аврелий взял изящное коралловое кольцо, изображавшее соединенные в рукопожатии ладони, и залюбовался им.

– Красиво, правда? – спросила Паулина. – Такие вещи были в моде во времена Аппианы. Тут должна быть еще одна вещица, в этом ларце, из розовой раковины. Кто знает, куда она подевалась… – И она поискала ее среди других драгоценностей. – Обрати внимание на эту камею, прошу тебя.

– Что же в ней особенного? – поинтересовался сенатор.

Не говоря ни слова, матрона слегка надавила указательным пальцем на голубую подвеску. Драгоценность, казавшаяся абсолютно целой, вдруг распалась на две тонкие пластинки с небольшими выемками.

– Это футлярчик, – нисколько не удивился Аврелий. Женщины часто использовали такие, чтобы хранить на память о былых страстях письма, стихи, прядь волос… И действительно, в углублении между пластинками лежал сложенный вдвое тонкий листик папируса.

Патриций осторожно достал его и развернул. Крохотными буковками на нем были написаны строки на греческом языке:

 
Сохнут ветви деревьев,
посаженных в саду.
Рыбы, птицы и насекомые
Заставят гнить их плоды.
Но смоковница в огороде,
оплодотворенная той же пыльцой,
той же политая влагой,
весь дом питает своими плодами.
 

– Это не стихи – тут не выдержан размер. Это скорее похоже на какое-то предсказание или пророчество, – заметил Аврелий.

– Аппиана была суеверна. Верила во всякого рода предсказания, часто обращалась к гадалкам, нередко отправлялась за советом к кумской сивилле. В пещеру прорицательницы легко попасть отсюда через Кокцееву галерею, – объяснила матрона.

И в самом деле, вспомнил сенатор, во время последней гражданской войны Агриппа велела построить туннель, проходящий гору насквозь. По этому туннелю доставляли лес для судоверфей на Авернском озере.

– И на Флегрейских полях по соседству множество священных гротов, где живут старые колдуньи. Говорят также, что тут жил таинственный народ киммерийцы, о которых рассказывает Гомер, – заметил Аврелий.

Паулина кивнула в знак согласия.

– Да, это место вполне подходит для самых мрачных легенд: греки утверждали, что именно тут расположен вход в Аид… – уточнила матрона.

– А Вергилий пишет, что отсюда отправился в загробный мир Эней. А ты когда узнала про этот папирус? – спросил сенатор, направляя разговор в нужное русло.

– Как только приехала сюда, восемнадцать лет назад. Показала тогда его Гнею, но муж не придал ему никакого значения. Теперь, однако, после того, что случилось…

Патриций посмотрел на нее, не понимая.

– Тебе понятно, что это означает? – с сомнением спросил он.

– Аттика нашли среди рыб, – прошептала матрона еле слышно.

– Рыбы, птицы, насекомые… все это очень туманно, Паулина. И потом, твой пасынок ведь утонул. Не понимаю: ты же разумная женщина, уж конечно, не суеверная. И я не думаю, что ты станешь опасаться какого-то пророчества. Или ты боишься чего-то другого?

– Чего мне бояться? – возразила женщина, избегая взгляда сенатора. Твердый голос все же не смог скрыть ее тревоги.

– Человека находят мертвым среди мурен. Никто не слышал, чтобы он звал на помощь; неизвестно, как и почему он там оказался. Вдобавок на нем были сандалии со специальной насечкой на подошве, чтобы не скользили, нет никаких следов того, что он хватался за край садка… Тебе не кажется, что всего этого достаточно, чтобы задуматься?

Паулина задумчиво помолчала.

– Твои слова не удивляют меня, Аврелий. Я стара, но еще не совсем глупа. И все же это немыслимо. – Она покачала головой.

– Почему? Может, Аттик кому-то сильно досадил…

– Нет, не думаю. Слишком безликий, чтобы кому-то мешать, – исключила матрона.

– Кому выгодна его смерть в таком случае?

– Вот в том-то все и дело, что никому от нее нет никакой пользы! Секунд получает наследство, но если бы ты знал его так же хорошо, как я, то понимал бы, что наследство отца мало интересует его, напротив, только создает сложности. Он мягкий, рассеянный, любит одиночество. У него нет никакого желания вести хозяйство и заниматься повседневными делами. И пока Аттик управлял имением, Секунд мог спокойно отдаваться своим пристрастиям, теперь же он вынужден взять на себя такую ответственность, а этого ему как раз совсем не хочется.

– А вдова в таком случае…

Паулина молча обдумывала вопрос.

– Елена мне нисколько не нравится, но я не могу допустить, чтобы это помешало мне трезво смотреть на вещи. Ей тоже Аттик был удобнее живой, во всяком случае, до тех пор, пока она не родила бы ему сына. И для нас было бы куда лучше, будь он жив, – и Плаутилле, и Фабрицию, и мне самой. Позвав тебя сюда, я надеялась, что ты развеешь мои сомнения, а ты только усиливаешь их! – сердито воскликнула она, но тут же смягчила тон: – Помоги, Аврелий, я одна. Гней беспомощен, хотя и кажется таким уверенным, и мне больше не на кого положиться. Я очень уважаю тебя, ты это знаешь, к тому же я хорошо знала твою мать.

– Возможно, лучше меня, – ответил Аврелий, нисколько не задетый упоминанием о его рассеянной родительнице. – Мне нечасто доводилось с ней видеться.

– Ты во многом похож на нее. Она была решительной женщиной и умела вызвать к себе неприязнь, когда хотела! – улыбнулась Паулина.

– Предполагаю, что ей часто этого хотелось, – отрезал сенатор, которому разговор о матери был явно не по душе.

Матрона покачала головой:

– Не будь таким строгим, Аврелий. Хоть ты и богат, жизнь у тебя нелегкая, но, думаешь, у меня лучше? Мой муж Марк Фабриций скончался через год после нашего развода. Я вышла за него замуж, когда мне исполнилось четырнадцать лет, а ему едва минуло семнадцать; мы знали друг друга с детства. Я родила ему четырех сыновей, из которых выжил только Луций. Мы жили вместе в военных лагерях, среди варваров, в пустынных краях на севере. Мы поклялись, что никогда не расстанемся, но Гней Плавций разлучил меня с ним при помощи Тиберия. Если бы он не сделал этого, я была бы рядом с Марком Фабрицием, когда он умирал в Германии. Я преданно служила Плавцию и все же до сих пор сожалею, что не была в том лесу вместе с Марком, когда варвары напали на его лагерь и убили моего первого мужа.

– А теперь?

– Вот уже двадцать лет я – жена Гнея. И в трудную, и в счастливую минуту мы, как добрые супруги, вместе. Поэтому мой долг защищать его.

– От кого? – шепотом спросил Аврелий.

Матрона наклонила голову и промолчала.

На пороге патриций остановился и, обернувшись, спросил:

– Какой была на самом деле моя мать?

– Хочешь услышать правду или сладкую ложь?

Аврелий молчал.

– Она была ужасной эгоисткой. Не жалей о ней, – быстро произнесла матрона, закрывая дверь.