Текст книги "Проклятие рода Плавциев"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

14

Четвертый день перед ноябрьскими идами

– Аврелий, ради всех богов, проснись! – в волнении умоляла Помпония, энергично расталкивая сенатора. – Проснись, говорю тебе! Гней пропал!

Патриций вскочил, кое-как прикрываясь, и поспешно натянул шерстяную тунику.

– Паулина проснулась утром, увидела неприбранную постель, – простонала матрона. – И никаких следов Плавция!

– Вилла большая, найдем! – Он пытался ее успокоить, скрывая собственное беспокойство.

Из сада появился Кастор:

– На пасеке все спокойно, патрон. Деметрий хорошо нес службу.

Рабы носились туда-сюда, и Плаутилла, заламывая руки, причитала:

– Гнев богов обрушился на нашу семью…

В таблинум вошел потрясенный Сильвий.

– Хозяин в библиотеке, – сообщил он, смертельно бледный. – Он мертв.

Аврелий поспешил за ним. Плаутилла пошатнулась и, рыдая, упала в объятия Помпонии.

Дверь в библиотеку была распахнута, и свежий утренний ветер шевелил бумаги, лежавшие на столе. В шкафу царил полный беспорядок, словно кто-то поспешно пытался что-то найти среди бумаг.

Паулина, бледная, словно восковая статуя Ниобеи, стояла недвижно, с окаменевшим от горя лицом. Возле нее на груде папирусных свитков лежало тело Гнея с поджатыми, как у зародыша в утробе матери, руками и ногами. Голова пробита тяжелым яшмовым прессом для документов.

Патриций ошеломленно посмотрел на окровавленный пресс, испещренный старинными полустертыми иероглифами: египетский бог с радужными надкрыльями, священный скарабей фараонов: рыбы, птицы, насекомые…

Сенатор взглянул на шкаф, где совсем недавно видел этот яшмовый пресс, – красивый голубь из дутого стекла стоял на месте, целый и невредимый.

– Пророчество! – воскликнула Паулина, не в силах сдержать волнение.

Аврелий поспешил поддержать ее и усадил, дрожащую, на стул.

Нервы мужественной женщины наконец сдали. Умевшая владеть собой, не терявшая достоинства в самых сложных ситуациях, сейчас она что-то бормотала, плакала, как ребенок, измученное лицо безжалостно выдавало ее возраст и пережитые несчастья. Как истинная римская патрицианка, сдерживая горе, не давая волю эмоциям, встретила она известие о смерти пасынков, но на этот раз речь шла о ее муже, о том, кто ради ее любви бросил вызов законам и условностям. Овдовев уже во второй раз, оставшись без самых дорогих ее сердцу людей, суровая правительница семейного очага превратилась в несчастную, убитую горем женщину.

– Марк Фабриций, во всяком случае, погиб от меча… – прошептала она, когда Сильвий, бледный как смерть, появился на пороге.

Паулина глубоко вздохнула и выпрямилась.

– Уложи ровно тело отца! – резко приказала она. – Это твой долг!

Склонив голову, юноша молча повиновался.

* * *

– Очень кстати для рока, что у него оказался под рукой именно каменный скарабей, – намекнул Кастор.

– Какой там рок! – вскипел Аврелий. – Все подстроено так, чтобы мы поверили в случайную смерть: якобы Гней уронил на себя массивный пресс для бумаг, когда хотел взять какой-то свиток, и свалил вместе с ним много других… Но если бы этот пресс упал случайно, то голубь тоже должен был бы разбиться вдребезги! А он цел, и на шкафу нет даже следов пыли, поэтому невозможно установить, как стояли эти предметы раньше. Вот тебе первая ошибка. И единственная, наверное, какую допустил убийца. До сих пор все пребывали под таким сильным впечатлением от пророчества, что исключали возможность убийства.

– Думаешь, теперь они думают, что Гнея убили? – спросил грек.

– Не знаю. Паулина мыслит здраво, но молчит – вероятно, чтобы защитить сына.

– И все же именно Сильвий, а не Фабриций получает наследство! И подумать только, что еще недавно жалкий незаконнорожденный…

Сенатор в знак отчаяния развел руками.

– Он действовал не один. Нубийцы глаз с него не спускали сегодня ночью! Ему помогал сообщник: может, Деметрий. А скорее всего, его названый отец Прокул. Старый раб родился здесь, знает все уголки и закоулки, в доме и в саду… А пес оставался в своей конуре!

– А он здесь при чем, хозяин? – спросил александриец, пытавшийся понять, что происходит.

– Вечером, – объяснил Аврелий, – животных сажают на цепь у входа, и кто угодно может подойти со стороны озера, если нет этой старой собаки, лай которой иногда слышит Паллас. В те ночи, когда произошли первые два убийства, стояла полная тишина. Пес знает Прокула. Он не стал бы на него лаять, увидев, как тот подходит к садку или к вольеру. Поинтересуйся, как старик провел ночь, Кастор, но прошу тебя, чтобы он ни о чем не догадался.

– Не беспокойся, патрон. Я же понимаю, что на кону человеческая жизнь.

– И не одна, а несколько сотен.

Грек недоуменно посмотрел на него.

– Прокул – раб, – пояснил Аврелий, потемнев лицом. – Знаешь, что произойдет, если окажется, что убийца он?

– Боги бессмертные! – побелел Кастор. – Все рабы…

– Все. Все без исключения будут казнены.

– Ксения! – воскликнул александриец. – Надо что-то делать!

* * *

В просторном атрии мать и сын горячо спорили.

– Я видел его, говорю тебе! Он стоял там, под окном библиотеки! – утверждал Фабриций.

– Ночь была темная, и гроза… – возразила Паулина, озабоченная последствиями такого тяжелого обвинения.

– Я видел его, когда сверкнула молния, – настаивал Фабриций. – Подняв капюшон, он смотрел в сторону виллы. Я узнал бы его из тысячи. Этот пустой взгляд, эта странная, осторожная походка… Он же хромой, помнишь?

– Но как ты можешь быть так уверен, что Гнея убили, сын мой? Он всего лишь пытался поймать падавший свиток…

– Ты забываешь, что твой муж велел изготовить низкие шкафы именно для того, чтобы было легко достать любую книгу. Нет, я не верю в несчастный случай. И должен немедленно допросить старика, даже под пытками. Вели привести его сюда!

– О, Аврелий, наконец-то! – вздохнула Паулина, увидев сенатора. – Фабриций видел Прокула в саду вчера ночью и намерен обвинить его в убийстве. Рабы в ужасе. Если окажется, что раб убил хозяина…

– Я сам пойду сейчас и заберу его, – пригрозил взбешенный воин.

– Нет, подожди! – остановил его Аврелий и, не ожидая ответа, поспешил к жилищу рабов. Он знал по опыту, что слуги всегда первыми узнают все новости, и хотел поговорить с Прокулом, прежде чем за ним придет Фабриций.

На току почти никого не было. Даже смерть хозяина не прервала монотонный распорядок дня сельских рабов: пробуждение до рассвета под глухие удары колокола, долгая дорога по узким тропинкам, а потом изнурительная работа на твердой словно камень земле. Одни и те же движения, под палящим солнцем или дождем, повторяющиеся из поколения в поколение, и, наконец, возвращение домой с единственной мыслью в голове – о миске супа.

На току среди кур бродили две или три пожилые женщины. Мрачно и неумолчно выли собаки.

Согбенная рабыня заметила:

– Они всегда так воют, когда кто-то умирает. А вот и старый Арго идет.

Едва держась на своих лапах, появился дряхлый мастино. Аврелий дружески махнул ему, но животное ответило злобным рычанием.

– Не стоит, хозяин, он слишком злой, рычит на всех, – покачала головой женщина. – Старый хозяйский пес. В прежние годы если кто-нибудь из рабов отваживался выйти ночью из дома, то имел дело с ним. А теперь смотри, во что он превратился.

Патриций представил, как Прокул бросает что-то беззубой собаке. И мастино конечно же не лает на старого раба.

Аврелий молча направился в спальные помещения рабов, по щиколотку утопая в грязи.

* * *

– Он вытянулся на своей подстилке и больше не шелохнулся, – в растерянности рассказывал сенатор через несколько минут.

– А может, его убили? – спросил Кастор.

– Возможно! – не исключил Аврелий. – Но ему было уже за семьдесят, и это вообще чудо для сельского раба – дожить до таких лет. Может, Прокул действительно имел какое-то отношение к смерти хозяев и предпочел покончить с собой, чем терпеть пытки. Так или иначе, поскольку тут уж ничего не поделаешь, я накрыл тело старика своим плащом, положил в рот обол – оплатить переезд Харону – и ушел.

– Плащом? – забеспокоился секретарь. – Каким плащом?

– Тем, что надел утром.

– Значит, тот богатый плащ, с вышивкой, который ты обещал подарить мне? – застонал грек с пылающим взглядом.

– Разве? Что-то не припомню.

– Всякий раз, когда я расправлял тебе складки на спине! – вскричал взбешенный александриец. – Я так берег этот плащ, надеясь, что ты наконец его уступишь мне… А ты накрыл им какого-то сволочного раба, словно трупу нужна эта дорогая киренейская шерсть!

«Теперь решат, что виноват Прокул, – рассуждал Аврелий, не обращая никакого внимания на Кастора, – если же вдобавок удастся доказать, что старый раб – сообщник Сильвия, прощай наследство, все достанется вдове, а после ее смерти ее сыну… Вот почему Фабриций так старался обвинить Сильвия! Но Фабриций лжет. Я же был там как раз во время грозы и никого не видел… Разве что…»

Он внезапно прервал свои размышления.

– Скорее, нельзя терять ни минуты! – громко проговорил он. – Думаю, я знаю, как все произошло!

* * *

– Аврелий, пойдем! Фабриций приказал всех рабов в доме пометить красным, чтобы они не смогли бежать! Сделай что-нибудь, прошу тебя! – умоляла Невия.

– Не бойся, все будет хорошо, – твердо пообещал сенатор. – У него нет никаких доказательств.

– А вот и есть, – простонала девушка. – Сильвий признался!

– Что? – изумился патриций и бросился в таблинум.

Там собралась вся семья или, во всяком случае, то, что от нее осталось: молодой наследник, бледный как полотно, стоял опустив голову перед Фабрицием, осыпавшим его оскорблениями; Невия, вошедшая вместе с Аврелием, прислонилась к стене, нервно грызла ногти и пыталась протестовать, но ее никто не слушал; Плаутилла едва не билась в истерике, и, наконец, в углу плакала Елена, чуть менее прекрасная, но более искренняя, чем обычно.

Только Паулина оставалась безмолвной и недвижной, как мраморная статуя. Казалось, даже услышав признание, она все еще не могла поверить в случившееся, поверить, что этот юноша, так заботливо воспитанный ею же самой, сознается в самом ужасном преступлении из всех – в отцеубийстве.

– Подлый убийца! – кричал багровый от гнева Фабриций. – Жалкий варвар… Этот ублюдок убил своего отца, хозяина и благодетеля! Он ненавидел его…

– Так, значит, это сделал ты, Сильвий? Один, естественно! – насмешливо проговорил Аврелий.

– Да, благородный Стаций, – покорно прошептал молодой человек.

– Ну что ж, рассказывай, – продолжал сенатор. – Как это было?

– Гней позвал меня в библиотеку, чтобы поговорить о наследстве. Я узнал, что после его смерти стану богатым. Тогда я взял пресс для бумаг и ударил его. Вот и все.

– А голубь при этом не упал! И Прокул тут ни при чем, так ведь? Конечно, будь виноват Прокул, всем рабам в этом доме грозила бы мучительная казнь. Но если преступление совершил свободный человек, то отвечает только он и слуги спасены, – объяснил Аврелий. – Придумано благородно, мой юный герой, но не слишком умно.

Все устремили глаза на сенатора.

– Прежде всего, – продолжал Аврелий, – после смерти Плавция Сильвий получает не просто какое-то наследство, а все состояние.

– Тем более! – прервал его Фабриций, нисколько не удивившись.

– Однако он не мог этого знать, – возразил Аврелий, с усмешкой глядя на военачальника. – Кроме того, вчера ночью я приставил к нему моих нубийцев и могу заверить вас – он не покидал своей комнаты.

– Это же рабы! – с презрением воскликнул сын Паулины от первого брака. – Их слова ничего не стоят!

– Скажи мне, Фабриций, – спокойно продолжал сенатор, – как ты можешь быть уверен, что вчера ночью видел именно Прокула? Во мраке, да еще под проливным дождем…

– Это случилось как раз перед тем, как пошел дождь. Сверкнула молния и…

Аврелий рассмеялся:

– Это был я, Фабриций! Мне жаль, конечно, что меня приняли за старого хромого старика, но ты видел только то, что хотел увидеть, – человека, чья вина помогла бы тебе избавиться от Сильвия, пусть даже ценой жизней целой сотни невиновных людей. Моя странная походка, когда я спешил под укрытие, скользя по мокрому полу, лишь помогла тебе. И чтобы убедить всех в том, что убийца – Прокул, недоставало только признания этого молодого человека, готового пожертвовать собой ради несчастных рабов!

Фабриций упрямо качал головой. Слова Аврелия его нисколько не убедили.

– Не верю!

– Даю тебе слово, Луций. Надеюсь, что слово римского сенатора для такого человека, как ты, еще кое-что значит. Постарайся получше вспомнить события прошлой ночи.

Фабриций нахмурился и со злостью посмотрел на собеседника. Под этим взглядом, полным сомнения и досады, Аврелий почувствовал себя как ученик, одним лишь вопросом опровергший доказательство геометрической теоремы, над которой учитель промучился несколько бессонных ночей.

– Возможно, это был и не он, – весьма неохотно признал наконец Фабриций. – Но мне действительно показалось, что я узнал Прокула…

– А ты, Сильвий, по-прежнему будешь утверждать, что виноват? – пожелал узнать сенатор.

Покраснев от стыда, юноша опустил голову.

– Я солгал, – проговорил он. – Я не хотел, чтобы всех распяли…

– Великолепно, ничего не скажешь! – посмеялся патриций. – В следующий раз, когда захочешь совершить геройский поступок, придумай что-нибудь поумнее. Иногда, знаешь ли, следует проявить хитрость. Бессмысленные жертвы никому не приносят пользы. И помни – небольшая уловка порой быстрее приводит к успеху, чем самые благородные жесты, – строго продолжал сенатор.

Юноша опустил глаза, сокрушенно ожидая выговора.

– Ох, Аврелий! – в восхищении прощебетала Невия. – Ты спас его! – И при всех пылко поцеловала сенатора в щеку.

– Ну, теперь тебе конец! – шепнул ему Кастор из своего укрытия за бурдюком вина. – Вот увидишь, Паулина заставит тебя жениться на девушке еще до захода солнца.

Но матрона устало подняла голову, словно долго сдерживала дыхание, и улыбнулась.

15

Третий день перед ноябрьскими идами

Помпония собирала вещи в дорогу, покрикивая на служанок:

– Осторожно с париками, не помните локоны!

– Спешишь уехать, я вижу, – заметил Аврелий.

– Если не унесу ноги, оставлю тут шкуру. Убеждена, что бог Авернского озера за что-то гневается на Плавциев, поэтому мне не терпится вернуться в Рим. Если забыть о ядах и кинжалах, в столице живется куда спокойнее!

– Ладно, не преувеличивай, – усмехнулся сенатор. – Я-то понимаю, отчего ты так торопишься: не терпится узнать последние сплетни про императрицу!

– Ну, кое-что я выяснила и здесь, нельзя же терять навык: Мессалина[54]54
  Валерия Мессалина – горячо любимая жена императора Клавдия и мать его детей Октавии и Британика. После многочисленных измен она возглавила заговор против мужа с целью передать трон своему любовнику Силию. Император казнил ее, обвинив в измене и покушении на власть.


[Закрыть] в близких отношениях с Урбиком, Трогом, врачом Валентом и даже с Латераном!

– Очень интересно, и кто же тебе сообщает все это…

– Фабриций, ясное дело. Кто же еще?

– Твои способности не перестают удивлять меня, Помпония. Как же ты сумела заставить откровенничать такого сурового легионера, как наш Луций Фабриций?

– Пощекотав его тщеславие. Притворилась, будто подозреваю, что он, овеянный воинской славой, тоже в числе любовников Мессалины.

– Боги, но ведь этот же метод ты применяешь и ко мне! – поразился патриций.

– Работает безотказно! Жду не дождусь, когда вернусь в Рим, чтобы все рассказать! Хорошо, что и ты едешь. Я боялась – вдруг ты решишь остаться из-за завещания.

– С ним все в порядке, мне кажется.

– Конечно. Если не считать, что оно пропало, – спокойно сообщила матрона, словно речь шла о каком-то пустяке.

– Что ты сказала? – поднялся Аврелий. – Пропало? Я ничего об этом не знаю.

– Еще бы, – пожала плечами Помпония, – ты слишком долго спал, ну как сурок! Помоги мне лучше надеть эту тунику.

Но сенатор уже не слушал ее. Слишком расстроенный, чтобы возражать, он оставил Помпонию собираться и направился в свою комнату. По пути ему попалась Ксения – девушка, ничуть не стесняясь, демонстрировала его пропавшую пряжку из оникса.

«Какой же я дурак, – подумал Аврелий. – Итак, если Сильвий вне всяких подозрений, Терция получает только приданое, то Паулина остается единственной наследницей Плавция! Паулина, никогда не любившая ни Гнея, ни своих пасынков, вполне могла и совершить три убийства, и уничтожить завещание…»

* * *

– Ты забываешь, что она находилась в комнате своего мужа, когда убили Секунда, – возразил Кастор, с которым Аврелий поделился своими соображениями.

– Жаль, что Гней не может нам это подтвердить, – ответил патриций.

– И все же нельзя исключать Елену и Фабриция из числа подозреваемых: их собственных утверждений, будто они провели ночь вместе, недостаточно.

– В таком случае зачем им было говорить, что они расстались поздно ночью? – спросил сенатор. – Если бы они хотели придумать себе алиби, то не стали бы делать это наполовину.

– Им пришлось это сделать, – возразил Кастор, – поскольку на рассвете Елену застала в перистиле свекровь.

– А значит, и Паулина не спала в ту ночь, – рассудил Аврелий.

– Но, патрон, ее никто не видел. Впрочем, было бы крайне глупо, только что совершив убийство, привлекать к себе внимание ссорой с невесткой! – заключил секретарь.

– Или же очень хитро, если она заметила, что ее видел Паллас… – проговорил патриций. – Кто еще у нас остается в качестве возможного преступника? Только Фабриций и Елена, если, конечно, ты добросовестно следил за Плаутиллой. Ты уверен, что не упускал ее из виду?

– Пусть сразит меня Гермес, если я хоть на минуту оставил ее без присмотра! – заверил александриец.

Аврелий недовольно посмотрел на него:

– Кастор, мне хотелось бы, чтобы ты оставил свою дурацкую привычку клясться богом воров. Это не производит хорошего впечатления!

– Гермес – отличный бог, он всегда помогал мне! – отшутился секретарь. – Что же касается Паулины, помнишь, как она возражала, когда Гней решил оставить состояние незаконнорожденному сыну, ведь ее-то собственному нечем платить солдатам? Фабриций из-за этого, может быть, и сошелся с Еленой… Кстати, а какова она в постели? – бесцеремонно поинтересовался александриец.

– Понятия не имею! – вспыхнул патриций.

– Хозяин, тебе нездоровится? Или ты дал обет Артемиде Девственнице?

– Кастор, отчего ты так стараешься выставить Елену в плохом свете? Боишься, что я увезу ее в Рим?

– Напротив, хозяин, я надеюсь на это! – с присущей ему искренностью уточнил грек. – Эта женщина ненадолго увлечет тебя. Меня гораздо больше беспокоит ее дочь! Когда сорокалетний мужчина начинает засматриваться на девочек… Послушай меня, оставь в покое ребенка, пусть она радуется жизни с Сильвием. А увезешь с собой – только богам известно, чем это кончится!

Аврелий не ответил. Если бы завещание нашлось и Сильвий женился бы на Невии… Как же он не подумал раньше?

Почему никто, даже его циничный секретарь, не заподозрил в убийстве эту лисичку?

* * *

А спустя пару часов Аврелию пришлось побеседовать с Сильвием. Молодой человек был чрезвычайно взволнован.

– Хозяин говорил мне о каком-то наследстве, но я не знал, что он назначил меня единственным наследником, – сказал молодой человек.

– Это твой отец, – возразил сенатор. – Перед смертью он признал тебя.

Сильвий криво усмехнулся:

– Решился наконец… Лишь потеряв двух сыновей, вспомнил о третьем.

– Фабриций прав: ты ненавидел его, – строго произнес сенатор.

– Да, – еле слышно произнес Сильвий.

– И все же он недурно обращался с тобой, – заметил Аврелий.

В самом деле, у скольких еще слуг текла в жилах хозяйская кровь? Сколько потомков благородных Мариев, Юлиев и Антониев жили в цепях и дрожали от ударов плетьми в каждом римском доме? Сколько кровосмешений происходило ежедневно между единокровными братьями и сестрами из-за того, что они ничего не знали о своем родстве? Никто не отваживался говорить об этом.

Гней всегда заботился о Сильвии, дал ему образование, необходимое для надежного будущего, задолго до того, как лишился других наследников. И тем не менее Аврелий догадывался, что этот юноша, не питавший к Плавцию никакой благодарности, скорее гордился бы своим происхождением от Спартака, чем от богатого торговца рыбой.

– О нем не очень хорошо отзывались, – произнес Сильвий. – Однажды мне довелось случайно услышать разговор двух гостей о том, чем Гней занимался во время правления Тиберия. Какие-то весьма сомнительные дела, которые вряд ли позволили бы ему с чистой совестью явиться в Рим. Отсюда и его любовь к сельской жизни, именно поэтому он удалился сюда, на берега Авернского озера.

– И ты веришь этим сплетням, Сильвий? – миролюбиво спросил Аврелий.

– Но ведь и в самом деле Гней сколотил свое состояние в те времена, когда другие падали замертво под мечом палача.

– Я тоже выжил при Сеяне, при Тиберии и Калигуле. Пришлось выкручиваться, признаюсь. Другие, менее осторожные или, может, более честные и бескомпромиссные, чем я, потеряли все. Они сделали свой выбор, и он, безусловно, похвальный. Но, как я уже говорил тебе, не всегда героическое самопожертвование или красивая смерть – подобные тем, что риторы приводят в качестве примера в книгах по истории, – делают жизнь лучше. Так или иначе, копание в прошлом Гнея ничего не изменит. Хороши ли, плохи его деяния, он твой отец.

– Я перестал ненавидеть его. Теперь он, в чем мать родила, сидит в лодке Харона, а там слуга ничем не отличается от короля.

– И ты станешь paterfamilias, полноправным хозяином имения, настоящим римским гражданином…

– Никогда не соглашусь на это… – решительно заявил Сильвий.

Аврелий улыбнулся с едва заметной насмешкой.

– Ох, согласишься, мальчик мой… Во всяком случае, после того, как тебя немного поупрашивают, твоя чрезмерная гордыня умолкнет.

– Гордыня? У слуги? – со злобой воскликнул вольноотпущенник, сжимая кулаки.

– Да, и намного больше, чем та, что может продемонстрировать знатный Луций с присущей ему спесью, юный Сильвий! Кстати, о Луции Фабриции. Имей в виду, что, если не отыщется завещание, он станет управлять тут по-своему: будет держать рабов впроголодь, изводить непосильным трудом, забивать плетьми. Сам видишь, для всех было бы лучше, если бы наследство оказалось в твоих руках.

– Не могу, – повторил юноша, но уже не так уверенно.

– Ты должен! Ты не имеешь права оставлять людей в руках этого мясника только из-за какого-то мнимого благородства, лишь бы покрасоваться перед самим собой! – воскликнул сенатор, беря Сильвия за руку. – Тебе неприятно, понимаю. Ты всегда презирал хозяев, а теперь судьба обязывает стать одним из них!

– Я не справлюсь, – посмотрев на Аврелия, проговорил юноша, и по лицу его потекли слезы.

Патрицию показалось, он что-то увидел в его темных глазах. Они словно что-то напомнили ему, почудилось сходство с другим лицом…

– Утри свои женские слезы, Плавций Сильван! Ты уже мужчина, римлянин, глава семьи. И не можешь больше позволить себе слабость! Будешь повелевать рабами, вершить справедливость, управлять имением. Вставай, пора!

Юноша словно очнулся. Он выпрямился, стараясь принять решительный вид.

Привыкнет, решил про себя Аврелий. Не так уж это и сложно – быть хозяином. Пожалуй, самое легкое ремесло на свете.

Сенатор продолжал строго смотреть на него, пока не убедился, что тот полностью взял себя в руки.

– Ave atque vale,[55]55
  Прощай и будь здоров! (лат.) – «Et in perpetuum ave atque vale» (И навсегда прощай и будь здоров). С этим приветствием древнеримский поэт Катулл обратился к своему покойному брату.


[Закрыть] Плавций Сильван! – попрощался он с Сильвием и удалился. Да защитят его боги, подумал Аврелий. Путь этому юноше предстоит долгий и трудный. Впереди – не только радости и удовольствия…

* * *

Помпония строго взглянула на него:

– У тебя нет сердца, Аврелий, ты разочаровал меня.

– Тебе не удастся вызвать у меня угрызения совести, подруга. Плаутилла слишком уступчива, особенно если ее утешает мужчина, а я уж точно не девственная весталка. И мы с тобой прекрасно понимаем, чем бы все закончилось, если бы я остался с нею на ночь, – возразил сенатор, качая головой.

– Ты бросил ее на произвол судьбы, отдал в руки убийц, – продолжала упрекать Помпония.

– Нет, дорогая, – поправил ее патриций. – Не забывай, что ее оберегал Кастор.

– И ты доверяешь этому лентяю греку? А мне служанка сказала, что проходила ночью по коридору, но никого там не видела. Вместо того чтобы сторожить ее, как ты приказал, твой секретарь конечно же дрых без задних ног в каком-нибудь укромном уголке!

– Боги! Если дело обстоит так, то это же все меняет! – в гневе воскликнул Аврелий и бросился в комнату грека, а в сознании один за другим возникли вопросы: где была Плаутилла во время убийства Аттика? И правда ли то, что ее брат не хотел давать ей приданое? И как оказалось среди ее драгоценностей то коралловое кольцо?

Перед его глазами одна за другой промелькнули сцены: молодая, избалованная женщина, оставшись без матери, узнает, что отец собирается снова жениться; видит, как новая жена завладевает драгоценностями Аппианы, которые должны были достаться ей: тайком открывает ларец, перебирает украшения и одно из них, не удержавшись, надевает на палец – кольцо дешевое, мачеха не заметит. Ее внимание привлекает странная раскрашенная подвеска, она рассматривает ее, и камея открывает секрет загадочного предсказания. Проходят годы, и вот представляется случай использовать мрачное пророчество, и она действительно решает воспользоваться им. Следуя стихам оракула, убивает братьев, чтобы завладеть состоянием, не сомневаясь, что никто ее не заподозрит…

* * *

– Где он? – закричал Аврелий, с грозным видом входя в комнатку Ксении. – Давай его сюда!

Легкое поскрипывание матраса сразу обнаружило убежище Кастора.

– А теперь ты мне все объяснишь! – Аврелий почти рычал от гнева, схватив Кастора за волосы.

– Не здесь, хозяин, прошу тебя! – умолял секретарь. – Я все расскажу, но только не здесь…

Ухватив александрийца за тунику, Аврелий притащил его в свою спальню и швырнул, словно мешок овса, на красивый мозаичный пол.

– Так ты выполнил мой приказ? Так охранял Плаутиллу Терцию всю ночь?

– Конечно, патрон, позволь мне объяснить…

– Подлый обманщик! В коридоре никого не было!

– Это верно, хозяин, – признался секретарь. – И тем не менее…

– Тогда говори, бездельник, пока я не свернул тебе шею! – вскипел Аврелий, выходя из себя от возмущения.

– Как ты приказал, хозяин, я неотлучно сторожил девушку.

– Хватит лгать! Где ты шатался, несчастный слуга? Возле двери тебя не было!

– Совершенно верно. Возле – нет, хозяин, а за дверью – да…

Сразу Аврелий не понял, что хотел сказать Кастор, но потом до него дошло.

– У меня не такое черствое сердце, как у тебя! – продолжал секретарь обиженным тоном несправедливо осужденного человека, которому приходится доказывать, что он невиновен. – И поскольку ты постыдно уклонился от исполнения святого долга, пришлось взять дело в свои руки. Как ты часто напоминаешь мне, я всего лишь слуга, а хороший слуга должен делать все возможное для благополучия и безопасности хозяев.

– Ты хочешь сказать, что провел ночь в постели Плаутиллы? – с недоверием спросил Аврелий.

– Не в постели, патрон, а на ковре, – уточнил александриец.

– Ах ты, негодяй! – вскипел сенатор. – Даже я, римский патриций, потомок древнего и знатного рода, не посмел воспользоваться…

– Вот именно! – прервал его Кастор. – Ты – господин и должен соблюдать некоторые условности, дабы не подмочить репутацию. У меня же таких проблем нет. Как скромный служащий я только пытаюсь приносить пользу и стараюсь изо всех сил каждый раз, когда мои скромные услуги востребованы.

Это было уже слишком! Бесстыжий слуга посмел овладеть свободной женщиной без малейшего уважения к аристократу Семпронию, который ожидал свою невесту, уверенный в ее добродетели! Аврелий молча смотрел на Кастора, не зная, велеть ли задать ему плетей или поздравить с победой.

– Патрон, эта беззащитная девушка находилась в опасности… – оправдывался Кастор.

Аврелий расхохотался:

– Девушке, о которой ты говоришь, уже почти сорок и за плечами у нее двое мужей и немыслимое количество любовников!

– Среди которых ты сам, хозяин, – безжалостно напомнил ему секретарь.

– Из твоего рассказа следует, что Терция не имеет никакого отношения к смерти отца…

– В тот момент, когда печально кончил свои дни Гней Плавций, голова девушки была занята совсем другим, – заверил вольноотпущенник. Потом, оправляя помятую одежду, спросил: – Могу ли я рассчитывать на твою скромность, хозяин?

– Конечно, – ответил Аврелий. – Если эта история дойдет до ушей Семпрония Приска…

– Я не Семпрония опасаюсь, хозяин, а Ксении, – пояснил Кастор. – У нее тяжелая рука!

– Ксения! Приведи ее сюда, сейчас же! – приказал патриций.

Вскоре девушка уже входила в комнату. Она робко встала, опустив глаза.

– Тебе известно, что воров наказывают плетьми? – Сенатор старался говорить как можно строже.

– Хозяин, твою пряжку я нашла на полу в коридоре… – бесстыдно солгала служанка.

– Как и коралловое кольцо! – усмехнулся Аврелий, рассеянно поглаживая плетку.

– Я даже не видела его никогда, хозяин, клянусь головой брата! – ответила она. – Можешь поискать в моих вещах, если не веришь!

– Только время тратить, – с презрением ответил сенатор, – ты избавилась от него, спрятав среди драгоценностей Терции в тот день, когда мы проводили обыск… Боялась, что его найдут в твоей спальне. Да, пожалуй, наказание плетью недостаточно. Знаешь, я продам тебя!

– Сжалься, хозяин, – бросилась на колени Ксения, краем глаза все же следя за реакцией своего обвинителя. – Я бедная и беззащитная, у меня нет больше никого на свете…

– Даже брата, да, лживая змея? – разозлился Аврелий, хватая плетку.

– Прости меня, умоляю, я сделаю все, что ты только пожелаешь! – рыдала она, при этом незаметным движением обнажив свои красивые стройные ноги.

– Расскажи про кольцо, на этот раз правду, иначе… – Аврелий не завершил угрозу, надеясь, что так она произведет больше впечатления.

– Я украла его, хозяин, – призналась Ксения, – но это был первый и единственный раз… Представляешь, там лежало столько украшений, и гораздо более ценных, а я взяла самое простенькое… Потом, когда ты велел перевернуть весь дом, чтобы найти насекомых, я побоялась, что его найдут у меня. Пожалуйста, хозяин, ну хочешь, побей меня, но только не отправляй на рынок рабов – кто знает, куда я попаду!

Сенатор воздержался от обещаний. Совершенно необходимо преподать урок этой лживой негодяйке. Перед тем как ее купить, полезно будет слегка и припугнуть.

Кастор привлек к себе девушку, стараясь утешить. Аврелий тем временем сел за стол, на котором стоял бокал вина. Как же ему хотелось выпить любимого пива, вернуться наконец в Рим! Только бы вот разгадать эту тайну…

* * *

Паулина выглядела осунувшейся. Опухшие глаза полны тревоги.

– Хочу поговорить с тобой об одном очень важном деле, Аврелий.

– Ты имеешь в виду пропажу завещания, не так ли?

Матрона печально кивнула.

– Мы думаем об одном и том же? – спросил патриций, опасаясь ранить ее.

– Фабриций – человек чести. Если окажется, что я ошиблась, ни за что не признаюсь, что считала его виновным. Тем не менее, я обещала Гнею, что выполню его последнюю волю, и, как бы трудно ни было, я намерена сдержать слово.