Текст книги "Проклятие рода Плавциев"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

10

Восьмой день перед ноябрьскими идами

– Во имя Геракла, хозяин, какая грязь! Мало тебе, что заставил меня провести ночь в этой вонючей гостинице лишь для того, чтобы полюбоваться великолепной панорамой острова Низида…

– Ладно, Кастор, не так уж там и плохо, – примирительно заметил Аврелий.

– Беда в том, патрон, что ты не чувствуешь разницы в положении, хотя вроде бы и привык ко всем удобствам. Другие знатные римляне не ночуют в жалких тавернах. У каждого есть вилла на дороге от столицы до имения – специально для того, чтобы всегда ночевать в собственном доме!

– Спорю, однако, что жизнь у них не столь интересна, как у меня! И перестань ныть, посмотри лучше – вон там внизу Павсилипон,[45]45
  Сегодня Позилиппо.


[Закрыть] вилла, принадлежавшая Ведию Поллиону!

– Похоже, пустует. Вижу только гроты из туфа.

– Еще в прошлом веке Неаполь слыл цветущим, многолюдным городом, но, казалось, он словно притягивал побежденных: Мария, когда его победил Сулла, потом Помпея, боровшегося с Цезарем, Брута и Кассия, когда Август уже практически взял над ними верх. И как видишь, город до сих пор еще расплачивается за них.

– Жаль, Неаполь был жемчужиной эллинской цивилизации, – посетовал Кастор. – Ну, понятное дело, там, куда приходят римляне…

– Греков тут теперь уже осталось совсем немного. Кто мог, давно уехал. И на место прежних жителей пришел обедневший плебс из сельской местности.

– И все же здесь до сих пор существуют гимнасии, большие школы. Самые известные люди Рима посылают сюда своих детей учиться…

– Школы только называются греческими. Учителю достаточно надеть какую-нибудь не совсем обычную тунику и процитировать кое-что из классиков, и его почитают как знатока греческой культуры. Красота местности довершает остальное.

– Я преуспел бы, если бы решил здесь остаться! В конце концов, я ведь настоящий александриец… – сказал секретарь.

– Смотри, вон там театр, где император Клавдий ставил свои комедии. Невий живет неподалеку. Постарайся разузнать о нем побольше, а я попробую его навестить.

– Хозяин. – Кастор покашлял. – Мне не хотелось бы выглядеть нахальным, но как, по-твоему, можно заставить ласточку петь? Ты же прекрасно знаешь, что люди молчат, когда в горле сухо!

Вздохнув, Аврелий передал Кастору мешочек с монетами, не сомневаясь, что больше никогда их не увидит, и, оставив лошадь, направился к дому, куда, как уверяла хозяйка гостиницы Карина, переехал недавно Невий. Человек, с которым Елена развелась, чтобы выйти замуж за Аттика.

* * *

По дороге сенатор все время удивлялся: недавно отремонтированные здания выглядели новыми и нарядными, некоторые были просто в отличном состоянии, словно и не случалось в последние годы множества разрушений из-за частых оползней. Старательные южане умели очень быстро восстанавливать свои дома… И подумать только – насмешливый Гораций назвал этот город праздным, otiosa Neapolis!

Еще пара вопросов, подкрепленных звоном монет, и патриций нашел жилище Невия. Оно оказалось совсем рядом с просторным портиком, приспособленным для школы, одной из тех, куда римляне отдавали своих детей получать образование на греческом языке. Этот язык и в самом деле звучал на улице, более того, греческим был и весь облик – от прически до сандалий – учащихся, склонившихся над восковыми дощечками, внимательно слушавших учителей и старавшихся запомнить все самое интересное.

Наметанный глаз Аврелия сразу же подметил, что многие греческие хитоны, ионийские сапожки и другая греческая обувь изготовлены искусными иберийскими ремесленниками, умевшими выставить на рынок по низкой цене любую подделку. Услышав же легкий кельтский акцент строгих педагогов, грозно размахивавших плеткой перед непослушными учениками, Аврелий понял, что учителя эти родом скорее из Немаса, Алестума[46]46
  Нынешние Ним и Арль.


[Закрыть] или какого-нибудь еще городка завоеванной римлянами Галлии, нежели из Аттики.

Но мода есть мода, и тщеславные римские торговцы тратили последние средства, оплачивая учебу своих отпрысков и не слишком придираясь к мелочам: гордость, с какой они объявляли на публике, что их сын обучался в Неаполе – в старинном и блестящем Неаполе! – вполне возмещала понесенные затраты.

Может, и Елена – гречанка только по имени, мелькнула мысль у Аврелия. Ее манера изъясняться и светлые волосы… Их цвет вполне мог быть унаследован от какого-нибудь заезжего варвара, одного из тех, что во множестве заполняли густонаселенные кварталы порта Путеолы.

Размышляя об этом, патриций постучал в дверь массивным билом в виде оскаленной львиной головы, свидетельствовавшем о пристрастии хозяина к кричащей роскоши.

Невий, солидный, крепкий мужчина, встретил патриция весьма приветливо и без всякого смущения. Он смотрел на гостя хитро и спокойно, как человек, который, решив однажды положиться на изменчивую удачу и старательно избегать тяжелых трудов, сумел наконец-то достичь своей цели.

– Отчего это вдруг тебе захотелось поговорить со мной? – спросил он, шурша своей новехонькой, с иголочки, туникой с богатым коринфским рисунком.

– Я приехал от Плавциев с Авернского озера, – ответил сенатор, не сомневаясь, что эти несколько слов вполне заменят долгие объяснения.

И в самом деле, его собеседник прочувствованно вздохнул:

– А, Елена! Мне так недостает ее… Не следовало отпускать жену!

– Ну, так порадуйся теперь, – с иронией ответил Аврелий. – Она стала вдовой, и ты можешь вернуть ее, – сообщил он, в глубине души сомневаясь в искренности Невия.

– Аттик умер? – вздрогнул тот. – О, как это печально…

Невий побледнел, и на сей раз его огорчение не казалось притворным. Возможно, он находился у Аттика на пожизненном содержании, подумал Аврелий.

– Почему ты так легко согласился на развод? – спросил патриций, прекрасно зная, что разрыв этого союза обошелся Гнею Плавцию в кругленькую сумму.

– Я любил жену, но не подходил ей, – скромно вздохнул Невий. – Елена с ее красотой достойна совсем другого мужа.

– Сколько тебе заплатил Аттик, чтобы решить вопрос? – с иронией спросил патриций.

– Я что же, по-твоему, продал свою жену? – горячо возмутился Невий, оскорбленный в лучших чувствах. – Если Плавций решили возместить потерю, что же мне – отказываться? Меня лишили семьи, так тебе мало – ты хотел бы, чтоб я еще от голода умер?

– Конечно, это нелегко – отказаться от такого сокровища, как твоя жена. Думаю, она была любящей и преданной?

– Разумеется! Кое-что болтали на ее счет, не отрицаю, но ты же знаешь, что такое злые языки, – ушел от прямого ответа Невий. – И я, во всяком случае, никогда не опускался до того, чтобы обращать внимание на подобные разговоры. Я верил своей жене, а не болтовне сплетниц!

– С другой стороны, ты ведь всегда был с ней рядом и мог сам убедиться… – начал сенатор.

– Всегда? Нет, не всегда, – проговорил Невий. – Я уезжал, приезжал, разные дела, сам понимаешь. Но, повторяю, я всегда полностью доверял Елене.

– А как же в таком случае она познакомилась с Аттиком?

– Представь себе, я сам их познакомил! Кто бы мог подумать… Человек средних лет, такой бесцветный, внешне нисколько не привлекательный… – Невий безутешно развел Руками. – Я ужасно огорчился, правду скажу, когда Елена согласилась на его предложение. Мне казалось, я намного лучше его. Но деньги – ох я несчастный! – всегда так притягивают.

– А твоя дочь?

– Я охотно оставил бы ее у себя, но Елена настояла на своем, твердила, что у меня не хватит средств на ее обучение. Дорогая моя маленькая Невия! Она так похожа на своего папочку! И так мало напоминает мать…

– Я это заметил, – согласился патриций, с любопытством оглядываясь: свежая штукатурка, тонкие ткани, новая утварь, несколько аляповатая, но, несомненно, дорогая.

– Вижу, теперь тебе живется неплохо, – проговорил Аврелий.

– На деньги, которые мне дали Плавций, я купил этот домик и сейчас думаю заняться делами. Чувствую, удача будет на моей стороне, – ответил Невий, не вдаваясь в подробности. И все же по двусмысленным улыбочкам служанок, выглядывавших из-за шторы, легко угадывалось, какого рода деятельностью намеревался заняться этот человек. – Так вот, передай Елене, что она может вернуться, когда пожелает! – великодушно заключил Невий, снова разводя руками.

* * *

Напрасная поездка, решил Аврелий, обдумывая задним числом все увиденное и услышанное. Разве что одно бесспорно – неаполитанец не мог убить Аттика. На главный вопрос, где он провел ночь, когда бедняга упал в садок с муренами, Невий дал более чем исчерпывающий ответ: двадцать свидетелей видели, как он до утра играл в кости в одной подозрительной таверне недалеко от порта.

Огорченный сенатор углубился в квартал бедняков, где жил Невий, пока не обрел нынешнее благополучие. Там его ожидал Кастор.

Здесь обстановка оказалась совсем другая: из покосившихся хижин, едва державшихся на ненадежных деревянных опорах, выбегали ватаги грязных, тощих ребятишек, их одетые в лохмотья матери готовили что-то на очагах, сложенных из камней прямо во дворе. В нескольких шагах от этих жалких обеденных столов текли грязные сточные воды, громоздились кучи зловонных отходов, и в утрамбованном колесами телег грунте там и тут виднелись открытые канализационные отверстия.

Аврелий попытался представить, как прекрасная Елена, величавая, словно олимпийская богиня, идет по этой улочке в общественную прачечную, ноги по щиколотку утопают в грязи, белоснежные руки держат корзину с грязным бельем.

Он остановился возле забитого народом термополия[47]47
  Термополий (thermopolium) – заведение, напоминающее современную столовую самообслуживания, где на прилавки выставляли большие глиняные чаши с горячими супами. Таких заведений и в Риме, и в других крупных городах было очень много. Подобные столовые можно и сегодня видеть в Помпеях, Геркулануме и Остии.


[Закрыть] на углу. Был час пик, и хозяин, невысокий, потный, совершенно лысый, вертелся среди мисок, кувшинов и чаш, пытаясь услужить всем многочисленным посетителям.

– Вы не знаете некоего Невия? – вежливо поинтересовался Аврелий, локтями пробив себе дорогу в толпе.

Хозяин не удостоил его даже взглядом.

– Ради всех нимф побережья, Попия! Ты что, парализована? – вместо ответа закричал он служанке с опухшими ногами. – Отнеси две миски бобов каменщикам и приготовь горячее вино! – решительно приказал он, а сам тем временем поднял сковороду, полную какой-то кипящей бурды, и вылил ее в большой кувшин, вставленный в углубление на каменном прилавке.

Добравшись до прилавка, патриций попытался привлечь к себе внимание:

– Скажите, пожалуйста… Не знаком ли вам…

– Попия! Мясо! Иди забери или будешь ждать греческих календ?[48]48
  Латинское выражение «греческие календы» означает срок, который никогда не наступит, так как у греков календ не было. (Прим. пер.)


[Закрыть] – прогремел хозяин, не обращая на Аврелия никакого внимания.

Патриций решился потянуть его за тунику.

– Славный человек, мне нужно узнать кое-что о Невий, он…

– Бобы, мясо и лепешка. Гороха сегодня нет, – быстро ответил ему человек за прилавком. – Оплата сразу, в долг не отпускаем.

– Я вообще-то ищу…

– Короче, будешь есть или нет? Нет, так убирайся отсюда и не мешай работать!

– Да выслушай ты меня, наконец! Я – римский сенатор и… – попытался заявить о себе Аврелий, уже в полном отчаянии.

– Лепешки готовы! – прервал его хозяин таверны, на которого слова патриция не произвели ни малейшего впечатления. – Шевели задницей, Попия!

Аврелий рассердился и уже был готов уйти. Эх, был бы здесь сейчас Кастор! – невольно подумал он.

– Сорок семь лепешек с травами и два трехлитровых кувшина вина! – закричал кто-то с порога, и в заведении неожиданно наступила почтительная тишина.

Это был он, его секретарь Кастор. Он прокладывал себе дорогу среди посетителей, одаряя всех самой обворожительной из своих улыбок.

– Как ты сказал? – с недоверием переспросил хозяин.

– Сорок семь… Нет, давай пятьдесят и отнеси в бывшую казарму гладиаторов, что за утлом.

– Но там живут бездомные…

– Вот именно! Благородный сенатор Публий Аврелий Стаций, только что приехавший из Рима, угощает обедом этих несчастных! – торжественно объявил грек, широким жестом представляя своего хозяина.

– Ах, светлейший сенатор, я же не знал… – извинился хозяин, протирая скамью для высокого гостя. – Честно признаюсь – вот уже десять лет, как мы и не надеемся…

– На что?

– На то, что приедет наконец императорская комиссия! – ответил хозяин, говоря об этом как о деле всем известном.

Аврелий молча посмотрел на него, не понимая, о чем речь.

– У меня обрушилась крыша во время землетрясения, – уточнил хозяин. – Правда, не последнего, а предыдущего, когда еще Тиберий правил… Вот уже пятнадцать лет шлю петиции, и никакого ответа. Наконец-то Цезарь вспомнил обо мне!

И тут же целая толпа просителей окружила Аврелия.

– Сенатор, вот уже пятнадцать лет, как я ночую под портиками, – с возмущением заговорил какой-то старик.

– У меня рухнул дом! – простонала вконец отощавшая женщина.

– Я потерял склад со всеми кувшинами оливкового масла!

– Что там кувшины, моя свекровь без ног осталась!

– Ты должен рассказать Цезарю, до чего нас довели! Городские чиновники построили себе дома на деньги, присланные императором, а нам не досталось ни единого сестерция!

Аврелий, на которого наседали со всех сторон, в растерянности кивал.

– Успокойтесь, славные люди, успокойтесь! – вмешался Кастор. – Прежде чем собрать ваши жалобы, мой хозяин должен срочно встретиться с одним человеком. Речь идет о некоем Невии, вам это имя что-нибудь говорит?

Раньше всех ответил хозяин таверны:

– А как же! Раньше-то он часто бывал здесь. Давно его не видно. Однако если хотите сразу же составить протокол об ущербе, я вам сейчас же покажу крышу.

– Придут люди, все осмотрят. Позднее. Расскажи нам лучше о Невии, – прекратил александриец лишние разговоры.

– О, симпатичный такой человек, – улыбнулся хозяин, – очень любил заводить разговоры с приезжими, особенно с теми, у кого кошелек потолще… Работа, говорил он!

– А ты хоть раз слышал, о чем шла речь?

– Я не вмешиваюсь в чужие дела! – обиделся хозяин.

Аврелий решил, что пора побренчать монетками.

– Ну, благородный сенатор, – прозвучал ответ, – если какой-нибудь заезжий искал приятное общество, Невий помогал ему…

– Здесь, в твоей таверне? – пожелал уточнить Аврелий.

– Сенатор, ты же знаешь, что сводничество запрещено и карается законом. Насколько мне известно, Невий просто оказывал услугу друзьям.

– Понимаю, – согласился Аврелий, направляясь к дверям.

– Господин, – остановил его грек. – Надо бы заплатить за лепешки…

– И вино! – добавил хозяин. – Хотя я, конечно, рад угостить за счет заведения такого важного магистрата, как…

– И не думай! – возразил Кастор, неожиданно проявляя великодушие. – Все по счету! – И демонстративно протянул руку Аврелию, чтобы тот положил в нее кошелек. – А это тебе, дорогая, – обратился он к Попии.

Служанка пересчитала монеты и поразилась, не веря своим глазам: может, грек с острой бородкой, столь быстрый на язык, – сам Гермес, под чужим именем спустившийся с Олимпа, чтобы помочь ей? Она огляделась, а потом поспешила следом за Аврелием и Кастором, которых вся таверна провожала благодарностями и поклонами.

– Благородные господа, благородные господа! Послушайте! Этот Невий торговал женщинами. И с моей внучкой пробовал договориться. И знаком был с одним человеком, который потом женился на его жене, он еще рыбой торговал. Я видела их вместе несколько раз. Они о чем-то спорили, словно заключали какую-то сделку! – одним духом выложила она. Потом осторожно оглянулась по сторонам и добавила: – Но я вам ничего не говорила, хорошо? – И, получив еще пару монет, Попия поспешила исчезнуть.

– Хотелось бы знать, что ты себе думаешь? – возмутился Аврелий, когда они отошли от таверны. – По твоей милости я оставил в этой дыре целое состояние!

– Не беспокойся, патрон, – ликуя, возразил Кастор. – То было выгодное вложение! Нищие, что ютятся в казарме гладиаторов, рассказали о наших двух голубках кое-что интересное. И самое малое, что можно было для них сделать, так это угостить жалкой лепешкой!

– Каждого из сорока семи? – возразил Аврелий.

– Все по справедливости. Несчастные, они живут на дворе, ожидая помощи и поддержки, которых никогда не получат, потому что все уже присвоили городские чиновники! Не мог же я отблагодарить только нескольких, ведь говорили они все хором. А как тебе хорошо известно, патрон, глас народа – глас божий!

– И что же? – сдался сенатор, и не пытаясь больше возражать.

– Невий продавал свою жену, на то и жил!

– Хочешь сказать, он был ее сводником? – изумился Аврелий.

– Не так открыто! И все же случалось, что, познакомившись с каким-нибудь толстосумом, он отпускал пару восторженных замечаний о своей прекраснейшей и добродетельнейшей супруге, а потом как бы случайно замечал, что вечером его дома не будет…

– Все делалось так, чтобы никто не посмел бы обвинить его в сводничестве, – заключил Аврелий.

– Вот именно, – подтвердил александриец. – Римский закон не слишком снисходителен к мужьям, которые торгуют своими женами.

Ну что ж – разобрались с благородным родителем, который якобы отказывается от жены и дочери, лишь бы обеспечить им светлое будущее.

А на самом деле Елена была проституткой, а Невий – ее сутенером. Какой пример для несчастной девочки, вздохнул Аврелий, идя к лошади, оставленной на площади у театра. Теперь можно было возвращаться в Путеолы.

11

Седьмой день перед ноябрьскими идами

На другой день Аврелий, пребывая в самом скверном расположении духа, прогуливался по саду, засаженному ароматическими травами, в обществе Помпонии и Плаутиллы Терции. Дамы оживленно беседовали.

Поездка в Кумы и Неаполь не принесла никаких ощутимых результатов. Правда, теперь было ясно, что собой представляет Невий и какова его роль в браке бывшей жены с богатым Аттиком. Что же касается загадочного пророчества, якобы предвещавшего гибель Аттику и Секунду, то сенатор знал о нем не больше прежнего.

И все же после поездки отношение Аврелия к героям этой истории существенно изменилось. Елена предстала перед ним в другом свете. Должно быть, она была совсем юной, такой же, как сейчас ее дочь, когда вышла замуж за Невия. Сенатор представил ее девочкой-подростком, обитательницей самого нищего квартала Неаполя, города, где она родилась и выросла. Вот она идет, гордо неся словно знамя свою утонченную красоту, и эта красота – единственное, что у нее есть.

Наверняка Елена имела возможность найти хорошего жениха или богатого покровителя, но она влюбилась и решила связать свою судьбу с ненадежным пустословом Невием, щедрым только на обещания.

Потом последовало разочарование, случайные заработки, нищета и – горькое осознание того, что ласковый и веселый муж на деле бессовестный сводник. Аврелию казалось, будто он так и слышит его слова: «Только сейчас… Сделай это ради дочери, ради нас… У этого Аттика куча денег, такая редкая удача…»

И все же, рассуждал сенатор, где уверенность, что все обстояло именно так? Елена вполне может быть жалкой блудницей, готовой отдаться первому встречному, настойчиво рвущейся вверх по социальной лестнице. Понятно, что звон сестерциев заставил ее без колебаний расстаться с неудобным мужем…

Возбужденный голос Плаутиллы оторвал его от размышлений.

– К сожалению, Помпония, такая продукция очень скоро портится. Это недостаток всех духов, даже самые лучшие из них быстро теряют аромат, – объясняла она, и было ясно, что коммерция волнует ее куда больше, чем смерть братьев.

Плаутилла настаивала, чтобы, несмотря на ужасные обстоятельства, гости обязательно посетили ее лабораторию, и теперь пространно описывала свойства того или иного растения, вовсе не думая о страданиях отца или о судьбе имения.

Приданое, появление в свете, продажа духов и притираний, статные молодые люди, которых она встретит в столице, – это и только это волновало дочь Гнея, его третье дитя.

– Коралловый порошок для чистки зубов неприятен на вкус, но его можно смешать с экстрактом мяты, – тоном знатока объясняла она подруге. – А вулканические грязи – прекрасное средство для кожи. Достаточно ароматизировать их несколькими каплями кипарисового масла, просто чтобы приятно пахли. Сырье не стоит ровным счетом ничего, зато конечный продукт можно продавать по высокой цене!

– Приготовь мне ванну, хочу немедленно попробовать! – в восторге прощебетала Помпония.

Патриций вошел в небольшое здание, и его сразу же окутали волны ярких и разнообразных ароматов. С изумлением смотрел он на все эти средства, призванные служить женским хитростям и создавать коварные ловушки для обольщения самых умных мужчин.

Ему всегда нравилось проникать в тайны женской половины дома, наблюдать за почтенными матронами и их юными дочерями; он радовался, когда ему позволяли смотреть, как разглаживают они свою кожу, пока она не станет бархатистой, как ухаживают за бровями, прикладывают к себе ткань, желая понять, идет ли им цвет.

Аврелий любил женщин – всех. Их особый мир, секреты красоты, деторождения – все это возбуждало и волновало его одновременно. И все же здесь, в этой лаборатории, он почувствовал себя как-то особенно неловко и на мгновение задумался: а что, если его любовь к женщинам, желание угождать им, соблазнять, обладать ими – всего лишь проявление невысказанного сожаления о том, что сам он не принадлежит к этому таинственному полу.

Тут он взглянул на Плаутиллу, с жаром описывавшую новый чудодейственный крем, и ее пылающие щеки напомнили ему, какой она была лет десять назад, в его постели.

Печаль, на миг посетившая его, тут же исчезла, Аврелий приободрился и успокоился.

Помпония между тем в возбуждении кружила среди разнообразных пузырьков, словно легионер на богатом складе оружия.

– Будем грести деньги лопатой! – ликовала она, уже предчувствуя, как будет изобретать новые, необычные способы их потратить.

Патриций, несколько оглушенный всеми этими ароматами, вышел на воздух. День стоял сумрачный, и даже просторная туника с длинными рукавами не защищала его от холодных порывов ветра.

Озеро тревожно светилось каким-то металлическим блеском; казалось, вот-вот обитатели царства мертвых поднимутся из его темных вод. Из сада, где росли ароматные травы, шли волны пряных запахов. Пчелы и шмели висели над последними цветочными венчиками. Несколько птичек, готовых сорваться с кустов за своими сонными жертвами, напомнили Аврелию о бедной цапле Катилине, которую безжалостно умертвили на следующий день после гибели Секунда. И все же ни цапля, ни аист, ни тем более какая-нибудь щуплая сорока не могли пробить череп, оставив в нем крохотное ровное отверстие…

Аврелию вдруг припомнилось, что в Германии, куда он ездил в качестве военного трибуна, он слышал разговоры о жестокостях, совершаемых варварами: нечто вроде человеческого жертвоприношения или смертной казни, которую там, на севере, совершали с помощью тяжелого молоточка или скальпеля.

Так что же, Секунд казнен за какое-то преступление, о котором никто ничего не знал? А Аттик за что? На руке, объеденной муренами, остались следы не только рыбьих зубов, но и крепкого и острого лезвия.

Вся эта загадочная история, подумал он, полна животных: хищники, ревевшие по ночам, жужжащие комары, страшные рыбы, рычащие собаки… Осторожно, собака!

Животные – не убийцы, говорил Секунд, и зловещая постановка с цаплей оказалась, по сути, последней насмешкой над несчастным любителем птиц! Должно быть, удар бедняге нанесли действительно неожиданно. И сделал это тот, кого Секунд совсем не опасался. Будь у него хоть малейшее подозрение, он, по крайней мере, попытался бы защититься.

Аттик тоже, между прочим, отличался достаточно крепким сложением. И нет сомнения, что, прежде чем сбросить в садок, его оглушили. Однако на теле не обнаружено следов удара. Выходит, его опоили каким-то снотворным?

Аврелий вспомнил тысячи разноцветных пузырьков в лаборатории Плаутиллы и содрогнулся. Дочь Гнея, его третий ребенок, как опытный травник изготовлявшая разные травяные экстракты, конечно же умела создавать и успокоительное питье, и ядовитое…

Сенатор осторожно двинулся по саду в поисках какого-нибудь ядовитого растения: цикуты, белены или смертоносных редких грибов, скрывающихся под безобидным кустом тимьяна.

Женщины застали его сидящим на корточках и нюхающим соцветие руты.

– Нравится? Мы используем ее для ароматизации вина. Кое-кто считает, что она усиливает любовное влечение. А на самом деле она ядовита, если принимать в больших дозах, – просветила его Плаутилла, пока Помпония нюхала другие травы.

Аврелий не сомневался, что при этом его подруга явственно слышала звон сестерциев, в которые намеревалась превратить их.

Пышнотелая матрона направилась к термам, желая немедленно испытать на себе удивительные грязи, способные мгновенно омолодить ее на добрый десяток лет.

– А мы сейчас пойдем и поговорим о приданом. Теперь оно должно стать довольно солидным! – воскликнула Плаутилла с неуместным оживлением.

– А ты не боишься умереть, как твои братья? – спросил патриций, удивленный таким равнодушием.

Плаутилла побелела:

– Что ты хочешь сказать?

– Помнишь старое пророчество? Ты ведь тоже дерево в саду. Если что-то верно в этом предсказании… – проговорил Аврелий.

– Боги, они могли бы убить и меня, я и не подумала! О, Аврелий, мне страшно! – вскричала она, бросаясь ему на шею.

Сенатор ласково погладил ее по голове, пытаясь успокоить.

– Аврелий, – простонала Плаутилла. – Как бы я хотела вернуться на десять лет назад!

– Но как? – ласково ответил патриций. – У тебя теперь есть Семпроний Приск, и ты скоро станешь настоящей римской патрицианкой!

– Да, я стану женой патриция, и мои сыновья будут заседать в курии. Мне не важно, что он женится на мне из-за денег, я все равно постараюсь быть ему хорошей, преданной женой.

– Не сомневаюсь, так и будет, – ответил сенатор.

– Аврелий, помоги мне, я уже не молода, за плечами два неудачных замужества. Я радовалась жизни, не слишком задумываясь о будущем, и ни о чем не жалею. Но с некоторых пор все складывается не так хорошо, как прежде. Помнишь, как легко мне было подцепить на крючок любого мужчину? Ты тоже попался, между прочим. А сегодня, глядя на себя в зеркало, я боюсь увидеть морщинки под белилами и с тревогой рассматриваю щеки – вдруг они обвисли? Еще несколько лет, и я стану старой и одинокой. Знаешь, я уже завидую подругам, над которыми раньше смеялась, завидую преданным супругам, живущим без всяких причуд, озабоченным только будущим своих детей… Но теперь все у меня будет иначе. Я просто не могу умереть сейчас, сейчас, когда хочу выйти замуж, иметь настоящую семью, детей, может быть…

– Не бойся, Плаутилла, я здесь, чтобы помочь тебе. С тобой ничего не случится, я позабочусь о твоей безопасности, – попытался успокоить ее сенатор, но женщине словесных утешений оказалось мало.

– О, Аврелий, не оставляй меня, побудь со мной этой ночью! – взмолилась она, совершенно перепуганная.

– А что сказал бы Семпроний? – напомнил ей сенатор. – Мне кажется, это не лучшее начало для нового брачного союза.

– Наверное, ты прав, и все же… И все же, на что мне этот муж, если меня убьют? – сказала она, шмыгнув носом.

Патриций, хорошо зная по собственному опыту, как легко с Плаутиллой перейти грань между отношениями чисто дружескими и другими, гораздо более близкими, прервал разговор:

– Постараемся, чтобы этого не произошло. Идем!

* * *

Вскоре после разговора с Плаутиллой Аврелий отправился в просторную библиотеку. Здесь стояли широкие ложа, на которых можно было с удобством читать и предаваться размышлениям. Огромных размеров армарии[49]49
  Армарий (armarium) – большой деревянный шкаф, предназначенный для книг или одежды. Однако одежду чаще хранили в скамьях-сундуках, ларях, скамьях с ящиком, несгораемых ящиках или шкафах.


[Закрыть] из ценных пород дерева, с резными ажурными створками, разделенные на десятки и десятки ячеек – для каждого тома своя, – снизу доверху закрывали все стены комнаты, в торце которой открывалась большая полукруглая веранда.

Папирусные свитки на палочках из слоновой кости, отделанных черепаховыми накладками, выступали из шкафов, оказываясь прямо под рукой у читателя. Время от времени длинный ряд свитков прерывался какой-нибудь статуэткой или вазой.

Аврелий, заядлый коллекционер, сразу же заметил старинную голубку из дутого стекла, стоявшую рядом с массивным скарабеем из порфира. Замечательное помещение, удовлетворяющее самому взыскательному вкусу. Сенатор с иронией подумал, а читал ли кто-нибудь из обитателей дома эти драгоценные папирусы или же они служат лишь украшением?

Так или иначе, один усердный читатель тут все же был, причем настолько увлеченный, что даже не заметил постороннего.

Когда Аврелий дал о себе знать легким покашливанием, молодой человек оторвал взгляд от свитка и тотчас нервным движением убрал зажим, державший папирус.

– Что читаешь, Сильвий? – спросил заинтригованный патриций, стараясь как бы невзначай заглянуть в папирус.

– Хозяин разрешил мне приходить сюда, когда никого нет, – оправдывался смущенный юноша, суетливо собирая свои вещи, словно ребенок, которого застали, когда он забрался в шкаф с едой. В спешке он уронил писчее перо, и оно покатилось по полу прямо к сандалиям сенатора. Улыбнувшись, Аврелий поднял его и осмотрел затупившийся кончик.

Сильвий недоверчиво взглянул на Аврелия: с каких это пор римский сенатор знатнейшего рода поднимает писчее перо, выпавшее из неловких рук слуги?

– Ничего страшного. Можешь заточить, – успокоил его Аврелий. – А, Эрон![50]50
  Эрон – греческий математик, физик и инженер, живший в I веке до н. э., автор многочисленных изобретений.


[Закрыть] Это интересно! Вижу, ты разбираешься в механике… Ты так поспешно стал прятать свиток, что я решил – наверняка наслаждаешься какой-нибудь любовной поэмой! – пошутил сенатор и как бы случайно бросил взгляд на лежавший на столе лист. – Хорошая машина, я видел такую в Египте.

– Жрецы используют подобные устройства, чтобы обманывать людей, заставляя их верить, будто обладают сверхъестественной силой, – заговорил юноша.

– Совершенно верно, – согласился Аврелий. – «Бог Амон, – взывают они, – покажи нам свою власть, свою волшебную силу, открой двери храма!» А рабы тем временем разводят огонь под котлом с водой в подземелье, – объяснил он, указывая на чертеж. – Давление пара приводит в движение сложную систему шкивов, которые поворачивают створки на петлях. Дверь открывается сама, словно по волшебству, и верующие спешат умножить свои приношения, крича о чуде.

– Во времена фараонов эти мошенники даже запугивали простой народ предсказаниями о затмении солнца! – улыбнулся Сильвий.

– Ты многое знаешь для своих лет, – с удивлением отметил Аврелий. – А знакома ли тебе работа Эрона об автоматах?

– Нет, но я очень хочу прочитать ее! – Глаза юноши загорелись. – Никто еще до конца не использовал возможности механизмов, чтобы облегчить труд людей…

– На самом деле это всего лишь шутки, которыми хорошо удивлять в театре, – пояснил сенатор. – У меня самого есть великолепные водяные часы, которые исполняют мелодию каждый час.

– Неправда, это вовсе не забава! – возразил Сильвий, осмелившись прервать его. – Если вот такой механизм, как этот, установить на мельнице или на прессе для отжима масла…

Аврелий покачал головой:

– Достаточно нескольких рабов или пары мулов, чтобы толкать жернов. Глупо тратить деньги на подобный механизм, когда рабочие руки стоят так дешево.