Текст книги "Проклятие рода Плавциев"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– У тебя есть основания полагать, что твой сын украл завещание?

– Да. Я сама с ним говорила об этом еще до смерти моего мужа. Мне хотелось, чтобы он знал, какая часть достанется ему по наследству, и чтобы не рассчитывал получить остальное. Он пришел в ярость, и я довольно долго его успокаивала.

– Но ведь он с таким пренебрежением говорит о деньгах… – напомнил сенатор.

– Дело не в деньгах, совсем не это его так взбесило, – подтвердила Паулина. – В чем угодно можно обвинять Фабриция, но только не в жадности. Однако он не понимает, как Гней Плавций мог предпочесть ему – ему, Фабрицию! – незаконнорожденного сына. В его глазах документ, объявляющий наследником и paterfamilias отпрыска какой-то германской варварки, не имел никакой силы.

– Почему же в таком случае ты обращаешься ко мне за помощью? Луций Фабриций глубоко уважает тебя, и твоего материнского авторитета вполне достаточно, чтобы он вернул украденное.

– Тут дело в другом, Аврелий. Он любовник Елены. Я не слепа и не глупа и все давно поняла. И все же решила сделать вид, будто ничего не знаю. Аттик сам должен был позаботиться: она его жена. Однако и бесстыдство имеет свои пределы. И когда однажды ночью я увидела, как она выходит из башенки с распущенными волосами, с размазанной краской, с таким наглым выражением лица, я не удержалась и отхлестала ее по щекам. В тот момент я намеревалась на другой же день рассказать все Гнею и пасынку, чтобы прекратить это безобразие, которое могло плохо отразиться на репутации семьи. Но как раз наутро нашли тело Аттика в садке с муренами. Тогда я решила промолчать, опасаясь за Фабриция, который, как любовник жены покойного, оказывался первым, на кого пало бы подозрение.

– Твой сын, однако, поступил хуже…

– Да, он совершил ужасную глупость, и, возможно, ему придется дорого заплатить за нее. Теперь, Аврелий, он в большой опасности. Вот почему мне нужна твоя помощь.

– Ты в самом деле решила исполнить волю Гнея, хотя это и не отвечает твоим интересам?

– Да, именно так я и хочу поступить, – гордо заявила матрона. – Найди завещание Гнея, сенатор Стаций. Любой ценой!

16

Накануне ноябрьских ид

– Кастор, у меня беда. Как заставить Фабриция отдать эти проклятые доски? А вдруг он их уже уничтожил? – посетовал Аврелий в полном расстройстве.

Секретарь не растерялся.

– На твоем месте я непременно нашел бы их, патрон, – подсказал он шепотом.

– Легко сказать… Не самому же мне их делать! – сказал сенатор. И вдруг осекся. – Минутку… Кастор!

– Слушаю, хозяин. – Грек опустил глаза.

– Чем ты занимался в Александрии?

– Ювелирным делом, патрон. Изготавливал геммы, резные камни, печати… – скромно ответил секретарь. – Злые языки утверждали, будто я, стремясь совершенствовать свое мастерство, незаметно подделывал печати некоторых богатых торговцев… Поэтому волей-неволей пришлось оставить это занятие. Обвинение было совершенно необоснованным, господин, – с достоинством заверил вольноотпущенник, – хотя признаю, что тот давний опыт мог бы в некотором смысле пригодиться и сейчас. К сожалению, должен с такой же определенностью добавить, что с точки зрения несправедливых законов моя деятельность, продолжи я в том же духе, была бы противоправной. Однажды я уже рисковал виселицей как фальшивомонетчик. Чтобы снова пойти на такой риск, мне необходимы веские причины…

Аврелий вздохнул:

– Сколько?

– Неужели ты думаешь, будто деньги заставят мою совесть замолчать? – оскорбился Кастор. – Я имел в виду девушку, что стонет в цепях…

– Хочешь, чтобы я купил Ксению? Договорились! – милостиво согласился хозяин, который уже раньше решился на сей рискованный шаг.

– Ксения и пятьсот сестерциев. Не потому, что меня интересуют материальные блага, разумеется. Но девушка требует расходов.

– Ты уверен, что сможешь точно воспроизвести утраченный документ? – осторожно поинтересовался Аврелий.

– А зачем тебе непременно точная копия, хозяин? Если позволишь, дам совет, как проще решить задачу.

«Неоценимый Кастор, – думал сенатор, пока александриец излагал ему свой план, – он стоит того, во что обходится, и того, что ворует у меня!»

* * *

Фабриций в раздражении прошелся по небольшой комнатке в башенке и с яростью набросился на Аврелия.

– Они поддельные! – вскричал военачальник вне себя от гнева, отшвырнув деревянные дощечки, изготовленные Кастором.

– С чего ты взял? – возразил сенатор. – Мы с Паулиной подписали их как свидетели. Вот печати – наши и твоего отчима.

– Не обманывай меня, Стаций. Ты нарочно подделал эти таблички, чтобы помочь своему другу Сильвию. Что он тебе пообещал взамен? Эту маленькую плутовку Невию, надо полагать?

– Документ настоящий, Луций. Твоя мать присутствовала, когда мы составляли его.

– Лжешь! – вскипел Фабриций, позеленев от злости.

– Нет, он говорит правду, – подтвердила Паулина, неслышно появившись в башне.

Фабриций в растерянности посмотрел на нее.

– И ты на стороне незаконнорожденного раба, ты, столько лет терпевшая этого вонючего рыботорговца…

– А теперь хватит, Луций Фабриций! – властно потребовала матрона. – Если у тебя есть доказательство, что этот документ поддельный, покажи его. Или избавь нас от своих глупых возражений.

– У меня есть доказательство! – торжествуя, вскричал Фабриций. – Посмотрите на печать: здесь изображен крылатый змей, изрыгающий пламя, хвост его заворачивается влево. На настоящей печати, напротив, он заворачивается вправо!

– Откуда ты знаешь? – спросил Аврелий.

– Я бывал здесь тысячу раз и прекрасно помню. Кроме того, есть много других документов Плавциев, чтобы подтвердить это!

– А язык змеи в какую сторону повернут, сын мой? – мягко спросила Паулина.

– Тоже вправо, и здесь он действительно верно воспроизведен – длинный и раздвоенный, как на оригинале!

Матрона устало опустилась на стул, закрыв лицо руками.

– Что с тобой, мама? – заботливо спросил Фабриций, подходя к ней.

Паулина помолчала, прежде чем ответить. А когда заговорила, в голосе ее звучала горечь:

– Ты хорошо помнишь печать Гнея, сын мой. Только одного ты не мог знать: мой муж месяц назад велел сделать новую печать, потому что старая треснула. И на старой пасть у змея закрыта.

Фабриций, казалось, утратил дар речи.

– Так где же ты видел этот раздвоенный язык, Луций Фабриций? – с насмешкой поинтересовался Аврелий.

– Мама… – произнес Фабриций, бледнея.

Паулина вдруг резко поднялась, быстро завладела поддельными дощечками и спрятала их в своей тунике.

– Ты ошибся, сын, и с языком змеи, и с тенью Прокула. Теперь ты сам отдашь мне настоящее завещание, то, где хвост повернут в верную сторону.

С приглушенным стоном воин подошел к шкафчику, достал оттуда сверток из красной ткани и молча протянул матери.

– Теперь все в порядке, Аврелий, – сказала Паулина, прижимая сверток к груди. – Это всего лишь недоразумение, которое следует поскорее забыть. Скажу, что нашла дощечки в вещах Гнея.

Недоразумение, отметил про себя сенатор, с тремя убитыми?

– Это действительно то, чего ты хочешь, мама? – спросил Фабриций.

– Чего я хочу, не имеет значения. Против судьбы не пойдешь.

– Мама, я сделал это ради тебя, чтобы вознаградить за все эти годы…

Фабриций закусил губу. Унижение, какое он перенес в присутствии Аврелия, жгло душу, словно соль на ране, но еще больше терзало опасение, что воровство это навсегда лишит его уважения горячо любимой матери.

– Ничего не случилось, Луций. Не волнуйся – вскоре вернешься в легион, на свое место, которое когда-то занимал и твой отец. Ведь ты родился не для того, чтобы быть земледельцем, – утешила она сына, положив ему руку на плечо.

– Повинуюсь твоей воле, – согласился солдат и почтительно склонил голову.

Почувствовав, что сейчас он здесь лишний, Аврелий неслышно удалился.

* * *

Сенатор лежал в своей спальне совершенно расстроенный.

Все сначала! Три насильственные смерти из-за какого-то предсказания, сделанного двадцать лет назад! Неужели остается винить только злой рок? Чем больше ломал он голову, тем более убеждался, что ключ к загадке нужно искать в прошлом, когда обнаружилось это пророчество. Луцию Фабрицию исполнилось тогда шестнадцать или семнадцать лет, достаточно, чтобы его придумать… Нередко бывало, что пасынки наследовали состояние отчима. Август, например, оставил в наследство Тиберию, сыну своей жены Ливии от первого брака, целую империю…

Предположим, размышлял Аврелий, Фабриций убивает, рассчитывая получить все состояние, потом обнаруживает, что в завещании наследником назван сын рабыни, поэтому он крадет документ, и только безупречное поведение Паулины мешает ему осуществить свой план…

– Ave, сенатор Стаций!

Невия вошла неслышно и закрыла за собой дверь. Изысканный наряд, обнажавший плечи, делал ее взрослее и женственнее. Даже слишком, подумал Аврелий, заметив складочку между грудями.

– Украла тунику у матери? – с иронией поинтересовался он.

– А что, не нравится? – пококетничала девушка и на цыпочках подошла к нему.

Ситуация неловкая, подумал патриций, пытаясь сохранить спокойствие.

– Я – женщина, сенатор, – продолжала Невия, – и не говори мне, что ты мог бы быть моим отцом…

Аврелий, как раз собиравшийся напомнить ей об этом, вовремя прикусил язык.

– Ох, Аврелий, зачем притворяешься, будто не понимаешь? Мы с мамой остались без всяких средств. У тебя же денег больше, чем у Креза, и как мужчину тебя еще тоже рано сбрасывать со счетов…

– Сердечно благодарю, – ответил патриций, почувствовав себя столетним старцем.

– Моя мама хочет попросить тебя увезти ее в Рим, но я решила опередить ее. Не думаю, что она твой тип.

– Вот как! А ты, значит…

– Мне только шестнадцать, я девственница и хорошо воспитана. Тебе не придется стыдиться меня. И потом, совсем не обязательно жениться на мне, я ведь плебейка, и ты можешь взять меня к себе как сожительницу.[56]56
  Сожительница, любовница женатого человека по-латыни называлась paelex.


[Закрыть] Это же нормально, когда такой знатный господин, вдобавок и неженатый, имеет сожительницу. Я не докучала бы тебе.

Аврелий не верил собственным ушам. Если бы у Невии хватило здравого смысла подождать, пока первый шаг сделает он…

– Напротив, – возразил он, – ты доставила бы мне уйму хлопот. Ты напориста, бесстыдна, не знаешь никакой меры… Заявляешься ко мне в спальню, как если бы я… К тому же нисколько мне не нравишься, – солгал он.

Девушка улыбнулась и закинула руки ему на шею:

– Нравлюсь, сенатор!

– А Сильвий? – все еще с недоверием спросил патриций.

– Ах, все так быстро изменилось. Еще вчера я была неприкосновенной kyria Невией, да, без денег, но свободной, а он – всего лишь слугой, которому даже смотреть запрещено на молодую хозяйку…

– Что, тем не менее, не мешало ему делать это, – заметил Аврелий, задетый за живое.

– Теперь же, напротив, он стал Плавцием Сильваном, paterfamilias, а я остаюсь бедной родственницей, зависящей от его великодушного гостеприимства.

– И тогда ты подумала: «За неимением лучшего, мне не остается ничего другого, как соблазнить сенатора!»

– Глупый, не так! – упрекнула она его. – Ты всегда мне очень нравился… – Она одарила его нежным взглядом. – Римский патриций, твои предки сражались кто вместе со Сципионом при Заме, кто вместе с Цезарем при Фарсале… Женщины тебя обожают, мужчины завидуют, а я…

Влажные губы Невии коснулись его шеи.

«Проклятая девчонка! Отчего бы ей не соблазнять своего Сильвия, а меня оставить в покое? Так нет, она бредит Римом и его чудесами: мраморными колоннами и пышными праздниками. Ничего не поделаешь, – решил Аврелий и, наклонившись, поцеловал девушку. – Ей нужен Рим, и я могу ей дать его. А почему бы и нет, в конце концов? Проведу с ней несколько месяцев, вспомню молодость, а потом найду хорошего мужа среди моих клиентов,[57]57
  Клиенты (clientes) – люди, находившиеся под покровительством того или иного высокопоставленного лица и, как было принято, чествовавшие своего патрона в обмен на sportula – подарки натурой или деньгами, которые патрон должен был раздавать в обмен на приветствия.


[Закрыть] побываю на ее свадьбе и…»

– Я люблю тебя, сенатор, – со страстью в голосе произнесла Невия. – С первой же минуты, как увидела!

Аврелий выпрямился. Это не должно случиться. И не случится.

Он вдруг крепко сжал ее. Девушка, испугавшись, попыталась высвободиться. Хотела оттолкнуть его дрожащими руками, но не смогла. Патриций крепко держал ее еще некоторое время и насмешливо улыбался.

– Ну, так куда подевалась знатная дама, решительная и уверенная в себе? – презрительно рассмеялся он, грубо бросив ее на кровать.

– Не трогай меня! – В глазах Невии теперь был один лишь страх.

Не раздумывая больше, Аврелий набросился на нее.

– Нет, – закричала девочка. – Не так!

Он отпрянул, и Невия тотчас вскочила.

– Разве не этого ты хотела? – с сарказмом поинтересовался сенатор.

Прислонившись к стене, Невия смотрела на него с обидой и ненавистью.

– Думаешь, наверное, договориться с моей матерью? – сердито бросила она ему в лицо.

– Ах ты, маленькая самонадеянная эгоистка! – ответил Аврелий, не скупясь на выражения. – Девственница и хорошо воспитана: кому, по-твоему, ты обязана всем этим? И если тебе не пришлось продавать свое тело на улицах Неаполя с благословения драгоценного папочки, то потому лишь, что твоя мать делала это вместо тебя!

Невия смотрела на него с такой злобой, какую могут испытывать только очень молодые люди.

– Подлец! – проговорила она сквозь зубы, поправляя помятое платье.

Потом пригладила волосы, пришедшие в беспорядок, и отступила к двери, не отрывая взгляда от патриция, холодно смотревшего на нее.

– Ave atque vale, Невия, – тихо попрощался с ней Аврелий, пока девочка бежала через перистиль. – Живи счастливо со своим Сильвием, у меня ты пробыла бы недолго.

И вздохнул, испытывая сожаление.

* * *

– Вот это да! – пришел в восторг Кастор. – Не верю своим ушам: ты дал ей убежать! – Для циничного грека благородный жест Аврелия, отказавшегося от Невии, послужил всего лишь очередным доказательством преждевременного увядания хозяина.

Аврелий не помнил, когда еще так смеялся его секретарь, разве что в тот день, когда выманил сто сестерциев у ненавистного Париса в обмен на лживое обещание переселиться в Каппадокию.

– Годы делают тебя безнадежно чувствительным, – с издевкой произнес грек.

– Зато с тобой такого не случается, верно?

– Стараюсь быть осторожным, патрон. У меня тоже есть свои слабости, но я пытаюсь хотя бы с ними бороться. Однако теперь благодаря тебе славный Сильвий кроме состояния Плавциев получит и Невию. От меня не ускользнуло, как он смотрел на нее своими черными глазами.

– У Сильвия черные глаза. У Гнея Плавция были голубые, как и у германской рабыни, – прервал его Аврелий, размышляя. – Кроме того, когда он кривит губы, на лице его появляется, как мне кажется, какое-то знакомое выражение…

– Цвет глаз не наследуется от родителей, хозяин. Фульвий и Маура, твои римские приятели, оба черноглазые, а у одного из их детей глаза светло-голубые, – напомнил александриец.

– Да, но я имел в виду как раз совсем другое, – уточнил сенатор. – Знаешь ли ты родителей с голубыми глазами, у кого дети не были бы голубоглазыми?

– Знаю. Семья Эмилиев, – тут же ответил секретарь.

– Но у них сын – приемный, – возразил Аврелий. – И все же Сильвий мне кого-то очень напоминает… – задумчиво произнес он.

– Можно полюбопытствовать, кого? – осторожно поинтересовался Кастор.

Аврелий не ответил. Если то, о чем он подумал, верно, тогда все, все объясняется очень просто: убийство Плавциев, завещание, старая собака…

Глупо просить у богов то, что можешь раздобыть сам, учил мудрый Эпикур. Говорят, от судьбы не уйдешь. Но если кто-то преисполнен железной решимости изменить предначертанное? Наверное, он пойдет ради этого на все, даже на три страшных убийства…

17

Ноябрьские иды

Прощальный ужин после стольких несчастий в доме не мог, разумеется, быть веселым.

В мрачной тишине, заполнившей дом, молчала даже Помпония – лишь теребила кисти мягкого ложа. Плаутилла – лицо осунувшееся, без косметики – выглядела именно такой, какой и была: худая провинциальная дурнушка, уже далеко не молодая, дважды разведенная; военачальник Луций Фабриций, в свою очередь, не скрывал недовольства, что приходится занимать второстепенное ложе, в то время как почетное место на длинной стороне стола предназначено Сильвию.

Паулина, напротив, заняв без всяких разговоров свое место рядом с молодым главой семейства, в который уже раз делала хорошую мину при плохой игре. Рядом с нею новый хозяин, похоже, собрался играть свою роль до конца.

Елена, нахмурившись, сидела в углу. Ее необыкновенная красота не очень-то помогла ей в жизни: использованная мужем как товар, проданная за деньги, с презрением отвергнутая любовником-аристократом, она оказалась теперь ни с чем. А худшее ожидало впереди. Очень скоро дочь тоже отшвырнет ее, словно поношенную, вышедшую из моды тунику, в которой неловко появиться в приличном обществе.

Аврелий, весь настороже, расположился рядом с Фабрицием и посмотрел Невии прямо в глаза. Девушка в смущении потупила взор.

Потом сенатор оглядел сотрапезников.

Кто-то из них убил троих человек.

И теперь Аврелий знал, кто это сделал.

* * *

Ужин прошел не слишком гладко, хотя Сильвий держался прекрасно, терпеливо выслушивая все ядовитые замечания Фабриция. В конце трапезы он взял слово и заговорил спокойно и уверенно.

– Судьба ожесточилась против этого дома, – сказал он, – и уничтожила большую часть семьи. И все же с помощью милостивых богов и повинуясь воле моего отца Гнея Плавция, я согласился занять место, которое без этих чудовищных смертей никогда не стало бы моим. Отныне вместе с именем Плавция Сильвана я беру на себя все обязательства, связанные с моим именем и моим положением. Прежде всего, я намерен дать жизнь детям, которые продолжат мое дело в будущем. Под руководством мудрой Паулины я совершил сегодня свой первый важный шаг как глава семейства и римский гражданин – я отправил Невию послание, в котором прошу руки его дочери.

Елена так и подскочила в полнейшем изумлении:

– Невия, тебе следовало посоветоваться со мной!

– Согласия моего отца более чем достаточно, – с вызовом ответила девушка. – В любом случае тебе не о чем беспокоиться. Как мать хозяйки дома ты сможешь жить тут сколько угодно, – заверила она со злобным удовлетворением.

– Очень мило, ничего не скажешь! – прошипел Фабриций, побагровев от гнева. – Прекрасный брачный союз: разбогатевший сын какой-то варварки женится на нищей простолюдинке, и все это на средства Плавциев, в ущерб благополучию матери семейства!

– Я дала согласие, Фабриций! – сказала Паулина. – Не волнуйся – ты получишь свое, как и Плаутилла. Речь идет о весьма солидных деньгах.

– А… проклятие? – спросила Помпония.

– Оно больше не действует, моя дорогая, – вмешался Аврелий. – Смоковница в огороде даст свои плоды, и даже то, что предсказано Невии, вот-вот свершится.

– Должна опровергнуть твои слова, сенатор, – ответила девушка. – Оракул обещал, что я выйду замуж за человека знатнейших кровей. И все же я счастлива, хоть он и ошибся. В последнее время я довольно близко познакомилась с двумя патрициями, и мне этого вполне достаточно.

– Однако я не уверен, что оракул ошибся. Иногда предсказания сбываются, – негромко произнес Аврелий.

Невия, казалось, не поняла, что он имел в виду, но один из сидящих за столом понял, и лицо его внезапно побелело.

* * *

– Я ожидала тебя, сенатор. – Голос Паулины звучал мирно. – Ты уже давно все знаешь?

Аврелий глубоко вздохнул, пытаясь держаться как можно спокойнее и скрыть неловкость, мучившую его.

– Предсказание исходило от тебя, – заговорил он, – и ты вполне могла совершить все убийства, в том числе убить и Секунда. Ты отлично знаешь травы, мне сказал об этом Деметрий. Тебе нетрудно было дать снотворное Гнею и притвориться, будто бережешь его сон. Потом удар скальпелем: ты ведь тоже – не только Плавций и Фабриций – жила среди германцев. Но когда, решив исполнить последнюю волю Гнея, ты пошла против собственного сына, я подумал, что ошибся: ты, которая должна была бы уничтожить завещание, предприняла все усилия, чтобы доказать его подлинность. Правда, тогда я еще не знал почему…

– Это не имеет значения, Аврелий. Я неизлечимо больна, а потому постараюсь ускорить дело. Совсем скоро я сяду в ладью Харона.

– Без угрызений совести и сожалений?

– Я сделала то, что должна была сделать.

– Звери тоже убивают, защищая своих детенышей… – заметил сенатор.

Паулина выпрямилась и закусила губу.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать. Если бы я запятнала руки в крови ради моего Луция, разве ты помог бы мне найти подлинное завещание? – ответила женщина дрогнувшим голосом.

– Я говорю о другом твоем сыне… – поправил ее Аврелий. – О Сильвии. Потому что ты его мать, Паулина, разве не так? Помню, как ты настаивала, как просила поставить стражу под его окнами в ту ночь, когда погиб Гней. Ты хотела, чтобы он оказался вне подозрений.

– И ты все понял! – воскликнула матрона, бледнея. – Ты ему ничего не сказал, верно?

Аврелий кивнул.

– Благодарю тебя. Сильвий должен верить, что он законный наследник Плавциев, и поступать соответственно.

– Ты спланировала все восемнадцать лет назад, когда Гней был еще далеко.

– Он никогда не был мне мужем! – воскликнула матрона. – Я не обязана была хранить ему верность. Мой муж, единственный, настоящий, – это Марк Фабриций: нас разъединили силой, но не смогли разрушить нашу связь. Он приехал ко мне, тайком, во время короткого отпуска, повредив себе спину, потому что скакал день и ночь. Мы любили друг друга, Аврелий, с самого детства. Свадьба соединила нас в тот день, когда он надел мужскую тогу. Наши дети умирали, но затем родился Фабриций, сильный и гордый, как его отец! Потом война, опасности, засады… То был последний раз, когда мы виделись. Он уехал, пообещав, что по возвращении заставит Плавция развестись: ему нужна была большая победа в Германии, чтобы противостоять воле императора. Я вернулась бы в свой дом, и этот смехотворный брак с торговцем рыбой остался бы лишь дурным воспоминанием. Месяц спустя мне сообщили о смерти Марка, а я обнаружила, что жду ребенка.

Аврелий слушал пожилую матрону, не решаясь поднять на нее взгляд.

Убийца, почти два десятилетия вынашивавшая свой чудовищный план, каждый день улыбавшаяся тому, кого собиралась безжалостно уничтожить в подходящий момент, кому давно подписала в душе приговор… И все же, несмотря на все это, почему Паулина не внушала ему ужаса?

– Мой муж, конечно, заставил бы меня отказаться от ребенка: он ненавидел Марка и понимал, что я все еще люблю его. Сначала я думала бежать, чтобы, родив дитя, отдать его каким-нибудь друзьям, преданным семье Фабрициев. Потом вернулась бы к Гнею – я была готова заплатить жизнью за свою измену. Ребенок мой был бы спасен, хотя и остался бы в неизвестности… он, в ком текла чистейшая римская кровь!

Аврелий представил на минуту Паулину молодой и прекрасной – вот она поглаживает свой живот – живот, носивший плод, который она будет защищать любой ценой… Да, как дикие звери, как неукрощенная тигрица…

– Потом Плавций вернулся и привез эту варварку, уже беременную. Пробыл всего несколько дней, и мне удалось скрыть свое состояние. Только моя старая кормилица знала. Она родилась в семье хозяев,[58]58
  Рабыня, родившаяся в доме хозяев, по-латыни называлась verna.


[Закрыть] была глубоко предана Фабрициям, ради нас она жизнь отдала бы. И никто никогда ничего не заподозрил бы, кроме, быть может, Секунда. Он тогда очень любил меня, не смея проявить свои чувства. Он видел лошадь Марка в ту ночь и понял, что какой-то мужчина посетил меня в отсутствие мужа. После этого Секунд стал совершенно другим. Не думаю, что он заметил мою беременность, но с тех пор я стала в его глазах потаскухой. Однажды я застала его в своей комнате. «Ты ничем не отличаешься от других женщин», – заявил он мне. И пожелал получить свое. Или он все расскажет отцу. Я сопротивлялась, и он взял меня силой. Это случилось только однажды. С тех пор я больше с ним не разговаривала, разве что на людях. Он замкнулся в себе и перестал добиваться меня, но все время следил за мной своими злыми глазами…

Аврелий слушал не перебивая.

– Родила я молча, не издав ни единого стона. И сразу же увидела, что ребенок, мой сын, появился на свет красивым и здоровым. Но тогда мне этого показалось мало – мало, что он жив, мне захотелось дать ему все, что по праву принадлежит ему и что Гней отнял у него. Я взяла женщину-варварку в дом – все знали, что она вынашивает ребенка хозяина. Я убила ее своими собственными руками и сказала, что она умерла при родах Сильвия. Я назвала его так, потому что он был рожден тайком, словно звереныш в чаще, и отец его встретил смерть в далеком лесу[59]59
  Сильвий и silva (лес) – однокоренные слова.


[Закрыть]… Когда Плавций вернулся, его тронуло мое отношение к ребенку, и он преисполнился уважения ко мне. Придумать пророчество оказалось нетрудно, а притвориться, будто я нашла его случайно, еще проще.

– Ты заставила мужа признать Сильвия, притворившись, будто вовсе не хочешь этого. Но в то же время ведь были и другие наследники… Их-то следовало убрать с дороги.

– Я убила Аттика, заманив его в сад запиской об измене его жены. То, что Елена ему изменяет, я знала уже давно. Вечером я дала ему питье, чтобы он двигался как в полусне. И не жалею: он всегда относился ко мне как к чужому человеку, как к пиявке, приехавшей из столицы, чтобы растратить его драгоценные деньги.

– Ты отрубила ему кисть руки, в которой он держал записку, и бросила на съедение муренам.

– Нет, на самом деле я зарыла ее неподалеку, потому что не могла вырвать записку из его пальцев.

– Собака, которая тебя знала, не залаяла. А с Секундом еще проще…

– Он не страдал, слава богу. Хватило всего лишь одного удара, когда он наклонился, чтобы рассмотреть ложный след, на который я указала. Ты все правильно понял, Аврелий. Я научилась этому в Германии, а из комнаты вышла, когда муж уснул, выпив напиток, который я приготовила ему специально.

– Но Гнея ты, однако, убила с помощью скарабея.

– Да, я думала его отравить, чтобы потом в огороде нашли труп, обмазанный медом и покрытый насекомыми. Тогда пророчество сбылось бы полностью. Но ты поставил охрану у пасеки, и планы пришлось изменить.

– Ты ждала почти двадцать лет, когда сможешь осуществить их!

– Я ждала бы еще столько же, если бы понадобилось.

– А Прокул?

– Его я не убивала. Он был стар и перепуган. Скорее всего, у него не выдержало сердце.

Аврелий покачал головой:

– Но почему ты сделала все это именно сейчас, спустя столько времени?

– Мне осталось жить несколько месяцев, приходится спешить. Не говоря уже о том, что ты приехал к нам и мог защитить завещание. Я решила положиться на тебя. Любого другого Фабриций подкупил бы.

– Хорошо знаешь своего первенца…

– Нет, он честный человек, поверь мне. Но у него свои взгляды и другие мерки.

– А что было бы, если бы я счел его виновным?

– Ты не смог бы, Аврелий. Ты бы обязательно проверил, была ли его одежда мокрой в ту ночь, когда умер Гней. А она была сухой.

– И в самом деле, я проверил. Я знал, что невозможно выйти из башенки, не испачкавшись, а в библиотеке не оказалось ни капли воды, поэтому я не сомневался в его невиновности. Убийцей могла быть ты, но я не понимал, что толкнуло тебя на это, пока не увидел в глазах Сильвия какой-то особый, неповторимый свет.

– Непросто заметить такой свет в глазах раба, – улыбнулась женщина. – Значит, он похож на меня?

– Да, Паулина. И он так же кривит губы, как его брат.

– Это особенность Фабрициев. Все мужчины в этой семье так кривят губы! – с гордостью призналась матрона. – Я вернула ему наследство и дала ему имя. Когда-нибудь, надеюсь, он сможет заседать в сенате… Плавций Сильван, римский сенатор. Звучит? Я могла бы умереть счастливой, сознавая, что не напрасно испачкала руки в крови, если бы один слишком умный патриций не раскрыл мой секрет…

Аврелий посмотрел на убийцу. На нее должна опуститься секира в наказание за чудовищные преступления. Но тогда завещание тотчас аннулировали бы и на Авернском озере никогда не появились бы механизмы, движущие мельницами…

– Да вздумай я рассказать такую невероятную историю, кто мне поверит? – задумчиво проговорил сенатор. – Повороты судьбы бывают порой столь неожиданны, столь странны… а жизнь иногда оправдывает ложное предсказание.

Слеза благодарности затуманила на мгновение глаза убийцы.

– Мое сердце устало, Аврелий, у меня больше нет сил. Тебя известят о том, что я быстро и гордо укоротила свои дни, выбрав достойный римской патрицианки способ.

– И это все? – спросил сенатор, подавляя волнение.

– Да, все, – ответила Паулина, поднимаясь и протягивая ему руку. – Ave atque vale, благородный Стаций.

В ту ночь светила луна, и небо после стольких грозовых туч наконец-то очистилось.

Патриций обернулся, желая последний раз взглянуть на очерченный в проеме арки величественный силуэт женщины, гордостью и жестокостью похожей на царицу Кибелу,[60]60
  Кибела – фригийская богиня, почитавшаяся в Малой Азии, Греции, во всей Римской империи. Государственный культ ее установлен в Риме с 204 года до н. э. В честь Кибелы устраивались оргиастические мистерии.


[Закрыть] Великую мать земли. И тогда он почти невольно произнес стихи Катулла, которые тот посвятил своему покойному брату:

– Et in perpetuum ave atque vale, Паулина…

Он попрощался с ней. Навсегда.