Текст книги "Проклятие рода Плавциев"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

7

Третий день перед ноябрьскими нонами

Широкую площадку у жалких строений, где в ужасающей нищете жили сельские рабы, украсили дубовыми и лавровыми ветками. Сейчас все столпились у пресса для отжима оливок, возле которого поставили простой каменный алтарь. Несмотря на недавнее несчастье, ожидали самого главу семьи, поскольку именно ему надлежало совершить жертвоприношение.

Уже отобранные животные стояли рядом на привязи: робкая лань с большими грустными глазами – в честь Фавна, черная коза – для бога Авернского озера, а Юпитеру Всеблагому и Величайшему предназначалась белая годовалая телка, которая тоскливо мычала в загоне, словно предчувствуя свою судьбу.

Рабы ликовали: в этот день у них будет мясо на обед! Ни один кусочек туши жертвенных животных не пропадет. Бессмертные, по счастью, вполне довольствовались дымом, поднимавшимся к небу, и внутренностями, по кровоточащему рисунку которых те, кому это было дано, прочитывали грядущую судьбу семейства. Остальное попадало в крестьянские желудки, никогда не бывавшие достаточно полными.

В ожидании ритуала и, самое главное, еды рабы радовались долгожданному дню отдыха, кто-то пил дешевое, разбавленное водой вино, кто-то пытался настроить незатейливые музыкальные инструменты, чтобы немного оживить скромный праздник.

– Как все это не похоже на жизнь обитателей виллы, – заметила Невия.

Девушка не могла скрыть радости, что сумела уговорить сенатора сопровождать ее на жертвоприношение, и весело, по-детски горделиво, красовалась рядом с ним.

Аврелий согласился с ее замечанием. Но в отличие от Невии ему было совсем не весело: исхудалые, изможденные рабы улыбались ему своими широкими беззубыми ртами, удивляясь присутствию столь почтенного гостя; грязные дети надоедливо носились вокруг, дивясь его нарядным, разукрашенным сандалиям. Он терялся, глядя на их лица, на которых словно застыло изумление, и чувствовал себя весьма неловко.

И с удивлением обнаружил вдруг, что думает о своих владениях в деревне, о бескрайних латифундиях, где не бывал ни разу в жизни, а ведь там точно такие же люди жали для него пшеницу, собирали виноград для его вин, стригли шерсть с его овец. Что значила та сотня слуг в его римском доме – а ведь он гордился, что знает всех по именам! – в сравнении с тысячами брошенных на произвол судьбы людей, влачивших нечеловеческое существование в эргастулах[38]38
  См. «Приложение», раздел 3.


[Закрыть] его имений, разбросанных по всей империи?

– Господин, господин! – направился к нему взволнованный Деметрий.

Рыбовод выделялся среди селян, словно маленький король, – опрятный, в праздничной, вышитой тунике. Патриция позабавило, что на поясе у него висел чудодейственный амулет Кастора. Очевидно, славный Деметрий опасался дурного влияния Секунда не меньше, чем сельский люд, подумал сенатор, потому и защитился старинным талисманом киммерийцев.

– Какая честь, господин! И даже kyria Невия здесь! – продолжал Деметрий. – Пойдем, сенатор, посмотришь, как мы живем, если не слишком боишься перепачкаться! – Деметрий проложил ему дорогу в толпе оборванцев с гордостью бедняка, показывающего свое ревностно сбереженное добро. – Принесите вина благородному Публию Аврелию Стацию! – приказал он. – Хозяин прислал нам в подарок четыре кувшина вина, и сегодня у нас большой праздник!

Кивнув в знак благодарности, патриций взял небольшую чашу, в которой плескалась какая-то жижа неопределенного цвета и столь же странного вкуса, и, с усилием скрыв отвращение, сделал крохотный глоток.

– Мне хотелось бы отблагодарить вас за ваше великодушное гостеприимство. В моем обозе на той стороне виллы есть вино, которое я везу в Рим. Так вот, Деметрий, позови слуг и прикажи выгрузить его, чтобы выпить за ужином!

Рыбовод с удивлением посмотрел на Аврелия и поспешил повиноваться прежде, чем странный аристократ передумает.

– Прокул, Модест, бегите! Благородный сенатор дарит нам кувшин вина. Принесите его сюда, и мы выпьем за здоровье патриция!

– Одного кувшина на всех не хватит. Скажи, чтобы принесли все! – повелел патриций, с некоторым злорадством припомнив тех, чьему изысканному вкусу предназначалось старое фалернское, формийское и драгоценное калийское двадцатилетней выдержки. Но, перехватив восхищенный взгляд Невии, он почувствовал, что готов влить в пересохшие глотки крестьян содержимое всех своих богатейших подвалов.

Между тем его жест восхитил не только девушку. Из угла, где он сидел, чтобы не слишком обращать на себя внимание, на него растерянно смотрел Сильвий.

– Ave, Невия. Ave, Публий Аврелий. Какая приятная встреча, сенатор, не думал увидеть тебя здесь.

– Я тоже, по правде говоря, – ответил Аврелий, откровенно рассматривая нарядное одеяние вольноотпущенника и дорогое кольцо на его указательном пальце.

Скоро этот парень получит полмиллиона сестерциев, вспомнил он, и станет управлять всем как хозяин. И все же он держится так, словно его место среди самых несчастных рабов…

– А почему же мне не быть здесь? Я ведь недалеко ушел от раба, – ответил молодой человек.

– Есть рабы и рабы. Посмотри, например, на Кастора, моего секретаря: он богаче иного патриция и нисколько не завидует знатным господам! – пошутил патриций.

– Но все равно он только вольноотпущенник, бывший раб, а ты господин, которому он должен повиноваться.

– Очень хотелось бы мне, чтобы и он понимал это, – вздохнул Аврелий.

Тут александриец, словно прочитав его мысли, подлетел к ним в крайнем волнении.

– Dominus, dominus, у нас воруют вино! – в испуге закричал он. – Вот они, смотри, те двое. Они все забрали, даже калийское по пятьдесят сестерциев! Задержим их, пока не выпили все!

– Успокойся, Кастор, я сам так распорядился – я угощаю их вином…

– Ты… – Грек побледнел так, словно перед ним возник вдруг призрак его матери, славной женщины, душу и тело отдававшей своей работе, честной профессионалке, которую до сих пор вспоминало бесчисленное множество моряков. – Десять кувшинов барийского, фалернского, эрбульского! – с возмущением произнес Кастор, схватившись за голову. – Отдал этим вонючим рабам, ты, не давший мне ни капли, когда я умирал от жажды!

– Кастор, не хочешь ведь ты, чтобы говорили, будто Публий Аврелий Стаций, римский сенатор, угощает плохим вином! Я горжусь тем, что могу предложить вино только лучшего качества любому гостю, – засмеялся хозяин, а грек тем временем поспешил взять дело в свои руки, чтобы сократить потери.

– Я знаю этого Кастора, – сказал Деметрий. – Умный и честный человек. Представь себе, он продал мне очень нужный амулет всего за два сестерция.

– Мне довелось встретить твоего слугу в комнате одной служанки, – заметил Сильвий с явным неодобрением.

– Хорошо, что не в комнате ее хозяйки, – утешил его Аврелий.

Юноша с изумлением посмотрел на него, не веря, что аристократ может позволить себе подобную шутку. Ничего не ответив, он подал гостям две чаши.

– Невия, девушки из хороших семей не должны пить, – заметил патриций.

– В прежние времена, – шепнула она ему на ухо, – женщины держались подальше от вина, чтобы оно не подавляло половое влечение.

Аврелий заметил, как побледнел Сильвий. Он, конечно, слышал слова Невии, и они неприятно поразили его.

– Ты знаешь здесь кого-нибудь? – спросил его сенатор, желая сменить тему.

– Всех, разумеется. Прокул, которого ты послал за вином, мой отец, – сообщил Сильвий, спокойно указав на согбенного старика, что, хромая, нес на плече кувшин.

– А как же… – начал было Аврелий, но его прервали крики крестьян, приветствовавших хозяина.

Возможно ли, чтобы Сильвий оставался единственным, кому неизвестно его происхождение? – усомнился сенатор.

Гней тем временем появился из леса в сопровождении Паулины, Плаутиллы и мрачного Секунда, лицо которого, как всегда, было заносчивым и злым. Завидев младшего Плавция, Деметрий тут же схватился за талисман, сжал его и даже потряс, чтобы лучше подействовал.

Короткий кивок отца семейства дал всем понять, что старик еще не отошел от свалившегося на него горя и не намерен затягивать обряд. Действительно, он сразу же приказал привести корову, предназначенную Юпитеру. Жертвами Фавну и Аверну позднее займется Деметрий. Ни Фабриций, ни Елена не появились, отметил сенатор. Возможно, воспользовались ритуальным жертвоприношением, чтобы на свободе предаться любовным утехам.

Алтарь был готов, и к нему подтащили мучительно стонавшее животное с крепко связанными ногами. Все умолкли, наступила полная тишина.

Рабы с сокрушенным видом расположились полукругом возле жертвенника, под которым уже собрали вязанки сучьев для костра. В тот момент, когда остро отточенный нож Плавция вонзился в горло коровы, Аврелий краем глаза заметил, как Секунд, содрогнувшись, отвел взгляд.

Кровь хлынула к ногам Плавция и быстро впиталась в солому под вязанками. Точными движениями, повторявшимися его предками из века в век, Гней рассек туловище животного и красными, липкими руками извлек окровавленную печень.

Лицо Гнея Плавция, до сих пор спокойное и суровое, потемнело, когда трепыхающиеся внутренности выпали у него из рук и плюхнулись на песок.

Паулина тут же оказалась рядом с ним, а рабы в суеверном ужасе что-то глухо забормотали.

– Она гнилая! – объявил Плавций и еще более помрачнел. Жена взяла его под локоть, как бы поддерживая, и поспешно увела, рабы и крестьяне по-прежнему волновались.

– Несчастье, несчастье! Гнев богов сошел на нас!

– Плохое предзнаменование, – вздохнула Невия, – по меньшей мере, для тех дураков, кто в них верит.

Плаутилла в раздражении обернулась к ней.

– Тебе тоже стоило бы побеспокоиться, девочка, по крайней мере, пока ешь наш хлеб! Не хотелось бы, чтобы от знакомства с сенаторами у тебя закружилась голова! – прошипела она с искаженным от гнева лицом.

– Эй, а ты, случаем, не ревнуешь? – засмеялась Невия, придя в восторг.

Но Плаутилла Терция уже отвернулась, еле заметно всхлипнув, и поспешила в сторону виллы, вслед за ней направился и брат.

Когда Секунд дошел до леса, пальцы Деметрия, уже посиневшие от напряжения, с каким он сжимал волшебный амулет, немного расслабились.

– Слуги дома Плавциев, еще не сказано последнее слово. Взглянем на внутренности лани! – постарался он успокоить тревогу собравшихся возле алтаря крестьян.

– Братья, наш покровитель – Фавн, поэтому первое предзнаменование нас не касается, – помог ему Сильвий. – А с козой подождем до заката, мы же знаем, что боги Аида не любят свет. Пусть пока Деметрий чествует богов леса, и увидим, сердятся ли бессмертные на нас или наших хозяев!

Рыбовод, когда миновала угроза, олицетворяемая Секундом, вновь преисполнился энергии, быстро взял дело в свои руки и принес на алтарь вторую жертву.

Толпа испустила долгий вздох облегчения: внутренности молодой лани оказались красивыми и здоровыми. Рабы, успокоившись, предались праздничному веселью. А Невия, излишне возбужденная вином, начала было танцевать, подмигивая Аврелию.

– Что скажешь, сенатор? – спросила девушка, кружа возле него.

– Очаровательно и неприлично, – ответил патриций.

Однако выражение, какое он уловил в эту минуту в глазах Сильвия, нисколько не понравилось ему. «Завтра меня найдут мертвым в моей спальне, – неожиданно для самого себя подумал он. – Этого юношу уважают все рабы. Готов спорить, ради него они сделают все, что угодно…»

Но потом, взглянув на улыбающуюся Невию, он решил, что, пожалуй, рискнуть все-таки стоит…

* * *

Сильвий давно ушел. Видеть Невию в обществе этого красавца сенатора ему удовольствия явно не доставляло. С другой стороны, какие он может предъявлять на нее права? Ведь Сильвий – всего лишь вольноотпущенник, хоть в жилах его и течет хозяйская кровь.

Аврелий пожал плечами. Переживания этого юноши его не касаются. И сейчас у него приподнятое настроение. Невия определенно весьма нравится ему, даже, пожалуй, слишком.

«Боги Олимпа! – сказал он про себя. – Неужели я стану бегать за этой девчонкой?» Сорок лет, целая жизнь за плечами, кресло в сенате Рима, самые прекрасные и изысканные женщины столицы в его распоряжении, и вдруг его взволновала эта невесть что о себе возомнившая дурнушка, только что вышедшая из низов Неаполя?

– Сенатор, не угостишь ли еще вином? – смеясь, попросила Невия.

– Хватит, ты и так много выпила! – ответил патриций, забирая у нее чашу. – Пора возвращаться.

– Хорошо, но давай еще немного погуляем.

– Я уже все тут видел, – отказался патриций.

– Нет, не все! – возразила Невия, лукаво глядя на него. – Пойдем! – позвала она и решительно повела его за руку мимо строений, где жили рабы. – Ну-ка, взгляни сюда, – вскоре предложила она, разворошив кучу соломы, под которой оказалось несколько грубо вырезанных из дерева фаллосов. – А такое ты видел?

– Боги небесные! – воскликнул Аврелий, вскипев гневом. – Амулеты Кастора! Целый склад!

Костлявый старик – одни глаза да уши – неожиданно выглянул откуда-то и тут же рванулся, чтобы убежать.

– Скажи-ка, что тебе известно об этих вещах? – спросил сенатор, остановив его.

Человек, тоже походивший на кусок дерева – прямой и иссохший, – страшно перепугался. Рабу всегда лучше ничего не знать и изображать полного дурака: иногда такое поведение может спасти от плетей, а иногда – и от смерти.

Понадобилось немало терпения, чтобы успокоить его и объяснить, в чем дело. В эргастуле все знали, что он мастер вырезать что-либо из коры и опавших веток. Пришел добрый такой господин с острой бородкой и с греческим выговором и пообещал ему два асса[39]39
  Асс – мелкая медная монета, два с половиной асса составляли сестерций. (Прим. ред.)


[Закрыть] – целых два асса – за десяток этих безделушек, а сделать их ничего не стоит. Только никто, сказал господин, не должен знать об этом, иначе – прощай вознаграждение!

– Священные амулеты киммерийцев, так вот где нашел их Кастор! – расхохотался Аврелий, следуя за Невией на виллу.

Так, смеясь, они вошли в полумрак леса. Девушка все замедляла шаги и наконец остановилась.

Аврелий вопросительно посмотрел на нее. И вдруг ему показалось, что она гораздо старше своих лет, что это уже взрослая, сложившаяся женщина.

– Сенатор, темнеет… – шепотом заговорила Невия. – Кругом ароматы цветущих деревьев, птицы поют…

– Ну и что?

– Как что – ты не поцелуешь меня?

Аврелий от души рассмеялся.

Девушка, ожидавшая поцелуя закрыв глаза и откинувшись на ствол дерева, в гневе сжала кулаки.

– Да поразит тебя Юпитер всеми своими молниями! Тебя и весь твой знатный род! – вскричала она в слезах и исчезла среди деревьев.

Аврелий увидел, как густая листва словно проглотила ее, и пожалел, что обидел ее. Он не видел Невию, но слышал приглушенные рыдания и шуршание сухой листвы под ногами.

Аврелий поспешил следом за ней. Дом уже близко, среди верхушек сосен видна башенка и рядом большой вольер.

Вдруг жуткий вопль взорвал тишину, словно крик какого-то смертельно раненного животного.

– Боги бессмертные, Невия! – воскликнул патриций и ускорил шаги.

Он нашел ее на земле возле вольера – сжавшись в комочек, она мучительно стонала.

Дверь в вольер оказалась открытой: недвижные ноги и распростертое в клетке тело придерживали ее.

– Осто… Осто… Осторо… – галдела птица с загнутым клювом, удобно расположившись на спине мертвого человека.

Цапля Катилина крепко стояла на песке и, словно выискивая что-то, поклевывала пробитую голову Секунда.

8

Накануне ноябрьских нон

– Ради Гекаты и всех повелителей Аида! – воскликнула Помпония, содрогнувшись. – Его любимые птицы пробили ему голову!

– Его любимые птицы или какой-то острый инструмент, – заметил Аврелий. – Все теперь кричат о воле рока. Я же думаю, наоборот, два смертельных случая подряд – это уже слишком. Сначала Аттик, теперь Секунд. Есть о чем подумать, не тревожа богов. Кастор, выясни-ка, может, видели кого-нибудь, кто направлялся к вольеру.

– Уже выяснял, хозяин, – спокойно ответил александриец. – Немногое, однако, удалось узнать. Из-за сегодняшних жертвоприношений люди все время сновали туда-сюда, и теперь уже трудно установить, когда и куда проходили члены семьи. Одно ясно: как только закончился обряд, старый Гней сразу ушел в свою комнату отдыхать, как всегда, под присмотром Паулины.

– Выходит, никаких улик, – вздохнул сенатор.

– Я спрашивал и про коралловое кольцо, но горничные никогда не видели такого. А вот Секунда в юности помнят многие пожилые слуги. Похоже, его отношения с мачехой поначалу складывались как нельзя лучше, но после рождения Сильвия они резко испортились.

– Что ж, получается, он ревновал к ребенку? Но ведь Секунд был тогда уже взрослым! – рассудил Аврелий.

– Рыбы, птицы и насекомые всех заставят сгнить, – проговорила Помпония, следившая за ходом его мыслей. – Но что бы это значило?

– Сивилла нарочно выражается туманно, – заметил Кастор с высоты своего александрийского образования. – Предсказания оракулов двусмысленны и поддаются различным толкованиям, иначе как могли бы жрецы утверждать, что их пророчества всегда верны? Вспомни бедного Креза, который спросил оракула, начинать ли ему войну с персами. Ему сказано было, что, начав ее, он погубит великое царство. И он действительно погубил, но свое собственное, а не персов!

– «Пойдешь, вернешься, не умрешь на войне!»[40]40
  По латыни «Ibis, redibis, non moriebis in bello».


[Закрыть] предсказано было одному бедняку, который потом, надо ли пояснять, сложил голову на поле битвы, – добавил Аврелий. – А разгневанным родственникам оракул объяснил, что пророчество следовало понимать так: «Пойдешь, не вернешься, умрешь на войне!»

– Так что, в конце концов, сивилла всегда права, – заключила Помпония.

– Теперь, возвращаясь к рыбам, птицам и насекомым, думаю, что знаю, как нужно толковать эти загадочные слова, – заявил сенатор и вскоре, приглашенный в покои несчастных родителей, получил тому подтверждение.

– Все предсказано еще тогда… – проговорил старый, убитый горем Плавций, опираясь на руку жены. – Значение пророчества слишком понятно, сенатор. Садись, расскажу.

И Публий Аврелий еще раз выслушал историю германской рабыни.

– Я посадил в саду два дерева, это мои законные сыновья, и они засохли, – печально произнес Гней. – Но мое семя проросло в другом месте – в жилище рабов: пышно разросшееся в огороде фиговое дерево – это Сильвий!

Паулина, которая всегда умела владеть собой, не сдержала нервного жеста.

– Аврелий, попробуй образумить его: он хочет назначить его своим наследником! Сильвий – достойнейший молодой человек, ничего не могу возразить, но разве этого достаточно, чтобы передать ему все – и имя, и состояние…

– Нельзя противиться воле рока, Паулина! – смиренно произнес старик. – Ты всегда оставалась рядом со мной. И прошу тебя, поддержи меня и теперь. То, что я собираюсь сделать, не отвечает твоим убеждениям, знаю, что все меня будут осуждать, но Сильвий – моя кровь, даже если родила его женщина из варварского племени!

– Тебе будет трудно оформить признание его сыном, – заметил Аврелий.

– Нет. Его мать давно получила свободу, значит, по закону Сильвий рожден свободным. Ничто не мешает узаконить его, если такова моя воля. Я намерен оставить ему все, что у меня есть. Оракул предвидел это еще прежде, чем Сильвий появился на свет! Аппиана прочитала пророчество, но не смогла понять его значение.

– Твоя первая жена когда-нибудь говорила что-либо об этом пророчестве?

– Нет. Аппиана каждый день обращалась к прорицателям, как раз в то время, когда Тиберий категорически запретил любые гадания. Она была очень впечатлительной, бедная женщина, и довольно невежественной. Она знала, что я не одобряю это ее увлечение, и остерегалась говорить со мной о нем. Но я ошибался в своем неверии. Самой судьбой записано, что сыновья мои умрут прежде времени и Сильвий станет наследником Плавциев.

Паулина молчала не шелохнувшись.

– Супруга моя, ты оказалась лучшей из жен, я не заслужил такого счастья… И с тех пор, как я понял это, для меня не существовало других женщин, только ты. Помоги мне и в этот раз, прошу тебя!

Матрона с любовью посмотрела на старика и грустно кивнула в знак согласия:

– Да будет так, Гней. Ты вправе завещать кому угодно, что тебе принадлежит. Но обещай, что не забудешь Плаутиллу и моего сына Фабриция. Он совсем без средств, но считает недостойным своего имени заниматься какими-то делами. Оставь столько, чтобы он мог спокойно продолжать военную службу.

– Я позабочусь о нем и о дочери тоже, – заверил же старый Плавций. – Но этот дом, который я строил с такой любовью, мои поля, мои садки для разведения рыб… Все это должно перейти Сильвию вместе с именем семьи. Плавций Сильван – так будут звать моего сына и наследника!

Паулина смиренно склонила голову.

– Пусть будет воля твоя, муж мой, – тихо ответила она. – Если ты так решил, я позабочусь, чтобы воля твоя была исполнена любой ценой…

Аврелий взял восковые дощечки[41]41
  Римляне писали на дощечках, покрытых тонким слоем воска. Палочка для писания называлась стилем. (Прим. ред.)


[Закрыть] и терпеливо принялся составлять новое завещание и множество дополнений к нему, дабы документ было невозможно опротестовать. На этом Гней Плавций, хорошо зная пасынка, особенно настаивал.

Наконец на таблички поставлены печати. Крылатый змей, символ Плавциев, опустился на них, подтвердив последнюю волю завещателя. Затем старый Гней, усталый от горьких переживаний, удалился в свою комнату.

Оставшись наедине с Паулиной, сенатор неуверенно посмотрел на нее.

– Ты не убежден, Аврелий, – заключила матрона.

– Нисколько, – ответил он, покачав головой. – Не верю в оракулов, пророчества и прорицания. И великий Эпикур тоже предостерегал от гаданий, утверждая, что они не имеют никакого отношения к реальной жизни, впрочем, как и сны, которые многие считают посланиями небес… Между нами, Паулина, даже само существование богов мне всегда казалось маловероятным, притом что, как настоящий римлянин, я спокойно клянусь именем Августа и соблюдаю умилостивительные обряды, предписанные древними обычаями отцов. Но это говорит только о моей добропорядочности как гражданина, а не о личной вере. К счастью, в Риме каждый волен верить в какого угодно бога или, напротив, вовсе ни в какого, главное, чтобы не нарушать законы.

– Тебе не кажется, что уж очень скептически ты смотришь на мир? – спросила Паулина. – Будущее покоится на коленях богов, которым оно, конечно же, известно…

– Но они вовсе не спешат поделиться своим знанием с нами. Убежден, Паулина, ты и сама сомневаешься во всех этих прорицаниях, однако предпочитаешь делать вид, будто веришь им, вместо того чтобы подумать о гораздо более страшных объяснениях внезапных смертей, случившихся в вашем доме.

– Что ты имеешь в виду? – спросила женщина слегка дрогнувшим голосом.

– Убийство, моя дорогая, убийство.

– Нет! – вскричала матрона, зажимая себе уши. – Ты и думать об этом не должен, Аврелий! Мы же одна семья…

– Ну и что? – цинично прервал ее сенатор. – Большинство убийств совершается именно в семьях. Где, как не в стенах родного дома, среди людей, живущих бок о бок, возникает самая яростная ненависть, вспыхивают самые жгучие страсти, рождаются зависть, ревность, жадность… Императорская семья – подтверждение этого: сколькие из рода Юлиев-Клавдиев умерли от старости, а сколькие – от кинжала и яда?

– Хватит! – простонала матрона. – Даже подумать не могу, что…

– Нет, ты веришь в судьбу не больше меня, Паулина, и ты не одобряешь решения Плавция! – твердо заявил Аврелий.

– Это верно, – согласилась женщина. – Но он так хочет. Может быть, мои взгляды устарели. Я – старая патрицианка и привыкла думать, что предки важнее потомков. Признаю – Сильвий достоин похвалы, если учитывать его происхождение. Кроме того, я же сама его воспитала, я уважаю его ум, его серьезность, по многим причинам я всегда предпочитала его другим сыновьям Гнея. И я вполне уверена, что он достойно выполнит свои обязанности и будет управлять имением лучше, чем это делал бы никчемный Секунд или мой сын Фабриций, которого интересует только война. Но при всем при этом я не могу забыть, что Сильвий рожден рабыней!

– Времена меняются, Паулина, – спокойно возразил Аврелий. – Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Я сам назначил своими наследниками моих вольноотпущенников.

– И ничего не оставил своей бывшей жене? – поинтересовалась матрона, надеясь, что вопрос не покажется слишком бестактным.

– Совершенно ничего, – ответил сенатор. – Фламиния нисколько не нуждается в моей помощи. Не говоря уже о том, что я не видел ее лет десять и за все эти годы ни минуты не страдал из-за ее отсутствия.

– Как изменился мир со времени нашей молодости… Тогда выходили замуж и женились по любви…

– Ошибаешься, Паулина, – холодно произнес Аврелий. – И тогда тоже все браки совершались ради семейных союзов или политических выгод, да и длились они ровно столько, сколько требовалось людям, так или иначе принимавшим в них участие. Только вот в твоем случае все сложилось по-другому.

– Знатность рода теперь уже ничего не стоит, верно? И все же мы были становым хребтом Рима… Это мы, Аврелий, создали великий Рим.

– Разве какой-то человек оказывается мудрее другого только потому, что его прадед заседал в сенате? Или какой-то солдат становится храбрее оттого, что его предки вместе со Сципионом бились при Заме?[42]42
  Имеется в виду одно из сражений (202 г. до н. э.) 2-й Пунической войны, когда римское войско под командованием Сципиона нанесло поражение карфагенянам во главе с Ганнибалом. (Прим. ред.)


[Закрыть] Происхождение не имеет значения, Паулина, формирует человека воспитание. Сильвий, например, действительно мог бы стать самым достойным наследником Гнея, если бы, конечно, не постарался помочь богам избавиться от братьев.

– Это исключено, – сказала Паулина, качая головой, – юноша не способен на насилие.

– Нередко наиболее миролюбивые люди носят в себе самые глубокие и сильные обиды и могут внезапно выйти из себя по причинам, которые со стороны кажутся незначительными, – заметил сенатор. – У Сильвия есть только один недостаток: он слишком серьезен. А я никогда не доверяю людям, которые не умеют смеяться. Тебе известно, что он называет отцом одного раба?

– Это Прокул, слуга, который взял к себе его мать, когда Гней уехал во второй раз. Мой муж какое-то время слыл распутным человеком – он мог потерять голову из-за какой-нибудь, женщины, но потом, как правило, она быстро надоедала ему, и он бросал ее. Из-за меня он тоже совершал безумства…

– Но ты еще не надоела ему и, думаю, никогда не надоешь.

– Думаю, ты прав. Подумать только, ведь поначалу я с такой любовью отнеслась к Сильвию… – Разволновавшись, она умолкла.

– А этот Прокул?

– Мальчик привязался к нему. Но теперь, когда Аттик и Секунд мертвы, Гней возложит все свои надежды на Сильвия, и ему придется отказаться от этого сомнительного родственника.

– Мне хотелось спросить тебя… Кто-нибудь еще знал о страшном предсказании до смерти Аттика? – осторожно поинтересовался сенатор.

– Не знаю. Но думаю, Аппиана конечно же рассказала о нем всему свету.

– Двадцать лет назад эти слова мало что значили для нее. Но разве не странно, что она так ревностно хранила память о пророчестве?

– Она была суеверна, я уже говорила тебе.

– Возможно, она поделилась с дочерью.

– Это маловероятно. У Терции в голове всегда одни мужчины. Мне пришлось немало постараться, чтобы сохранялась хотя бы видимость приличия… Тебе наверняка известно кое-что на этот счет, – заключила Паулина, но Аврелий сделал вид, будто не понимает намека.

– Паулина, кто-то сказал, будто Плаутилла Терция – тоже «дерево в саду» и потому может оказаться в серьезной опасности.

– Ты в самом деле веришь в это? – растерялась женщина.

– А почему нет? – спросил Аврелий. – Теперь ведь она – последняя законная наследница Плавциев. Если верить в предсказания, следовало бы серьезно призадуматься.

– Плаутилла тоже… – пробормотала матрона, между тем как сенатор неслышно покинул комнату.

Из перистиля донесся серебристый смех Невии.

Патриций улыбнулся: быстро девушка оправилась от потрясения, пережитого при виде трупа! Аврелий поспешил на ее голос, думая о том, что же ее так позабавило.

Выйдя в перистиль, он замер.

Ухватившись рукой за пилястр и запрокинув голову, Невия покачивалась от смеха, по спине рассыпались спутанные волосы.

Рядом стоял Сильвий и, как зачарованный, улыбался, глядя на нее.

* * *

– Кастор! – прогремел сенатор, призывая секретаря.

– Я тут, хозяин!

Александриец слегка запыхался. Судя по недовольному выражению его лица, занятие, от которого его оторвал хозяин, было весьма приятным.

– Приготовь лошадей к рассвету. Я собираюсь в Кумы. К сивилле. Отсюда всего час пути, и ты поедешь со мной.

– Но это же все сплошной обман, хозяин! – воскликнул александриец. – Мы, греки, придумали такую игрушку, и должен сказать, несколько веков она работала очень даже неплохо. Теперь, однако, люди уже не столь доверчивы.

– Очень хотелось бы понять, откуда взялось это семейное проклятие, – настаивал Аврелий. – Поскольку гадания во времена Тиберия запрещались, то, вероятно, оно основывалось на словах сивиллы.

– Уверен, Деифоба давно уже умерла. Как зовут нынешнюю сивиллу? – спросил Кастор.

– Амальтея. Она взяла имя знаменитой пророчицы врем Тарквиниев.

– Ах да, знаю эту историю. Сивилла предложила царю девять книг своих предсказаний за триста золотых монет, и он отказался. Тогда она сожгла три книги и предложила ему остальные, но Тарквиний стоял на своем. Последовало еще одно сожжение, и тогда царь решил приобрести по цене девяти оставшиеся три книги – те самые, что бережно хранились в Капитолийском храме до пожара. Твои предки заглядывали в них перед тем, как принять какое-то решение… Я всегда говорил, что римляне – легковерный народ!

– А вы-то сами, – возразил патриций. – Разве не вы вопрошаете души умерших или оракула в Дельфах, не вы гадаете по шелесту Додонского дуба?

– Да, – согласился секретарь, – должен признать, жрецы управляли всей Грецией во многом с помощью двусмысленных предсказаний оракулов. Но ведь и римляне тоже ими пользовались: например, Катилина заставил анкирскую сивиллу предсказать, что его семье предназначено управлять республикой, а сам тем временем готовил государственный переворот…

– Именно потому, что любое пророчество легко истолковать в нужном смысле, я и намерен выяснить все основательно, – объяснил Аврелий. – Наше предсказание вполне может быть пустой выдумкой. Здесь все говорят о воле рока, а не будь этого проклятого предсказания, говорили бы об убийстве!

– И ты надеешься найти следы двадцатилетней давности? – усомнился александриец. – Пожалей силы, хозяин! Верховая езда утомительна для поясницы, и мне не хотелось бы, чтобы ты, и без того изнуренный…

– Может, ты уже забыл, что едешь со мной. Кастор?

– Трудное путешествие… – завел тот.

Аврелий пожал плечами:

– Ну что ж, возьму с собой Сатурния.

– Мой господин, не стоит брать к этим жуликоватым грекам человека, спустившегося с гор Бруттия: они у него последнюю тунику выманят. Нет, думаю, придется мне принести себя в жертву ради твоего дела. Ладно, я поеду, но при одном условии.

– Слушаю тебя.

– Окажи мне небольшую милость. Эта Ксения действительно ловкачка. Представляешь, ей почти удалось продать мне браслет – подделку, заставив поверить, будто она украла его у хозяйки.