Текст книги "Стена моего путешествия"

Автор книги: Даниил Салва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ничего не понимаю, – сказал Джек.

– Что, например? – спросила Света. – Ей нравилась эта игра, но в постель с Джеком она ложиться не собиралась. Как минимум, сегодня.

– Например, почему бы нам не переспать? – ответил Джек, по-аббатски глядя вверх. – Или, – он сменил тон, – почему не обме– няться телефонами и начать переписываться.

– Я оставлю тебе свой телефон, – сказала Света, направляясь к двери.

– Может, всё-таки лучше переспать? – улыбнулся Джек, беря её за руку.

Света взглянула на него ещё раз и вышла из кухни. "Если это симпатичное и избалованное с виду дитя немножко потрудится, то я как-нибудь и вправду скажу мужу, что надо задержаться на

139

репетиции", – подумало Печёное Яблочко, садясь за стол. "Ты забыла ложечки", – сказал Джек.

Утром, придя на работу, Джек позвонил Вике, домой родите– лям, Виктору поблагодарил за приятный вечер – и только после этого просмотрел рабочую почту.

Джек работал начальником отдела по получению разрешений от населения на прокладку электролиний на их частной террито– рии. В его подчинении находились несколько человек, которые опубликовывали объявления, связывались с людьми, выбивали разрешения. Джек же должен был за этим всем следить, что он делал очень поверхностно. И ещё иногда приходилось лично встречаться с некоторыми несознательными гражданами, кото– рым почему-то не хотелось, чтобы электрический столб стоял у них в саду. Джек лениво объяснял, что в конечном итоге столб встанет там, где его спланировала система, что это необходимо всем, и вообще, давай соглашайся и всё. Когда-нибудь Джек собирался сменить работу; внутреннее недовольство нынешним местом через годик должно было подойти к контрольной точке. А Джек прислушивался к себе.

В голове вертелся их вчерашний разговор с Максом по дороге к Виктору. Вернее, не разговор, а почти монолог:

– Нет, Макс, если у меня не будет возможности писать на ра– боте – уволюсь к чертям. Терпеть этих дебилов, этих импотентов, без компенсации?! Это везение, что я получил общий офис с Гре– гом: у него у самого куча всяких нерабочих дел, и я дал с самого начала понять, что ничего против его и собственных грешков не имею. Всё! – негласный договор работает на славу... Ты слы– шишь, они все готовы друг на друга стучать до потери пульса. Их мало били. Их вообще не били. Наши люди, даже те, что не би– тые, – всё равно, битые... Их деды, дяди, тёти, кому-то ведь дос– талось, всем как-то доставалось. Этих иностранных уродов за– били бы прямо во дворах... Дворы... Ты помнишь, Макс, наши дворы?

– Мы жили в разных дворах, – сказал Макс.

– Да пошёл ты, нет, серьёзно... наука случайно не сдохнуть. – И заканчивая, на выдохе: – Мы битые. Мы тоже битые... Мы тоже

140

сидели в зонах, лагерях, изоляторах, по доносу десятилетиями болтались в Сибири. Нас арестовывали. Держали за решёткой. Били по морде. Каждый день. Слава Ставропольцу Освободи– телю! – заорал он. – Этот строй, пришедший из ниоткуда. Этот долбоебизм, держащийся на природной трусости человека, на страхе, на ответственности за свою семью, переходящий обратно в страх, стыд, а позже, благодарность, покорность, гулаги, спря– танные в граммофон литературные произведения. Мы с тобой, правда, уже жили по-другому. Мы рассказывали анекдоты. Не боялись доносов. Но нам рассказали. И мы запомнили... Этот непонятный, но удобный, для хотя бы немного власть имущих строй. Такой гипертрофированной профанации больше не будет, не должно быть. И мы, успевшие захватить в свои лёгкие осев– шую пыль, пусть с гроба второго, но тоже под старость мямля– щего Ильича, пусть исторически медленно гниющую труху, ос– танемся уже на всю жизнь эмигрантами.

Мы уехали из страны-аномалии, которой больше нет; мы мо– жем вернуться обратно и ничего не узнаем, – нам придётся зано– во учить язык. Мы уехали в разные страны, где их родной никог– да не станет нашим родным; мы остались без родины в самом прямом смысле этого слова: мы духовные эмигранты этого мира. И нам ничего не остаётся, как с намёком на интеллигентную ис– корку в глазах, воспевать космополитизм. На русском языке.

"Дюже интересно, – подумал Джек, – я записываю то, о чём мы говорим с Максом, а потом читаю это ему же. Так он скоро пере– станет говорить со мной. Дюже интересно".

Джек взглянул в окно: огромное стекло отделяло его от города, и оно же показывало очередную часть многометражного сериала: морская гладь, те же дома, маленькие бегущие человечки.

Работать Джек не собирался, писать не хотелось. Он выпил принесённый кофе. Скучающим взглядом окинул знакомую ком– нату. Нет, когда-нибудь я вернусь к более бурной деятельности...

Но сейчас он сидел и смотрел в молчаливое окно. Сидел и смотрел... Зашла секретарша босса, занесла протокол с очеред– ного совещания; все, начиная с определённой должности, долж– ны были получить запись этого бреда. Почему-то на этот раз до– кумент был вложен в конверт, да ещё в запечатанный. Обычно

141

Джек никогда не читал эти протоколы, ну может, иногда прос– матривал, но вид конверта сыграл свою роль: Джек схватил пос– лание, разорвал конверт, комкая, быстро развернул лист и жадно впился в текст. Нет! – это был обычный протокол. По природе своей ждём плохих событий? хотел бы я получать письма и не торопиться их открыть.

– Какого чёрта они вложили его в конверт? – на русском сказал Джек.

Он резко встал из-за стола, вышел из кабинета; ничего страш– ного не случится, если я в рабочее время что-нибудь перекушу внизу. У них у всех грешки. Государственная Компания. Хм.

Джек спустился на лифте и, проходя мимо конторки Чокнутого Боба, бросил: "Привет, Боб!" "Привет, Ранинг", – еле взглянув на него, парировал Боб. Он продолжал заниматься своими делами. Джек остановился и спросил: "Боб, Вы же обычно не отвечаете на приветствия. Сегодня какой-то национальный праздник?" "Сегодня я отвечаю на приветствия, – ответил Боб. И уже тоном давая понять, что он не заинтересован в продолжение беседы, добавил. – Можешь считать это национальным праздником".

Джек вышел на улицу. Ему пришла в голову мысль и, чтобы не забыть её, он, дойдя до кафе на углу, попросил маленький листо– чек, ручку и записал: "Наверное, я становлюсь с годами интерес– нее для других и скучнее для себя самого. О! нам нравится разыг– рывать скучающих, ибо всё понимающих людей, простите за ка– ламбур". "Мысль скорее всего не оригинальная, но сейчас-то она была моя, – подумал он. – Может, позже смогу от неё оттолк– нуться и написать что-нибудь стоящее..." Он вернул ручку и заод– но взял себе шоколадное мороженое. Уселся в углу.

Вновь нашло уныние... Джек не обладал какими бы то ни было комплексами неполноценности, – ему это было чуждо, – но он был очень чувствителен к своим внутренним импульсам и позы– вам: был способен превратиться подчас в себяуходящий ком, которому могло помешать находившееся на почтительном расстоянии безобидное что-то, которое к тому же не могло и дви– гаться.

Припомнился отрывок вчерашнего разговора с Захаром.

– Захар, что-то надо делать: у меня маниакальное настроение

142

сменяется только депрессией. И чем лучше иногда становится, тем депрессия потом глубже, понимаешь? Как после поддачи: ве– чером классно, – утром голова болит. Так вот, депрессии в пос– леднее время всё больше и больше. Без взлётов.

– Это нормально, – ответил Захар, – это у всех так. Ты здоров, Джек. Совершенно здоров. – И тихим голосом "под психолога": -Это я тебе как врач.

– Захар, обидно. Ведь разок только живём.

– Ну, может, мы уже прожили несколько жизней.

– А вот у меня жизнь – одна.

– Прекрасный тост, Ранинг! – улыбнулся Захар, – пошли вре– жем за это...

Они врезали за это.

Джек расплатился и вернулся в офис. Уселся в кресло. Залез в карман, чтоб вытащить листок с записями, и неожиданно для себя достал на свет два: вторая мятая бумажка оказалась от Мака– рыча. Да, да, от Макарыча, – так он представился на вчерашней вечеринке. Джек вспомнил его: рано для своих тридцати начина– ющий лысеть, с приятной улыбкой и обычно "уже вдетый". Они вчера обменялись телефонами; быстрее всего сближает застолье.

Он пододвинул к себе телефон, набрал номер.

Уже по тому, как Макарыч произнёс "слушаю", Джек понял, что тот уже слегка нарезался.

– Ну, как жизнь, Макарыч?

– Удалась! – прогремел тот и засмеялся. – Джек улыбнулся.

Слушай, Джек, я тут представил себе такую картинку, – взял он с места в карьер, будто они были знакомы уже много лет, – Марат, когда лежал в своей ванне, на самом-то деле не хворал, а так, дурака валял. И вот приходит к нему эта девчонка, – не помню её имени, – его кончать, а он выхватывает у неё нож, вылезает из своего джакузи и отпирает её прямо у себя в ванной. Представляешь?! А потом они долго-долго нежатся под душем шарко и режут этим, понимаешь Джек, – этим же ножом яблочки. И, вместо того, чтобы кончить его, она кончает сама, влюбляется в Марата, ах! – неужели такое может случиться после одного кои– туса! – и переходит на сторону революционеров. – И Макарыч

143

заржал.

Он что вообще в сознание не приходит?.. Счастливчик.

Грустно.

Какого чёрта я звонил ему?

Он скомкал разговор. Пообещал созваниваться и оставил бухого, но довольного жизнью Макарыча в покое.

"Мне скучно", – сказал он вслух, глядя ровно перед собой.

"Опять один. Сел писать. Если бы ещё знать, от какого лица вести повествование... Может стать как-то проще? Спокойнее? Но как?.. Ведь это не искусственное нагнетание, это изнутри. Это бег от того самого дьявола, что засел внутри. Можно победить его, можно, но только на время. И снова..."

Уже несколько дней подряд Джек проводил совсем один.

Приходил рано с работы. Заваливался спать. Потом вставал, что-то ел; включённый телевизор, газеты недельной давности разбросаны по полу. Читать последнее время не тянет. Перестал видеться с друзьями. Около восьми вечера начинал накачиваться потихоньку алкоголем. Как правило, перед телевизором; баскет– больчик: это здорово. Не надо думать. Кто сильнее, умнее, тех– ничнее, кто больше тренировался, тот и выиграл. Удача... Да, конечно, ещё и удача. Хорошо, когда удача. Пару сантиметров не хватило, и мяч отскочил от кольца. Или наоборот – сетка взры– вается в оргазме, зрители ликуют. Всё как в жизни. Замкнутый круг.

Джек уже давно чувствовал потребность в новых знакомствах. Он ощущал это физически. Новые люди, их точки зрения, пра– вильные, неправильные. И вот ещё: новые песни. Под гитару. А потом захочется от них спрятаться, уйти далеко, укрыться где-то. Желание изменить, по Джойсу, заложено в женском начале. Природой. Позже захочется от всего убежать. Он знал это наперёд.

"...Хреновый характер, ничего не скажешь...

Да нет, господи, это не характер. Это – дьявол. Мой старый

144

приятель. Чёртов сукин сын. Хотя я, наверное, люблю его. Да, да. Признаюсь самому себе: люблю его, более того, горжусь им. Глядите, какой во мне прекрасный дьявол! Гляди, Боженька, если ты, конечно, есть: твой заклятый враг у меня в груди. Даже ты его боишься, а я таскаю его в себе, и хоть бы что, хоть бы хны. Ну, выпью иногда, – я же не завзятый алкоголик, – так, чтоб веселей жилось, чтоб кружилось всё вокруг, чтобы ничего не вол– новало, чтоб тебе, Боженька, назло утром голова болела".

Какая-то русская организация устроила концерт в здании мест– ного театра. Джек уговорил Макса сходить: свет софитов, выпь– ем кофе в буфете, море красивых женщин будет окружать нас, Макс, красивых, интеллигентных, образованных, свободных от предрассудков, стройнейших, с искоркой в глазах, с потрясаю– щей грудью. Пойдём, Макс! И они пошли.

Большей дребедени они ещё не видели. Участники этого кон– церта преспокойно могли бы стать лауреатами любого конкурса низкопробного, не побоюсь этого слова, искусства. Какие-то не состоявшиеся по причине отсутствия дара графоманы читали смешные на их взгляд рассказы, что-то вроде танцев, короче, бред полный. Минут через пятнадцать, когда всё стало ясно, Джек прошептал: "Прости!" – "Ни за что", – ответил Макс. -"Пойдём отсюда", предложил Джек. -"Нет, – ответил Макс, – раз уже пришли – останемся". – "Но это бред!" – яростно прошептал Джек. – "Смотри", – и Макс указал на сцену. "Вы мешаете!" – раздалось сзади. – "Макс! – жалобно прошептал Джек, – я выставлю столько, сколько выпьешь!" Макс был непреклонен. – "Вы мешаете!" раздалось сзади.

"Макс тоже не отказался бы от новой компании, но он не так зависим от общения. Или не показывает этого. Он не сходится так быстро с людьми, как это получается у меня. И прощает он больше, чем я. Может больше, терпимее выслушать, меньше рас– сказать сам. Я спросил его недавно, что ему хотелось бы, ну в расплывшихся красках, так сказать? Обычно он не отвечает на мои занудные, идиотские вопросы, – сам не знаю, где я их беру, – а тут взял и выдал: "Я тебе скажу, что мне надо. Мне надо дос– таточно денег, чтобы прилично жить. Не роскошно! Но прилич– но. Вот... Не работать. И собутыльников. Хороших собутыльни

145

ков, пожалуйста, не забудь..."

Джек, утилитарные способности которого в бытии являлись не– оспоримыми, нашёл всё-таки себе занятие: он стал активным зри– телем. Господин Ранинг устроил своё собственное шоу на этом замечательном дистрофическом концерте. Отыграл спектакль, где режиссёром, зрителем, артистом, сценой был он один. Доро– гой Максимка, ты не хотел пойти выпить, – так вот, на тебе на выбор ещё одно представление. Включай свой телевизор и смот– ри...

Джек хлопал! Аплодировал! Но как?! За секунду до окончания очередного выступления с последними словами "артистов" Джек вскакивал и начинал неистово хлопать в ладоши. Он скандировал "браво", организовывал рядом сидящих пенсионеров хлопать в одном ритме, и у него это один разок даже получилось: бравая команда "Пенсионеры Ранинга и Компания" не отпускала со сцены толстого, сверкающего потом на лбу декадента, который прочёл вызубренное, очевидно, назубок произведение и теперь не знал, куда деваться. Вконец отупев, он по-идиотски кланялся и как-то отрешённо улыбался. Апогей наступил в тот миг, когда Джек вскочил со своего кресла и, продолжая хлопать, закричал во всю глотку: "Бис! Бис! Бис!"

В перерыве (антрактом, по понятным причинам, это было наз– вать нельзя) Макса с Джеком ожидал ещё один сюрприз. Они встретили Герасима, в студенческие годы они вместе снимали квартиру. Гера был очень компанейский и обладал всего лишь одним недостатком – неизлечимым оптимизмом.

Шёл себе налегке.

– Мужики, – после приветствия сказал Герасим, – я здесь с та– кой девочкой познакомился!

– Но ты как бы сейчас не с ней, – вопросительно констатировал Макс.

– Ну, да, – ясно глядя Максу в глаза, ответил Герасим, после че– го почему-то замолк.

– Ты что пробежал мимо неё и быстро сказал своё имя, Гера? – спросил Джек.

Герасим, разумеется, не обиделся. А после "антракта" уже вдвоём с Герой Джек хлопал, неистовствовал, орал, ведя к победе

146

ничего не соображающих пенсионеров.

"Мы не нашли там новых друзей. И я вернулся домой не в кру– гу красивых, благородных спутниц с артистических бомондов, а в обществе не стареющего душой Герасима, успевшего по дороге домой купить водки, сока и сандвичей. Ну и Макс, конечно же. Вакханалия мирно окончилась. Будем здоровы!"

147

7

Джек ехал на совещание. Он даже не просмотрел повестку дня. Будет кивать, соглашаться, задаст общий вопрос, ну, типа: "Ка– кие улучшения Вы видите в будущем, уважаемый выступаю– щий?" Джек ехал на совещание с мыслью сорваться при первой же возможности. Не то, чтобы было что делать дома, но почему бы не сбежать, если уже всё оплачено?! Бандитские мысли. Да, так Влада и называла такое его состояние. "Когда тебе плохо, Джек, – говорила она, – ты хочешь быть хорошим. Веришь во что угодно. Как ребёнок. С тобой можно говорить, призывать, заста– вить пообещать... Стоит только капельку, на самую малость вы– вести тебя из обычного состояния – и вот ты уже другой! самый лучший, образцовый, ты никогда и никого не сможешь обидеть, что Вы?.. – В такие мгновения, расставшись с первой лавой, выб– росив из себя непроглоченное, непереварившееся, непринятое, чуждое, она замолкала. Джек боялся догадываться, о чём она думает в такие паузы. – Ты вовремя уходишь с работы, улыба– ешься уборщице, которую доселе не замечал, ты неожиданно для себя обнаруживаешь, что люди вокруг – не только зрители, в ко– торых ты нуждаешься, ты хороший! хороший! чудный! Ты чут– кий, замечательный!.. Я не пытаюсь назвать тебя хамелеоном, привести всё к мимикрии твоего существа, нет, дорогой. Ты отличный парень. Но... Джек, ты ни о чём не задумываешься, когда тебе превосходно. Ты творишь себя, свою душу, посылаешь во все концы света цветы, ты... для тебя... пусть всё горит!.. А сей– час вдруг всё изменилось. У тебя внутри что-то передёрнуло, взорвалось от перенапряжения, и неожиданно люди стали обре– тать смысл, форму. Оживать они стали для тебя. Ух ты, оказывается, ещё кто-то есть на этом свете! Как же я был не прав... А ведь они и до этого там были, понимаешь?.. Маленький камень случайно перекрыл какой-то кровеносный сосудик – и жизнь преобразилась. Ты славный, обычный, как все, ты замечаешь соседа на лестничной клетке, а не только малюсенького птенца на дереве. Боже мой, как я люблю тебя таким, но, Джек, ведь жизнь состоит не только из коротеньких

мгновений. И я пони– маю: вот скоро, очень скоро этот камень упадёт с видимой только

148

тебе струнки, и... всё, мои руки опускаются. Я продолжаю лю– бить тебя, но произойдёт что-то такое у тебя внутри, и... я уже вижу бандитские мысли в твоих глазах. Всё! – ты в своей тарел– ке. Ты вполне можешь прожить и один. Тебе не нужен никто, даже я. Не отвечай мне, я вижу, как я бываю безразлична тебе. Нет, конечно, я необходима тебе. Рядом с тобой молодая, краси– вая женщина. Тебе важно с работы нестись на дикой скорости в цветочный магазин. Не заказать, а самому выбрать для меня цветы, рассказать всему миру, как ты любишь меня. Принести эти цветы мне в кровать. Целовать меня. Боже, да, да, я чувствую себя самой прекрасной женщиной в мире, но Джек... ты любишь меня для себя! Только для себя! Меня как бы нет. Есть толь– ко ты!

– Найди себе дурочку и сделай её самой счастливой женщиной в мире. Ты это умеешь.

– Мне не нужна дурочка, Влада. Мне нужна любовь.

– Тебе нужна раба.

Джек бормотал, что это не так.

Но разве можно было что-то изменить?

Говорят, характер очень рано теряет молочные зубы. Чуть ли не при рождении ребёнка.

Джек ехал на совещание с мыслью сорваться при первой же возможности. Дороги, вероятно, ещё на час... Влада... Наверное, она права. Но что я могу поделать?.. От воспоминания о Владе защемило в груди. Но это уже была не тоска, не рана, не боль. Нет. Это было воспоминание о ране, которая уже зажила. При– ятное состояние: воспоминание о приятно ноющей ране. Кото– рая уже зажила.

Мимо проносились поля, деревья, одинокие труженики на зе– мельных просторах. Потом дорога проходила рядом с рабочим посёлком. Какие-то люди опять же.

Зазвонил радиотелефон. Джек ответил. Говорила Лора; он и забыл, что оставил ей свои координаты. – Лорочка, конечно встретимся. Я уезжаю на несколько дней в командировку, потом

149

позвоню. Целую сотни раз.

С Лорой он познакомился в "Открытой Студии". Эта студия представляла собой две огромные соединённые комнаты, факти– чески это был один большой зал. Стойка бара в углу, маленькие столики, свечи. Одну часть зала занимали художники. Между ними располагались натурщицы. Вторая же часть была отдана джазистам.

Он отправился туда один – с Викой они не виделись уже нес– колько дней. Джек чувствовал себя довольным и несчастным. Была тишина, которую он любил, и не было шуршания, передви– жения воздуха, её рук в его волосах, не было лежащей на жен– ских коленях его головы. Так он и любил смотреть телевизор: голова на женских коленях, а руки обвивают её.

Джек ходил по квартире, что-то даже прибрал, вымыл посуду, позвонил знакомым, с которыми редко виделся. Как дела? Что творится у Вас? Не намечается ли чего-нибудь на сегодняшний вечер?.. Нет, в конце недели уезжаю. А что сегодня? Ну хорошо, привет.

Вике звонить не было смысла: она будет дуться ещё пару дней, потом они помирятся в кровати. Да и не хотел, наверное, он её сегодня видеть. Что-то в ней было отталкивающее. Нет, не сегодня.

В "Студии" всегда можно было найти горячий борщ и ледяной "Абсолют". Жалеющий себя Джек принял душ, надел старые джинсы, мягкие кроссовки, длинную рубашку навыпуск. Вышел из дома. Залез в машину и посмотрел на себя в зеркало. В голове проскочил старый автомобильный анекдот.

Вопрос автолюбителю:

– Вы едете в своей машине по маленькой улочке. Бросаете

взгляд на зеркало заднего вида и видите в нём падающего с

двадцатого этажа человека.

Ваши действия?

Правильный ответ:

– Поправить зеркало заднего вида.

На Джека смотрело усталое лицо, недовольная, грустная физи

150

ономия, мешки под глазами. "Мне нужен отдых", – сказал сам себе Джек. Откинулся на кресле. Закрыл глаза. Ни о чём сейчас не думал. Усталость... Нет, это была не усталость. От чего он собственно должен был утомиться? Это было недовольство.

Джек посидел так несколько минут, потом открыл глаза и вновь посмотрел на себя в зеркало. Устал от такой жизни. Мне очень нужна любовь.

"Я не знаю, чего я хочу", – проговорил он вслух. И улыбнув– шись мысли, мелькнувшей у него в голове, завёл мотор и выехал со стоянки. Мысль была следующая: "Всё нормально, парень, ты не сумасшедший".

Лору он заметил, как только вошёл в студию: среднего роста, тоненькая, отличная фигурка, длинные мягкие волосы; сразу захотелось погладить её по маленькой попочке (вы понимаете, на что я намекаю?). Позже он выяснил, что она полька, её мать десять лет жила в Ирландии, их каким-то образом перекосило (каким именно образом, Джек не поинтересовался; главное – сейчас всё в порядке), прекрасно владеет русским, обожает наших Булгакова и Лескова (не поспоришь). Про ирландцев очень давно мелькнула такая шутка.

Старый ирландец собрал всю семью и заявил:

– Мне надоело слушать истории о нашей жадности.

Я решил положить этому конец.

Завтра я на глазах всего города прикурю от стофунтовой купюры!

Все ахнули, а он продолжил:

– Во-первых, мы заткнём всему миру рот, во-вторых, с голоду от

этого шага не помрём, а в-третьих, – он сделал

многозначительную паузу, – неужели вы подумали, что я прикурю

от настоящей купюры?!

Джек сел за несколько столиков от Лоры, но так, чтобы видеть её. Надо посмотреть, может, она с кавалером. Сидит сейчас на унитазе, пердит себе всласть, а потом придёт на заранее заготов– ленные позиции – и уходи, поджав интеллигентно хвост. Можно, правда, вначале гальюн обследовать... Со своего места он видел и музыкантов, и натурщиц. Заказал сухой мартини и попросил у

151

официанта ручку с листком бумаги. Получив письменные при– надлежности, откинулся на спинку кресла и стал строчить.

"Квартет. Добродушный толстоватый ударник. Русский пиа– нист – Ян Виноградов – мы успели познакомиться здесь пару не– дель назад..."

Джаз всегда положительно влиял на Джека. Что-то сродни нар– котику.

"Саксофонист. Полный, но ещё в форме. На вид лет сорок пять. И главное, вот: гитарист. Чёрные джинсы, чёрные туфли, мягкая полосатая рубашка. Линейки снизу вверх. Видно, что рубашка из мягкого материала, почему-то обратил на это внимание. Вот сей– час, сейчас наступит его соло, его дриблинг. А пока саксофонист играет, бас, дворник расчищает землю от пожелтевших листьев. Мягкой добродушной медью. В старом парке у пруда..."

Принесли мартини, в бокале плавала пара светлых оливок. Джек добавил несколько капелек лимона и отпил. Улучшилось настроение; его отношение к алкоголю было больше духовное, чем физическое. И вновь тень грусти промелькнула у него в мыслях. Тень, закрывшая на секунду солнце джаза, натурщиц: почему я здесь один?

"А пока саксофонист играет, поёт, изрыгает рвоту души, прямо в уши мне дует. Давай, давай, высвисти мне перепонки, выдуй все мои шлаки, отлично, парень. Да у него прозрачные глаза! Ударник вдруг всех перебил – да не вдруг, все знали, что сейчас он вступит – бам-бара-бам, четыре удара палочками. Саксофо– нист назад отклонился, не поёт пока; пианист – Яник Виноградов плечами играет, коленками, коричневым жилетом, что на нём, пальцами ног...

И вот гитарист!.. Нет больше денег. Нет больше печали, радос– ти. Сейчас, сейчас нет. Ни хрена больше нет. Его самого не су– ществует. Гитарист вступил!"

Музыканты объявили антракт. Джек знаком попросил у офици– анта счёт, расплатился и направился к выходу; он как будто куда-то торопился. Хотелось ведь супа (борщ здесь не делали), чёрно– го хлеба и водки, но уже выпит сухой мартини, и от него приятно

152

чешется внутри. Где-то в районе груди... Пусть себе чешется.

За одним из боковых столиков он заметил Яна и подошёл поз– дороваться. С ним сидела Лора. Ян представил их и убежал иг– рать, – антракт закончился. Джек остался уже до самой поздней ночи. Не из-за Лоры. Остался, потому что некуда было спешить.

После выступления Виноградов предложил марихуану. Джек и Лора не отказались побаловаться.

Утром, когда Джек вернулся от Лоры домой, ему захотелось с кем-то поговорить. С кем-нибудь таким, чтоб ни в чём не приш– лось врать. Таких, к сожалению, не много: Макса не оказалось дома...

Полностью разбитый Джек ходил, как сомнамбула, по кварти– ре. "Лучше бы сегодня был рабочий день, – подумал он и хмык– нул, – хороша же жизнь, если ждёшь рабочего дня".

"Гитарист: закрытые глаза, полуоткрытый рот. Ну вроде и всё. Ничего больше не опишешь. Всё: закрытые глаза и полуоткры– тый рот. Блаженство... Наверное, так сладко умереть. В полном отречении от всего... Попробую как-нибудь".

Джек зашёл в зал Электрической компании.

Совещание. Что поделать? – надо зарабатывать на хлеб насущ– ный. Хорошо, хоть не на стройке камни таскаю.

Центральный вход в Управление в очередной раз перестраива– ли; пришлось пройти через зал ожидания. Вдоль стен линейкой располагались столы, за которыми сидели служащие. На этих столах лежали бумаги, возвышались прогрессом компьютеры. Посетители. В центре зала стояли удобные широкие кресла, частично заполненные ожидающими своей очереди людьми... Вот там, в углу, Джек заметил девушку лет шестнадцати. Вероятно, родители поручили ей оплатить счёт. Прямо в центре сидел муж– чина лет тридцати пяти, меланхолично перебирая в руках газету. По левую сторону от него пожилая женщина. На самом краешке кресла. Держит рукой сумку, которую поместила между ногами.

153

Джек бросил взгляд на спины людей, сидящих напротив служа– щих. (Спины.) Разные спины: широкие, узкие, длинные, корот– кие, обтянутые дорогой материей, рваной молодёжной джинсой, подчёркнуто прямые, безразличные спины... Джек вновь взглянул на девушку лет шестнадцати: гладкая кожа, красиво собранные волосы, короткая юбка, открывающая прелестные юные ноги, уже почти оформившаяся грудь, ухоженные руки, чувственные губы, взгляд. Что-то особенное привлекло в её лице. Но что? Он бросил взгляд на её лицо и, пытаясь удержать увиденное в памя– ти, медленно пошёл внутрь здания. "На ней нет косметики, понял он. – Да, на ней нет косметики. Хочется расцеловать это юное лицо прямо сейчас. – Он подсознательно пытался красиво обставить вдруг возникшее желание. Юная женщина. Нежнейшее тело, руки. Кровь. Молоко. Наверное, она пахнет необыкновен– но..."

Джек обернулся на ходу и ещё раз посмотрел на неё. Девушка не обращала на него внимания. Как, впрочем, и на других. Она ждала своей очереди. Прямо сейчас бы в кровать!.. Под огром– ными сводами зала висело яркое электрическое табло, которое высвечивало красными буквами на чёрном фоне:

Цена на электричество -...

Количество ожидающих по телефону -...

Уровень обслуживания – 98%

Количество ожидающих в зале – 0.

Вероятно, табло установили совсем недавно: некоторые данные ещё не горели в своих ячейках. Да и последняя строчка, несмотря на раннее время суток, гласила:

Всем добрый вечер!

Всё совещание Джек скучал. Он уже успел задать свой заготов– ленный вопрос и большей активности проявлять не собирался: стенографистка внесёт его вопрос в протокол – он там был!

Почему-то он вспомнил сейчас, как год назад он разъезжался с

154

партнёрами по последней его студенческой квартире... Замеча– тельное было время. Случались, конечно же, периоды одино– чества, столь чувствительные в случае с Джеком, но в целом всё было здорово и беззаботно. И с Владой, и после неё, и череда смазливых девочек, – он нечётко помнил все имена, хотя, как правило, делил свою жизнь на периоды, где отправной точкой являлась совместная жизнь с какой-нибудь особой. Обычным при упоминании какого-нибудь события мог стать вопрос: "Это ког– да?.. Подожди, с кем я тогда был?.. А да, со Светой. Чудесная грудь". Случались, правда, целые месяцы, когда у него не было женщин совсем. Поначалу ему было хорошо, позднее начинал чахнуть, и через некоторое время ударялся в откровенные поиски.

Бывшие партнёры по квартире собрались в уютном небольшом кафе. Надо было подсчитать последние общие счета. Они слегка засиделись – заведение закрылось, но их никто не выгонял. Через пару столиков от них сидели усталые, но довольные официанты. На стенах были развешаны картины. На продажу: в правом ниж– нем углу каждой картины пока красовалась цена. Джеку было скучно. До чёртиков. Эти милые ребята, с которыми он отлично ладил в одной квартире, сейчас, по прошествии считанных меся– цев, никаких чувств у него не вызывали. Кроме всего прочего, они не говорили по-русски.

"...Они развиваются по своим законам, Джек. Не то, чтобы это плохо или хорошо, просто это так, и всё. Понимаешь?!

У них свои интересы, друзья, университеты. Они учат психоло– гию, философию, биологию, физику, кинематограф. Они ходят в бассейн и на футбол. Они родились в этой стране. Ну и чёрт с ними, Ранинг. Пусть им будет хорошо или плохо, Джек, но это не причина выкурить сигарету... Никого не волнует, что ты думаешь о них и что они думают о тебе. Это так, Джек. Так и всё... Ты работаешь с ними, они заправляют в твою машину бензин, обслу– живают тебя в лавках, магазинах, на кладбищах.

Ты уехал из России. Ты не в России, Джек. Вот и всё. Если хо– чешь возвращайся.

Ты сейчас сидишь с ними в кафе и подводишь общие счета. Они считают чуть медленнее, чем ты. Может, в России учат

155

считать быстрее, А может, потому, что в России позже появились счётные машины – люди привыкли считать в уме. Они просто ро– дились в этой стране и развиваются по своим законам. Они по-своему улыбаются, любят, ездят на катафалках, по-своему раду– ются, фотографируются, стирают бельё, платят налоги. Они".