Текст книги "Стена моего путешествия"
Автор книги: Даниил Салва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
год назад
и меня
час назад.
И другого меня,
что решил измениться
И смог,
Но не весь,
Ибо нет измененью конца.
Почему я пишу?
Скучно мне...
Д. С . 1996 г.
68
Я беру её и верчу в руках. Я сам в ней. Мы все в ней, а она в нас. Пытаясь разглядеть её грани, зрачки устают бегать по бело– му каймленному полю, лоб покрывается прозрачной испариной, тело нервничает и перестаёт слушаться. Медленно, но верно гла– за перестают различать цвета. Они входят в эту штуку, сливаются с ней, становятся частью Её – этой штуки – и поэтому перестают видеть. Всё, глаза слепы. Они внутри неё и, следовательно, не могут разглядеть эту штуковину со стороны. Слепота... Тело ис– полняет танец-конвульсию добродетели. Ещё немного – и оно умрёт. Оно – тело – смотрит на пуритан, стоящих чинно кружоч– ком, и беззвучно взывает о помощи: "Ведь всегда в послушании, всегда в послушании, всегда в послушании, всегда..." Вокруг толпы очерчен чёрный круг. Жгуче-чёрная краска. Безжалостно-блестящая. Убивающий своей правильностью круг и вдруг... От круга отделяется точка. Точка-человек или точка что-то живое. Эта точка-память вспоминает отрывки из путёвки в пионерский лагерь: "Физические упражнения, тихий час, воздушные ван– ны..." Точка бежит, убыстряя (или замедляя) темп, и трудно раз– личить её некоторые умотелодвижения, а именно: толкается ли, толкают ли, болит ли сердце (да болит), в дешёвом ли отеле, три или четыре или пять комнат в квартире. Тишина. Тишина, и вдруг... Точка очнулась от бега (или медленной ходьбы) и увиде– ла солнце. Стоп... Глубокий вздох... Всё будет потом. Вспомина– ется: "...воздушные ванны." Вот. Воздушные ванны. Вздох перед смертью, а может, вздох перед жизнью... Значит, это был не круг... Это было нечто. Нечто отличающееся и похожее. Дейст– вительно нечто и то, и мы, и та жрица любви, что отделяется от толпы в центре какой-то другой точки – точки-города. Эта ночная жрица восходит, как солнце, чтоб возложить очередную жертву на алтарь похоти. И либо она выше нас, либо мы выше неё. И друг мой, что смог напрячь силы для броска наружу. Он снова чист, и лишь дуновенья его остатки напоминают об ещё одной прихоти, что пришла раньше. И его она на алтаре принимает. И вот уже дважды друг
мой чист, и нет сил больше, а лишь сон. Всё будет потом... Значит, это был не круг.
69
Я ещё пишу. "Это не первично", – говорит мой учитель. "Да, – отвечаю я, это уже было в моей душе", и не могу писать больше. Я вспоминаю многое, что было и что будет. Вспоминаю себя сейчас и завтра. Я верчу её в руках и смотрю на эту странную штуку – жизнь.
Александру Котиковскому.
70
Его зовут Святополк. Он родился в Венгрии. Ему сорок лет. Святополк – мой хороший товарищ по прожиганию денег и бил– лиарду. Кристина его тоже знала. Святополк некрасив и даже где-то страшен. Но очень симпатичен. Незаметно вальяжен. Я очень хорошо к нему отношусь.
Он владел неплохим бизнесом. Там была секретарша – алжирка Деби. Деби боялась и тайно любила его. Нормально... Потом Свя– тополка обманули партнёры, и он остался должен огромную кучу денег. А ещё остался без квартиры, телевизора, радиоприёмника и газовой плиты. Его тогдашняя жена решила, что Святополк те– перь нехороший, что Святополк теперь плохой, и сказала ему "Bye", а потом ещё "Bye-bye". Она забрала двух их детей и уеха– ла к родителям. Она его пока больше не любит. Нормально... Святополку негде спать. Святополку очень хочется где-то спать. Нормально... (В этот момент на сцене стреляет, наконец-то, пал– ка, что провисела декорацией два предыдущих отделения – итак, на сцене появляется, (пауза) все уже догадались?! (пауза); Ма-ма-ку-ша-ет-ка-шу; на сцене Деби!) Деби подходит к Святополку и говорит: "Святополк, Деби тебя всегда любила, но Деби тебя всегда боялась. Теперь Деби тебя не боится. Деби тебя очень лю– бит. Святополк, ты можешь спать у Деби". У Святополка нет ва– риантов. Теперь Святополк тоже любит Деби. Нормально...
После весны всегда лето, а потом осень и зима, а потом снова всё заново, и ничего с этим не сделаешь. Нормально...
Однажды Святополк прослышал от старых друзей (они его лю– бят), что на бирже натуральных продуктов можно купить выгод– ные акции и всю жизнь балдеть от дивидендов. Никто не знает, где Святополк нашёл деньги, но Святополк нашёл деньги. Теперь Святополк богатый. Святополку уже сорок лет. Святополк шесть лет с Деби. Святополк привык к Деби. Деби женила на себе Свя– тополка (ей причитается) и родила ему сына. Они уехали в круго– светное путешествие и вернулись. Деби счастлива. Деби растит сына. Святополку скучно. Нормально...
Я звоню им и говорю Деби: "Привет. Как дела? Завтра приду к вам в гости. Потом поедем играть в биллиард. Святополк – заме– чательный парень". "Святополк – это я", – говорит Деби, и это мне что-то напоминает. А ещё я вспоминаю великого Антона
72
Павловича с его каждодневным выдавливанием рабства из себя и не знаю, имел ли он в виду что-то ещё, кроме личного, связанно– го с его отцом?
Всегда вопросов больше, чем ответов?
73
От нечего делать...
Александр, я пишу поздравление с днём рождения и, хоть пи– сать на обложке книги – признак невоспитанности, ничего с со– бой поделать я не смог победила прагматичность – теперь ты не сможешь эти книги никому подарить, а если кто-то и возьмёт их почитать и вздумает "зажать", то, увидев мою подпись и поняв, что это я, именно я, вряд ли захочет оставить её (книгу) у себя дома (в его паршивом, мерзком, нелицеприятном, скучном доме); даже не знаю, что я ему такого сделал, хотя смутно догадываюсь, что, видя меня, – воспевающим твой талант, – он подспудно по– нимает, что его собственная жизнь особых-то целей и не имеет и направление предначертанной судьбы ему не изменить, – не мо– жет, болезный; но это ведь не я придумал, что объём равен произ– ведению длины на ширину и высоту; так что все претензии к ним, которые давно уже это – того. В общем, в данном специфи– ческом случае (в смысле надписывать книги), я вынужден приз– нать себя объективно правым. Всего тебе хорошего, брат и брат моих братьев. Да, чуть не забыл: с Днем Рождения!
(Все смеются, понимая мою иронию над самим собой. Чокаются. Выпивают.
Нижеследующий рассказик о Леониде также посвящается тостуемому.
С дружеским рукопожатием
Салв).
75
Леонид ни разу не обернулся.
Он знал:
Все пятнадцать будут стоять до
конца.
Даже если придётся остаться на
Фермопилах навсегда.*
* Намеренная ошибка. На Фермопилах было тридцать, а не пятнадцать спартанцев. Прим. автора.
Здравствуй, дорогой, здравствуй, любимый мой, здравствуй, мой Лёнечка... Лёня, Лёнечка, Леонид. Как мне не хватает тебя сейчас. Как мне не хватает твоего большого тела, твоего полусон– ного бормотания, твоего глубокого ума, твоих больших очков на моём столе.
Ты был уже большой, когда я только начала ходить. Ты был молод, красив, остроумен, пытлив, когда я догнала тебя ростом. Я стремилась к тебе честно и открыто, но боялась показать, что я влюблена в тебя до умопомрачения. И наконец ты понял это. И забрал всё в свои руки. Ты забрал меня и добрую половину моего внешнего мира – и все мы были только рады этому. О господи, как же я ревновала тебя к другим! Как я ревновала тебя к любому чужому прикосновению, к любому, пускай дружескому, поце– лую. Вспоминаю, как из толпы гуляющего по набережной народа вдруг выбежала маленькая девочка с цветком и, бросившись к тебе на руки, подарила этот цветок тебе. Помню, как ты стоял, держа её на руках. Красивый, ещё молодой душой, высокий, статный, и все обращали на тебя свой взгляд. Я сбиваюсь в мыс– лях и воспоминаниях.
Помню любимого тобой деда Владимира, его строгий, светлый, глядящий вдаль взгляд с фотографии, которую ты носил с собой.
Помню, как мне нравилось видеть неподдельное уважение к тебе со стороны твоих товарищей, их стремление услышать твоё мнение, твой взгляд на вещи, расположить тебя к себе, но ты всегда подпускал и отпускал от себя с большой осторожностью.
Никогда не забуду, как на дне рождения Андрея, ты, говоря
76
тост, слегка запутался, но никто не подал и виду, – твой автори– тет опережал тебя. Ты был самый лучший. Ты шёл впереди, как тот Леонид на Фермопилах. Я шла за тобой, как те пятнадцать за своим вождём. Ты расправлялся с врагами, как ребёнок с куку– рузными палочками... (Боже, я задыхаюсь в своих чувствах.)
Я любила тебя. Ты ушёл, и всё опустело. Я смотрела по сторо– нам и с ужасом замечала: всё опустело.
Я никогда не перестану любить тебя.
Я не представляю лучшего периода моей жизни.
Я любила тебя, люблю и буду любить.
Я хочу громко прокричать твоё большое имя.
Я люблю тебя, мой Лёня – мой Леонид Ильич Брежнев!
Подпись: Всегда твоя
Страна Советов
77
Никогда не следует забывать, насколько важны сопутствующие условия. Пример: Сибирь. Холодно. Зуб на зуб, естественно, не попадает. И вдруг: "Я тебя люблю. Ответь мне..." Ну, в общем, так себе условия. А да, забыл: там ещё вьюга и пурга была... Нет, чтоб подождать, когда тихо, спокойно, солнечно... Чтоб всё со– лиднячком, понимаешь...
Теперь хороший пример: встреча со старым другом, студенчес– кое общежитие, маленькая кухня. Бутылка отличной ледяной водки; перед тем как класть в морозильник, желательно бутылоч– ку, соответственно, ополоснуть холодной водой, чтоб с мороз– цем, понимаешь, вытащить. Хлеб и много сливочного масла (чтоб правильней впиталось)... Пока готовим закусь, надо по первенькой. Ну и, как водится в приличных домах Европы, тут же вдогонку вторую, – по уходящей, так сказать (скороговорочку насчёт перерывчика между первой и второй, надеюсь, все в школе учили?). А тут и бульба подошла. А мы в неё, в варёную, маслица сливочного и зеленьки добавим для вкуса, ну и как водится, лучка репчатого. Ух-х-х-орошо! Черёд третьей подошёл, а мы её уважим. А мы сидим уже, как культурные, – за столом, – да в салатик с помидорчиками, – да сметаночки. Тут четвёртая сама просится, и тосты уже с шестой, седьмой милее стали. Сосисочки поджарились. И хорошеет вокруг всё, и ничего, что немно– го не убрано... Трах! – а бутылка взяла и кончилась. Стоит вся никакая и молчит... Ну, свои пятнадцать капель из неё спичкой-то мы, конечно, выудили, а дальше?
Сидим. Грустно. Закуска градус крадёт. Говорим ещё по инер– ции. Ну что? обедать, как свиньи, – без водки?!
А тут ещё Петрович вломился: "Мужики, анекдота желаете?"
"Ну давай", – это мы, этак хмуро.
– Дед, ты на войне был?
– Ну!
– Чё ну?
– Ну не был.
И гогочет, прескверный. И глаза у него мягкие, да в кучу:
– А вы чё, киряете? А чё меня не позвали? Во суки!
– Петрович, спасай, старичок! Без бутылки остались.
– Ну есть там заначка, – обиженно, – а чё не позвали-то? Во
78
суки, а?..
И вот Петрович уже с нами. И бутылочка его с нами. Водка будет попроще, без смака, но водка! А хулицемерить???
Петрович наш с новыми силами:
– Мужики, вы вчера "Ватерлоу" смотрели по телику?
– Да.
– Я не досмотрел. Чем кончилось?..
Да хорошо всё кончилось. Допили мы Петровича бутылку. Хороший ты мужик, Петрович. Нужный!
Ну и, конечно, родина его, соответственно, не забудет. Оста– лось всё это дело в ближайшем баре пивком лакирнуть и сказать пару добрых слов о том, как "всё было хорошо"... Пришли. За– лакировали. – О, гляди, какие девочки симпатичные! – Ну твоя-то похуже будет.
Вот это условия!..
И ещё один хороший пример прекрасных сопутствующих ус– ловий и важности не забывать их... Вечер... Ты и, вчера познако– мившись, она. Везде очень чисто. Дама ("и ты ли собеседник?") в кресле. Не спеша готовишь ужин. Говядину обмакнуть в яйце, ванильных сухарях, немножко майонеза и капельку муки. Да на сковородку. Салат: жатая капуста, огурец, зелень, болгарский перец, оливковое масло. Жареная картошка с мелко нарезанным лучком и красным перцем (опять же болгарским). Французское, красное, сухое. И чтоб не меньше пятилетней выдержки. И чтоб хранилось оно в хороших бочках... Дорого? А ты что хотел?! Искусство, брат... Можно даже без свечей, а наоборот, много яркого света...
Да, не забудь утром сказать ей, сколько ты любишь ложечек сахара в утренний кофе (хотя я лично предпочитаю чай).
Насчёт сопутствующих условий у меня всё.
Моему санкт-петербургскому дяде.
79
Двадцать первое августа тысяча девятьсот девяносто шестого года. Я пишу эти строки двадцать первого августа тысяча девять– сот девяносто шестого года. Эта дата выбрана случайно. Просто именно сегодня захотелось написать о течении времени, событи– ях, сменяющих и наползающих друг на дружку, о постоянно меняющемся внутреннем и внешнем мире...
Я родился за девять лет до Московской Олимпиады, а ещё че– рез девять лет после неё покинул навсегда Союз нерушимый и плачущего Мишку. С возрастом всё меньше и меньше зарекаешь– ся, и поэтому я даже не представляю, что будет со мной ещё лет через девять после сегодняшнего дня.
Сколько прошло событий, настроений, веяний, волнений, ра– достей. Сколько было человеческого ума, человеческой тупости, надёжности и предательства, нужности и ненужности, широких и узких объятий, искренних и неискренних улыбок, желанных и нежеланных женщин и много слов, слов...
Университетские годы. Глобальная беззаботность. Локальные радости и огорчения в общем, движущемся широким шагом учебном процессе. Через шесть лет после приезда в новую страну у меня университетский диплом. Какой-то новый этап. Тоже важ– ная дата и радость родителей. Провёл ещё одну черту отсчёта и пошёл дальше... Уже три месяца в должности инженера. Светлый кабинет, прекрасный вид из окна. Можно добавить ещё кучу все– го посередине, но кого это интересует?.. Много фактов, событий, историй, анекдотов, встреч, прощаний.
– Давно не виделись! Как жизнь?
– Может, посидим в баре вечерком?
– Ну, как-нибудь. Запиши телефон.
– Как работа? Всё хорошо? Ну слава богу.
– А как вообще? Бывало и лучше? А хуже?
– Тренькни мне через неделю и забегай.
– Ну, давай по-малой – за встречу.
– Алё, Лара? Пригласи меня на глупость. Когда
заканчиваешь? В восемь? Я заеду.
– Ну, давай попоём?! Ой мороз, мороз.
Не морозь меня,
Не морозь меня,
81
Моего коня...
Анекдот старый слышал:
– Посетители дожидаются в приёмной у врача.
Выходит мужик: – Кто вчера кровь сдавал?
– Я.
– А рост какой?
– Метр семьдесят пять.
Уходит.
– Доктор, доктор, а рост зачем-то?
– Да не доктор я, – плотник.
– Может на море в субботу?
– Ну давай уже спать – завтра рано на работу.
...Обниму жену,
Напою коня...
– Завтра брат отца прилетает из Питера – поеду встречать. Мы с ним шесть лет не виделись.
– Две трефы – не одна трефа.
– Они плохо о тебе говорили.
– Да плевал я на них.
– Ты на всех плевал?!
– Да.
– Так нельзя.
– Ну ты же видишь, что можно.
– Понадеемся, что поутрянке будет клёв нормальный.
– Ну, давай на посошок... подожди, давай, чтоб прошлое не предавалось.
Сколько прошло событий, настроений, веяний, волнений, радостей. Сколько ещё будет.
Сколько было человеческого ума, человеческой тупости, надёжности и предательства, нужности и ненужности, широких и узких объятий, искренних и неискренних улыбок, желанных и нежеланных женщин и много слов, слов...
Мне кажется, в моей жизни были три важные даты. Такие короткие строки автобиографии. Вот они:
1971г. – первый крик.
1989г. – инициация.
21/08/96 – сегодня.
82
О себе со стороны...
...умную, лукавую улыбку, её ямочки на щеках. Он хотел бы об– нять её. Он знал, что обнимет её. И, обняв, будет нежно при– жимать к себе, а она положит ему на грудь обе свои ладошки и между ними поместит свою голову. Они будут молчать... По– том он медленно нагнётся поцеловать её в шею, и она, дождавшись его, прижмётся своей щекой к его. Он почувствует её запах, который когда-то сражал его насмерть. Он, он, он...
Её умную, лукавую улыбку...
Позже он найдёт такую улыбку у Алины и тоже потеряет её...
Я в последнее время часто зло говорю о Боге.
83
У меня есть большая матерчатая сумка. Старая и очень удоб– ная. Я захожу в зал, где собрались люди, и поднимаюсь на сцену. Опускаюсь в кресло и бросаю сумку подле себя. Она мягкая и почти бесшумно сдаётся притяжению. Включите, пожалуйста, все люстры... Я вижу себя в зале, и тот я смотрит на меня. Тела людей исчезают в пространстве, а лица блекнут, и лишь одно – его – смотрит на меня. Без укоризны, без улыбки, но просто смот– рит.
– Опиши, когда хорошо.
– Когда хорошо? До сна, когда уже согрелся и все мышцы рас– слаблены, после доброго сна, в любовной игре, с любимой после акта любви, у моря, но всё – когда любишь себя. Тогда ощуща– ешь, осознаёшь, дышишь этим хорошо, а иначе хорошо по-со– бачьи.
– Амбиции – всегда?
– Конечно, легче, когда амбиций нет или их мало (имеется в виду не только материальный смысл – Прим. авт.), пусть даже при оп– ределённом присутствии ума. Тогда происходит следующая простенькая схема:
Нет амбиций у него,
у неё,
у их ребёнка,
у ребёнка похожей пары,
у их ребёнка...
Я, конечно, взял крайний вариант, но, когда я порою срывался на людей по этой самой причине, всплывала именно такая картинка. Хотя опять же не суди, да не судим...
– Продолжай.
– Я однажды забежал в какое-то учреждение. Весь взмыленный. Зарабатывал сумасшедшие деньги, что давно потратил. Вдруг смотрю, в углу сидит такой смотритель холла, – ну там подсказать этаж иногда, вызвать кого-нибудь. Спокоен. Ровен. Одухотворён... Я не выдержал и говорю: "Я иногда тебе завидую", а он в ответ: "А я тебе".
– Но есть какое-то минимальное количество общепринятых прин– ципов? Ну, не убий, там...
– Нет, нету.
84
– Ясненько.
– Ничего не ясненько.
(Пауза.)
– Ты часто вспоминаешь о Кристине?
– Уже нет и уже не так. Кристина превратилась для меня в книж– ного героя, и это явно положительный факт.
– А Алина?
– Я убеждён, что мы ещё будем вместе, ведь мы любим друг друга.
– Ты не из тех, кто живёт ради детей?
– Чтоб потом они жили ради своих?! У них будет прекрасный пример!
– Перетерпеть – это сила или слабость?
– Не знаю. Мне кажется, что всё должно быть проще и, следова– тельно, естественнее. Не надо подвигов. Не нужно духовных Курских дуг и душевных блокад Ленинграда.
– А что тогда нужно?
– Маршал Жуков, что всегда может выиграть войну, и тихая гавань: с хорошим театром, библиотекой, винным погребом и рыболовными снастями, – ты защищён со всех сторон и ни на кого не нападаешь. Сбылась мечта! Всем хорошо!
– Ты прощаешь?
– Да, но запоминая. А если ставлю точку, то это точка, но не точка с запятой. Помнишь у Высоцкого: "Ты его не брани – гони", хотя есть люди, с которыми захочу поговорить при любых обстоятельствах (противоречу себе).
– Короче, думай о себе!
– Вообще не думай (улыбаюсь), но без локального, отнимающего силы презрения, если так можно выразиться. Имей свой мир, умей делиться им, прятать его, умей понимать.
– А главное?
– Фильтр! Фильтр восприятия, понимания, отношения...
(Смотрят друг на друга.)
– Пишешь, только когда всласть?
– Да. По-другому просто не получается... Хорошо, что я не зара– батываю литературой на жизнь, а то пришлось бы заложить в ломбард вдохновение за пару-тройку лет вперёд.
85
(Вновь пауза.)
– А ты не думаешь, что рефлексируешь?
– (Отвечаю, подумав.) Нет. Я так живу... Ты знаешь, меня пора– зил тот факт, что линии на столбах Парфенона, дабы казались ровными для человеческого глаза, строились под небольшим углом. Ты понимаешь?! Я стоял на их древней земле, смотрел на это многовековое чудо... Вот в такие моменты мой внутренний фильтр принимает к себе в лоно оттенок-другой. Вроде, мнишь – всё знаем, а первичность остаётся матерью, что молоком...
– Или у Борхеса "О Кафке...*"?
– Например.
– Так что, сфера чувств себя уже познала?
– Утрируешь.
– То есть всё как бы?..
– (Перебиваю.) Вот именно. Всё как бы... Мы как бы. Они как бы. Он, она. Треугольники, ромбы, параллели, вакуумы. Всё как бы. Ничего абсолютного. Как бы создал, как бы прочёл, как бы вос– хитился, как бы интервью, свет, зритель, ты.
– А ты?
– И я.
– А что не как бы?
– Одним словом?
– Хотелось бы.
– Оргазм!
– Как венский доктор прописал?
– Именно.
– Люби!
– Люби!
(Пауза.)
– А что потом, когда последняя точка?
– Так и до неё и после. Зарабатывать на хлеб насущный, пить ви– но, петь песни, любить женщин, писать, давать клятвы и нару– шать их, смеяться и плакать, делить радость с друзьями, свой по
_______
* – "О Кафке и его предшественниках". Рассказ Х. Л. Борхеса, в котором автор находит литературных отцов Кафки. Из цикла "Оправдание вечности".
86
борту в левую лузу и с козырного туза!
А ещё хочу поставить фильм-музыку.
– Что это?
– Увидишь. Всё, давай обратно. Нас ждут великие дела.
Я укладываю все свои вещи в сумку (они там ровненько поме– щаются) и закидываю её в багажник машины. Полный бак. Всё позади и всё впереди. Мне нужны и не нужны люди, но уже сей– час у меня есть всё. У меня есть большая матерчатая сумка...
87
Это коротенькое описание пережитого не делает мне чести, но карандаш устремился в путь, и я минут через десять быст– рой писанины приведу его к очередной финишной ленточке. Более того, честно признаюсь, что пишу эти строки под влиянием нагибинской "Тьмы в конце туннеля"*. Я не помню имени, от– чества моей несостоявшейся тёщи, и поэтому назову её Анна Михайловна... Почему она невзлюбила меня с первого взгляда?..
Обращаясь к человеку, который не может защититься (а ей, в общем-то, и не надо), поступаю некрасиво, но в конце концов...
В какой-то момент я понял, что Кристина – её полное повто– рение, и испугался. Испугался очень сильно. Мне кажется, Крис– тина заметила мои чувства, и это не пошло на пользу нашим отношениям.
Почему она не стелила нам с Кристиной в одной комнате, когда я оставался у них?.. Мне кажется, она никогда не любила своего мужа, а Кристину только за то, что это её копия. Я испугался стать через n-ое количество лет вторым мужем второй А.М. Возможно, я заблуждаюсь, ведь она при мне ни– когда не влезала в нашу жизнь. Но мне уж очень не нравились эти унизительные ночные перебежки и ещё то, как Кристина закрывала мне рот, чтоб я не закричал. Особенно, когда мы засиживались перед телевизором и оставались спать в салоне, где не было дверей. Дорогая А.М., мы не боялись, что Вы вой– дёте среди ночи. Дорогая А.М., мы там каждый раз тра-ха-лись!.. но, чёрт, почему Кристина никогда не целовала меня при матери; ведь в доме моих родителей она чувствовала себя законной женой?.. (Похоже на детский плач. Начинаю злиться на себя.)
Эта заноза мешала мне держать карандаш. Я её вытащил, и через день от точки на пальце не останется следа. Эгоистично? Безусловно...
Итак, великодушно прощаю весь наш никому не нужный и, хвала создателю, несостоявшийся альянс. Ему не придётся ни о
_______
* Последний сборник Нагибина Ю.М., включающий: "Тьма в конце туннеля", "Моя золотая тёща" и "История одной любви". Прим. автора.
88
чём сожалеть, не сплачиваться и не раскалываться. Есть дру– гой альянс, союз, огромная скала-добродетель без намерений, связанных с Олимпусом Чувств, и, следовательно, без никому не нужных растраченных впустую эмоций (у кого они есть, конеч– но). Есть симбиоз, альянс-монолит, сверкающий своей непритязательностью и единством. Есть всё, хотя подождите, подож– дите... Я вижу с высоты удаляющегося аэроплана два огромных куска, которые с неслышимым треском отделяются с разных сторон от сооружения, но из-за веса оставаясь частью ансам– бля. Из-за простого, физически измеримого веса; подобно Александрийскому столпу, который часть и нет Дворцовой площади.
(Бросаю карандаш. Разрываю лист.)
89
Я никогда отчётливо не понимал,
Что целый мир может быть больным.
Генри Миллер, "Чёрная весна"
"Будь скромнее, не прыгай, не вытыкайся", – боже, сколько раз я слышал это?! И как хорошо, что вначале инстинктивно, а затем осознавая, я на всё это, по большому счёту, клал. Да, клал!
Кристиночка, Масенька, Мася моя! При всей моей той любви к тебе, при всём моём уважении и обожании, моей увлечённости тобой!.. Но бога ради! Ты хотела убить во мне – меня, меня са– мого, моё обожаемое и горячо любимое "я". Оставь сейчас к чертям наши отношения. Ты хотела изменить не только мою внешнюю, действительно умнеющую и меняющуюся с годами оболочку, но, что самое ужасное, – моё внутреннее "я". Моё внутреннее Я. Моё Я!
Вспоминаются строки Акутагавы: "Однажды влюбившись, мы обретаем непревзойдённую способность заниматься само– обманом...> Подобный самообман не ограничивается любо– вью...> Итак, более чем двухтысячелетняя история ни в малейшей степени не зависела от столь ничтожного малого, как нос Клеопатры (Имеется в виду влюблённость – Прим. автора). Она скорее зависит от нашей глупости, перепол– няющей мир. Смешно, но она действительно зависит от нашей торжествующей глупости...>"
Свою студенческую юность ты провела со мной, только со мной. Я поубивал вокруг тебя всё на свете, оставив тебе лишь себя, в чём потом ты меня успешно обвиняла. Стёр, как пыль со стола, не спрашивая никого, и ты была вынуждена согласиться, ибо тянулась ко мне, как никогда и ни к кому. Ты чувствовала себя Женщиной рядом с Мужчиной и, как ни странно, внутренне боялась этого. Ты почему-то не хотела оказаться полностью не защищённой от меня. Почему? Почему, ведь ты умела находить тихую гавань в моём море? Не смогла. Испугалась. Ну зато ты теперь счастлива настолько, насколько хотела! Поздравляю те– бя и себя. Поздравляю всех с нахождением общего знаменателя счастья (хотел написать "общего знаменателя любви", но по
90
том передумал).
Ты уже собиралась замуж, когда я готовился праздновать свой очередной день рождения. Твой звонок. Хочу тебя увидеть, Данечка. Я забираю тебя у университета, и ты даришь мне альбом импрессионистов. Нормальный, неплохой альбом. "Я всегда дарила тебе подарки..." Мы несём какую-то чепуху. Я подвожу тебя домой, и – благо, ты живёшь рядом – оба не зна– ем, о чём говорить. Какого дьявола?! Лучше бы ты отдалась мне прямо там, в машине, не дожидаясь, пока приедем! Неук– ротимо тянет залиться животным воплем, но не знаю, как передать это буквами... Ты боролась за то, чтоб я стал лучше, скромнее?! Нет, Масенька, скромнее я не стану, равно, как и менее придирчивым к жизни.
Всё. Любое следующее предложение уже будет лишним. Мне больше не хочется думать. Я ставлю последнюю точку и еду играть в биллиард. Кстати, победа в этой игре не зависит от того, какая придёт карта или какое настроение будет у Бога. Всё зависит только от игрока, и мне не нужно не вовремя рождённых, не так воспитанных, "такие обстоятельства", "ничего не поделаешь" и так далее. Всем спасибо, включая создателя, и к тому же личному составу просьба не мешать мне жить и играть в биллиард. Я не буду отмерять семь раз – я буду стрелять. Я молод и хочу жить. Я знаю, что такое хорошо и что такое плохо, и не надо мне подсовывать дешёвые журналь– чики – поберегите их лучше для себя и своего счастья. Массовка пока свободна.
Все от меня требуют скромности.
Но почему, чёрт возьми,
я должен быть скромным?!
Поль Гоген.
Всем спасибо.
91
В среду Карлос проснулся намного позже обычного – не было надобности торопиться на работу. День выборов в местные орга– ны. Всенародный всеоплачиваемый выходной. Идти голосовать он не собирался – слишком далёк от политики, а вот поваляться в кровати – можно... Наконец встал. Душ. Халат. Кофе. Убрать со стола (Карлос жил один). Позвонила мама, спрашивала, не хочет ли поехать с ними в бассейн. Не хочет. Хочет отдохнуть один. Спасибо, что позвонила. Да, наверное, когда-нибудь сделает предложение Кармеле. До свидания. Положил трубку. Утренние газеты. Начал с местной...
И тут он увидел его. Вернее, не его самого, а фотографию. Пер– вые секунды Карлос ничего не понимал. Потом сморщил брови и впился глазами в изображение. Воспоминания вихрем закружи– лись в голове. Перед его взором стали пробегать фрагменты их знакомства, дружбы, общих интересов, диспутов, непонимания, разлада. Родригес. Деляпен Родригес. Одно только это претен– циозное имя чего стоит! Подлец! Предал нашу дружбу, наши юношеские идеалы... Ты ушел в сторону, даже не объяснившись напоследок. Обоюдная обида. Ты даже не мог себе представить, что моя обида сильнее твоей! Как же?! Не может быть! Ведь ты же Деляпен Родригес!.. Карлос, как одурманенный, смотрел на фотографию. Боже мой, сколько лет!
Первоначальный шок стал отпускать. Надо пробежаться по статье, – ведь он не узнает, что я читал о нём. Карлос оторвал взгляд от фотографии. Судорожно начал глотать текст, и ему показалось, что строки наложены не под, а на фоне фотографии, с которой ему улыбался он. В передовой шапке вкратце описы– валась биография Деляпена. Даты, школа, армия, университет, – да это я и без вас знаю. – Что? Не может быть!.. Ну не настолько же мир тесен! Господин Деляпен баллотируется в его, Карлоса, округе... Ну, конечно. Можно было предположить, что он когда-нибудь уйдёт в политику. Так. Дальше. Так... Так... Программа. Безработица. Дети. Школы. Окружающая сре... А вот. Шансы по отношению к двум другим претендентам от округа приблизи– тельно равны...
Как сдуло ветром. Быстро стал одеваться. Ключи. Минут де– сять, и он уже паркует машину у избирательного участка.
92
Пусть хоть этим отплачу. А я-то, дурак, думал, что всё забыл. Ан нет, не затёрлось. Не зарубцевалось...
Он влетел в зал, чтоб взять выборный лист и наткнулся на оче– редь. Дьявол!!! Это минут на двадцать! Карлос стоял, и не знал, что ему делать. Ему хотелось сейчас проглотить всю эту очередь разом. Или, наоборот, проскочить незаметно мышью сквозь них. Но только, чтобы это кончилось, кончилось скорее! Карлос стоял и пожирал людей глазами. Он сжал губы. Что ж, постоим...
Минут через десять боевой пыл стал спадать. Если б не оче– редь, уже подъезжал бы к дому – выходной день всё-таки. Ещё через пару минут настроение испортилось вконец. – Какого чёр– та?! Ну и что ты этим добьёшься? Очередь уверенно двигалась к цели. – А может, послать это всё? Оставалось человек восемь, не больше...
Постепенно, сменяя горячий пыл, в голове Карлоса подул лёг– кий тёплый ветерок. Опустошающая слабость, уверенно атакуя, начала обволакивать его тело, и Карлос начал понимать всю глу– пость своего положения.
– Болван! Поддался импульсу. Ты бы еще вспомнил, кто в шко– ле тебя обидел. Чёртов Деляпен! Лучше бы я тебя вообще не встречал. Хотя нет, хорошо, что встретил. Плохо, что так закон– чилось... Даже не прочитал о двух других претендентах. А какая разница? По алфавиту. Гм...
Оставалось два человека. – Ну уже останусь голосовать. Не зря же стоял...
Вдруг неожиданно для себя Карлос очень мягко улыбнулся, и достаточно громко сказал вслух: "Да чтоб тебя..."
