Текст книги "Стена моего путешествия"
Автор книги: Даниил Салва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Стоящий перед ним мужчина резко обернулся, но Карлос, мо– тая головой и активно жестикулируя руками, объяснил, что к нему это отношения не имеет. "Опять у меня неприятности из-за Родригеса", – улыбаясь себе, подумал он.
Сейчас перед нами стоял уже другой Карлос, – не тот, что вор– вался одурманенным в зал, – а обычный, спокойный, добродуш– ный на самом деле Карлос – старый милый холостяк...
– Родригес. Сукин ты сын, Родригес. Правильно и сделал, что ушёл в политику. Это для тебя. Ты из тех, кто ведёт за собой. Ты масштабный парень, Родригес. – Губы Карлоса остановились на
93
полпути к улыбке... Подошла его очередь. Выборный лист уже в
руке. Он медленно двинулся к избирательной кабине, чтоб обвес– ти кружочком только одно имя. – Такие, как ты, Деляпен, и впра– вду делают дело... – Почему-то плотно завесил за собой вход. – Что там у тебя? Безработица, окружающая среда?.. Пусть с выго– дой для себя, но ты действительно можешь изменить что-то в лучшую сторону. Да причём тут всё это! – В соседней кабинке кто-то громко кашлянул. – Чёрт с ним, пусть будет ещё лучше!.. Карлос перестал понимать, что он сейчас чувствует.
– Чёртова очередь!
Он взял ручку и обвёл графу, где значилось – Родригес Деля– пен... Вышел из кабинки и поплёлся к урне. Глаза смотрели куда-то вниз и в сторону. Подошёл. Побил краешком листа по ладони. Пытался о чём-то задуматься, но мысли были уже где-то далеко... День выборов. Выходной... Опустил лист. Пусть будет так.
Родригес Деляпен.
Двух других Карлос не знал вообще.
94
Очень часто у меня рождалась фраза, несущая в себе опреде– лённую идею, а потом уже по этой фразе писался рассказ. Ника– кой натянутости или наигранности я в этом не усматриваю, а на– оборот...
В то же время появлялись идеи, так и не раскрывшиеся до рас– сказа или хотя бы эскиза. И тогда я решил написать рассказ не– раскрытых (по отношению ко мне) идей. Он перед Вами.
*
– Так он женился?
– Да, по расчёту.
– Я так и думала. На ком?
– На жизни.
– В смысле?
– Да холост он остался.
*
Я считаю, что Человек должен уметь мечтать. Не перманентно (это уже...), но иногда. Именно уметь мечтать... Мечтания, мне кажется, должны быть навеяны чем-то качественно отличаю– щимся от обыденности.
Вспоминаю нашу поездку в Грецию... Древние Афины. Олим– пия. Акрополь. Музей первых людей. Парфенон...
Я думаю о ней.
*
Фразы.
Поль Гоген: "Я надменен, а значит – аристократичен".
Морис Шевалье после поездки в Лондон: "Я не собирался повторять их стиль, я просто расширил свой кругозор".
*
Прыщ – красное пятно, очень красное. Даже бурое. В центре – белый гнойничок. Пятно, как расходящийся морской круг от брошенного камня, уходит на нет.
*
95
– Скажите, маэстро, сцена – это яд?
– Не знаю (вообще, хороший ответ – "не знаю". Превосходно!). Знаю, только, что надо научиться быть свободным на сцене, даже, если тебе кажется, что ты это умеешь.
*
У нас в доме за столом собралась вся семья. Отмечали приезд моего дяди из Санкт-Петербурга. Было человек двадцать. Все шумели. Я сидел рядом с моей бабушкой. Ей в этом году восемь– десят. Я спросил её, чего это все шумят?
Она ответила: "Пусть шумят".
*
Легко искать нужную улицу, когда весь город квадратиками.
*
Известный и богатый архитектор: "Если бы этот мир был без денег, я хотел бы быть плотником". И он, возможно, был бы счастлив.
*
Как-то вечером мы с моим армейским товарищем возвращались в город. Я был уставший и отдал ему руль. Шли где-то сто двад– цать километров в час. На одном из поворотов его занесло, и мы с ним на полной скорости повалились в кювет. Точно помню, ма– шина перевернулась три раза.
Говорят, перед смертью жизнь пробегает перед глазами, как киноплёнка перед лучиком кинопрожектора. Так вот – это правда.
Я не могу рассказать Вам, как выглядит тот свет, потому что заскочил туда всего на несколько секунд. Скажу только, что там было очень темно, и я не знал, где находится выключатель, если он вообще есть; так что репортаж с того света получается ском– канный.
В который раз повезло. Только лёгкие ушибы. Успел сгруп– пироваться; сработала закалка бывшего спортсмена.
Полиция привезла нас в город ночью... Кристина уже спала, не дождавшись меня... Мы занимались любовью.
Она так и не дождалась меня.
*
96
Как хорошо, когда есть, куда торопиться, и получать штрафы за превышение скорости.
*
У Борхеса: "Человек мало-помалу принимает обличие своей судьбы".
Так вот, товарищ Борхес, я с вами, извините, не согласен; чело– век мало-помалу принимает обличие своего я. Но человек!.. Хотя, подумав ещё раз, Ваше выражение уже включает в себя мою ин– терпретацию. Извините, пожалуйста.
*
Я представил себя на её похоронах. (Делайте, пожалуйста, уда– рение на слове "себя"). Я представил себя на её похоронах. Я в строгом чёрном костюме. Сегодня солнечно; плащ переброшен через левую руку.
Подошёл к близким. Выразил соболезнование.
Я – именно та точка, которую просил Архимед. Я всё время вижу себя со стороны. Вся жизнь – это сцена.
Я очень её любил.
Я представил себя на её похоронах.
Дай Бог ей здоровья и долгих лет.
*
Своё лицо может описать лучше всех только владелец этого ли– ца, потому что он чувствует его ещё и изнутри.
*
Я люблю своего деда по отцу, которого никогда не видел. Он был военный. Позже занимал серьёзную должность в городском комитете.
Потом уехал в другой город.
Перед нашим отъездом отец разыскал его могилу.
Я прошу иногда отца и дядю рассказать мне о нём. Крепкий был мужик.
Я, действительно, его люблю.
Это мой дед.
*
97
Великий учитель отбирал себе ученика.
Он очень ценил своё время (надо было много думать), и поэто– му, каждому претенденту давалась всего минута. Великий учи– тель не говорил ничего, он только слушал. За эту выделенную им минуту каждый претендент должен был сказать всё, что накипе– ло в душе, суметь вывернуть себя наизнанку, попытаться дока– зать, что он, именно он сумеет лучше других понять Учителя.
Здесь присутствовали мужчины со всех далёких и близких зе– мель. То были лучшие представители древних родов и знатней– ших фамилий. Каждый из них, без исключения, готовил свою минутную речь не один месяц. Каждый из них всей душой ждал того момента, когда ему позволят начать.
Шли вторые сутки, а Великий Учитель ещё не определил свое– го выбора. И вот на закате второго дня, прогремел пушечный выстрел, вещающий: дело сделано.
Великий Учитель, уставший, вернулся домой. У входа во дво– рец, его встречала жена. Она уже всё знала.
– Он успел выразить себя? – спросила она мужа.
– Да.
– Что он успел сказать за минуту?
– Ничего.
– Ничего? – переспросила она.
– Ничего.
– Что он делал?
– Молчал.
98
К закату клонит
Ещё одну роль.
Отрывки из писем.
"...Сейчас лежу, читаю Маркеса. Ты знаешь, эти чувства невоз– можно придумать. Он должен был через это пройти, пережить, перемешать в себе. И название романа кричит в каждом слове!.. Когда-то я не дочитал и бросил, а сейчас, перечитывая уже знако– мый текст, понимаю его по-другому, глубже. Это, наверное, из того же сорта, что и фильмы, которые надо смотреть по два раза. Кстати, перед глазами иногда встают отрывки из "Ностальгии". Колоссальные чувства!.."
"...Я иногда задумываюсь о смерти..."
"...Слышишь, вчера заходил сосед слева. Смешной такой па– рень... Смотрел какую-то трагикомедию и на обратном пути за– шёл ко мне. Говорит, что ни фильм – обязательно что-нибудь произойдёт. Нет понимаешь, чтоб герои проснулись, хорошо по– завтракали, занялись бы любовью, отдохнули, почитали книжки и вечером – все ложатся спать. Ну, короче, чтоб всё хорошо бы– ло. Стёбно, а?!
"...Вообще-то, у нас нормальная столовая..."
"...Три периода в жизни мужчины (иногда, вне зависимости от возраста).
Первый – ещё не знаю, что делаю иногда неправильно, и делаю неправильно. Второй – уже знаю, что делаю неправильно, но про– должаю делать неправильно. И третий, самый грустный, – знаю, как правильно и делаю правильно...
...Я иногда знал, что переполняю чашу, но мне нужно было это. Я понимал, что потом – пустота, и всё равно... Мне нужны были эти капли, которые переполняют всё..."
"...Вспоминаю слова Светланы, кода они с Гариком принимали меня у себя: "У меня сейчас ощущение!.. Ну хорошо! Понима
99
ешь?! Мне... хорошо!!! И я не боюсь этого ощущения", – и влюблено смотрит на Гарика. Замечательные ребята!.. Пред– ставляешь: я не боюсь этого ощущения "хорошо".
"...Сегодня приезжали Шура с Катей. По дороге купили кучу апельсинов, яблок и ещё зачем-то цветы. Смеются, чтоб не скуч– но было. Интересно, она уже рассказала ему, что когда-то жила со мной?.."
Телефонный разговор.
– Безусловно... Я потерял друга... Как выяснилось, ненастояще– го... Он не должен был предавать меня. Мы же обязаны были по– говорить. Всё могло бы решиться и не так. Хотя, кто его знает...
Ты знаешь, сейчас, когда уже трезво оцениваю его роль в моей жизни, я прихожу к тому же выводу, что и в период нашей друж– бы, – это потрясающая личность! Именно личность, понимаешь?! Ну оставь, оставь эти мелочи... Да, конечно, несладкий характер, непредсказуемость, не моё действительно дело его отношения с Оксаной, но... это личность... В последнем сценарии мне не хва– тало его буквально каждую секунду. И знаешь, в чём выражалась эта нехватка? А я тебе скажу в чём, – вот пусть он сидит где-нибудь в углу, чтоб я мог в любой момент спросить его мнение. Всё! Понимаешь?! Сесть рядом и мимолётно что-то обсудить... Ну да ладно. Чёрт с ним.
– А от кого он мог получить пригласительный на последнюю премьеру?
– По почте... От меня.
Отрывки из писем.
"...Пытаюсь записать ощущения вчерашней ночи. Или той но– чи, когда на свадьбе друга, перехватив её взгляд, я подошёл к понравившейся мне девушке и молча увёл её танцевать. Уровень алкоголя и факт моего отъезда через несколько часов не позво– ляют мне вести светскую беседу. Форсирую события: "Только честно. Я тебе нравлюсь. Ты почти в меня влюблена!" Мы кру– жимся в танце. Музыки, музыки!.. Глубокой ночью мы едем до– гуливать в дом жениха. Я играю для всех на ф-но и делаю вид,
100
что мне на неё наплевать, хотя готов при всех в любую секунду овладеть ею. Мы пьём шампанское на брудершафт, и я по обще– му требованию продолжаю играть... Этот парень, действительно друг, даёт мне ключ от комнаты новобрачных. Он уже успел там побывать и ещё успеет... Сказочная ночь, кончающаяся на рас– свете. Я уезжаю в свой город, и она говорит, что знает меня го– ды..."
"...Знаешь, я всегда боялся этого... Я всегда искренне верил, что у меня всё будет хорошо. Что будет без проколов, без рыданий, без угрызений, без... что не будет, ну, например, женщины с ре– бёнком, в которую я влюблюсь до сумасшествия, и мне придётся, тяжело вздыхая, заниматься чужим дитём, ради любви к ней (ну и пусть звучит по-детски), а моим родителям делать вид, что они принимают это чадо, как собственную кровь. Я верил в счастье, в особенное сказочное счастье, которого я достоин. В интересную жизнь, интересных людей, в путешествия, образы, очарования, друзей. Я верил в любовь, дарованную сверху. Любовь с чистой дорогой. Верил. Верил. Верил в чистую любовь. В бурю. Да, в бурю. В бурю и тишину... Я и сейчас верю..."
"Вчера, на вечернем обходе, мне сообщили, что все проверки закончены. У них есть точный диагноз... Я смертельно болен".
101
Улыбающийся март. Смешной апрель. Холод ещё удерживает свои позиции, и слабый натиск издали приходящего тепла. Обычное утро обычного вторника. Небо кажется большим бледным облаком, в которое то тут, то там вшили второпях синие полоски. Оно напоминает собой купол над городом. Этот купол-козырёк закрывает город от чужих глаз, и кажется, крепко приварен где-то на окраинах...
Всё просыпается. Солнце откуда-то сбоку уже осветило полгорода и сейчас, кажется, собирается заняться оставшейся частью. В небе летит стая птиц... Очень плавно... Очень красиво... Благородно... (Я говорю это не эмоционально: "В небе летит стая птиц!", а тихо, почти шёпотом: ""В небе летит стая птиц".) Воздух тих. Вдалеке видно, как небо склонилось над морем в любовном поцелуе...
На Алине тёплая куртка с капюшоном. Сейчас она кажется ещё моложе своих восемнадцати. Заворожено смотрит на небо. Я стою позади неё и нежно обнимаю её. Она крепко прижимает к себе мои руки, прислонив затылок к моей груди. Мне кажется, что кругом очень тихо. Я, еле шевеля губами, шепчу ей на ухо: "В небе летит стая птиц". Мы так и не были вместе, но сейчас расстаёмся. Она беззвучно плачет. Я не думаю ни о чём. Алина, закрыв мокрые глаза, еле-еле мотает головой в разные стороны, словно не соглашаясь с собой... Птицы. Смешной апрель.
102
Словно заканчивая,
Мы начинаем...
Серое небо в окне.
Серый воздух.
До нас издали доходят отголоски какого-то звука. Потом сам звук увеличивается. Он – звук – приобретает человеческие фор– мы, оживает. И вот, мы уже с трудом удерживаем этот звук уша– ми. Взрыв!
Итак, борьба. Борьба каждый день. Борьба за всё: за право ды– шать, есть, пить, напиваться, врать. Борьба за право побыть в тишине, побыть одному, любить, быть любимым, за право иметь – отдавать и не иметь – получать. Труднее всего лгать или не лгать. Когда душа принимает больше, чем выплёскивает, – наводнение, наоборот – засуха. Смерти сопровождают нашу жизнь. Эти смерти ступени, по которым мы идём к ней – своей сту– пени. Своей ступени. Своей ступени... Но сейчас, здесь – и нигде больше. Именно сейчас. Хорошо или плохо – сейчас. Остановись, мгновение. Опять сейчас. Опять здесь. "Мы пошустрим и, как положено, умрём", но нет! И уже тише – нет.
Иногда чувствую, что если не напишу, – взорвусь. Тогда сажусь за стол. Лист, карандаш и резинка. Всё остальное больше не нуж– но. Это всё остальное понадобится потом, когда закончу писать, когда выплесну всё без остатка, и опять, пока не наполнится за– ново... Полный бак. Вперёд... Снова борьба – эта непрекращаю– щаяся борьба за спокойствие в душе.
Серое небо. Серый воздух в окне. Круглый стол. Карты, коньяк, тарелочка с лимоном и масса времени. Мешает только беспокой– ство в сердце; где-то недодал, где-то недовзял. Запоминаю ситуа– цию, чтоб потом нарисовать её на бумаге, и внутренне успокаи– ваюсь, взяв в долг завтрашнее исполнение эскиза, пообещав сам себе не взрываться; я не буду держать боль в своей душе. Всё наружу! Потом разберёмся.
Война... На смену борьбе – война. Война за то же самое плюс шум. Главные действующие лица сей битвы – звуки: троллейбус, автобус, ругань соседей, плач детей, шум мотора, свист пылесо
103
са, звон разбивающегося стекла... Хочется ведь только просто жить! Кому нужны деньги, если нельзя в любой момент получить абсолютную тишину?! Хочется просто жить! Иметь мечту!
Серый асфальт. Мы идём по улице, и к нам пристаёт собака. Бежит рядышком и, несмотря на то, что боится сама, пытается укусить нас. Берём палку и бьём её. Собака подыхает от ран, но перед смертью успевает вонзить в нас свои зубы... Кто виноват? Она, мы или случай, приведший нас на эту улицу?
Кто победил – она или мы? Кто судья, подсудимый, присяж– ный? Кто тюрьма, кто свобода? Вопросы, задающие ускорение непонятно чему. "Кто это?", "Почему я?", "На каком языке я говорю?", и по нарастающей интонации, заканчивающейся осле– пительно-тупым гулом.
Всё. Нет возможности реально уйти от борьбы и войны? – так давайте уйдём в мир прекрасного в мыслях! Трагиутопия...
Итак, волевое решение – у нас есть мечта!.. Волюнтаризм?.. Пусть! Не важно, что невыполнимая – у нас есть мечта. Эта меч– та – день, когда закончился февраль и не начался март. Серое не– бо, серый воздух, и каждый получает по стране. По стране на брата! Больше одной в руки не отпускать! Не надо никуда бежать – каждый получит свою страну по почте!..
Я приоткрыл шлюзы. Выкинул из себя то, что накопилось за день. Взял и выплеснул, а теперь не знаю, как закончить уже написанный рассказ. Это не трюк – просто не знаю.
Всего хорошего.
(Дверь закрывается, и вы остаётесь одни.)
104
Мне скоро будет двадцать шесть. Боже!.. Я не хочу стареть. Я не хочу обязанностей!..
Начинаю понимать переживания Кристины в её двадцать три... Ребёнок... Семья... Спокойствие... Уют... Три с половиной комнаты в квартире... Ну и что такого, что не любит она му– жа. Ну и не надо. А как другие?! А?! Как, мать их всех, другие?! Давайте подумаем о них! Давайте думать только о них! Вле– зать в их шкуры, мозги, почки, клетки! Давайте напялим их че– репную коробку, которая не выдержит напряжения и давления наших, извините, мозгов! Ну и что?! А как другие?!
Только сейчас начинаю осознавать её состояние тогда. Только сейчас... Вынужден признаться себе, я всегда отставал от неё. Или, может, это она рано состарилась?..
Я – кусок неотёсанного дерьма; математически рассуждаю о женщине, которую безумно любил, обожал, в объятиях которой чувствовал себя на небесах, а возможно, и был там. Расклады– ваю или пытаюсь разложить по полочкам что-то большое, что-то придуманное мною, что-то необъятное ни руками, ни мыс– лью... Но прости, Кристина, прости – я не хотел бы вернуть всё это назад. Ничего! Не хочу чувства вины за мою любовь к тебе. Не хочу ничего!.. Всё было и прошло. Всё кончилось. Прости! Прощай!..
Как же я устал!.. Я хочу покоя. Хочу поле, речку, солнце. Хочу спать. Хочу мягкие тона, мягкую еду, мягкие звуки... Хочу тепла. Хочу, чтобы было очень тепло. Тихо и тепло... Хочу, чтобы никуда не надо было спешить, ехать. Хочу, чтобы Алина была рядом со мной... Я просыпаюсь утром и она в моих объятиях. Я люблю её, и она любит меня. Тепло и тихо. Она прячет голову у меня на груди, а я дышу запахом её волос. Нежно обнимаю её, дорогое мне тело, голову, руки, ноги. Я люблю её!..
Боже, если ты там есть, сделай так, чтобы мы были вместе! Боже, ты же мне должен. Я надеюсь, ты не забыл об этом?! Ну, давай, дай мне это счастье – и мы в расчёте! Сделай так, чтоб у нас всё было хорошо, и обещаю не держать на тебя зла. Ну, сделай уже что-нибудь, мать твою! Сделай уже!!! Я прошу
105
только то, что по праву причитается мне. Я прошу своё сча– стье! Я достоин этого сраного счастья и достоин дарить это счастье ей!.. Давай, давай, раскошеливайся!.. Ничего страшного, заберёшь у других! Ничего не случится, если я буду счастлив с Алиной. Поверь, ни с кем ничего не случится! Всё! Давай плати!
106
Преломление света.
Движение.
Люди.
Не останавливаясь.
Снова.
Пытаясь высечь искру,
мысль,
идею,
терзания, счастье,
боль... и победу над болью.
Гоняя воздух и страх,
что всегда есть и будет.
Не претендуя,
к несчастью иль нет.
Но
Варвары!..
всюду и в нас... то недовольство,
скука,
Скука!..
***
Скука!..
Печальная и временами жалкая.
Легко довлеть над нами:
Побольше их, чем нас, меня
Один я, как и ты,
Читающий мой бред,
Мой пьяный, явный сон,
Мой плач...
Фантасмагория!
107
Сплошь, рядом, снизу, сверху
Там! Вглядись!
Вот тот работник!
Нет, не слева, впрочем...
Видишь?!
Кувалду опустил
И поднял вновь...
Бабах! – и тут же поднял.
А наковальня – это мы.
И мы же – лес, поляна, космос, всё...
Ещё работничек... прохожий...
Гляди:
Прекраснейший!
Роскошнейший урод!..
Надеюсь, друг,
Что завтра,
Отоспавшись,
Увижу всё я в белом свете.
108
Мы любим читать книги. Мы пробегаем глазами по словам и пытаемся с помощью таланта писателя понять ощущения героя, его следующий шаг... А может, важнее, что чувствует автор (так во всяком случае считает Кот)? Не знаю. Каждый, наверное, ви– дит происходящее под своим собственным углом. Это как зерка– ло: изменил положение и видишь совсем другое, хотя сам и с места не сдвинулся.
Недавно закончил писать рассказ о К-Д (Зима. Осень. Поздняя осень). Как завелось в последнее время, прочёл его по телефону Ирине. Закончил декламировать и тут же спросил, получилось ли у меня выразить идею одиночества? Она ответила, что в общем-то неважно, чтоб читатель увидел то, что вижу я, чтобы он чув– ствовал, что и я. Конечно, неважно. Просто хотелось бы...
Когда мне было лет девять-десять, я впервые задался философ– ским вопросом. Причиной тому послужило моё наблюдение в течение некоторого времени за муравейником. Помнится, я скло– нился над ними и подумал: вот ходят они туда-сюда, заполняют свою жизнь, таскают ветки, может, и говорят как-то между со– бой, и не знают, что стою я сейчас у них над головой и в любой момент могу принести им смерть; а вот не наступлю, пройду мимо, и, может, проживут они свои муравьиные жизни ещё раз двадцать-тридцать, а может, и бесконечное число раз.
Мы тоже как-то заполняем свою жизнь. Кто мещанством (не понимая того), кто принципами, кто идеями: ну там, подставь щёку, не подставь... Заполняем свою жизнь, кто чем.
Голос из зала.
– А можно, я заполню свою жизнь тишиной?
– А зачем?
Тишина, конечно, хорошо, но только, когда уже уверенно зна– ешь, что такое шум. Вообще, попробуй накушаться чем-то... чтоб было с чем сравнивать. Наешься проституток и становись актив– но-верным мужем, напейся алкоголя и переходи на натуральные соки, – тогда лучше сможешь ощутить их натуральность, гуляй ночами, а потом ложись вовремя спать (перед сном две странич– ки книги и жену в щёчку), завтра рано вставать (зевая).
109
Каламбур души.
Значит так: концерт. Огромный зал. Много света.
Я. Я посвящаю этот концерт своим друзьям, которые погибли в автокатастрофе.
В зале молчание. Все напряжённо смотрят на сцену. Выходят знаменитые певцы, артисты, музыканты. Представление начина– ется. Зал постепенно оттаивает.
Выхожу на сцену.
Я. Мы познакомились, когда нам было по шесть лет. (На боль– шом экране проецируются наши детские фотографии. В глазах женщин появляются слёзы.)
Вступают лучшие джазисты мира.
Снова выхожу на сцену. Уже во всём чёрном.
Я. Они плыли на яхте. Налетела буря, и море похоронило их.
(Зал в смятении.) Вступает Диксиленд. Много труб, ксилофо– нов, тромбонов (что у них там ещё?). Музыка заглушает непонят– ные возгласы.
Я. Мы с вами, зритель, навсегда останемся с ними.
На огромном экране вновь наши фотографии – нам там по сем– надцать. Некоторые женщины откровенно плачут.
Я (Уже крича). Я приглашаю их на сцену. Я люблю Вас!
Они почти не изменились. Зрители узнают их.
(Женщины рыдают. Мужчины в недоумении.)
На сцене симфонический оркестр с двумя дирижёрами и двумя барабанами, джаз-банда, квартеты, квинтеты, группа пантомимы.
Все играют и танцуют. Веселится и ликует весь народ. Мы по– ём, обнявшись. Фейерверк. Залпы.
(Следующая сцена. Место действия – большой город.)
Я хочу написать большой плакат. Размышляю. Можно написать каждую букву размером с окно многоэтажного дома, и тогда пла– кат займёт место метров в двадцать. Можно написать каждую букву размером в дом, следующую букву на другой дом и так да– лее. Тогда плакат займёт место в несколько улиц. Можно напи– сать каждую букву размером в улицу, можно написать каждую букву размером в микрорайон, в город... Можно всё.
110
Тихий, старый голос:
– Подожди, подожди. Сосредоточься. Не торопись. Всегда дай приблизиться. Ты чего это курок дёргаешь? Не балуй! Спокой– ненько. Нервишки шалят с непривычки? Это нормально. Это всегда так, когда впервой. Ну, будя, будя тебе... Это ничего, что всё изнутри чешется. Это даже хорошо... Погоди, погоди. Чем ближе – тем вернее. Оно понятно, что и опаснее, как ближе-то, зато вернее, а нам верней и надо. Приклад-то к плечу поплотнее, поплотнее. Чтоб частью плеча приклад стал-то. Чтоб частью тебя стал. И ствол, ствол не води. Чай, не рыбу пришёл удить. Смот– ри-ка... Умник...
Ты, дядька, ни о чём таком не думай. Прошло уж время, когда думать всурьёз надо. Ты сейчас о патроне думай, что в ствол заг– нан. Чай, одностволка у тебя – нельзя промахиваться. Времени перезарядить никто нам не отпустит. И пусть осечек у нас не бу– дет. Нельзя нам осечек. Осечка – погибель верная.
О, гляди-ка, выходит. Тише мне! Стрелять по команде... Спо– койно. Почти всё уже видно. Ещё чуточек... Не гони...
И вдруг схватившись за лицо, забыв про осторожность, громко:
– Бес чёртов! – что-то с глазами! Старый стал, уж плохо вижу, а ты по молодости и не понять можешь. Ах, очи мои старые!
И подумав мгновение:
– Да что б ни было, – всё одно! Что смерть там, что жизнь, что разлука, что встреча. Там разберёмся... Стреляй в неё!
111
Кот пришёл домой, когда Боря уже спал. Хотелось просто с кем-то поговорить. Кот открыл дверь, сел на Борину кровать; Бо– ря не просыпался. Хотелось с кем-то поговорить. Посидел; не просыпался.
Встал, вышел, громко захлопнул за собой дверь. Не проснулся.
Разделся, лёг в кровать. Немного почитал и заснул.
Утром поднялся с трудом. Боря уже был на работе, но Коту на это было наплевать.
*
Это – самый короткий
и самый злой его рассказ.
Моя случайная знакомая
В достаточно известном городе N в таком-то году,наверное, к радости своих родителей, родился господин L (фамилию, к сожалению, история не сохранила).
Через 78 лет, 9 месяцев и 10 дней, господин L благополучно скончался.
Историческая сноска: 78 лет, 9 месяцев и 10 дней – средняя продолжительность жизни жителей города N.
112
Смерть, море, пустыня, ветер, гроза, восход солнца, буран, волны, заход солнца, дым, лёд, кратер, шторм, вулкан, туман, буря, кровь, блеклость, низость, роскошь, низость-роскошь, цвет, звук, горы, оргазм, стыд, тупик, дождь, пик, апогей, апофеоз, сумрак, рок, доблесть, предательство, доблесть, слёзы, взрыв, падение, взлёт, нищета, взгляд, поток, одиночество, вор, глаза, победа, близость, проигрыш, варвар, роскошь, боль, стоп.
Букет, лес, картина, книга, стоп.
Театр, сцена, люди, индивидуум, стоп.
Интеллект, мысль, мысли, мысль, даль, брег, стоп.
Занавес, опера, скрипки, стоп.
Первая скрипка, стоп.
Пиччикато, стоп. Смерть.
113
Я начал и закончил эту книгу. Я счастлив, что она напечатана. Я счастлив, что смог выплеснуть из себя всё это...
Я искренне благодарю Вас за участие в этом катарсисе на рус– ском языке; я снова чист, снова я, снова готов любить и быть любимым...
Да здравствует любовь и чувства!
Да здравствуют искренние друзья, которых почти не бывает!
Да здравствует чистая любовь, которой тоже почти не бывает!
Да здравствует жизнь!
Да здравствует море цветов!
Да здравствует всё то, что кончается счастьем!
Да здравствует всё то, чего не бывает и случается раз в неделю!
Купите, пожалуйста, бутылку шампанского и клубнику, а по– том займитесь любовью! – это будет нашим прощанием. Вери– те Вы или нет, но в процессе чтения этой книги Вы полюбили меня, а я Вас; а ещё через пару минут мы забудем друг о друге, но пока эти пару минут не прошли, я призываю Вас: "Копите моменты счастья, любви, искренности, слёз, чувств, чувств, чувств... Да здравствуют чувства, рождённые чувствами! На– бирайте свои чувства и выплёскивайте их! Давайте любить лю– бовь и чувствовать чувства! Давайте любить себя!"
Мне было хорошо с Вами. Если бы не было Вас, не для кого было бы писать эту книгу – книгу моих чувств. Я благодарен Вам за то, что Вы есть. Я люблю, люблю Вас. Я говорю Вам: "Прощайте".
Прощайте, у меня ещё куча дел.
(Конец первой части.)
114
Стена моего путешествия
Роман
Всему тому,
что меняло меня,
а значит, – и мир
вокруг меня...
...Прощай, прощай! Печальный твой напев
Уходит за поля... через листву
Опушек дальних... вот и скрылся он,
Холмы перелетев...
Мечтал я? – или грезил наяву?
Проснулся? – или это снова сон?
Джон Китс
Май, 1819
Из "Оды соловью"
1
С самого утра лил дождь, возможно, он начался уже ночью. Ту– чи плотно обволокли небо, явно намереваясь надолго удержать занятую территорию, а потоки воды не позволяли увидеть, что происходит в десяти метрах. Время от времени гром разряжал свою артиллерию или молния острыми сверкающими клинками кромсала атмосферу. Земля превратилась в месиво, и казалось, нигде уже не найти твёрдого участка земли. Всюду зияли громад– ные лужи, скрывающие земную поверхность, и очень трудно бы– ло предугадать, насколько глубока эта западня из воды, до того, пока не ступишь на неё.
Джек любил дождь, особо он любил его, находясь в тёплой квартире. Очень приятно обозревать дождь в свободном сухом свитере, шерстяных носках и мягких, байковых домашних шта– нах. Хорошая примета к отъезду – дождь, – подумал Джек, – хо– рошо уезжать в дождь. Всё становится чистым, – и позади и, что ещё важнее, впереди. Ты едешь к чему-то новому, неосквернён– ному... Прекрасно что-то менять в дождь. Едешь себе по дороге, потом идёшь по городу. Тебя задевают прохожие, их плечи, зон– ты. Ты идёшь по лужам, твои подошвы постепенно намокают, вода иногда попадает за край ботинок. Куртка и брюки уверенно превращаются во влажные тряпки. Шапка намокает настолько, что создаётся впечатление мокрой головной повязки, с которой падают толстые, тяжёлые капли. Эти капли стекают по лбу и дальше по щекам, оставляя холодный след и микросмерти ма– леньких, невидимых клеток лица. Самые упорные капли доходят до шеи и проникают внутрь – тёплое пространство, где дышит живое тело. Там капли находят свою смерть, но боже, до чего же сладостна эта смерть! Это тебе не катиться по голой, открытой щеке, где дует ветер и идёт дождь, где всё открыто холоду, сквоз– няку улиц, взглядам прохожих. Другое дело внутри, под одеж– дой. Это совсем другое дело. Это рай, в котором не стыдно и уме– реть...
И вот ты дома. Запереть за собой дверь на ключ и включить отопление, первые движения всегда одинаковы. Ну, а потом центральное действие представления без зрителей: сбрасывается
119
куртка! Не беги глазами дальше, читатель. Сделай паузу. Словно слой кожи уходит – сбрасывается куртка, защищавшая нас всё это время. Затем шапка, ботинки, брюки...
Если ждать, пока наполнится ванна, можно свихнуться либо от ожидания, либо от мыслей, свойственных в таких ситуациях, и поэтому – душ. Надёжно, проверено, и главное – быстро. Не надо ничего ждать: открыл кран, и вот ты уже в другом мире. В мире, где тепло, уютно, легко, – ты гол под водой. Один. Ты не торо– пишься взяться за мыло – ведь так хорошо... Единственно, прав– да, что нельзя делать, пока тело полностью не войдёт в новое со– стояние – это выключать горячую воду. Нельзя останавливать этот сладостный бег струек, уносящих тебя прочь от дождя, ина– че тело вспомнит состояние пятиминутной давности, начнёт зяб– нуть. Струйки должны бежать и греть тебя. Они должны без сбоя выполнять свою работу, тогда ты согреваешься. И струйки бегут. Струйки бегут и бегут. Бегут и бегут.
Прошло уже минут пятнадцать, как Джек проснулся оконча– тельно. Он лежал, потягиваясь время от времени, и жалел, что вчера поленился подогнать машину поближе к дому. Часа через два надо отсюда уезжать, – кончается льготная путёвка, а платить полную стоимость в его планы не входило. Да и какая разница, – думал Джек, – днём раньше, днём позже. Только вот промокну, пока добегу до машины.