Текст книги "Стена моего путешествия"
Автор книги: Даниил Салва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Ранинг Джек, Государственная Электрическая Компания.
– Боголаев Владимир.
– Может, перейдём на русский? – улыбаясь, спросил Джек.
– Никогда бы не сказал, что ты русский.
– Ассимиляция – не самая выдающаяся из человеческих спо– собностей.
– Это верно, – сказал Боголаев, – где родился, там и пригодил– ся. Который час?
Джек ответил.
– А день?
– Среда, – сказал Джек. – Я могу войти?
– Да, да, – спохватился Владимир, – извини. – Замахал руками. – Вали!
В нос шибанул запах спиртного. Пока шёл за хозяином в салон, успел заметить огромное количество пустых бутылок, разбросан
194
ных по полу, стоящих у зеркала в прихожей, между обуви, у ку– хонной двери. "Запой", – единственное, что пришло Джеку на ум.
– Я что тебе хочу сказать, паренёк, – сказал Владимир, усажи– ваясь на диван, – мне глубоко наплевать на вашу Электрическую Компанию.
Боголаев улыбнулся.
– Самое интересное, что мне тоже, – ответил Джек.
Удивил этого спортсмена. Тот добродушно ухмыльнулся, как-то смягчился.
– Давно с живым человеком не общался.
Джек не ответил.
– Как по-русски-то кличут? – спросил Владимир.
– Дима.
Боголаев приподнял брови, развёл на правой руке большой и указательный пальцы и перешёл к делу:
– По двадцать капель не возражаешь?!
– С удовольствием, – сразу ответил Джек. Встал. Подсел к сто– лу.
– Ты, наверное, хороший человек, – засмеялся Владимир, – все хорошие люди, которых я знал, пили!
Пока хозяин нёс водку, лук, соль, сметану, сок и чёрный хлеб, Джек осмотрел комнату. Большой диван с неубранной постелью, телевизор на полу, табуретки, красивая посуда на столе. Прямо у своих ног Джек обнаружил фотографию в запыленной рамке. Владимир стоял в обнимку с красивой женщиной. Её волосы раз– вевались на ветру. Женщина смотрела на Владимира большими любящими глазами.
– Будем!
– Хороший человек не может не пить, – снова сказал Владимир. – Лучка возьми.
– Спасибо. Я при исполнении.
– Понимаю. Ну, давай, – он вновь поднял рюмку.
Раздался стук в дверь.
– Опять Электрическая компания? – пошутил, вставая, Влади– мир, – у меня на всех не хватит. – Эти две рюмки за какую-то там минуту сблизили их.
Он вернулся, вертя в руках рекламный лист.
195
– Замучили... Рекламы. Электрические щиты на улицах. Всё светится, все бегут. Ей-богу. Скоро по две пары часов носить будут – чтобы не опоздать. – Он покачал головой, потянулся к бутылке. – Русские забыли русский. Иностранцы, дери вас по-хорошему! – он саркастически хмыкнул. Разлил. – Скоро на род– ном матернуться не смогут, как следует... Зашёл я тут недавно к приятелю. Его не оказалось, сын, лет двадцать, открыл. Выпить, говорю, не найдётся, пока отец не пришёл. Он мне: не держим. Держим, говорю, отца твоего давно знаю, вместе на морозе за книжками стояли. Поскреби, говорю, по сусекам, авось и найдётся. А он, поганец, мне: что, говорит, Вы, дядя Володя, сказали – поскреби по су... как? Это, спрашивает, что по-русски означает?.. Представляешь?! Они сюда лет десять назад приехали. Выходит, ему, аккурат, десять годков и было. Чего ж с него взять? (Выпи– ли.) Кончилось, Дима, кончилось! (Он изящно разрядился ма– том). Тут по России показывали передачу: малобюджетные спек– такли делать будут. – Рассмеялся. – Отец Гонерильи, Реганы и Корделии в динамовских трусиках с белой полосочкой выходить на сцену будет, – он рассмеялся ещё сильнее. "Видимо, он не трезвеет вообще... Где же столько денег взять?" весело мель– кнуло у Джека. – Кончилось! Была одна страна, где... – Владимир махнул рукой, опять потянулся к бутылке, – и вот тебе! – он сог– нул руку в локте, – примите в полусыром состоянии! Ну, давай, будем!
Конечно, будем.
– Ах-х, налей-ка ещё.
– Кругом – одна большая лживая проституция... даже с виду святые люди! не унимался Владимир. – Даём этой жизни, – на– лево и направо. Забыли, что театр с вешалки начинается.
Можно было догадаться, о чём он говорит.
– Проституция, – вновь сказал он и замолчал.
Джек почувствовал, что в таком темпе он через час уже никуда не уедет.
Часы показывали без четверти.
– Слушай, Владимир. Ты не обессудь, мне валить пора, хотя сидел бы и сидел, – Джек улыбнулся. – А насчёт этих электроли– ний: не хочешь – не подписывай, но, как родному: только время с
196
ними потеряешь. Да в общем, как знаешь. Мне просто бежать пора. – Он взглянул на часы.
– Да, да, – тихо сказал Владимир как будто себе, – часы всегда что-то показывают – в этом их беда. Спасибо тебе, Дима, за ком– панию. Уважил старика. Где там надо подписать? – И вдруг нео– жиданно повеселев.
– Знаешь, я как-то в детский сад за своим зашёл. Воспитатель– ница меня встречает и говорит: "Ваш Игнат обхезался в положе– нии лёжа", – вдруг зашёлся в смехе и так же неожиданно замол– чал. "Кто я такой, чтобы расспрашивать его?" – подумал слегка опьяневший Джек.
Одна большая проституция, обхезался в положении лёжа, театр с вешалки.
– На посошок-то не откажешь? – с укором во взгляде спросил Владимир.
– Конечно.
В бардачке машины всегда были конфеты для приятного запаха изо рта.
"Вспоминаю, как встретил Владу. Через месяц разлуки.
Она позвонила сама; я, помню, только выздоровел после лёгкой простуды. О быстро прошедшей болезни напоминали лишь об– ветренные губы.
Раздался звонок, и я услышал её голос.
Боже, я услышал её голос (с трудом удерживал летящее через все невидимые просторы охватившее меня волнение).
Она сказала, что истосковалась по нашему общению, что хоте– ла бы остаться друзьями. Хочет со мной поболтать. Ей скучно.
Я пропускал мимо ушей всю эту ерунду. Какие, к чёрту, друзья, думал я. После всего, что было между нами?! (к дьяволу все эти интеллигентные штучки). Матери святые, я люблю её! Сумас– шедше! Пылко! Я... я люблю её. Неистово! Неземно! Никто... ни– когда не будет так любить тебя, женщина моя, тепло моё, моё спокойствие земное, люблю, люблю тебя...
Спросила, как живу. (Ужасно я живу.) Слышал грусть в её сло
вах, дыхании. Клянусь, я уже чувствовал её запах, её объятия...
197
этих нежных, женственных горячих рук на моём теле. Вернуть любовь в мою кровать. Любовь! Вернуть нежность утру. Вернуть бессмысленным словам веселье.
Я говорил и говорил. Хочу тебя видеть. Сейчас. Сейчас, сейчас, сейчас! Между нами лежало два часа пути – я преодолею их быс– трее.
И ворвался к ней. Она открыла дверь и увидела огромный букет роз (спасибо, господи, за этот миг). Её запах, волосы, глаза, бес– конечные поцелуи. Какая-то борьба наших душ, пальцев рук и ног, животов, дыханий, нашего неодинакового понимания сча– стья, может быть, борьба груди, губ. Её слова в моих ушах. По– том поздний ужин в маленьком ресторанчике. Незабываемая ночь. Через два дня она переезжает ко мне.
А утром я ехал на службу. Счастливый и несчастный. Понима– ющий и пытающийся закрыть глаза. Верящий и не верящий в чу– до. Благодарящий и хулящий Бога. С преклонённым коленом и неистово кроящий матом всё святое.
Но помню хорошо: после её звонка, прежде чем положить труб– ку, несмотря на обветренные губы, я поцеловал телефон".
Джек припарковал машину на стоянке для гостей, метров за сто до тюрьмы. (Гостей тюрьмы. Хм.) "И вечный бой", – подумалось ему. От двухсот граммов водки приятно грело внутри.
По дороге к тюремным воротам повстречал женщину. Запла– канные глаза. Шла, вся скорчившись. Чудилось, вот-вот упадёт. Но она шла; метров за триста находилась трамвайная остановка. Затем мимо него прошли два здоровых молодца. Каждый строго смотрит перед собой. Казалось, ничто не может остановить движения их плеч. И ещё казалось, не остаётся воздуха за ними, как два бульдозера, шли эти громилы. Джек представил того – треть– его, – которого они навещали. Такого же огромного, с мощной мышцей, которая через голову соединяет плечи... Мускулистое плечо, мускулистое предплечье, мускулистая отрыжка. Да бес с ними.
В воротах он представил свои документы, его попросили подо
198
ждать. Прекрасный пейзаж. Минут через десять впустили во внутренний двор. К нему приблизился солдат.
– Рядовой (такой-то). Буду Вас сопровождать.
– Ранинг Джек, Электрическая Компания. Буду давать вам электричество, улыбнувшись, в тон ему ответил Джек, – где у вас тут колесо крутить надо?
Солдат не изменился в лице.
– Ну, веди к начальнику, что ли, – бросил Джек.
Алкоголь бесследно растворялся в желудке, оставляя место лишь унынию. Он шёл за служивым. Серые склады проносились, вышки с пулемётами, засмоленная кухня, вонючая мастерская. Полуразобранный мотор на земле. Разлитое машинное масло. Ко– лючая проволока. Отовсюду веет животными отходами. "Сейчас бы ещё сто грамм да рёбрышек жирных, – подумал он. – Сучья жизнь".
Солдат постучал в кабинет, затем раскрыл её перед Джеком. Пропустил по приказу в палаты по приказу.
Навстречу вышел оплывший мужчина, большого роста и с ог– ромными мешками под глазами.
Директор Авгиевых конюшен. "Поддаёт наверняка".
Хряк.
– Я представитель Государственной Комп...
–Знаю, знаю, – перебил его громила, – мне звонили.
Ему звонили. Это повод перебивать. Хряк.
– Я начальник тюрьмы, подполковник (такой-то). Садитесь.
– Благодарю Вас, господин майор.
– Подполковник, – поправил. Брови поднял.
– Простите.
Мистер Бидл, Ридл, Тидл, Фидл.
После того, как некоторые формальности были улажены, на– чальник сказал:
– Вас отведут в комнату для свиданий. У нас ремонт: придётся пройти через северное крыло. Прошу Вас, ни с кем не разговари– вайте и никому не отвечайте. Свидание – десять минут. Строго, но ничего не поделаешь. Тюрьма. Если сами подсядете случайно, поймёте: вынужденные меры.
– Я пока не собирался как-то, господин сержант.
199
– Подполковник, – совершенно не мигая, вновь поправил его начальник. – И потом, – этот исполин слегка качнулся к нему. -Любой может подсесть. Уж поверьте моему опыту, – оскалился, – здесь такое встретишь. – И тычя в себя пальцем, нашёл умест– ным добавить. – Дока!
Надо повысить его в звании.
– Вам виднее, господин полковник.
– Вы хотите комнату свиданий с разделительной решёткой или...
– С решёткой, – перебил его Джек. Вояка радостно закивал. "Ну его к лешему". Резко поднялся.
– Прощайте, господин начальник государственной тюрьмы.
– До свидания, – искренне улыбнулся тот.
"Добрый малый, – подумал Джек, выходя из кабинета. – Сви– нопас!"
И снова потянулись решётки, остановки, отпирания засовов, два метра вперёд, остановки, запирания засовов, ожидания в пе– реходах, лязганье замков.
Когда остановились в очередной раз – напротив камеры номер 15 Б – между ним и заключённым была только решётка, – Джек заглянул внутрь. Ужасный вид. Клоака. Общий толчок в углу. Биде с подогревом отсутствует напрочь.
К решётке с обратной стороны приблизился смуглый паренёк со всеми приметами дебила на лице, губы не смыкались, навер– ное, с рождения. Он положил руки на решётку. До него было метра два, но Джеку стало не по себе. Ни о чём не думал в этот момент, хотелось уйти. Чуть погодя заключённый примерно по кисть вытащил правую руку за решётку. Джек стоял и тупо гля– дел на это зрелище. Приятного в ситуации было мало. "Где же этот нед–й солдат?" подумал он. Паренёк продолжал смотреть на него в упор; Джек почувствовал полное своё бессилие. Здесь, в этом другом мире, таком далёком от мира маленького кафе на берегу, от того счастливого папашки с детьми, от Стемого, Вик– тора, Владимира Боголаева, Вики, лежащего перед своим телеви– зором Макса, от джазовой студии. "Уволюсь к чертям, – про– неслось в голове. – На завод пойду инженером. Имел я вас всех, сеятели духовной инфлюэнцы! Уйду". Он по-прежнему не мог
200
оторвать взгляда от смуглого паренька, который вдруг тихо про– говорил стишок, что-то вроде детской:
Спит красавица в гробу.
Я подкрался и е-у.
Нравится, не нравится
Спи, моя красавица.
И он тихо, судорожно засмеялся. В этот момент дубинка заг– ремела по решётке; подошёл солдат. Ну наконец-то. Кесарю – богово.
Заключённый отскочил, злобно глядя на обоих.
Джека ввели в комнату. Закрыли за ним дверь. Джек быстро обернулся солдат зашёл вместе с ним. Выпустил воздух; одно– му было бы совсем мерзко. Даже через разделительную решётку.
Четвёртая стена – решёточная – была общей со смежной комна– той. В неё ввели клиента Государственной Электрической Ком– пании. Лениво плюхнулся на стул перед Джеком.
– Господин Ранинг, – представился, – Электрическая Компания.
– Насрать, – окрысился. – Что надо?
Джеку совсем не хотелось шутить. Единственным желанием было поскорее выбраться из этого злого мира, где всё решает дубинка солдата без фамилии или нож заключённого и напрочь отсутствует время. На Джека смотрело лицо зверя, урода. Неваж– ны уже причины, приведшие этого красавца за решётку, следствие... вот оно – следствие. И ни одна проанализированная и разобранная по косточкам причина, почти наверняка, ничего поправить не сможет. Он отсидит и отправится воспитывать своих детей. Боже ты мой, какое чудо! А сколько там ещё таких же, не получивших до сих пор своего порядкового номера. Припомнилось миллеровское "дайте мне пулемёт, и я сделаю улицу чистой". Хорошая мысль; плевать, где он нашёл её. С кишечника своего переписал, какая разница?!
– Дело в том, что через участок земли, принадлежащий Вам...
Джек объяснил в двух словах суть дела.
– Ты русский? – неожиданно прервал его заключённый.
– А что, акцент?
201
– Да.
– Я – русский.
– Не люблю русских, – сказал зэк.
– Мы сами себя не любим, – ответил Джек.
– Не понял?..
Даже такого дегеря можно зацепить. Он его почему-то уже не боялся. Ко всему можно привыкнуть. Хотя, конечно, лучше его зацепить по морде. С разворота. Костяшками пальцев по перено– сице, по почкам, по коленной чашечке. Без красивых слов. По слабым местам. С каждым надо говорить на его языке, учил в детстве отец. Главное, не дать ему подняться. Бить и бить. На– верное, я бы с ним справился.
Джек без удовольствия смотрел на него. Страх исчез совсем.
Солдат не слушал, о чём они говорят. Железные решётки. Ка– менные стены. Конвоир; нет, пусть всё-таки стоит. Закон. Про– сить разрешение у человека, который увидит свой дом через сто лет. Цивилизация. Когда будет удачный её виток?
Грубить при исполнении нельзя; найти новое место работы – время. Сейчас бы ещё сто грамм...
– Что значит, вы себя не любите? – оголив прогнившие зубы, переспросил озадаченный зэк.
Прекраснейший оскал.
Всё. Разрешение он всё равно не даст. Линейники, прокладчи– ки, или как там их ещё, подождут. Пятьдесят процентов успеха за день. В жизни бы так. Грубить нельзя.
– После дождичка в четверг, – сказал Джек.
– Что? – тот свёл брови.
– Завтрак на обочине, – глядя ему в глаза, проговорил Джек.
Зэк подался вперёд. Пытался понять.
– Я не врубился.
– По ком звонит колокол, – продолжая смотреть на него в упор, сказал Джек. И конвоиру. – Спасибо. Свидание окончено.
Солдат нажал на кнопку в стене. В камере заключённого откры– лась дверь. Раздался голос: на выход!
Зэк ещё некоторое время смотрел на Джека. "На выход!" – пов– торилось вновь. Встал, заложил руки за спину, не оглядываясь, вышел.
202
Надеюсь, здесь не записывают на плёнку всё подряд. Разорвись вы все, вместе с вашим обалдевшим от собственной тюрьмы на– чальником. Уйду на завод инженером.
Домой ехать не хотелось. Слишком много событий для одного дня. Поеду в офис; все уже, наверняка, смотались – сегодня короткий рабочий день. Налью себе стаканчик чаю. Вид из окна красивый. Пошарил в карманах: где-то уронил футляр от очков. Красивый был; Вика подарила. Да. Налью себе стаканчик чаю. Надо позвонить Вике, навру, что много работы – приду поздно. Пусть ночует у себя. Интересно, что сегодня по спортивному каналу. Куда же я дел футляр?
В холле фирмы одиноко маячила фигура Боба. Джек прямиком направился к нему.
– Добрый вечер, Боб.
– Привет.
– Вот так вот здорово, а? – Джек обвёл руками громадный пустой холл, когда никого нет.
– Радость пространства – хороший признак, – сказал Боб. -Если, разумеется, это не из-за астрофобии.
Джек улыбнулся.
– Не грустно ли певцу в людской толпе томиться?.. – процитировал Боб.
– Простите, Боб?
– Да нет, – словно спохватился. -Вечно я...
– Будет Вам, Боб. – Их голоса отдавались лёгким эхом. – Не хотите чайка перед уходом?
Боб посмотрел на Джека каким-то вороватым взглядом.
– А почему бы и нет. Я кое-что закончу и минут через пять под– нимусь к тебе. Отведать не желаешь? – Боб протянул ему тарелку с пирожками. – Я вышел недавно, купил. Около автостанции,
203
здесь внизу. Район бедняков, а мучные изделия, на мой взгляд, самые лучшие в городе.
Джек взял один пирожок и сразу же откусил. Рот наполнился приятным вкусом печёного теста и мяса.
– Действительно, вкусные. Спасибо. Я жду Вас наверху.
Лифт. Кнопка с номером этажа. Устал. Надо было домой ехать. Сейчас бы уже спал. Какого чёрта? Вечно мой язык. Уже пригла– сил... Футляр от очков, наверное, у Боголаева забыл. Теперь он будет в нём свои очки хранить. Или он без очков был? Не помню.
"А в пирожке, что съел сейчас, куча поколений. Там, внизу, у автостанции, гной маленьких домов, мириады женщин, стоящих в тяжёлых, грязных пекарнях. "Мать" Горького... Я съел часть их, часть мира, где я сам – часть. "Быть или иметь", "иметь или быть", к некоторым это не успеет прилепиться. Там внизу. Их дети. Они не получат своего шанса. Мысли, не приводящие ни к чему, приводящие к себе. Круг. Незаметно меняется лишь ради– ус. Радиус.
На зубе моём образовалась маленькая щель. Но что она по срав– нению с брешью в детских животах бедных кварталов. Я чуть сытнее их и уже иной. У меня другие танталовы муки.
Вылить бы сейчас тарелку супа на стену, как отец Браун, и пусть полиция нравов по этому следу придёт в бедняцкий дом, в эти харчевни, в ту булочную, пекарню, в мой офис, наконец. Это ли не лучше, чем гоняться за уличными проститутками. Пусть каждый делает своё. Кесарю – его собственное. Мать их. При чём здесь я? Зачем мне это всё? История сильнее меня. Что б ни сделал, станет песчинкой этой пахнущей слизью истории. Так было задумано! Когда уже случилось, гм. Ещё один пирожок в мой рот, что целовал вчера рот проститутки и год назад пальцы ног любимой, и всё это – ещё одна не доведённая до оргазма пылинка истории.
"Мать" Горького, "Идиот" Достоевского.
"Опыты" Монтеня, когда уже на пенсии. В лоджии. В кресле-качалке. Может, пойму с пятого раза "Улисс" Джойса. Всегда хочется говорить о том, что знаешь меньше всего. Желание и обязанность солгать как духовная клептомания. Непонятное нас
204
лаждение от непонятного противоречия. Чем старше, тем труднее влюбиться и легче просидеть весь день перед тупым телевизо– ром... но кусочек хлеба, тонкий слой сливочного масла и солёный сыр... всегда пожалуйста. Нет ничего лучше... на большом вре– менном участке. Кусок хлеба, напомаженный сливочным маслом. Тонкий слой солёного сыра сверху. Первый кусочек во рту. Слы– шимое только тебе сладостное чавканье. Пишу, и слюнки во рту... "Мать" Горького? Слюнки во рту. Сладким чаем всё запить. С лимончиком. В подстаканнике. Серебряном. Что от деда. Под– полковника Советской армии. Ох. Сытость. Сладость. Радость. Веки набок. А тарелку супа не на стену. А внутрь. В полный живот, где уже сладкий чай плещется, хлеб с сыром плавают. Масло сливочное рекою растеклось. Никогда меры не знаем. Ух. Хорошо. Хрен с Вами. Благословляю себя. Веки набок. Сон".
– Вот ваш чай, Боб.
– Спасибо.
Боб устроился на подоконнике.
– Как поживаешь, Джек?
– С переменным успехом.
– Ещё жив?
– Вы про счастье идиота?! – улыбнулся Джек.
– Мне понравилась шутка, – не продолжая темы, сказал Боб, – услышал в маклерской конторе; ко мне родственники приезжают из Чехословакии. Так вот, там довольно сексапильная секретар– ша хвасталась одному маклеру, что купила себе новое платье. Красивое белое декольтированное. Она разошлась со своим при– ятелем и сгоряча рванула в магазин. Сейчас-то уже отошла, но платье уже у неё. – Боб сделал глоток чая. – В этой конторе масса народа. Снуют туда-сюда. Какие-то иностранные рабочие, пот– ные толстяки, старики, чёрт-те что в общем. И у всех у них на неё перманентно стоит, из глаз капает. А эта ничего не замечает, знай себе балаболит. Только, говорит, надеть некуда. Сей маклер ей, мол, давай, поедем на уик-энд в гостиницу, там и наденешь. А она: "Я ищу, где надеть, а ты мне предлагаешь, – где снять".
Ещё глоток чая. Хлюп. Вниз, на встречу с мочевым пузырём.
205
Джек ухмыльнулся.
– Можно вопрос, Боб?
– Только не сложный.
– А что это за песню Вы всегда поёте?
– Боюсь тебя разочаровать, Джек, – слишком прозаичный ответ.
– И всё-таки?
Боб достал сигарету. Прикурил. Положил пачку и зажигалку обратно в карман.
– А от нечего делать. – Потом хмыкнул. – Надо же напоминать себе, кто ты есть на самом деле.
Начинало смеркаться.
– Нас, Джек, заставили играть в жизнь, а правил не объяснили. И мы, как дети, отплясываем "холодно-тепло", только с той лишь разницей, что предмет-то нам не найти никогда.
Он слез с подоконника, и устроился в кресле уже давно ушед– шего домой Грега.
– В Японии, Ранинг, есть место, может слышал, называется Сад Рёандзи Философский Сад. В нём разбросаны пятнадцать боль– ших камней; они расположены так, что с любого места видны только четырнадцать. Передвинешься, чтоб увидеть пятнадца– тый, и из поля зрения уходит предыдущий; так и мы у себя в ду– ше видим только четырнадцать. В лучшем случае... К сожале– нию, к радости, – не знаю.
Остановился.
Джек не нарушал молчания. Подпёр голову руками.
Тихая усталость.
– Сплав! – вдруг воскликнул Боб.
Джек никогда его таким не видел.
– Сплав внутри нас, – уже более спокойно продолжал Боб. -Комки, нервы. Мы все подчас напоминаем одного большого человека, страдающего эксгибиционизмом и полным параличом одновременно.
– А Вы – пессимист, – усмехнулся Джек.
– Возможно, – ответил Боб. – Сейчас вот чай допью и пойду.
– Боб, а не слишком ли претенциозная теория?
– Ты про чай?!
206
Джек улыбнулся.
– Брось, Ранинг, не слишком. Если человек не умственный дис– трофик, разумеется. – Он закурил ещё одну сигарету, откинулся на спинку удобного кресла. – А моя одиозная репутация, – он махнул рукой. – Жаль, что приходится работать.
– Это точно, – подхватил Джек,
– Сейчас! – вновь воскликнул Боб. – Иногда ведь хочется ска– зать именно сейчас. Не потом. Сейчас. Потом будут чувства к этому с точки зрения "потом". Понимаешь?! Вот: Ах!.. Главное – сейчас. – Он развёл руками. – Уподобляемся частенько рыбам. Только губами двигаем. Боимся сказать себе правду. Что, с ума что ли мы сошли? Это в лучшем, опять же, случае. Как правило, многие вообще ничего не понимают. Счастливчики: прожить и сдохнуть с плотной повязкой на без того тупых до боли глазах... Губами шевелим. Лучше тихо ковылять к смерти. Как рыбы... Что-то у меня тяжёлый день.
Как будто выпустил пар и потух.
Джек по-прежнему молчал.
Уже спокойным, ровным голосом, казалось, говорит сам с со– бой:
– Мы только на секундочку забываем, что у пойманной рыбы никогда не будет могилы. Лишь обглоданные кости в миксере мусорной машины. Вперемешку с целой тонной отборного кала. – Боб сделал паузу и закончил мысль:
– Хочешь сказать – скажи сейчас. Хотя бы себе. А весь суетный антураж, он опять взмахнул рукой, – это для красивых речей с трибуны. В пустом зале.
Боб поставил свой стакан на маленький поднос в углу кабинета; утром уборщицы забирают грязную посуду.
– Спасибо за чай, Джек.
Очень много событий для одного дня.
– Всего хорошего.
С четверть часа Джек просидел без движения. Приятно гудели ноги и спина.
Тряхнул головой. Словно очнулся. Позвонил и наврал Вике. Придёт поздно. Много работы. Закрыл кабинет на ключ, спус– тился вниз.
207
Вечерняя улица встретила нежной прохладой. Вечерние люди ходят медленно. Вечерние люди, вечерние люди. Это, кажется, у Евтушенко. Нет. А да, утренние люди. У Евтушенко.
Мимо него медленно, вразвалочку, прошла молодая пара. Они влюблённо смотрели друг на друга. Проводил их глазами. Опять грустно.
Усталость, навалившись.
"Не объяснили правил..." Привет тебе, дьявол. Ты-то, наверня– ка, правила знаешь. Мои поздравления... Ну, ты доволен?! Улы– баешься, поди, гад? Давай, давай, перекуси. Поешь, поешь, старичок. Даже ругаться не хочется. Покусай меня изнутри... Утомился. Нет сил ни на что.
Решил поехать домой на автобусе. Машину завтра заберу. В общественном транспорте атмосфера хорошая. Просторно. Сесть у окна и грустно смотреть на прохожих. Огни, лужи на дороге. Даже не грустно, а так... без эмоций. Ни плохих, ни хороших. Заплатил за билет и поехал куда тебе надо. Торопиться некуда. Сердце, глаза усталые, руки на коленях. "Прищемив не палец, а жизнь".
Он подошёл к остановке. Посмотрел на расписание: до прихода автобуса оставалось несколько минут. По соседству с расписани– ем находилась доска объявлений. Он разыскал русскую колонку:
"Милые, чистоплотные котята.
Возьмите одного на счастье".
"Куплю значки по теме Олимпийских игр.
Возможен обмен".
"Куплю набор открыток и книжку "Львовский
Оперный Театр".
(Вечером, Лена)".
Какой-то хохмач написал тушью внизу: "Добрый вечер, Лена. Коля".
Тематика выдерживалась и далее:
"Продаётся большая коллекция значков:
Ленин, авиация, космос, города Прибалтики".
208
"Патефон, колготки – недорого".
"Куплю любой недорогой предмет мебели и
плиту с духовкой, желательно, в районе
библиотеки для слепых".
"Картины маслом – дёшево".
Уже должен подойти автобус.
"Меняю новую книгу А. Рыбакова "Тяжёлый песок"
на его же роман "Дети Арбата".
Один на остановке. Прыгающие по асфальту огни вдалеке...
"Обменяю или продам "атмор" для ванной.
(На швейную машину).
А вот и желанный автобус. Интересно, что такое "атмор"? Надо было на своей машине ехать всё-таки. Ну да ладно. Настроение само по себе стало улучшаться. Приду, приму горячий душ... или нет, лучше в спорткомплекс, в сауну. Идея. Потом домой. Сог– рею себе пиццу в печке. Позвоню кому-нибудь; вечер ещё молод. Ночная прохлада нежно гладит щёки.
209
15
Джек мотнул головой и проснулся.
Задремал прямо за столом.
Бросил взгляд на часы: половина шестого. Большая шестиком– натная Захаро-Викторова квартира заглатывала любую компа– нию. На противоположном конце стола о чём-то вполголоса бе– седовали Виноградов с Капитоном. Рядышком, прямо на стуле, кемарил охальный Рыж. Из смежной с гостиной комнаты доносился гитарный звон. О, вот старый алкаш Капулянский затянул свою любимую.
Что-то это голова. Содовой воды...
Так уже лучше.
Сзади кто-то положил руку на плечо.
– Джек, приятно было познакомиться. Через Виктора состыку– емся, – и уже дальше. – Пока, народ.
– Салют, – он махнул рукой.
Тяжело перебирая ногами, дошёл до ванной комнаты, но там оказалось заперто: кто-то решил принять ванну в столь ранний час.
(Захар выключил свет в своей комнате, забрался на подокон– ник, прислонил голову к окну, задёрнул занавеску.)
Предположив, что в ванне сейчас почти наверняка Слава с Ла– рисой, Ранинг мысленно пожелал им удачи и отправился умы– ваться на кухню. Вода помогла, но ненадолго. Да впрочем, на многое он и не рассчитывал.
Обратно через салон.
Капитон на миг оторвался от разговора:
– Хлопнешь с нами, Ранинг?
Да.
– Так вот... – продолжал Виноградов.
Открыл дверь в одну из комнат. Четыре человека лениво распи– сывали пулю. Рядышком примостилась Розита. У них когда-то были общие друзья. Уже несколько лет не виделись, а всё в прекрасной форме. Макс её случайно встретил и пригласил в честную.
– С добрым утром, Джек, – улыбнулась она. Никто из игроков
210
на его появление не отреагировал.
– Тузов Вам, ребята, – хмельной Ранинг продолжал своё путе– шествие.
Добрёл до комнаты Захара. Присел на кровать. Плюхнулся на спину.
("В одиночестве побыть не дадут", – ворчливым тоном подумал Захар за занавеской.)
Джек не помнил, сколько прошло времени. Проснулся от ощу– щения тяжести на своём теле. Открыл глаза и увидел прямо над собой лицо Розиты.
– Это нескромно, – вяло улыбнулся он.
Она поцеловала его в губы. Затем прошептала:
– Только попробуй сказать, что ты не рад...
– Рад, – быстро ответил Ранинг. – Он втянул носом воздух. -Ты потрясающе пахнешь... Как я тебя раньше не разнюхал?!
Он прижал её к себе и перевернулся вместе с ней.
("Только этого мне сейчас не хватало", – подумал Захар и нахмурился.)
– Раньше ты был очень занят Владой, – сказала Розита, – и ты знаешь, Ранинг, я всегда ревновала. Но, прости, не тебя, Джек... Её!.. Завидовала ей во всём, если хочешь, но это будет не точно. Ревновала!
Джек нахмурился. Одному Богу было ведомо, как ему тяжело давалось каждое движение.
– И мне важно, Джек, – продолжала она, – чтобы ты это знал: я хочу этого не из-за тебя. Из-за неё! – Она потянулась к нему.
("Руки не подам ему, если... – успел подумать Захар. – Ренегат! Самец!")
Но Джек не подвёл Захара. С усилием двигая языком, он прого– ворил:
– Розиточка, знакома ли тебе поговорка, в коей два главных действующих лица – Бог да порог?!
211
16
Телефонный звонок. Труженик.
Джек ответил:
– Слушаю.
Из трубки вылетело четверостишье:
– На беду, ни с кем не встретишься!
"Полно петь... Эй, молодец!
Что отстал?.. В кого ты метишься?
Что ты делаешь, подлец!"
Раздался смех Ростика.
Ростик. Его невозможно не узнать. Вдруг появился. Говорили, он нашёл потрясающую девочку. Хормейстера. Не представляю, как она с ним живёт. Он же чистый хрон. Никогда не понимает, что происходит вокруг; либо на всё абсолютно наплевать, либо просто вжился в эту маску. Но поторчать любит, что да, то да. Это же он ещё в Союзе, в здании Педагогического Института развесил объявления о квалификационном отборе на конкурс красоты. Девушкам предлагалось принести с собой купальники. В самом конце самодельной афиши указывался, разумеется, номер его комнаты в общежитии.
Вместо кроватей, которые предусмотрительно вынесли в соседние апартаменты, поперёк комнаты стоял длинный стол главного жюри. Во главе стола, моргая выпученными глазами, всеми своими метр шестьдесят два восседал Ростик. По обе стороны от себя он поместил соседа по комнате и жильца тех самых апартаментов, куда были свалены отсутствующие по описи кровати. Перед каждым членом жюри стоял стакан и трёхлитровый баллон пива. В углу комнаты повесили шторку, где девочкам предлагалось переодеваться. Социалистическое стриптиз-шоу. Ростик гений.
Жаль, но кончилось всё печально. Случайно пришедший в не– урочное время ухажёр одной из участниц элитного конкурса – он, к несчастью, оказался намного рослее главного члена жюри – ворвался в комнату и узрел простой мужицкий трюк. Он припод
212
нял Ростика над землёй и, глядя в честные глаза навыкате, мед– ленно проговорил: "Посчитаю до трёх, и ты меня, е–рь гнойный, запомнишь". При этом он добавил про половые отношения между собой и некоторыми Ростика родственниками. Ростик не роптал; он мужественно ждал своей участи. Сразу после обви– нительной речи богатырь гаркнул "Три!" и со всей дуры влепил любителю пива и прекрасного аккурат между глаз, на чём, соб– ственно, конкурс и закончился.
