Текст книги "Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»"

Автор книги: Даниил Тумаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 39 страниц)

Встреча с миссис Кларк

В конце декабря 1881 года в Сидней пришла русская эскадра под командованием контр-адмирала А.Б. Асланбегова, в составе крейсера «Африка» и клиперов «Пластун» и «Вестник», которая совершала многомесячное учебно-тренировочное и ознакомительное плавание по портам Тихого океана. Миклухо-Маклай решил воспользоваться этим визитом, чтобы совершить давно откладываемую поездку в Россию, где он не был уже 12 лет. Путешественник решил отправиться в Россию прежде всего по финансовым соображениям: собранные для него по подписке деньги быстро таяли, а его долг батавской фирме продолжал возрастать. Более того, как видно из письма ученого П.П. Семенову от 9 ноября 1881 года, Миклухо-Маклай начал задумываться о необходимости приступить без дальнейших промедлений к обработке и подготовке к печати дневников и других материалов своих экспедиций. Он надеялся, что в Петербурге сумеет достать деньги как для уплаты тяготивших его долгов, так и на то, чтобы прожить в Австралии «года два, не думая о добывании хлеба насущного» [740]740
  СС.Т. 5. С. 280.


[Закрыть]– срок, как ему казалось тогда, достаточный для осуществления его замыслов.

Была у Миклухо-Маклая и своего рода «сверхзадача»: попытаться убедить русское правительство, что, в условиях начавшегося тогда заключительного этапа колониального раздела Океании, Россия должна позаботиться о своих геополитических интересах и в этих целях поддержать его деятельность на Берегу Маклая, а также создать военно-морскую станцию на одном из островов.

Николаю Николаевичу было нелегко принять решение покинуть Австралию и отправиться в дальнюю и неизбежно длительную поездку в Россию. Ведь прошло всего лишь несколько месяцев, как осуществилась его заветная мечта о создании биологической станции и он приступил там к научным исследованиям. «Мне было весьмажаль оставить мои работы в Сиднее только что начатыми», – писал он на пути в Россию [741]741
  Там же. С. 270.


[Закрыть]. К этому примешивались сугубо личные мотивы: предстояла разлука с возлюбленной, с которой он, познавший на своем пути немало женщин, решил навсегда связать свою жизнь.

На берегу залива, в пешеходной доступности от маленького мыса, где была построена биологическая станция, находилась усадьба Кловелли – двухэтажное здание, окруженное тенистым парком. Здесь жил со своим многочисленным семейством один из известнейших австралийских политиков второй половины XIX века, крупный землевладелец Джон Робертсон (1816 – 1891). На протяжении трех десятилетий он заседал в парламенте колонии, неоднократно был министром и главой правительства Нового Южного Уэльса, но в историю Австралии вошел прежде всего как автор законов, облегчивших доступ к земле десяткам тысяч переселенцев и при этом не слишком затронувших интересы старой земельной аристократии, с которой он был тесно связан как деловыми, так и родственными узами.

Занимая различные министерские посты в коалиционном правительстве Паркса, Робертсон не только одобрил идею Миклухо-Маклая о создании биологической станции, но и помог ему в выборе подходящего участка, способствовал выделению правительственных ассигнований на сооружение станции и, более того, как свидетельствуют документы, хранящиеся ныне в архиве Сиднейского университета, наблюдал за ее сооружением, вникая в различные хозяйственные детали. Робертсон, несомненно, был личностью незаурядной. Властный нрав и изощренное политиканство, склонность к финансовым спекуляциям, не раз доводившим его до банкротства, сочетались у него с заботой о социальной стабильности и глубоким пониманием особенностей развития английских колоний на пятом континенте, ведущих их к неизбежной интеграции в рамках Британской империи.

Прожженный бизнесмен и политик, Робертсон не чужд был романтических мечтаний. В юности, едва окончив школу, он нанялся матросом на торговое судно, на котором совершил путешествие в Англию, побывал во Франции и на обратном пути посетил Бразилию и некоторые другие государства Южной Америки. Возможно, воспоминания о собственных морских скитаниях и интерес к жизни экзотических стран и народов способствовали тому, что Робертсону понравился русский путешественник «барон Маклай». Он пригласил его бывать в Кловелли и ввел «барона» в круг своего семейства. Здесь летом 1881 года Николай Николаевич познакомился с овдовевшей дочерью хозяина Маргерит Кларк. Восемнадцати лет, в 1873 году, она была выдана замуж за богатого землевладельца, выходца из горной Шотландии, но ее муж Роберт Кларк умер три года спустя, и Маргерит вернулась в дом отца.

Эта хрупкая миловидная женщина с нежным овалом лица, доверчивыми и грустными глазами, плавными неспешными движениями, обличавшими уравновешенность характера, была, как и отец, личностью неординарной. Хорошо по тем временам образованная и начитанная, Маргерит отнюдь не была «синим чулком». Глубокая религиозность сочеталась у нее с романтическими исканиями. Натура музыкально одаренная, обладавшая сильным и красивым голосом, она прекрасно и с увлечением играла на фортепьяно. Маргерит неоднократно бывала в Европе, преимущественно в Англии, где жила ее замужняя старшая сестра. У нее с Николаем оказались общие знакомые, в том числе Наталия Герцен [742]742
  Miklouho-Maclay R. W.Margaret Emma de Miklouho-Maclay (1855– 1936). Pt. 1 // Newsletter of the Miklouho-Maclay Society of Australia. 1884. Vol.5.№ 1. P. 3-7.


[Закрыть].

Молодой вдове больше не был мил отчий дом. Маргерит подумывала о сценической карьере, о том, чтобы поехать для совершенствования в бельканто в Италию, а когда ею овладевали грусть и тоска, заговаривала о желании перейти из протестантизма в католичество и, дав обет безбрачия, поступить в монастырь. Но тут в Кловелли она встретила человека, не похожего на молодых джентльменов, просивших ее руки, – овеянного славой русского путешественника, симпатичного шатена с лучистыми глазами и рыжеватой бородкой, подернутой словно изморозью сединой, – и влюбилась в него без оглядки. Тридцатипятилетнему ученому тоже сразу пришлась по сердцу Маргерит. Не все верят в любовь с первого взгляда, но именно она вспыхнула при первом знакомстве Николая с дочерью Робертсона. Влюбленные пытались следовать канонам викторианской морали, но страсть оказалась сильнее предрассудков. Они тайно встречались в укромных уголках на побережье и в здании биологической станции, где тогда работал только Миклухо-Маклай. Для Николая это не было просто очередным приключением – нечто подобное он испытал лишь однажды, во время краткого, закончившегося трагически увлечения дочерью Лаудона. Но на сей раз гамма чувств была несравненно ярче и полнее. Общаясь с Маргерит, познакомившись с ее характером, взглядами и принципами, Николай решил, что она может стать его верной и любящей подругой, если понадобится – в дальних странствиях.

У нас почти нет свидетельств о развитии их отношений до отъезда Миклухо-Маклая в Россию. В его письмах, написанных в этот период, ни разу не упоминается Маргерит. Лишь на полях черновика его письма Гордону о «Проекте развития Берега Маклая» мы находим многократно повторенное слово «RITA» в обрамлении причудливых орнаментов [743]743
  ML.A2889. F.28-36.


[Закрыть]. Но историю их любви можно проследить по двум фотографиям, подаренным Николаю его возлюбленной. На обороте одной из них, датированной 22 июля 1881 года, написано: «Больше никто никогда не будет мной обладать». На обороте другой, врученной при расставании 17 февраля 1882 года, ее рукой начертаны шесть латинских букв: N. В. D. С. S. U., за которыми скрывались слова, близкие и понятные только Николаю и Маргерит, выражавшие сокровенную суть их отношений. Почти столетие спустя эту аббревиатуру разгадала жена одного из их внуков, Элис Маклай: «Nothing But Death Can Separate Us» («Ничто, кроме смерти, не может разлучить нас») [744]744
  Miklouho-Maclay R. W.Margaret Emma… P. 4.


[Закрыть]. По-видимому, уже тогда они решили пожениться, но условились пока не раскрывать своих планов, предвидя отрицательную реакцию ее семейства.

Глава семнадцатая.
ПОЕЗДКА В РОССИЮ И ЕВРОПУ

«Напрасная тревога в Мельбурне»

В ответ на запрос контр-адмирала Асланбегова Морское министерство разрешило принять «ученого путешественника» на борт клипера «Вестник». Узнав об этом, Миклухо-Маклай по недавно открытой беспересадочной железнодорожной линии в феврале 1882 года прибыл из Сиднея в Мельбурн, где тогда стояла русская эскадра.

Власти и жители австралийских колоний радушно принимали русских моряков. По воспоминаниям офицеров, участвовавших в этом плавании, их пребывание в Австралии превратилось в нескончаемую вереницу званых обедов, официальных приемов и увеселительных прогулок. Многие местные жители посещали русские суда, где их ждал не менее радушный прием. Но среди австралийских политиков и бизнесменов, особенно после Крымской войны, живучи были антирусские настроения: одни искренне верили в русскую угрозу, другие ссылались на нее по корыстным соображениям, чтобы заработать на строительстве оборонительных сооружений для защиты с моря крупнейших портов [745]745
  См.: Российские моряки и путешественники в Австралии / Сост. Е. В. Говор, А.Я. Массов. М., 2007. С. 213-237.


[Закрыть]. На этой почве разразился скандал, омрачивший пребывание русских моряков в австралийских водах.

15 и 16 февраля в мельбурнской газете «Эйдж» появились статьи, в которых со ссылкой на несуществующий документ утверждалось, что цель прихода русской эскадры – подготовка к захвату беззащитного с моря Мельбурна. Другие газеты расценили сообщение «Эйдж» как неумелую и оскорбительную для русских фальшивку. Но Асланбегов был взбешен. Он заявил формальный протест губернатору и премьер-министру Виктории, которые постарались успокоить адмирала, объяснив, что появление этой фальшивки стало возможным ввиду существования в колонии свободы печати. Казалось, инцидент исчерпан. Но 23 марта, когда эскадра находилась в Хобарте (главном городе колонии Южная Австралия), в той же газете появилась новая публикация о коварных планах «русского медведя».

В статье «Русские замыслы против Мельбурна, важное разоблачение» содержались сведения, сообщенные газете «Эйдж» неким Генри Брайантом, который якобы, общаясь с Асланбеговым, помогал ему готовить депешу русскому Морскому министерству с подробным планом нападения крейсеров на главные австралийские порты, с указанием размеров контрибуции, которая будет наложена на каждый из них, дабы спасти город от разрушения. Эта фальшивка всполошила весь Мельбурн. Первой опомнилась мельбурнская газета «Аргус», которая уже на следующий день вышла со статьей «Мистифицированная газета, или Вымышленные русские замыслы против Мельбурна». Репортеры «Аргуса» выяснили, что Брайант действительно встречался с Асланбеговым, причем предлагал адмиралу купить чертежи якобы изобретенной им подводной мины и вызывался помогать царской охранке бороться с «нигилистами» (исполнился год со дня убийства Александра II). Но Асланбегов проявил осторожность и фактически отказался от услуг этого проходимца, и тогда Брайант решил отомстить адмиралу, состряпав сенсационные разоблачения.

«Аргус» возвращался к проделкам Брайанта 27 и 30 марта. Репортеры этой газеты, как теперь говорят, провели полное журналистское расследование, которое не только показало вздорность его «разоблачения», но и установило, что Брайант в действительности не англичанин, а французский аферист экстра-класса Анри де Бомон; он бежал в Австралию с каторги, которую отбывал на Новой Каледонии, и затем просидел год в тюрьме за кражу в Сиднее. Австралийские толстосумы, обеспокоенные публикациями в газете «Эйдж», вздохнули с облегчением: никто не собирается налагать на их город контрибуцию, и антирусская кампания в прессе прекратилась.

Мы рассказали эту авантюрную историю, которую подробно изложил редактор-издатель «Кронштадтского вестника» Н.А. Рыкачев, метко назвав статью «Напрасная тревога в Мельбурне» [746]746
  Кронштадтский вестник. 1882. 14 (26) мая.


[Закрыть], так как она коснулась Миклухо-Маклая. Заметив, что адмирал встречался с приехавшим в Мельбурн путешественником, Брайант включил в текст одной из сочиненных им «шифрованных телеграмм» Асланбегова указание на то, что «барон Маклай» – главный русский секретный агент в Австралии. Репортеры «Аргуса» установили, что такой телеграммы, написанной по-французски и содержавшей речевые обороты (например, «Его Величество, наш отец»), которые никак не могли быть использованы в русской официальной переписке, в природе не существовало. Но инсинуации Брайанта не прошли бесследно для репутации Миклухо-Маклая в Австралии в соответствии с пословицей «Нет дыма без огня». Русский путешественник Э.Р. Циммерман, находившийся тогда в Сиднее, писал в журнале «Отечественные записки», что даже газета «Аргус», защитившая нашего героя от необоснованных нападок, высказала предположение, «не состоит ли крейсировка русской эскадры по водам южного полушария в связи с пребыванием Миклухо-Маклая в Австралии». По словам Циммермана, эти опасения усилились, когда Николай Николаевич отбыл на одном из кораблей эскадры в Россию. По-видимому, такие подозрения возникли не только у газетчиков, но и у некоторых должностных лиц Нового Южного Уэльса. По возвращении Миклухо-Маклая в Сидней тайной полиции было поручено приглядывать за опасным иностранцем. Впрочем, к тому времени у губернатора Нового Южного Уэльса имелись и другие причины настороженно относиться к «барону Маклаю».

Восемь месяцев на пути в Россию

24 февраля 1882 года Миклухо-Маклай отплыл из Мельбурна с русской эскадрой на борту парусно-винтового клипера «Вестник». Обогнув с юга Австралию, «Вестник» отправился в Батавию, а оттуда в Сингапур, так как ему было предписано идти в Нагасаки. В Сингапуре путешественник пересел на крейсер «Азия», на котором через Красное море и Суэцкий канал 9 июня прибыл в Суэц, а оттуда в Порт-Саид. Предполагалось, что через несколько дней крейсер уйдет в Неаполь, о чем Николай Николаевич поспешил сообщить своим друзьям и знакомым, в том числе Дорну. Но случилось иное: 11 июня в Александрии началось народное восстание против местного правителя, ставленника западных держав. Английская и французская эскадры начали блокаду Александрии. Морское министерство приказало командиру «Азии» до прекращения волнений в Египте оставаться на местном рейде в распоряжении русского генерального консула. Когда беспорядки усилились, британский адмирал подверг бомбардировке не только форты, но и сам город, который сильно пострадал от пожаров. «Успокоение» наступило лишь 15 июля, когда в Александрии был высажен английский десант. Через три дня, после полуторамесячной задержки, «Азия» получила указание продолжать плавание, но не покидать Средиземное море. Поэтому в Генуе Николай Николаевич перебрался на броненосец «Петр Великий», который шел из Черного моря на Балтику.

Миклухо-Маклай воспользовался пребыванием в милой его сердцу Италии, чтобы хоть мельком полюбоваться ее красотами и встретиться с друзьями. Пока броненосец стоял в Генуе, он съездил во Флоренцию, где после многолетней разлуки по-братски обнялся и расцеловался с Александром Мещерским и Наталией Герцен, которая познакомила его с другими членами своего семейства, в том числе с мужем сестры – известным французским историком и публицистом профессором Габриэлем Моно.

Николай Николаевич подарил Моно тоненькую книжку – экземпляр своей биографии, написанной его другом Э. Томассеном фактически под диктовку самого путешественника и весьма своевременно опубликованной в 1882 году, накануне его отъезда в Европу [747]747
  Thomassen E. S.Biographical Sketch of Nicholas de Miklouho-Maclay, the Explorer. Brisbane, 1882.


[Закрыть].

В Неаполе, куда «Петр Великий» зашел после Генуи, Миклухо-Маклая ждало разочарование: Дорн не дождался его визита и уехал в запланированное ранее путешествие. Николай Николаевич осмотрел зоологическую станцию и ознакомился с организацией ее работы, но не смог договориться с ее создателем о сотрудничестве этого процветающего научно-просветительного учреждения с биологической станцией в Уостонс-Бей.

Из Неаполя «Петр Великий» отправился в Кронштадт, с заходом в Кадикс, Лиссабон и Шербур для пополнения запасов топлива, так как прожорливым топкам его паровых машин угля хватало, как писал брату Миклухо-Маклай, лишь на 12 дней хода. Вблизи от Шербура находились вилла и виноградники, принадлежавшие семейству Моно. По приглашению профессора сюда приехали погостить Наталия Герцен, Мещерский и профессор-литературовед Гастон Парис. Воспользовавшись недельной стоянкой броненосца в Шербуре, Миклухо-Маклай в конце августа вновь встретился со своими друзьями. Никаких подробностей об этой встрече не сохранилось. Удалось найти лишь краткое упоминание о ней в одном из писем Наталии Парису, хранящемся в отделе рукописей парижской Национальной библиотеки. Но несомненно, что, прочитав книжку Томассена, Габриэль Моно заинтересовался деяниями и личностью Миклухо-Маклая и во время этой встречи расспрашивал путешественника о его жизненных принципах, философских предпочтениях и планах на будущее. В результате 15 ноября в редактируемом Моно парижском журнале «Нувель ревю» («Новое обозрение») появилась его большая статья о Миклухо-Маклае [748]748
  MonodG.La Nouvelle-Guinee. Les voyages de M. de Mikluho-Maclay // «Nouvelle Revue». 1882. T. 19. № 2. November 15. P. 223-247.


[Закрыть].

Темпераментный оратор и тонкий стилист, Моно не пожалел красок для прославления Маклая. По его словам, Маклай – один из величайших путешественников в области изучения народов Океании, ему не было и нет равных в ученом мире. Кратко изложив, по Томассену, его биографию, Моно в патетических тонах описал его основные экспедиции, уделив основное внимание пребыванию на Берегу Маклая. Поразительных свершений среди папуасов Маклай добился благодаря безграничному хладнокровию и терпению, которые составляют основу его героизма. Изучение папуасов и других океанийцев было неотделимо для него от борьбы за их человеческие права. В связи с этим Моно разразился гневной филиппикой против всей системы колониальной эксплуатации, которая проявлялась не только в Океании, но и в Африке – везде, куда проникли европейские любители легкой наживы.

Французский профессор попытался нарисовать психологический портрет Миклухо-Маклая. При всех комплиментарных и легковесных характеристиках, которыми изобилует статья, одно высказывание не только заслуживает пристального внимания, но и становится все актуальнее по мере того, как человечество отдаляется от эпохи, в которой жил и творил Маклай: «Этот человек не менее, а может быть, еще более интересен, чем его труды». Моно изображает Маклая подвижником, всегда готовым положить свою жизнь на алтарь науки: «Эта преданность, скажу даже, вера в науку была его единственным вдохновением и единственной поддержкой при самых неслыханных опасностях. <…> Маклай ненавидит шарлатанство и рекламу. Он служит науке, как иные служат религии; он отрешился, насколько это возможно для человека, от всякого личного интереса».

Моно завершил статью таким пассажем: «Кант – его любимый философ. В часы болезни и упадка духа, в дни вынужденного бездействия и терпеливого ожидания этот русский стоик облегчал свои страдания чтением "Критики чистого и практического разума". В своей одинокой хижине в Аиру он мог на досуге созерцать две вещи, которые Кант назвал самыми возвышенными в мире: звездное небо над головой и чувство долга в глубине своего сердца. Этот человек – самый искренний и последовательный идеалист, которого мне довелось встречать. В то же время он человек вечно деятельный. Идеалист и человек действия – разве это не признаки истинного героя? Г-н Миклухо-Маклай и есть герой в самом возвышенном и всеобъемлющем смысле этого слова».

Журнал «Нувель ревю» читали политические деятели и интеллектуалы не только во Франции, но и в других европейских странах, особенно по другую сторону Ламанша. В 1883 году вольный перевод этой статьи был напечатан в русском журнале «Век» [749]749
  О Миклухо-Маклае (По отзывам иностранцев) // Век. 1883. № 3. С. 99-115.


[Закрыть]. Своей статьей – плодом собственного восхищения путешественником и, возможно, влияния жены и ее сестры, которые желали помочь «белому папуасу», – Моно внес новый значительный вклад (причем не только в России) в превращение Маклая в живую легенду. Возникнув в общественном сознании и муссируемый в печати, этот мифологический образ начал развиваться по законам жанра, порой значительно отличаясь от реального прототипа.

Моно сообщил в статье, явно со слов самого Миклухо-Маклая, что тот прибыл в Европу, чтобы достать деньги для подготовки и издания своих трудов. Ученый предполагает уже осенью вернуться в Сидней, чтобы за два года подготовить к печати исследования, которые обессмертят его имя в науке. Эта «утечка» о целях его поездки в Европу не была единственной. Миклухо-Маклай рассказал об этом корреспонденту петербургской газеты «Новое время» в Египте, в письмах великому князю Александру Михайловичу и, конечно, Ф.Р. Остен-Сакену [750]750
  Там же. С. 280-281.


[Закрыть]. Во всех случаях он добавлял, что, не получив финансовой поддержки в России, будет вынужден «запродать свои сочинения английскому издателю», от которого якобы получены заманчивые предложения. Эти предупреждения призваны были повлиять на позицию совета РГО, который на протяжении нескольких месяцев рассматривал его очередные запросы о помощи.

Несмотря на строжайшую экономию, быстро истощались средства, полученные путешественником благодаря подписке, устроенной газетой «Голос». Добыть деньги на жизнь в Австралии, занимаясь научными исследованиями, не представлялось возможным. Совет РГО все более прохладно относился к «ученому путешественнику», в том числе потому, что он – вопреки принятым на себя обязательствам – не представил обществу сколько-нибудь значительные тексты. Чтобы не нарваться на решительный отказ, Николай Николаевич решил в качестве «приманки» обещать обязательно взяться за подготовку к печати материалов своих экспедиций.

9 ноября 1881 года, еще не зная о скором приходе в Австралию русской эскадры, исследователь отправил П.П. Семенову письмо, в котором заявил о намерении «перед новыми путешествиями приготовить результаты странствований от 1871 – 1881 гг. к печати. <…> Я желал бы знать, найдет ли Императорское Русское географическое общество возможность содействовать мне при этом предприятии (издании моих работ), именно, пожелает ли оно дать мне возможность прожить в Европе два года, потребное для приведения в порядок и напечатания рукописи. В таком случае, если Совет <…> сочтет желательным напечатать работы мои в изданиях Общества, я приготовлю манускрипт на русском языке» [751]751
  Там же. С. 260-261.


[Закрыть].

Письмо было рассмотрено на заседании совета РГО 12 января 1882 года, и через четыре дня Петр Петрович отправил Миклухо-Маклаю следующий ответ: «Встречая с сочувствием Ваше желание возвратиться в Европу и приступить к разработке и изданию собранного Вами научного материала, Совет Общества выразил в принципе свою готовность послужить посредником между Вами и русским правительством и ходатайствовать о назначении Вам пособия, которое дало бы Вам возможность прожить в России или за границей те два года, которые необходимы Вам для предложенной Вами цели. Тем не менее Совет не находит возможным принять на себя этого ходатайства ранее, нежели в состоянии будет обставить его достаточно определенными данными. Совет желал бы получить от Вас, с одной стороны, некоторые, хотя бы самые общие сведения о плане предполагаемого Вами издания, его содержании и размерах, с другой стороны, о минимальных размерах той субсидии, которую Вы считаете необходимою для обеспечения Вашего пребывания в Европе» [752]752
  АРГО. Ф. 1-1881. Оп. 1. Д. 25. Л. 5.


[Закрыть].

Письмо не застало путешественника в Сиднее, так как он, не дожидаясь ответа, воспользовался возможностью отправиться в Россию на одном из кораблей эскадры Асланбегова. Почта в XIX веке работала четко и надежно. Письмо Семенова нагнало Миклухо-Маклая в Александрии. 29 июня Николай Николаевич ответил на вопросы, заданные вице-председателем РГО, в двух письмах – официальном и «конфиденциальном».

В первом из них Николай Николаевич сообщил, что «предполагаемое издание будет иметь характер строго научный и будет распадаться на несколько разделов. Рядом с кратким историческим очерком (изложением обстановки и событий путешествия) будут следовать специально научные отделы по антропологии, сравнительной анатомии, этнологии, метеорологии и т. п.». Для этой работы, рассчитанной на два года, понадобится ежегодная субсидия в 350 – 400 фунтов. В декабре 1881 года Миклухо-Маклай писал, что намерен заняться подготовкой этого издания в Европе, но за полгода его планы существенно изменились: он хотел бы провести эти два года в Сиднее. Там более подходящий климат, удобное помещение в биологической станции, хорошие библиотека и музеи, этот город находится «вблизи поля моих исследований (о-вов Тихого океана)» и т. д. [753]753
  СС. Т. 5. С. 276-277.


[Закрыть]Перечисленные аргументы действительно заслуживали внимания. Но Николай Николаевич умолчал о «личном факторе»: он соскучился по Маргерит и не представлял себе длительного проживания в разлуке с любимой. Почти одновременно с ответом Семенову он отправил из Александрии письмо дочери Робертсона с формальным предложением стать его женой [754]754
  Greenop F.S. Who Travels Alone. Sydney, 1944. P. 198.


[Закрыть].

В «конфиденциальном», как он назвал его, письме Миклухо-Маклай коснулся состояния своего здоровья, а также финансовых проблем и возможностей их решения. Он признался, что решил более не откладывать подготовку издания материалов своих экспедиций еще и потому, что «здоровье мое бывает по временам весьма плохо». Далее он привел расчет своих долгов, главным образом фирме «Дюммлер и Кº», которые в связи с нарастанием процентов достигли внушительной суммы в 1221 фунт. Эта задолженность его «сильно тяготит» и не позволяет спокойно заниматься подготовкой рукописей. Путешественник выразил надежду, что правительство или совет РГО возьмут на себя уплату этих долгов. В противном случае ему придется на время оставить занятия наукой и приступить к осуществлению «обширного плана (о котором сообщу при свидании)» [755]755
  Миклухо-Маклай, по-видимому, имел в виду «Проект развития Берега Маклая». В письме Остен-Сакену, отправленном также из Александрии, Николай Николаевич написал, что в безвыходном положении ему придется заняться не подходящим для него делом: стать плантатором или чем-либо подобным.


[Закрыть]. Это позволит самостоятельно погасить задолженность и отложить кое-что на будущее. Но учитывая, что здоровье хромает и «выполнение моего плана сопряжено со значительным риском», возникает вопрос, «чтостанется тогда с результатами моих путешествий?». Ведь кто-либо другой едва ли сумеет «разработать результаты моих странствований, даже имея в распоряжении все мои дневники, журналы, заметки, рисунки, фотографии, негативы и коллекции!» [756]756
  CC. T.5.C.278-279.


[Закрыть]. Рассмотрение этих двух писем на заседании совета РГО произошло в октябре 1882 года, когда их автор уже находился в Петербурге, и мы вернемся к этому вопросу, рассказывая о его пребывании в России.

Другая проблема, которая волновала Николая Николаевича на его восьмимесячном пути домой, – это отношения с матерью, братьями и сестрой, предстоящая встреча с ними в Петербурге. После того как к «блудному сыну» пришла известность, даже слава, Екатерина Семеновна изменила свое отношение к Николаю, хотя по-прежнему не одобряла его занятий и странствий. Летом 1882 года, после многолетнего перерыва, она написала ему несколько строк. Перемены в отношениях с семьей проявились и в переписке, развернувшейся между путешественником и его младшим братом Михаилом, студентом Горного корпуса. По дороге в Россию с борта крейсера «Азия» Николай Николаевич отправил короткое письмо сестре: «Дорогой друг Оля! Нахожусь наконец на пути в Европу. <…> Несмотря на твое долгое и упорное молчание (которое никогда не понимал и не понимаю), решаюсь просить тебя написать мне несколько строк о себе и о матери» [757]757
  Там же. С. 273.


[Закрыть]. Ответа не последовало. Михаил в своих письмах избегал малейшего упоминания о сестре. Только в июне 1882 года из полученного в Александрии письма Мещерского Николай узнал, что Оли давно уже нет в живых.

Несколько лет Ольга состояла в гражданском браке с Г.Ф. Штендманом – вопреки укорам матери и советам Мещерского и Наталии Герцен. В мае 1879 года она забеременела, но не захотела избавиться от ребенка. Быть может, Ольга надеялась, что Георгий Федорович, находившийся тогда в научной командировке в Париже, став отцом, пожелает узаконить их отношения. Но случилось непоправимое: Оля скончалась 31 января 1880 года, сразу после родов, произведя на свет здорового младенца. Чтобы избежать скандала и сплетен, высокоморальная Екатерина Семеновна спрятала новорожденного, а Михаилу приказала всем сообщить, что дочь скоропостижно скончалась от некой заразной болезни. Сохранилась написанная явно второпях записка, адресованная С.К. Кавелиной (по мужу Брюлловой): «Милая Оля скончалась от дифтерита и тифа. Михаил Миклуха» [758]758
  OP ИРЛИ. 20. 983. Версию о смерти Ольги от инфекционной болезни восприняли не только знакомые семейства Е.С. Миклухи, но и многие биографы нашего героя. Так, Б.Н. Путилов – автор нескольких интересных работ о Миклухо-Маклае – писал, что Ольга умерла от дифтерита (Путилов Б.Н. Н.Н.Миклухо-Маклай. Путешественник, ученый, гуманист. М., 1985. С. 169).


[Закрыть].

После похорон дочери Екатерина Семеновна тайно увезла новорожденного в Малин, где он находился почти безвылазно многие годы. Бабушка усыновила его как подкидыша. При крещении, по труднообъяснимому желанию «приемной матери», младенца нарекли Михаилом. Так в семье Е. С. Миклу-хи появился Михаил-младший. Смерть Ольги, по-видимому, примирила Екатерину Семеновну со Штендманом. Он часто приезжал в Малин, чтобы повидаться с Мишуком, привозил ему сласти и игрушки и постепенно стал своим человеком в семействе вдовы. Однако Михаил-младший, по крайней мере до его совершеннолетия и смерти Штендмана, не знал (хотя, возможно, смутно догадывался), кто его отец. Георгий Федорович умер в 1903 году, шестидесяти семи лет от роду, так и оставшись холостяком [759]759
  Штендман попытался доступными ему средствами отдать последний долг безвременно умершей подруге. Молодая женщина не успела внести сколько-нибудь значительный вклад в отечественную культуру. Но он включил ее в напечатанный под его руководством «Азбучный указатель имен русских деятелей, имеющих быть помещенными в Биографический словарь, издаваемый Императорским Русским Историческим Обществом» (Ч. 2. СПб., 1888. С. 279): «Миклухо-Маклай, Ольга Николаевна, художн. живописи по фарфору, 31 января 1880 г.». Том словаря на букву «М» выпустить не удалось.


[Закрыть].

Узнав от Мещерского о смерти Ольги, Николай Николаевич 17 июня 1882 года написал Михаилу письмо, в котором попенял на то, что ни он, ни мать не известили его об этой трагедии. Путешественник скорбел об утрате любимой сестры, корил себя за то, что своим отсутствием и просьбами о высылке денег взвалил на Олю дополнительную ношу, которая, возможно, способствовала ее кончине. Но жизнь продолжалась. И в следующих письмах брату, узнав, что Екатерина Семеновна будет вместе с Михаилом ожидать его прибытия в Петербурге, путешественник с подкупающей непосредственностью довел до их сведения свой распорядок дня и желательный пищевой рацион. «Я предпочитаю самый простой стол – много зелени, мало говядины, которую стараюсь заменять рыбою, где могу, – писал он 15 августа, – много молока, никакихположительно напитков (даже пива), кроме чая, кофе или какао. Ложусь по вечерам, с весьма редкими исключениями, около 9 часов вечера, встаю до 6 часов утра. Мое правило ложиться в 9 часов вечера избавляет меня от скуки принимать приглашения на обеды или вечера (я положительно надеюсь, что и в СПб оно избавит меня от такого неудобства)» [760]760
  СС. Т. 5. С. 286-287.


[Закрыть].

Пройдя Северное море, «Петр Великий» вышел на просторы Балтики. Несмотря на лето, Николай Николаевич, привыкший к жизни в тропиках, отчаянно мерз, особенно по вечерам, и это отрицательно сказывалось на его здоровье. 31 августа броненосец бросил якорь на Кронштадтском рейде. Михаил Николаевич встретил брата на паровом катере, предоставленном начальником порта М.Н. Кумани, бывшим командиром «Изумруда». Экипаж катера помог быстро выгрузить объемистый багаж путешественника и перевез братьев в пассажирскую гавань Кронштадта, откуда они на рейсовом пароходе добрались до Петербурга.