Текст книги "Моменты"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Элизабет опустила взгляд на часы «Ролекс», подаренные им в этом году на ее день рождения. До самого конца он испытывал детское удовольствие, поражая ее дорогими и бесполезными безделушками, никогда при этом не реагируя на ее протесты и даже не слушая их. Амадо любил ее, так и не узнав. Она была для него любимой женщиной, удовлетворяла все его прихоти, кроме одной – матерью его сына она так и не стала.

Через полчаса она будет стоять перед их друзьями в переполненной до отказа церкви, стараясь не выискивать в толпе одного человека, которого, как она чувствовала сердцем, там не будет. Даже если Майкл и узнал бы о смерти Амадо вовремя, чтобы успеть на похороны, он бы все равно не приехал – так подсказывала ей интуиция. Не явиться туда, отказать себе в праве проститься было единственным надлежащим наказанием за тот грех, который Майкл совершил против своего лучшего друга. Сам он, конечно же, верил в это.

Но, кроме того, Майкл ведь мог находиться так далеко, что эта новость еще не дошла до него. Если он не остался работать в винной промышленности, он может еще несколько месяцев не узнать про Амадо. Но независимо от того, когда Майкл узнает, что Амадо не стало, часть его тоже умрет с этой вестью.

Элизабет повернулась и направилась вверх по холму. Бросив взгляд в сторону дома, она увидела, что Алиса и Консуэла дожидаются ее на террасе. Даже на таком расстоянии Элизабет разглядела встревоженное выражение их лиц. Ничего, она возьмет себя в руки и не станет расстраивать их. Понемногу она убедит всех, что у нее есть не только сила и упорство, чтобы продолжить дело Амадо, но еще и способности для этого. Из всех подарков, преподнесенных ей Амадо за последний год, наиболее ценными для Элизабет были его знания.

Спустя две недели Элизабет приехала в Напу на оглашение завещания Амадо. Помимо нотариуса, в кабинете, обшитом панелями из красного дерева, присутствовали лишь Элана с Эдгаром. Многолетние служащие Амадо, которых он хотел бы упомянуть в завещании, еще в день похорон получили отправленные по почте записки, написанные им от руки. Вместе с выражением признательности в каждом конверте содержался именной чек, выписанный и подписанный самим Амадо. Фелиция назначила Элану своим доверенным лицом, а сама явиться не пожелала, заявив сестре, что она, мол, за последний год и так уже провела в Калифорнии слишком много времени, а летать туда дважды за один месяц – это уж чересчур.

Чтение трех напечатанных на машинке страниц не принесло никаких сюрпризов. Все обстояло так, как Амадо тщательно разъяснил ей перед смертью. Элизабет встала, накинула на плечо ремешок сумочки и протянула руку нотариусу, Джеймсу Уэбстеру.

– Спасибо вам, Джим, – сказала она. – Амадо просил передать вам, как много значит для него та дополнительная работа, которую вы проделали за эти последние несколько месяцев.

Он обеими руками взял ее ладонь и с сочувственным видом посмотрел ей в глаза.

– Если в будущем я мог бы быть чем-либо полезен вам, то...

И тут Элана, а вплотную за ней и Эдгар выскочили вперед, перехватывая Джима, уже обходившего вокруг своего стола.

– Извините за навязчивость, – сказала Элана, причем по ее тону было ясно, что извинение было чистой формальностью. – Но у нас с Эдгаром сегодня в городе назначена еще одна встреча, и я хотела сообщить вам, что наняла нотариуса, который будет представлять в этом деле интересы моей сестры и мои. Его зовут Сандерс Митчелл... возможно, вы о нем слышали? – Она издала короткий смешок. – Да что это я такое говорю? Конечно же, вы о нем слышали. Ну, так или иначе, он поручил мне известить вас, что его контора свяжется с вами в течение недели.

Джим нахмурился.

– Вы, разумеется, вправе вводить в дело еще одного нотариуса, но мне неприятно видеть, что вы ввергаете себя в лишний расход. Если у вас есть какие-либо вопросы, я буду счастлив ответить вам на них. Завещание вашего отца относительно простое. И я могу заверить вас, что все там в порядке.

– Ну, это была не моя идея – нанять мистера Митчелла, и я вовсе не считаю ее такой уж хорошей. Это Фелиция настояла, чтобы у нас был собственный представитель.

Джим выглядел ошеломленным.

– Миссис Салливан, ваш отец был справедливым и великодушным человеком. И мне жаль, что вы чувствуете... – Он замолчал и какое-то мгновение пытался успокоиться. – Прошу прощения. Вы, разумеется, имеете полное право заявить протест в любой форме, какую сочтете подходящей. Если вы полагаете, что это может быть полезным, то я завтра с утра первым же делом отправлю копию завещания в контору мистера Митчелла.

Что ж, поведение Фелиции не удивило Элизабет. Если бы время, отпущенное Амадо, не таяло на глазах и он не стремился бы так отчаянно поверить в то, что говорила ему Фелиция, ей нипочем бы не удалось убедить его, что в ее чувствах произошла перемена. Да, она действовала ловко в борьбе за благосклонность отца. Она понимала, что если чересчур быстро сделает резкий поворот, то Амадо никогда не поверит в ее искренность. Но игра стоила свеч, и Фелиция была столь же жадна, сколь и полна злобы. Однако она не знала, как долго и напряженно Амадо с Джимом трудились над составлением завещания. В нем не было ни единого уязвимого места. Так что Фелиция с Эланой напрасно бросали на ветер свое время и деньги.

– Джим, я поговорю с вами попозже, – сказала Элизабет.

– А вы пока не уходите, – ответил он. – Это, надеюсь, совсем ненадолго.

– Нам лучше сделать это в другой раз, – возразила Элизабет. – Меня ждет Алиса, я обещала захватить ее после похода по магазинам.

Легкий дождик начался как раз в тот момент, когда Элизабет въехала на автостоянку при торговом центре и увидела, что из-под навеса у кофейного магазина ей машет Алиса.

– Ну, и как все прошло? – спросила она, бросая свой сверток на заднее сиденье и забираясь в машину.

– Как и ожидалось, – ответила Элизабет. – Никаких неожиданных дополнительных приписок не оказалось, если ты это имела в виду.

– Вообще-то меня интересовали Элана и Эдгар. Надеюсь, они не расстроили тебя?

Элизабет взяла бабушку за руку и легонько сжала ее.

– Как хорошо, когда ты рядом, Ты даешь мне почувствовать, что любишь меня. – И поскольку Алиса не ответила сразу, Элизабет взглянула на нее. – В чем дело?

– Я вот думаю... ведь в самом деле ничто меня в Фармингэме не держит.

– О? – Элизабет подозревала, что нечто в этом роде приближается. Алиса не очень-то скрывала свою озабоченность по поводу решения Элизабет самостоятельно управлять винным заводом. – Ага, наконец-то решила уйти на покой, да? Ну, от меня-то ты не дождешься никаких возражений. – Она затормозила на красный сигнал светофора и посмотрела на Алису. – А как же твои друзья? Ведь в отношении их-то, бабушка, ничего не изменилось. Если ты переедешь сюда, то либо оборвешь с ними все связи, либо возникнет риск, что кто-то разузнает обо мне.

– Ничто не мешает мне время от времени ездить туда погостить.

– А что случится, если кто-нибудь из них захочет нанести ответный визит?

– Ну, с этим я разберусь, если такое произойдет.

– Бабушка, я очень признательна за твою заботу, но я совсем не намерена позволить тебе отказаться от своей жизни, от всех своих друзей ради того, чтобы переехать сюда и ухаживать за мной.

Они проехали несколько миль, прежде чем Алиса прервала воцарившееся молчание:

– Как бы мне хотелось, чтобы твой дедушка увидел тебя.

– И мне тоже. Но почему ты завела об этом разговор сейчас?

– О, ты же знаешь, как бывает: начинаешь думать о чем-то одном, а это ведет к другому, к третьему...

Элизабет понимала, что ее бабушка сравнивает бремя, которое свалилось на нее после смерти деда – ферму, и ее, взявшую на себя руководство работой винодельни. Если она сможет успокоить Алису, то, наверное, та не будет так рваться из Фармингэма.

– И сколько же времени у тебя ушло, чтобы решить, что после его смерти ты не сможешь вести хозяйство на ферме?

Алису, казалось, сильно удивил этот вопрос.

– А я никогда и не принимала такого решения. Я считала, что тебе это известно. Просто банк сразу же все захватил. Была продажа с аукциона, но она едва-едва покрыла долги. Ты же, конечно, не думала, что я пошла работать официанткой, потому что обожаю это занятие.

– Но ты никогда ничего не говорила.

– Ну, это не мои лучшие воспоминания. В этой жизни делаешь то, что приходится делать. Если бы от жалоб работа становилась легче или шла быстрее, я бы там и оставалась, а Фелиция пускай бы гналась себе за своими денежками. Но это ведь не так, вот я никогда и не стремилась тебе рассказать.

– Так, выходит, ты не могла себе тогда позволить еще и меня взвалить на горб, да? И все-таки ничего мне не говорила. Но почему?

– В тот же миг, как я тебя увидела, я поняла, что ты снова вдохнешь смысл в мою жизнь. А на деньги мне было плевать.

Элизабет никогда не могла отделить ту боль, которую она испытала, когда ее бросили родители, от радости встречи со своей бабушкой в самый первый раз. Тот день навсегда остался у нее в памяти.

– А ты любила дедушку? – спросила Элизабет без видимой причины.

Алиса легко сменила тему разговора вслед за Элизабет.

– Да, только я никогда не понимала, насколько сильно, пока его не стало. Иногда я сожалею об этом так... ну, как и об одиночестве.

– До встречи с Амадо я и представления не имела, что есть так много оттенков в любви.

Она могла бы еще и добавить, что не имела представления о том, что можно любить двух мужчин одновременно, но предпочла не делать этого. Алисе спокойнее думать, что у ее внучки только одна сердечная боль, которую надо подлечить.

ГЛАВА 25

Присущий началу сезона порыв охватил всех; работа кипела, и лихорадочное оживление распространилось по всему винному заводу. Служащие были довольны, что новый хозяин уже известен, что с работы их никто не выгонит. Элизабет доносили, что и на винном заводе, и за его пределами заключаются пари: удержатся ли «Вина Монтойя» в частном владении, когда наступит пора сбора урожая. Элизабет, идя от противного, гордилась тем, что соотношение ставок было явно не в ее пользу.

Но победа доставалась нелегко. За последние полгода ее мысли, энергия и страсть концентрировались на деле, порой не отпускавшем ее по четырнадцать-пятнадцать часов в день. Редко удавалось выкроить в неделе хотя бы один выходной день. Если не было конкретной работы, Элизабет читала, снова и снова вникая в технические детали винного производства, особо высматривая подробности, о которых Амадо не успел или забыл рассказать ей. Она изучала все, до чего доходили руки, пока не вникла в производство. И слова, которые столь беззаботно произносились в лабораториях и на полях, обрели для нее свой подлинный смысл.

Многие ночи она засыпала на диване в бывшем кабинете Майкла с какой-нибудь книгой о древесном грибке, подтачивающем винные бочки, или о гниении виноградных гроздей, или о проблемах, встречавшихся в процессе ферментации. Потом наступало утро, и она отправлялась домой принять душ и кинуть в рот что-нибудь, а потом тут же садилась за свой рабочий стол, прежде чем появятся служащие ее конторы.

Консуэла тревожилась, что Элизабет чересчур уж сурово обращается с собой. А когда звонила Алиса, Элизабет каждый раз удавалось каким-то образом проводить разговор под девизом: «Ох, столько проблем в жизни, какая уж там работа!» Даже Тони Рейнольдс, который тихо и скромно проводил на винодельне почти столько же часов, сколько и она, время от времени находил необходимым мягко упрекнуть ее: мол, конечно, делу время, а потехе час, но ведь не до такой же степени! Так ведь можно и надорваться. Элизабет терпеливо выслушивала очередной исполненный благих намерений совет, соглашаясь, что ей необходимо сбавить темп, благодарила каждого доброхота за заботу и снова спешила вернуться к работе.

Нет, дело не в том, что она не ценила их беспокойства или не верила в то, что они пытались ей втолковать. Просто ее нежелание уступить шло от почти отчаянной потребности находиться там, где ею будет управлять работа. В ней шел процесс создания новой жизни для себя, процесс сложный, требующий всех сил и обещающий достойно наградить за труды, а главное – в этой новой жизни у нее должно найтись местечко, где ей не будут нужны никто и ничто.

Спустя месяц после смерти Амадо Элизабет начала рассматривать претендентов на должность главного винодела, после отъезда Майкла оставшуюся вакантной. Проведя беседы с дюжиной мужчин и несколькими женщинами, Элизабет так и не подобрала никого. Дэвид Робертсон, который направил к ней нескольких высококвалифицированных специалистов, в конце концов перестал это делать, сочтя свои попытки бесполезными. Он утверждал, что Элизабет не будет довольна, пока не отыщет себе второго Майкла, а поскольку такового не существовало, то она, мол, только понапрасну тратит свое и чужое время. Это обвинение попало слишком близко к цели, чтобы Элизабет могла его игнорировать, и она пообещала себе, что к следующему претенденту подойдет менее критически.

Миновало уже полгода с тех пор, как винодельня лишилась направляющей руки Амадо. Было ясное сентябрьское утро, обещавшее к обеду превратиться в очередной жаркий день, когда в дверь рабочего кабинета Элизабет постучали.

– Открыто, – крикнула она.

Тони Рейнольдс просунул голову внутрь и улыбнулся.

– Вам бы надо выглянуть и посмотреть на результаты исследований «Гамай Божоле», которые только что принесли.

– Ну, и они хорошие, а?

– Джек велел не говорить вам, сказал: пускай придет и сама посмотрит.

Она оттолкнула кресло и встала, излишне довольная новому занятию. Когда она официально приняла на себя руководство винным заводом, чувство единой семьи, которое питал и поддерживал Амадо, не перешло к ней автоматически. Различными вкрадчивыми, а порой и не столь уж вкрадчивыми путями она выяснила, что преданность и уважение своих служащих ей, по их мнению, еще предстоит заслужить.

Когда Элизабет вышла из-за стола, зазвонил ее личный телефон. Потянувшись к трубке, она сказала Тони:

– Подожди секундочку, я только избавлюсь от... ну кто бы там ни звонил.

Тони кивнул.

– Я буду во дворе.

Она махнула рукой и поднесла телефонную трубку к уху.

– Элизабет Монтойя, – сказала она.

– Элизабет, это Джим.

– Джим... чем могу быть вам полезна?

За несколько месяцев, миновавших после смерти Амадо, Джеймс Уэбстер стал для нее не только адвокатом, но и другом.

– Судя по вашему голосу, у вас, похоже, хорошее утро.

– В отличие от вашего. Что случилось?

– Боюсь, у меня для вас кое-какие тревожные новости. У вас найдется время заехать в мою контору сегодня?

– Мне бы и самой хотелось, чтобы оно нашлось. Было бы так приятно выбраться отсюда. А это что-то такое, чего нельзя уладить по телефону?

После продолжительной тревожной паузы Джим сказал:

– Я бы предпочел этого не делать. А что, если я заеду к вам?

– В котором часу?

– Может, к перерыву?

Вообще-то в перерыв она планировала поработать.

– Я скажу Консуэле, чтобы она приготовила нам что-нибудь. Бутерброды устроят?

– Да все что угодно, если только к этому вы приложите бутылочку того великолепного «Шардоннэ», которое прислали мне в прошлом месяце.

Его попытка развеять тревогу успеха не имела. Элизабет лихорадочно соображала, что могло случиться, и еле сдерживалась, чтобы не спросить еще раз.

– Я посмотрю, что у меня найдется в винном погребе.

Джим приехал в половине двенадцатого. Элизабет как раз была на дворе, наблюдая, как опрокидывают в дробилку партию винограда. Увидев Джима, она помахала ему и, извинившись, простилась с рабочими, с которыми только что разговаривала. Она подошла к Джиму и протянула ему руку.

– Ну, если вы намеревались до смерти перепугать меня, то это вам удалось, – сказала она, не забывая при этом улыбаться.

– Извините, Элизабет, но с этим ничего нельзя было поделать. Я не хотел вываливать на вас эти новости, не приехав сюда. Необходимо сразу же рассмотреть с вами возможные варианты.

– Если вы сию минуту не измените ваше обреченное выражение лица, то кто-нибудь вполне сможет сочинить подходящую байку. Слухи у нас разрастаются быстрее, чем виноград.

Джим, не говоря ни слова, проследовал за Элизабет в ее кабинет. Когда они оказались внутри, она жестом указала ему на кресло, а сама присела на краешек стола, опершись руками и в ожидании наклонившись вперед.

– Ну хорошо, я вся – внимание.

Он сделал глубокий вдох.

– Фелиция и Элана получили предложение продать свои сорок девять процентов «Вин Монтойя».

Да, такого поворота событий она никак не могла предвидеть! Элизабет сидела оглушенная, не зная, что сказать. Наконец до ее сознания дошел смысл сказанного.

– От кого?

– «Хикс и Броди».

– Но это же табачная компания, да? Что они хотят делать с винодельней?

– Я звонил Джоан Уолкер – это моя знакомая женщина-брокер – и попросил ее кое-что проверить, перед тем как я к ней подъеду. И вот, согласно тому, что ей удалось выяснить, они уже довольно долго стремятся выйти на винные рынки.

– Но кто же им подбросил идею, что «Вина Монтойя» можно будет купить?

– Вообще-то из тех обрывков информации, которые мне пока что удалось собрать и сравнить, похоже, что Элана и Фелиция сами к ним обратились. Или же, во всяком случае, формально обращение было сделано их адвокатом по их поручению.

Вспыхнувший было гнев Элизабет мигом смыло страхом.

– И у них может получиться такое вот...

– Боюсь, что да.

– И я не могу ничего сделать, чтобы остановить их?

– Согласно условиям завещания, у вас есть приоритетное право отказа и право выбора самой принять предложение о продаже.

– И о какой же сумме идет речь?

Джим сделал кислую мину. – Боюсь, Элизабет, что это на несколько миллионов больше стоимости ваших ликвидных ценных бумаг.

Она покинула стол и принялась расхаживать по комнате.

– И сколько же у меня времени, чтобы набрать недостающее?

– Ну, Амадо, должно быть, предвидел нечто подобное, поскольку он ясно дал мне понять, что не хочет оговаривать в завещании обычные три месяца.

– И что это означает?

– Вы получите то, что суд сочтет «разумным сроком». С учетом данных обстоятельств, мы, по всей видимости, добьемся четырех месяцев.

– Еще один месяц... не понимаю, что он даст...

Улыбка, которую ей послал Джим, была почти угрожающей. Элизабет порадовалась, что он на ее стороне.

– Все сводится к тому, как долго можно будет оттягивать появление в суде.

– Выходит, время не будет отсчитываться назад, а только вперед?

– Вот именно, вы правильно меня поняли.

– Боже мой, Джим. Вы можете представить, что произойдет, если я позволю какой-то компании типа «Хикс и Броди» забраться сюда с их блок-схемами и управленческими командами? Даже сохраняя контрольный пакет акций, я буду тратить больше времени на сражение с ними, чем на руководство заводом.

– Элизабет, есть и другой вариант, о котором мы еще не говорили. Вам совсем не обязательно вообще сражаться с ними. «Хикс и Броди», конечно, предпочли бы купить все полностью. Судя по тому, что мне пока что удалось узнать, иметь с вами дело они хотят ничуть не больше, чем вы с ними. Их адвокат уполномочил меня сообщить вам, что они с готовностью сделают вам такое же предложение, которое получили Фелиция и Элана, а за ваши дополнительные два процента накинут приличную добавку. Ивы станете невероятно богатой женщиной.

– Неужели вы это всерьез? Как же я могу поступить так с Амадо?

– Элизабет, я понимаю ваше чувство верности, но вообще-то вам уже пора признать, что Амадо больше нет.

– Но я же обещала ему, что никогда не продам...

– Послушайте, я прошу меня простить, но кто-то должен сказать это вам, и, похоже, эта миссия досталась мне. Вам не хуже меня известно, что вы пытаетесь прыгнуть через голову. Данное предложение – это для вас законный путь уйти, и при этом вы уйдете с выигрышем. Я вовсе не хочу позволить вам из-за ложного чувства верности отказаться от того, что, несомненно, может стать залогом вашего обеспеченного будущего. – Элизабет попыталась было ответить, но он выставил вперед руку, останавливая ее. – Та старая поговорка о том, что, мол, надежный путь сколотить маленькое состояние в винном бизнесе – это начать с большого состояния, родилась не просто из желания посмеяться. То, что «Вина Монтойя» успешно существуют вот уже пять поколений, еще не означает, что они непобедимы. Один-два неудачных года – и все это может рухнуть. И где вы тогда окажетесь?

– Снова вернусь в рекламное дело. Послушайте, Джим, я высоко ценю то, что вы пытаетесь для меня сделать, но вы напрасно тратите время. Что бы вы ни говорили – это не изменит моего решения.

– Я могу добиться, чтобы они пошли на уступки. – Джим продолжал гнуть свое, словно и не слыша ее. – Вы могли бы сохранить ваши дома. А если вы тревожитесь о людях, которые здесь работают, то я могу записать в контракте, что никто не может быть уволен как минимум в течение года. И это предоставит каждому уйму времени, чтобы присмотреть себе где-нибудь...

– Джим, вы меня не слушаете. Да я скорее предпочту, чтобы это предприятие было вообще закрыто, чем продам его какому-то «Хиксу и Броди».

– Вы говорите как обидчивый ребенок, которому что-то запрещают, как бы он ни бушевал, – задумавшись на несколько мгновений, он положил руки на подлокотники кресла и, оттолкнувшись, встал. – Если вы намерены отстаивать рискованный шанс выиграть это дело, то вам предстоит вести себя на уровне сверхделовой женщины. Это будет как в игре: нельзя моргнуть первой.

Элизабет нахмурилась, не вполне уверенная, как ей следует истолковать его слова.

– Означает ли это, что вы намерены помогать мне?

– Честно говоря, я очень хотел бы этого. Я уже давным-давно не вел этакой старомодной драки на кулачках. – Он двинулся в сторону двери. – У меня такое ощущение, что это будет нечто большее, чем пустая словесная перебранка.

Элизабет пошла следом за ним.

– Если вы в самом деле так настроены, то почему же вы пытались уломать меня на продажу?

– Потому что вы платите мне за наилучший совет, который я могу дать. А то, что нам предстоит, – нечто иное.

Она откачнулась на каблуках и с облегчением улыбнулась.

– Мне не хотелось бы потерять вас.

Джим усмехнулся.

– Но если бы я не согласился с вашими условиями, вы были готовы отправить меня, так сказать, паковать свои пожитки.

– В тот же миг.

Озорная улыбка приподняла уголки его аккуратно подстриженных усов.

– Вот именно поэтому я и торчу здесь при вас. В жесткой и решительной женщине есть нечто, заставляющее меня откликаться на призыв к оружию. Я думаю, мне бы следовало быть кем-то вроде генерала в армии Жанны д'Арк.

– И какой же будет наш следующий шаг?

– Вы имеете в виду Фелицию и Элану?

– Элана – это марионетка. Беспокоить нас должна именно Фелиция.

– Предоставьте ее мне. А вашей работой будет сбор денег.

– И сколько же мне понадобится?

– Я полагаю, вам понадобится еще десять миллионов сверх того, что у вас уже есть в ликвидных ценных бумагах.

У Элизабет перехватило дыхание. Эта сумма была втрое больше того, что она ожидала услышать. Как же она могла до такой степени не знать конъюнктуры рынка?

– Вы шутите, – сказала она.

– Радуйтесь, что они предлагают, а не требуют, и нам не приходится ввязываться в аукционное сражение с «Хикс и Броди».

– А что, если они передумают и снимут свое предложение?

– Не передумают.

– А почему вы так в этом уверены?

– Потому что вовсе не они задумали эту акцию. Может быть, они и томятся по «Винам Монтойя», но уж не влюблены в них точно. И если эта сделка сорвется, то наготове кто-то другой, который ждет не дождется, чтобы встать на ваше место.

– Я гляжу, вы уже начали вырабатывать некую стратегию.

– Я знал, что вы не пойдете на продажу.

– Я что же, настолько прозрачна?

Джим взялся за дверную ручку и ответил:

– Нет, упрямы.

– Я полагала, что вы останетесь на обед.

– Не могу – слишком много дел, – он ухмыльнулся. – Впрочем, бутылочку обещанного вами «Шардоннэ» я бы захватил.

Элизабет отправилась в столовую за бутылкой вина, а потом проводила Джима до его автомобиля и подождала, пока он уедет. Вернувшись в свой кабинет, она несколько секунд постояла в дверном проеме, пристально глядя на письменный стол.

Да разве удастся ей набрать еще десять миллионов долларов? Каким образом? От этой суммы у нее просто темнело в глазах, она едва укладывалась в сознании. Если бы она уделяла побольше внимания еженедельным отчетам, представляемым ее бухгалтером, то ее никогда в жизни не захватили бы врасплох таким вот образом. Она, разумеется, выплачивала наследственные налоги за винодельню, которые основывались на экспортной оценке имущества. Так как же могла она не знать, в какие суммы оцениваются «Вина Монтойя»?

Да, она явно не была та лихая деловая женщина, какой еще недавно рисовалась себе.

ГЛАВА 26

Прижав телефонную трубку к плечу, Элизабет потянулась через свой рабочий стол к календарю.

– И как скоро вы рассчитываете закончить? – спросила она.

Женщина, с которой она разговаривала по телефону, была адвокатом из Лос-Анджелеса, представлявшей интересы одного предприимчивого рок-певца, который прямо-таки горел желанием вложить солидную долю своего новоприобретенного богатства в покупку какого-нибудь винного завода. Ну, и разве не везение, что Элизабет как раз и подвернулась эта оказия? Борясь за каждый цент, Элизабет решила попытаться продать собственность, не нанимая для этого агента по продаже недвижимости. Она дала себе на это четыре недели. Оставалось всего три дня до истечения срока, когда ей позвонила эта рок-звезда и попросила провести личную экскурсию по заводу.

– Как только мы придем к соглашению относительно условий, – ответил адвокат, – я возьмусь за работу над документами.

– Я же говорила вам на прошлой неделе, что условия уже установлены. Приезжайте ко мне, когда будете готовы подписать договор. Тогда я сниму эту собственность с рынка продажи.

– Я могу вас заверить, что мой клиент не намерен менять своего мнения. После визита на вашу винодельню он вполне убежден, что это соответствует размерам намеченного им капиталовложения.

– Все это прекрасно и замечательно, но я никоим образом не намерена снимать собственность с рынка продажи до тех пор, пока я не...

– Может быть, вас убедят десять тысяч долларов в качестве задатка?

Элизабет засмеялась.

– Попробуйте добавить еще один нолик и приплюсуйте к этому своевременное окончание всей процедуры – вот тогда считайте, что мы договорились.

– Я должна буду еще заехать к вам, чтобы обсудить это.

– Вообще-то, если быть честной, следовало бы вам сказать, что сегодня до конца дня я жду поступления другого предложения. И если вы готовы ускорить дело... Ну, что я могу сказать? Я ведь и не пытаюсь скрыть тот факт, что хотела бы уладить эту продажу побыстрее.

Элизабет приложила руку к груди, словно она могла физически удержать волну нарастающего страха перед тем, что ее блеф не сработает. Эта женщина, возможно, и не была специалисткой по недвижимости, но ведь не дура же она! Декабрь едва ли можно считать подходящим месяцем для продажи собственности.

– Вы, конечно же, не рассчитываете, что я... – последовала довольно продолжительная пауза. – Черт подери! – сказала она наконец, и эти слова были подчеркнуты смиренным вздохом. – Я сегодня же к концу дня отправлю с посыльным вашему адвокату все подписанные документы. И как только вы их утвердите, специальный заверенный чек будет сдан в банк на ваше имя с гарантией оплаты по выполнении условий соглашения.

Элизабет еле сдержала вздох облегчения.

– Приятно было побеседовать с вами, – сказала она.

Повесив трубку, Элизабет откинулась на спинку кресла и улыбнулась.

Итак, она подбиралась все ближе к цели. Как только коллекция сигаретных коробок Амадо работы Фаберже и его бронзовые статуэтки, выполненные лет сто назад Фредериком Ремингтоном, будут проданы с аукциона, она подойдет совсем близко к намеченной цели. А для того чтобы покрыть официальные расходы и разные побочные траты, которые продолжали то и дело возникать, в конце этой недели была запланирована продажа в частные руки ее драгоценностей. Еще месяц-другой – и она будет в точности знать, сколько ей придется брать взаймы, чтобы завершить это дело.

И тогда все перейдет в ее руки. Элизабет Мэри Монтойя станет единственной собственницей «Вин Монтойя». И в конце концов, по прошествии более чем тридцати лет, она станет независимой.

Было уже почти девять часов вечера, когда Элизабет в тот день добралась до дома. Поначалу она удивилась, увидев, что автомобиль Консуэлы до сих пор стоит на подъездной дорожке.

Она пошла по коридору к задней части дома, крикнув по дороге:

– Консуэла?

– Я здесь, – донесся ответ.

Элизабет вошла в гостиную и обнаружила там Консуэлу: в руке у нее была блестящая серебряная фигурка. Она заканчивала украшать прелестную голубую рождественскую елку. Воспоминания детства, остающиеся с каждым человеком всю жизнь, нахлынули на Элизабет. Однако она так мало видела семейного счастья и радости, что ей стало грустно от этих приготовлений.

И словно понимая, что испытывает Элизабет, Консуэла кротко объяснила:

– Сегодня звонила Алиса и сказала, что все-таки она, по-видимому, сможет приехать на Рождество пораньше. Я знаю, что вам не хотелось бы, чтобы она увидела... – Консуэла пожала плечами. – Ну, я и подумала, что так вот будет лучше.

Элизабет хотела решительно возразить, что ее, мол, тоже радует приближение этого праздника, просто она слишком занята, чтобы украсить елку самостоятельно. И Консуэла примет это оправдание, потому что она уважает право Элизабет на собственную жизнь. Но ведь обе они знали правду.

– Елка выглядит очаровательно. Мне бы никогда так самой не сделать. Спасибо.

Консуэла пристроила серебряную фигурку рядом с верхушкой.

– Элизабет, – сказала она, – это хорошо, что вы нашли в себе силы начать все снова, но вы не должны позволять, чтобы память о том, что в уходящем году Амадо еще был с вами, не давала вам заводить и новые воспоминания. Когда мы перестаем жить сами, то и ушедшим мы этим никаких почестей не воздаем.

Что ж, Консуэла, сама того не ведая, предоставила Элизабет такое оправдание, до которого она бы не додумалась.

– Мне, по правде, жаль ваших трудов, ведь дом пустой и радовать нам некого.

– Разве вы «никто»?

– Консуэла, вы же понимаете, что я имею в виду.

Подбирая пустые коробки, Консуэла сказала:

– Как плохо, что Майкл уехал.

Эти слова отдались эхом в душе Элизабет.

– А что это вдруг вы его вспомнили?

– Он любил Рождество. Он радовался прямо как мальчишка: такие забавные делал намеки, говорил, чтобы я попробовала отгадать, что он для меня положит под рождественскую ель... Если бы он остался, он бы первым настоял, чтобы вы начали жизнь сначала.