Текст книги "Моменты"

ГЛАВА 18

До утра Элизабет так и не удалось заснуть. Она пролежала, наблюдая, как небо из черного становится темно-фиолетовым. При первых признаках рассвета она поднялась и пошла принимать душ. Когда Амадо вышел к завтраку, она уже ждала его за столом.

Полная решимости вернуть в их отношения хоть какую-то определенность, она встала и приветствовала его поцелуем. Он, правда, попытался было отвернуть щеку, но она взяла его за подбородок и заставила встретить ее губы. Он был откровенно удивлен и не вполне уверен, как ему следует реагировать на эту принудительную интимность.

Элизабет подвинула ему стул.

– Как ты спал?

– Как младенец, – ответил он. – А ты?

– Не очень хорошо, – призналась она.

– Тебя что-то беспокоило?

Она просто восхищалась его выдержкой. Он убедил себя, что их жизнь идет как и положено.

– Не могла отогнать разные мысли. Никак не могу перестать думать о том, что с нами творится.

Амадо мельком посмотрел в сторону кухни, где Консуэла гремела посудой.

– Думаю, сейчас не время и не место...

– Амадо, я больше не желаю откладывать. Наш брак, наша с тобой жизнь – это же очень важно, – она двинулась вокруг стола к своему обычному месту, напротив него, но потом передумала и села рядом с ним, придвинув стул еще ближе. – Я хочу, чтобы мы уехали вместе на этот уик-энд.

Он нахмурился и протянул руку к газете.

– Это невозможно, Элизабет. Есть некоторые...

– Ах, оставь, Амадо. Нет на свете ничего важнее нас с тобой.

– Извини, пожалуйста. В обычной ситуации я бы с тобой согласился, но господа, которые приедут в субботу повидаться со мной, – это старые друзья, я с ними познакомился в одной из поездок во Францию. Было бы немыслимой грубостью, если бы я не оказался здесь и не встретил бы их.

– Но ты не говорил мне, что ждешь гостей. А долго они здесь пробудут?

– Всего день. Это деловой визит.

– Ну, тогда поедем куда-нибудь на следующий уик-энд.

Он дотянулся до ее руки и слегка сжал ее.

– Ты же знаешь, как мы заняты в это время года.

– Амадо, я не желаю принимать от тебя никакого отказа.

Их взгляды встретились, и Элизабет увидела печаль в его глазах.

– Боюсь, на этот раз тебе придется его принять, – сказал он.

– Ну пожалуйста, а?

Она готова была расплакаться, ведь он вынудил ее выклянчивать возможность побыть рядом с ним.

В комнату вошла Консуэла с подносом. Амадо выпустил руку Элизабет и сказал ей:

– Поговорим об этом в другой раз.

– Как мы уже поговорили о твоем переезде из нашей комнаты?

Он посмотрел на нее строго и неодобрительно.

– Я же сказал: в другой раз.

– Доброе утро, – весело выпалила Консуэла. – Похоже, день будет жарким.

Она поставила поднос на стол и принялась за ними ухаживать. Элизабет резко встала из-за стола. При мысли о завтраке ее живот свело судорогами.

– Спасибо, Консуэла, но я не хочу есть.

– Но должны же вы хоть что-то съесть.

– Ну, может быть, попозже.

Консуэла посмотрела на Амадо.

– Неужели и вы не хотите есть?

Амадо развернул газету и положил ее рядом со своей тарелкой.

– Напротив. Сегодня я голоден как никогда.

Элизабет почувствовала, будто он ударил ее.

Август незаметно перешел в сентябрь, и Элизабет была рада, что вот-вот начнется подготовка к сбору урожая. Она ждала этого с нетерпением: дни, наполненные суматохой, работой помогли бы ей отвлечься от свалившейся на нее любви к самому близкому и самому доверенному другу ее мужа. Она много работала и при любой возможности уезжала в Сан-Франциско, если Майкл оставался в Сент-Хелене. А когда Майкл уезжал в Модесто, Элизабет не вылезала с винного завода в Сент-Хелене. Каждое утро она просыпалась с мыслью, что разлюбить так же легко, как и влюбиться. Так или иначе, она отыскала способ заглушить любовь к Майклу. Ей нужно время... ну и небольшая помощь Амадо.

Рекламная кампания, задуманная ею, оказалась куда масштабнее, чем ей хотелось бы. Стало трудно самой справляться с этой прорвой работы. Элизабет решила подключить агентства и провела переговоры с некоторыми из них. И в итоге она остановилась на главном сопернике «Смита и Нобла» – агентстве «Дж. П. Хоукинс и партнеры» из Сан-Франциско.

Она провела серию консультаций с несколькими работниками этого агентства. Но прошло довольно много времени, прежде чем она решила, что они вошли в курс дела, и рекламная кампания покатится по намеченной программе без ее постоянного участия. Она же хотела проводить побольше времени с Амадо, полная решимости наладить семейную жизнь.

Они с Майклом по-прежнему делили заботу о котятах. Когда оба были в городе, их «дежурства» были поочередными, если же кто-то из них находился в отъезде, то другой полностью брал уход за котятами на себя. Общались они записочками, когда возникала необходимость. Именно из одной такой записочки Элизабет и узнала, что Майкл нашел, куда пристроить котят, и что их новые владельцы заберут малышей к последней неделе сентября.

Умом она понимала, что рано или поздно настанет день, когда ей придется отдать котят, но как ни глупо, она расстроилась из-за этой утраты. Она даже решила уехать на эти дни в Сан-Франциско, но через два дня поняла, что ее усилия бесполезны, и отправилась домой.

В тот вечер, когда она вернулась, они столкнулись с Майклом, выезжавшим из поместья. Элизабет попросила его остановиться. Он развернул свой пикап рядом с ее автомобилем и опустил стекло окошка.

В горле Элизабет стоял комок, когда она спросила его:

– Их уже нет?

– Ты только что упустила последнего, – он положил руку вдоль открытого окна, сосредоточенно разглядывая что-то в отдалении. Спустя несколько секунд он добавил: – С Говардом возникла проблема. Он укусил женщину, которая пришла забрать его.

Что ж, ее это не удивило. Говард не из тех котов, которые легко смирятся с новым хозяином. Ему нужен человек с терпением альпиниста и чуткостью спортивного судьи из малой бейсбольной лиги.

– Да как же... – пробормотала она, – почему же...

Майкл встретил этот вопрос коротким пренебрежительным смешком.

– Она, видишь ли, имела наглость приласкать его.

– А он что, спал?

Майкл повернул голову и посмотрел на нее.

– Нет, Элизабет, он сидел на подлокотнике дивана.

Она не хотела знать, что произошло дальше, но не смогла удержаться от вопроса:

– И она поняла, в чем дело?

– А ты бы поняла?

– Но она не будет с ним жестокой?

– Нечего было уезжать в Сан-Франциско. Сама бы все объяснила этим людям, – он запустил руку в волосы, а потом положил ее на руль. – Извини. Ты измучилась, я вижу. Обещаю, что эта женщина не будет жестокой с Говардом.

– Но почему ты в этом уверен?

– Дело в том, что я не отдал его. Мы чересчур долго прожили с ним, Элизабет. У Говарда есть дом, – Майкл помолчал несколько секунд. – В общем, с учетом всего, я решил... черт подери, я же вполне могу оставить его у себя.

И в тот же миг слезы признательности обожгли ее глаза.

– Но все же, почему ты решил оставить его себе, Майкл? – спросила она.

Вопрос, конечно, дурацкий, неважно, почему он взял себе Говарда, важно, что взял.

– Да потому, что я идиот, – он опустил взгляд и сдержанно вздохнул. И наконец, посмотрев на нее, сказал: – Ведь я знаю, как ты привязана к нему.

Элизабет боялась открыть рот, боялась выдать свои чувства.

– А еще я знаю, – продолжал Майкл, – что ты не станешь возражать против того, чтобы остаться с ним в коттедже, когда я буду в отъезде. Конечно, ты можешь брать его, когда пожелаешь. Только дай мне знать.

Ей хотелось рассказать, как необходим ей этот крошечный теплый комочек в ее одинокой жизни. Может, кто-нибудь и посмеется над ней, но когда твоему приходу домой кто-то радуется, когда ночью на твоей постели кто-то пытается устроиться поближе к тебе – это разрывает панцирь одиночества. Конечно, это временная мера, однако Говард был всем, что у нее осталось. Но ничего подобного она, конечно же, не могла рассказать Майклу. Такие вещи не говорят человеку, которого ты пытаешься вытеснить из своей жизни. И в итоге Элизабет просто сказала ему:

– Спасибо.

Майкл включил двигатель пикапчика и тронулся с места.

– Пожалуйста, – ответил он.

Сентябрь сменился октябрем. Все рабочие винного завода работали по четырнадцать часов в сутки. К концу месяца начались приготовления к зиме, и снова воцарилось относительное спокойствие. По полям ползали трактора, внося удобрения в предвидении надвигающихся дождей. А когда эта работа завершилась, виноградники оставили в покое до следующего года. Техника отправилась на склады, а для рабочих устроили праздник. Элизабет и Амадо пытались поддерживать видимость нормальных отношений. За завтраком и обедом они обменивались одними и теми же словами, были неизменно вежливы друг с другом и наедине, и на людях, а на званых вечерах демонстрировали безукоризненную и любящую семейную чету.

Между тем на винном заводе в резервуарах из нержавеющей стали шли последние недели ферментации, и уже стояли наготове бочонки и большие бочки, чтобы принять в себя вино. Эти емкости изготавливались из самых разнообразных пород дерева – беспрерывные эксперименты Майкла, сути которых Элизабет никак не могла постичь. Но именно эти эксперименты и должны были определить будущий результат и высокую репутацию коллекционных вин Монтойя.

А в ноябре начались дожди.

За две недели до Дня Благодарения Амадо внезапно объявил о своем желании встретить приближающийся праздник со всей своей семьей. Когда Фелиция сообщила ему, что она никак не сможет уехать из дома, он на следующее же утро отправился в Нью-Йорк, чтобы переубедить ее.

Он прилетел в Нью-Йорк ненастным зимним днем. Заказанная машина прибыла с опозданием. До города добирались несколько часов. Было почти десять вечера, когда Амадо наконец постучал в парадную дверь Фелиции.

Она была не очень-то рада видеть его.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она вместо приветствия.

– Ну, если гора не идет к Магомету, то... – он переложил свой чемоданчик из одной руки в другую. – Я могу войти?

– А ты намерен остановиться здесь? У меня?

– Всего на одну эту ночь, Фелиция. Я подумал, что такой вариант будет проще.

С неохотой отодвинувшись в сторону, она пропустила его в свою квартиру.

– Если ты явился уговорить меня приехать в твой дом на День Благодарения, то не трать сил попусту. Я же тебе говорила, – у меня уже есть планы, и я не намерена их менять.

Все еще стоя спиной к Фелиции, Амадо обвел взглядом комнату. Мебель скромная, в подчеркнуто испанском вкусе Портрет Софии, который он сам написал к первой годовщине их свадьбы, висел над камином. У одной из стен широкого коридора стоял длинный узкий стол. На нем – фотографии Софии в окружении свеч. Что-то похожее на алтарь.

Амадо почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он всегда знал, что Фелиция привязана к матери, но у него не было ни малейшего представления о том, сколь глубоко зашла эта привязанность. Да разве мог он надеяться на успех в состязании с женщиной, любящая дочь которой поклоняется ей как божеству? Разве может он рассказать дочери свою версию их жизни, не назвав жену лгуньей?

Он поставил чемоданчик рядом с дверью в гостиную и подошел к камину, чтобы рассмотреть портрет. Воспоминания унесли его далеко. Да, они с Софией тогда были счастливы или по крайней мере, происходившее между ними могло сойти за счастье.

Затем он подошел к черному кожаному дивану и сел. Он рассчитывал поговорить с Фелицией, облегчить душу, но она ясно дала понять, что любая попытка сближения только усилит ее раздражение, вызванное его приездом к ней.

– Да, – сказал он, – твоя мать была прекрасной женщиной. Ты ее так почитаешь...

Фелиция подошла к портрету и коснулась его угла, проделав какое-то микроскопическое и совсем ненужное выравнивание, а заодно и подчеркнув свои собственные права.

– Я признательна ее отцу за то, что он написал этот портрет, пока она была в Испании, – она повернулась и посмотрела на Амадо пристальным проницательным взглядом. – В противном случае мы с Эланой никогда бы и не узнали, как она выглядела, когда была по-настоящему счастлива.

– Хосе не имеет никакого отношения к этому портрету, – сказал Амадо.

– О? Так кто же тогда...

– Ты взгляни на фон, Фелиция: окно, вон та картина на стене... Это же домик для гостей при винном заводе.

Она недоверчиво разглядывала картину.

– Это совпадение, – упрямо сказала она.

– А кто сказал тебе что этот портрет написал Хосе?

– Моя мама.

Огонек надежды вспыхнул в груди Амадо. Может быть, у него появился шанс убедить свою дочь, что он все-таки не был таким чудовищем, каким его живописала София.

– Я написал этот портрет и подарил Хосе в первую годовщину нашей свадьбы. Если ты посмотришь повнимательнее, то разглядишь обручальное кольцо у нее на...

– Она мне про это рассказывала. Это кольцо – фамильное наследство.

– А как же она тебе объяснила все остальное?

– А я никогда и не спрашивала, – призналась Фелиция. – Но я уверена, что есть какое-то логическое...

– Ну, разумеется, есть – истина.

Ее глаза полыхнули холодной яростью.

– Никто не может приходить в мой дом и говорить что-то дурное о моей матери. Особенно ты.

Амадо поразила ненависть в ее голосе, но он не собирался отступать, нет. Слишком уж много раз он делал это раньше.

– Почему же особенно я?

– После всего того горя, которое ты ей причинил, не смей даже вспоминать о ней.

Ну вот, снова обвинения, которыми она уже много лет оскорбляет его.

– А что же конкретно я сделал?

– Она покончила с собой из-за тебя.

Злобность этого обвинения настолько поразила его, что он сразу и не нашелся, что ответить. Его растерянность подстегнула Фелицию.

– Ты знал, что у нее не было денег и что если ты перестанешь присылать чеки в счет алиментов, когда мы с Эланой подрастем, она останется нищей. Но разве тебя это волновало? – Этот вопрос она подчеркнула едким смехом – Ты даже не побеспокоился позвонить или написать, чтобы узнать, как она будет обходиться, когда ты перестанешь...

– Мы с Софией никогда официально не разводились. И никаких алиментных чеков никогда не было. Каждый месяц я посылал достаточно денег для нее и для вас, да и ее семье много перепадало. – Амадо встал и подошел к дочери. – А кто, по-твоему, за платил за похороны?

Фелиция попятилась от него.

– Это в тебе говорила больная совесть.

– Мне не в чем упрекнуть себя. Твоя мать сама оставила меня.

– Потому что ты ее к этому вынудил!

– Каким же интересно, образом я это сделал?

– Ты обещал любить ее, заботиться о ней, а потом привез в Калифорнию и перестал обращать на нее внимание. Ты знал, что она не говорит по-английски и потому чувствует себя одинокой, только тебе на это было плевать. Тебе, вероятно, даже нравилось это. Она, по твоим понятиям, должна была спать с тобой, убирать твой дом, рожать детей, а ты тем временем занимался своей проклятой винодельней! Тебя, должно быть, просто с ума свело, что она уехала, так и не родив тебе сына.

– А тебя никогда не интересовало, почему я много лет оставался один, не развелся с твоей матерью и не женился на другой, если уж мне так важно было иметь сына?

– Потому что ты католик.

Да, на все у нее готов ответ Мамочка хорошо ее обучила.

– А если я смогу показать тебе чек, отправленный мной, скрепленный подписью твоей матери и реализованный всего за несколько дней до ее смерти, то ты, по крайней мере, выслушаешь мою версию всей этой истории?

Фелиция помолчала несколько секунд, прежде чем ответить.

– Не существует ничего, что изменило бы мое мнение.

– Ну, если это так, то хотя бы выслушай.

– Ты прекрасно знаешь, какие чувства я к тебе испытываю. С чего это вдруг сейчас ты пытаешься наладить отношения?

Да, именно этого вопроса и ждал Амадо.

– Когда мужчина переваливает за семидесятый рубеж, – ответил он – то время становится его врагом. Есть много проблем, с которыми я хотел бы разделаться. Но среди них нет ни одной, более важной, чем эта.

Фелиция прикусила нижнюю губу и довольно долго рассматривала его.

– Ну, хорошо, – сказала она наконец. – Я поеду туда вместе с тобой, но только если Элана тоже приедет.

Амадо ни на минуту не поверил, что он убедил Фелицию, возбудив у нее любопытство. Нет, обыкновенная жадность читалась в ее взоре. Ведь с появлением Элизабет сладкий пирог уже не разрежешь на щедрые порции. Фелиции никак нельзя отказать в прагматизме. Какой бы ни оказалась доставшаяся ей доля его состояния, она была куда соблазнительней, чем вообще ничего.

ГЛАВА 19

Незадолго до Дня Благодарения, в понедельник, налетела жестокая гроза, поломавшая ветви деревьев и вызвавшая небольшое наводнение. Поскольку ехать домой не было никаких причин, Элизабет осталась в тот день на винном заводе, хотя все разъехались до утра. В девять вечера пустой желудок напомнил ей, что пора и честь знать.

На полдороге домой, огибая очередной изгиб шоссе, она почти влетела в дерево, выдранное с корнями порывами ветра. Элизабет резко затормозила. Машина пошла юзом по скользкому асфальту, фары прорезали светом кустарник, окаймлявший обочину дороги, а асфальт под колесами сменился гравием, а потом и грязью.

Подождав, пока перестанет бешено колотиться сердце, Элизабет попыталась вернуться на дорогу. Но безрезультатно, автомобиль увязал все глубже.

Спустя еще час она добрела обратно до конторы, вошла в приемную и нахмурилась, увидев в коридоре слабый отсвет со стороны лаборатории.

– Кто там? – крикнула она на тот маловероятный случай, что по забывчивости оставила свет включенным и кто-то туда забрался.

Спустя несколько секунд в дверях появился Майкл.

– Что с тобой случилось? – спросил он.

– Да попалось дерево на дороге и...

– Боже мой, с тобой все в порядке?

– Так я в него даже и не врезалась, только вот машина увязла в грязи. – Она осмотрела себя и обнаружила, что промокла до нитки. Ее куртка и плотный шерстяной свитер словно налились свинцом. – Пришлось пешком тащиться обратно.

Она снова подняла взгляд на него. Холодный сквозняк пронизал тело, и она содрогнулась.

– Мне понадобится какой-нибудь грузовик, чтобы отбуксировать машину.

– И сухая одежда.

Майкл двинулся было к ней, но потом остановился, словно неуверенный в том, как она это воспримет.

– Наверное, мне следует сообщить об этом дереве, – сказала она.

Майкл все-таки миновал расстояние, разделявшее их, и скинул свою куртку.

– Вот, надень-ка ее.

Он подождал, пока она сняла с себя куртку, а потом, поколебавшись, стянула и свитер и закуталась в его куртку.

– Какого черта тебе вообще понадобилось разъезжать в такую ночь? – спросил он.

Это заявление рассердило ее.

– Я не разъезжала, как ты выразился, а просто ехала домой.

– Если бы ты уехала пораньше, ничего и не случилось бы.

Усталость и пережитое волнение разрядились внезапным взрывом гнева.

– Когда же это «пораньше»?! Я и не знала, что...

– Да брось ты, – сказал он. – О чем тут спорить?

Майкл повернулся и направился к столу секретарши. Стоя к ней спиной, он перелистал телефонную книжку и снял трубку. Передав необходимую информацию и уточнив у Элизабет точное местонахождение ее машины, он дал отбой.

– Диспетчер сказала, что она кого-нибудь туда отправит, но сию минуту это сделать невозможно. Много аварий на дорогах.

– Тебе совсем не обязательно меня дожидаться, – она попыталась сказать это небрежно, прекрасно понимая, что напрасно тратит силы.

– А где Амадо? – спросил он.

– Утром уехал в Нью-Йорк.

– Ну, тогда это с концами. – Майкл подошел к окну и сделал вид, что всматривается в непроглядную темень. – Готов поспорить, что еще до конца этого путешествия Фелиция заставит его возненавидеть День Благодарения.

Как-то само собой ушло раздражение, напряженность. Словно все неприятности случились из-за грозы, бушующей за окнами, а не из-за их странных отношений.

– Пустое дело – говорить с ним об этом.

– Да, – согласился Майкл, – когда уж он вобьет себе в голову что-то, бессмысленно пытаться переубедить его.

Он повернулся и посмотрел на нее. Элизабет встретила его внимательный взгляд, и в воздухе повисло напряженное ожидание. С усилием прервав эту игру в гляделки, Элизабет подошла к столу секретарши.

– Мне надо еще кое-куда позвонить. Если мы в ближайшее время не раздобудем грузовик для буксира, то я... то мне ведь надо как-то решить вопрос с ночлегом, – тихо закончила она.

– Я об этом позабочусь.

– Ну, в этом нет нужды. Я вполне могу...

– Бог мой, Элизабет, ну что ты все усложняешь. Я бы сделал то же самое для любого.

Она решила не реагировать на его раздражение.

– Я ничего такого и не имела в виду. Просто подумала, что у тебя, возможно, есть какие-то планы. Они же всегда у тебя есть, когда ты в городе.

– А откуда ты это знаешь?

– Ну, я видела, как ты уезжаешь...

– А потом еще и не ложилась спать, пока не убедишься, в котором часу я вернусь домой, да?

– Если ты полагаешь, что я за тобой шпионю, то ошибаешься. Просто дело в том, что я...

– Что ты – что? Что тебя тревожит? – Он неумолимо приближался к ней. Элизабет отступила на шаг. – Уж не хочешь ли ты сказать, что даже и заснуть не можешь, все думаешь, с кем и чем я занимаюсь?

– А если и так – что с того? – выпалила она в ответ – Ну и что, теперь тебе стало легче?

– Нет, ни от чего, что я слышу, делаю, говорю, во что пытаюсь поверить, легче мне не становится.

Боль его слов пронзила ее сердце.

– Я знаю, – призналась она.

– Были у меня попытки с другими женщинами, но в итоге я только представлял, что они – это ты. Ты никогда не была в моей постели – и все равно она кажется пустой, когда я просыпаюсь, а тебя там нет. Я рассказываю тебе свою жизнь: как я мальчишкой наступил на ржавый гвоздь и меня потом бинтовали в больнице, как я изо дня в день вижу, что мой брат возделывает землю, о которой я мечтал сам, – а ты не слышишь ни слова.

– Так расскажи мне сейчас.

– А что толку?

Неожиданно для себя она тихо сказала:

– Я люблю тебя, Майкл...

Он изменился в лице.

– Сейчас-то ты зачем мне это говоришь?

– Потому что это правда, и мне слишком больно и дальше держать ее в себе.

Она протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но Майкл перехватил ее ладонь. На какое-то мгновение ей показалось, что он собирается оттолкнуть ее прочь. Но потом он медленно повернул голову и со страстью прижался губами к ее ладони.

– А я уже и надеяться перестала, что все еще можно поправить, – прошептала она. – А время бежит, утекает безвозвратно...

– И ничего не меняется, – закончил он. – Мы не можем вот так это все продолжать, Элизабет.

– А разве у нас есть другой путь?

Майкл привлек ее к себе.

– Я бы и сам чертовски хотел это знать.

Элизабет положила голову ему на грудь; сердце у него колотилось так, что в ее ушах звенело.

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне, каким ты был в детстве, как ты рос, – она откинула голову, чтобы посмотреть на него. – Хочу, чтобы ты рассказал о своем брате, – ее голос дрогнул. – Хочу услышать, что ты видишь во сне.

– Тебя... все время только тебя.

По окну полоснула вспышка фар. Элизабет обняла Майкла еще крепче, не желая отпускать его.

– Это буксировщик, – сказал он.

– А я надеялась, что он не сможет приехать так быстро.

– По всей видимости, они решили в первую очередь вызволить тебя, – его руки опустились. – В положении жены Амадо есть свои преимущества.

Элизабет с неохотой отпустила его. Без поддержки его рук она почувствовала себя слабой и одинокой.

Майкл наклонился и слегка коснулся губами ее виска.

– Возьми мой грузовичок. Если ты проедешь через участок Хендерсонов, то обогнешь это упавшее дерево. А я поеду с буксиром и заберу твою машину.

Дверь распахнулась, и вошел высокий мужчина с окладистой бородой.

– Это отсюда звонили насчет буксира? – спросил он.

– Я сейчас с вами поеду, – ответил Майкл и поменялся ключами с Элизабет. – Ну, надеюсь, ты доедешь без приключений, а?